Текст книги "Тайны Петербурга"

Автор книги: Наргиз Асадова

Соавторы: Леонид Мацих
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 2. Елагин и его дворец

Ах, где найдешь веселье беззаботней,

Чем на Елагином зеленом острову?

Я. Княжнин

В самом центре Петербурга, в сквере напротив Александринского театра высится величественный памятник Екатерине II. «Северная Семирамида» снисходительно взирает на суетливую толпу на Невском. Гордая императрица, Минерва, Фелиция в роскошном царском одеянии возвышается на пьедестале, окруженная своими соратниками. Александр Суворов опирается на шпагу со всегдашней ухмылкой, кажется, готовый прокукарекать и сорвать торжественное мероприятие; князь Григорий Потемкин-Таврический, всесильный фаворит царицы, спесивый и самовлюбленный; Петр Румянцев – прославленный воин, аналитик и стратег – вглядывается в карту; Андрей Безбородко, канцлер, о коем сказано: «В князья упрыгнул из хохлов» – он из малороссийской глубинки взлетел на самый верх державного правления; возвышенный мечтатель и любитель долгих витиеватых монологов Иван Бецкой, преуспевший в риторике до такой степени, что Безбородко сказал ему однажды: «Ну полноте, батюшка Иван Иванович, нести вашу возвышенную чепуху»; флотоводцы, продолжатели задумок Великого Петра о господстве Андреевского флага на морях: победитель шведов Василий Чичагов и сокрушитель турок Алексей Орлов-Чесменский; единственная дама в окружении императрицы – Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова, которая, по словам современника, «в дополнение к своей красоте имела несчастие быть умной», склонилась над книгой; рядом с ней – Гавриил Державин зачитывает очередную оду благодарной слушательнице. Для скульптора Михаила Микешина и архитектора Матвея Чижова, создавших памятник, открытый в 1873 году, эти люди были воплощением духа Екатерининской эпохи. Любопытно отметить, что из девяти представленных фигур шестеро состояли в Братстве вольных каменщиков. А Екатерина Дашкова, «…каковая по дамскому своему состоянию в братство отнюдь допущена быть не могла», специально просила сделать для себя исключение. Она неоднократно писала об этом прошения Великому провинциальному Мастеру России Ивану Перфильевичу Елагину. Но, увы, получила отказ.

За 35 лет своего царствования Екатерина Великая по-разному относилась к масонскому ордену. Сразу после восшествия на престол она весьма благоволила к братьям, ибо некоторые из них (Никита Панин, Григорий Орлов) принимали активное участие в дворцовом перевороте 1762 года, в результате которого муж Екатерины Петр III был убит и ведомая офицерами-масонами гвардия вручила августейшей воительнице скипетр и державу.

Молодая царица хорошо понимала, что она узурпировала престол. Ей были известны разговоры, которые шли в обеих столицах: вот, мол, как начинает молодая государыня – мужа собственного не пожалела, что ж с нами-то будет?.. Начнутся, мол, ссылки, опалы, полетят головы… Дальновидная и умная Екатерина озаботилась формированием своего положительного образа. Она завела переписку с виднейшими европейскими философами, в том числе с Монтескье и «фернейским старцем» Вольтером. При ней стали издаваться газеты и журналы с разными политическими взглядами, стала допускаться газетная полемика, расцвели различные искусства и науки. В этой атмосфере вольные каменщики многократно усилили свою активность: одна за другой возникали новые ложи, причем не только в столицах, но и в других городах империи. Переводились масонские книги, приглашались из-за границы учителя и наставники. Во главе многих государственных учреждений стояли могущественные вельможи, состоявшие в братстве вольных каменщиков. Масонство стало своеобразным модным поветрием в среде российского дворянства. Екатерининская эпоха вошла в историю как золотой век российского масонства.

Однако скульптурных изображений самых известных и влиятельных масонов, подлинных властителей дум той эпохи, увы, на пьедестале нет. Им вообще нет ни одного памятника в России. Речь идет о гениальном издателе, журналисте и радетеле русского просвещения Николае Ивановиче Новикове и об объединителе масонских лож России Иване Перфильевиче Елагине.

