Текст книги "Исповедь травы"

Автор книги: Наталия Мазова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Да, именно это с ней и случилось. Эта чертова Арлетт… – тупо говорю я, а Маэстина в моих руках медленно затихает, перестает кричать и биться – но это не покой, а коматозное состояние. – И что же теперь, Ударда?

– Постепенный распад сознания. Если только не вызвать кого-нибудь, кто в мозгах умеет копаться, как в компьютере, причем срочно… С Озы, может, кого-нибудь, у них эти методики здорово развиты…

– С Озы, говоришь?

Я раздумываю секунду или две, а потом лезу за шиворот и вытягиваю цепочку, на которой висит кольцо. Массивный изумруд – как у любой из Жриц – в оправе из серебряных листьев винограда – как у всех Огненных. Знак принадлежности к Братству Стоящих на Грани Тьмы, который я ношу на шее, а не на пальце, ибо Лайгалдэ не рекомендовала мне пользоваться им до окончательной инициации. Но не рекомендовала – не значит запретила.

Не расстегивая цепочки, я продеваю в кольцо средний палец правой руки:

– Ветер – Огню… Ветер, ответь Огню!

…Через полчаса мы все так же стоим полукругом – четыре женщины над пятой, но теперь с ней возится шестая – в белом платье с вышитыми на юбке золотыми молниями, с перекинутой на грудь золотой косой. Еще одна из нас – Нэда Таллэссин, Жрица Ветра, что шагнула сюда прямо из Храма Всех Святых в Заветном, не сняв ритуального облачения.

Двери зала впервые за долгие годы плотно закрыты, чтобы никто, кроме нас пятерых, не узнал об этом страшном казусе. Нет, как хорошо, что я догадалась услать Имму на аттракционы…

– Жить будет, – Тали поднимает к нам взгляд. – Разрушиться успело не так много, я восстановила большинство связей. Но минус-подсадку оказалось невозможно стереть, поэтому я просто ее заблокировала. И не дай-то боже она хоть когда-нибудь окажется разблокирована – это чревато мгновенным самоубийством. Так что лучше всего для этой девушки возвратиться назад на свою Суть – там возможность случайного снятия блока почти равна нулю. Я все сделаю – сотру воспоминания об Авиллоне, пережгу способности мотальца, вложу легенду, чтобы оправдать ее долгое отсутствие… с легендой уж ты помоги мне, Элендис. Чему в твоем мире поверят?

– Она деньги сняла со своего счета, огромную сумму, – начинаю соображать я. – Могло быть, что она разболтала об этом вкладе где-нибудь на танцах – она всегда была большим треплом. И вот ее похитили какие-то малознакомые ребятки и держали до тех пор, пока она не сказала им номер счета. Опять же похудела она за последнее время – родители поверят…

– А отец ее не начнет с полицией искать этих ребяток? – хмыкает Нодди.

– Пусть ищет. Это уж моя забота, – Тали снова склоняется над телом Маэстины, глаза ее стекленеют.

– Но почему, народ?! – восклицаю я в отчаянии, обводя взглядом Ударду, Шэлен, Нодди… – Откуда у дочери Ковенски не только способности к разрыву ткани мироздания, но и такая сильная пассивная эмпатия? В этом в высшей степени приличном семействе?!

– Она ведь дочь и твоей матери, – отвечает Нодди со вздохом. – Думаю, твой отец знал, кого выбирал. А кроме того, она же следующая после тебя, и кто знает, какой от тебя остался отпечаток…

…Так и не пришедшую в сознание Маэстину передали Стражам. Когда я вернулась в парк, на расспросы Иммы пришлось ответить, что Маэстина в конце концов так и не преодолела страха и предпочла добровольно сдаться.

Как все-таки хорошо, что Имма – из причастных Земле, а не Огню и не Жизни! Иначе она сразу же почуяла бы фальшь в моих словах…

* * *

О, Авиллон, город мой!..

«Авиллон» – в переводе с Языка Закона это и значит просто «город». Но мы, идущие по путям Законов Истока и Цели, зовем его – Город, который для всех.

Сколько дорог сливаются в тебе – не считала я. И, как символ открытости твоей, опоясывает тебя не стена крепостная, но дорога-река, в темно-синей глади которой, как в воде, отражается идущий и едущий… Даже тени твои в Зодиакальных Сутях – Дверис и одиннадцать иных городов – носят такой же пояс из дороги.

