Текст книги "Когда глаза привыкнут к темноте (Не смотри мне в глаза...)"

Автор книги: Наталия Кочелаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Часть вторая
ВАЛЕРИЯ

ГЛАВА 1

«Прохлада и тишина. Тишина и прохлада. Вот все, что я чувствую сейчас. Нет боли. Нет страха. Жгучая, едкая, как желчь, обида ушла из души. Я не вижу и не слышу, я не могу пошевелиться. Где мои руки, умевшие жарко обнимать? Ноги, легко бегавшие на свидания? Глаза, алчные до всего красивого? Слух, склоняющийся к лести? Голос, привыкший петь и шептать нежные глупости? Где я? Мне осталась только мысль – огненная искорка в прохладной серой пустоте. Что, если я умерла? Что, если это и есть смерть – безволие, бездействие, полное и окончательное «без», когда остается только живое сознание? Тогда это ужасно…»

Девушка застонала, заворочалась, и сразу двое поспешили к ней. Две женщины в белых халатах, примерно одного возраста, но различные во всем. Одна, худая, смуглая, с египетской челкой и небрежно скрученными на затылке темными волосами, смотрела на девушку глазами, полными слез. Вторая, усталая, с пережженными допотопной химической завивкой кудряшками, с натруженными руками и лицом, на котором пролегли уже «складки горя» – глубокие борозды от носа к углам рта, – смотрела профессионально: с равнодушным сочувствием.

– Да вы сядьте. Это она в забытьи. Теперь уж все хорошо будет, доктор Анатольев так сказал, а он знает. Садитесь. Как вас по имени-отчеству?

– Марина меня зовут, – сглотнув комок в горле, ответила «египтянка».

– Так и прикажете называть? А я Нина. Вот и хорошо, вот и познакомились. Накапать валерьянки?

– Нет. Да. Пожалуйста, накапайте.

Тихо звякнули пузырьки.

– И запейте, Мариночка. Вот так. Не нужно так переживать. Нужно молиться. Вы верующая?

Марина искоса взглянула на собеседницу и вдруг невесело рассмеялась, показав мелкие зубы и бледные десны.

– Отвлечь меня пытаетесь? Зачем, Нина?

– Затем, чтобы вы своим мандражом девочку не нервировали. Думаете, она этого не чувствует? Чувствует и беспокоится. А беспокойство ей сейчас может только повредить…

– Я не знаю… Не могу вам точно сказать. Пошатнулась моя вера.

– Вот это жаль, – спокойно ответила Нина.

– Глядя на вас – да, об этом можно пожалеть.

– На меня? Отчего же?

– Вы такая спокойная, уверенная… А ведь у вас нелегкая работа и в жизни, наверное, было много испытаний…

– Работа как работа. Уверенность… Испытания как раз и дают нам уверенность. То, что нас не убивает, делает нас сильнее, слышали такие слова? Не знаю, кто сказал, но умный был человек. Спокойствия же во мне ни на грош нет, все жилочки так и трясутся. Ваша девочка в безопасности, выздоровеет она, все у нее в жизни сладится. И шрамы заживут, и ребеночка еще родит… А вот у меня сын пьет – горе так горе!

– Это… Действительно… – пробормотала Марина, придвигаясь поближе к собеседнице.

– Свадьба у него расстроилась с одной девушкой. Год назад тому было, он уж и кольца купил, и к свадьбе все…

А она другого нашла. Красавица была, врать не буду, хоть и сломала нам жизнь. Ухватился он только за голову и сказал: «Мама-мама, как я жить-то буду?» – «Ничего, – говорю, – сына, проживем, еще не такая у тебя будет». В тот день он впервые и напился – вино-то для свадьбы куплено было! Да так с той поры и не просох. Пошел каждый день зашибать. Другие как-то не так пьют!

– А отец его? Тоже пил?

– Нет, Витенька не пил, капли в рот не брал. Его, Витеньку, на заводе трубой убило, оболтус-то мой пенсию за него до сих пор получал. Сама не знаю, откуда в нем такое пристрастие. За год и ум, и силу, и здоровье пропил. Лечила его, по всем врачам таскала, даже бабку нашла! Они в один голос: «Не хочет ваш сын лечиться, не хочет бросить пить! А надо, чтоб хотел!» Вот так и мыкаемся с ним. Последнее время вроде получше стал. Даже работу нашел – сторожит чего-то по ночам, через двое суток на третьи. Сейчас уж, наверное, пришел, спать завалился…

– Может, наладится.

