Текст книги "Архитектура для начинающих"

Автор книги: Наталия Кина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Она действительно родилась в Ленинграде, в этом северном городе, раскинувшемся на болотах. Явившем свидетельство целеустремленности одного великого человека и укрепившемся коллективной несгибаемостью истинного духа многих других, озаренных, окрыленных, вовлеченных.

Ленинградом звала его Софья Игнатьевна, двоюродная бабушка, заменившая маленькой Оленьке мать и отца и весь остальной мир до пяти с половинкою лет. Отдавшая «чаду» все – свою любовь, знания, нежность и чувство сопричастности к «застывшей музыке» архитектуры, каналов, мостов. Своими прогулками и рассказами она создала в памяти маленького человечка крепчайший фундамент для прекрасного замка воображения с крепкими стенами характера. В него вложила все тепло своего одинокого к преклонным годам сердца. Ее муж давно умер. Ее сын хорошо устроился в Австрии и хотел бы забрать мать к себе и внукам, но больше всего на свете Софья Игнатьевна любила свой город, не могла с ним расстаться. Любовь к нему она концентратом вводила в каждую бутылочку с детским питанием, в каждый взгляд, обращенный к новорожденной жизни в ее тихой и старой квартире.

Софья Игнатьевна с большим скепсисом отнеслась к беременной семнадцатилетней племяннице, которую брат попросил приютить у себя до времени. Даша не нравилась Софье, но родственный долг она исполняла достойно. Вежливо, терпеливо, где-то участливо. А когда появился в доме сопящий комочек, то неожиданно привязалась к нему всем сердцем.

Дочь не нужна была слишком юной матери. Родив от трусливого и непостоянного Ромео, Джульетта хотела бы вычеркнуть этот эпизод из поэмы своей жизни. Поэтому ни секунду не препятствовала Софье Игнатьевне, неожиданно решившей взять полное шефство над неугодным младенцем…

Золотарев-старший тяжело смотрит на Ольгу. Она прямо смотрит в ответ.

– Кто твой отец, девочка? – спросил когда-то давно кривоногий отчим Джамалы.

– Мой отец – адмирал! – гордо ответила девочка надвигающейся тени Золотарева-старшего, а он странно усмехнулся и согласился.

– Значит, строишь здесь свой личный Ленинград? – проскрипел он сейчас усмешкой. – Или Санкт-Петербург.

Ольга чуть вправо склоняет голову:

– Он смог, и я смогу, мы с ним заодно, одной соленой крови.

– Говорить красиво ты мастер! – мужчина тяжело выдохнул. – Хорошо. Готовь проект. С предварительным согласен. Но учти, утверждать его буду не только я.

Башня из деревянных кирпичиков дрогнула, но устояла. Мишка затаил дыхание, Ольга еще раз осторожно потрогала один из нижних блоков, с поджаренной на боку надписью «дженга». Джамала ахнула и засмеялась:

– Вы как маленькие!

– Несущую не трогай! – азартно советует Мишка.

– Погоди, – Оля упорно тащит блок. Башня шатается, но стоит. Под аплодисменты, по правилам игры, блок водружается на верхний этаж. За него выпивается очередной глоток текилы, заедается лаймом, и очередь переходит к Золотареву, да Джамала нечаянно шатает не очень устойчивый кафешный столик. Вавилонская башня летит вниз под хохот троих друзей детства. На них кто с улыбкой, кто без, оглядываются другие посетители «кафе-пиццы», официанты вежливо снуют с заказами ароматного изобретения итальянских крестьян, заодно убирая опустевшие тарелки.

И что-то тоскливое чувствуется Ольге в этом дурашливом веселье, ненастоящее и неуловимое. Словно сквозняки по ногам или двоящиеся от фонарей тени – обманчивые ощущения, непонятно даже, существующие на самом деле или надуманные?

Катая на языке кисло-острый вкус текилы с лаймом и перцем вместо соли, Ольга очень естественно морщится – «просто усталость, завтра пройдет, только выспаться и врубиться в проект».

– Может, еще по одной? – Мишка собирает блоки в картонную коробку. – Пахнет очень! – его тень явно скрывает свои оттенки тоски, издеваясь, смотрит на Ольгу прозрачными глазами.