Нет стены – но ворота есть. Причудливые арки, среди которых и двух похожих не отыщете, вбирают в себя дороги на границе Города. И на каждой из них одна и та же надпись:

СТУПИВШИЙ СЮДА – СВОБОДНЫМ СТАЛ

Свободным от рабства, давления, предвзятости, раздражения, мелочной злобы… Как вытирают ноги, входя в дом друзей, так оставляют грязь и накипь Тени за чертой Города, где давно нет иной госпожи, кроме Радости.

Я каждый раз целую землю под арками, вступая в Город – вот только через арки вступаю в него редко-редко, куда чаще – через разрыв мироздания…

Дверис, где родилась я – лишь бледная твоя копия, но и он теперь кажется мне прекраснее, ибо красота твоя отражается в нем, как в зеркале – жаль только, что зеркало это мутно и отражение неотчетливо.

Как солнечные лучи – широкие улицы Города, и дома на них – белые и золотистые, в темной оправе зелени. А в узеньких улочках, где трава пробивается сквозь булыжную мостовую, где тополя превращают лето в зиму, а липы ловят солнце в медовые ладони цветов – там дома из темно-серого и зеленого камня. Всему свое место – и свету, и покою.

Но если ты не был в Городе полгода, то, вернувшись, застанешь все это совсем иным, хотя и узнаваемым – Город изменчив, но сам ведет тебя, не позволяя заблудиться, и ты удивляешься и радуешься этим переменам.

Как открыт всем ветрам стоящий на вершине горы, так доступен Город любому новому знанию – оттого и меняется с легкостью узора в калейдоскопе, но лишь внешне, по существу оставаясь все тем же уже много веков. Однако тот, кто ведом Тенью, обычно замечает лишь плоть, а не сущность – и потому от века не нужны Городу ни стены, ни стража. Одержимый Тенью и так бессилен в его пределах – знание скользит мимо него, и будь он хоть совсем недавно здесь, вернется уже в новый, совершенно незнакомый Авиллон.

Именно поэтому у всех, кто долго жил здесь, просто поразительная способность к адаптации в самых разных Сутях. Ибо сказано: «Тому, кто видел Город, уже не нужно твое Кольцо…»

Я люблю Город вечером, когда в мерцающем свете магических огней, сплетающих ветви деревьев в светоносное кружево, за каждым углом открываются новые тайны, люблю встречаться взглядом в толпе и потом долго, как величайшую драгоценность, хранить в памяти – только лицо и глаза, без имени… Тот, кто еще утром бросал мне вслед: «вот нахальная девчонка!» – в такое время вполне может сказать мне: «Твой день, Королева».

Все лица, все наряды, все расы… Воистину калейдоскоп. Авиллон приемлет все, и чужая красота не становится в нем безобразием… О Город мой – я плоть от плоти твоих ночных огней! Когда-нибудь, если только не опередит меня донна Альмуад, я напишу о тебе потрясающе красивую сказку…

Всю ночь прошляться по Городу, петь, смеяться, угощаться в уличных ресторанчиках – хозяева отдают все за бесценок, стоит лишь завидеть Орденский трилистник на головной повязке – а на рассвете выйти на Серебряный мост, опереться о перила и долго-долго смотреть на излучину Реки в легкой дымке, пронизанной золотым сиянием утра. Река – она тоже просто Река, с большой буквы, причудливо извитая, словно роспись самой Андсиры на чистом листе мироздания: здесь быть городу-перекрестку! И на берегу ее, головой в небеса, в окружении деревьев, сбегающих к воде – белая златоверхая Башня Теней. Сердце Города. Золотом и нетускнеющей медью сияет ее кровля – дивное переплетение снежинок, цветов и звезд, оправленных в многоугольники, ибо та, что сотворила его в порыве радости, тоже когда-то была молода, безгрешна и счастлива. Это – память о ТОЙ ней, еще не затронутой гибельным мраком.