Здесь надо сказать пару слов о том, каково было российское масонство до Екатерины. Существует множество версий о посвящении в масонство Петра I. Например, одни говорят, что царя якобы посвятил Кристофер Рен, английский архитектор и ученый, Мастер ложи «Изначальных», другие утверждают, что это сделал король Вильгельм III, но документальных подтверждений никаких нет. При Петре в России существовала протомасонская структура – «Нептуново общество», заседавшая в Москве в Сухаревой башне, а в Питере – в Навигацкой школе при Адмиралтействе. Председателем был царь, секретарем – сначала Лефорт, а после его кончины – Гордон. Кроме них в общество входили «немцы» Брюс, Фергюссон, Боур, родовитые бояре Апраксин, Шереметьев, Долгорукий, епископ Феофан Прокопович и, конечно, любимец царя «Данилыч» Меншиков, ставший из пирожника Алексашки светлейшим князем и губернатором Санкт-Петербурга. За одним столом сидели на равных представители разных народов, вероисповеданий, сословий. Конечно, такое до Петра нельзя было даже вообразить. Здесь можно усмотреть известное воплощение масонских принципов равенства и братства, но ложей «Нептуново общество» не было. При Петре в России вообще не было лож, они возникли позже. В 1731 году Мастер Великой Лондонской ложи лорд Лоуэлл назначил капитана Джона Филипса провинциальным Мастером России. В 1740 году Мастером стал адмирал Яков (Джеймс) Кейт, англичанин на русской службе. Именно он считается большинством исследователей подлинным основателем русского масонства. Членами лож в то время были в основном иностранцы. Масонские «работы» велись на английском или французском языках, ложи числились русскими только по названию. Русским братьям тяжело было понять суть происходящего.

В 1850 году 25 лет от роду в братство вступил молодой дворянин Иван Елагин. Впоследствии он в «Повести о самом себе» писал, как посещал ложи, охотно и искренне пытаясь вникнуть в суть масонства, но был огорчен, увидев, что многие братья «…нерадивы в учении, понеже работы почитали совершенною игрушкою, для препровождения праздного времени выдуманного». Хуже того, масонство стало казаться ему «игрой людей, желающих за счет вновь приемлемого забавляться, иногда непозволительно и неблагопристойно». Вместо ответов на вопросы о сущности бытия и смысле жизни молодой Елагин нашел, что братья только и умеют, что «при торжественной вечере за трапезой несогласным воплем непонятныя реветь песни и за счет ближнего хорошим упиваться вином, да начатое Минерве служение окончится празднеством Бакху». Все это было Ивану Перфильевичу хорошо знакомо и им отринуто. Он искал теперь «учения, преподаваний нравственных».

Иван Перфильевич покинул ложу и продолжил жизнь екатерининского сановника. Он возглавлял Комиссию о вине и соли (поступления от торговли этими товарами составляли существенную долю государственного бюджета). Понятно, какие возможности для злоупотреблений открывала эта должность. В лице Елагина Екатерина нашла чиновника делового, честного и неподкупного. Она писала о нем: «Он хорош без пристрастия (без лести)». Елагин занимал целый ряд видных придворных должностей. Однако подлинного расцвета его административный талант достиг, когда он занял должность управляющего придворными театрами. Надо отметить, что театр для императрицы был гораздо большим, чем храм Мельпомены. Екатерина самолично писала пьесы, разумеется, всегда под псевдонимом, с успехом шедшие на сценах московских и питерских театров. Елагин, как и секретарь Ее Величества Храповицкий (тоже масон), был допущен в святая святых. Царица делилась с ними творческими замыслами и зачастую просила закончить или дополнить то или иное произведение. Зная о том, что Елагин приглашался к письменному столу императрицы, многие вельможи осаждали его просьбами подать ей на рассмотрение ту или иную бумагу. Таким образом, роль Елагина в управлении империи была значительной. Недаром в одном из своих писем ему Екатерина шутливо подписалась: «Канцлер господина Елагина».

