Текст книги "Осторожно – Питер! – Свежераспечатанные тайны"

Автор книги: Наталия Касторф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава 5.

«В столицу!» Скромный и положительный мальчик Федя Достоевский с обычной человеческой логикой дружил. Он собирался получить хорошее образование, и не где-нибудь за границей, хотя на это тоже деньги были, а на родине, в столице, как всякий патриот. Будучи реалистом, он не искал легких путей. Федя прекрасно представлял себе, на что шёл.

Вернее, думал, что представляет. Он мечтал стать инженером, мечтал обзавестись семьей, мечтал достойно её содержать, а в конце жизни достойно встретить старость.

Федя чувствовал в себе большой потенциал. Кому-нибудь менее предприимчивому и хваткому – да что там скромничать! – кому-нибудь менее сообразительному и способному к наукам, может быть, так и не удастся ничего достичь. Некоторым в больших городах вообще нечего делать. Априори. Слабым людям лучше вообще не соваться ни в какие столицы. Сильным же, наоборот, место только в столицах – а где ж ещё? Всё это верно, но не для всех столиц. Столица-Дверь живёт по дверным законам, и все они у неё негласные. Понятия "сильный-слабый" она не признаёт.

Для неё в определённом смысле все равны. Да и незнание законов не освобождает от ответственности. Но закон должен где-то лежать, в него надо иметь возможность время от времени заглядывать. А что делать, когда закон существует, но нигде не записан? Где достать экземплярчик, когда его нет?

Покинув отчий дом свежим майским утром, Федя любовался пейзажами родной Московии.

Дабы скоротать время в пути, он сочинял рассказы о Венеции. По чужим словам, да и по книгам, он уже знал, что в Санкт-Петербурге мостов не меньше, чем в этом дивном итальянском городе. Он слышал также, что в Питере сыро и промозгло, но это его не пугало. Тяга в столицу была так велика, что даже болезни не казались таким уж препятствием. Феде было невдомёк, что тяга эта родилась не у него внутри. Его затягивало Сквозняком. И чем ближе он подъезжал к Большой Двери, тем неумолимее его затягивало…

Федя знал, что на чужбине надо бы поаккуратнее с деньгами. Нет, он не Чичиков, и трясти копейками не собирался. Тем более что "Мёртвые души" будут написаны четырьмя годами позже. Но что надо бы поосторожнее, знал отлично, ибо теория общеизвестная. Однако в Питере общеизвестные теории без надобности. Город никогда не жил чужим умом. Он всегда жил по законам Двери, и никакие правила, придуманные людьми, ему не указ.

Фёдор Достоевский рано лишился матери. Мать умерла, по странному совпадению, в возрасте его кумира, поэта Пушкина, причём, в один с ним год. Отец скончался двумя годами позже, так и не успев ничему научить сына, так что житейскую науку Федя постигал самостоятельно, да ещё в таком неудачном месте! Можете себе представить, что ему, 18-летнему приезжему, пришлось тогда пережить. Именно поэтому он с такой яростью сражался за права маленького человека.

Федины "бедные люди" обычные мазохисты, в свое время не желавшие покинуть Город.

Им нравилось стоять в дверном проёме, терпя пинки и унижения, теряя человеческий облик, доводя себя до крайней нищеты. А перед самым Фединым приездом им кто-то им шепнул, мол, едет Великий Сочувствующий. Они воспряли духом, вытянули из карманов замусоленные челобитные, которые у них давно никто не принимал, и стали размахать ими, как флагами. Затем обступили толпой, низко поклонились юноше, как батюшке-царю, вот он и размяк. Гнать их в шею надо было, а он книги про них сел писать, революцию задумал.

Выходит, правду говорят: если бы Пётр столицу не перенёс, то и революции бы не было. В благодушной Москве недовольных всегда было меньше.

Шесть лет в Питере для большинства приезжих крайний срок.

Можно, конечно, рискнуть и остаться подольше, но это уже с конфискацией. Да-да, не смейтесь, так и было написано в смертном приговоре, вынесенном Фёдору Достоевскому – "с конфискацией". Перед несостоявшейся, инсценированной казнью у него отобрали не только всё имущество, но и титул потомственного дворянина.

