Текст книги "Былинка-жизнь"

Автор книги: Наталия Ипатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Ты узнаешь, чья рука наполнила этот кубок. Только тихо. Циклоп! Пойдешь следом. Прежде чем вытрясти душу из исполнителя, ты узнаешь, кто отдал приказ. С ним ты ничего делать не станешь. Придешь и скажешь мне. Девка эта… что кубок принесла…

– Ланка вроде ее имя, – проскрежетал Циклоп.

– Она наш след. Ну а после… проследить, чтоб не болтала.

Циклоп коротко кивнул и вместе со Шнырем покинул дом девиц. Фитили потрескивали над телом мертвой Молль. Карна как будто вовсе ничего не заметила.

– Кто бы это ни был, – сказала Дайана, – яд мгновенный, не причиняющий мучений достать трудно, и стоит он дорого. Думай, твое высочество. Кто тебя не любит?

Олойхор застыл едва ли не с открытым ртом.

– Дальше Кима мысли не идут, – признался он. – Но Ким… занят сейчас, да и ни к чему ему. Он сейчас… гм… на коне.

– Чем быстрее ты станешь думать, тем в большей безопасности окажешься.

Условный стук прервал этот короткий напряженный разговор. В приоткрытые двери быстро прошли бледный трясущийся Шнырь и совершенно невозмутимый Циклоп Бийик.

– Цепочка вышла коротка, – молвил последний, толчком отправляя Шныря через порог и заботливо притворяя двери. – Кубок Ланке в руки дала Агарь. Нянька получила позволение короля, но исполнила бы его и по собственному почину, ответив перед законом, когда бы власть потребовала того. Мне все это… непонятно, но вы можете располагать мною… ваше высочество.

По недоуменному выражению лица Олойхора ясно было, что он тщится сообразить, каким образом ему удалось вызвать у Агари столь исступленную ненависть. Ну, косу ей поджег один раз да напугал ночью на лестнице… так ведь там он не один был… Еще одна… бесчестная… несправедливость!

– Ланка? – спросил он.

– Будет молчать.

– Агарь?

– Вреда уже не причинит.

– Ясно, – сказал Олойхор. – Похоже, по счастливой случайности мы разоблачили заговор. Я не могу, разумеется, встать и прямо вот так заявиться к королю за объяснениями. Раз предполагается, что я – труп. На пороге его спальни стража может предпринять еще попытку.

– У тебя еще есть обязательства? – спросила Дайана из темноты.

– Только перед вами, – ухмыльнулся Олойхор. – За верность платят.

– Тогда ты можешь пойти и взять себе и королевство, и бабу для полноты удовольствия. С Циклопом, – Дайана повернулась и заглянула в глаза их карманному чудовищу, – это будет нетрудно.

4. Гнездо…

Никогда не доверяй тому, кто целуясь не закрывает глаз.

Народная женская мудрость

Переночевали на постоялом дворе. И хотя все формальные ритуалы были соблюдены, и к Киму ее определенным образом тянуло, все же после всех дневных перипетий, истерик, а потом – долгой дороги в седле Имоджин была рада двум отдельным комнатам. Постоялый двор – не место для уединения королевской четы. К тому же, очевидно, Ким вез ее в какое-то вполне определенное место. Так что когда она, поблагодарив, отправлялась к себе, Ким как-то не очень решительно тронул ее за рукав.

– Все будет, – сказал он тихонько, – когда ты скажешь. Я тебя торопить не стану.

На том и покончили на сегодня. Сказать по правде, Имоджин безмерно счастлива была уже от одного того, что ей второй день не придется как угорелой носиться по хозяйству, распоряжаясь, подсчитывая и делая пометки на кусках бересты, пришпиленных к косякам в амбарах и чуланах, где хранилось разнообразное имущество. В общем, она вполне представляла себе, что это значит – быть здесь женой.

Эти бересты и пометки на них снились ей всю ночь, пока она не проснулась, обнаружив, что солнце уже вовсю сквозит через щели мансарды, где ей отвели комнатку. Разоспалась! Еще несколько минут Имоджин полежала, закрыв глаза и пытаясь восстановить смысл всех этих локтей и фунтов и почему ей непременно надо сложить их друг с другом. Потом обнаружилось, что в комнате она не одна.