Елагин был богат, влиятелен, вхож в лучшие дома Петербурга, обласкан императрицей, но «ненасытимый червь любомудрия» не давал ему покоя. Сам Елагин пишет: «Сие рассуждение завело меня в новое о масонстве размышление. Стал я думать, нет ли в нем чего-нибудь им, яко знающим, притягательного, а мне, яко невежде, сокровенного?» Он стал искать людей, «состарившихся в масонстве», и, продолжает он: «Господь по великой милости Своей послал мне наставников». Елагин имеет в виду двух людей, сыгравших в его жизни значительную роль. Один – германский аристократ, сторонник немецкой системы «слабого наблюдения» в масонстве Иоганн фон Рейхель, впоследствии ставший его соперником. Вторым был его искренний и сердечный друг, крещеный польский еврей доктор Станислав Эли. Иван Перфильевич был человеком образованным, он превосходно владел немецким, английским, французским языками, много переводил. Но латынь он знал неважно, а греческий и древнееврейский были ему вовсе неведомы. Источники же мудрости, по мнению Елагина, были заключены именно в текстах на древних языках. Эли стал для него главным толкователем эзотерических текстов. Он открыл для него окно в мир «мудрости сокровенной»: сочинений древних и средневековых мистиков, алхимиков, текстов Каббалы.

Елагин хотел сделать труды древних мыслителей достоянием своих современников. Он замыслил издать пятитомный фундаментальный труд под названием «Учение древнего любомудрия и богомудрия, или Наука свободных каменщиков из разных творцов светских, духовных и мистических собранная и в пяти частях предложенная». Согласно плану автора, первая книга содержала историческое обозрение от Адама, Ноя, Авраама до рыцарских орденов Средневековья и различных «систем и училищ» Нового времени. Вторая книга должна была рассматривать Талмуд, Каббалу, учение о Сефирот и именах Божьих.

Третья – объяснение первых четырех степеней масонства, четвертая – объяснения пятой, шестой и седьмой степени. Пятая книга должна была содержать «доказательство, что есть Бог», тайну Творения, Воплощение Слова и падение человека. В заключение было обещано «показание» о Суде, Воскресении и Новом Иерусалиме. Елагин начал читать свое сочинение избранным братьям на заседаниях Капитула Феникса в 1786 году. Увы, грандиозный план остался неосуществленным: написаны были только три части в черновом варианте, четвертой нет вовсе, к пятой есть лишь отдельные наброски. Иван Перфильевич явно недооценил масштаб стоящей перед ним задачи. Но сам замысел как таковой не может не вызвать восхищения!

В 1770-е годы Елагин возвращается в ряды братьев. Он не стал бороться с негативными, на его взгляд, явлениями в российском масонстве того времени, а решил учредить сообщество лож, где все должно было полностью соответствовать его представлениям. Иван Перфильевич был сторонником шведской системы «строгого наблюдения» и начал с наведения порядка и установления дисциплины. Он лично возглавлял ложи «Музы» и «Урания» (в античной мифологии Урания – муза астрономии, ее атрибуты – небесный глобус и циркуль). Он видел свои ложи путеводной звездой для всех масонов Российской империи и желал их объединить «под своей рукой». Елагин прилагал для реализации своего замысла поистине титанические усилия. Он писал сотни писем братьям, состоящим в других ложах, уговаривал, льстил, угрожал, переманивал. Используя свой немалый опыт царедворца и придворного интригана, он добился того, что в 1782 году на Вильгельмсбадском (Германия) конгрессе европейского масонства ему было даровано звание Великого Мастера провинциальной ложи России. Это означало международное признание самостоятельности, авторитета и заслуг российского масонства.

Вернувшись на родину, Елагин повесил жалованную грамоту на самом видном месте в своем кабинете. Сторонники Ивана Перфильевича ликовали. Они сравнивали это достижение с дарованием автокефалии Русской православной церкви. Но, увы, и после этого у него оставались противники, не желавшие централизации лож в России и не признававшие в Елагине «самодержца и диктатора», каковым, как они писали, он себя самовольно назначил. В конце концов Елагин был вынужден примириться с тем, что вольнолюбивые каменщики не терпят единоначалия и желают, чтобы каждая «ложа была сама по себе и каждый брат наособицу».

Иван Перфильевич оставался верен братству до конца своих дней, даже в лихие 1790-е, когда после Французской революции 1789 года на российских масонов посыпались облыжные обвинения и обрушились репрессии. Августейшая правительница, увы, сменила милость на гнев, а многие братья предпочли прервать свои отношения с орденом.

