Текст книги "Исповедь травы"

Автор книги: Наталия Мазова

– Ладно, аттары, – опять Ювад. – Время уже позднее. Обо всем переговорили, так что расходитесь по одному. Ни к чему привлекать внимание…

Скрип двери. Шаги. Снова шаги… Я лежу, как лежала, все еще боясь пошевелиться, хотя тело ужасно затекло. Так и придется засыпать – Ювад-то из своих покоев никуда уходить не собирается.

Да разве мне сейчас до сна? Речь уже идет не только о королевской семье, но и о моей собственной шкуре. Пусть Растрейну и нет дела до меня, но Йоссамэл – совсем другое, ей только дай повод от меня отделаться… Если ее приведут к власти, то дорогу в Каменогорье мне лучше забыть навсегда.

Мозг работает на полную мощность. Что я вообще могу? Предупредить Атхайна? Не поверит – доказательств-то у меня нет. Эртиля я в лицо не знаю. Он у заговорщиков шестнадцатая спица в колеснице, и на пиру его, вероятнее всего, не будет – а то еще Йоссамэл узнает или Наинрин… Растрейн наверняка чист как снег и сам никого убивать не станет – зачем претенденту на престол в крови пачкаться? А эти, с Черных Песков… их тоже голыми руками не возьмешь. Что, кинжалы в рукавах – так это наша национальная традиция, мы без них, как без штанов! Или еще что-нибудь в этом роде… И потом, они говорили, что старая гвардия не станет вмешиваться…

Дать знать Иммзору. Это главное.

Но доказательства, доказательства…

И вот я сижу за пиршественным столом и усиленно делаю вид, что слушаю новую балладу Элаура Серебряного Луча из серии «когда менестрели берутся за меч». Не знаю, как менестрели, а вот воины, по-моему, должны браться за меч, едва заслышав такого, с позволения сказать, менестреля. Рядом со мной Орсалл поигрывает вилочкой для фруктов с выражением тоскливой обреченности на лице. Представляю, каково сейчас старому боевому лосю – у него ведь, в отличие от меня, еще и абсолютный слух…

Поворачиваю взгляд в сторону королевского стола. Королю пристало быть благосклонно невозмутимым, и по виду Атхайна невозможно угадать, какие чувства вызывает в нем сей лажегонитель. Зато его новоприобретенный зять Тэйрин, пытаясь скрыть зевок, отхлебывает из пустого кубка. Оно и понятно – они там, у себя в Долине Лилий, слыхали и Флетчера, и Россиньоля, не говоря уж о местных талантах.

Атхайн, Тэйрин, Клематис…

Вот они сидят, все трое, и невозможно сказать, кто из них сейчас более счастлив. Тонкое, с правильными чертами лицо Атхайна сейчас прямо-таки образец королевского величия… а серые глаза так и светятся изнутри серебристой, весенней, искрометной радостью. И рядом Тэйрин – открытый взгляд, располагающая к себе ясная улыбка. Невысокий ростом, широкий в кости, он всегда уступал в ловкости и изяществе брату своей жены… Но кто в эту минуту осмелится сказать, что сын Дигенны Даквортской некрасив или хотя бы не под стать прекрасной Клематис? Хоть и покинули Нездешние Долину Лилий более тысячи лет назад, но какая-то часть их крови все еще струится в жилах этого ясноглазого, светловолосого народа – у кого-то капелька, а у кого-то и десять.

И король, и жених – оба в белом. Клематис между ними как первый весенней цветок на фоне светлой талой воды. Бледнозеленое – согласно обычаю – свадебное платье, на каштановых локонах покоится венок из пурпурных гиацинтов, заботливо выращенных во дворцовой оранжерее как раз к этому дню…

…Ее тоже раскаленной спицей?..

Ее-то за что?! Только за то, что умеет поднимать глаза к небу и радоваться восходу солнца?!