Тогда шёл десятый год его пребывания в Городе, срок сверхкритический.

Начав учёбу в Инженерном замке, 18-летний Федя не догадывался, что станет великим писателем. Но незнание не освобождает от ответственности. Его шестилетний отсчёт начался прямо со дня приезда. Отведенные Городом шесть лет Федя усердно учился на военного инженера. Годы эти пролетели быстро, и вот, наконец, пришёл момент, когда пора было и честь знать. Феде, как и всем приезжим, был дан вежливый Сигнал к отбытию. Царь лично обозвал его идиотом. Будучи сам неплохим инженером, царь-батюшка, всё тот же неугомонный вышибала Палкин, резко раскритиковал Федин проект, чем изменил ход не только русской, но и мировой литературы. Смертельно обиженный Федя подал в отставку, уволился в чине поручика.

А через пару месяцев уже сидел и строчил роман "Бедные люди". В нём он провёл читателя по самым мерзким, самым мрачным закоулкам Петербурга, ясно дав понять, кто на самом деле идиот и враг простого народа.

Не ограничившись литературными нападками на властьимущих, Федя подался в различные кружки, после чего, наконец, был арестован и приговорён к расстрелу.

Правда, как мы знаем, смертью для него это не кончилось. Царь пожалел бунтовщиков и прямо на эшафоте вынес другой приговор. Смертная казнь была заменена четырьмя годами каторги в Омской крепости с последующей службой рядовым в Семипалатинске.

Вернувшись в Город после десятилетнего отсутствия, возмужавший Фёдор, чисто инстинктивно, стал осторожничать – то за границу выедет проветриться, то в Старую Руссу за вдохновеньицем… К слову сказать, на стороне и писалось лучше, и думалось яснее…

*****

Многие приезжие попались в сети Города, но не все. Мудрейший Николай Васильевич увернулся. Гоголь обладал невероятной интуицией. Он в первый же год в Санкт-Петербурге заподозрил неладное, а потому всё время выезжал. Кататься ему было не лень:

Германия, Рим, Швейцария, Париж, Москва, снова Италия, потом опять Германия и так далее. Умер он в Москве, в уютной обстановочке. Эта смерть случилась бы намного позже, кабы не одна добрая душа. Некто больно умный, ничтоже сумняшеся, вздумал отлучить его от Пушкина, заставил отречься от друга, который был больше, чем отец. Слабовольный "Гоголёк" повёлся на этот бред, но очень скоро осознал ошибку и с горя перестал принимать пищу. Умер. Тут следовало бы применить статью "доведение до самоубийства", но кто же станет…

В купеческой Москве или за её пределами, неважно где, уютный дом – основа основ.

Как утверждают англичане, даже крепость.

Дом и семья… Вокруг этого вечного понятия вертится вся жизнь. За право иметь уютный дом – желательно побогаче! – идёт извечная борьба с жизненными обстоятельствами. Даже если кто-то скажет, что может жить и в шалаше – не верьте.

Каждый втихаря надеется, что, помыкавшись по свету, покрутившись в жизненных водоворотах, натерпевшись ударов и всяческих трудностей, он, в конце концов, сможет окопаться где-нибудь в уютном уголке, созданном своими же трудами. И какой же это нормальной голове придет на ум мечтать о тихом пристанище в двери?

К этому ни один нормальный индивидуум не готов. Стремиться к этому никто не будет, ибо это – противоестественно.

Большая Дверь затягивает в Город не только сквозняком, ночными снами или запахами. Это упрощённый вариант для нерешительных, для тех, кто никак не может приехать впервые.

Для уже приехавших и разместившихся Город повсеместно расставляет красивые приманки. Говоря простым рыбацким языком, развешивает мормышки или блесну. Любой рыбак вам подтвердит, что мудрая и рассудительная рыба только полюбуется на эту сверкающую красоту, а червей поплывёт искать в другое место. Но где вы видели умную рыбу? В основном попадаются рыбы-дурёхи. Узрев непонятную блестящую хреновину, а под ней жирного червя, они всей стаей летят на добычу, а там – крючок.