«Или меня просто глючит!» – мысленно предлагает себе заткнуться Кампински. Помогая Мишке собирать деревянные блоки, кивает на его обручальное кольцо, хмыкает вслух:

– А тебе разве домой не пора? Ты ж вроде в официальном у нас?

Поджимая пальчики, Джамала отвлекается на тихо звякнувшую в ее айфоне новость.

Мишка закрывает коробку, отодвигает ее от себя и развязно обнимает Джамалу за плечи.

– Мы к Джаме сейчас поедем. Мне надоело здесь, – он глядит с непонятным Ольге вызовом, а она, по каким-то микроскопическим приметам: движению ресниц, оттенку взгляда и другого неуловимого, понимает – Джамале его действия и озвученная перспектива крайне неприятны/нежеланны. Мишке, судя по аналогичным невербальным приметам, происходящее тоже доставляет мало удовольствия. Скорее, эта дурацкая ситуация выматывает обоих, но оба настойчиво продолжают свою игру.

Отводя взгляд, Ольга искренне не понимает – «зачем?» – садится на переднее сидение в такси, Джамала с Мишкой устраиваются позади. Водила слушает радио «Энерджи» и уверенно рулит вперед по занесенному бульвару.

«А впрочем, это точно никак меня не касается», – Ольга думает о том, что сама она предпочитает свободу и честность – отношения, не напрягающие друг друга бытом и ответственностью. Принцип – нам хорошо здесь и сейчас. Мы свободны и счастливы, а как надолго, покажет время. Неделя, месяц, пару месяцев… Как только становится «плохо» – лучше сразу расстаться друзьями и в путь, к новым свершениям.

– Всем счастья! – желает она, прощается с бывшими одноклассниками, не доезжая до дома Джамалы, выходит на углу – они почти соседи. Договариваются завтра созвониться, и теплый, душный мирок радио «Энерджи» рулит дальше – с ним уходит странно/тоскливый морок нарочитого веселья.

Вздохнув с облегчением, Ольга наматывает на шею шарф, идет по колено в пушистом, рыхлом, свежевыпавшем снегу. Дурачась, ловит его на язык, испытывая свободу на вкус, а он сыплет и сыплет с ночного неба.

Сидя на подоконнике, Рита и Соня глядят вниз и вдаль. Снег валит как из ковша экскаватора, если верно такое сравнение, засыпает город, заглушая все случайные звуки. Наряжает дома, деревья, елки последним зимним нарядом русской сказки.

– А мы в домике! – говорит Соня, закрывая шторки в комнату. Рита укутывает дочку в шаль и обнимает, прижимает к себе это маленькое и самое родное тепло на свете.

Стенные часы бьют позднее время.

– А нам разве спать не пора? – Соня шепотом.

– И пропустить самое интересное? – шепчет, улыбается Рита. – Мы никому не скажем, мы будем сидеть тихо-тихо и подглядывать за появлением снежных зайцев.

Соня щурится на заоконный снегопад.

– А уже скоро?

– Я думаю, да, – серьезно отвечает Рита. – Видишь, вон те снежинки закручиваются у фонаря? Это верный знак – зайцы где-то рядом.

Девочка с интересом вглядывается в снежные вихри, ее мама в причудливый танец свето-тени.

– у Алисы кролик жил в саду, а у нас в снегу – в снеговоротной норке! – увлекается дочка. – Мы сейчас в нее прямо провалимся!

Шторка едва колышется, нагнетая жуть. На подоконник бесшумно взмывает полосатый Василий, распускает хвостище и серьезно смотрит на Риту с Соней.

– Улыбнись, – шепчет ему женщина. – Мы же знаем, что ты добрый. Просто у тебя работа такая.

Затаившись в маминых руках, Соня с любопытством наблюдает – Вася щурит желтые катафоты, зевает и улыбается в полый рот – ррработа такааая, за поррррядком следить. Тени падающих снежинок мельтешат по всем троим.

– И мы летим вместе с ними, – шепчет Рита. Они с Сонькой вдвоем летят над засыпающим городом. Васька ждет их на окне. Улицы пусты. Огни домов, рекламы витрин, снегоуборочные «аварийки» мигают оранжевыми огоньками.