Вот он, прямо напротив меня сидит – тоже в белом, как все Рыцари Долины, тоже с падающими на плечи длинными светлыми волосами. Лорд Растрейн из Фиэренрана, красивая мразь со скучающим выражением лица. Соколиный глаз в его обруче уставился на меня светлым зрачком перелива. А ведь и этот… и слова-то не ругательного подобрать не могу… тоже предпочел бы сейчас слушать Флетчера, а не то, что приходится слушать.

Я злорадно усмехаюсь про себя. Среди Рыцарей Долины за этим столом не хватает одного, и лишь двоим в зале известно, какое такое неотложное дело предпочел Йоралин Даквортский песне на свадебном пиру. Лишь Россиньоль слышал ту фразу, которую я быстро шепнула Флетчеру сразу после свадебной церемонии, и видел, как мгновенно помрачнел его взгляд…

Растрейн тоже поглядывает в сторону королевского стола. И не молодая чета притягивает его взор – нет, не она, а затянутая в парадное платье – серебро звезд на бархате ночи – красавица Йоссамэл, гордо восседающая по левую руку брата. Старшая – но до сих пор не замужем. Не уступающая в красоте Клематис – но похожая на нее не больше, чем еловый лес на сосновый. Будь ее воля, соком аконита стал бы березовый сок в обрядовой чаше! Подле нее младшая из трех сестер, белобрысая Наинрин. Роскошное сиреневое платье в пене оборок болтается на ее тощей фигуре, как на вешалке или швабре. Эта умна и не истерична – удалась в отца не только внешностью – но уж больно любит быть каждой бочке гвоздем, а потом удивляется – чего это лорды и рыцари обходят ее стороной, как Гнилые Болота?

Что скрывать, эта парочка всегда на меня косо поглядывала – еще и потому, что в преклоняющих передо мною колени я никогда не имела недостатка. Каждый такой (да простится мне гнусное женское самомнение!) воспринимается ими как добыча, выхваченная из их пасти. Так что не уцелеть мне при Йоссе: женские разборки – вещичка пострашнее любой политики. Эх, знали бы все они, что я давно уже стремлюсь не привлечь новое внимание, но лишь удержать кое-какое старое…

Не желая лишний раз встречаться с ними взглядом, резко поворачиваю голову влево. А вот и аттары Черных Песков, полный комплект. К этим невольно проникаешься уважением. Вон тот, судя по всему, предводитель – спокойный, немногословный, со взглядом ястреба. Наверное, это Гисор, а вот этот, с нервным лицом и быстрыми движениями – Сальх. Резные лица с одинаковыми темными полосками усов, и одежда тоже одинаковая – даже ради праздника не отказались от своего черно-красного. Я чую сталь, что притаилась в широких алых рукавах, как змеи чуют землетрясение. Ибо велико напряжение аттаров, хоть они и прячут его, они сейчас – перетянутая струна… я тоже.

Боги мои, это что, Элаур до сих пор не кончил балладу или я не заметила, как он начал следующую?! Ну нельзя же так, всему есть предел! Склонился над лютней и этак аккуратно потряхивает ухоженной челкой, чтоб и не растрепать, и порыв страстей изобразить. Проскакивает мысль: а родись этот персонаж где-нибудь в Сутях Города – наверное, лажал бы в стиле рок на еще одну извечную тему о дыме сигарет и ночном окне…

Нет, нельзя так – это напряжение с примесью страха делает меня такой ненормально озлобленной. Ведь хороших людей за этим столом на порядок больше. Взять того же Орсалла или Госпожу Моря Хилгеритт, или Сарда, нового командора Рыцарей…

Ох… Наконец-то он кончил! Тянет перекреститься, но Миру Великой Реки неведом Распятый, а потому вместо этого я демонстративно прикладываю ко лбу пальцы, сложенные колечком.

