Текст книги "Снежные кружева (СИ)"

Автор книги: Настя Ильина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Часть 1. Мария

День сегодня выдался напряжённый. И откуда у детей появилось столько страхов к прививкам и уколам в целом? У меня руки так тряслись последний раз, когда ставила первый укол, выйдя на работу. И вот снова. Детский крик стоит в ушах, переливается таким звоном, что хочется включить что-то в наушниках на полную катушку, чтобы перебить. Запах спирта всё ещё щекочет в носу: либо им пропиталась кожа, либо… Взгляд падает на корзину с использованными шприцами, ампулами и спиртовыми салфетками, стоящую в углу около процедурной. Вот он источник этого «благоухания»…

Скрип входной двери отвлекает меня от ненужных мыслей. Я смотрю на список детей, которых должны были привести сегодня, вроде бы все уже были. Тогда кто это пришёл?

– Есть кто-нибудь? – слышу мягкий мужской голос в прихожей и поднимаюсь на ноги.

Это ещё кто? Явно не свой, я своих всех уже запомнила, да и голоса у наших мужиков другие: жёсткие, с хрипотцой.

Выхожу и замираю в дверном проёме, потому что передо мной стоит мужчина с экрана телевизора, ну или, минимум, с обложки журнала: статный весь, в кожаной куртке на меху, в тёмных джинсах и… У него голова разбита! По виску стекает кровь, поэтому меня на секунду охватывает паника. Уж не коллектор ли снова заявился к Копыловым? На всякий случай спешно приближаюсь к входной двери и запираю её на все засовы. Мне уже хватило одного раза, когда глава семейства гонял тут коллектора и разнёс мне весь медпункт.

– Простите, а вы что делаете? – осторожно спрашивает мужчина.

– Забочусь о вашей же безопасности. Вы не волнуйтесь так. Иваныч человек хороший, он быстро остынет… А вы снимайте куртку и проходите в приёмную… Вы двигаться можете?

Мужчина чуть приоткрывает рот и в изумлении смотрит то на меня, то на закрытую дверь. Я не знаю, что можно сказать ему, поэтому ухожу к себе и надеваю перчатки. Остаётся надеяться, что швы накладывать не придётся. Не люблю я это дело, да и слишком перенервничала сегодня.

– Простите, но я ничего не понимаю…

Незнакомец проходит следом за мной, присаживается на стул напротив меня и смотрит так, словно перед ним неопознанный летающий объект.

– Вам ведь Иваныч приложил? – осторожно спрашиваю я, поднимаюсь на ноги и приближаюсь к нему.

Осторожно убираю волосы с виска и внимательно осматриваю область повреждения. Выдыхаю с облегчением, потому что ничего серьёзного там нет, а значит, легко обойдёмся обеззараживающей обработкой и пластырем.

– Нет. Я в аварию попал. Колею не заметил, в общем, машину завертело, и я врезался в дерево недалеко отсюда. Понятия не имею, кто такой Иваныч, но я уже его боюсь, – отвечает незнакомец, и от его дыхания веет мятой.

Я отхожу к шкафчику с медикаментами, беру стерильный бинт и отрезаю небольшой кусок. Предпочитаю использовать его вместо ваты для промывки ран, хоть и получаю от этого нагоняй, вроде: «Маша, вата дешевле!». Беру раствор перекиси и возвращаюсь к мужчине.

– Чуть поднимите подбородок и поверните голову налево, – прошу его, и он послушно выполняет.

Были бы все такими податливыми… Так нет же! Нашим мужикам главное отметку поставить, чтобы в коровник или на поля следующий день не выходить, а рана и сама заживёт.

– У вас очень нежные руки, – произносит незнакомец, и меня обдаёт жаром.

Это к чему он сейчас решил сделать мне комплимент? Напоминаю себе о том, что врач – существо хладнокровное, нам так на практике говорили, и полностью игнорирую бабочек, которые внезапно решили выбраться из куколок и зашевелили лапками.

– Вы лучше опишите своё общее состояние. Медпункт не то место, где нужно красивыми словами разбрасываться! – говорю я и подношу бинт, пропитанный перекисью к его виску.

Мужчина даже не шипит, стойко перенося обработку. Вот это да… Я даже воодушевиться успеваю и забыть о крике детей, который приходилось слушать целый день.