– Снег такой теплый, – трогает Соня руками. Она засыпает в маминой сказке и шали.

Рита видит в ее сне их двоих с дочкой – босиком в пустом и ночном городе, в свете его фонарей и витрин, в теплом пухе летящего свежего снега. Хохоча, Соня разгоняет сугробы снежинок. Искрясь, они оседают на ее волосы и плечи.

– Снежная королева совсем не злая! – кричит девочка.

За ее восторгом и пеленой снегопада Рита угадывает незнакомую тень. Тень наблюдает за ними. Сонька дурачится с Васькой, который, оказывается, несмотря на почтенный возраст, тоже любит побеситься. Тень смотрит на Риту сквозь снег. Внимательно. Напряженно. И непонятно.

– Кто ты? – просыпаясь на своем подоконнике, шепчет женщина. Ее сердце встревожено бьется.

– Здравствуйте! – спустя несколько дней солнце вновь светит во все глаза. Вновь время ланча, площадь перед торговым центром запружена прохожими и талой водой, вновь знакомая незнакомка на каблуках торопится по своим делам. Она чуть замедляет шаг, поднимает глаза и уже чуть меньше смущается прямому Ольгиному взгляду.

– Здравствуйте, – в уголках губ затаилась неуверенная улыбка.

– Я заходила на днях, хотела оставить заказ, – Ольга равняет свои шаги Ритиным, – но, похоже, без вас там неразбериха.

Она смотрит чуть искоса, отчего фразы кажутся лишь наполовину серьезными.

– Да? – Рита осторожно ступает по мокрому от талой воды асфальту. Ей жизненно важно правильно выбирать места для всех следующих шагов.

– Молодой человек так и не понял, что мне нужно, хотя слова «копия» и «А3» я говорила на чистейшем русском, – уверяет Кампински, советует. – Вон там суше и безопаснее.

Переходя на указанную траекторию, Рита смеется:

– Это, видимо, был Лешка, он не сотрудник, он сын нашего монтажника.

– Немного шепелявит? – Ольгины шаги чуть шире, поэтому она постоянно на шаг впереди и для поддержания разговора ей приходится оглядываться.

– Леша страшно этого стесняется, – догоняет Рита. Дальше вдвоем проходят через широкий вход с крутящейся дверью и оказываются перед большой картой-указателем, украшающей стену холла.

– Я шла в кафе, – поясняет Ольга.

– Я тоже, – вновь улыбается Рита.

Обрученные согласием, девушки направляются в сторону «Эспрессо», где в этот час наблюдается аншлаг. Людно, шумно и как-то бестолково/радостно – надвигающейся ли весной, солнечным светом или не менее солнечным запахом кофе.

– Я могу угостить вас? – внезапно спрашивает Ольга, когда они оказываются в непосредственной близости от барной стойки со снующими за ней работниками кафе. Рита удивленно хлопает ресницами. Очередь относительно быстро движется.

– Не смущайтесь, – в улыбке Ольги нет подвоха. – Я жила в Городке, знаю, что здесь это звучит несколько… нетипично. Но вы ведь тоже не отсюда? Интересно пообщаться с новым здесь человеком.

– И давно вас не было? – чуть громче вставляет Рита между посторонних «свободная касса, два латте, бургер…», ее удивление трансформируется в интерес и почти побеждает смущение.

– Последних… восемь? – Ольга задает вопрос собственной памяти. – Больше?

– Выходит, что я теперь более местная, чем вы. Я как раз прожила здесь эти последние восемь-десять, – Рита внимательнее смотрит на Ольгу и негромко, задумчиво отмечает: – Но вас не назвала бы городчанкой.

– Это комплимент? – Ольга, в свою очередь, замечает плавный переход от смущенных улыбок к интересу из тех, что для самой Ольги «норма жизни», а для Риты явно из категории скрываемых в самом потайном месте самого темного угла души.

– Так, кофе? – подняв брови, спрашивает Кампински, решая про или для себя, что – «Темных сторон мы пока касаться не будем».

Словно подслушав тайный ее голос и соглашаясь с непроизнесенным предложением, Рита доверяется:

– Угощайте!