– Да простятся мне мои дерзкие слова! – это Россиньоль. Тоже наверняка чуть не уснул… – Всем известно, как хороши баллады Элаура, но не кажется ли вам, почтенные гости, что сегодня мы собрались здесь не вспоминать о горестях минувшей войны, а петь и радоваться?

– Истина! Точно так! – гул голосов со всех сторон.

– И, так как сейчас настала моя очередь петь для молодой пары и всех вас, я спою веселую Эрг-Лэйскую застольную песню!

Так… Готовность номер раз. Россиньоль предупрежден: петь такое, подо что я могла бы танцевать.

Россиньоль пробирается на место певца. И с первым же его аккордом – «Хэй, пусть звенятбокалы – снова нам мало, хоть наливали вовремя нам сполна!»– я срываюсь со своего места и, покорный движению рук, взлетает вверх мой черный полупрозрачный плащ. Вряд ли любой другой женщине за этим столом простилось бы подобное нарушение приличий, но статус чародейки везде и всегда несколько особый…

Нет, Мастер Мастера всегда поймет, даже если один из них еще Подмастерье – то, что надо!

 
Хэй,
Пусть красотки пляшут
К радости нашей,
Путь наш украшен
ласками юных дев!..
 

Изящная прическа, которую Лейримэл утром целый час сооружала на моей голове, рассыпалась в какие-то считанные минуты – ну и хрен с ней! Я кружусь между накрытыми столами, и вот уже двое или трое юных девиц, которых некому оказалось вовремя ухватить за подолы – в том числе Эймо – присоединяются ко мне. Веселье охватывает зал, в глазах появляется блеск.

– Спасибо, сестра, ты подняла всех! – кричит мне Клематис, когда я оказываюсь слишком близко от новобрачных. Это придает мне веры в себя. Одним прыжком я взлетаю на стол, с которого уже убраны основные блюда, и там с торжеством завершаю свой танец.

Музыка смолкла. Что ж, своего я добилась – все взгляды прикованы ко мне. Сейчас я как Поющая на возвышении, средоточие порывов и энергий тех, кто у моих ног…

Так не дрожи коленками, Эленд, мать твою! Что делаешь – делай!

– Государь мой Атхайн, и вы, отважный Тэйрин и дивная Клематис!.. Пусть я не менестрель, но есть у нас в Рябиновом Доле одно… – секундная заминка, – …Слово, которое будет очень уместно на этой свадьбе. Дозволите ли вы мне говорить, владыки?

– Говори, Эленд Плетущая Чары, – величественный кивок Атхайна.

СЛУШАЙТЕ! ПОКУДА НЕ ПРОБИЛ ЧАС,

ПОКУДА ОСТАЛИСЬ СИЛЫ И ГОЛОС…

Я делаю глубокий вдох, словно собираюсь скрыться под водой. Мир вздрагивает от звука моего голоса:

 
– Зажгите свечи, и звезды зажгите!
Сегодня ночью для вас танцует
Прекрасная Алла из храма Сиры…
 

Слово – не с этой Сути. Силийское. «Андсира», «Долквир» – непонятные здесь слова, но плевать. Пусть думают, что хотят. Я – Говорю. Я делаю свою работу.

 
– Стекайтесь скорее на главную площадь!
Сейчас она начинает свой танец,
Ступая по черным зеркальным плитам
Легко, как будто по облакам…
Море огней – то факелы светят,
Море голов – то замерли люди,
А музыка громче и все быстрее —
Как сердце выдержит этот ритм?
Одна – в толпе, на земле и на небе,
Под тонким сиреневым покрывалом
Так беззащитно гибкое тело,
И кровь струится музыке в такт.
А там, во дворах, столы с угощеньем —
Но не позволит Андсира пройтись ей
Босыми ногами в безумном танце
По мясу с кровью и по вину…
 

Я Говорю, я уже сама не слышу своего голоса – я настоящая Поющая. Все, кто в этом зале, протекают через меня – и я знаю, что и Флетчер уже здесь, замер у дверей в напряжении ожидания. А я срываю со всех оковы, как скальпелем по душе, и все тайное незаметно становится явным, и все, кто в силах прикоснуться ко мне мыслью, наделяются даром видеть сущность вещей…

 
– Зажгите свечи, и звезды зажгите!
Сегодня женится мой любимый,
И перед тем, как сойти в могилу,
В последний раз я танцую для вас!
 

