Текст книги "Трудное счастье Калипсо"
Автор книги: Наталия Миронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Наталия Миронина
Трудное счастье Калипсо
«Есть события, есть случаи, которых… не хватило бы на драму, не стало бы на роман, но которые глубоки, которые в одном мгновении сосредотачивают столько жизни, сколько не изжить ее и в века».
Виссарион Белинский
«Чтобы познать лучшее, надо познать худшее».
Томас Харди
Он был так увлечен собой, что обращать внимание на недостатки жены времени просто не хватало. А потому их семья считалась дружной, прочной и почти счастливой. Именно «считалась». Две недели назад известный писатель и общественный деятель Нащокин Михаил Семенович был похоронен на подмосковном кладбище. Его молодая вдова Светлана в ожидании неизбежных визитов адвоката, бывшей супруги погибшего, дочери Нащокина от первого брака и партнеров по журнальному бизнесу, бродила по огромному дому, пытаясь осознать случившееся и подготовить себя к возможным переменам. Осознать не получалось. Пока получалось только горевать и вспоминать прошлое.
Светлана Никольская окончила школу с одной тройкой. По физике. Остальные оценки, четверки и пятерки, позволяли поступить в какой-нибудь хороший гуманитарный вуз. Но все испортила подруга-троечница Нина.
– Подавай документы в Институт культуры.
– Почему это? – недоумевала Светлана.
– Поступить легко, учиться еще легче. И всего четыре года. Неважно на каком факультете.
– А ты на какой будешь поступать?
– На библиотечный. Там меньше всего экзаменов. – Нина всегда отличалась практичностью. Еще она очень хотела быстро выйти замуж и завести детей. Ну, может, не так сразу. А годика через два-три. Сначала неплохо бы насладиться замужней жизнью.
Светлана задумалась. Ее планы были куда амбициознее. Она собиралась на исторический или журналистику. На худой конец, на филологический факультет. Шансов, правда, почти никаких. Конкурс там был такой, что и провалиться не стыдно. Однако год терять не хотелось, Нина была подруга давняя и верная, а потому уже осенью Света изучала виды библиотечных каталогов и тематические шифры. Курс, как и следовало ожидать, был сплошь женский, что не давало покоя Нине.
– Если бы я знала! Хоть бы один мужик был!
– А ты что, никогда в библиотеке не была? Там же одни женщины работают, – Светлана с удивлением смотрела на подругу. Ей самой учеба нравилась. Ничего сложного, к тому же свободного времени оставалось предостаточно. Хватало и на курсы английского, и на курсы немецкого, и на пилатес, и на танцы. Да и в самом институте проходило много всяких мероприятий, где можно было и потанцевать, и повеселиться. Но Светлане не нравились обшарпанные институтские корпуса и сплоченная иногородняя община. Москвичей на курсе было мало, и они, как и Светлана, держались особняком. Личной жизни почти не было. Лишь бывший одноклассник Пашка Соколов то и дело приглашал ее на свидания. Но Пашку Светлана знала так давно, что ничего таинственно-чарующего в этих встречах не было. И потом, это Пашка был в нее влюблен с шестого класса. Она же к нему относилась почти по-родственному.
Четыре года учебы пролетели так быстро, что Светлана даже не успела вкусить всех прелестей студенческой жизни: никаких «хвостов», бессонных ночей перед экзаменами, бурных студенческих попоек с обязательными выяснениями отношений. Она удачно защитила диплом и, к удивлению и зависти всего курса, получила прекрасное распределение. Ее пригласили в крупную московскую библиотеку. Надо сказать, что отчасти этому способствовала энергичная Эмма Геннадьевна Рыжик, руководитель Светиного диплома. Эмма Геннадьевна подозревала, что ее муж, заместитель директора этой библиотеки, «крутил» на работе романы, а потому требовалось срочно внедрить туда своего человека. Светлана Никольская, отличница, слегка простофиля и очень порядочный человек, идеально подходила на роль засланного казачка. Одним словом, теперь госпожа Рыжик могла при каждом удобном случае навещать свою подопечную, присматривать за мужем.