Латте, американо и два каких-то невесомых десерта. Столик у окна в самом дальнем углу. Музыка в стиле «Европы+».

– Продолжаем разговор, – оставив верхнюю одежду на вешалке, девушки садятся друг против друга.

– Итак, что привело вас сюда? – несколько развязно спрашивает Ольга.

– А что заставило вас отсюда уехать? – улыбается в ответ Рита.

– Так нечестно! – смеется Ольга. – Но я отвечу. Тяга к знаниям!

– Вы уехали поступать?

– «Вы» звучит несколько дико сейчас. Вы не находите? – озвучивает она общую мысль. – Либо меня слишком много, либо нам по пятьдесят лет. Я Ольга, – то ли по-пацански, то ли по-деловому протягивает руку.

– Рита, – вновь неуверенно отвечает девушка. Рукопожатие сбивает ее с толку и одновременно добавляет реальности происходящему – теплая, крепкая ладонь (должно быть, пахнет крепким кофе).

– А я, напротив, училась здесь, – откровенность за откровенность. – Мы с мамой больше не могли оставаться в Москве.

«Вот еще одна затаенная грустинка», – отмечает про себя и продолжает как ни в чем не бывало.

– Политехнический?

– Да.

– С бессменным ректором Павлом Юрьичем во главе?

– Осторожнее, – смеется Рита. – Он мой отчим все-таки…

– Не может быть! – громко восклицает Ольга, удивленная до глубины души. Спохватывается: – Ваша мама, должно быть, потрясающе-отчаянная женщина!

Рита лукаво смеется:

– Ваша?

– Прости, на «ты» после этого язык не поворачивается, – Ольга разводит руками. – Как ей это удалось?

Рита пожимает плечами:

– Говорят, что с первого взгляда. Она преподает там высшую математику.

– Ууу, царица наук! – шутит Ольга. – Тогда понятно, и это самая потрясающая новость о Городке за все последние восемь-десять лет!

Обе в диалоге открыто смотрят друг другу в глаза, что не свойственно для обеих в обычной, повседневной жизни. Обеим до странности легко, несмотря на нестандартность ситуации.

«А что такого?» – запоздало задается вопросом Рита.

«Мы просто пьем кофе», – сама себе отвечает Ольга.

– У ва…. тебя здесь родные?

Ольга подтверждает и попутно честно кается:

– Да, бабушка с дедом, но я их очень редко навещала. Иногда звонила.

Рита сочувствует и словно снимает ее вину:

– Значит, причина возвращения….?

– Работа. Черт! – телефонный звонок резко ставит разговор на паузу.

Считав имя абонента, Ольга досадливо морщится, но не сбрасывает. Рита воспринимает намеком.

– Не буду мешать, – она поднимается, дарит прощально-теплую улыбку. – Спасибо за кофе. Я очень рада знакомству!

– Спасибо, Рита. Хорошего дня, – досада в Ольгином голосе прячется за дежурный холод. – Але.

– Она спала с генеральным! – шепчутся за кофе сотрудницы офиса.

– С нашим Михалычем? – удивляются те, кто еще не в курсе.

– Нет, – поясняют другие, – с московским, с Семеновым!

– Их застукала его жена, – поясняют третьи. – И ее в ссылку сюда отправили. А с сыном нашего они учились в школе.

– Да, мы все учились в одном классе и дружим с детства, – компетентно вставляет Джамала. О ее «дружбе» с замом главного все давно и в деталях знают, но, соблюдая правила игры, вежливо соглашаются.

– Но если это ссылка и ненадолго, то зачем ей тогда заваривать такую кашу с новым проектом? – резонно вопрошают скептики. – С ним она застрянет здесь на гораздо более продолжительное время.

– Интерес, – предполагает кто-то. – Может быть, ей действительно нравится ее работа и ее «прет».

– Азарт, – поддерживает некто.

– Карт-бланш, – повторяет Мишка отцу Ольгины слова. – Было там у них с Семеновым или нет, но она уверена, что ей он все подпишет. И почему-то я тоже не сомневаюсь в этом.

Золотарев-старший задумчиво изучает карту Городка и области, висящую на стене.

– Да, – признает он. – Ты изначально был прав.