– Да нормально состояние. Правда, машина встряла, надо будет кого-то просить помочь вытащить! Вы не подскажете, кто оказать помощь сможет?

– Вот Иваныча и можете попросить, раз вы не коллектор… – оживляюсь я. – В деревне только у него трактор есть.

– Я? Коллектор? Я точно не коллектор… – он принимается мотать головой, и бинтик падает.

Рефлекс срабатывает мгновенно, и в попытке поймать бинт, моя рука оказывается пойманной рукой незнакомца. Мы несколько секунд смотрим друг другу в глаза. Даже через латекс перчаток меня обжигает его прикосновения, а во рту резко становится сухо.

Часть 2. Мария

Я вытаскиваю руку и возвращаюсь к шкафу с медикаментами, пытаясь унять бешеные удары сердца в груди. Беру мазь, пластырь и возвращаюсь к пациенту.

– Я хоть и не коллектор, но заранее боюсь вашего Иваныча… Вы на столько замков от него закрылись, что я ненароком подумал, будто меня поймали в ловушку.

– Я и в ловушку? – смеюсь я. – Скажете тоже. Я вас даже усыпить хлороформом не смогу – сил не хватит. Какая тут ловушка?

– Ну, знаете ли… У нас поджарый парнишка в клубе такого здоровяка на лопатки уложил в первые секунды, так что меня вы своей комплекцией точно не удивите.

В каком клубе я решаю не спрашивать: мне до этого не должно быть дела. Кроме того, по мускулатуре, которая чётко прослеживалась даже через свитер, сразу можно было сделать вывод, что этот мужчина – спортсмен.

Осторожно приклеив пластырь к его ране, я отхожу от него на пол шага.

– Пожалуйста, посмотрите мне в глаза.

Он смотрит и улыбается.

– Вы прямо как строгая мама, которая решила устроить допрос.

– Да при чём тут строгая мама? Вы разбили голову, а значит удар был не слабый. Нужно убедиться, что у вас нет сотрясения. Голова не кружится? Покраснения глаз не вижу.

Я возвращаюсь за стол и беру документы, чтобы зафиксировать факт оказания помощи. Ну мне ведь нужно отчитываться, что перекись не пью, а бинты не использую вместо носков.

– У меня ничего не кружится… Я чувствую себя прекрасно. Я сюда, собственно, и не за помощью зашёл, хотел спросить вот, кто помочь может… С машиной.

– Иваныч. Вот только… Он с пилорамы вернётся через… – я смотрю на часы и поджимаю губы. – Часа два придётся подождать, а потом он поможет, если только не выпьет там больше, чем обычно.

– Мда… Ваши слова не внушают энтузиазма.

– Назовите ваши фамилию и имя.

Он смотрит на меня с ухмылкой на губах, словно я познакомиться тут пытаюсь.

– Печорин Григорий, – отвечает серьёзным голосом.

– Очень смешно, – вздыхаю я. – А теперь назовите, пожалуйста, настоящие…

– Ну ладно… Думал, что вы улыбнётесь, а то сидите смурная такая.

Я выдавливаю улыбку, только бы быстрее со всем этим разделаться и пойти домой. Мне ещё кашку сварить успеть нужно.

– Разин Евгений Кириллович.

Я записываю, ставлю галочки об использовании препаратов и протягиваю мужчине.

– Пожалуйста, поставьте подпись, что помощь получили и претензий не имеете.

– Не имею? – Его вопрос заставляет широко распахнуть глаза. – Ну сейчас-то не имею, а вот что будет завтра… Вдруг меня убьёт мазь, которую вы использовали?

– Боже… Это просто Ба…

– Тише! Не волнуйтесь! Я снова хотел пошутить и, видимо, получилось неудачно.

Я слышу, как дёргают дверь, а потом начинают стучать в неё кулаком. В очередной раз вздохнув, поднимаюсь на ноги и иду в прихожую. Кого принесла нелёгкая к закрытию?

Открываю все задвижки и оказываюсь в объятиях, отдающих холодом. Меня всю пробирает до мозга костей. Ну, Лёшка! Догадался тоже мне!

– Лёш! Холодно же! – ворчу я на него и передёргиваю плечами, выбравшись из объятий.

Парень стоит с раскрасневшимися щеками и улыбается, глядя на меня. Мы с ним встречаемся около шести месяцев, и всё это время он смотрит на меня с такой нежностью, что начинает казаться, словно ответить такой же любовью я не в состоянии, потому что всю себя Петьке посвящаю.

