Текст книги "Перекрёсток, которого не было"

Автор книги: Надя Лазарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Весна

Снегопад, неожиданный и неуместный, свалился на город после обеда. Позабыв, что на календаре весна, природа щедро швыряла с небес миллиарды кружевных снежинок. Похожие на крошечных балерин, кружась в медленном танце, они спускались на землю, укрывая крыши домов, деревья, тротуары и дороги, постепенно превращая город в один большой сугроб. Случись такое в ноябре, это непременно вызвало бы оживление и радость. Малыши под гордыми взглядами родителей лепили бы снеговиков; лыжники и сноубордисты распаковали бы снаряжение, приплясывая от нетерпения исчеркать девственные склоны своими следами; автомобилисты-растяпы судорожно искали бы шиномонтаж с наименьшей очередью; а ленты в соцсетях наполнились бы одинаковыми улыбающимися селфи и фото долгожданного снежка. Но в самом конце марта снег стал настоящим наказанием, а не подарком.

Город уже несколько недель ждал яркого солнца, тепла, птичьего щебета, молодой листвы, первых цветов и того особенного запаха, который появляется в воздухе только весной и вызывает неудержимое нетерпение. Как в детстве, когда ты проснулся ранним утром первого января и точно знаешь, что под ёлкой в соседней комнате ждёт гора подарков, а дурацкий тапочек потерялся где-то под кроватью, и ты никак не можешь его нащупать. В ожидании весны уже запакованы были надоевшие пуховики и шарфы, фитнес-центры наполнились желающими немедленно похудеть к лету, а скамейки в парках ждали забавных, в своей увлечённости только друг другом, влюблённых, которые не всегда замечают табличку «Осторожно, окрашено!» и пенсионеров, которые всегда предусмотрительно подстелят газетку, даже если никаких табличек не видно и близко.

И вместо всего этого счастья случился снег. Автобусы и автомобили уныло буксовали в снежной крошке, а их водители проклинали всё на свете. Печально брели через неправдоподобно зимнюю метель пешеходы, изредка стряхивая снег с непокрытых голов и пряча руки поглубже в карманах. Настроение города стремительно падало.

Всем известно, что наиболее отвратительные события в жизни случаются, когда тебе отчаянно хочется каких-нибудь самых простых человеческих радостей. К примеру, вот, как сейчас, когда Варе хотелось всего лишь кружку кофе. Большую кружку крепкого варёного кофе с молоком. Сесть с этой кружкой в тёплое и сухое место, и ещё держать в руках книжку, только обязательно бумажную, а не эти бездушные электронные, которые пахнут и то не так, как нужно! Варя не была ретроградом, наоборот, у неё был даже относительно популярный блог в Инстаграме, и коллеги, то ли в шутку, то ли завидуя, называли её «наш инфлюенсер». Но книги, считала Варя, должны быть бумажными, и говорить здесь не о чем! На работу теперь только в понедельник, а сегодня пятница, и не вечер ещё даже, а едва лишь пять часов. Она так удачно сдала редактору все материалы до дедлайна и свалила домой на пару часов раньше, пока начальство не нагрузило задачами на выходные! И теперь складывалось стойкое впечатление, что половина города тоже успешно разделалась с трудовыми обязанностями, и поплатилась за это бесконечным стоянием в беспросветной пробке.

Варя пощёлкала кнопочками, выбирая радиостанцию с песенками пободрее, гневно посигналила особо рьяному автомобилисту, пытающемуся протиснуться в ряд, не включая «поворотника», проехала на полшага вперёд, опять намертво остановившись среди таких же несчастных, как и она. Но ничего, сейчас она доедет до своей деревушки, растопит печку, которая при определённом ракурсе почти похожа на камин, кофе себе сварит, сядет в любимое кресло-качалку, в плед замотается, книгу откроет, выложит фотографию про своё «хюгге» в блог, и начнётся уже у неё законный уикенд!

Этот вечер мог не отличаться от других и показаться кому-то бесконечно скучным. Действительно, что интересного в одиноком ужине, приготовленном с соблюдением принципов правильного питания, и потому приносящим насыщение, но не удовольствие; тщательной подготовке к завтрашнему рабочему дню и обязательном массаже лица на ночь? Но вечер проходил иначе. И, вот незадача, сидя в насквозь прокуренном кабаке, хотя, казалось бы, курить в заведениях общепита запретили ещё несколько лет назад, и глядя на весёлые лица коллег, Алька ощущала своё одиночество острее. Может быть, оттого, что бухгалтер Леночка упоённо рассказывала о проделках сына, а может быть потому, что рядом, не менее упоённо, украдкой, тискались, как школьники, водитель Сергей, похожий больше на учителя физкультуры, и офис-менеджер Катя, дама, в обычных условиях, строгая и неприступная. И каждого из них, даже завхоза Ивана Васильевича, даже стажёра Кирилла, кто-то ждал дома. То и дело раздавались звонки мобильных и фразы: «Ну пока сидим ещё, я позже перезвоню!», «Ну да, можно и в клуб, только я попозже подскочу, занят пока!», «Ну чего ты начинаешь, корпоратив у нас два раза в год!».