«Башня двойная увенчана солнцем закатным…»

Но тот, кто желает войти в Башню, здесь не пройдет. Надо выйти на площадь – скорее, просто шумный перекресток – и назвав Стражам у парадного входа Имя, Суть и Цель, подняться по широкой лестнице из желтоватого мрамора… Только смотрите не перепутайте! С площади Башня выглядит совсем не так, как с моста – с этим уж ничего не поделаешь, двое ведь возводили, а когда двое магов берутся за дело без предварительной договоренности… в общем, подозреваю, что эпитет «двойная» именно поэтому и возник.

Вы спросите – а почему Башня Теней? Ну, во-первых, Тень и тени – совершенно разные понятия, на Языке Служения они даже обозначаются по-разному – «Lomies» и «kelmii». А во-вторых… ну не верьте вы этим байкам, которые рассказывают на своих тайных квартирах ушельцы и недопески! Мол, все Сути мироздания – не то тени, отбрасываемые Городом, не то его отражения в зеркальном водовороте Круга Света, а через Башню можно свободно пройти в любую из них… Чушь это все, давно известно, что каждая Суть не что иное, как брошенная в мироздание стрела времени. Я знаю с десяток Нездешних, которые хорошо помнят те времена, когда не было ни Города, ни Башни – а по Сутям ходили, как ходят и сейчас.

Просто в Башне – Круг Света, таящий истинный облик любого, кто ступит туда. Но пока он не ступил и сущность не соединилась с плотью – пребывает она kelmij-bi-kelmiar, тенью среди теней, зримая лишь Лордам Братства, Лайгалдэ, Асменалю да Ударде Хранительнице Круга… Там мы все такие, какими замыслил нас тот, кто нас творил – неважно, Андсира то была или кто еще. Но, кто бы он ни был, он благ и желает нам только добра – поэтому и выходят люди из Круга Света несказанно прекрасными.

Я люблю этот Город – за то, что он такой. Я люблю эту Башню – за то, что она хранит. Я люблю всех ее обитателей – Нодди, Ударду, ворчливого мага Кермо, Стражей и их капитана Удо, брата Ударды…

Но вот люблю ли я Хозяина, творца этой Башни и хранителя этого Города, я до сих пор не могу решить… Нет, конечно же, люблю, вопрос поставлен некорректно, но – как человек человека или все-таки как женщина мужчину?

Снова катрен I. ЖИТИЕ СВЯТОЙ ИРМЫ

Чья-то рука осторожно тронула меня за плечо.

– Эна Ирма!

Оборачиваюсь – передо мною белобрысый подросток-романдец, судя по одежде, из ремесленников.

– Что ты хочешь мне сказать, мой юный друг?

– Эна Ирма, – голос его понижается до шепота, – не ночуйте сегодня в доме Роз Кретель. Я сам слышал, как Верховный Экзорцист отдавал приказ капитану своих арбалетчиков.

– Но…

– За Роз не бойтесь, ее и пальцем не тронут. Им нужны только вы.

– Но… куда же я тогда пойду? Если облава, то все мои обычные места им хорошо известны.

– Идите в Академический квартал, найдите белый дом с черным каркасом – он там один такой, не спутаете, еще там дверь навешена новая, некрашеная. Стукните в нее два раза по два и спросите Герхарда Диаль-ри, алхимика. Там и переночуете.

– И что я ему скажу?

– Вам будет достаточно назвать свое имя, – он быстро крестится, – это лучший пропуск в дома истинно верующих. Да хранят вас Господь и святая Бланка.

– Значит, этот человек…

Но мальчишка исчезает так же неуловимо, как и появляется. Я снова одна на вечерней улице Монлозаны.

Да… Любой уважающий себя пророк на моем месте сказал бы со смирением на физиономии – мол, чему быть, того не миновать, если Господь захочет, то защитит своего слугу, и далее по тексту. Но я сейчас не в том положении, чтобы являть чудеса истинной веры. Верховный Экзорцист – это страшно, а я, будь хоть трижды Огненной, пока всего лишь недоучившаяся ведьма. И вообще, как говорит Тали, не зная коду, не суйся к входу. Подождем пару дней, посмотрим, чего он будет делать, глядишь, и представится возможность учинить чудо. А пока имеет смысл прибавить шагу, чтоб добраться до алхимика, покуда совсем не стемнело.