– Ты знаешь, что складываешь ладошки под щекой?

Ким, исполняя обещание, дальше порога не шел. И вообще он заглянул только сказать, что завтрак ждет и пора бы отправляться. Имоджин даже была разочарована, когда, выпалив все это, он поспешил исчезнуть. Вероятно, для него тоже было той еще неожиданностью в одночасье оказаться женатым.

В качестве маленькой мести она заставила его подождать, пока умывалась, причесывалась, одевалась к выходу. Оказалось, что дальше они пойдут пешком. Лошадей Киммель уговорился до возвращения оставить на хозяйской конюшне. За завтраком, проходившим наедине, неловко молчали. Положение, немыслимое еще позавчера. А когда Ким забросил за плечо одну объемистую сумку, а в руку взял другую, столь же увесистую кладь и выпрямился со всем этим так, словно ноша вообще ничего не весила, Имоджин решилась.

– Ким, это то самое место, о котором я подумала?

Он кивнул. Ее позабавило выражение его лица, несчастное оттого, что опять придется объяснять, уговаривать, доказывать.

– Тут недалеко, – только и сказал он.

– Я тоже могу что-нибудь понести, – свеликодушничала Имоджин.

Ким помотал головой.

– Если уж я не могу отвезти тебя туда, то, во всяком случае, на себе тебе ничего переть не придется. Я сказал. Я еще и тебя дотащу, если понадобится.

– Ну почему ты все время хвастаешь?!

– Хвастаю? Да ничуть! Ты разве забыла?

Имоджин расхохоталась от души.

– Нет, – сказала она. – Не забыла. Ты сам во всем виноват. Мне понравилось. Таскать тебе теперь меня на руках… или на шее… долго.

– Так я разве против?

С постоялого двора они вышли через заднюю калитку, чтобы заведомо остаться незамеченными для любых посторонних глаз. Тропы, ясное дело, не было. Зато была… роса! И кукушка отсчитывала им удары сердца.

Ким задрал голову вверх.

– Кукушка-кукушка, сколько мне жить?

Ответом ему было нежданно наступившее молчание.

Сердца екнули у обоих, усилием воли разочарованный Ким скроил презрительную мину: кто, мол, в делах этого рода доверяет лесной птице, и вообще, не очень-то и хотелось, и надо ж было сморозить вслух такую глупость…

Тут, словно спохватившись, пестрая тварь разразилась целым водопадом своих запоздалых «ку-ку», одарив Кима их доброй сотней, как будто желала возместить ему первую свою незадачу.

– Перелетала, должно быть, – утешила его Имоджин. – Занята была. Или блоху искала в перьях.

– Помню, – произнес Ким, ступая сзади, – ты босая, подол у тебя в росе до самых коленок. И шею тянешь. Лицо испуганное.

Березы стояли вокруг, как столбы, подпирая небо.

– Ким, – спросила Имоджин, легко шагая впереди, – я хочу тебя спросить… именно теперь, когда ни над тобой, ни надо мной не довлеют высокие чины… даже если тебе они папа с мамой… – Она намеренно употребила слова, какими отца и мать называют дети, чтобы сохранить меж собой и Кимом оттенок шутки, а придется – так и спрятаться за него.

– Ну?

Она усмехнулась: дыхание у него явно потяжелело.

– Ты в самом деле хочешь меня в жены?

Она остановилась и обернулась, потому что шаги у нее за спиной смолкли. Ким медленно опустил наземь ручную кладь.

– Имодж, – сказал он беспомощно, – ты издеваешься? Ты представляешь себе желания парня, которому такая девушка, как ты, оказала честь… вроде этой?

– И что же это за желания?

– Найти уединенное местечко, – ответил он, тщетно пытаясь удержать на месте уголки губ. – Запереть дверь покрепче…

– А девушка при этом – с какой стороны двери? – поспешила уточнить Имоджин.

Ким поперхнулся, проиграв схватку с собственным чувством юмора, и Имоджин охотно его поддержала.

– Имоджин, – важно сказал Ким, безбожно ее передразнивая, – я тоже хочу тебя спросить… именно теперь, когда ты не отбиваешься ни от чьих назойливых притязаний…

Она невольно вздрогнула.