Но дворец Ивана Перфильевича, что на Елагином острове, оставался местом собрания самых преданных братьев. Там проходили заседания масонских лож, а в подвале была оборудована алхимическая лаборатория, где стремились добыть философский камень. Камень этот нужен был Елагину не для получения золота, а для обретения секретов мироздания. Эти секреты не давали ему покоя всю жизнь. Чтобы заполучить их, он даже привечал в своем дворце чужеземных магов и чародеев, в том числе и прославившегося на всю Европу графа Калиостро (итальянский авантюрист Джузеппе Бальзамо). Среди заезжих знаменитостей бывали и откровенные шарлатаны. Когда братья-масоны с недоумением вопрошали Ивана Перфильевича, неужели он не видит, что перед ним явный мошенник, тот отвечал: «Вижу, а все же, может, и у него крупица мудрости да сыщется». При этом Елагин вспоминал притчу из Каббалы, рассказанную ему когда-то его учителем Станиславом Эли (масонское имя – Седдаг, автор «Братских увещеваний к некоторым братьям Свободным Каменщикам», переведенных с немецкого Елагиным). Если человек видит в сточной канаве драгоценную жемчужину, стоит ли ему лезть за ней? Да, – учит Каббала, – ибо грязь и нечистоты легко смыть, а жемчужина знаний и мудрости останется с ним. Этими словами Иван Перфильевич руководствовался всю свою жизнь.

…Сегодня на Елагином острове расположен ЦПКиО им. Кирова. Почему Кирова – бог его знает… Парк хорош во всякую погоду, но летом он просто изумителен. Питерцы всегда любили это место, хотя далеко не все знали, кому обязаны всем этим великолепием. Нынешний парк – прибежище всех видов отдыхающих. Бодрые старушки бегают кроссы, йоги небольшими группами медитируют на газонах, роллеры разучивают танцевальные па, кришнаиты возят по аллеям какую-то колесницу, простая публика гуляет и ест пироги. Иван Перфильевич, несомненно, был бы доволен – ведь именно он обустраивал остров как публичное «место приличных развлечений».

Елагин бурно провел молодость и хорошо знал, каковы бывают развлечения «неприличные». Когда Иван Перфильевич купил остров Медвежий на самой окраине столицы, он давно простился с грехами молодости, остепенился, выражаться привык стилем возвышенным и витиеватым. Елагин захотел превратить Медвежий остров из медвежьего угла в русский Версаль. Но если Версаль предназначен был только для знати, Елагин остров должен был стать первым в России общедоступным парком. Масонская идея равенства вдохновляла Елагина на такое непонятное для окружающих предприятие. Для осуществления своей затеи Иван Перфильевич не жалел ни сил ни средств. Он завез на остров благородные деревья – дубы, липы, клены, искоренил чахлую болотную растительность, установил карусели и качели, построил беседки, выкопал пруды и устроил хитроумную дренажную систему. Он запретил употреблять в парке горячительные напитки, а для людей простого сословия бесплатно разливал квас и сбитень. Рассказывают, что как-то раз, гуляя по своему парку, Иван Перфильевич обратил внимание, что простонародные девушки любят кататься на качелях, но стесняются, «…ибо боятся попасть в конфузное положение». Тогда он распорядился выдавать девушкам шелковые шнурочки, дабы они подвязывали подолы юбок и сарафанов. В этих шнурочках право больше истинного масонства, нежели во многих штудиях и манифестах.

Глава 3. Строгановский дворец и дворец Безбородко

Блеснул, блеснул троякий свет,

Прогнал лучами мрачность ночи.

К святилищу преграды нет,

Питайтесь истиною, очи!

При свете тройственных лучей

Познайте чин природы всей.

Ф.П. Ключарев

Сумрачным февральским днем 1782 года граф Захар Григорьевич Чернышев давал торжественный обед в Петербургском Благородном собрании. Он прощался со столицей, так как получил назначение главнокомандующим в Москву. В конце обеда, когда подали кофий с ликером, граф вытащил из кармана свою знаменитую синюю эмалевую табакерку. Все неизменно поражались затейливости работы. На внутренней, позолоченной стороне крышки был выгравирован целый набор масонских символов: квадрат, молоток, алхимический глобус и компас. Чернышев охотно показывал табакерку окружающим, демонстрируя не только свою принадлежность к ордену, но и гордость по этому поводу. На просьбы истолковать значение масонских знаков Чернышев лишь усмехался и неизменно отвечал: «За сим в ложу ходить надобно». «А что, граф, в Москве также ложи посещать будете?» – спросил его кто-то. «Непременно! – ответил Чернышев. – Не только посещать, но и всячески помогать стану. Славного Новикова и доброго Гамалею поддержу всемерно». «А здесь, в Питере, кому из братьев прощальный визит отдадите? Строганову али Безбородке?» «Заеду и к тому, и к другому. Сначала в «Конкордию» к Строганову, потом в «Пламенеющую звезду» к Безбородке. Тут надо эквилибриум наблюдать».