– Дай-то Бог!

Девушка на кровати снова зашевелилась, плечи ее свела болезненная судорога, покачнулась и стала крениться капельница рядом с кроватью. Медсестра Нина кинулась к больной, ухватила прозрачную трубочку системы – и застыла, встретившись с больной глазами. Да, глаза ее были открыты. Там, на дне расширенных зрачков, она увидела свое отражение, далекую маленькую Нину, парящую, кажется, в невесомости, в гулком вакууме, в безжизненном и равнодушном космосе…

– Позвоните домой, – сказала девушка ровно-отстраненным, слишком громким голосом, как, бывает, говорят спящие. – Ваш сын включил газ и лег спать. Он может погибнуть. Звоните, чего вы ждете?

Космические глаза закрылись, и наступила тишина. Не гудела между рамами обалдевшая от тепла весенняя муха, не переговаривались санитарки в коридоре, не чирикали воробьи во дворе. Тихо стало, как бывает в мире перед войной, перед поветрием моровым, перед большой бедой. И только ровное, спящее дыхание забинтованной девушки слышалось в палате. Женщины переглянулись.

– Я оставлю вас на минутку, – смятенно пробормотала Нина. – Мне и вправду нужно позвонить. У нас нет телефона, но я соседям… У них, то есть у нее, у соседки, и ключи от квартиры. Пойдет, посмотрит… – Последние слова она шептала уже на бегу.

Гудки, гудки… Иногда случается, что говорящие начинают или заканчивают разговор именно с ними, короткими, длинными, непрерывными. Они хорошо умеют слушать, а порой и сообщают что-то важное, не случайно же их тональность меняется в зависимости от звонка: кому посылаешь связующий сигнал, зачем. Вот и Нина Петровна теперь готова была кричать протяжному «ту-у, ту-у, ту-у» о бедовом своем сыне, спрашивать о нем снова и снова: неужели правда?

– Да. – Обычное «да» на том конце провода. Как ответ, как неумолимое утверждение, как приговор.

– Надь, это я. Ты вот что, глянь, ради бога, что там мой Сережа… Я, кажется, газ оставила включенным, а Сергей, он мог заснуть или не заметить… Пожалуйста, посмотри… Ключи-то у тебя?.. Хорошо, ладно, через три минуты… да, перезвоню.

Марина не плакала больше. Она испуганно касалась бинтов, скрывающих тело девушки, и отдергивала пальцы, словно бинты были раскаленными. «Хорошо, наверное, что ты заговорила, Лерочка. Но почему так неожиданно и таким странным голосом? Точно это и не ты сказала… Конечно, реакции могут быть самые непредсказуемые, но все должно обойтись. Вот и доктор этот, Афанасьев, что ли, нет, Анатольев, нас обнадеживает. Удар, говорят, был страшной силы… Чудом осталась жива… Лерочка, бедненькая! Что я матери-то твоей скажу, ежели что? А денек-то какой! Я чувствую, что ты меня слышишь. Самое время очнуться тебе! Дай мне только знать, и я…» В это мгновение в палату вихрем внеслась медсестра Нина. Она бросила полубезумный взгляд на больную, потом попыталась что-то сказать Марине:

– Она, она… Правда включил.

– Кого, кто включил? – Марина не сразу сообразила, в чем дело. – Что с вами, Нина?

И всего-то ее не было несколько минут, или часов, или июньских пасмурных дней, но она вернулась другим человеком. Ее лицо уже не было лицом спокойной, усталой женщины, в нем не осталось ни капли равнодушного участия, фирменного выражения бывалой медицинской сестры. Что-то в нем дрожало, вибрировали неведомые жилки, под тонкой, бледной кожей переливались темно-розовые пятна, а бледные губы шептали:

– Что же это, Господи… Что же это… Он заснул, поставил чайник и заснул. Надя, соседка, входит, а он спит, храпит на всю квартиру, а чайник на плите выкипел и газ вовсю сифонит. Ах ты, Господи, у меня и окна-то с зимы заклеенные, газом пахнет, аж глаза дерет… Откуда же она знала? Откуда она знала?