Принимая своих любимчиков, мудрых кратковременных гостей, Город им крючков не подсовывает. Ради таких торжественных случаев он прячет острое оружие как можно глубже, почти на дно. Но лишь завидит чудака, вознамерившегося поселиться навсегда… Любой приезжий, возомнивший, что все эти дворцы строились под его приезд, а картины в музейных залах развешивались согласно его вкусу, рано или поздно отрезвляется и начинает удивлённо разводить руками. Мол, куда девались прелести, и откуда поналезла вся эта гадость, мешающая жить на новом месте!

Петербургу нельзя навязываться, он сам знает, кто ему нужен, для чего и на какое время. Схема до боли простая, через это прошли абсолютно все, кто пытался самовольно, не посоветовавшись с Городом, обосноваться на брегах Невы. Почти каждый из этих страдальцев поведает вам следующее:

Первые несколько месяцев приезжий пребывает в состоянии легкой эйфории, памятуя в какое чудное место попал. Только вдруг непонятно откуда подкрадывается нищета.

У него с мозгами, вроде бы, всё в порядке, копеечку беречь умеет, но тут выплывают неожиданные расходы. Бывалоча, в родном городе деньги водились пачками, а теперь…

Особенно страдают москвичи. Перебираясь в "провинциальный Питер", они надеются в этом менее навороченном и ещё не таком раскрученном, как Москва, мегаполисе, быстренько приумножить свои капиталы. Да не тут-то было! Сквозняк надо чувствовать заранее, его желательно предвидеть, а это не каждому дано.

Николай Васильевич Гоголь был слаб здоровьем и чрезвычайно чувствителен к сквознякам. Но более всего он был гениален. Местные мормышки на него не действовали. Он их в упор не замечал…

Глава 6

«Мелкий град» Как действуют мормышки, наверное, уже понятно. Более-менее. Кому-то из приезжих здесь иногда везёт. Только не надо сразу на что-то надеяться! Вы же не знаете, как эти люди договаривались с Городом. Может быть, их наняли зазывалами, а может, они новый фильм снимают про бандитский Петербург. Такой шикарный, напичканный адреналином сериал притягивает в Город самых отважных, самых падких на приключения бизнесменов. Скорей всего, после просмотра фильма в Город снова хлынут богатенькие, те, кто ещё не в курсе про крючки. Да только мы об этом не узнаем – информация суперсекретная.

Совет тут может быть только один: если вы человек рисковый и вам себя совершенно не жаль – вперёд, попытайтесь срубить миллиончик. Но как потом быть с Таможней?

Вывезти ведь не удастся ни копейки.

Итак, Город-Дверь, Город-Музей, Город-Таможенник, Город-Предсказатель, Город Комиссий и, наконец, Город-Блесна. Кто не попадался на здешний крючок, тот не знает, что такое настоящая Мормышка.

Идеальный срок для гостя в Питере – 2-3 дня. Это – бархатный вариант, для неженок. Кому по душе экстрим, пускай остаётся подольше. Иногда даже полезно остаться подольше. Если Город разрешает, почему бы и не остаться? Но бдительность ни в коем случае нельзя терять. Неплохо бы ещё и уши в локаторы превратить, чтобы Сигнал не пропустить. Перед тем как пригласить на выход, Город обязательно даёт Сигнал. Вовремя услышите – и вышибалы не понадобятся. Вышибалы нужны тем, кто Сигнала не слышит. Монферран вот не услышал. Его пригласили на сорок лет, а он, бедняга, возомнил, что навсегда. Отсюда и трагеть. Роль вышибалы тогда исполнил Николай Палкин. Царь, в принципе, не виноват – его самого использовали…

Зазывалы могут быть различного калибра: от самых мелких шавок до крупных мормышек, типа фильма "Бандитский Петербург". Зазывала не обязательно человек.

Чтобы в Город заманить, иногда достаточно календарика с Медным всадником. А вот в вышибалы кого попало не берут. Заманить ведь всегда легче, чем выгнать. Чтобы выгнать, нужны влиятельные личности уровня царя. Заумный лектор тоже подойдёт, но царь или его И.О. гораздо круче.