Свой первый рабочий день Светлана запомнила надолго. Кругленькая маленькая Феодосия Ивановна, начальница отдела, ввела ее в огромное оборудованное легкими серыми стеллажами помещение. На новенькую уставилось пять пар глаз. «Террариум», – пронеслось у нее в голове. Глаза были недобрые, подозрительные и оценивающие. Собственно, если бы Светлана потрудилась проанализировать ситуацию, то не удивилась бы такой настороженности и враждебности. Ее ставку коллектив отдела иностранной периодики собирался делить на всех. А тут откуда ни возьмись какая-то новенькая, да еще с профильным дипломом, и говорят, имеет отношение к начальству.
– Знакомьтесь, наша новая сотрудница. Светлана Леонидовна. Дипломированный специалист. Рекомендации из самой Ленинской библиотеки. – Феодосия Ивановна покривила душой. Свой коллектив она знала – тетки у нее работали вредные, а потому попугать инстанциями и регалиями не возбранялось. Так, на всякий случай. – Прошу отнестись с пониманием, человек с нашим фондом незнаком, потребуется помощь, которую вы должны оказать. По-дружески, так сказать.
Феодосия Ивановна выкатилась из отдела. Тетки, как одна, опустили глаза и уставились в собственные компьютеры.
– У нас что, в отделе медом намазано? – услышала Светлана за спиной. Она благоразумно пропустила это мимо ушей, вежливо поздоровалась, уселась за свой стол и включила компьютер. Надо сказать, что степень компьютеризации в этой библиотеке потрясала воображение. До сих пор Светлане приходилось сталкиваться с полными пыли и ветхой бумаги книжными хранилищами. Здесь же было просторно, воздух очищался кондиционером, вся мебель была из прочного пластика или металла. Но самое сильное впечатление на Светлану произвел вид из огромного, во всю стену, окна. На фоне широкой Москва-реки, куполов и низких крыш Замоскворечья возвышалось высотное здание, зеленел угол старого парка и сверкали башни Кремля. Это был самый центр старой Москвы.
На работе Светлане нравилось все. Даже злые тетки. В первый же день они ушли на обед, заперев ее на замок. Светлана с удивлением это обнаружила лишь спустя полчаса. Она осваивала каталог единиц хранения в соседней комнате и, вернувшись в кабинет, увидела пустые столы коллег. Посмотрев на часы, Светлана поняла, что все ушли обедать. Она накинула плащ, накрасила губы и собралась выйти, но оказалось, что дверь заперта снаружи, а магнитный ключ не срабатывает. Через несколько минут стало ясно, что коллеги это сделали специально. Светлана спокойно разделась и продолжила работу.
Коллектив тем временем пил кофе в соседней кондитерской и злорадствовал.
– Нет, ну а как иначе?! Мы ее не знаем, там материальные ценности. Вдруг она что-нибудь унесет. Нам же отвечать потом. – Ирина Анатольевна Бажина, дама лет пятидесяти, самая старшая из всех и неформальный лидер, с аппетитом поедала эклер.
– Да, ладно тебе, Ирка, что она унесет?! – Юля Нестерова, черноокая красавица с копной медно-каштановых волос, насмешливо посмотрела на Бажину.
– Неважно, – Ирина Анатольевна оторвалась от эклера, и после этих слов стало понятно, что мелкие дрязги, интриги и пакости делают жизнь этого небольшого дамского коллектива интересной.
– Ну, закрывать, может, и не надо было. Вдруг человек закрытых пространств боится? – неуверенно произнесла Ольга Резникова, младший библиограф. Коллектив ее не любил за обилие больничных листов.
– Тогда пусть прыгает из окна, – солдафонски пошутила Люда Шилова. Миниатюрная шатенка Люда проработала в этом отделе всего полгода, но четко поняла расстановку сил и уяснила, какой род шуток здесь любят.
Коллектив почти дружно рассмеялся.
– Нет, вот откуда она взялась? – Бажина приступила ко второму эклеру.
