Текст книги "Казак Евстигней"

Автор книги: Наталия Венкстерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Пугачев вытер рот рукавом рубашки, то же сделал и Ванька, и они поцеловались. Затем Пугачев и его товарищи вскочили на коней, и застучали копыта вдоль по темневшей улице.

Прошло с полчаса после отъезда Пугачева и одинокая крепость, открытая со всех сторон для правительственных войск, засыпала тревожным сном. На крепостном валу дозорные казаки прохаживались взад и вперед, чутко прислушиваясь к ночной тишине. В избе Ивана Алексеевича догорала дымная лучина, и сам комендант с открытыми глазами лежал на лавке, глядя в потолок и о чем-то сосредоточенно думая. Феня, испуганная мрачной молчаливостью мужа, бесшумно шмыгала по избе, прибирая нетронутый ужин. Во всех избах один за другим гасли тусклые огоньки. Наступала ночь, полная тяжелых снов и горьких раздумий о возможной и, быть может, близкой опасности.

В эту же самую ночь на противоположный берег Яика выехал сильный вооруженный отряд правительственных войск. Ночь покрывала густым мраком его передвижения. Как тени двигались кони, наставлялись пушки, изредка вспыхивали во мраке обнаженные сабли.

Офицеры сошли с коней и, бесшумно шагая по высокой мокрой траве, подошли к самому берегу реки. Противоположный берег поднимался перед ними, крутой и обрывистый, более неприступный, чем любой искусственный крепостной вал. Избы, лепившиеся над обрывом, как ласточкины гнезда, спали.

– Не ждут нас, голубчики, – сказал генерал. Он потер руки с выражением удовольствия. – Думали замести след на переправе, а мы противоположным бережком… да за ними, шаг за шагом.

– Вероятно, он здесь и заночует, – сказал один из офицеров.

– Надо думать… Ну, батюшка, Петр Федорович, здесь, видно, и суждено нам с тобой встретиться и завтра утром отправим мы тебя самого, если живьем нам попадешься, или твою буйную головушку самой матушке-царице.

– Подождите делить шкуру неубитого медведя, – прервал генерал размечтавшегося офицера. – Еще неизвестно, здесь ли Пугачев; он мог успеть удрать в степь, а к тому же и крепость еще не взята нами.

– За этим дело не станет.

– Да, но с этой стороны, по крайней мере со стороны реки, она неприступна. На это, по-видимому, и рассчитывают. Видите, дозорных огней нет. Значит, нет и часовых.

– Нам придется, вероятно, отъехать немного ниже по течению, как можно бесшумней переправиться через реку и подъехать со стороны крепостного вала.

Генерал ничего не ответил на предложение и о чем-то крепко задумался. Офицеры стояли вокруг него молча, ожидая его приказаний.

– Долгушин! – позвал он.

Из мрака выступила высокая костлявая фигура офицера. Весь он своими маленькими круглыми глазами, длинным, похожим на клюв, носом, сгорбленной спиной и необыкновенно длинными руками напоминал хищную птицу, не то коршуна, не то ястреба.

– Я здесь, ваше превосходительство.

– Долгушин, – сказал генерал, – как ты полагаешь, можно взобраться по этому обрыву?

Офицер усмехнулся.

– Ничего нет легче.

– Это нужно сделать совершенно бесшумно.

– Так точно, ваше превосходительство.

– Ты видишь эту избу, крайнюю, большую?

– Вижу.

– Так вот какой у меня план. Я выбираю тебя для его исполнения, так как ты лучший офицер в отряде, – извините меня, господа, но я всегда отдаю должное воинской доблести.

Долгушин слегка поклонился, склонив на бок свою птичью физиономию.

– Так вот, ты и человек десять наших солдат взбираетесь по обрыву и бесшумно, совершенно бесшумно, занимаете крайнюю избу. Если в ней будет оказано сопротивление, ты понимаешь? Нож в горло тому, кто захочет крикнуть.

– Можете быть спокойны.

– Затем ты спускаешь нам веревки. Главное – совершенно бесшумно. Вы понимаете, господа, что нападение на крепость изнутри, там, где его меньше всего ожидают, застанет их врасплох.

– Очень рискованно, – сказал кто-то из офицеров.

– Знаю-с, знаю-с, что рискованно, господин храбрый офицер, – вскипел генерал, – оттого и не предлагаю вам лично принять участие в выполнении задачи.

Офицер стушевался.