Люди уровня Юрика в вышибалы не годятся: не та сила убеждения, не тот напор. А Юрик никогда и не стремился играть такую роль. Ему и в зазывалах неплохо…

Юрик вывел эту хитрую теорию не сразу. Впервые заметил, что с Городом что-то не так, когда ему вдруг, ни с того, ни с сего, разонравился Исакий. Гм! Глянул он на собор одним прекрасным утром из окна троллейбуса и обомлел. Такого страху нагнали на него массивные 114-тонные колонны! Тогда ему было всего лишь двенадцать лет, и они всей семьёй только что переехали в Ленинград.

После того случая недели не прошло, как Медный всадник стал казаться пучеглазым котом на лошади, а Зимний Дворец захудалым дворцом культуры, требующий капремонта… Все эти детские впечатления Юрик приписал капризам своей меланхолической натуры. Он был мальчиком интересного склада, друзей имел мало, да и те происходили исключительно из дипломатических семей. Пословица "Что имеем, того уже не любим" стала всё чаще приходить на ум…

В двенадцать лет человека можно назвать вполне взрослым. По западным меркам. А Юрик знал о Западе не понаслышке. Он там успел пожить ещё ребёнком, с отчимом-международником.

Теперь он постоянно жил на родине, но всё время болтался среди иностранцев.

Видно, доля такая. Отойдя душой от своих, к иностранцам он так и не прибился.

Вернее, они его не принимали. Услышав о восьми языках, сразу ставили уши торчком и махали руками: "Ты – агент КГБ!" А когда он им расхваливал их же собственный Запад, недоверчиво косились и, наверное, считали предателем родины. Он и работал-то с ними через силу, по инерции. Сидеть в офисе гораздо хуже. Вот бы писателем заделаться! Но этот труд отбирает много времени, а заработки не всегда приличные.

Сидеть у кого-то на шее, как Маркс у Энгельса во время написания "Капитала", Юрик не собирался. Он по натуре не иждивенец.

В самом-самом начале, до смерти родного отца, они все втроём, небольшой, но дружной семейкой жили в Челябинске. "Челяба" – хороший город, но его, конечно, не сравнишь ни с одной из российских столиц. Лоск не тот.

Именно из "Челябы" в 1979 году Юрик впервые выехал в Ленинград. Ему тогда было 8 лет. В той поездке его больше всего впечатлили Петропавловка и Медный всадник.

Вернувшись домой, он попросил купить ему альбом и краски, хотя раньше рисовать не любил. В тот год он впервые начал серьёзно читать. По-взрослому, запоем. В основном те книги, из которых можно было узнавать об этом потрясающем, невиданной красы Городе.

Когда умер отец, мама вторично вышла замуж. За очень хорошего человека. По крайней мере, все так говорили. Отчим оказался богатым москвичём, и с ним они повидали полсвета. Но нигде Юрик не встречал таких проспектов, таких памятников и таких волшебных зданий, как в Ленинграде.

Детишкам, с которыми он учился по заграничным школам, Юрик постоянно врал, что живёт в Ленинграде, а не в Москве. Он хотел, чтобы его как можно больше уважали.

Маленькому ростом, щупленькому Юрику уважение одноклассников было необходимо.

Правда, его внешность не всегда была причиной для расстройства. Всякий раз, прийдя в новый класс, он слышал шёпот: "На Гоголя похож". Юрик был темноволос, нос имел с горбинкой, а во взгляде всегда сквозило нечто поэтическое…

*****

Итак, что имеем, то нам уже не нравится. Внезапно охладев к Великому Городу, Юрик счёл себя неблагодарным и страшно мучился по этому поводу. В двенадцать лет он был слишком неопытен, чтобы приписать эту смену настроения чему-нибудь ещё.

Отчим был видной московской фигурой, но при Андропове пошёл на понижение, и его перевели на службу в Ленинград. Тогда ещё никто не знал, что Город снова будет переименован и что всё питерское станет синонимом президентского.