– Из института. Ирка, тебе же все объяснили. – Юля Нестерова повела плечами – она давно заметила, что на нее смотрит сидящий за угловым столиком господин. К мужскому вниманию красавица Юля привыкла. Поклонников у нее было не счесть, а вот замуж почему-то к своим тридцати пяти годам она не вышла.
– Понятно, из института. Но кто-то ее продвинул?
– А какая теперь разница?
– Может, у нее любовник какой-нибудь солидный? – Бажина в сомнении воззрилась на третий эклер, который собиралась отнести домой.
– При крутом любовнике дома сидят, по магазинам ходят, тряпки покупают, а она в библиотеку устроилась, – отрезала Люда.
– Верно. И потом, она такая мышь. – Бажина все-таки отложила третий эклер.
– Не скажите. У нее приятная внешность. – Юля Нестерова великодушно разрешила себе быть объективной.
– Ой, господи?! Да что ты нашла там?! Ни волос, ни глаз! – Люда таким образом сделала комплимент Юле, которая гордилась красотой своих волос и глаз.
– Нет-нет. У нее хорошая фигура. Волосы, конечно, можно было бы посветлее сделать. А то такой у них цвет неопределенный. А черты лица хорошие, немного резкие, но правильные. Ладно, пойдемте, а то человека заперли там.
Когда коллектив вернулся, в кабинете никого не было. Казалось, Светлана так и не заметила, что ее заперли. С огромной охапкой английских журналов она появилась из соседней комнаты только спустя минут тридцать и как ни в чем не бывало уселась за свой стол. Юля Нестерова с Бажиной переглянулись – похоже, демарш не удался. А может, выдержка у новенькой железная?!
В последующие три недели доброжелательные коллеги перепробовали все: они не здоровались по утрам, не отвечали на ее вопросы, даже когда очередной посетитель требовал у нее то или иное издание. Светлана переживала, но виду не показывала. Только вечером, сидя в машине Пашки Соколова, она могла пожаловаться:
– Я не пойму, что им не живется? Деньги получают не такие плохие, условия работы – отличные, не во всяком банке такое встречается. Личная жизнь у всех есть. Наверное. Что они ко мне прицепились?
Пашка, лавируя в московских пробках, думал, что все эти чертовы бабы Светлане завидуют. Завидуют, что она такая молодая, высокая, худенькая. Завидуют ее внешности. Завидуют, что у нее все еще впереди. Вслух же он рассуждал о странностях человеческой натуры. Светлана его слушала рассеянно, как будто и не обращалась к нему с вопросом. Впрочем, Пашке было достаточно того, что она сидит с ним рядом, что дорога домой длинная, а значит, они будут вместе почти до позднего вечера. Заезжать за ней он взял за правило после того, как она в телефонном разговоре пожаловалась на долгую дорогу до метро. Пашка с готовностью поменял свой привычный маршрут и теперь, делая небольшой крюк, подгонял свой щегольский автомобиль прямо к центральному входу библиотеки. Почти каждый вечер он тешил себя надеждой, что сможет наконец объясниться в любви и, может, даже сделает предложение. Светлана чувствовала отношение Соколова, но вела себя ровно, не обманывая его ожиданий.
Через пару месяцев коллектив оценил Светлану Никольскую по достоинству. Случилось это в тот день, когда из одного посольства поступил запрос на журналы по искусству пятидесятых и шестидесятых годов. Задание было не из приятных. Требовалось найти статьи определенных авторов. Иными словами, следовало пересмотреть все авторские и тематические каталоги, залезть в недавно созданную базу данных, а если это не поможет, вручную листать журнал за журналом в поисках нужного материала. О задании Светлана узнала последней – ее задержали у начальства. Вернувшись в отдел, она застала всех бегающими от стеллажа к стеллажу.
– Что-то случилось? – она повернулась к Люде, которая уткнулась в монитор и нервно щелкала мышкой.
– Ищем статью Тобиаса Стенсона. Ту самую, знаменитую, о культуре. Приблизительно шестьдесят четвертый год.