Все, отказали тормоза… Нетерпение аттаров – прибой, что не в силах коснуться моих ног. И вот теперь можно вставлять ключ, умело выточенный под замок. Монотонно, нараспев, в бешено-завораживающем ритме:

 
КРУЖИСЬ ЖЕ, АЛЛА, ПОКА НЕ УСТАЛА,
ТАНЦУЙ, ПОКА МЕРТВАЯ НЕ УПАЛА,
ЛЮБИМЫЙ ЖЕНИТСЯ, И НАГРАДОЙ
ЗА ТАНЕЦ ЖИЗНИ ЕЙ БУДЕТ СМЕРТЬ,
ЗА ЗВЕЗДНЫЙ ТАНЕЦ ВО СЛАВУ АНДСИРЫ,
ЗА ТАНЕЦ СИРЫ – МЫ ПЛАТИМ ЖИЗНЬЮ,
ЗА ТАНЕЦ ЖИЗНИ – МЫ ПЛАТИМ СМЕРТЬЮ,
ЗА ТАНЕЦ СМЕРТИ – ЛЮБВИ… ПЛАТИТЬ…
 

Голос мой медленно замирает в обморочной тишине. Больше всего в этот миг мне хочется упасть без сил, но я с изумляющим меня саму жестоким упрямством отсчитываю секунды: две… три… четыре… старт!

– Да как ты посмела!

– Кощунство!

– Разве можно такое читать на свадьбе!

– Это заклятие!

– Конечно, заклятие!

– Смерть чародейке!

Ага… Вот вы все, голубчики (восемь… девять…), кого слетевшие тормоза уберегли от оков моей финальной ворожбы! Ну ни один не захотел промолчать, каждый высказался – тут тебе и все аттары (нет, не все – есть и непричастные!), и всеми нами любимый лорд Растрейн, и начальник старой гвардии (четырнадцать…), и скорбная Йоссамэл – ух ты, да она, оказывается, вовсе не в неведении, – и ее дама Раэрис… шестнадцать… финиш!

– А ну, молчать! – это очнулся Атхайн. В том, что контакт наших подсознаний состоялся, я уже не сомневаюсь.

Всплески деструктивности, равно как и выкрики, стихают, властной рукой ненадолго загнанные в берега. Одновременно с этим начал приходить в себя остальной народ – глаза светлеют…

– Зачем ты это сделала, Эленд? – сталь в голосе. – Это были сильнейшие чары – и я не увидел в них света!

Я поворачиваюсь к нему – глаза в глаза.

– Государь мой Атхайн, вспомни, применяла ли я хоть раз ту власть, что дарована мне свыше, во вред тебе и Речному Содружеству?

– Ни разу доселе, – голос его тверд. Он хочет быть справедливым – я не лишу его этого удовольствия.

– Помнишь ли ты, как шло твое воинство, повинуясь слову моему, три дня без сна и отдыха, чтобы успеть в Эрг-Лэйю?

– Трудно забыть такое.

– Не ты ли тогда поначалу страшился довериться мне, ибо и тогда увидел в моих Словах и делах не свет, но силу?

– Было так.

– Последний вопрос – не сочти за дерзость, мой государь. Готов ли ты еще раз вверить мне свою жизнь в случае неминуемой опасности?

– Если не будет иного выбора, я не стану колебаться.

Еще один вдох. Кажется, заговорщики уже начинают понимать.