– А ты закрылась уже? Может я погреюсь, а потом мы прямо тут? По-быстрому? Я соскучился, а твой белый халат только распаляет желание! – он утыкается носом мне в волосы, а из-за спины слышится покашливание.

Я оборачиваюсь и вижу Евгения, скрестившего руки на груди. Он смотрит на нас, словно застукал за преступлением и готовится сдать властям. От такого хмуро-ехидного взгляда становится как-то не по себе.

– А что это за хрен такой? – спрашивает Лёша, резко отстраняясь от меня. – Он откуда тут вырисовался?

– За оскорбление я могу оторвать тебе язык и засунуть в одно место, – огрызается Евгений. – При даме, правда, не стану этого делать.

– Лёша, послушай, не кипятись! Ладно? Это просто пациент! Он врезался в столб и пришёл за помощью, вот и всё… – пытаюсь исправить ситуацию я, хоть и понимаю, что если он начал заводиться, то уже не остановится, пока не перекипит злость.

– За помощью пришёл, и потом вы тут на все замки закрылись? Ну, Машка, ну даёшь! Не ожидал я от тебя такого! Не ожидал! Если городской явился, то ноги перед ним надо раздвигать?

Рефлекс снова срабатывает прежде, чем успеваю всё обдумать, и по помещению эхом разносится звонкая пощёчина, прилетевшая Лёше. Парень тут же разворачивается и уходит, широко распахивая дверь, а мои глаза начинает щипать от слёз, причиной которых становится обида.

– Лёша, подожди! – кричу я вслед, стоя у открытой двери, откуда меня с головы до ног обдаёт холодом. Всё-таки мороз на улице крепкий. Новый год как-никак скоро.

Хлопок двери заставляет опомниться. Лёша всегда был ревнивым и вспыльчивым. Он отойдёт… Главное, чтобы не натворил глупостей.

– Вы не стойте на холоде! – слышу голос Евгения и перевожу взгляд на него. Он стоит рядом с дверью, видимо, он её и закрыл. – Если хотите, я догоню парня и объясню ему, что я просто приезжий, и что между мной и вами ничего нет.

– Не надо! Он остынет! – выдавливаю я улыбку. – Послушайте, мне нужно уже закрываться и домой идти… Вам следует…

– А где же я смогу несколько часов переждать Иваныча? – хмурится Евгений.

Я шумно выдыхаю и смотрю на часы. Опаздывать домой мне никак нельзя. Перевожу взгляд на мужчину.

– Так в машине и подождите! У вас что? Печка не работает? – спрашиваю я, не скрывая раздражения в голосе и думая, что я не Мать Тереза и к себе домой его точно не потащу.

За окном разносится звук разбивающегося стекла, следом за которым уши разрывает гул сирены. Евгений негромко ругается себе под нос, хватает куртку и выскакивает на улицу. Я понимаю, что без Лёшки тут не обошлось, наскоро наматываю шарф на шею, натягиваю тёплые штаны, надеваю валенки, шапку и пуховик и выбегаю на улицу. Да простит меня Наташка, ведь ей завтра с утра придётся убирать тут за мной.

Скользя по накатанной тропинке, которую тоже не помешало бы присыпать золой, я еле удерживаюсь на ногах. Подбегаю к машине, около которой стоит Евгений. Лобовое стекло разбито. Я чуть морщусь, ощущая вину за случившееся, даже ожидаю, что он начнёт кричать на меня, но Евгений оборачивается и улыбается мне.

– Теперь печка в машине мне уже не поможет… Даже не знаю – где бы мне теперь подождать Иваныча?

Мы смотрим друг другу в глаза, а мне вдруг становится жуть как не по себе, словно что-то внутри подсказывает, что я должна бежать от этого человека без оглядки. Но я тону в его взгляде, вздыхаю и киваю головой.

– Идёмте ко мне. Угощу липовым чаем. Только обещайте, что будете вести себя скромно и не станете навязываться с разговорами.

Часть 3. Евгений

– Я сама скромность, в отличие от того, кто разбил лобовое у моей ласточки. Как думаете, ему штанов хватит, чтобы рассчитаться со мной? Или придётся продавать почку?