Мишка проходит по кабинету, выглядывает в приемную, где тихо и нет никого. Возвращается к отцу с одним-единственным вопросом, который не дает ему покоя уже очень давно.

– У нее твой характер? – в отсутствие Ольги этот вопрос замылился и почти забылся, но сейчас он заболел с новой силой.

Никита Михайлович удивленно и недобро смотрит на сына.

– Я слышал однажды, как ты говорил матери, что хорошо знаешь того «адмирала», – теперь Мишка решает идти до конца. – И помню, как мать испугалась, когда я сказал, что хочу жениться на Кампински.

Никита Михайлович одновременно удивлен, не удивлен и раздосадован. «Зачем это сейчас?» Миша молчит. Вопрос прозвучал, ответ непременно последует.

– У нее, скорее, характер твоей бабушки, царство ей небесное, – отвечает Никита Михайлович. – Это была женщина-кремень! Если что не по ее – искры летели! – он по-старчески кивает сам себе, делает несколько шагов, увеличивая расстояние между собой и сыном. – Да, я…. знаю того «адмирала», но она не моя дочь, если ты это имеешь ввиду. Я никогда не отказывался от ответственности – это закон.

Между строк и в голосе отца Миша слышит откровенное сожаление. «Он, наверняка, гордился бы ей такой».

Становится стыдно за нелепые подозрения, а после и вовсе приходит.

«Отец не "гулюн"».

Последняя мысль сутулит Мишку чувством собственной вины другого характера.

– Значит, мы кровные? – заглушает вопросом неприятные голоса.

Никита Михайлович подтверждает:

– Кровные. Я никогда не позволил бы вам жениться, – при этом в его взгляде добавляется тяжести. – Я и с Ритой ваш брак не одобрял, но здесь… – он бессильно разводит руками. – Сам себе хозяин.

Мишка отворачивается. Как же он ненавидит эти разговоры.

– Как не одобряю и твое блядство, – предсказуемо продолжает отец.

– Ритку я не брошу! – резко отвечает сын. – Семья есть семья, а то, что она фригидная, кто ж знал тогда?

– Ты сегодня прямо светишься, – отмечает Диана Рудольфовна, навещая дочь на рабочем месте. В фотостудии в это время обычно немного посетителей, и в данный момент ими занимаются другие сотрудники.

– Мама? – солнечно удивляется Рита. – Здравствуй! Как ты здесь?

Женщина невзначай заглядывает в монитор компьютера, там фотошопные «наброски» поздравительного календаря для чьей-то свадебной годовщины.

– Мимо шла, – следует загадочный ответ.

– Мама. Математик и случайность – вещи несовместимые, – не верит дочь. – Это я могу случайно оказаться у тебя на работе в середине рабочего дня, но только не ты. Так что колись.

– Сама колись, – обижена женщина. – Могла бы и подыграть. Думаешь, легко всю жизнь математиком быть?

Рита смеется – странный сегодня день.

Диана улыбается, но с некоторой настороженностью, действительно, странный.

– Может, в кафе? – предлагает дочь. – Я могу отойти на полчаса. У меня здесь не срочно.

– Нет. Дело как раз касается твоей… работы, – в этом месте Диана всегда затрудняется, так как назвать занятие Риты профессией у нее язык не поворачивается.– «Что это за профессия фотограф-самоучка?»

– Интересно, – произносит Рита.

– Мне очень понравился портрет, который ты сделала Золотаревым-старшим, и я хочу такой же с Пал Юрьичем, – это равносильно негласному принятию поражения в старом споре, когда Рита отказалась от работы в офисе мужа и зачем-то отправилась осваивать фотошоп в маленькой студии, где ни зарплаты, ни карьеры не сделать.

– Хорошо, – соглашается девушка. – Мне нужно будет сделать несколько ваших фото.

– Чему ты так улыбаешься? – Диану не оставляют подозрения, и еще она очень не любит признавать свою неправоту.

– Одна моя новая знакомая сегодня назвала тебя потрясающе-отчаянной женщиной, когда узнала о вас с профессором.

– Вот как?! – целая гамма чувств, подозрений мгновенно отразилась в маминых глазах. – Кто она? Что за знакомая?

– Не знала, что ты так ревнива, – смеется дочь. – Да и Павел Юрьевич вроде не давал тебе поводов.