– …ты в самом деле хочешь меня в мужья? Выбор, который тебе предоставили, в общем, невелик.

– Ну, у меня в сравнении с вами хоть какой-то выбор был, – ответила Имоджин серьезно. – Меня, конечно, смущало, что я для тебя как будто… что ты меня совсем не…

– Ойхо за тобою волочился так искренне и агрессивно… Я полагал, против него у меня и шансов нет. Девушкам он нравится сильно. Имодж, ты понимаешь, я мужчина, и способен управлять своими желаниями… ну, до некоторой степени… однако если бы я дал тебе понять, что хочу… что люблю, – поправился он, нахмурившись, – а ты бы выбрала другого, мне было бы трудно остаться другом моему брату.

– Так, может, хотя бы поцелуемся?

Они оба сделали несколько осторожных шагов друг к другу, одна рука Кима обвилась вокруг ее талии, другая бережно придержала затылок. Ее собственные руки естественным образом вспорхнули ему на шею. Спустя несколько ударов сердца Имоджин осторожно приоткрыла один восторженно-испуганный глаз… успокоившись, что Ким честно зажмурился, в полном удовлетворении закрыла его снова… на все время, пока Ким не пошатнулся, теряя равновесие.

– Чертова… сумка! – пробормотал он, делая движение избавиться от поклажи.

– Эй! – окликнула его Имоджин, переводя дух. – Твое… уединенное местечко… далеко еще? Я имею в виду – трава тут сырая. Я хотела сказать – еще!

На этот раз сумки все-таки перевесили, Имоджин с веселым воплем успела отскочить, а Киму, чтобы подняться на ноги, пришлось-таки выпутываться из ремня.

– Это всегда так бывает? – спросила она. – Или это только ты так целуешься?

– Ну, – скромно сказал Ким, – я старался. Имодж, чтоб ты знала… ты – мед.

– Ты – мое солнце, Ким, – ответила она из безопасного отдаления.

После небольшой неразберихи с отряхиванием Ким перенавьючился, и пара продолжила свой путь.

– Что еще ты хочешь узнать? Спрашивай.

С его стороны предложить такое было неосторожно.

Имоджин на правах хозяйки знала совершенно точно, сколько у него обуви, штанов и рубашек и что он ест на завтрак, обед и ужин. Ей, правда, не терпелось выяснить, что такое Ким-мужчина, но с этим они, кажется, уговорились чуточку подождать.

– Расскажи мне о Молль, – предложила она, намеренно пригасив свой озорной эротический настрой.

В его присутствии за спиной образовался островок недовольства.

– Ну, или не рассказывай, – согласилась Имоджин, даже на свой собственный взгляд довольно фальшиво.

– У нас с ней было соглашение, – неохотно сказал Ким. – Что она со мной, и ни с кем больше. До того, как мы… договорились, с ней произошло несчастье. В общем, если бы она не смогла дальше, то теряла контракт. Так что Ойхо уступил ее мне. Как бы насовсем. Это всех устроило.

– Она разве его вещь?

– А ты разве недостаточно знаешь Ойхо? Самой-то тебе что в нем не показалось?

– А… ну, это не интимное. С тобой я могу разговаривать, а его пришлось бы только слушать.

– И все?

– Ну, – она кокетливо оглянулась через плечо. – Еще мне нравятся веснушки. Но… это же не была фикция?

Она не оборачивалась, задавая этот, в сущности, никчемный вопрос, но и так поняла, что Ким нахмурился.

– Во-первых, если бы Ойхо разглядел фикцию, он немедленно аннулировал бы все соглашение, причем самым унизительным образом… для нас обоих. А во-вторых, мы были приятны друг другу… надеюсь.

– Она любила тебя?

– Молль – девушка практичная, – непонятно ответил Ким, и Имоджин сообразила, что тему пора закрывать.