Вскоре пошли первые неприятности. Отчима посадили, и он умер от инфаркта прямо в тюрьме – немолодой уже был человек…

Деньги кончились, надо было срочно думать, как жить дальше. Пришлось продать шикарную двухкомнатную квартиру на Московском проспекте – наспех, буквально за бесценок, и переселиться в коммуналку. Не жить же им с мамой, разнополым, в однокомнатной хрущёбе. А в коммуналочке у них были три комнаты. Каждому досталось по кабинету-спальне плюс общая столовая.

Маме по работе нужен был отдельный кабинет. Работала она учительницей рисования, и её спальня-студия с первого же дня украсилась детскими рисунками. Юрик тоже позарез нуждался в рабочем кабинете. Он с самого детства мечтал стать писателем.

Глядя в зеркало, он тоже отмечал своё большое сходство с Гоголем.

Соседей в той квартире было ещё двое: вполне мирный, хотя и пьющий, старичок Харитоныч и богомольная старушка Маринка.

На коммунальной кухне кому-то кисло, а им всегда было весело.

Мама готовила лазанью – научилась в Италии, а Харитоныч – харитонью, бурду из овощей и разных хитрых специй, благодаря которым это варево каждый раз имело другой вкус. Когда старикашка злился, его варево можно было выливать, не пробуя.

Наливка харитоновка совсем другое дело. Та всегда была одного вкуса, ибо заготовлялась один раз на целый год.

Старушка Маринка одевалась во всё чёрненькое, а Харитоныч, редко бывавший на улице, зимой и летом носил семейные трусы, китайские кеды и серую ушанку типа "дохлый заяц". Даже в домашней обстановке.

Худо ли, бедно ли, стали они с мамой жить-поживать в питерской коммуналочке.

Юрик ходил в школу и был по горло занят уроками, особенно в старших классах. С Городом общался постольку поскольку – его уже не хотелось изучать. Музейные экскурсии только утомляли. Жизнь протекала скучно, концы с концами сводились кое-как…

Через несколько лет после маминой смерти Юрик женился и переехал в Москву. И вот чудеса! Теперь каждый визит в Ленинград, который к тому времени снова стал Петербургом, казался ему праздником. Стоило ему с очередной группой иностранцев показаться в Городе, как тот начинал буквально донимать его своей красотой.

Юрику в Питере снова всё нравилось. И Исакий уже не пугал колоннами…

Поговорив на эту тему со знакомыми, Юрик, как ни странно, услышал слова поддержки. Компания единомышленников росла. Всех их объединяло главное: они были приезжими. Не коренными рысаками, а пристяжными. Как-то раз сообща пришли к мнению, что Город сначала заманивает интересных ему особей, а потом, добившись чего-то своего, машет на них рукой, мол, пусть живут, как знают, мол, чего зря хвост перед приезжими распушать, мол, и так сидят по лавкам!

Благо сиделось бы спокойно. Сразу после окончательного переселения в Город у приезжих начинались мелкие неприятности, которые постепенно перерастали в крупные.

Так бывает и в природе. Сначала моросит мелкий дождик, потом постепенно холодает, дождик превращается в крупку, а крупка – в мелкий град. Хорошо, если мелкий…

Глава 7.

«Полезный вакуум и визитки на шлагбауме» Все эти доводы так и остались бы размышлениями, если бы не СМИ да не один знакомый водила. СМИ дали Юрику долгожданный Сигнал, а коренной водитель Женя последнего пинка. Однако, лучше по порядку.

Юрик не привык что-либо предпринимать, опираясь лишь на домыслы и догадки. Ему, несмотря ни на что, ужасно не хотелось покидать Город. Тогда за дело взялись СМИ.

Радио слушают многие, но слышит каждый своё.

Впервые Юрик услышал радиотрёп, официально подтверждающий его догадки насчёт Города, в павильончике на проспекте Ветеранов. Он зашёл в тот судьбоносный павильончик, чтобы купить фруктов. Ну, и выпить-закусить. Собирался в гости к приятелю.

Молоденькая продавщица, стоя у прилавка, слушала транзистор. Пел Юрий Антонов.

После вздохов рыжего на тему "двадцать лет спустя", музыка внезапно прекратилась, и пошли городские новости. Будто специально для Юрика. Будто в радиостудии кто-то сидел и ждал, когда же он войдёт в тот судьбоносный павильончик.