– Потому что знает, я за ним зорко слежу. Павел очень интересный, харизматичный мужчина. У нас половина института девчонок по нему сохнут.

– А остальная половина просто очень хорошо скрывают свои желания!

Собираясь уходить, Диана поправляет шапку, пальто.

– Мне никогда не приходило в голову ревновать твоего отца, – вполголоса. – Он всегда был для меня просто еще одним большим ребенком. Не от мира сего. Мечтатель с чистейшей душой. У меня дух захватывало от нежности к нему, – она смотрит на дочь. – Внешне ты на меня похожа, внутренне же вылитый твой отец. Ревновать вас – просто кощунство, – «И, может быть, это не совсем хорошо», – осталось висеть в воздухе непроизнесенным.

После ухода Дианы Рудольфовны Рита поднимается, заваривает себе пакетик чая и возвращается к рабочему столу, но не торопится начать прерванную работу.

«Я действительно идеалистка, как мой отец. Он всю жизнь преданно и самозабвенно любил мою маму. В их отношениях не было страсти, но была умопомрачительная нежность, – ушедший в дежурный режим экран призрачно отражает лицо задумавшейся Риты. – Во всяком случае, он был счастлив. И ему действительно не нужна была никакая другая. Другая изначально нужна была Мишке!»

– Вер…. Я… нормально… – разговаривая по телефону, Ольга босиком, в одних плавках и майке выходит в кухню. В квартире полумрак. Минимум всего нужного, максимум функционального и ничего лишнего. – Днем не очень удобно было…

С темных небес в окно заглядывает любопытный молодой месяц.

Ольга ставит на плиту чайник, заодно зажигает свечу в аромалампе, гасит спичку и отправляет ее в пепельницу, полную угасших собратьев.

– Извини… работаю сутками, готовлю проект…

В этом небе, в отличие от московского и тем более от питерского, миллион звезд.

– Как там Вечный город?.. Шумит? – улыбается. – Итальянцы вообще шумный народ… Здесь?.. Хрустальное-хрустальное небо… Становлюсь романтиком?

По второй линии пытается пробиться Джамала. Оля равнодушно смотрит на мерцающие буквы и продолжает прежний диалог:

– Что значит, не важен?.. Вер, это мой проект, и я серьезно! – скука на лице перерастает в досаду. – Разумеется, он задержит меня здесь… Чего ты не понимаешь? Мне этим интересно заниматься! Это мое дело, Вера, я к нему, черт побери, всю жизнь свою шла! – нервничая, она начинает мерить шагами кухню, окончательно меняется, слушая монолог далекой Веры. Досада перетекает в раздражение и откровенную ярость. – Только попробуй хоть слово Семенову!.. Это будут последние. Поверь! Это мое личное с ним дело! Ты здесь ни при чем!

Сжимая и разжимая кулак на свободной руке, Ольга смотрит в окно, видит в собственном отражении лицо собеседницы и убивает ее леденящим душу взглядом.

–…будь довольна тем, что я вообще с тобой разговариваю…

–…никогда тебе не обещала!

–…сука!

–…мне только по чужим койкам скакать?

Не дослушав абонента, она в бешенстве кричит:

– Иди к черту тогда! – швыряет испуганный телефон в темень угла, открывает окно. – Сука! Сука! Сука! – разносится тревожной ночью в застывшем от холода районе.

– Не могу дозвониться, – отвечает Джамала, отнимает в очередной раз айфон от ушка и посылает Мишке бархатный взгляд. – Ты уверен, что она никуда не уехала?

Закинув руки за голову, он, абсолютно голый, лежит посредине широкой кровати, олицетворяя собой лень и вселенское спокойствие.

– Да куда она денется? Проект свой рисует… – голос сходит на нет, глаза закрываются сами по себе, еще немного – и он действительно захрапит глубоким сном.

– Мишань, может, давай я кофе сварю? С коньячком? – она ласково проводит ладонью по его животу. Ночник создает двойственность, освещая красивое тело метиски под полупрозрачным пеньюаром, но только сегодня, как ни старается Джамала, а победить лиричное настроение Золотарева у нее не получается.