Голодный лес, границу которого они вскоре переступили, в этот раз не произвел на Имоджин слишком уж тягостное впечатление. Ким вел ее уверенно, рыжая голова его даже в глухом влажном сумраке мелькала впереди как пламя. Но если тот обычный прозрачный березовый лес сам стелился под ноги, то этот, казалось, делал все, чтобы затруднить путешествие. Ветки цеплялись за волосы и за подол, ноги спотыкались о вывернутые корни – ей-богу, не было его тут, только что прямо сюда глядела. И хотя этот их путь был куда короче, чем тот, устала Имоджин несравненно больше. Она едва дышала, когда Ким, несколько раз за время дороги тревожно на нее оглянувшись, вывел ее наконец к рубленому охотничьему домику, как она поняла, в самой сердцевине Голодного леса.

Домик выглядел ничего себе, аккуратненький, в самый раз для двоих. Вполне уединенный – даже более того, если всерьез рассматривать Кимовы детские россказни. И дверь запирается на ключ, который Ким уверенной рукой нашарил под половицей крылечка. Толкнул дверь, шагнул вовнутрь, пригнувшись под низковатой для него притолокой. Имоджин молча ждала, стоя рядом с узлами. Сколько бы правды ни было в тех страшных байках, ни на охоту, ни на огород здесь рассчитывать не приходилось. Все пришлось нести с собой. Почему бы и нет. Верит же сама она в стеклянные острова!

Ким, видимо, наскоро оглядевшись внутри, вновь показался на крыльце.

– Милости прошу, хозяйка.

Переводя дыхание, словно это она тащила сюда все эти сумки, Имоджин поднялась по ступенькам. Вот она, эта дверь, и этот ключ. Ким следом внес вещи и стоял рядом, пока она осматривалась.

Ничего особенного. Прямо с порога общая комната, надвое разгороженная печью. Направо кухонька, налево – зальчик с лавками по всем стенам, обращенными к камину. Камин – игрушка избалованных бездельников, что могут позволить себе часами неподвижно глазеть на открытый огонь. В покоях Лорелеи был камин. «Вот стану королевой, – мстительно подумала Имоджин, – рожу сына, женю его, и пусть невестка носится как угорелая, сбиваясь с ног. Я только в окно буду смотреть. А то и вовсе не вставать с постели».

Поднявшись из зальчика по лесенке с перилами, Имоджин на втором этаже обнаружила, во-первых, ту самую кровать, откуда можно было не вылезать. Ну, на первый раз, скажем, неделю. Просторная и пустая спальня с широкой кроватью, поперек которой, свернутые в тюки и перетянутые ремнями, лежали меховые одеяла.

Имоджин раскрыла снабженное мощными ставнями окно, пустив в комнату рассеянный лесом свет. Ким маялся у двери, и на лице его читалось легкое сомнение в отношении собственного желания «хватать-тащить-опрокидывать». Имоджин, неловко поднырнув ему под локоть, смущенно улыбнулась.

– Я бы хотела прежде узнать, какие тут приняты меры безопасности,

Пока он соображал, с чего начать, Имоджин беглым взглядом окинула невзрачный чулан без окон с длинными полками от стены до стены и снизу доверху до самого потолка. Совершенно пустое хранилище «всякого хлама».

Должно быть, закладывался в изначальную схему королевской охотничьей дачи. Ага, охотничьей, как же. Тут и муравей не проползет. Место королевского уединения. Ничего, кроме как… э-э… спать, тут явно не предполагалось.

Ничего такого, к чему бы она не привыкла. И никого, кто бы мельтешил тут и лыбился, в лицо или вослед, все едино.

– Построен этот домишко, – начал Ким из-за ее спины, – из бревен, взятых тут же. От первой до последней доски. Таким образом, чтобы оберегать королевскую зависимость. Здесь мы… за кого заплачено… практически бессмертны. Здесь залечиваются наши раны и восстанавливаются наши силы. Лучшего места, – он снова на нее покосился, – не придумаешь.

– А почему тогда мне тут так… неплохо?

– Так они же срублены. – Ким постучал пальцем по стене, отозвавшейся звоном хорошо просушенного дерева. – Мертвые. А мертвое не может брать. Только отдавать. Ты не бойся, Имодж. Не на тебе первой в нашем роду проверено. Еще я слыхал, будто предки строили сами. Своими руками. Так что ничьей жизнью здесь не заплачено. Сказать по правде, руки чешутся пристроить сюда конюшню… сообразно правилам. Но не в этот раз.

