Текст книги "Сердцевина граната"

Автор книги: Наталия Ломовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Жорка хороший мальчишка, я его с детства знаю, – поделился цветочек. – Я ж его в театр на детские утренники водила. И мать его, покойницу, хорошо знала. Всю жизнь в одной квартире прожили. Она тоже последнее время поддавала здорово. Но Жорка – ни-ни, ни вина, ни водки. Только по праздникам, поняла?

– Поняла. Хорошо, говоришь, живут?

– Говорю тебе, хорошо. Она девка тихая, но, видно, с понятием. Ко мне уважительно. Она ж в театральный поступала, а я бывшая актриса… Веришь? – разгорячилась Маргарита, разливая по второй. – Двадцать лет отпахала! Травести – вот как! Тильтиля играла в «Синей птице»!

Маргарита вскочила, раскинув тонкие руки в широких рукавах халата.

– Верно, верно, у меня есть птица… Митиль, ведь это же и есть та Синяя птица, которую мы искали! Мы за ней в этакую даль ходили, а она, оказывается, здесь! Митиль, ты видишь птицу? То-то бы Душа Света обрадовалась!.. Я сейчас сниму клетку…

Тонкие руки взмыли вверх – снимая невидимую клетку, выцветшие глаза вспыхнули восторгом и радостью…

Маргарита замолчала. Несколько секунд Александра наблюдала за тем, как меняется ее лицо, как мальчишеская мордашка снова превращается в физиономию пьющей немолодой женщины.

– Видала? У меня поклонников было – завались! Цветами каждый спектакль заваливали, украшения дарили… А потом рак у меня нашли. Облучали, химией всякой пичкали… И отрезали, в конце концов. Начисто, обе сиськи!

Маргарита замысловато выругалась.

– И все, пожалуйте на пенсию! Силы-то уже не те, видишь ты, по сцене не попрыгаешь. Инвалидность дали. Все добришко распродала, по ломбардам рассосалось. Поклонников как ветром сдуло. Вот и затосковала я… Давай выпьем!

Александра машинально опрокинула в себя водку. Ледяной комок легко прокатился по пищеводу и начал тихонько таять в желудке. Нужно было что-то сказать, но слова не шли.

– Спасибо, коллеги не оставляют. Есть, кто завидовал – те порадовались моей беде. Бог им судья. А есть, кто деньгами помогает, выручает, как может. И в гости заходят, не брезгают. Твоя дочура сначала тоже сторонилась, потом поняла, что я за человек, уважительно отнеслась. Вот только позавчера мы с ней тут сидели, по душам говорили. Она вот как ты сидела…

Тем временем Маргарита налила еще по рюмочке, выпила свою, не дожидаясь гостьи, и налила еще.

«Этак я скоро напьюсь, – испуганно подумала Александра. – И когда Кира вернется домой – вернее, в эту странную квартиру, она увидит, как мать распивает водку! Нет, так не годится».

Но Маргарите уже не нужен был собутыльник. Она успешно напивалась соло – хлопала рюмку за рюмкой, прикуривала очередную «Приму» и продолжала рассказ, делающийся все более и более запутанным.

– Дианка, понимаешь, нормальная баба, только в религию зря ударилась. Тебе, говорит, причаститься надо. А я ей – куда мне? Там же вином причащают, мешать нехорошо. Она мне денег оставила. Ей-то это тьфу, она ж не на зарплату живет, у нее там вроде сынок крутой, бандит, наверное, а мне какое дело, главное, что о матери заботится. Я пожрать купила, курева там, ну и этого тоже, а Михалыч – да ты его не знаешь, тут есть один, нормальный мужик, только поддает, занял двести и не отдает, говорит, подхалтурю и отдам, он работает…

Но где и кем работает поддающий Михалыч, Александре так и не удалось узнать. Не доведя до конца своего ритмически организованного монолога, Маргарита уронила голову на стол. Бутылка водки почти опустела. С минуты появления Александры в квартире номер три прошло всего сорок пять минут. Время школьного урока.