Официально эта Суть зовется красиво и зловеще – Мир Обожженной Земли. Но я привыкла называть ее Романдом, по имени страны, в которой нахожусь. Суть тяготеет к Миру Чаши, десятой Сути Города, а миры этого сектора я всегда любила за своеобразный средневековый колорит. Может быть, им недостает простоты решений и ясности выбора, присущей мирам группы Мидгард – но они как раз по мне. Романдом болеешь, и исцелиться непросто, да и не хочется. Только оказавшись здесь в первый раз, я поняла, чего на самом деле лишилась Тихая Пристань, где и в помине не было подобного Средневековья…

В этом причудливом мире нет ислама – как-то не сложился, а потому нет и крестовых походов. Некий аналог сарацин, правда, имеется – на Языке Закона они именуются мутаамны, то есть оборотни. Якобы до пришествия Спасителя племена эти умели превращаться в разных зверей, но потом поголовно крестились в святую веру и отринули бесовское умение. Скрытный народ и красивый, и мне нравится, что романдцы с ними ладят. В самом Романде их, правда, немного… и к сожалению, приблизительно поровну на обеих сторонах. А может, и к счастью – хотя бы для национальных гонений нет повода.

А на востоке имеется Кангранская держава, и это отдельная песня. В глазах романдцев они те самые еретики, от которых Бога тошнит. Не знаю, как Бога, а я и посейчас опомниться не могу от того, что они сделали из старого доброго христианства…

Замечталась я что-то, а дом – вот он, чуть мимо не проскочила. Беру молоток и осторожно ударяю – дважды два.

За дверью тишина. Как ни вслушиваюсь, не могу различить шагов. И неожиданно тихий голос изнутри:

– Кто здесь?

– Впустите, – отвечаю я так же тихо. – Я Ирма диа Алиманд. Лязг засова. На пороге встает высокий человек лет сорока, с пепельными волосами, зачесанными назад. На лице его читается непомерное удивление.

– Вот это новости! Сама Ирма диа Алиманд пожаловала в мой скромный дом! Кстати, откуда он вам ведом, эна Ирма?

– Герхард Диаль-ри? – спрашиваю я, и хозяин дома изящно кланяется в ответ. – Меня направил сюда некий юноша, желавший спасти меня от слуг Эренгара Ле Жеанно, – вспоминаю о своей роли уличной пророчицы и с чувством добавляю: – Да гореть ему в аду, пока не кончится вечность!

Уголки рта Диаль-ри ползут вниз.

– Великий Экзорцист уже в Монлозане? Скверная новость! Что ж, заходите, эна Ирма, будьте моей гостьей…

Я чинно сижу в кресле с высоченной спинкой и потягиваю из бокала великолепный глинтвейн. Диаль-ри поправляет фитиль в масляной лампе, пламя озаряет комнату неровным колеблющимся светом…

Уж не знаю, где там у него его алхимия. В подвале, может быть – я туда не спускалась, потому как незачем. Здесь, в комнате, только ряды толстенных фолиантов на полках, да большой пурпурно-лиловый кристалл на подставке. Когда я вошла в комнату, хозяин даже не потрудился прикрыть его чем-нибудь. Неужели он считает, что Ирма диа Алиманд совсем невежда и не способна узнать эту магическую ерундовину, с помощью которой возможно говорить с другими Сутями?

Еще один моталец…

– Откуда он вообще взялся на нашу голову, этот Эренгар Ле Жеанно? – произносит Диаль-ри, словно говоря с самим собой.

– Разве вы не знаете, эн Герхард? – удивляюсь я. – Этот отпрыск дьявола прежде был простым священником в маленьком городке в Порко. И какая-то истеричка ударила его ножом в спину, крича, что он обесчестил ее и является отцом ее ребенка. И вот, ночью, когда тело священника было положено во храме и монахи читали над ним молитвы, – увлекшись, я незаметно для себя перехожу на те интонации, от которых округляются глаза у моих уличных слушателей, – странный свет озарил храм, и явилась женщина красоты неземной, в черных одеждах, и черные крылья бились за ее плечами, а на челе горела звезда столь ослепительно, что устрашились монахи и пали ниц, не смея поднять глаз. Женщина же подошла ко гробу, простерла руку и прорекла: «Встань, Эренгар, любимый мой слуга, ибо не кончено то дело, ради которого пришел ты в сей грешный мир. Отныне вручаю я тебе силу мою, чтобы пронес ты высоко знамя истинной веры.» И восстал убитый священник, повинуясь руке Крылатой, она же исчезла, как не была. И воскликнул один из монахов: «Господи, воля Твоя! Если то был ангел Твой, то зачем он так несходен обликом с теми светлыми, что доселе возвещали нам Слово Твое?» Эренгар же рассмеялся и сказал: «Если бы то был посланец Всеобщего Врага, как бы вошел он в святой Храм Господень?»…