– Взять бы да настроить из этого дерева домов, да поселить сюда людей. Был бы добрый город вместо злого леса, – вполголоса предложила Имоджин.

Ким пожал плечами.

– Лес это ведь не только деревья. Лес – это все вместе. Трава, земля, переплетение корней, подземная ала га… И добр он был бы только к тем, за кого плачено. На ночь мы окна закроем. И во двор без крайней необходимости лучше не выходить. Ночью – ни в коем случае. Вот. Если тебе надоест… поедем еще куда-нибудь.

Голос у него был виноватый.

– Нет, – отозвалась Имоджин из-за низенькой дверки, прорезанной в стене кухни. Там она все-таки обнаружила сюрприз, поразивший ее воображение. Еще стоя снаружи, она обратила внимание, что задней стенкой строение примыкает к холму. К. невысокой земляной груде, тут и там выступающей скальными ребрами и щедро усыпанной рыжей прошлогодней хвоей. Оказалось, что домик был не пристроен, а буквально врезан в скалу. В этой второй комнатке, как раз и оказавшейся внутри холма, стояла посредине огромная бронзовая чаша.

И широкая каменная скамья рядом. Над чашей нависали трубы из обожженной глины с бронзовыми зелеными драконами вместо кранов.

– Это что-то вместо бани, да?

Если бы отец не рассказал ей про обычаи римлян, ни за что бы не догадалась.

– Там, внутри скалы, бьет горячий источник, – пояснил Ким, заглядывая в «баню» через ее плечо. – Топить не надо.

Имоджин облизнулась. Банный обычай она любила всегда, а попробовать, вот так…

– Прямо сейчас, если хочешь, – предложил Ким, словно читая ее мысли. – Я подожду.

Ее лицо ответило – «о да!». Его рука протянулась, чтобы показать, как пользоваться краном, и столкнулась с ее рукой.

– Я там. – Ким кивнул в сторону зальчика-прихожей и ретировался с поспешностью, выдавшей с головой всю игру его воображения. Имоджин затворила за ним дверь и потратила несколько секунд, размышляя, действительно ли надо наложить щеколду. Ф-фу, ерунда какая! Она решительно заперлась и пустила воду в звонкую чашу. Среди ее вещей, прихваченных в дорогу, был секретный узелок, а в нем – шелковое платье без рукавов глубокого цвета красного вина. Под которое – эта мысль дразнила и волновала – можно вовсе ничего не надевать, и волосы к нему оставить распущенными. Вот сейчас она выйдет отсюда, разогретая, размякнув телом, постелет постель…

В самом деле, уже находясь в ванной, она обнаружила, что в доме дышится много легче, чем даже на крыльце.

Ким, оставшись в одиночестве, расшнуровал сумку с едой, вытянул оттуда кусок хлеба и яблоко и присел. Агарь всегда бранила его за страсть перекусывать на бегу, всухомятку, но, видимо, недостаток этот был из тех, что исправляется могилой. Расслабившись и позволив мыслям течь, как им хотелось, и, к слову, будучи не слишком удивлен принятым ими направлением, Ким вздрогнул и не сразу даже распознал в обрушившемся на него грохоте стук в запертую дверь. Зато он узнал голос.

– Ступай прочь, братец, – сказал он громко, подходя к двери. – Эта победа за мной, а остальное обсудим дома. Здесь ты лишний.

Наружная дверь дачи рассчитана была на уединение пары, но, как оказалось, далеко не на штурм, и распахнулась от пинка. «Третий лишний» вломился в горницу, а с ним до черта еще более лишних. Две бабы – без удивления Киммель отметил отсутствие Молль, Циклоп и Шнырь, последний явно не в своей тарелке. Все, кроме принца, выглядели измученными. Что и следовало ожидать.

– Где она? – рявкнул Олойхор.

5. …и змеи

Ким не ответил, глядя на мечи на поясах рослых мужчин. Было вопиющим нарушением неписаного кодекса Семьи, во-первых, тащить сюда посторонних, а во-вторых, входить в Голодный лес с оружием агрессии, к числу которого мечи, несомненно, причислялись. Обороняться здесь было не от кого, а напасть – только на другого такого же. Что и предосудительно, и подсудно.