– Так прикажи страже, государь, – резко и быстро выкрикиваю я, – арестовать и обыскать всех, кто возвысил на меня свой голос – твоя память держит их не хуже моей! Ибо лишь злой умысел разрушения и смерти может противостоять этим чарам! Единение с Той, что зовет к Себе…

Я не успеваю договорить – ярензагский метательный нож, нацеленный мне в горло, со звоном ударяется о застежку Орсалла, которой сколот на груди мой плащ. Да, этого стоило ожидать от тех, кто потерял контроль над своими порывами! Я инстинктивно падаю, уклоняясь от второго ножа, который отбивает Тэйрин широким металлическим зарукавьем – и ловлю плечом третий, с той стороны, откуда не ждала… да и не мне предназначенный. Сквозь обжигающую боль в сознание прорывается мысль: а Растрейн, оказывается, даже еще больший дурак, чем я думала…

– Вот видишь, государь! – нахожу я в себе силы выкрикнуть. – Какие тебе нужны еще доказательства? Я отобрала у них сдержанность… – и тупо смотрю, как рвется наружу кровь из моей раны, почти невидная на черном. Но в мою сторону никто уже не глядит. От дверей в зал доносится знакомый до слез боевой клич: «Андорэ и Эстелин!», и в зал с обнаженными мечами врываются Флетчер и капитан Иммзор, а за ними бегут воины с лебедиными крыльями на шлемах, которые тут же ввязываются в схватки с аттарами и кое с кем из старой гвардии. Иммзор в несколько прыжков оказывается рядом с лордом Растрейном, а Флетчер подбегает ко мне…

– Что с тобой, Элендишка? Ох, черт, да они тебя серьезно ранили! – я слышу страх в его голосе и вдруг понимаю, что в этот миг Йоралин Даквортский плевать хотел на всех королей мироздания. Он подхватывает меня на руки, пачкая кровью свое белое одеяние. Рядом уже Орсалл и Россиньоль, кто-то из них, пытаясь помочь, выдергивает нож из раны…

Взрыв боли. Мир гаснет.

Не знаю, что заставило меня пробудиться. Просто вдруг сон отхлынул, как волна отлива, и я осознаю себя в темной комнате Флетчера, в трепетной паутине тишины, сквозь которую из окна доносятся звуки праздничного веселья – голоса, смех, аккорды лютни, и над всем – песня Россиньоля: «Все было так, во все века, и будет впредь наверняка!» Еще не ночь, а только поздний вечер, веселье и не думает утихать. Окно распахнуто настежь, но все равно все это – там, далеко, отдельно от меня, не в силах перелиться через подоконник и разрушить мой хрупкий покой. Я просто лежу и даже не слушаю, а слышу.

Рану под повязкой слегка, приятно, покалывает – это хорошо, значит, к утру от нее не останется и следа. Здешняя Алфирил – умелый целитель. Осторожно касаюсь шарфа, которым притянута к телу моя левая рука – темная газовая полоса прикрывает грудь, выделяясь на белой рубашке даже в темноте. Все, что сейчас требуется от меня – сохранять полный покой…

Дыхание весенней ночи – ветер чуть касается моего лица, как обещание…

Скрип двери. Осторожные шаги. «Кто там?» – хочу спросить я, но оцепенение грани меж сном и явью сковало меня, я здесь и не здесь, и губы не шевелятся. Да это и ни к чему – я уже знаю ответ. Шорох падающего с плеч плаща, едва слышный стук сброшенных сапог… и кровать подается под дополнительной тяжестью.

– Спишь? – еле слышно, у самого лица.

Я молчу. Я сохраняю полный покой. Шелковистая прядь волос касается моей щеки. Сердце мое, и до этого бившееся не очень сильно, замирает совсем – вот оно… Осторожно-осторожно он подсовывает левую руку мне под плечи, а правую кладет на грудь, совсем рядом с раной. Я жду… непонятно чего, наверное, прикосновения губ… но ничего не происходит – я просто в кольце его объятий.