– Ну и мастерица же ты рассказывать! – неожиданно перебивает меня Диаль-ри. – Слышал же эту легенду не один раз, а вот заслушался… Да знаю я все это: и как явился этот тип к папе и заявил, что Господь послал его, чтобы с корнем выдрать нечестивцев, почитающих святую Бланку за сестру Господа Нашего…

– Эн Герхард, – страстно возражаю я, – иной раз самое невероятное на поверку оказывается чистейшей правдой. Ле Жеанно действительно был возвращен из-за грани, и только после этого появились у него все эти мистические способности. Кто возвратил, судить не берусь, но что-то не похоже, чтоб это был ангел Господень. Ибо до зарождения бланкианства и появления на сцене Ле Жеанно здешние христиане не знали войн за веру! Язычников силой обращали – было дело, друг друга резали по политическим мотивам – тоже сколько угодно, но ради догматов кровь не проливали! А сейчас горят костры в Порко и Ланневэле, сотни свидетелей деяний Бланки убегают в леса, а на западе, говорят, собирается большая армия, якобы в поход на Кангру… И что характерно – именно здешняя христианская традиция, где более чтят Магдалину, чем Марию, сделала возможной женскую линию Служения в общих рамках…

– Не увлекайся, Элендис. Ты сейчас не на площади перед толпой, а кроме того, здесь не Город, чтобы бросаться словами вроде «женской линии служения».

В первый момент я даже не осознаю до конца его слов, все еще готовая спорить, отстаивать… и вдруг вскидываюсь резко, как от укола иголкой:

– Откуда вам известно мое истинное имя, эн Герхард?

Вместо ответа он подходит к окнам и задергивает их тяжелыми алыми портьерами. Затем берет лампу в руки, выпрямляется…

И волосы, только что бывшие пепельными, становятся черными, мягкой волной убегая со лба, а темно-зеленые проницательные глаза превращаются в озера темного пламени, затопившего и радужку, и белки… и по странно переменившемуся лицу больше нельзя угадать возраста – вроде бы не больше тридцати, но взгляд… но усмешка…

– Лорд Аран Айэрра… – я произношу это имя одними губами, звук отключился. – Хозяин Башни Теней…

– Теперь понимаешь, насколько серьезно тут все завязано, если потребовалось мое присутствие? – говорит он, как опытный учитель – нетерпеливой ученице.

– До этого мгновения казалось, что понимаю, – говорю я, низко опустив голову. – Но что может случиться такого…

– Черт, и надо же было оказаться тут именно тебе! – на его лице проскальзывает мгновенное, но оттого не менее мучительное колебание… – А, плевать я хотел на наш неписаный устав, все это сплошное язычество – не называть имен… В общем, так: четыре месяца назад в Круг Света вошел некий молодой человек из Романда, которому предстоит стать твоим Поборником. И почти сразу же Асменаль вручил ему сапфир, сославшись на твой прецедент – ты же носишь свой изумруд, не будучи инициирована?

Я киваю. Вообще-то Лорду Жизни не полагается интересоваться делами другой стихии, но Аран не только член Незримого Братства, но и Хозяин Башни…

– Братство более не может ждать, – лишь говорю я вполголоса, непроизвольно отворачиваясь. – Когда Лайгалдэ надела мне мое кольцо, то сказала, что у нее нет выбора и лучше неуправляемая сила, чем совсем никакой. Когда произойдет моя инициация, ведомо лишь Единой, а я, мол, слишком дорого далась Братству, чтобы рисковать мной по пустякам…

– Вот именно – неуправляемая, – морщится Хозяин. – Потому и имеет смысл эвакуировать отсюда этого воителя как можно скорее, пока по глупости не начал спасать отечество. Обойдется Братство без второго Таолла Дангарта, а Романд – без своего национального героя-чародея. Либо, как вариант, сдержать ситуацию всеми мыслимыми силами, чтобы не оставить ему места для подвигов.