Откуда она знала, эта девочка? Она, которая не знала даже тех элементарных вещей, какие стоит знать девице, перешагнувшей порог двадцатилетия? В частности, она, казалось, не знала, что от любви мужчины и женщины могут появиться дети. Не знала, что мужчины порой воспринимают неожиданное отцовство без восторга. Не знала, что терпение, дипломатичность и аккуратная лесть – главное оружие женщины в борьбе за светлое будущее.

На решающее свидание она шла спокойно. Это было блаженное спокойствие неведения. С Максом она встречалась уже год, он работал продавцом-консультантом в магазине компьютерной техники, был в меру хорош собой, не глуп, временами очень ласков. Лера уже познакомилась с его родителями, правда, дело обошлось одним-единствен-ным визитом, и мать Макса, дама в шелковом халате, расписанном черными камышами и желтыми тиграми, рассматривала ее, как особо крупного таракана. Не особо гладко прошло, но все же определенный этап в отношениях!

Свидания с Максом проходили по более или менее одинаковому графику: развлечения (кино, боулинг, танцы в клубе), ужин, уютненькая квартира Макса и любовь. Позволенная («нам по двадцать, мы взрослые, самостоятельные люди»), одобряемая («у меня целый год постоянный партнер»), гигиеничная («давай зайдем в аптеку, у меня кончились эти штучки»). Подруги Леры (и друзья Макса) только дивились этому прочному союзу, никто из них не встречался с кем-то целый год. Они, наверное, поженятся, ведь так? Не сразу, никто не женится так рано. Потом, попозже. А мы на свадьбе гульнем!

Вот один из друзей Макса и пригласил будущих молодоженов к себе на дачу, имея при этом весьма невинную цель – отметить майские праздники со своей новой подружкой, но не торчать с ней круглые сутки наедине. Получилось все как нельзя лучше. Май выдался очень теплым и тихим. Остановились ветра, пьяняще сгустились цвета и запахи. Над яростной зеленью осокорей и разноталов дымились рои мошки, повторяя очертания ветвей и крон. По ночам в душных объятиях сирени захлебывались соловьи, им подтягивали вечные их музыкальные сопроводители лягушки с какого-нибудь там ближайшего пруда, ритмично скрипели узкие кровати с пружинными сетками. А днем была баня и шашлыки, песни и танцы, и выпито было немало вкусного, кисловато-терпкого вина. Ну, и они с Максом забылись. Потеряли бдительность. Расслабились. Утром еще было не поздно принять кой-какие меры, но праздники-то продолжаются, неловко ломать компанию, скучно тащиться в переполненной электричке в Питер, «в лом» искать аптеку.

– А, пронесет! – сказала Лера самой себе, а Макс и не проявлял особого беспокойства, словно наверняка знал, что пронесет.

Не пронесло. В начале июня легкая тревога и тошнота заставили Леру купить тест. Очень смешная штука, узкая полоска картона. И вот от этой полосочки зависит вся дальнейшая Лерина жизнь? Это от нее зависит, будет девочка и дальше встречаться с мальчиком, целоваться с ним в кино и прыгать в клубах ночи напролет, или эти девочка и мальчик станут молодыми мамой и папой, о клубах и кинопремьерах придется забыть и проводить ночи в бдениях у детской кроватки?

После всех необходимых манипуляций полоска неумолимо указала на второй вариант развития событий. Итак, свершилось. Эх-х, вы, залетные!

Мысль избавиться от ребенка Лере в голову не приходила. Времена сексуальной революции, а с ней душераздирающих беременностей и надрывных абортов прошли, так она думала. У нее будет ребенок от серьезного, самостоятельного человека, с которым ее связывают долгие, искренние отношения. Почему бы малышу не появиться на свет при полном комплекте любящих родителей, к тому же расписанных в установленном порядке? Конечно, они с Максом пока не обсуждали перспективы выслушать вдвоем шедевр композитора Мендельсона. Но…

Тут мысль обрывалась. Обрывалась и запускалась снова, нудела одну и ту же несложную шарманочную мелодийку. Хорошо, что сегодня не ее смена работать… Что б она наработала, что бы нажжужала в эфир «дорогим радиослушателям» их любимый диджей Лера Нова, в миру – Валерия Новицкая? Охо-хо, грехи наши тяжкие!