– Нет, шестьдесят пятый, самый конец, декабрь месяц. Думаю, после числа пятнадцатого.
В отделе повисла тишина. На Светлану опять уставились пять пар глаз. Но только на этот раз в них читалось уважение. С этого момента Светлана стала полноправным членом коллектива. Однако ее поведение не изменилось – она по-прежнему держала небольшую дистанцию, не входила ни в какие дружеские отношения и недружественные коалиции. И это тоже вызвало всеобщую симпатию. Но Свете приятней всего было общаться с Юлей Нестеровой. Они теперь часто ходили вместе на обед, кофе, просто сидели в сквере рядом с библиотекой. Бажина, отчасти лишившаяся подруги, Светлану все-таки недолюбливала.
Юля была дамой начитанной, отлично разбиралась в литературе, прекрасно знала музыку, имела острый ум и язык. В общем, совсем не походила на классический образ библиотекарши. Впрочем, и само заведение, в котором работали девушки, на библиотеку было мало похоже – руководство сделало все, чтобы превратить ее в научно-исследовательский институт гуманитарной направленности. Глядя, как Юля умело кокетничает с посетителями, как она независимо прикуривает сигарету во время их обязательного кофе в кондитерской, как она деликатно отваживает особо назойливых поклонников, Светлана испытывала жгучую зависть. Ей начинало казаться, что в свои двадцать два года она еще ничего не видела, не испытала, не пережила. «Ну, кроме Пашки Соколова», – мысленно добавляла Светлана. Пашка Соколов, ее верный оруженосец, как объект любви не рассматривался ею.
Светлана Никольская была девицей. В самом прямом, медицинском смысле этого слова. «На фоне всеобщей распущенности этот факт просто ошеломляет!» – В институтской поликлинике, где Светлана проходила диспансеризацию, врач-гинеколог поделилась удивлением с медсестрой. Врач даже не догадывалась, что это обстоятельство чрезвычайно смущало Светлану, заставляло ее комплексовать. Причем чем дальше, тем больше. Изредка встречаясь с молодыми людьми, она со страхом представляла интимные встречи, неподдельное удивление партнера, а еще больше ее пугали последствия. Ее невольно сохраненное целомудрие, то качество, которым непременно гордились бы еще пятнадцать лет назад, теперь казалось непреодолимой помехой на пути к личному счастью. «Что я объясню ему?» – думала Светлана, глядя на очередного поклонника. – Что я себя берегла, ждала большую любовь? Ерунда, только насмешишь человека. Так он и поверил. Ведь будет считать, что никому никогда не нравилась и что никто никогда за мной не ухаживал». Светлана, напуганная возможным поворотом событий, на всякий случай напускала на себя холодность и высокомерие, отбивая у молодого человека желание за ней ухаживать.
Подруга Нина, девушка опытная, не переставала возмущаться:
– Господи, да для кого ты себя бережешь?! Так вся жизнь пройдет, и ничего ты не узнаешь про нее. И медицина на месте не стоит… – намекала Нина на современные контрацептивы.