На самом деле тачка – последнее, что меня волнует. В автосервисе всё заменят, и будет моя девочка как новая летать. А вот портить отношения с местными аборигенами всё-таки не хотелось. Мне ещё Юльку отыскать нужно. Кто поможет, если я всех против себя настрою?

Машка, именно так и называл тот худосочный великан девушку, грозно смотрит на меня, словно в сугроб закопать готова, и я понимаю, что сарказм и шутки тут не понимают… Совершенно. Нужно стать хамелеоном и влиться в их общество, чтобы стать серым и незаметным, хотя… Поздно уже, наверное, пусть и видели меня только два человека.

На самом деле её паренёк крупно попал. Я могу отправить его отрабатывать на ринге цену стекла, если захочу… И я даже успеваю задуматься о том, что это вполне себе неплохая идея для наказания гадёныша.

– Послушайте, так ведь совсем нечестно! Вы моё имя знаете, а я ваше – нет! – пытаюсь завести разговор я.

– Маша, – негромко отвечает девушка и семенит по дороге, кутаясь в шарф.

Замёрзла? У них тут, конечно, не город, но и не Аляска, где я разок был. Или я просто себе уже всё отморозил и не чувствую холод? Ухмыляюсь собственной мысли и отметаю её. Почему Юлька решила сбежать в эти трущобы? Ну что ей у нас не жилось? Тепло, комфортно и платят хорошо… Нет ведь! Сбежала.

Следуя за Машей, я окунаюсь в воспоминания событий, которые привели меня в это забытое Богом место.

– Вот знали бы, где упадём, соломки подстелили, а так… – мама вздохнула и посмотрела на меня.

Она поскользнулась около подъезда и сильно стукнулась головой. Врачи диагностировали небольшое сотрясение мозга. Мне удалось вырваться только через два дня после того, как узнал, что мама попала в больницу.

– Помру я, а ты будешь на соревнованиях своих, да? – спросила она и покосилась на цветы, которые я принёс. – Опять купил этот веник. Ну сколько я тебе раз говорила, что не люблю все эти лютики-ромашки-хризантемы? Мне больше нравятся королевские цветы: орхидеи, лилии, розы.

С чего она взяла, что эти цветы королевские, я понятия не имел… И да – я облажался. В который раз забыл, что маму хризантемами не впечатлить.

– Слушай, мам, я не нотации слушать приехал… Если хочешь сказать мне, какой я плохой, то лучше не старайся. Я занимаюсь бизнесом, который несёт мне доход. И как владелец школы бокса я обязан был поехать на соревнования своего ученика. Они проходили на международном уровне, мама. На международном!

Мама принялась дёргать нижней губой, вызывая слёзы, но на меня этот приём уже давно не действовал. Я легко мог бы развернуться и уйти… Она поняла это и решила сменить тактику своего поведения.

– Я позвала тебя не для того, чтобы отчитывать… Я упала когда, увидела отца твоего, пусть земля ему пухом служит, и испугалась, что пора и мне на покой. А есть один секрет, который я скрывала, но не могу больше. Рассказать должна. Через несколько месяцев после своего ухода приходила Юлька… Ты тогда на соревнования уехал как раз… Она плакала и говорила, что беременна, просила, передать тебе, что скоро отцом станешь. А я не передала.

У меня внутри всё резко оборвалось, как будто потерпел поражение в самом важном бою. Я уставился на маму, разрываясь между желанием в грубой форме спросить, почему я узнаю об этом только сейчас, спустя четыре года, и необходимостью не беспокоить маму лишний раз.

– Ну вот так… Не гляди на меня, как на грушу свою, или что вы там лупите… Не хотела я тебе говорить, я же не поверила ей, думала, что Юлька нагуляла пузо и денег твоих захотела, а теперь вот мысль посещает: вдруг и правда внук растёт мой где-то… Или внучка. А я и не увижусь даже перед смертью. От тебя-то внучат не дождуся уже! Столько времени в холостых ходишь, да и отбил там всё поди!

– Куда она уехала? Деревня как называлась, из которой Юлька? – спрашиваю я, перечёркивая все причитания, которые услышал от мамы до этого.

– Орловка… В семистах километрах отсюда. А ты что? Поехать туда хочешь, что ли?

– Не хочу, мам… А поеду!