Она встряхнулась только около полудня, встала с дивана, позвонила Максу и назначила свидание. Тот радостно согласился, предложил посидеть где-нибудь в кафе, потом поехать к нему смотреть новые фильмы. Пока Макс со знанием дела перечислял произведения киноиндустрии, Лера тихонько усмехалась. Ей-то было понятно, что после разговора в кафе никакого просмотра не будет. Это каким же киноманом надо быть, чтобы не начать обсуждать совместное светлое будущее, а упереться в экран? Ее Макс не таков, он человек серьезный, основательный, захочет рассмотреть все детали – от свадебного путешествия до, быть может, рождения второго, запланированного ребенка. Жилплощадь им позволяет… Разговор затянется за полночь, легкий ветерок будет колыхать занавески и пламя свечи, темное вино в бокалах… Ах нет, у Леры свежевыжатый сок. Макс держит в объятиях не просто возлюбленную, но мать своего будущего ребенка…

Красота. К такой идиллии надо основательно подготовиться. Угнездившаяся в ее теле новая жизнь уже диктовала свои правила – так, например, Леру перестали слушаться волосы. Тщательно уложенные феном пряди через три минуты теряли свой блеск и уныло повисали. Что-то неладное происходило и с макияжем. Например, тушь совершенно не держалось на ресницах, осыпалась вниз, придавая Лере сходство с пандой. С неухоженной и неряшливой пандой. Все эти детали следовало учесть и выглядеть на все сто… Нет, на сто пятьдесят!

В груди у нее словно кто-то жонглировал мячиками, сердце дрожало, то подкатывало к горлу, то прихватывало желудок. Охо-хо, глупость девичья! Уверена ведь была в благополучном исходе, так что ж еще? Тщательно выбрала одежду – открытый топ, белую юбку, бинтовала атласными ленточками босоножек стройные щиколотки. Мама говорила: у нее, когда носила Леру, так опухали ноги, что голенища сапог пришлось разрезать и подвязывать веревочками… «Неужели и у меня так будет? Не дай Боже!» Блеск на губы, каплю духов от японского волшебника Мияки – Макс подарил! Все, пора.

Она вышла из дому слишком рано и тут же пожурила себя за это. Приходить на место встречи первой – фи! Ничего, погуляет часок, заглянет в пару магазинов. Погода, надо сказать, к прогулкам располагала мало, ватное одеяло духоты накрыло город на Неве с раннего утра. Осталось положиться на кондиционированную прохладу магазинчиков, тем более что Лера наметила себе цель. По дороге попадется лавка со всякими оккультными заморочками, а Макс, как известно, от них без ума. Ароматические свечки, статуэтки пузатенького Будды, замысловатые обереги, звенящие трубочки и прочий колониальный хлам. Лера купит для него там подарок. Это будет изящный жест.

В магазине с глубокомысленным названием «Знание» кондиционера не было. Там царил полумрак, вдоль полок двигались бесплотные тени завсегдатаев. Молодые люди – лысые или с длинными волосами, экзальтированные пожилые леди, неухоженные бледные девицы. Многие задевали головой подвешенные к потолку ветерки, и тогда те жалобно звенели. От духоты Лере подурнело, она уже с трудом соображала и думала только о том, что с таким старанием уложенные пряди сейчас намокнут, прилипнут к черепу, вот будет красота! Впрочем, макияж тоже долго не продержится, надо срочно выбирать что-то и уматывать!

– Что-то определенное ищете?

Человек, задавший этот вопрос, обращался именно к Лере и, судя по наличию беджа, принадлежал к числу здешних служителей. Их так и хотелось называть – служителями, а не продавцами. Продавцы работают в бутиках и гастрономах, а персонал магазинчиков типа «Знания» явно полагал себя жрецами какого-то древнего и могучего культа. Лера много повидала таких местечек, Макс таскал ее то в поисках тапочек из каннабиса, то за особым чаем… Приказчики «Знаний» имели одинаковый таинственный свет в глазах, были одинаково причудливо одеты и утыканы побрякушками, одинаково не говорили, а вещали. Этот был не таков, и речью, и лицом производил впечатление абсолютно вменяемого человека. Может, самые неадекватные из них именно так и выглядят?