Светлана выросла в строгой семье, ее папа бросался к телевизионному пульту, если на экране показывали сохнущее на веревке женское белье, так что на замечания подруги она только молчала. Она себя совсем не берегла. Просто так получилось, что никто и никогда не добивался близости с ней. На свидания приглашали, в кино, кафе и рестораны водили, долгие разговоры вели и даже целовали. Но дальше этого дело не шло. Светлана честно пыталась понять, в чем же дело? Не найдя подходящих объяснений, она решила, что проблема в ней самой. В ее нерешительности, в ее характере и манере себя вести. В отношениях с мужчинами она была всегда осторожна, подвергала сомнению все, что слышала, и непроизвольно соблюдала дистанцию. Мужчины это чувствовали и, как правило, начавшиеся было отношения быстро сходили на нет. Окончив институт и вступив во «взрослую» жизнь, Светлана надеялась, что уж теперь-то все обязательно переменится. Однако ни в кафе, куда они с Юлей Нестеровой ходили каждый день, и где всегда было много молодых мужчин, ни на работе, где вечно толклись посетители из числа аспирантов, молодых и не очень ученых, журналистов и писателей, ни с кем познакомиться ей не удавалось. Поначалу она приветливо улыбалась, проявляла повышенное внимание, всем видом давая понять собеседнику, что готова к общению. Она стала подчеркнуто модно одеваться, носила узкие брюки и короткие юбки, но дальше вежливых улыбок и деловых разговоров дело не шло. А в самой библиотеке, где работало, кстати, немало мужчин, Светлана получила прозвище «Стерлядь». Прозвище звучало обидно, и совершенно неважно, что имелось в виду – ее холодность, которая все-таки бросалась в глаза, или немного вытянутый и вздернутый профиль. Наблюдательная Юля Нестерова не могла разгадать загадку этой, в общем-то, симпатичной девушки. «Она замороженная какая-то, несмотря на короткие юбки, декольте и эту вечную улыбку. А еще на ней лежит печать старой девы», – раздумчиво произносила Юля. Уж она-то производила впечатление женщины-огня, полной загадок, чувств и романтического прошлого.
Так прошло два года. Светлане надоело предупредительно улыбаться в надежде, что ее позовут в «даль светлую». Захотелось снять каблуки и узкие юбки, надеть широкие джинсы и удобные туфли, закалывать волосы на макушке, чтобы они не мешали. Посетители стали раздражать своей назойливостью, упрямством и неспособностью отличить алфавитный каталог от тематического. А еще никто из них не знал алфавита, поэтому вечно путали полки и ящики. Светлана полюбила пить чай из огромной потемневшей чашки и пряники, которые хранила в нижнем ящике своего стола. В кафе она больше не ходила.
– Одеваться не хочется. Да и холодно, – признавалась она коллегам зимой.
– Господи, там же жара такая, лучше здесь под кондиционером посидеть, – мотала она головой летом.
Дамы из отдела находили ее теперь душевной, своей «в доску» и обожали свалить на нее какого-нибудь капризного посетителя. Светлана в этом случае неспешно подходила к высокой стойке, из-за которой на нее умоляющее смотрел читатель. Вопросы она задавала так, что через пять минут человек готов был расписаться в собственном идиотизме. Светлана же под одобрительными взглядами коллег еще немного упражнялась в язвительности, притворяясь, что не в состоянии понять такого бестолкового читателя, а потом, сжалившись над несчастным, за две минуты находила требуемую газету или журнал.
Пашка Соколов теперь за ней не заезжал. Он как-то вечером позвонил, они долго и бестолково о чем-то разговаривали, а под конец Пашка промямлил, что уезжает на несколько дней, а потому встретить ее не сможет. С этого самого момента они встречались крайне редко. По словам Нинки, у Пашки роман с какой-то девицей.
– Кстати, она – копия тебя. Я их видела в магазине. – Нина неодобрительно посмотрела на Светлану. Нина была уже молодой мамой и вполне наслаждалась жизнью.
Светлане в душе было жаль, что Пашка так внезапно исчез, она даже хотела ему позвонить, но потом обычные ее нерешительность и сомнения взяли вверх. Звонить она не стала, а только удалила из мобильника все его телефоны. Впрочем, один раз Пашка ее навестил, но он был уже женат.