Шнырь, послушный кивку господина, мигом обежач весь невеликий домик и доложился:

– Особы нет нигде. Только вот… эта дверь. Заперта, сир.

Глаза и ноздри Олойхора расширились. Ким мысленно застонал от отчаяния.

– Моей жене, – он невольно подчеркнул эти слова, – сейчас никто не нужен. Уходи. И знаешь что… выпей рассолу. После переговорим.

– Убери его с дороги, Циклоп! – гаркнул Олойхор, сам устремляясь к заветной дверке. Киммель ринулся наперерез, но против него был боец неравного ранга. Циклопу потребовалось меньше, чем вдох, чтобы схватить принца сзади за оба локтя и завернуть их вверх, вздернув Кима на импровизированной человеческой дыбе. Шипя и извиваясь от боли, Ким попытался лягнуть обидчика каблуком в колено или ударить в лицо затылком, но против королевского коннетабля это были слишком мелкие пакости. Лишь чуть прищурившись, Циклоп дернул его локти выше и впечатал его, совершенно беспомощного, лицом в бревенчатую стенку. В то же самое время Олойхор снес дверь в «ванную», оттуда донесся пронзительный женский крик, грохот переворачиваемой большой металлической чаши, следом в открытые двери выплеснулся водяной вал и появился принц, волочащий за волосы и за руки – чтобы не царапалась – совершенно нагую Имоджин.

Ким сделал для нее единственное, что только мог, – зажмурился. Остальные погрузились в короткое созерцательное молчание. На некоторое время о своих обязанностях не забывал только Циклоп Бийик. К сожалению.

Кто-то из женщин с той стороны сомкнутых век присвистнул.

– Кому, кому – только одному! – произнес насмешливый голос Дайаны. – Сии врата ведут на трон? А если взглянуть непредвзято, моя калитка выглядит в точности так же.

– А они ведь еще не… – с ноткой удивления сказала Карна, взглядом указывая на зажмуренные глаза Кима. – Ей-богу…

– Правда? – Голос Олойхора был полон непередаваемого удовлетворения. – Как это рыцарственно. Как это похоже на Кима. Ну, ты, – боль в суставах, напряженных в критической точке, после которой наступает вывих, достигла предела, – это правда? Потому что если брак не осуществлен, и это можно доказать…

– Ты выбрал неправильное место, – прохрипел его брат. – Тут ты все равно ничего мне не сделаешь.

– С тобой – нет, – весело согласился Олойхор. – А вот с ней – сколько угодно.

– Существует множество способов заставить женщину дать тебе удовольствие, – назидательно произнесла Дайана. – Включая плеть и нож.

Глаза Кима поневоле распахнулись, что вызвало заливистый хохот трех глоток, к которому присоединилось угодливое хихиканье Шныря и верноподданническое молчание исполнявшего свои приказы Циклопа. Никто, разумеется, и не собирался резать Имоджин, которая успокоилась и стояла выпрямившись.

– Ты краше всех, – сказал ей Ким поверх всех разделяющих их голов. – Я вижу только свет.

– Я тебя люблю, – ответила она и заработала пощечину.

– Ты ошибаешься, – почти ласково сказал ей Олойхор. – Именно это я и приехал тебе объяснить. Ты сделала неправильный выбор.

– До сих пор ты каждым словом подтверждаешь мою правоту.

Олойхор шумно вдохнул и выдохнул.

– Дайана! – позвал он. – Ну-ка, ты!

Из всей компании Дайана была одета и причесана тщательнее всех, и сейчас она шагнула вперед так высокомерно и лениво, словно готовилась преподать урок.

– Ким, разумеется, славное и доброе существо. Ким никогда не убьет котенка. Ким в своем присутствии никому не позволит убить котенка. Известие о смерти котенка добавит Киму седых волос. Котята этим пользуются. Котятам выгодно, что такие есть, но должны ли они любить его за это? Котята – странные существа. А женщины – еще страннее. Ким из тех, что торопятся грудью закрыть малого и беззащитного. Таких быстро и походя убивают и совершенно спокойно делают с малыми и беззащитными все то, что с ними обычно делают. Тебя унижают и даже бьют, а он… ничего не может сделать. Мы даже заставили его смотреть.

– Все, что ты считаешь лучшим, я с чувством глубокого удовлетворения оставлю тебе.