Чернышев знал, о чем говорил: два блестящих екатерининских вельможи, президент Академии художеств граф Александр Сергеевич Строганов и канцлер граф Андрей Александрович Безбородко конкурировали между собой. Каждый старался превзойти другого роскошью дворца, пышностью обстановки, богатством коллекций и картинных галерей. Отношения между ложами, в которые они входили, тоже не были безоблачными. Тут в самом деле требовалось «наблюдать эквилибриум», то есть соблюдать равновесие. Захар Григорьевич, выдающийся полководец (он со своими войсками в 1760 году, в Семилетнюю войну, взял Берлин) и умелый дипломат, отлично это понимал. «Ну а нынче к кому поедете?» – не унимался собеседник. «Нынче? – граф закрыл табакерку и внимательно посмотрел на тонкий узор. – В Строгановский дворец на Мойке. Особая оказия сегодня: капитул Феникса заседает, избранные братия прибудут. Малую храмину нарядят, трактование поучительных интерьеров объявлено».

Малой храминой братья называли помещения, где проходили заседания масонских лож. Обычно такие заседания проходили во дворцах вельмож и сановников. Ложа «Конкордия», к которой принадлежал граф Чернышев, собиралась в Строгановском дворце, что на углу Мойки и Невского проспекта. Дворец делился на две половины: одна для балов, раутов и званых ужинов, которыми так славился дом графа, вторая же предназначалась только для братьев-масонов, туда никогда не допускали посторонних. Не могли попасть туда и дамы, даже самой госпоже графине ходу туда не было. В этой части дворца были библиотека, картинная галерея и минералогический кабинет, почитавшийся братьями масонским святилищем, откуда мистическим образом осуществлялась связь с Небесами. Этому кабинету было придано сходство с римским Пантеоном, храмом всех богов, построенным в античные времена императором Адрианом.

Не менее таинственным местом была специальная комната для ученых штудий братьев, известная своими «поучительными интерьерами». Шпалеры, которыми были обиты стены комнаты, выполняли роль учебных пособий, подобно росписям в церквях. Представим, что происходило в этой таинственной комнате в тот вечер, когда туда приехал Чернышев. Мужчины разного возраста из знатных дворянских семей в праздничных камзолах, в туфлях с золотыми пряжками и напудренных парадных париках чинно проходят в залу и рассаживаются. Брат-вития (оратор) возглашает: «Любезные братья, поблагодарив хозяина за щедрый обед, приступим же ныне к работам каменщическим. Взгляните на сию шпалеру, с великим искусством расписанную. Для профанов сие – лишь украшение и праздная роскошь, для нас же, посвященных, в сем сокрыто поучающее толкование».

Нижняя часть шпалеры символизирует рай: две обнаженные женщины прильнули к молодому красавцу, на голове у которого корзина, полная спелых плодов. Это античный рай – Элизиум, или Елисейские поля. Два скрещенных ключа и балдахин над ними – рай христианский. А красный цветок экзотического дерева – цветок граната – отсылает нас к раю иудейскому. Тут скрыта аллюзия на Песнь песней 4:13, когда жених зовет невесту предаться любви в гранатовом саду. В иудейской традиции, а также в Каббале гранатовый сад (на иврите – пардес римоним) – образ рая. Большинство людей полагают, что рай есть желанный конец жизненного пути. Но живописец, задумавший шпалеру, утверждает обратное: рай – лишь начало пути, а потому не стоит сокрушаться о его потере. Античный рай чувственных удовольствий, вечной молодости и телесных утех – то, к чему стремится большинство людей. Это инфантильное представление о предназначении человека, которое, согласно масонскому учению, следует преодолеть. Недаром философы называли античность «детством человечества».