Ее жизнь, раньше насыщенная и довольно интересная, сузилась до размеров ее отдела. Она любила приходить на работу рано, поливала многочисленные цветы, ставила в вазочку букетик цветов, который покупала на углу у метро, заваривала свежий чай и усаживалась перед окном. Там, где Яуза впадала в Москва-реку, перемешивались потоки машин и потоки пешеходов, маленький парк неслышно шумел низкими деревьями. Светлана смотрела на эту жизнь за окном, пыталась угадать чужие судьбы, немного завидовала, но зависть ее была тихая и незлая, как зависть человека, не рассматривающего борьбу как стиль жизни. Потом приходили остальные сотрудники. Причесавшись, первым делом хватались за свои кружки и тоже усаживались пить чай и сплетничать. День постепенно набирал обороты и заканчивался, когда уже зажигались настольные лампы и в большой комнате становилось уютно. Тогда все начинали собираться домой, и только Светлана не спешила. Она оставалась совсем одна, опять пила чай, смотрела уже в ночное окно и, наконец, когда, поток машин становился тише, когда прохожих почти не было на улице, а у соседнего модного вечернего заведения со свистом тормозили шикарные машины, неспешно собиралась, выключала свет и выходила в темноту. Дома ее встречал настороженный взгляд отца, ужин, который мама всегда оставляла на столе, обычный вопрос о том, как прошел день, и бодрые, несмотря на позднее время, телевизионные дикторы. Светлана торопливо ужинала и закрывалась в ванной. Это было единственное место в ее жизни, где не было посторонних глаз, где она была наедине с собой, где ее никто не мог окликнуть. Правда, через полчаса мама начинала стучаться в дверь и задавать наспех придуманные вопросы. При явном жизненном одиночестве у Светланы Никольской наблюдался дефицит уединения. Того состояния, когда человек принадлежит только себе самому.
Канун Нового года выдался хлопотным. Библиотечное начальство решило провести инвентаризацию, не ограничивая доступа для посетителей. Библиотека, как считает большинство, – это много книг, тишина, пыль и строгие дамы в вязаных кофтах. «Горящий» диплом, срочная пересдача экзамена, страх перед диссертационным оппонентом – все это заставляет библиотеку любить и уважать. Как только экзамен сдан, а у новоиспеченного кандидата побаливает голова после банкета, о библиотеке забывают. Небольшая категория граждан знает, что библиотека хранит в себе прежде всего редкие единицы. Как правило, их не выдают читателям, да и для чтения в читальном зале сотрудники, будь их воля, выделяли бы специальную охрану. И хотя эти книги, газеты и журналы являются государственной собственностью, отношение к ним у библиотекарей, как к реликвиям домашней коллекции. А потому инвентаризация воспринималась всеми как мероприятие муторное, но нужное. Однако в отделе, где работала Светлана, поднялся шум. Инвентаризация предполагала не только перепись всего, что стояло на полках, хранилось в шкафах, но и тщательное изучение всех экземпляров, сложенных в прошлую инвентаризацию в специальные комнаты-хранилища. А также страшные синие пыльные халаты, грязные руки, метание между хранилищами и посетителями. Последние в конце года становились совершенно невыносимыми – все они спешили что-то дописать, что-то досдать, что-то допечатать.
– Как хотите, но наш отдел надо закрыть. У нас все-таки не книги, а газеты и журналы. Подшивки толстые, тяжелые. Мы все будем в фонде, а кто с людьми будет работать? – Ирина Анатольевна воинственно расправила плечи и, достав ярко-оранжевую помаду, приготовилась идти к начальству.
– Правильно, – поддержала ее Юля Нестерова, – пусть нас закрывают.
Люда Шилова и Светлана промолчали. А Оля Резникова решилась на очередной больничный. У нее были все признаки астмы, так что библиотечная пыль пойдет ей явно во вред.
Ирина Анатольевна вернулась через час с недовольно поджатыми губами.
– Не договорилась, – с тайным злорадным удовлетворением произнесла Юля.
– Они сами не знают, чего хотят. Сказали, чтобы и инвентаризацию делали, и людей обслуживали.
– Ну, Ирка, чего ты тогда губы красила своей морковной помадой?! – Нестерова ехидно улыбнулась.
– Сама бы пошла и поговорила, – огрызнулась Бажина, с тайным удовлетворением поглядывая на себя в маленькое зеркальце.
– Так ты у нас вождь. Тебе и карты в руки.
– Меня никто вождем не выбирал, это была моя собственная инициатива.
– Переоценила ты себя, – Юля обожала «завести» Ирину Анатольевну.
– Так как работать будем? – неожиданно для всех спросила Светлана.