– Но почему вы? – все еще не понимаю я. – Почему не сам Асменаль?

– Асменаля сейчас лучше не трогать – у него Айретта на грани ядерной войны, – неожиданно Хозяин пристально заглядывает мне в глаза: – Кстати, я не совсем понял: ты-то здесь по поручению Лайгалдэ?

– Сама по себе, – я опускаю голову еще ниже. – Просто мне такие Сути нравятся… До меня тут Флетчер сидел, заводил народ песнями про господина Верховного Экзорциста, сказавшего, что охота началась. Сидел, пока время его архивной практики в Академии Культур не пришло. Он так переживал, что на целый месяц должен все оставить… А я как раз свободна, вот и решила заступить ему на смену. Правда, он в основном в Тойе работал, я же решила – лучше сюда, здесь народ попроще.

– И чего ты хотела?

– Чуда святой Льюланны. То есть на костер подставиться и не сгореть.

– Ах да, это же изобретение вашего Лорда, так что уж тебе сам бог велел, – он лукаво усмехается и слегка треплет меня по голове. – Саламандра… Что ж, ничего непоправимого натворить не успела, и на том спасибо. Только знаешь что – свалила бы ты лучше отсюда, пока каша не заварилась. Не знаешь ведь, за кого больше бояться – за тебя или за того…

– Боюсь, каша уже заварилась, – отвечаю я со вздохом. – А удрать сейчас, накануне свалки – так совесть загрызет. Я уйду, а им здесь жить…

– Да, времена меняются, – вздыхает Хозяин в ответ. – Когда еще было, чтоб Жрица или Поборник до инициации узнавали, кто они такие? Но выбора действительно нет…

После этих слов он надолго замолкает, лишь пламя полыхает в глубине его глаз. Он все еще в своем, Нездешнем обличье – и я уже почти отошла от первого шока после того, как он открылся. Не пристало хорошему мотальцу подолгу заостряться на таких вещах. И пусть в Башне он Хозяин, но здесь, в полевых условиях, мы оба только члены Братства. Мы равны, хотя его возможности даже смешно сравнивать с моими.

– Знаешь, – говорит он в конце концов, – опять же о таких вещах нам только между собой и можно толковать… но боюсь, что мы обречены воспользоваться твоей идеей. Сама понимаешь – ни войны нельзя допустить, ни появления местной инквизиции. Убивать Ле Жеанно мы не имеем права – это во-первых; все равно это ничего не даст, ибо от смертной руки, а не волею небес – во-вторых…

– А кроме того, еще неизвестно, по силам ли теперь простому смертному его убить – добавляю я. – Поговаривают, что после чудесного воскресения его не берет ни сталь, ни яд.

– Значит, остается дискредитация. Доказать народу, что никакой он не святой, а может быть, даже совсем наоборот…

– …и что найдутся здесь и посвятее его, – мрачно заключаю я.

– А такие вещи опять же простыми интригами не делаются. И другого способа… э-э, выразить волю Господа… я не вижу.

– Улыбнись – сражайся – умри, – что еще можно добавить к этим словам? Никто не может мне приказывать – я сама избираю способ действий, и я свой выбор сделала. Умирать мне, правда, сейчас нельзя, но от меня этого и не требуется, хотя риск есть… А где его не было? В Мире Великой Реки? В Остротравье под Кровавым Древом? В болотах Ихинзела?

Молчание. Пламя лампы танцует, повинуясь моему взгляду, дрожит и мерцает – глаза у меня уже слипаются. Денек сегодня выдался, прямо скажем…

– А тебе идет длинное платье, – неожиданно произносит Хозяин. – Ты в нем кажешься как-то женственнее, беззащитнее, что ли…

– Да ну вас, лорд Аран, – отмахиваюсь я. – Я в любом платье была и есть кошка помоечная.

– Хотел бы я побывать на той помойке, где водятся такие кошки, – я и не заметила, как близко-близко придвинулись колдовские глаза лорда-Нездешнего. Я уже чувствую, что сейчас произойдет, хотя ни руки его, ни губы еще не коснулись меня, но слишком уж беспокойно пляшет пламя в скрещении наших взглядов…

– Золотоволосая…

Дальнейшее описывать незачем. Это неистребимо банально.