Выше мы видим женщину, склонившуюся над расселиной, из которой вырываются клубы дыма. Это пифия – жрица в святилище Аполлона Дельфийского, которая вещала, надышавшись дурманящих испарений.

Дальнейший этап духовного взросления человечества – раннее христианство. Его символизирует следующее изображение: двое юношей, по-видимому монахи-аскеты, ибо на рисунке нет женщин, а между ними химера – воображаемое существо, составленное из частей различных животных. Химера – это персонаж мифологического бестиария, порождение человеческой фантазии.

Следующая ступень развития человечества – зарождение науки. В центре арки, украшенной скульптурами двух сфинксов, мы видим египетскую богиню Изиду, облаченную в длинное одеяние. Две женщины как бы раздвигают занавес – это жрицы Изиды. Древние египтяне считали, что девственная Изида символизирует тайны мироздания. На подоле ее платья вышита надпись: «Сего покрова никто из смертных да не совлечет». Лишь немногие избранные, посвятившие себя поиску Истины, могли рассчитывать заглянуть за завесу бытия.

Следующая картина – символическое изображение европейского Средневековья. Охотник несет на плече добытую дичь, глаза его опущены долу. Это символ человека, живущего сегодняшним днем, главная забота его – добывать себе пропитание. Он даже не помышляет о том, чтобы поднять глаза к небу. От мира горнего, высшего, населенного музами, покровительницами искусств и наук, он отделен тремя кольцами. Он даже не подозревает о существовании иного мира. А музам нет дела до его повседневных забот.

Эпоха, которая для Строганова и его друзей была современностью, воплощена на следующем рисунке шпалеры. Два единорога – символ чистоты действий и помыслов. Это мифическое животное описывалось в легендах как существо, неуловимое даже для самых быстрых собак, самых искусных охотников и самыми хитроумными ловушками. Но к непорочной, чистой деве он подходил сам и клал свою голову ей на колени. Выше – человек, преследующий кабана, – символ бесконечной и бесплодной погони людей за земными благами. Следует помнить, что кабан является воплощением целого ряда грехов: жадности, обжорства, глупости, злобы и похоти. То «новое время» являет собой резкий контраст с проявлениями самоотречения и аскетизма, с одной стороны, и полной разнузданности и потакания своим прихотям – с другой.

И наконец венчает ряд образов на шпалере картина обретенного рая. Два ангела встречают достойного переступить порог Царствия Небесного. Кто же удостоится войти туда? Заяц. Что неудивительно, если мы вспомним, что в мифологическом бестиарии это животное наделялось способностью к возвышенной любви, верности и целомудрию. Считалось, что заяц (мифологический, а не реальный) оскоплял себя, если получал отказ от своей возлюбленной. Речь идет о добровольном скопчестве, о котором сказано в Евангелии: «Не все вмещают слово сие, но кому дано; ибо есть скопцы, которые из чрева материнского родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Матф. 19:11–12). Идея добровольного и осознанного отказа от плотских излишеств была особенно актуальна в ту «галантную» эпоху.

В Строгановском дворце собирались представители знати. Во дворце Безбородко – иная публика. Александр Андреевич совмещал несколько должностей. Он заведовал иностранными делами, был обергофмейстером двора и возглавлял почтовое ведомство. Надо напомнить, что роль почтовой службы в те времена была куда более важной, чем в нынешние. Почта связывала воедино части громадной империи. Помимо доставки корреспонденции почтовые служащие использовались как курьеры по особым поручениям, соглядатаи, поставщики конфиденциальной информации. Через них правительство узнавало о слухах и толках в народе, об истинном положении дел в отдаленных областях, о настроении людей разных сословий.