– График составим, половина сотрудников с посетителями, половина – в фонде. Потом меняемся. Короче, как обычно.
– Меня не считайте, я чувствую, что заболеваю. – Оля Резникова натужно покашляла.
– Кто бы сомневался, – Нестерова со значением посмотрела на Бажину.
Решено было, что Светлана будет работать в паре с Юлей, а Ирина Анатольевна – с Людой.
– Ой, как хорошо! – сказала по этому поводу Люда. – Вы мне все расскажете про фонд, чтобы я лучше ориентировалась.
В следующий понедельник Светлана, облаченная в линялый, на два размера больше халат, вытирала тряпкой пыль со старых подшивок и заносила в гроссбух инвентарные номера. Юля Нестерова в кокетливо повязанном платочке «Hermes» сидела в старом кресле и, наблюдая за Светланой, рассуждала о мужчинах:
– Ты знаешь, почему у женщин такие проблемы с мужчинами?
– Нет, – отвечала Светлана, пытаясь не дышать пылью. Та скопилась на старых подшивках, давно предназначенных на списание, но не списанных из-за внезапных кадровых перестановок.
– Проблемы оттого, что женщины представляют мужчин такими же людьми, как и они сами.
– А они что, не люди?
– Перестань, я не про затертые до дыр пошлые глупости. Я про то, что мужчины никогда не смогут быть такими, какими мы их хотим видеть.
– Это почему же?
– Да потому, что они тогда вымрут.
– Это следствие, ты пропустила причину. Почему они вымрут, если мы их заставим измениться, и почему они не смогут измениться? – в логике Светлане отказать было нельзя.
Юля кокетливо повертела головой и произнесла:
– Потому что им это не дает сделать их инстинкт самосохранения. Мужчина, который изменится настолько, насколько хочет женщина, перестанет быть мужчиной. Он уже никогда на женщину не посмотрит.
Светлана от души расхохоталась. Сама она искренне считала, что переделывать вообще никого никогда не надо. Надо просто попытаться приспособиться. Ну, конечно, если речь не идет о жизненно важных вещах. И если уж люди решили жить вместе. У нее перед глазами стоял пример ее семьи – мать приспособилась к властному и иногда почти деспотичному отцу так, что теперь он даже не замечал, что живет по правилам матери. «Впрочем, тепла, от этого в доме не прибавилось», – со вздохом подумала Светлана. К своим почти двадцати пяти годам она так привыкла к одиночеству, что все эти вопросы совместимости ее не волновали. Светлана потихоньку становилась эгоисткой – она плохо себе представляла, как можно отказаться от девятичасового сна в выходные, от долгих прогулок в лесопарке (для здоровья полезно!), вкусных обедов в воскресенье. Она любила выпить бокал красного вина поздно вечером, любила сыр с резким запахом, который, невзирая на гримасы родителей, хранила открытым в холодильнике. Запахом этим пропитывался даже борщ. Так, во всяком случае, утверждал отец. Изменять своим привычкам и обычаям ей совсем не хотелось, даже ради мужчины. Юля же, пережившая не один бурный роман, пришла к заключению, что отношения можно сохранить, только отказавшись от попыток превратить собственного любовника в любимого киноактера. Например, в Джорджа Клуни. В разговорах о жизни и переписи библиотечного фонда бежали дни, неумолимо приближая новогоднюю ночь, в которую Светлана, выпив с родителями шампанского, ляжет спать, не выдержав комментариев отца в адрес участников «Голубого огонька», а Юля уже в два часа ночи начнет дуться, поскольку ее молодой человек заспешит домой к жене с плохим характером (по его собственному признанию) и совершенно избалованным детям.