– Я ищу подарок, – доходчиво пояснила Лера.

– Оригинальный? Необычный?

Дурацкий все же вопрос. Интересно, что считается «необычным» в магазинчике такого типа?

– Именно…

– У меня есть то, что вы ищете, – скромно заверил ее продавец. – Вот! – И вынул из-за спины предмет непонятного назначения.

При ближайшем рассмотрении предмет оказался высушенной тыквой-горлянкой размером с небольшой кабачок. По темной поверхности шли терракотовые узоры, кельтский какой-то орнамент. Довольно красивый.

– Что это? – поинтересовалась Лера. – Тыква?

– Старинный ирландский инструмент! – не обидевшись, сообщил продавец. – Посох дождя!

Он с особым каким-то вывертом кисти потряс тыкву. Она была, как и следовало ожидать, полой, и находившиеся в ней семена, или что там еще, посыпались с легким шорохом, действительно напоминающим шорох дождя. Встряхнул посильней – и дождь превратился в ливень, и послышались далекие раскаты грома. Лера даже головой завертела. Неужели там, за затененными окнами, собралась гроза?

– Использовался для вызывания дождя и как музыкальный инструмент, – пояснил продавец. – Ну как?

– В Ирландии, по-моему, и так все время дожди, – сказала Лера.

– Вот! Значит, помогает! – приободрился продавец.

– Я его возьму.

– Пройдемте в кассу!

Обрадованный продавец, потрясая посохом, понесся к началу зала, а Лера потащилась за ним, соображая, что дождя нынче не миновать. У кассы она пришла в себя – высушенная тыква стоила столько, что в старину обошлась бы ирландской деревне в годовой урожай картофеля. Но отступать было поздно. Пожилая кассирша (в павлово-посадском платке на плечах, и это в такую-то духотищу!) пробила чек, продавец зачем-то начал устраивать посох дождя в оберточную бумагу. В бумаге древний инструмент лежать не хотел, выкатывался. Лера от нечего делать глазела по сторонам и снова обратила внимание на бедж, пришпиленный к тощей груди продавца.

«Ангел» – было на нем написано. Вот так, просто. На груди у павлово-посадской кассирши тоже был бедж, прямо на платке. Но там было написано не «суккуб» или там «гарпия», а просто «Ксения».

– Это меня так зовут, – любезно просвятил ее продавец, уже справившийся с посохом. – Ангел. Отец родом из Болгарии. По-моему, меня ради имени сюда и взяли. Разве я похож на ангела?

Нет, он не был похож. Худой, носатый. Черные вьющиеся волосы стрижены коротко, виски уже поредели. На цыганского барона похож, это да.

– Не знаю, я их никогда не видела, – призналась Лера, запихивая посох дождя в сумочку. – До свидания.

– Приходите к нам еще.

Она вышла на раскаленную, тяжело дышащую улицу, осилила пару шагов и зачем-то оглянулась. Сквозь затененное стекло Лера отчетливо увидела лица Ангела и Ксении. Приклеившись к окну, они глазели прямо на нее, и лица у них были внимательно-напряженные.

Как будто она шла по тонкому канату, а внизу зияла пропасть.

ГЛАВА 2

– Это не входило в мои планы.

– И в мои тоже, – охотно согласилась Лера.

Макс занял «их» столик – у самого окна, народу в кафе было пока немного, звучала неназойливая музыка, йогурто-вый десерт был вкусным, сок холодным, что еще для счастья надо? А надо, чтобы любимый человек не делал таких удивленных глаз и не пускался в рассуждения о том, что, дескать, «я еще юнец, мальчик, ребенок, мне своего заводить неохота». Кофейную чашечку он держал, оттопырив мизинец, покачивал ногой в остроносом ботинке, смотрел не на Валерию, а в окно.

– И в мои планы не входило, – повторила Лера. – Мне карьеру надо делать. Знаешь, я еще хотела заняться музыкой. Ты, может, скажешь, что это глупо, но помнишь, я…

– Вот и хорошо, значит, мы обо всем договорились. Сейчас дождь кончится, дойдем до банкомата…

– Дождь?