– Я – настоящая шлюха, – гордо сказала Дайана. – Я сделаю все, что велит мне мой господин. Если он желает тебя, он тебя получит, счастливая монетка. Если он пожелает твоей смерти, я вырежу тебе матку и пущу муравьев в рану.

– Вы сейчас ее будете, сир? – пискнул из-под ног Шнырь. – Как именно вы ее хотите? Орлом или решкой?

– Слышишь, ты? Я могу прямо сейчас попользовать ее со всех сторон, а потом передать дальше, по очереди.

– Готова поверить, что на пять минут это тебя займет, – ответила Имоджин, хотя последняя реплика адресовалась не ей. – А дальше что?

– Имодж! – не выдержал Ким. – Пожалуйста, прекрати. Нет никакой необходимости заслонять меня собой!

– Несчастная Молль умерла из-за тебя, – упрекнула его Дайана.

– Отравилась, – поддержал ее Олойхор, обменявшись взглядом со своей фавориткой. – Не вынесла, бедняжка, что значила для тебя так мало.

– Не верю, – отчаянно бросил Ким. – Я достаточно хорошо ее знал. Молль не отравилась из-за кого бы там ни было.

Не отводя тяжелого взгляда от Имоджин, непостижимым образом стоявшей королевой среди этого срама, Олойхор пожевал губы.

– Дайте ей что-нибудь, – наконец приказал он. – Да-да, с себя снимете, если велю. Я все еще собираюсь на ней жениться. Как только она в лицо папе с мамой скажет, что в первый раз ошибочка вышла. Независимые бабки подтвердят, что она нетронута.

– Я могла бы предложить провезти ее по городу именно в таком виде, – протянула Дайана монотонно. – Так сказать, в воспитательных целях. Но последнее слово в этом вопросе принадлежит вам, сир. Неужели вам неинтересно, на что она способна, если держать нож у его горла? Если вам так уж важна ее девственность, так у нее ведь и рот есть.

– Мне всегда было интересно, на что способна ты, – промолвил Олойхор, не обращая внимания на заявление брата, что, дескать, его горлу ничего не сделается.

Дайана притворно потупилась.

– Вы всегда можете меня испытать.

– Ладно, все! – оборвал ее Олойхор. – Берите ее и поехали. Не сидеть же тут до ночи.

– С этим – что? – в первый раз раскрыл рот Циклоп Бийик, подбородком – руки заняты! – указывая на Кима и лучше других ощушая, как непроизвольно напряглись его мышцы.

– Да что хочешь! Все равно ничего серьезного ты ему сделать не сможешь.

Изуродованное лицо Циклопа выразило вежливое недоумение. Всю жизнь то, что он делал, имело самые серьезные последствия, неудач на этом поприще он не знал.

И в ту же секунду он резко задрал правый локоть Кима к самому основанию черепа.

Левый Киму удалось спасти только потому, что от боли он развернулся таким судорожным рывком, что Циклоп не мог ни предугадать его, ни тем более предотвратить, и угодил левым плечом в стену, которая не позволила стронуть кость из сустава. Зато он сполна поплатился правым. Циклоп выпустил его и, не давая очухаться, ударом ноги свалил на пол. Начальник королевской стражи знал все человеческие болевые точки и не стеснялся использовать их самым унизительным образом. Боль вспыхнула таким ярким ослепительным шаром, что испуганный возглас Имоджин и ее рывок из сдерживающих рук лишь скользнули по краешку сознания.

– А ну-ка еще разик, – произнес совсем рядом злорадный голос Олойхора. – Потому что на нее это, похоже, действует.

«Разик» Циклопа Бийика вышиб из Кима дух и заставил лишиться сознания. Поэтому даже в распахнутую дверь он не увидел понурых лошадей – придурок, ты потащил сюда лошадей! – стоявших, широко расставив все четыре ноги, как это делают больные и ослабевшие животные.

Боль же и привела Кима в чувство. Быстрее, чем самые заботливые хлопоты. Чистым усилием воли собирая себя со струганого пола, он таки уперся взглядом в широко раскрытую дверь. Отметил про себя, что потихоньку собирается вечер.