Часть 4. Евгений

И вот теперь я нахожусь в этой самой Орловке. Домов тут вроде бы немного, да только если в каждый пойду стучать и спрашивать, не знают ли Юлю Никольскую, то могу нарваться на какого-нибудь неадекватного Алёшку. Решаю, что дома у Маши, за чашечкой липового чая и спрошу, где Юля живёт, если не уехала она отсюда снова. Они ведь почти ровесницы, должны быть знакомы друг с другом. Или я слишком раскатываю губы? Вдруг Юлька неправильный адрес назвала, когда домработницей к нам устраивалась?

Мы приближаемся к калитке. Маша открывает её, и та скрипит, как заунывная скрипка на последнем издыхании. Смазать бы её маслом не помешало. У меня, кажется, было в машине… За доброту ведь добротой следует платить.

Небольшой дворик завален снегом, который легко достаёт мне до пояса. Когда же он стает, если не вывозить?

– Закройте калитку, не хватало ещё, чтобы соседские собаки снег тут мне пометили, – кивает Маша и достаёт из кармана своего пуховика ключ.

Её сугробы жалко, что ли? Или боится, что запах дурной поднимется? Так ведь он всё равно в лёд превратится…

Я закрываю калитку, морщась от протяжного воя той, и поднимаюсь следом за девушкой по шатающемуся крыльцу. Эта деревня и дома, стоящие тут, нагоняют тоску. Я как будто оказался в прошлом столетии, в военное время, когда всё было серым и мрачным. Оказываюсь на небольшой веранде, и душа начинает радоваться, потому что внутри чисто и опрятно. А я ненароком подумал, что меня встретит толпа крыс и мышей… На подоконнике стоят банки с соленьями, и у меня во рту появляется стойкий привкус груздей, которые хрустят на зубах… Купить у неё, что ли, баночку?

Мария открывает ещё одну дверь и приглашает меня в дом. Она не снимает пуховик и сразу же приближается к печи. Настоящая печка! Давненько не видел её.

– Вы пока садитесь к столу, я разожгу огонь, тепло быстро станет, – кивает она в угол кухни, где стоит деревянный стул в окружении таких же табуреток.

– Не женское это дело – печку топить, Мария, – останавливаю я свою новую знакомую и приближаюсь, поймав на себе её ошеломлённый взгляд. – Позвольте спички и лучину?

Она отдаёт мне коробок вместе с щепкой и продолжает с недоумением разглядывать меня. Так и хочется сказать, что я не музейный экспонат, но я держу эти мысли при себе. Обидится ещё. А мне союзник в её лице пока очень и очень нужен.

– Вы пока ставьте чайник, я умею топить печь. Не волнуйтесь! Дом вам не разнесу.

Она улыбается уголками губ и подходит к газовой плите. Я баллоны эти бордовые уже сотню лет не видел. Такое ощущение, словно реально в музее оказался.

Открываю заслонку дымохода и принимаюсь разжигать огонь. Ещё в походах, помнится, делал всё это при помощи камней, поэтому проблем со спичками не испытываю. Уже скоро поленья начинают потрескивать, а от печи идёт такой жар, что я снимаю куртку и вешаю её на крючок около двери.

Мария наливает чай, и аромат липы проникает в носовые пазухи, витает в них, пробуждая желание поскорее сделать глоток этого напитка, пахнущего мёдом. Наверное, переел в детстве липовый мёд, раз теперь проходит такая ассоциация.

Я присаживаюсь за стол и обхватываю руками кружку. Тепло разливается по организму, согревая его, как материнские объятия. Оказывается, я всё-таки замёрз. Вот же! Главное не разболеться, а то буду встречать Новый год на больничной койке, потому что если я простываю, что случается крайне редко, то непременно попадаю в белые стены палаты…

Подношу кружку к губам и делаю глоток. Стон наслаждения, больше похожий на мычание, срывается с губ, и мне становится немного стыдно.

– Евгений, а как вы сюда попали? – спрашивает Мария.

– Ну как же? Вы забыли? Отелло разбил лобовое стекло в моей машине, и вы пригласили меня на чашечку горячего чая… Ох уж эта девичья память…

– Я не об этом, – смущённо улыбается девушка, и на её щеках появляется румянец. – И, между прочим, Лёшу вы не видели. Это мог сделать кто угодно, с вашей машиной.

– Ну да… Белки в снежки решили поиграть, – покачиваю я головой. – А если вы о том, как я забрался в эту глушь, то у меня здесь дело. И вам, Мария, возможно, удастся мне помочь.