В квартире зависла тишина, состоящая из множества звуков – капала вода из неплотно завернутого крана, тикал будильник на антикварном буфете, откуда-то доносились скрипы и шорохи… На мягких лапах прибежала пыльная серая кошка. Увидев Александру, мяукнула и сунулась к блюдечку в углу, стала хрустеть катышками корма. Внизу, на складе, грохотало – видно, мебель грузили. Или разгружали, черт его знает. Маргарита тихо сопела. Александра затушила ее невыносимо смердящую сигарету и встала, чтобы снова подойти к закрытым дверям комнаты. Комнаты, в которой жила ее дочь.

Она прижалась лбом к неотзывчивым доскам, словно желая просочиться сквозь них, как привидение. Проникнуть туда, осмотреться, узнать, в самом ли деле убогая комнатушка освещена присутствием Киры? Неужели она, воздушная и безмолвная, ходила по этому коридору, гладила некрасивую кошку, готовила пищу на двухконфорочной плитке и беседовала с пьянчужкой травести?

Изнывая от безнадежности своего положения, Александра приникла глазом к замочной скважине. Ничего не разглядеть – полумрак и отблескивает что-то полированное. Она изменила позу – ерзая на коленях по шипастому резиновому половичку, пыталась услышатьту тишину, которая стояла в комнате. Тикают ли там часы, потрескивает ли, разворачиваясь, хрусткая оберточная бумага, скрипит ли, вздыхая, старая мебель?

И окаменела на коленях. Тишина в комнате потрясла ее. У тишины оказались мягкие крылья, и они, бесшумно подняв, перенесли Александру на двадцать лет назад. В жаркий сентябрьский полдень, когда она, еще, в сущности, ребенок, но ребенок, уже готовящийся стать матерью, возвращалась домой из сельмага. Ей бы не стоило ходить пешком так далеко – срок подходил к концу, живот ее, в котором, свернувшись калачиком, лежала Кира, уже опустился и тем самым придавал обманчивую легкость движениям и дыханию. Вот и поплелась она по такой жаре до сельмага, куда, по слухам, завезли ткань. Слухи оказались правдивыми, и Александра купила десять метров фланельки на пеленки, а продавщица, подружка ее, Нинка Соловьева, еще и отложила для нее под прилавок ситчику и отрез батиста.

– На блузку тебе, – убедила ее Нинка, когда Александра стала отказываться от батиста, смущенная непрактичностью такого приобретения.

– Да какая мне блузка, – смутилась она, не руками и не глазами указывая на свой живот, но особым выражением лица.

– Если ты беременна – значит, это временно! – захохотала Нинка. – Бери, не сомневайся. Как родишь, знаешь, как похорошеешь! Гляди, и папанька ваш из Ленинграду приедет. Саньк, а кто отец-то?

На эту провокацию Александра не ответила, батист взяла, чтобы прекратить разговоры, и отправилась домой. Еще на подходах к палисаднику, где цвела мальва и копошились в лопухах цыплята, она услышала эту странную тишину. Не брехал и не гремел цепью Цыган, не вопила в курятнике несушка, не падали яблоки в саду. И не слышалось голоса отца – а он в последнее время стал разговорчив, вступал в беседы и с Цыганом, и с несушкой, и всем, даже яблоням, рассказывал, какой будет у него внук. И как дед с внуком пойдут на пруд ловить карасей, а зимой – на охоту…

Но едва Александра переступила порог дома, ей стало ясно: Леонид Андреевич Морозов уже никогда не пойдет на охоту. Ни с внуком, ни без внука.

Отец лежал в сенях на полу. Видимо, умер мгновенно, пораженный инсультом, упал, как подкошенное молнией дерево. Распростертый на полу, он казался очень большим, и при взгляде на него Александре стало понятно, что мертвый отец и есть источник тишины. Это было чудовищное открытие, его невозможно было принять, его не вмещал человеческий разум, но душа понимала, что это так и есть, и, бессильно опустившись на колени, на чистые доски пола, Александра тихо завыла. Она выла и прислушивалась к тишине, и ей стало легче, только когда она почувствовала боль, опоясавшую поясницу. К вечеру родилась Кира, и молодая мать, услышав первый писк новорожденной, забыла о страшной тишине… И не вспоминала больше никогда. А вот теперь вспомнила. И это могло обозначать только одно. Там, за дверью – смерть.