Действительно, начался дождь, по чистому стеклу струились потоки воды, на улице кто-то взвизгивал и раскатисто хохотал. Маленький зал кафе стал наполняться промокшими посетителями и, казалось, расширился от взволнованных речей и запаха озона.

– Да, дождь. Надо же, действует.

– Что действует? – поинтересовался Макс, а ответа не услышал.

Напротив, Лера сама задала ему вопрос:

– А зачем к банкомату?

– Ну-у, я так понял, тебе деньги нужны. На это… Ты понимаешь.

Лера потрясла головой. Перед глазами стало темновато, и тихий отзвук падающих капель больно отдавался в черепной коробке.

– На что – на это? Макс… Ты не собираешься на мне жениться?

Макс только головой покрутил.

– Лер, ты чего? Я слышал, что от этого женщины глупеют, но не так же сразу! Мы с тобой говорили о браке?

– Не помню…

– Я помню. Не говорили. Пойми, ведь в нашем возрасте глупо что-то решать насовсем. Если б у нас с тобой получилось дальше, поженились бы. Нет так нет – разбежались. Но жениться сейчас, и сразу ребенка? Лерчик, ты же разумная девушка! Хочешь, чтоб я себя заживо похоронил? Да вспомни, мы с тобой путешествовать мечтали, автостопом! Как раз летом собирались, ну?

– Ну, ну. Не нукай, не запряг, – неожиданно для себя сказала Валерия. – Значит, жениться ты не собираешься.

– Не собирался. Но теперь, конечно, другое дело. Если ты хочешь этого – выходи за меня замуж. Только ребенок нам пока не нужен.

Лера засмеялась – сухо, принужденно:

– Какой тогда смысл?

– То есть как? Ты… Ты что, не любишь меня?

Она помотала головой – нет. И покачала ею – да. Она не знала, как ответить на этот вопрос. Ее полудетская, полуженская душа оказалась ввергнута в темную бездну вечного инстинкта. Сохранить потомство, спрятавшись от самца. От своего самца, который тем не менее может убить ребенка.

– Теперь уже не знаю…

– Вот только не надо! Не надо устраивать эту старую, как мир, драму! Москва слезам не верит, блин! Я сволочь, а она ангел во плоти! Я в дерьме, она в белом платье! Я…

Под это перечисление Лера встала, нашарила на соседнем стуле свою сумку и направилась к выходу.

– Да погоди ты! Тебе деньги нужны, нет? Хоть подожди, когда дождь кончится!

Она уходит, уходит невозвратно. «Лера, Валерия, что ж ты такая дурочка? Зачем тебе понадобилось это скопище клеток, этот крошечный зародыш, эта нелепая случайность? Зачем ты хочешь похоронить все наши мечты под комодообразным животом, потом под грудой использованных памперсов? Тебе это надо? А как же море, как же дальние страны, прыжки с парашютом и горные лыжи? Ты хотела петь, хотела снять свой клип – дурацкая затея, но такая забавная… Ну что ж, хороша ты была, моя Лера – тонкая, глазастая, веселая и задумчивая одновременно… Загорелые ножки ступают твердо, худенькая спина с острыми крылышками лопаток выражает независимость… Уходишь? Прощай».

От Макса не укрылось, что Лера замедлила шаг.

– Остынешь, возвращайся, возьми денег. Ты же не собираешься?.. Это глупо! – крикнул он ей в спину с независимо приподнятыми крылышками лопаток.

На улице Лера все же разревелась. Хорошо плакать, когда дождь! Соленая вода мешается с пресной. Конечно, Макс прав. Она жалкая трусиха. Она ни за что не решится оставить маленького. В двадцать лет, без мужа, не сделав карьеры… С другой стороны, она тоже не сиротка Марыся. У нее есть мама! Правда, она живет далеко, но деньги присылает исправно. Есть верная наперсница, соседка Марина. Она кинется на помощь – всегда. Есть малопригодное музыкальное образование, есть квартира, есть работа…

Лера вновь замедлила шаг перед светофором и только тогда ощутила, что промерзла до костей, что неожиданно холодный дождь продолжает струиться по телу. Ничего, сейчас в метро, потом домой, в теплую ванну, выпить чаю…

Это было последней мыслью. А последнее, что видела Лера, падая на мокрый асфальт, скручиваясь в комок от невыносимой боли, опалившей словно все нервы разом, – красно-синюю вспышку. Совсем близко, у правого виска.