– Тем временем, – сказал генерал, – другая часть отряда переправляется ниже через реку и подъезжает к крепостному валу. Вы меня поняли? Таким образом нападение на крепость произойдет сразу с двух сторон.

Генерал торжественно оглядел офицеров, очень довольны и своей изобретательностью.

– Ну, Долгушин, возьмете вы это на себя?

– Ручаюсь за успех, ваше превосходительство.

– Так с богом, на коней и вплавь. Ночи, к счастью, длинные, и времени хватит.

Офицеры побежали к лошадям, раздалась произнесенная шепотом команда, и молчаливые тени всадников с тихим всплеском вошли в воду.

Было уже около двух часов ночи, когда крепко спавший Евстигней проснулся.

Ему послышалось, что под самым его окном кто-то тихо и настойчиво скребется.

Он открыл глаза, приподнялся на локте и стал прислушиваться. Было так темно, что небольшое окно в его горнице только слабо выделялось, как серое пятно на стене.

Мысль о ворах ни на минуту не приходила Евстигнею в голову – он знал, что у него красть нечего, но странная необъяснимая тревога сразу охватила его, и несколько минут в темноте он слышал только громкое биение собственного сердца.

Вдруг на серое пятно окна легла тень, показавшаяся ему необычайно длинной. Две ладони уперлись в стекло и чье-то тощее лицо прильнуло к нему, вглядываясь внутрь погруженной во мрак избы.

Четко выделился во мраке контур треуголки.

Евстигней тихо вскрикнул и всплеснул руками. Его оцепененье сменилось вихрем дико несущихся в голове мыслей. Как-будто мгновенный яркий свет пролился в его сознание и ясно до очевидности представилось ему все, что происходило за окном. Он видел тень одного человека, но всем существом своим он почувствовал за ней другие тени, много теней, ползущих по береговому обрыву к его одинокой избе, много теней, вооруженных ружьями и пистолетами, несущих гибель крепости.

Спустив с лавки ноги, он просидел несколько мгновений, шепча помертвевшими губами:

– Что делать, что делать?

Затем какая-то мысль, еще неясная, но с каждым мигом делающаяся все ясней, возникла где-то в глубине его души. Он продолжал стоять все так же неподвижно; все так же неподвижно стояла за окном тень. Вдруг Евстигней вскочил, бросился одним прыжком к окну и распахнул его.

Долгушин невольно сделал шаг назад от внезапно распахнувшегося перед ним окна, но тотчас же, овладев собой, направил пистолет на дикую взлохмаченную голову, высунувшуюся к нему.

– Молчи, а то убью!

– Батюшки, родимые, – залепетал неожиданно странный хозяин избы, в голосе которого звучал какой-то необыкновенный восторг, – да хоть на месте убей, только дай на прощанье поглядеть на тебя, освободитель.

Немного оторопев, Долгушин опустил пистолет.

– Да ты кто таков?

– Здешний я, здешний, видишь – изба какая у меня, богатый был, да все разорил самозванец проклятый. Батюшка ты мой, да неужели и впрямь нашим мученьям конец пришел?

Весь извиваясь и отбивая частые и мелкие поклоны, Евстигней стоял в окне, умиленно глядя на офицера.

Там, по обрыву, он ясно разглядел с трудом карабкающиеся вверх фигуры.

– Ладно, – сказал офицер, – поможешь нам – награду получишь царскую. Веревки есть?

– Как не быть, подам сейчас.

– Нет, стой, одного никуда не пущу, еще обманешь!

– Как угодно, ваше сиятельство.

– Я совсем не сиятельство, а ты не лебези и, главное, помалкивай. Видно, насолил тебе ваш царь мужицкий.

– Уж как насолил, как насолил – и не чаяли освобождения. Все стоном стонем, а оно, глядь, как вышло, не ждано, не гадано.

К Долгушину подошел солдат.

– Прикажете связать, ваше благородие?

– Оставь. Смотри, он ошалел от радости. Пригодится нам; если таких, как он, обиженных Пугачевым, много здесь в крепости, то мы живо справимся.

– Обиженных-то? – подхватил Евстигней, который никак не мог подавить охватившей его дрожи, – да кого он здесь не обидел? Разве только воров да разбойников оживленных!

– Слышали? – сказал Долгушин торжествуя.

– В избу вошли бы, ваше благородие, – продолжал Евстигней.

– Не до того, хочешь помогать, так живо: по веревкам наших поднять надо. Вылезай сюда.