– Я за рулем, – не открывая глаз, отзывается Миша. – Скажи, вот чего ей надо, а?

За секунду воздух в комнате меняется, словно становясь тяжелым и спертым от этих слов.

Джамала ненавидит разговоры о его жене. Каждый раз они начинаются именно так, не предвещают ничего хорошего, а заканчиваются и вовсе ужасно.

– Кому? Кампински? – играет дурочку с очень слабой надеждой на верное попадание.

– Да нет, – Миша досадливо опровергает неверную догадку. – Ритке моей. Вот ей, суке, что еще надо? Я уже перепробовал все…

Собрав распущенные по плечам черным морем волосы в хвост, Джамала бросает украдкой взгляд на захандрившего любовника.

– Мы уже обсуждали это, она просто не любит секс, а я люблю… тебя, – последнее слово звучит на два тона ниже, почти неслышно.

– Врешь ты все, – в тихо разгорающейся ярости Мишка открывает глаза. Она сидит перед ним, на краю собственной кровати в луче рассеянного света. Такое милое, невинное личико, нежные плечи, укрытые в призрачную защиту белого кружева, под ним бронзовеет идеальное тело… «Разорвать к черту эту импортную паутинку, до истерического «что ты делаешь?!», намотать волосы на кулак, прижать вон к тому высокому креслу… – чувствуя, как просыпается в нем интерес, Мишка усмехается своим мыслям. – Ей бы понравилось, наверное». – Его голос становится хриплым: – Вы все со мной играете. Врете! Сколько их до меня у тебя было?

Жуткая злоба просыпается в его глазах. Джамала облизывает пересохшие от испуга губы:

– Ты же знаешь, никого, только тот, за которого меня отчим выдал…. – сейчас он все-таки поймает ее волосы, будет тянуть вниз, пока ее лицо не окажется у него между ног.

– Я не вру тебе, это правда… – успеет выкрикнуть она, прежде чем он впихнет ей в рот свой главный аргумент силы и права. Превозмогая обиду, отвращение и тошноту, Джамала будет послушно делать все, что он захочет, где он захочет, как он захочет. При этом стараясь не разбирать его слов, ибо проще после отмыть тело от его присутствия, чем душу от селевого потока грязных и мерзких оскорблений.

Он ненавидит свою жену. Она не дает ему, презирает его, но оба продолжают жить вместе, потому что дочь, семья, родители, соседи, родственники, общий дом и еще миллион дурацких причин.

Удовлетворившись, Золотарев с омерзением оставит измученную Джамалу лежать в кровати. Она же давно знает – лучше молчать, не шевелиться в это время и самое главное – не открывать глаза, не смотреть на него. Он оденется второпях, уходя, харкнет последними ругательствами. С щелчком дверного замка наступит долгожданная тишь.

Лунная ночь над Городком сменится очередным утром. Оно поднимет большую часть городчан мелодиями будильников и отпустит меньшую c ночных смен домой.

Небо в наступающем дне будет таким же голубым, несмотря на чьи-то человеческие обстоятельства, снег – холодным, вода – мокрой.

Рита приготовит мужу завтрак, дочери какао, себе легкий перекус на работу и поведет Сонечку в детский сад.

Мишка проснется в отличной физической форме, отягощенный лишь привычным грузом вины по отношению к Рите, Соне, Джамале, отцу. Скомкает и сунет это чувство в карман до поры до времени. На столе его ждет вкусный завтрак, в гараже новенький «пежо», на работе намечаются очередные свершения. А Рита?.. Не пошла бы она к черту со своими закидонами!

Джамала понежится в шелке простыней, восстанет из них и, переступив через ворох перепачканного прошедшей ночью постельного белья, отправится в кухню варить кофе. По пути она непременно бросит внимательный взгляд на свое отражение в большом зеркале. Оценит стройность фигуры, точеность бедер, округлость грудей и гибкость рук. Для двадцати восьми она более, чем идеальна!

Ольга устало поднимется из-за компьютера, чтобы только выключить белый свет ламп, дотащиться до кровати со скомканным одеялом и завалиться спать, так и не вспомнив о валяющемся за кухонным столом телефоне.