– …И какой это по счету?

– Шестой, кажется, – я роняю голову в колени. – Все то же самое: длинные патлы и плащ по ветру. Молодой-обаятельный.

– Хоть кто он такой? – Лайгалдэ неподвижно сидит с другой стороны костра, лица не видать за танцем пламени, но голос ровно спокоен.

– Да так… Некий рыцарь из некой Сути. Вроде бы даже не моталец, встретились – разошлись… Надеюсь, преследовать, как Хальвдан, не будет.

В отчаянии я ударяю ногой по коряге, горящей в костре, в небо летит фонтан золотых искр.

– Лайгалдэ, когда же это кончится? Почему я всем им верю? Неужели я так и останусь глупой девчонкой, которая влюбляется в кого попало? Ауре был в восемнадцать, но с тех пор три года прошло!

– Ты – Огонь, – медленно отвечает Лайгалдэ. – Ты – все, что есть огненного в мироздании, ты танцуешь в кругу и не способна разглядеть тех, кто смотрит на тебя из темноты. Ты – та любовь, что вспыхивает, как пожар, зажженный молнией. Если ты когда-нибудь поумнеешь, люди перестанут слагать сказки про Тристана и Изольду.

Мерно, нараспев текут слова, ложась вокруг меня магической чертой, и мне уже не надо вслушиваться в голос, произносящий их – они живут отдельной жизнью…

– Вечно, бесконечно, пока стоит мир, пока ты прекрасна, пока вообще существует на земле красота… И разве хоть один из них был недостойным, разве ничего не дал тебе взамен? Ты видишь, ты знаешь, ты смотришь не глазами, заглядывая поверх голов… Каждый мечтает протянуть тебе руку, ступить в круг рядом с тобой, ибо ты одна способна увидеть человека лучше, чем он видит сам себя в зеркальном водовороте Круга Света. Может быть, даже не ты их влечешь, но собственное отражение в твоих глазах – нигде и никогда более не увидеть им себя столь совершенными. Пока не погаснет огонь, пока не смолкнет музыка…

Языки пламени танцующими клинками обступили меня, кольцом, ало-золотой стеной, и странные лица видятся мне в пламени, которое тянется ко мне то вьющейся прядью волос, то тонкой прекрасной рукой целителя или менестреля, то разлетевшимся краем одежды…

И я вскакиваю на ноги.

– А что потом, Лайгалдэ? Когда смолкнет музыка, когда я уже не буду молода и красива? Что тогда? Объяснять сыну или дочери, что отцы есть не у всех? Неужели так никогда и не будет ничего постоянного? Ответь, Лайгалдэ! Лайгалдэ!

Тишина. Чуткая тишина ночного леса. Только треск сучьев в костре. С другой его стороны никого нет. Я одна… И неизвестно откуда доносится нежный шепот:

– Illajthingi'e… Золотоволосая…

Костров было два. На одном сгорела Ирэн-Марта, бывшая монахиня, пожелавшая стать служительницей святой Бланки и избравшая себе супруга по закону Дочери Божией. На другом – избранный ею супруг, оруженосец графа Ланневэльского…

Город кипит. А у меня язык не поворачивается призывать горожан не браться за оружие – даже во имя святой Бланки. Хотя Ирму диа Алиманд, наверное, послушали бы…

Дорого обошлась мне недельная отлучка. Пока я скиталась по Романду в поисках сведений о своем предстоящем Поборнике, Монлозану заняли отряды Харвика диа Коссэ. Впереди у них Тойе, а Верховный Экзорцист…

– … И так будет с любым еретиком, посмевшим открыто и дерзновенно нарушить заповеди Святой Нашей Матери Церкви!

Вот только Тойе не Монлозана, он не откроет ворот Харвику. После того, как там поработал Флетчер, это ясно как день. «I see blood and destruction…» О Скиталица, надоумь – в моей ли власти что-то изменить?

– Я еще не все рассказал тебе, эна Ирма…

Гирау Кретель, младший сын Роз, прижимается к моему плечу, глаза его полны слезами.

– Говори, Гирау. Господь и святая Бланка укрепят мое сердце. Так что случилось с эном Герхардом?