Так что недаром она так подвыла, когда первый раз увидела эту дверь! Всего час назад, перепугав соседку Маргариту. Всего час назад, когда в желудке еще не плескалась огненным пламенем неизвестно зачем выпитая водка. Час назад Александра уже почуяла смерть – звериным чутьем.

Теперь необходимо проникнуть в комнату. Неизвестно на что рассчитывая, она вскочила и толкнула дверь.

Внутри замка что-то щелкнуло. Дверь была не захлопнута, просто прикрыта.

Как Александра и предполагала, обзор из замочной скважины ей закрывал шкаф. Он разделял комнату на две неравные части, превращая меньшую и ближнюю к двери – в подобие прихожей. Несмотря на полумрак (глаза уже привыкли к нему в коридоре), Александра огляделась. Не спеша. Спешить было слишком страшно. И увидела – сбоку от двери, перед неподвижной ее половинкой, белые туфли, без каблука, простые и изящные. Мало того – на полуоткрытой дверце шкафа висела белая сумочка. Справившись с дыханием, Александра решилась сделать шаг в комнату. Она оказалась неожиданно большой – может быть потому, что мебели в ней было немного. Предметы обстановки вступали между собой в безмолвный спор – некоторые из них явно приобретены недавно человеком, который не стеснялся в средствах, другие покупались лет десять назад и не грешили ни изяществом, ни практичностью. Диван, к примеру, был новый, обтекаемый, как летательный аппарат. А вот плед, очевидно, прикрывавший его, а теперь весь почти сползший за спинку, помнил еще семидесятые годы и товарища Брежнева.

Уставшая от темноты и черного ужаса внутри себя, Александра шагнула к окну и отдернула шторы. Яркий дневной свет затопил комнату. «Солнце ясное всю правду откроет» – говорит старая еврейская пословица. Солнце открыло Александре неприглядную и страшную правду. Бежевое покрытие дивана окроплено кровью, а из-за самого дивана высовывались ноги в черных носках. Один носок сполз, обнажив волосатую лодыжку. Между стеной и диваном, небрежно накрытый пледом, лежал человек. И человек этот был мертв.

Александра тоже не вчера родилась, она знала: тела трогать не стоит. Да и не нужно ей это. То мертвое, что так страшно поместилось между стеной и диваном – а она чуть было не села на этот диван, ужас какой! – не ее дочь. У ее дочери не было волосатых лодыжек и сорок третьего размера ноги, черных мужских носков она не носила. Но следы дочери в этой квартире повсюду. Значит, она каким-то образом причастна к убийству – или к смерти, это Александре совершенно безразлично. На девочку посыплются обвинения и подозрения. Может быть, ее станут допрашивать в кабинете следователя. Может быть, посадят в вонючую камеру, в компанию бомжих, проституток, наркоманок. Все они злы, безумны, больны СПИДом.

Несомненно, следовало избежать контакта Киры с этими ужасными событиями и личностями. Александра действовала спокойно и рассудочно. Сердце больше не трепыхалось. Мать просто обязана помочь дочери.

С дверцы в прихожей Александра сняла сумку Киры и огляделась. Какие тут могут быть вещи, принадлежащие ее девочке? Во-первых, подзеркальник. На нем – флакон-колокольчик и косметичка. Щетка. В зубцах запуталось несколько темных волосков. Все в сумку.

В шкафу – платье Киры, на полках – стопка белья. Сейчас она соберет все – очень внимательно! – потом пойдет в ванную. Наверняка там зубная щетка, еще какие-то штучки. Потом Александра возьмет в кухне бутылку водки – хоть бы Маргаритка, чахлый цветочек, не проснулась раньше времени! – и тщательно протрет все поверхности. Не забудет ни ручку шкафа, ни пульт телевизора. А потом она уйдет. И ручки двери вытрет тоже! «Делай что должно, и пусть будет, что будет» – вот ее девиз на сегодня.

Звук, донесшийся из коридора, заставил ее подпрыгнуть на месте. Александра еле сдержала вопль. Но кричать или не кричать было одинаково поздно. На пороге прямо за ее спиной стоял человек. Это был следователь Кленов.