– У меня? – глаза Маши широко распахиваются, я бы даже сказал – лезут из орбит. Она пожимает плечами и выжидающе смотрит на меня.

– Вы!.. Надеюсь на это. Я ищу девушку с фамилией Никольская.

Маша внезапно начинает кашлять, поперхнувшись чаем. Она даёт мне понять, что Юльку знает… И притом очень хорошо.

– А вам какая именно Никольская нужна? – задаёт она вопрос откашлявшись.

– Юля, – отвечаю я и вижу, как в мгновение меняется выражение лица Марии. – Что-то не так?

– Вы опоздали на четыре года, – глухо шепчет она, переводя взгляд на окно. – Юля умерла во время родов.

Я со свистом выдыхаю весь воздух, скопившийся в лёгких. Виски сдавливает тисками. Юля. Умерла. Она же молодая совсем была! Как же так? Чёрт!

Стоп! Она умерла во время родов! Значит, ребёнок всё ещё жив!

– А ребёнок? – спрашиваю я. – Что с ребёнком?

Мария принимается часто дышать и смотреть на меня перепуганными глазёнками.

Ну давай! Скажи, что он жив! Что мой сын или дочь живы!!! Ну!!!

– Что с ребёнком? – цежу я сквозь зубы, стараясь сделать интонацию твёрдой.

– Он… Он… Ребёнок… То… Он тож…

Входная дверь открывается, и мы с Марией резко оборачиваемся в её сторону.

– Машунь, Петрушка ждал не захотел больше, увидал в окошко, что ты идёшь, и к мамочке проситься начал! – произносит вошедшая с маленьким ребёнком старушка и смотрит на нас, а я на него…

На мальчика в забавной шапке-ушанке с раскрасневшимися носом и щёчками…

Часть 5. Евгений

Мальчишка внимательно глядит на меня несколько секунд, а потом переводит взгляд на Марию.

– Мама, кто это? – спрашивает он звонким голосом.

– Никто… – отвечает Маша с улыбкой, и меня берут за живое её слова.

Меня никогда раньше не называли так…

«Никто»…

Маша подходит к мальчику, присаживается рядом с ним на корточки и принимается расстёгивать шубейку и развязывать шапку. Она поднимает взгляд на бабушку, которая явно не собирается уходить и внимательно разглядывает меня, ничуть не стесняясь, что это несколько неприлично.

– Баб Даш, спасибо вам большое, что Петеньку привели. Я дальше сама. Спасибо! – улыбается Маша.

– А это что за хрен такой? – задаёт вопрос бабушка.

Спасибо! Ещё одно ласковое в мой адрес! Тут совсем не умеют по-человечески общаться? Такое чувство, будто я попал в отряд «Быдло». Неужели в деревнях все так себя ведут? Или это какая-то особенная деревня? Юлька вроде не была такой…

– Баб Даш, он Иваныча ждёт, чтобы машину его вытащил… Городской. Скоро уедет. Вы не волнуйтесь.

– Ну ладно! Пойду я! Ручейки уже по спине побежали…

Бабушка ещё раз зыркает в мою сторону, что-то шепчет себе под нос и уходит, пожелав Маше и мальчишке хорошей ночи.

За окном уже начинает темнеть, и мне тошно становится, что вот так по-идиотски примчался сюда и теперь могу уехать ни с чем. Если бы я только сразу узнал, что Юля беременна от меня. Я же думал, что она сбежала, что испугалась отношений и бросила меня.

– Ты когда уйдёс? – спрашивает у меня мальчик, выбивая из лёгких воздух.

Он подходит к столу и присаживается на то место, где сидела Маша. Ребёнок начинает щуриться, глядя на меня. Его русые волосы торчат в разные стороны – последствия снятой шапки. Я смотрю на него и понимаю то, что сразу стукнуло в голову: он Юлькина копия. Так сильно похож на свою мамочку, что остатки сомнений развеиваются – Маша ему не мать.

– Зависит от многого… Я поговорю немного с твоей мамой, если ты не против?!

– А потом починис мне глузовик? У него колесо сломалось, а мама говолит, сто его никак не сделать…

Такой забавный малый. Улыбка трогает уголки моих губ. Неужели у меня есть сын? Я смотрю на Машу, скрестившую руки на груди. Она нервничает, и мне остаётся только догадываться, что именно так огорчило её…

– Петь, давай-ка, иди в комнату, поиграй на диване. Я сейчас с дядей договорю и кашку варить поставлю.