Евстигней перепрыгнул подоконник и босой и лохматый стал рядом с офицером. Ночь была еще темна, но мрак постепенно серел и медленно рассеивался. Напряженными, ужасно расширенными глазами Евстигней глядел вниз под обрыв, где творилось страшное дело. И он видел, как медленно, с усилием, бесшумно и упорно карабкались по склонам фигуры нападающих. Он видел и не мог крикнуть, не мог предупредить.

– Подъем больно крут, – проговорил солдат, почесывая затылок, – до утра не влезут.

Вдруг лицо Евстигнея озарилось довольной, почти счастливой улыбкой. Он хлопнул себя по лбу.

– Ваше превосходительство, – воскликнул он, как бы не зная от радости, как лучше величать офицера, – левей бы вам взять, подъем совсем легкий.

– Где еще? – нахмурился Долгушин. – Давно бы сказал.

– А я сейчас проведу вас, сей минуточкой. И не услышат окаянные, здесь место глухое, – соседний-то двор выморочный, пустой. Пугач перевешал всех.

Он говорил быстро-быстро, нанизывая слова, ловя разбегающиеся мысли. Долгушин подумал.

– Веди, что ли, да скорей. Светает.

Евстигней быстро бежал, шлепая по мокрой траве босыми ногами.

Долгушин и пять человек безмолвно поспешали за ним. Действительно, тропинка, довольно глухая, протоптанная позади изб, шла под гору. Видимо, лохматый мужичонка не обманывал офицеров. Долгушин повторял только одно, тревожно поглядывая на светлевшее небо:

– Скорей, скорей.

И Евстигней прибавлял шагу.

Дошли до такого места, где тропинка раздваивалась. Один путь лежал туда же, по направлению к незамеченной генералом ложбинке, другой вел к большой избе, от которой начиналась широкая улица, шедшая посреди села.

Евстигней опередил солдат шагов на пятнадцать, когда достигли поворота. Внезапно с ним произошло нечто неожиданное. Перед Долгушиным на один миг в бледном рассвете мелькнуло повернувшееся к нему лицо казака, необыкновенно бледное, страшное своей дикой решимостью. Затем Евстигней взмахнул руками, как птица перед полетом, и, издав какой-то нелепый крик, с необычайной быстротой кинулся вдоль улицы к крайней избе. Оторопевший офицер потерял несколько секунд.

– Братцы, – кричал Евстигней, – спасайся!

Загремели беспорядочные выстрелы ему вслед. Но было уже поздно. Он всем телом кинулся на дверь избы и, барабаня в нее кулаками, кричал:

– Вставай, Иван Лексеевич, енаралы пришли!

Долгушин со своими товарищами бросился было бежать, но появление разбуженных казаков в дверях изб произошло с быстротой вихря.

Началась дикая свалка. Кто-то зазвонил в колокол, кто-то бежал вдоль улицы, проскакали на неоседланных конях полураздетые люди, и в тот же миг со стороны крепостного вала раздались первые выстрелы и началась атака окружившего крепость правительственного отряда.

Но Евстигней сделал свое дело. Нападавший с тыла отряд, застигнутый врасплох отпором казаков, бросавших с обрыва камни, смутился и обратился в бегство.

Еще солнце не успело взойти из-за серых вод Яика, как атака была уже отбита.

* * *

Евстигней, раненый тремя пулями в спину, лежал у порога избы Ивана Алексеевича и медленно умирал. Он слышал выстрелы, крики, топот лошадиных копыт и вместе с тем, казалось, ничего не слышал. Он смотрел куда-то вверх и думал о чем-то своем. Его никто не беспокоил и никто не подходил к нему. Ему хотелось пить, но попросить воды было не у кого.

Когда атака затихла и солнце взошло и ласково засветило, ему стало совсем плохо.

«Так и умру один», – подумал он с покорным вздохом.

Но в это время чье-то лицо нагнулось над умирающим.

Черные глаза Ивана Алексеевича, полные еще недавно дикой отваги и ярости, смотрели на Евстигнея с непонятным ему выражением. Тут были и грусть, и ласка, и сострадание, и еще какое-то чувство, которого никто еще не выражал Евстигнею. Иван Алексеевич прошептал:

– Прощай, Евстигнеюшка, спасибо тебе, братишка.

Такие слова Евстигнею говорили первый раз в жизни, но это были и последние слова, которые он слышал.