Увы, Кленов не успел сделать Менделею последнее китайское предупреждение. К тому моменту, как Евгений Эдуардович прибыл по давно известному адресу на Васильевский остров, Менделей был мертв уже двенадцать часов.

Глава 9

Кора

Это выглядело очень по-детски, и Кира все понимала. Так было всегда. Мальчики бежали в Америку и на войну, девочки – в монастырь и замуж. Бежали с гусарами и актерами. Кира сбежала с Георгием Каревым, двадцати девяти лет, химиком по образованию, судимым, женатым.

Все началось со свадьбы. Нет, все началось еще раньше. В детстве? Может быть, еще раньше. Порой Кире казалось, что она помнит – дальше детства. Дальше собственного рождения. Темные страсти метались на дне ее души, из подсознания вставали странные образы, сплетаясь в судорожных объятиях. Ей грезились белые дворцы, небесные чертоги, в которых обитали небесной красоты мужчины и женщины – всесильные, безнаказанные, бессмертные.

Темное знание закипало в жилах, и становилось невыносимо вести обыденную жизнь – вставать по утрам, есть, пить, разговаривать. С какого-то момента Кира научилась придавать этой жизни как можно меньше значения и уделять ей как можно меньше внимания. Быт, с его мышиной возней, был неприятен ей. Но пора, пора задуматься над своей жизнью, как-то определиться.

Конечно же, мама рассчитывала, что Кира пойдет по ее следам. Цветочные магазины! Это красиво только внешне. На самом деле, обычный бизнес, ничуть не красивее других. Те же мелкие хлопоты: переговоры с поставщиками, беспокойство об аренде, наем персонала, копание в бухгалтерии, уплата налогов. Такого рода возня была бы понятна и простительна, если бы речь шла о чем-то действительно большом и важном – об огромной империи, всесильной и могущественной. Но это же не империя – крошечное удельное княжество, не более. Значит, придется разочаровать маму. Рано или поздно.

Но вслух произнести свой отказ от цветочного княжества Кира не могла. Возможно, потому, что с детства мало кто интересовался ее мнением. Порой она чувствовала себя фарфоровой статуэткой под стеклянным колпаком, хрупкой, красивой, оберегаемой. Вот это она однажды и сообщила Галине. Тетя Галя была ей ближе матери. Она всегда домоседничала – выезжала только в магазин и на рынок, к ней в любой момент можно было подойти с какой-то своей проблемой или бедой.

– Почему я не как все? – допытывалась она у тетки в детстве.

– Ты единственный ребенок. Александра растила тебя без отца. В детстве тебе сделали серьезную операцию, поэтому мама до сих пор так беспокоится.

Свою болезнь Кира помнила смутно, в настоящем недомоганий не испытывала. Когда она вышла из противоречивого возраста, ей даже понравилось то особое положение, которое она занимала в этом мире. Быть не такой как все – разве это не интересно, не таинственно? Но и это чувство прошло. Таинственность должна была во что-то вылиться, ощущение великого предназначения обязано сбыться. Иначе Кира рисковала остаться старой девой, экзальтированной дурищей в белых одеяниях. И Кира полюбила театр.

– Я хочу поступить в театральный институт, – поделилась она как-то раз с теткой.

– Брось и думать об этом, – посоветовала та спокойно. Она отхлопоталась и теперь раскладывала пасьянс на краешке кухонного стола. Перед ней стояла чашка чая, печенье. Засаленные карты мягко ложились на льняную скатерть. – Твоя мать подобного не допустит.

– Почему?

– Бесконечные физические нагрузки, изматывающие репетиции. А нервы? И это на всю жизнь! А у тебя…

– …больное сердце, – закончила за нее Кира, повернулась и ушла с кухни. Сердце у нее не болело никогда. Кира больше не говорила с теткой о своем желании стать актрисой, а та, очевидно, забыла об их разговоре и матери его не передала, потому что никакой реакции не последовало.

Знакомство с Юстицкой приблизило Киру к вершинам театрального Олимпа.

– Ты удивительно красива, умна, обаятельна, – толковала ей Юстицкая. Кира улыбалась, внимательно слушая свою покровительницу.

– В сущности, я очень одинокий человек, – обмолвилась как-то Диана Игоревна.