Совсем близко. Так близко, как я даже мечтать не смела никогда и ни разу. Я боюсь пошевелиться, боюсь дышать – только бы не разомкнул рук…

А потом все исчезает. Остается темнота и тишина, и в этой темноте я – зеленое пламя, зажженное неведомой рукой. Плоть исчезла, суть обнажена. Я горю, значит, живу, но свет мой не в силах разогнать тьму вокруг меня, только накаляет ее нестерпимо, и я – пламя – дрожу в этой тьме… И осознаю, что совсем рядом со мной другое пламя – синее, как летний полдень, и такое же ослепительное, но не греющее, а лишь разбрасывающее вокруг себя призрачный свет синей лампы.

Я тянусь к этому другому пламени, мы осторожно соприкасаемся краями – и на границе рождается, как новая звезда, ослепительная бирюзовая вспышка, и наше биение уже попадает в такт друг другу. Отдергиваемся и снова касаемся, и вдруг – как вздох – вбираем друг друга одним неодолимым движением, и уже нет ни меня, ни его. Есть Мы – бирюзовая звезда, ослепительная и раскаленная – Свет и Сила слились в одно. И каждое дрожание лучей этой звезды, каждая пульсация света отдаются в нервах немыслимым, невозможным наслаждением, и я вижу его – свою – душу до самого дна, и нерешительность уходит, тает, как лед, заменяясь радостным изумлением… счастье, непредставимое счастье абсолютной открытости, взаимного проникновения двух душ… слов не хватает, да и не нужны слова, мы – единая нервная система…

«Я ждала тебя всю жизнь.»

«Я тебя тоже. Просто не сразу понял, что ты – это ты.»

«А я сразу поняла. Я узнала прикосновение твоего пламени. Мы уже были вместе… давно, далеко…»

«Да, два раза или даже три. Я знаю тебя. Когда-то давно тебя звали рыжей Ирмгарди.»

«А тебя – Ренато Флорентинцем. Ты вторая и лучшая половина моей души.»

«И ты – моей. Ты – жизнь. Нет большего наслаждения, чем делиться с тобой надеждой.»

«Ты – сияние. Нет большего наслаждения, чем делиться с тобой силой.»

…Впоследствии Россиньоль рассказывал, что, когда он вошел в комнату, мы лежали, как были, в одежде, застывшие до такой степени, что можно было бы счесть это оцепенением смерти, если бы сердца наши не бились, как одно, а от лиц и рук не исходило зеленовато-голубое сияние. Он окликнул нас – но мы даже не пошевелились, не разомкнули объятий. Мы были вне времени и пространства – и, низко склонившись перед нами, он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

* * *

“Ты, кажется, успела влюбиться во Флетчера.”

“С чего это ты взяла, Нелли?!”

“Просто ты избегаешь называть его по имени, а когда говоришь о нем, то зовешь его «этот изверг»…”

О нем я могу рассказывать бесконечно, так что если утомлю, прерывайте без стеснения…

Я познакомилась с ним неполных восемнадцати лет от роду, в тот же день, когда ступила в Круг Света и стала собой – отныне и навсегда. Еще не веря в свое новое достоинство, не успев привыкнуть к этому необыкновенному чувству единства со всем сущим…

Был дождь – сверкающий майский дождь, что сбивает лепестки с цветущих яблонь, превращает переулочки Города в бурливые горные реки, смеющийся весенний дождь, от которого не укроют ни зонт, ни магия, ни полиэтиленовая пленка – да и стоит ли от него укрываться, лишать себя такой радости? Наверное, все-таки стоит, если на тебе новое бледно-зеленое платье, да еще отделанное жемчугом. Дождь дождем, а линялых тряпок у меня и без того предостаточно…

Вместе с другими прохожими я стояла в дверях большого продуктового магазина и смотрела на серебряную стену, отделившую мир людей от мира стихии…

«А вот мы сейчас девушку спросим… Не согласитесь ли рассудить нас, лойнэлле?»