Мальчик с грустью смотрит на меня, будто бы теряет последнюю надежду заполучить отремонтированный грузовик, но всё равно послушно выполняет требование «матери».

Он убегает в комнату, и я провожаю его взглядом. Я думаю, как теперь со всем этим быть, ведь ребёнок привык к тому, что Маша его мама. Он даже не знает, наверное, о Юльке ничего… Если я заберу его, он возненавидит меня. Но оставить не смогу.

– Вам лучше всего уйти. Если Лёша вдруг придёт… – пытается прогнать меня Мария, а я встаю на ноги и приближаюсь к ней. Указательным и средним пальцами правой руки поднимаю её голову за подбородок, вынуждая смотреть мне в глаза.

– Это мой сын, да? – задаю единственный вопрос, ответ на который желаю получить незамедлительно.

– Это мой сын! – с вызовом отвечает Мария.

И я вижу кое-что в её взгляде, что показалось мне очень знакомым, но чему я не придал значения сразу: она родственница Юли. Даже может быть сестра.

– Уходите! – принимается требовать она.

– Нет. Я никуда не уйду! Я соберу сыну грузовик, а вы сварите ему кашу, а потом мы поговорим о том, как быть дальше…

Нижняя губа Марии дёргается, несмотря на то, что девушка пытается сохранять спокойствие. Она не устраивает истерик, в отличие от своего недоделанного парня, не кричит и не плачет.

А самое главное – она не отвергает тот факт, что это мой сын…

Часть 6. Мария

Я не могу смотреть в глаза Петькиного отца и врать, что он ему неродной. Мальчик с таким восхищением говорил о том, что тоже хочет папу, как все те детки, которых показывают в мультиках и фильмах… И каждый раз сердце сжималось от мысли, что папа о нём знать ничего не желает.

Юлька говорила мне, что он отправил её куда подальше и знать больше не хочет. О сыне слушать даже не стал ничего, а теперь вот явился… Голову посещает бредовая мысль: а если бы он не прогнал сестру? Быть может, Юлька была бы жива… Она успела бы доехать до роддома, но теперь поздно думать, что было бы «если»…

Я смотрю в янтарные с тёмными вкраплениями глаза Евгения, совсем такие же как у Пети, и понимаю, что мой мир разрушится, если он отнимет сына… Я же мальчика, как родного люблю. Хоть и не вынашивала, а материнский инстинкт проснулся сразу, как увидела его. Повезло ещё, что опекунство оформить позволили… Я вздыхаю и не выдерживаю напористый взглядЕвгения. След его прикосновения к моему подбородку всё ещё горит на коже.

«А может, это твой шанс? Лёша с Петей не особо ладил, а так могла бы свою семью создать… Своего сына родить, а не над племянником носиться, как наседка», – шепчет вкрадчивый голос в голове, но я отгоняю эту мысль, чувствуя, как она оставляет неприятный осадок.

Я не хочу так… Мне не нужна семья без Пети. Слёзы начинают пощипывать глаза, подбираясь к уголкам, чтобы предательски скользнуть по щекам. Расплакаться мне не позволяет голос сына. Я оборачиваюсь и смотрю на него. Петя стоит в дверном проёме, прислонившись к косяку, и смотрит на нас с Евгением.

– Ма-а-ам, я кушать хочу! – выпячивает он нижнюю губёшку.

– Ставлю молочко на плиту, милый! Сейчас приготовлю… – принимаюсь кивать я и подхожу к газовой плите. Молоко я уже налила в небольшую кастрюльку, но газ разжечь не успела.

– Мам, а можно дяде пойти со мной и починить масынку? – Петя делает бровки домиком, и я не могу ему отказать, но кажется, что Евгений не нуждался в моём одобрении.

Он проходит мимо меня и оказывается рядом с сыном, а у меня сердце начинает работать быстрее отбойного молотка, когда вижу, как быстро им удалось найти контакт. Петя вообще закрытый ребёнок, он особо ни с кем не общается из местных, а тут так быстро сразу симпатией проникся.

Чувствует кровиночку?