– Кто-то его выдал. Ночью в дом вломились арбалетчики Зверя Господня и взяли его по обвинению в чернокнижии. Он говорил с самим Ле Жеанно… не знаю, что было, но кажется… – он наклоняется к самому моему уху и одними губами шепчет: – Они мерялись силой, и эн Герхард – проиграл…

Холодок откровенного ужаса пробегает по моей спине. Что же там такое было, если проиграл – Джейднор Аран, маг-Нездешний, Владыка Жизни, не первую сотню лет носящий свой аметист?! И чем это ему грозит?

– На другой день Зверь объявил об очередном посрамлении дьявола, но почему-то не стал жечь эна Герхарда, а повез его в свою резиденцию…

– Сколько часов назад они отбыли, Гирау?

– Вчера, в это же время… С ним, кроме арбалетчиков, отряд под командованием Северина, младшего Коссэ…

Это хорошо. Это очень хорошо – тяжело вооруженным всадникам ни к чему спешить. Есть шанс…

– Эна Ирма! – отчаянный вскрик Гирау.

– Так надо, – я торопливо отвязываю чью-то красавицу лошадь, темно-золотую, с длинной черной гривой. – Вспомни, Гирау – тот осел, на котором Господь наш въехал в Вечный Город, тоже ему не принадлежал…

– Я не о том, эна Ирма! Эта лошадь совершенно дикая, Коссэ потому и подарил ее диа Монвэлю, что не сумел объездить!

Я это знаю и без него… Некогда объяснять – каждая минута дорога теперь, когда хозяином города стал Харвик. Да и не поймет этот мальчишка, почему для меня, до этого садившейся на лошадь раза четыре, годится сейчас только такой, абсолютно необузданный конь…

Одним прыжком – откуда что взялось! – я взлетаю на спину черногривой и резко кричу ей в самое ухо, делая ее бешенство продолжением своего порыва, сливаясь с ней воедино:

– Хаййя!

Она приняла меня, стала мной – и рванулась, словно подхваченная ураганом.

Из ворот Монлозаны я вылетаю как раз в тот момент, когда Харвик отдает приказ:

– Закрыть ворота, и чтобы ни один сукин сын… Сто-о-ой!!! Держите ее, ублюдки! Стреляйте!

Волосы по ветру, пять или сто стрел свистнули мимо – не попала ни одна, это невозможно. Только бы удержать ее в себе! Если не удержу – или сбросит, или загоню…

И только бы успеть!

Если ты Огонь – прикажи огню не пылать на площадях и над рушащимися кровлями! Если ты служишь Жизни – сделай так, чтобы жизнь, вытекшая из вен, не разлилась багряной рекой по Романду!

…В Тойе я врываюсь к вечеру, когда ворота уже собрались закрывать. Степным пожаром, золотым вихрем проношусь я по улицам главного оплота святой Бланки, и на центральной площади лошадь, покорная моей воле, взвивается на дыбы, пляшет, как пламя…

– Горе вам, жители Тойе – барон диа Коссэ ведет сюда войска!

На мой пронзительный крик отовсюду сбегается народ. Многие узнают меня – я прежде бывала в Тойе. Но сейчас мне не до того. Я – Огонь, беснующийся на площади… огонь тех костров, на которых сгорели Ирэн-Марта и ее любимый, первые жертвы – и лишь от меня зависит, чтобы они стали последними.

– Да не прольете вы крови! Кротостью святой Бланки заклинаю вас, люди Тойе – не обнажайте оружия! Есть еще время – собирайтесь быстрее и все уходите в горы, в Солнечную Цитадель! На ней благословение Божие, и Коссэ не взять ее никаким штурмом!

– Мы пойдем по слову твоему, эна Ирма! – вскидывает руку немолодой уже воин со шрамами и проседью в волосах. – Мы верим тебе, и ты поведешь нас!

– Нет, вы пойдете без меня, но благословение мое пребудет с вами. Ибо не наказан еще Зверь, именующий себя Верховным Экзорцистом, и в руках его находится невинно осужденный на мучительную гибель. Прочь из Тойе лежит моя дорога, и долг мой сейчас – спасти невиновного, отступника же да покарает Господь по слову моему и вере вашей!