– Кардиограмма нормальная, ожоги незначительные. Вот эти древовидные красные линии, так называемые «фигуры молнии» произошли от мелких кровоизлияний поверхностных сосудов кожи. Они пройдут. Впрочем… Быть может, вам стоит допросить вашего лечащего врача? Я, видите ли, психиатр, и могу быть не вполне компетентен.

Срывающийся голос Марины:

– Мне кажется, от меня многое скрывают. Вы, наверное, не можете лгать, у вас глаза ясные…

– Увы, прекрасно могу. Извините, мне нужно побеседовать с Валерией. Вы позволите?

– Да-да, конечно.

Марина на цыпочках вышла из палаты и прикрыла дверь. Лера сразу же открыла глаза. Так вот вы какие, психиатры! А ничего, симпатяга. Сколько же ему лет? Полтинник, не больше. Темно-русые волосы хорошо подстрижены, в них заметна седина, но улыбка молодая. Глаза не то синие, не то голубые и очень ясные, это Марина верно заметила. Сам коренастый, невысокий, курносый. Чуть-чуть похож на актера Галкина, который в нежном детстве Гекльберри Финна играл, а теперь дальнобойщик и в рекламе снимается.

– Вот и наша спящая красавица проснулась, даже целовать не пришлось! – превозгласил он так, словно Лери-но пробуждение было для него невесть каким счастьем.

– А собирались? Целовать-то?

– Конечно! Незнакомые люди не целуются, так что меня зовут Олег Петрович. Твое имя я знаю. Только сначала, как положено, поговорим по душам.

– Психиатры всем предлагают поговорить по душам, – неловко сострила Лера.

– А ты, оказывается, давно не спишь. Кстати, что, есть опыт общения с психиатрами?

– Нет.

– Отлично, я на новенького. Валерия, у нас тут такое дело. Ты помнишь, как пришла в себя и тут с твоей мамой была такая женщина, медсестра, Нина Петровна?

– Медсестра…

Лера наморщила лоб. Что-то брезжило, связанное с медсестрой, что-то неприятное и беспокойное…

– Да, помню. Они говорили с Мариной, потом она ушла куда-то звонить, а когда вернулась, сказала, что ее сын едва не погиб, потому что поставил чайник и лег спать, а вода залила огонь. Она плакала.

Олег Петрович слушал внимательно, кивал, но глядел куда-то в сторону, словно намеренно избегая Лериного взгляда.

– Ты зовешь маму по имени?

– Марина мне не мама. Моя мама живет за границей. Но она очень близкий для меня человек.

– Ясно. Вернемся…

– Да. Этот разговор был, кажется, вчера.

– Позавчера, Лерочка. Не важно. Вам дают сейчас такие лекарства, что вы могли и пропустить сутки-другие. Но дело в том, что вы не хотели просыпаться. Не хотели просыпаться, когда я к вам подошел. Ведь так?

Лера пожала плечами. Быть может, психиатр Олег Петрович и прав. Она побывала в серой пустоте, в нежной прохладе, что ей делать в этом мире? Насколько слаще было бы все время спать… спать… спать…

– Валерия, не засыпайте, нам еще целоваться!

– Ой, извините. Я нечаянно.

– Скажите мне, Лерочка… Вы переживаете из-за ребенка? Ребенка, которого вы потеряли?

Вопрос насторожил Леру. Психиатры, на ее взгляд, не должны были задавать таких человеческих вопросов, а в беседе с пациентами орудовать исключительно разноцветными тестами Люшера.

– Нет, – сказала она искренне. – Я не переживаю. Я не знала толком, хочу ли стать мамой, готова ли к этому. Ужасно звучит, понимаю.

– Не нужно оправдываться, ничего тут ужасного нет. Это ваша жизнь и ваше право.

– А в чем дело-то? – наконец поинтересовалась Лера. – Я что, непременно должна спятить в результате удара молнией? Я помню, как меня зовут, кто наш президент и какой сейчас год, и я не выучила четырнадцати языков, насколько могу судить!