Их было двое, оба чуть постарше меня. Один, тот, что обратился ко мне – моего роста, с нечесаной соломенной гривой и лицом, неуловимо выдающим жителя технологической Сути… я лишь бегло скользнула по нему взглядом и во все глаза уставилась на другого, в ярко-голубом, через плечо которого был переброшен широкий ремень гитары.

Он не поражал своим обликом, черты нервного смуглого лица были тонкими, но скорее неправильными – слишком большой рот, выступающий подбородок… Но Круг Света обострил мое зрение, и легкость его движений, гибкость удивительно соразмерной фигуры и в особенности необыкновенно красиво очерченные кисти рук сразу же выдали мне хорошую примесь Нездешней крови в этом человеке. Это – в первый момент. А во второй я поняла, что его лицо мне знакомо, хотя никакое имя с ним не ассоциируется…

«Тут мой приятель Хэйм настаивает, что надо брать белое лаорийское вино, а по-моему, единственное, что здесь стоит внимания в пределах десяти фиолетовых – это „Айренеса“. Вот что вы нам присоветуете, если на закуску только арахис в сахаре?»

Из всей этой фразы я толком уловила лишь одно слово… и неожиданно словно что-то щелкнуло в мозгу, вставая на свое место.

«Значит, тебя зовут Хэйм? По-моему, совсем неподходящее имя для Рыцаря Долины. То ли дело – Йоралин из Дакворта!»

Тогда-то я и увидела впервые, как он улыбается…

«Так ты из Мира Великой Реки?»

«Ну… скажем так, бывала там. Я из Сутей Города.»

«Представь себе, и я тоже!» – он взмахнул рукой с воображаемой шляпой, поклон заставил разлететься его длинные – длиннее моих – темные кудри… «Хэмбридж Флетчер, Мастер Ордена Слова, к вашим услугам!»

Мастер Ордена… Как сейчас вижу тонкую серебряную цепочку, стекающую ему на грудь из-под распахнутого воротника рубашки, а на ней – причудливо ограненный огромный опал. Этот камень словно вобрал в себя все краски мироздания, все колдовское пламя звезд и ночных костров. Тогда я еще не знала, что это не просто красивая побрякушка, предположительно Нездешнего производства, а Мастерский Символ на Пути Растящих Кристалл. Да и сам этот титул еще был пустым звуком для меня…

«Очень приятно. Я Элендис Аргиноль, и ты, Флетчер, первый, кто слышит от меня это имя.»

«Вот как? Чем же я заслужил такое доверие?»

«Да ничем. Просто еще два часа назад я и мое Имя не были одним целым.»

«Значит, ты только сегодня вошла в Круг Света? Какое совпадение – я ведь тоже только сегодня подтвердил звание Мастера! Черт возьми, это заслуживает того, чтобы устроить совместную попойку! Как ты на это смотришь, Камил?»

«Замечательно смотрю. Но продолжаю настаивать, что надо брать „Айренесу“.»

Пойти куда-то с ними… то есть с ним, Камил – так, в нагрузку… Как же я была счастлива в эту минуту, вот так взяла бы и засмеялась прямо на весь магазин! Люди уже и без того оборачивались в нашу сторону – поклон Флетчера привлек к нам всеобщее внимание.

«Глаза б мои на вас не глядели, изверги! Нате вам еще пятнадцать и берите то и другое, и еще что-нибудь, чем заесть, а то я с одного бокала захмелею.»

Камил в нерешительности посмотрел на Флетчера. «Бери-бери», – я настойчиво сунула ему в руку свои последние деньги. «Считай, что „Айренеса“ ваша, а лаорийское поставила я.»

Не скрывая довольства, он почти бегом направился к прилавку с выпивкой.

«Мой друг, Камил Меройе из Города Страны Больших Труб. Славный парень, но совершенно не умеет вести себя в обществе дам – то стесняется, то хамит, а чаще всего делает то и другое сразу…»

«Кстати, ты сам не назвал мне ни Истинного Имени, ни Сути.»