Бодрая диск-жокейша брякнула два слова о погоде и тут же, безо всякого логического перехода, заявила:

– Наш город особенный и принимает далеко не всех. Если вам тут неуютно – надо уезжать!

И снова врубился Антонов. Вспомнил крышу дома своего, будто издевался…

На этот отдельно взятый случай можно было бы и наплевать. Подумаешь, какая-то задрыга-дискжокейша возомнила себя коренной! Ещё не известно, из какой деревни она сама вырвалась. Злобный выпад в павильончике Юрик оставил бы без внимания, но следующее предупреждение из уст массмедиа не заставило себя ждать.

У одной девицы с японо-курсов "Интуриста" брат Егор работал на телевидении, вёл компъютерную рубрику. Желая посмотреть на братика сестрички-джэпанистки, Юрик включил телевизор в нужное время.

В тот день, будто специально для него, программу изменили. На экране появились два солидных лектора общества "Знание", оба с ядовитым юморком, и стали перебрасываться малопонятными научными терминами. Как выяснилось позже, чисто для разминки. Буквально через пять минут тема резко поменялась – эти двое были городскими вышибалами!

– Наш город – что вытяжная труба: одних затягивает, других – выплёвывает.

Интересное явление, вам не кажется, коллега?

Дальше шёл текст, который трудно назвать простым глумлением. То был наглый беспредел, угрюмо-садистское унижение приезжих.

– Спасибо, что напомнили, а то я уже забыл, где нахожусь! – бесился Юрик.

Перед женитьбой на москвичке, перед тем как "покинуть Питер навсегда", Юрик ещё долго колебался. Массмедиа его уже предупредили – дважды! – но было мало. Юрик тупо ждал, когда дадут прощального пинка. Пинка дал коренной водитель Женя. А потом был вещий сон.

А между Жениным пинком и вещим сном Юрику в метро так помяли рёбра, что он пару дней руку не мог поднять. Вот как всё было.

Утром Юрик возил молодожёнов-итальянцев в Петергоф. Стандартная четырёхчасовка – гуляние промеж фонтанов плюс дворец. Туда-обратно ехали на чёрном "мерсе". Пока голубки на заднем сидении целовались, коренной водитель Женя, то и дело бросая руль, махал руками, повествуя, какие они с отцом крутые, какие клёвые у них четыре тачки, и этот "мерс" не самый главный.

Юрика такой расклад устраивал. Наболтавшись о красотах, он с удовольствием играл роль слушателя. Но на подъезде к Городу Женя вдруг обиделся, чего это Юрик всё время молчит?!

Пришлось для приличия рот открыть. Брякнул о Москве. Мол, переселяться буду.

– А чем тебе Питер не подходит?

– Да так…

– Нашёл хорошую работу?

– Пока даже не искал…

– Тогда что – любовь сумасшедшая, примерно, как у этих?

Женя махнул рукой назад, где притаились голубки. Те, намиловавшись, дрыхли.

– Да нет. Девушка, конечно, неплохая, но я ещё не решил…

– Ну, ты даёшь! Покупать кота в мешке! Кстати, сколько тебе сейчас сунули?

– Двадцатку…

– А в офисе сколько дадут?

– Сорок…

– Шестьдесят баксов за полдня! Совсем сдурел! Учти, от добра добра не ищут. Ты уверен, что в Москве так же устроишься?

– Не уверен…

– Ну, вот! Ты меня всегда слушай!

Выйдя из машины у Гостиного двора, Юрик поплёлся к метро. Хорошее настроение улетучилось. Его снова мучили сомнения. И так уезжать не хотелось, а тут Женька со своими доводами. Может, и вправду не дёргаться? Не успел он так подумать, как повалились странные события. Кто-то невидимый, разозлившись на Женю, решил вернуть мысли Юрика в старое, чемоданное русло…

Было ровно четырнадцать ноль-ноль, до часа пик оставалась уйма времени, платформы пустовали. Юрик впал в задумчивость и… перепутал направления. Стал там, где поезда на Петроградку.