Почтовое ведомство с самого своего зарождения в России было традиционно масонским учреждением. Братья верно служили, умело и быстро принимали решения, охотно внедряли всяческие технические и организационные новшества. Андрею Александровичу по должности приходилось принимать у себя дома в любое время гонцов и курьеров со всей империи и из-за границы. Это были люди разных званий и чинов, разных наций и народов. Граф Безбородко не разделял многих предрассудков своей эпохи. Он не забывал и не стыдился своего украинского происхождения, с братом Ильей говорил дома на «малороссийском наречии», издал книгу «Очерки малороссийской истории». Он без труда находил общий язык с простым народом, а для тех, кто попрекал его худородностью и незнатным происхождением, приберегал свое парадное одеяние – кафтан с бриллиантовыми пуговицами и туфли с бриллиантовыми пряжками. Увидев такое, умолкали самые злобные критики…

Для тех, кто не был посвящен и интересовался масонскими знаками в его жилище, он указывал на плафон, специально расписанный для подобных случаев (к сожалению, он не сохранился). На нем была изображена сцена состязания Феба с Марсием. Напомним ее содержание. Сатир Марсий хорошо играл на свирели. Нимфы заслушивались его игрой, они говорили, что Марсий играет лучше всех на свете. Похвалы нимф вскружили голову сатиру, и он вызвал на музыкальное состязание самого бога искусств Феба (римляне называли его Аполлоном). Тот принял вызов. Арбитрами назначены были музы (между прочим, прямые подчиненные бога). В назначенный день козлоногий сатир появился перед судьями со своей жалкой пастушеской свирелью, а солнцеликий Феб предстал перед ними с золотой кифарой. Марсий играл первым, нимфы плакали, но музы остались равнодушны. Затем заиграл Феб, и музы восторженно ему аплодировали. Разумеется, победа была присуждена богу. Злобный Феб решил примерно наказать сатира, он содрал с него шкуру и повесил ее на дереве. Шкура бедняги Марсия издает под ветром жалобные звуки, напоминая всем, что бывает с теми, кто не рассчитывает свои силы…

В овальном зале дворца Безбородко собирались члены ложи «Пламенеющая звезда». Они славились ученостью и осведомленностью в тайных науках. Об этом свидетельствуют стоящие и поныне в зале круглые колонны, облицованные искусственным зеленым мрамором. На нескольких колоннах видны некие знаки. Посвященные и люди сведующие знают, что это надписи на древнееврейском языке. Три буквы – «алеф», «мем» и «тав» – это первая, средняя и последняя буквы ивритского алфавита. Вместе они образуют слово «эмет», что означает «правда, истина». На других колоннах написаны буквы «алеф», «тав» и «шин». Это религиозный манифест: от начала (алеф) до конца (тав) есть только Бог Всесильный (шин). Сравните со словами из Апокалипсиса (Откровение Иоанна Богослова 1:8): «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель». С буквы «шин» начинается одно из имен Бога, так в древнееврейском оригинале Библии и в Каббале назван Бог в той Его ипостаси, которая определяется словом «Шаддай» – Всесильный.

Конечно, прочесть и истолковать эти надписи могли не все, но тут дело не в количестве, а в качестве. Масоны никогда не гнались за увеличением числа своих приверженцев, предпочитая тщательнейший отбор и индивидуальный подход. Они при этом ссылались на евангельские слова, которые Иисус сказал своим ученикам: «Вы есть соль земли» (Матф. 5:13). Себя они считали именно солью земли, полагая, что принадлежат к единственной подлинной аристократии – аристократии духа. Это позволяло не очень родовитым братьям забыть о социальном происхождении и ощущать свое превосходство над самыми знатными вельможами. Кроме того, эти детали масонского учения были проникнуты таинственностью (как в случае с каббалистическими надписями), а это особенно нравилось российским братьям. Если тайна увлекает тебя, не пожалей усилий для ее разгадки – вот что хотел сказать граф Безбородко молодым братьям.

Александр Андреевич приехал в Петербург молодым человеком без имени и связей в обществе. Он не знал иностранных языков, не знал французского (какой ужас!) и даже по-русски говорил с явственным украинским акцентом. За несколько лет он выучил четыре европейских языка, стал образчиком стиля, первым дипломатом эпохи, «лучшим секретарем государыни», как характеризовала его княгиня Дашкова. Он приобрел обширные познания, огромное состояние, немалое влияние при дворе и в европейской политике. Всего этого он добился сам благодаря выдающимся способностям и беспримерному трудолюбию. Надпись на его фамильном гербе гласила: «Labore et Zelo» – «Трудом и усердием». Так он понимал главный смысл масонской деятельности – «работа над диким камнем» своей души, превращение его в «камень отшлифованный», достойный лечь краеугольным камнем в основание Храма Мудрости.