– Вы? – поразилась Кира.

– Да, я. У меня никого нет. Родители рано ушли, я вышла замуж. Грустный брак! Мой муж был много старше меня. Коллега отца, серьезный ученый. Я старалась любить мужа, а он, мне кажется, до самой своей смерти любил свою первую жену… И сына. Моего пасынка. С ним я некоторое время дружила, у нас ведь не такая уж большая разница в возрасте. Потом родился Марк, и любовь мужа перешла на него.

– У вас есть сын? – поразилась неизвестно чему Кира.

– Есть. Но пока я была занята театром, он внезапно вырос. Теперь у него своя жизнь, бизнес, он живет отдельно. Мы не видимся месяцами. И одиночество подошло ко мне вплотную… Потому я так к тебе привязалась.

Это печальное признание Кира приняла близко к сердцу.

Когда Кира сказала Юстицкой о своем намерении поступить в театральный институт, Диана обрадовалась.

– Боже, какое счастье! Теперь я смогу быть тебе полезной!

От этих искренних слов у Киры запершило в горле и на глаза навернулись слезы.

Итак, дружба росла и крепла. Перед новогодними праздниками Кира в первый раз побывала у своей покровительницы в гостях. Однокомнатая квартирка рядом с театром поразила Киру скромностью обстановки.

– Детка, это же моя городская резиденция! – рассмеялась Юстицкая, видя изумление своей младшей подруги. – Просто местечко, куда можно прийти в промежутке между утренней репетицией и вечерним спектаклем. Потому тут так… аскетично. Здесь я отдыхаю, иногда принимаю друзей. Как-нибудь мы с тобой съездим в Петергоф, в наш семейный дом.

Но в петергофский дом они так и не съездили – весна и лето оказались весьма насыщенными. И самым главным событием, разумеется, явилась Наташкина свадьба! Свадьба затмила даже грядущие приемные экзамены. Впрочем, они Киру мало волновали. У нее есть талант – это говорят все, кто ее видел и слышал. А остальное – дело Дианы Юстицкой. При такой протекции легко поступить в Академию, даже будучи полной бездарностью, а Кира бездарностью себя не считала.

Дружба с актрисой подарила ей и еще одно новое знание. Кира открыла в себе способность нравиться.

В первый раз, когда они с Дианой сидели в театральном буфете и лакомились мороженым с фруктами, туда вошел молодой, но уже очень популярный актер. Он снимался почти во всех сериалах, его можно было увидеть в любое время по любому каналу телевидения, и от него млела половина женского населения страны в возрасте от четырнадцати до шестидесяти лет!

– Какой дивный цветок! – произнес он, устремив на Киру любострастный взгляд.

От этого комплимента девушку слегка передернуло – тем более что Диана сказала актеру:

– Лешенька, не подъезжайте со своими заигрываниями. Мы девочки серьезные, положительные, нас этим не купишь.

Но ночью, в постели, Кира все равно вспоминала и его слова, и его глаза с поволокой, и огонь жарко и ровно разгорался у нее в груди.

Потом был еще сын Дианы. Он, чтобы поздравить мать с премьерой, пришел без предварительного звонка, и Юстицкая не ждала его, растерялась, стала бормотать какие-то жалкие слова, и вдруг Кира увидела ее, как она есть – немолодой женщиной, о которой так редко вспоминает единственный сын…

Впрочем, Юстицкая быстро взяла себя в руки и бодрым тоном представила гостей друг другу Пока она щебетала, Кира украдкой разглядывала Марка Краснова.

Он был очень высокий и массивный – гримерка сразу показалась тесной. Впрочем, грузным господин Краснов не выглядел – в его движениях и жестах сквозила природная грация. На нем хорошо сидел темно-серый костюм, а вот очки не шли, казались слишком изящными и хрупкими на очень мужском, очень замкнутом лице. Светло-карие глаза, почти желтые, тигриные, смотрели из-за стекол с усталым вниманием, густые брови сходились на переносице, рот был сжат.

«Бука какой, – подумала Кира. – И какой он старый! Это из-за того, что виски сплошь седые. Но почему он так на меня смотрит?»