Тридцатого декабря, в последний рабочий день, коллектив решил отметить наступающий праздник. «Оливье» приготовила Бажина, пирог с капустой и яйцом – Люда Шилова, Юля Нестерова испекла огромный многослойный торт и печенье с вареной сгущенкой. Светлане поручили купить шампанское, сок и кило мандаринов. С этими покупками в руках и с подшивкой французских газет за 75-й год она столкнулась с высоким полным человеком. На его затылке еле держалась шапка-«пирожок» из черной каракульчи. Мужчина был в светлой дубленке нараспашку, так что можно было увидеть дорогой костюм с ярким, почти новогодним галстуком. Красный как рак, мужчина даже не подумал уступить Светлане дорогу, столкнувшись с ней в дверях. Наоборот, он сделал стремительный рывок навстречу, с силой толкнув пакет с напитками в ее руках. Пакет с грохотом обрушился на тяжелую дверь хранилища, и все почувствовали новогодний запах шампанского.
– Вас не учили уступать дорогу женщинам? – Светлана пыталась разглядеть, не попало ли шампанское на ее замшевые сапоги.
– Женщинам – учили, но где вы здесь видите женщин?! Это же ведьмы сплошные, – с этими словами господин в «пирожке» сел в лифт и уехал.
Несмотря на разбитую бутылку шампанского, праздник удался. Выпили настойку на бруснике, которую прихватила запасливая Бажина, попели песни, всласть посплетничали о буйном визитере.
– С чего он так разозлился? – спросила наконец Светлана.
– А он требовал два журнала с собой. Да еще таким тоном. Мол, он писатель. Известный, а мы… А у самого куча материалов. Мы ему отказали. Вернее, Юлька отказала.
– Как ни умолял, как ни просил. – Юля по-кошачьи потянулась.
– А он что, писатель, действительно?
– Ага, на политические темы пишет.
– Да ладно, праздник все-таки, конец года, мало ли для чего человеку нужно. – Светлана отпила наливочки. По телу разлилась приятная слабость. В отделе было уютно, празднично, никуда не хотелось идти. Разошлись они в ночную предпраздничную Москву, обсудив напоследок график новогодних дежурств. Светлана мягко покачивалась в почти пустом вагоне метро, предвкушая целых два выходных – ее дежурство приходилось на второе января.
Москва в первые новогодние дни до умопомрачения хороша. Несмотря на снег, снег с дождем или лютый мороз. Как будто прибранные пустынные улицы с елками и гирляндами замерли в ожидании синих вечеров, гуляющих людей, завороженных ребятишек. А пока, утром, чистые спокойные улицы наконец показывают себя во всей красе – со старыми доходными домами, ажурными решетками бульваров и особняков, изморозью реки. Густой дым над центральной ТЭЦ иногда заслонял солнце, именно этот дым неожиданно делал зимний город уютным. Как делает уютным зимний пейзаж дым над печной трубой. Светлана вышла на одну остановку раньше, ей хотелось пройти по Покровке и по Солянке. Она перед праздниками во всей этой суете даже не заметила, что город украсили, что витрины полны заманчивых сюрпризов, что каток на Чистопрудном бульваре уже давно работает и рядом продают плюшки, блины и горячий чай. Ранние посетители нарезали круги, радуясь тому, что каток пуст. Дойдя до угла бульвара и Покровки, Светлана с удивлением обнаружила, что ее любимый комиссионный магазин открыт. Она на минуту задумалась. Здесь продавались хорошие, иногда совсем новые вещи по вполне вменяемым ценам. Сейчас у нее в сумочке лежали премия и зарплата. Светлана на минуту задумалась, а потом толкнула стеклянную дверь.
В магазине скучали продавщицы.
– С Новым годом! – обрадованный, но все же недоверчивый хор обратился к Светлане.
– С наступившим! – отзывалась Светлана и, предвкушая открытия, пошла вдоль вешалок.
– Вы знаете, тут перед праздниками такую вещь принесли. Прямо для вас. И денег просят немного. Люди просто спешат продать. Уезжают, видимо.
Это начало Свете было знакомо. Она сначала вежливо отмахнулась, но любопытство перевесило рассудительность. Бойкая продавщица юркнула в подсобку, а потом вынесла оттуда что-то темное в плотном дорогом чехле. Когда чехол сняли, то взору предстала маленькая черная норковая шубка. Светлана зачарованно застыла.