«А тебя еще не научили, что требовать этого не всегда вежливо?» – улыбка сгладила неловкость, но я не сразу нашлась с ответом.

«Ну, ты же говоришь, что из Города… и не Нездешний, хотя и их крови… так что же тут невежливого?»

«Ты это видишь?! Я имею в виду – то, что я полукровка?»

«Так ведь в глаза же бросается…»

Он с усилием сглотнул… Знать бы мне тогда, за что зацепила – прикусила бы себе язык за бестактность!

«Во мне только четверть эльфийской крови – но на Экологической Нише достаточно и одной восьмой! Я и моя мать – беженцы из тамошней версии Города.»

А вот об этом я уже кое-что знала даже тогда… «Прости…» – я взяла его руку и прижала к своей щеке. И тогда он наклонился ко мне и шепнул на ухо:

«Мое Истинное Имя – Хейнед Виналкар. И ты тоже первая, кто его слышит.»

Я посмотрела ему в глаза.

«Спасибо… Флетчер. Даю слово, что никогда не помяну его всуе – как имя Господа.»

А потом дождь кончился, и мы пошли к нему домой, и там весь вечер пили, и он взял гитару, и я влюбилась в его песни с первого аккорда – я, выросшая на в высшей степени благопристойной Тихой Пристани, где не принято петь в подземных переходах, где не сформировался рок и давно оборвана менестрельская традиция…

Экологическую Нишу за то и прозвали так, что лишь одна разумная раса имеет право жить и дышать там – люди, простые смертные. Все же прочие – «нелюди» – обречены прозябать в резервациях. Там не знают слова «Нездешний» – и нет оскорбления страшнее, чем «эльфийское отродье».

Мир, где дурнушка может оговорить красивую соперницу – мол, отец ее неизвестно откуда пришел, не от эльфа ли рожден – и расстроится свадьба, и доживет красавица свой век старой девой с поражением в правах…

До чего же злы бывают эти законопослушные граждане, не прощающие ближнему своему ни красоты, ни долгой жизни, ни таланта, но трижды не прощающие – благодати, причастности всему сущему!

Но даже в этом мире возможно все. И рождаются на свет красивые дети с глазами без белков, за чью жизнь матери-смертные платят своей – и выживают, несмотря ни на что. Полукровки вообще живучие.

Одной из таких полукровок и была леди Тассия, мать Флетчера.

Я видела ее – хрупкую сероглазую женщину, выглядящую немногим старше сына, стыдливо прикрывающую шалью изуродованную левую руку…

Будь трижды благословен смертный, отец Флетчера, которого тот никогда не видел, но от которого ей посчастливилось родить сына-мотальца! Уже в тринадцать лет будущий Мастер Ордена сумел пройти по пути в Город-для-Всех – и увести туда свою мать.

Флетчер – обычный человек и даже не унаследовал в полной мере материнской красоты. Разве что проживет лет четыреста да бритва ему без надобности… Но честное слово, когда он берет в руки гитару, я помню только про одну четверть его крови и напрочь забываю про три остальных!

Характер у него, конечно, далеко не сахар, и немногие знают о нем то, что знаю я. Это в него уже на всю жизнь вьелось – прятать от людей свою Нездешнюю составляющую и в конечном счете все лучшее в себе. Но я знаю, что он – один из любимых учеников самого Ливарка, и я видела, каков он с матерью – этого мне достаточно.

Сказать вам совсем честно?

Он заслуживает лучшей женщины в мироздании. Нежной, мягко женственной, умеющей понять и успокоить, всегда приветливой и ласковой, уютной, заботливой, женщины, которая создаст ему такой дом, куда он будет всегда возвращаться с радостью… Верной жены, искусной любовницы, отличной хозяйки и прекрасной матери его детям…

Короче – такой, какой я не в силах стать даже ради него.