Смотрел он действительно непонятно и ушел, не попрощавшись.

Спектакль захватил Киру, захлестнул ее с головой. Только когда опустился занавес, она поняла, что сжимает в кулаке визитную карточку. Гладкий прямоугольник чуть измялся, стал теплым и влажным. Кира, не глядя, сунула карточку в сумку.

Быстро стало шумно и душно. Звучала пульсирующая музыка. Гости, среди которых не было знакомых, танцевали. Кира вышла на балкон, но еще даже оглядеться не успела, как рядом очутился жених. Георгий.

– Почему ты убежала? – спросил он, тронув ее за обнаженное плечо. Сухая и горячая рука скользнула по Кириной коже, девушка вздрогнула.

– Я не убежала. Просто вышла подышать свежим воздухом. А вот ты, по-моему, убежал. Невеста не соскучится?

– Пусть поскучает, – усмехнулся Георгий. – А то мы все время вместе.

– Как и полагается счастливым молодоженам.

– Счастливым…

Горечь в его тоне насторожила Киру.

– А что? Ты хочешь сказать, что несчастлив?

– С того момента, как увидел тебя.

– Вот это приятная новость! – Кира уже откровенно смеялась. – Каждой девушке хочется такое услышать! Значит, я сделала тебя несчастным? Позволь узнать, почему?

– Если бы я встретил тебя раньше, я бы на Наташке не женился, – со сдержанной страстью ответил Георгий.

У Киры заколотилось сердце. Это было, как в любовном романе, как в сериале. Вот она – на свадьбе подруги, и жених объясняется ей в любви. Богатое амплуа досталось ей сегодня! Не пресная роль обманутой невесты, а жгучий и едкий образ роковой разлучницы.

– Почему? – снова спросила она, надеясь, что следующую реплику ей подскажет кто-нибудь более искушенный.

– Я в тебя влюбился, – пробормотал Георгий, глядя уже не в глаза Киры, а на ее губы. – И ты в меня влюбишься тоже. Слышишь? Кира…

Он шагнул к ней и обхватил ладонью ее затылок. Впервые в жизни Кира почувствовала на своих губах мужские губы. Первый поцелуй – с привкусом шампанского – заставил ее содрогнуться. И тут же все кончилось. Георгий немного отступил, захлопал себя по бокам, отыскивая сигареты, а Кира даже потянулась к нему. Так ей хотелось, чтобы поцелуй продолжился! По счастью, она вовремя сообразила, что здесь их в любую минуту могут увидеть.

– Кира, мы встретимся? – сквозь зубы спросил ее Георгий. Он уже прикурил, но все еще не мог справиться со своим дыханием.

– Конечно, – кивнула девушка. – Я приду к вам в гости. Или вы ко мне. Будем дружить домами.

– Ты же понимаешь…

– Прекрасно понимаю, – кивнула «роковая женщина, разлучница». – Потому так и говорю.

– Очень хорошо, – констатировал новоиспеченный молодой муж. – Тогда я прыгну с балкона. Прямо сейчас.

Оба, как по команде, посмотрели вниз. Ресторан располагался на втором этаже. Но земля показалась Кире далекой, как дно горного ущелья. К то му же Георгий, словно нарочно, выронил окурок. Тот полетел вниз и рассыпался на асфальте оранжевыми искрами.

– Не надо прыгать, – онемевшими губами произнесла Кира.

Не заботясь больше о своем амплуа, она продиктовала номер телефона и удалилась.

Георгий позвонил через две недели. К этому моменту Кира уже миновала инкубационный период своего чувства и находилась в горячке. Кира согласилась встретиться с Георгием в кафе на набережной. Георгий пришел веселый, загорелый – а все вокруг еще были бледными после чахоточной петербуржской весны! – и говорил ей шепотом жгучие слова, в которых кристаллизовалась самая неподдельная страсть. И эта, и все последующие встречи прошли для нее горячим мороком. Два летних добела раскаленных месяца…

Очнулась она в тот день и в тот час, когда собралась уйти из дома. В квартире было тихо. Мать разъезжает по делам, тетка прилегла вздремнуть. В эту секунду не поздно было остановиться. Но Кира не остановилась.