Он только кивнул. Их взгляды встретились. Синие-синие были его глаза, и на дне их жил прозрачный, голубой свет, плескался, воронкой затягивал. Во рту у Леры вдруг стало сухо и горячо, словно ваты туда понапихали, веки резануло болью… Она ахнула и зажмурилась.

– Что?

– Ничего.

– Валерия… Вы же что-то увидели сейчас, да?

– Не увидела, нет. Это не зрение.

– То есть не зрительный образ?

– Да. Не зрительный. Просто я кое-что сейчас знаю.

– Обо мне?

– Да. Не смотрите мне в глаза, хорошо?

– Не буду.

Лера открыла глаза – Олег Петрович сидел на краю кровати, смотрел куда-то в угол.

– Что вы узнали?

– Я не сумасшедшая.

– Догадываюсь. Так что?

– У вас ведь неприятности, да?

– Есть немного, Лерочка.

– Вам нужно обратиться к адвокату Хотулину. Знаете такого?

– Кто ж его не знает. Он в некотором роде знаменитость. Слышали о нем раньше?

– Не помню. Как-то не интересовалась.

– Ну и?..

– Он выиграет ваш процесс. Стопудово.

Олег Петрович хмыкнул.

– Стопудово? Оригинально.

– Значит – наверняка.

– Я понял. Валерия, пусть наш разговор останется в тайне, хорошо? И еще одна просьба… Слухи уже ползут. Вы сами-то понимаете, что произошло?

Лера понимала. Она прекрасно понимала, но пока не знала, как ей жить с этим новым, что поселилось в потайных глубинах ее мозга. С той самой секунды, как огорошила она своим предсказанием медсестру Нину, сознание не покидало ее. Пришла пора посмотреть фактам в лицо.

– Из-за удара молнии я получила сверхспособность. Могу узнавать будущее, глядя людям в глаза. Такое же произошло с Вангой. У бабушки есть книга про Вангу, она без ума от нее, я читала. Ну что, доктор, медицина это в силах объяснить?

– Вполне, – кивнул Олег Петрович. – Популярно это можно объяснить так: электрический разряд высокой мощности вызвал активизацию тех мозговых центров, которые отвечают за логику.

– Или за интуицию?

– Валерия, таких центров нет. Интуиция – та же логика. Вы услышали в забытьи, что у медсестры сильно пьет сын, что она боится за него. И мое имя вы, скорее всего, слышали. И знаете, что адвокат Хотулин велик и славен… Другого объяснения у меня нет. Взгляд в глаза – всего лишь толчок. Вы плачете?

Мелкой, противной дрожью затряслись плечи, и рот некрасиво поехал вбок, удержать его не было никакой возможности.

– Подождите, подождите, не плачьте. Хотите воды?

– Не хочу! – крикнула Лера и, внезапно для себя, потянулась, ухватила Олега Петровича за лацканы халата и припала лицом к его плечу. Халат вкусно пах чистотой, плечо было большое и плотное, в такие только плакать! Обладатель же его явно был огорошен выступлением необычной пациентки, потому замер и сидел не двигаясь. Только через две минуты смачных рыданий Лера ощутила на своей спине осторожное прикосновение.

– Ну-ну, успокойтесь. Дать платок? С чего такой напор? Вам крупно повезло, вы остались живы. И здоровы, если не считать этой курской магнитной аномалии.

– А что мне делать? – поинтересовалась Лера, икая и задыхаясь.

– Как – что? Жить дальше. К вам там, кстати, молодой человек пришел. Но я его обскакал в коридоре, его задержали. Юноша бледный со взором горящим.

– Почему бледный?

– Это Брюсов. Читали Брюсова? Нет? Вот видите, у вас еще многое впереди. Выйдете замуж за этого, со взором и букетом, будете вечерами вслух Брюсова читать…

– И я, взглянув ему в глаза, буду знать, когда у него любовница заведется?

– Валерия, это несерьезно! Я, например, зная о таких способностях жены, поопасился бы заводить любовницу!

Лера наконец оторвала заплаканную физиономию от плеча и недоверчиво посмотрела на Олега Петровича – смеется он или нет? Нет, серьезен. Тогда она засмеялась сама.

– То плачет, то смеется, не девушка, а перфоманс! Чему на этот раз?

– Я вам халат промочила.

– Ничего страшного, обсохнет. Хорошо, что вы без макияжа.