Он уже начал входить в вагон, как вдруг со всех сторон нахлынула толпа. Его буквально внесли. Тут надо знать повадки Юрика. Он переждёт пять поездов, но посадку совершит спокойно, не толкаясь. Он хотел попятиться, но ему не дали.

Возмутившись, Юрик начал работать локтями и ненароком пнул одного иностранца в пузо. Тот в долгу не остался, со всей дури прижал его к металлическому поручню.

Иностранный джентльмен был без дамы, выпендриваться было не перед кем, и он… толкался! Видно, подрабатывал внештатным вышибалой…

Той самой ночью, после роковой поездки, Юрику приснился вещий сон. Будто стоит он на той же платформе, только один-одинёшенек. Вдруг его окружили прозрачные серые силуэты – видимо, бесы! – и стали толкать его к краю платформы. Он сильно сопротивлялся, даже молиться начал.

У бесов ничего не вышло. Юрик выпрямился, отдышался. Внезапно послышался шёпот:

"Из города надо уезжать!" Глянув назад, он увидел летающего младенца, завёрнутого в белое одеяльце. Младенец жужжал, как пчела, и то подлетал, то отлетал в сторону метра на два.

Когда он в очередной раз приблизился, Юрик заметил, что у младенца лицо не ребёнка, а… древней старушки в очках! Очки были тяжёлые, роговые, а вокруг сморщенного личика шевелились оборочки…

Проснувшись и брезгливо отряхнувшись от этого кошмара, Юрик вскочил, кинулся к комоду и стал выгребать оттуда белье, носки, галстуки. Потом метнулся к гардеробу, достал верхнюю одежду и рассовал по двум чемоданам. Мелочь засунул в рюкзачок.

Прощание с Городом было недолгим: несколько слов на кухне тёть-Марине, кивок Харитонычу и – гудбай, Питер! Дневной поезд "Юность" отправляться на Москву через час, так что надо было торопиться.

Юрик спешил в столицу с благородной целью – порадовать Изольду своим решением жениться…

*****

Большая Дверь не плебейка, ей нужны не только ваши деньги. Смешно думать, что Культурная Столица живёт мечтами о деньгах. Довольно пошлое предположение.

Деньги ей, конечно же, не помешают, но более всего нужны ваши таланты, мысли, ваш первоначальный оптимизм и самобытная, периферийная энергия.

Коли осмелились приехать, не жалейте о своём отчаянном поступке. И не жадничайте, а просто возьмите и поделитесь. А потом катитесь на все четыре стороны. Не бойтесь, вовремя уехав, вы в накладе не останетесь.

Уезжая с пустыми карманами и израненной душой, вы, на самом деле, увозите из Питера гораздо больше, чем можете себе представить. У Города-Двери такой потенциал, что многим и во сне не снилось. Все болезненные дыры на вашем теле, все укусы питерских кусателей очень быстро затянутся. Оглянуться не успеете, как наполнитесь здоровьем и новой, не менее кипучей энергией, чем та, которая имелась у вас раньше, до переезда в Город.

Опустошая ваши карманы, Столица-Дверь незаметно подкладывает в них полезный вакуум. Стоит вам переехать в другое место, как он немедленно начнёт работать.

Полезный вакуум станет могучей всасывающей силой, которая не только ваши карманы деньгами наполнит, но и весь ваш дом пропитает новым настроением.

Культурная Столица даёт вдогонку очень много всякого добра. Но главный подарок, конечно, вакуум. Он очень многих храбрецов обеспечил на всю жизнь. Выезжайте и почувствуете. Иногда не сразу. Иногда через год-два… На новом месте вас обязательно ждёт раскрутка.

После Питера все раскручиваются, надо только не забыть вовремя уехать.

Доказательств к этому сколько угодно, и далеко ходить не надо. Взять, хотя бы, век девятнадцатый.

Художник Александр Иванов, местный-коренной, был человеком далеко не равнодушным.

Устав сочувствовать приезжим Сурикову-Васнецову-Репину, коим денег вечно не хватало, он посоветовал им коллективно в Москву переселиться. Что было дальше?