– Девочка моя, я тоже женщина – во всяком случае, недавно ею была. Влюбилась, сошла с ума, я понимаю. Но зачем же ты из дома-то ушла? – допытывалась Диана Юстицкая.

– Ты же сама говорила – нужно доказать матери, что я свободный человек со своими собственными возможностями и желаниями, что у меня тоже есть права!

– Положим, я говорила не так, – усмехнулась Юстицкая. – Ты не обижайся, но мне кажется, твой подростковый протест немного запоздал. Бедная твоя мама! Хотя бы позвони ей, записку оставь! Чтобы она знала, что с тобой все в порядке.

– Незачем. Скоро я объявлюсь, и она будет вынуждена принять меня как свободного, самостоятельного человека.

– Ну, как знаешь…

Кира попросила Юстицкую хранить тайну, и Диана, немного повздыхав, согласилась. Как бы ни тревожили актрису мысли о Кириной маме, она не могла отказать себе в удовольствии причастия к молодому сумасбродству…

Новая жизнь началась легко и весело. На второй же день Георгий объявил, что уже поговорил с Наташей, что она, разумеется, была очень рассержена, но, как ему кажется, все поняла и простила. Внезапно вспыхнувшая любовь – разве кто-нибудь может подумать или сказать об этом плохое?

– А Наташу ты разве не любил? – недоверчиво спросила Кира.

– Это было совсем другое чувство, зайчонок. Я мужчина, понимаешь? И женился потому, что Наташе этого хотелось, а я пошел на уступку. Я же не мог знать, что встречу тебя – такую невероятную… Теперь все будет по-другому и замечательно. Я люблю тебя, с ума схожу…

Эти слова были приятны, хотя Кира подумала, что была бы вовсе не против, если бы Георгий «сходил с ума» чуть меньше. Или реже. В общем, супружеские радости остались ей непонятны.

В первый вечер совместной жизни они долго пили шампанское, танцевали, целовались дрожащими губами, но когда Георгий начал ловко освобождать Киру от одежды, руки его вдруг показались ей назойливыми, а поцелуи – колючими. Если бы было можно, она вырвалась и ушла бы. Но было нельзя, и Кире пришлось вынести все. Не сказать, чтобы это было совсем уж неприятно, но ничего похожего на то, о чем пишут в любовных романах, Кира не испытала. Ей не стоило труда изобразить восторг – она же актриса! Впрочем, Кира все еще не переставала ожидать каких-то других, удивительных ощущений. Рано или поздно дверца в сияющий мир любви должна была приоткрыться и для нее…

Но наступил миг, когда все кончилось. Кончилась жизнь.

Кира готовила ужин – жарила картошку. Картошка жарилась или притворилась, что жарится, потому что сверху подгорала, а внутри оставалась сырой. В теории было ясно: чтобы такого не происходило, картошку нужно перемешивать. Кира и перемешивала так, что аккуратные ломтики превратились в неаппетитное крошево. Склонясь над плитой, девушка раздумывала – не долить ли масла? Или позвать на помощь Георгия? Но он после трудового дня пошел отмокать в ванну. Киру тоже звал с собой – в старой квартире ванна была размером с небольшой бассейн, пусть и облупленный. Но Кира не пошла, предположив, что там подвергнется внеурочной экзекуции супружеских объятий. Сейчас она уже жалела об этом. Лучше бы разогрела в духовке какой-нибудь полуфабрикат! И Маргарита, как назло, приняла свою ежедневную дозу раньше времени… Обычно соседка охотно помогала Кире – несмотря на прошлую богемную жизнь, она знала сотню рецептов вкусных и простых в приготовлении блюд. Маргариткину стряпню Кира выдавала за собственную, так что у Георгия до сих пор не было причин для недовольства. А вот сегодня, похоже, появятся…

Стоял жаркий вечер последнего августовского дня. Сегодня мамины магазины работают допоздна – завтра дети пойдут в школу с цветами. Шикарно оформленных, дорогих букетов уйдет немного, но георгины, розы, гладиолусы и астры будут покупаться стогами… А дома сейчас тихо и прохладно, бубнит кондиционер, можно сидеть на балконе и смотреть на бесчисленные огни вечернего Петербурга. Можно поехать кататься на машине, можно просто пойти в маленькое кафе, что недавно открылось неподалеку. Двенадцать видов мороженого, крошечные эклерчики с шоколадным и сливочным кремом, кофе по-турецки, свежевыжатый апельсиновый сок…