Телефон погасит цветной экран с последним китайским предупреждением об иссякающем аккумуляторном заряде, пропоет отбой и разорвет на время сотовое соединение внешнего мира с абонентом, так и не прочитавшим покаянное смс от «Оперы№5» – «Прости меня, пожалуйста. Скоро увидимся. Я очень-очень тебя люблю».

«Городок» сродни «любви» – такое же вечное и абстрактное понятие с весьма относительным определением о своей сущности.

Что такое любовь?

Миллион определений и все субъективны.

Городок – универсальный социальный объект с собственным условным набором качеств/свойств. Где объективно – он еще не мегаполис и уже не деревня. И если в первом всем откровенно по фигу друг на друга, на странности, сексуальную ориентацию или религиозные пристрастия соседа – главное, чтобы этот условный сосед не портил «мой личный жизненный ландшафт»; а во втором о всей соседской личной жизни осведомленность лучше, чем о своей собственной. То Городок – промежуточный вариант. Где с одной стороны у тебя есть определенная свобода воли/выбора, а с другой куча «неравнодушных» знакомых, близких или соседей, которые непременно явно или косвенно сунут нос в твою кровать.

Городок условен. Меняются диалекты, местность, суть остается прежней, бессмертной в своей формуле «уездного города N». Где, к примеру, Ярославль и Барнаул, находясь в разных часовых поясах, прошиты единой иглой, каким-нибудь «московским проспектом». И пусть в одном любимая приставка городчан ко всему что угодно «хоть», а во втором «поди», единый смысл существования, непременно достичь неких «московских» высот, прокатившись по своей жизни, как по проспекту. Стать «не хуже», выполнить основную программу и непременно проследить за соседом, тонущем из года в год в том болоте. А любое инакомыслие непременно зарубить на корню "ибо нефиг быть счастливее окружающих", нельзя отличаться/высовываться. На этих принципах держится весь мировой порядок.

– Здравствуйте, – Дежавю. Спустя пару дней Рита вновь стоит перед Ольгой. Кафе «Эспрессо». Правда, нет ни солнца, ни ланча и время «ближе к вечеру». Народ вокруг – все больше замерзшая на улице молодежь. Да и сама Рита, собственно, ни себе, ни Ольге не ответила бы точно, зачем оказалась здесь сейчас. Просто отступила от привычных, неписанных правил по неясному велению сердца (любопытства?), просто шла с учебы и сделала немалый крюк до кафе, как никто из ее местных знакомых никогда не стал бы делать…

«Может быть, только Ольга…» – она сидит за тем же самым столиком, но мысли ее явно где-то очень далеко. Поднимает глаза на голос Риты, и две противоположные вселенные неожиданно для обеих сливаются в одну – слишком глубокие, личные, не успевшие перекраситься в официальное, взгляды. Впервые для Риты и внезапно даже для Ольги ее взгляд оказывается слишком глубок, открыт и честен, такой, что Риту охватывает странное и жуткое ощущение то ли полета, то ли свободного падения. Ольга проваливается следом во временную кроличью нору. Неожиданно, до щекотки в животе и перехваченного дыхания, но, в отличие от Риты, все-таки испытано не раз, и Ольга знает, как планировать в восходящих потоках экспромта на картонных крыльях случайности.

– Здравствуй, – ее голос становится ниже, губы теплеют намеком неофициальной улыбки, словно подтверждают не шапочное знакомство с подобной случайностью, а полное, взаимное согласие.

В глазах Риты, напротив, аварийные сигналы «системный сбой», – она всю жизнь подсознательно ждала и искала такого именно, как у Ольги взгляда, ответа, реакции, а теперь, встретив, испугалась и резко выставила непробиваемый щит. – «Не смотрят так незнакомые женщины на незнакомых женщин!»

– Видимо, кофе был сегодня крепок, – отвечает, списывая для себя и для Ольги эту странность на не совсем трезвое состояние последней. – В нем было больше коньяка, чем кофе?

И пока Рита разыгрывает стандартную роль, Ольга не делает и даже не планирует попыток объяснить и просто ответить что-то. Она со своей этой полуулыбкой читает растущие с каждой минутой неловкость, сомнения в душе Риты. – «Остаться ли ей теперь или идти дальше? И куда вообще идти, и что будет, если останусь?»