Сплошная радость и восторг. Засияла эта троица по-настоящему и гонорарами утешилась (не без участия Саввы Морозова, натурально!) Они так тешились успехом, что и Поленов перевосхитился, и вслед за ними отбыл в Первопрестольную. А ему-то уезжать было зачем? Питерский он, коренной. Но всё равно уехал, начал дворики московские усердно малевать. Именно за эти дворики мы его и любим. Религиозные сюжеты кисловато получались, мрачно как-то. Мрачнее даже, чем его забытые пруды с колодами-мостками…

Попробуйте-ка в наши дни купить билет на "Красную Стрелу". Многие уже усвоили теорию, изложенную выше, пусть даже пока инстинктивно, на уровне подсознания.

Многие предпочитают мотаться Москва-Питер, нутром чувствуя, что делают это не зря.

Кстати, не одна Москва красна пирогами, кинозалами, парикмахерскими и прочими приятными вещами. На Руси есть ещё много симпатичных городов, где можно раскрутиться.

К началу нового тысячелетия Юрик отлично разбирался в вопросе – хоть диссертацию пиши. После бегства из питерской коммуналки прошло немало времени, и он давно уже освоил технику безопасности, выработал свою собственную тактику общения с Городом. Он бывал в Петербурге наездами и никогда долго не задерживался. И каждый раз Сигналом к отбытию служил хорошо знакомый "мелкий град". Стоило задержаться чуть дольше, как начинались мелкие укусы, неурядицы, появлялись лишние хлопоты, а прохожие нарочно задевали, приставая с глупыми претензиями.

Юрик регулярно выезжал из Петербурга, даже когда большой надобности не было. И всякий раз, возвращаясь, получал визитку.

Говоря о местной иерархии, мы забыли упомянуть ещё и "шлагбаумников". Их Город нанял раздавать визитки. Питерские визитки – это акт Совести. У Города она иногда просыпается, Совесть. Иногда ему не наплевать, что с вами будет. Если вдруг захочет сразу выгнать – так и сделает, в первый же день застращает до смерти, не станет обнадёживать.

Приехав в Петербург на поезде, вы, вероятнее всего, броситесь искать вокзальный туалет.

– Понадушат крыс, понасуют в унитазы, уууу, паскуды, убила бы! А ты куда без денег?! Сопливый наркоман! Так и норовят на халяву!..

Это ласковое приветствие уборщицы. Вместо "Добро пожаловать". Самая первая визитка, на самом первом шлагбауме с надписью "М" и "Ж".

Если вас такой приём не впечатлил, выходите в Город, прямо на Невский проспект.

Там вас ждёт не менее крутая визитка. Там неожиданно, среди развесёлой толпы, в окружении красивых людей и зданий, вы вдруг ощутите непонятную жалость к себе.

Глянув на прохожих, вы долго не поймёте, откуда эта жалость. Все, вроде, идут, улыбаются, некоторые даже в обнимку… Это снова проделки Города. Это он пытается спросить: "Может, передумаешь?" Всякий раз получив от Города визитку, Юрик давился от смеха. Его-то зачем предупреждать? Он и так всё про Город знает, да и Город знает его как облупленного. Но порядок есть порядок, положено – значит положено. Проживая в хорошей гостинице, вы хоть каждый день меняйте номера, там вам каждый день будут подкладывать новое мыло, новый шампунь и новую зубную щётку – такие правила!

Бесспорно, найдутся эрудиты, вспомнившие гимн Глиэра. Этот гимн встречает фирменные поезда, прибывающие из другой Столицы. Он же возвещает битьё фонтанов Петергофа.

Получается, что первая визитка гимн? Ничего подобного. Про гимн, конечно, забывать никто не собирается, но его создатель, Рейнгольд Морицевич Глиэр, родился в Киеве, долго там преподавал, даже служил директором местной консерватории. Потом долго жил в Москве и умер там же. Стало быть, для Питера Глиэр – приезжий, и его музыкальные впечатления о Городе – его же собственная визитка. Он сам когда-то вручил её Городу, восхитившись красотами. Потом уехал.

Раздавать чужие визитки неправильно, хотя многие так и делают. Во всяком случае,

"Гимн Большому Городу" композитора Глиэра не акт Совести, не предупреждение.