И тут меня осеняет: чтобы забрать ребёнка Евгений должен сделать анализ ДНК. Он просто обязан сделать тест. Пока я законный опекун Пети, я не отдам ребёнка, а дальше мы придумаем как поступить… Может быть, сам мужчина снова откажется от идеи забрать ребёнка себе? Он ведь уже отказался, когда Юля к нему ездила…

Молоко начинает закипать, и я хватаю пачку с манкой в руки, чтобы плавно насыпать немного и получить кашу без комочков. В душе зарождается надежда на то, что я смогу отстоять права за своего сына. Потому что Петя мой сын. Это я была с ним в самые непростые времена. И я не позволю просто взять и забрать его у меня.

Часть 7. Мария

Пока я думаю, как правильнее всего поступить, каша начинает пригорать. Хорошо хоть, что реакции достаточно, чтобы сделать всё за сотую долю секунды. Я быстренько переливаю кашу в тарелку, чтобы не напиталась запахом гари, потому что иначе Петя кушать не станет, и заливаю кастрюлю водой.

Вот и додумалась…

Ох уж эти мысли, терзающие душу…

Смотрю в сторону комнаты Пети, откуда доносится смех Евгения и крик сына: – Белу на аболдаж!

Они там что пиратские игры устроили?

Ноги подрываются пойти к ним, но я удерживаю себя. Каша немного остынет, и я позову сына есть, а потом мы с его отцом поговорим, как взрослые люди, которым следует искать компромиссы.

Я слышу, как открывается входная дверь и смотрю на неё. Лёша стоит на пороге и с улыбкой разглядывает меня. Однако улыбка какая-то натянутая, фальшивая, что ли. Лёша похож на бешеного обиженного человека, и мне становится не по себе. Ещё не хватало бы, чтобы Петя стал свидетелем ссоры.

– Мань, я неправ был. Слушай, давай замнём эту ссору, а? Как-то нехорошо на душе, что вот так получилось. Ладно? Это же городской, ты бы не стала с ним! – он смотрит на мужскую обувь, стоящую на коврике, и замолкает.

Я слышу, как хрустят костяшки его пальцев. Хватаю пуховик, накидываю его на плечи, а попутно засовываю ноги в валенки.

– Выходи! – строго говорю я, и он выходит.

– Он чё у тебя щас? Ты совсем уже с ума сошла? Какого чёрта происходит, Маша? – начинает рычать Лёша, а я стараюсь не смотреть ему в глаза, чтобы не видел, как больно и обидно мне от этих претензий.

Мне и без него тошно, а теперь он ещё со своими возмущениями…

– Лёш… Всё гораздо сложнее, чем тебе кажется! Этот мужчина не совсем простой заезжий, он…

– Ну давай! Договаривай! Любовник, да?

Ярость начинает закипать внутри, как лава в жерле пробудившегося вулкана. Я бросаю на Лёшу злой взгляд и негромко цокаю языком.

– У тебя одно только на уме, что ли? Этот мужчина отец Петькин! Ясно тебе? Он за сыном приехал!

– О как! Ну тогда я прямо сейчас пойду и пожму ему руку! Молодец, что вспомнил об отцовских чувствах и о том, что ты не обязана тянуть чужого ребёнка.

– Лёша, ты дурак? – не выдерживаю я. – Ты как такое говорить можешь, вообще?

– А что я не так сказал? Ты растила чужого ребёнка!

– Это мой сын! – кричу я на него так, что даже у самой в ушах звенеть начинает.

Мышка, которая притаилась за веником, тут же выскакивает и бежит к своей норке. Ну вот. Я и животное бедное испугала. Провожаю её взглядом и отмечаю, что надо бы поменять пол, потому что такими темпами они и в доме начнут пешком ходить.

– Это не твой сын! – хватает меня за плечи Лёша и смотрит в глаза. – Поиграла в Мать Терезу и хватит. Это не твой сын! Поняла? Твой сын будет, когда мы его сделаем и родишь! Это будет твой сын! А Петька не твой… Так что радуйся, что батя нашёлся.

Я понимаю, что Лёша и не планировал в будущем налаживать с Петей контакт. Он хотел сплавить мальчика, сделать так, чтобы его в нашей семье и не было. В эту секунду мне становится очень больно. Обида начинает скрести душу, а от влюблённости, которую я испытывала к этому человеку, не остаётся и следа. Лёша убивает всё хорошее одним махом, и мне хочется наброситься и выцарапать ему глаза.