В кухне было невыносимо душно, несмотря на открытые окна. Кире надоело стоять над сковородкой. Решившись, она все-таки плеснула в картошку масла. Полупригоревшее месиво растеклось в желтой лужице. Кира вздохнула и сняла сковородку с плиты. Сейчас она выбросит все это в мусорное ведро, а потом сварит магазинные пельмени. Вода для них быстро закипит, чайник уже горячий.

К тому моменту, когда Георгий, напевая, прошествовал из ванной в комнату, вода уже бурлила белым ключом, и Кира вспарывала ножом пакет с пельменями. Они здорово замерзли и постукивали, как камешки.

Кто-то позвонил в дверь. Кира открывать не пошла – она еще не привыкла к этой квартире, да и, говоря откровенно, опасалась. Вдруг Наташка решила все же выяснить отношения с разлучницей? Это опасение у Киры не формировалось в связную мысль, просто какая-то дрожь пробегала по позвоночнику, по влажной от духоты спине.

Дверь открыл Георгий.

В прихожей послышались мужские голоса. Кира вздрогнула, несколько пельменей ухнуло в кипящую воду. Брызги обожгли Кире руку, она, шипя сквозь зубы, кинулась к крану. Вода в трубах загудела.

– Добрый день, барышня. Хозяйничаете?

Кира обернулась. В дверях кухни стоял молодой мужчина и смотрел на девушку пристально, без улыбки.

– Да вы пройдите в комнату, – предложил он ей, словно был тут хозяином. – А то нам скучно без дамского общества. Прошу!

Кира смутилась. Для кулинарных манипуляций она оделась в затрапезное – старые джинсы Георгия, которые только вчера отрезала по колено и приспособила к ним ремешок, его же старая черная футболка с красно-оранжевым рисунком на груди. Языки пламени, гитара, зверская рожа. Машинально вытирая руки о джинсы, Кира прошла в комнату, чувствуя жало дурного предчувствия в сердце.

На вид нежданные гости выглядели вполне мирно. Тот, который позвал Киру, пожалуй, мог бы сойти за головореза из крутого американского боевика – накачанные мышцы, бритый череп, мощные челюсти. Но взгляд у него был спокойный, голос тихий. Второй же, сидевший на единственном стуле посреди комнаты, выглядел много старше, был невысоким, обрюзгшим и лысоватым. Здорово походил на Кириного учителя физики, и из-за этого сходства Кире как-то не пришло в голову испугаться и убежать. Хотя бежать-то, пожалуй, было поздно. Головорез преградил выход и привалился к стене, глядя куда-то поверх голов очень светлыми, словно слепыми глазами.

Георгий сидел на диване и выглядел так, словно его туда толкнули за секунду до Кириного появления. Быть может, так оно и было.

– Вот и слабый пол к нам присоединился, – сказал лысый, откровенно рассматривая Киру. – Премилое создание. Жена?

– Жена, – блеклым шепотом ответил Георгий.

– Недавно, я слышал, женился, – покивал лысый. – Теперь сам-два живешь. А потом, того гляди, и малыш появится. Плодитесь, значит, и р-размножайтесь. Дело хорошее. Как вы, мадам, прибавления не ждете?

– Пока нет, – ответила Кира. Кто этот толстяк, что ворвался в их дом и задает такие вопросы?

– Очень хор-рошо! – раскатился лысый. – Но к чему я этот разговор веду, Жорик? Вот как ты думаешь?

– Не знаю, – ответил Георгий.

– А веду я этот разговор к тому, что женатый человек – это уже не то, что холостой. Холостому что нужно? Крыша над головой и китайская лапша на обед. А женатый – ой-ой! Ему сразу квартирка хорошая нужна. Платьице жене, духи, шубка. Правильно ведь, Жор-рочка? А там и пеленки-распашонки? Конечно, расходы большие. Но только вот ты мне что скажи – я тебе что, сука, платил мало?