Плечо.. «Это всего лишь боль, – ехидно сказал он сам себе. – Попробуй на себе». Уже привычно стиснув зубы, он ощупал левой рукой распухший сустав – не впервой вправлять кости, правда, не себе. В детстве редкий год обходился без вывихнутой конечности. Приготовился, что будет больнее, сжал и отрывисто дернул, вызвав в мозгу еще одну ослепительную вспышку, и вновь обнаружил себя стоящим на коленях, с лбом, упертым в бревенчатую стену. Перевел дух и снова, пошатываясь, вышел на крыльцо. Распухший сустав, бывший до того обжигающе горячим и тяжелым, словно мешок муки, теперь как будто гладили прохладные пальцы. Боль утекала, как вода, и он уже снова мог шевелить рукой. Лес честно исполнял свою часть договора. Киммель верил в легенду свято, хотя до сих пор ему не выпадало случая проверить ее на своей шкуре.

Но это значило, что договор действует и в другую сторону. Они ушли в лес, и они при лошадях. Голодный лес ни за что не упустит такую массу годной к потреблению жизненной силы. Лес сконцентрирует на группе Олойхора все помыслы… если можно назвать помыслами нити чувств, пронизывающих его весь, как целое, состоящее из бесчисленного множества частей. Впрочем, именно сейчас Киму было наплевать, как это у него называется. Лес обладал возможностью кружить. Морочил путника, водя его кругами до полной темноты, а там… те, кто вырывался отсюда, никогда уже не приходили в полный разум, а большинство пропадали начисто и навсегда. Потому что никто никогда не находил в Голодном лесу ни трупов, ни даже обглоданных костей.

Но с тем, за кого заплачено кровью, Лес не осмеливался шутить. Олойхор имеет здесь все те же привилегии, что и он сам. У них все поровну. Значит, Лес поведет их кратчайшим путем, пробуя по дороге, что можно с них взять. И если они не успеют дотемна, к жилым местам выйдет один.Олойхор. Лошади – их оставляли в лесу на привязи, пока Олойхорова кодла веселилась в защищенном домике, – падут первыми. Если только Олойхор не пожалеет своей крови, чтобы заклясть лошадей. В самом крайнем случае Ким сыграл бы именно так. Он вспомнил, как восемь лет назад тормошил цепенеющую Имоджин, заставляя ее говорить и поминать богов, под властью которых она была рождена, в надежде удержать ее, не дать ей провалиться в эту голодную черную прорву.

Он без всякого сожаления скормил бы прорве всю эту кодлу, однако даже если бы Олойхор оказался настолько беззаботен и глуп, у него все равно на руках оставалась заложница, которой Киммель ни при каком раскладе пожертвовать не мог.

Вот если бы отыскался шанс оставить Олойхора наедине с Имоджин! Почему-то казалось, что с ним одним Имоджин бы управилась. Но для того надо, чтобы она как минимум равна была ему по силе крови. А это можно устроить.

Ким уперся лбом и кулаками в стену, стараясь превозмочь застилающий глаза кровавый туман. Чувства оскорбленного мужчины вопили, требуя броситься вдогонку как можно скорее. Пешком? И нарваться при этом на Циклопа Бийика, который, даже будучи при смерти, опаснее, чем Ким когда-либо надеялся стать? Даже, допустим, если в лесу, на собственной территории удастся справиться с Циклопом Бийиком – Циклоп ведь тоже только человек? – не будет ли для Имоджин слишком поздно? А странный уговор, превращавший его самого в нечто иное – большее? – чем человек, нашептывал на ухо, что он может помочь Имоджин другим способом.

Потому что унижение и боль – прости, Имоджин! – это всего лишь унижение и боль. Одну смерть ничем не исправить. К тому же Ким уверен был, что Олойхор и сам не представляет, что ему сейчас делать и куда деть Имоджин, когда он вывезет ее из леса в людные места. И как предъявит ее королю. Как детские выходки Ойхо, так и его злодейства по-прежнему носили на себе отпечаток непродуманности. Для него было куда выгоднее – Ким мрачно усмехнулся – обосноваться в этом домике самому, вместе с его теневым двором. Потому что Олойхор – при всем уважении к царственной крови – не из тех, кто сам для себя носит воду и колет дрова.