Альку дома не ждал никто, и от этого ей, находящейся в центре веселья, было невыносимо тоскливо. В такие моменты она даже допускала мысль о том, чтобы завести смешного плюшевого котёнка, или лопоухого толстопузого щенка. Но, разумеется, этим мечтам не дано было исполниться: обрекать на одиночество ещё и маленькое невинное существо Алька бы не смогла, равно как и обеспечить ему компанию и достойную заботу. Дома она появлялась редко: те дни, когда была в городе, почти целиком проводила в офисе, а бывали и командировки, где она могла находиться по несколько недель. Аля не была трудоголиком, скорее, осознавала ответственность: перед клиентами и перед теми, кто сидел сейчас рядом с ней, празднуя удачное завершение очередного тендера и справедливо ожидая прибавки к зарплате, или хотя бы премии.

Сизое, как нос пьяницы, ленивое облако медленно, но неотвратимо надвигалось на город, и снег из него валил, будто на дворе январь, а не март. Полина расстроилась неимоверно: первое многообещающее свидание за тысячу лет, и на тебе! Снег и слякоть! Теперь-то точно все усилия по созданию образа холёной надменной красавицы пошли прахом – вместо этого имеем в распоряжении мокрую помойную кошку. Причём состоящую в дальнем родстве с колхозной свиньёй, судя по обилию грязи на щегольских брюках, на которые угрохано к тому же почти целое состояние! Остатки состояния были отданы за причёску, от которой уже сейчас остались хоть и приятные, но лишь воспоминания.

С одной стороны, Полина понимала, что такую красавицу, как она, невозможно испортить каким-то там снегом. Он бессилен против чёрных кудрей, огромных карих глаз, чувственного рта, и, особенно, против сисек, размера между третьим и четвёртым, и талии, так круто переходящей в бёдра, продолжающиеся весьма приличными ногами, что иногда её спрашивали, не удаляла ли она себе рёбра. «Удаляла, конечно! – отвечала она обычно, – А чего бы не удалить, у меня же всё под рукой, пошли в обеденный перерыв с коллегой в операционную, да и отчекрыжили. Делов-то!». С другой стороны, в возрасте «за 40» найти приличного мужика, не просто для секса, а для души (и секса тоже), довольно сложно. А именно такой мужик вроде бы поджидал её где-то там, на противоположной стороне улицы, в маленьком, но сверхмодном и столь же концептуальном кафе. Потому Полине хотелось бы попасть в туалет прежде, чем во всей красе явиться перед кавалером.

Она встала на светофоре и перевела дыхание, вспоминая, как следует улыбаться мужчинам. И размышляя, не она ли стала причиной сегодняшнего внезапного природного апокалипсиса, решившись-таки на встречу с настоящим, в смысле, живым, представителем противоположного пола? В жизни Полины всегда было много работы и разных хобби, а вот мужчин было гораздо меньше. И не сказать, что её, Полину, сильно расстраивал этот факт, но иногда так хотелось рассказать про тяжёлый рабочий день, или новую книжку, не только бабушке. Это желание и привело сначала к тратам на наряд и парикмахера, а теперь на небольшой перекрёсток в старом центре города, где снегопад ожидаемо собрал пробку на узких дорогах.

Как это обычно и бывает, пробка неожиданно кончилась. С одной стороны перекрёстка машины ещё стояли плотно, будто воины, готовые оборонять рубежи родины, а с другой – поджидала почти свободная дорога и вырвавшиеся из плена автомобили, радостно фыркая моторами, устремились по ней вдаль.

Варя устало потёрла переносицу и снова позволила себе мечтать о кофе и книжке. И даже, осторожно, подумала об ужине, хотя, конечно же, стоило бы отдать его врагу, стоило. Вот только врагов у Вари не наблюдалось, а лишние килограммы, которые как раз присутствовали, вполне успеют ещё пропа́сть до момента, когда нужно будет снимать с себя зимние одёжки и влезать в легкомысленные платьица. Да, пожалуй, тогда и ужин сегодня тоже будет (хотя в блоге об этом рассказывать не стоит). Она встала на светофоре и удовлетворённо улыбнулась от того, как всё хорошо складывается.

Внезапно Альке захотелось домой. В конце концов, сидят с обеда, правила приличия более, чем соблюдены. Она решительно сообщила об этом подчинённым, те предсказуемо загалдели, начали торг:

– Аль, ну ещё часок и все уже разойдёмся! – попытался приобнять завхоз Иван Васильевич на правах самого старшего и, кажется, не самого трезвого в компании.

– Да вы уже разошлись, – засмеялась Алька и руку Ивана Васильевича аккуратно убрала, – а мне ещё завтра утром на тренировку. Не уговаривайте, ухожу!

– Ну вот, – не отрываясь от коленок офис-менеджера Кати, громко расстроился Сергей, – сейчас вы, Алевтина Павловна, уедете, и все сразу же разойдутся!

– Ну что за глупости? Вечер только начинается. И должен продолжаться. Да и голова у меня что-то ещё болит, не стану портить вам настроение.

Разобравшись с возмущением, времени на это потребовалось немного, всем же ясно, что без руководства вечер и правда продолжится, да веселее прежнего, Алька расплатилась с официантом. Наспех натянула пальто, лихорадочно обнялась со всеми, кто желал обняться, а желали, как назло, все, и вышла из кафе.

В воздухе, несмотря на внезапно образовавшиеся сугробы, пахло весной: обещанием праздника, ожиданием радости, флиртом и переменами, теми, что непременно должны быть к лучшему, как обещают коучи в навязчивой рекламе. Немного подышав этим сумбурным коктейлем, Алька попробовала найти в сумке очки, не нашла, пожала плечами, пожалела, что не вызвала такси, и решила пройтись, благо до дома была пара кварталов.

Через несколько метров стоял светофор и толпа таких же спешащих домой как раз начала марш-бросок с одной стороны улицы на другую. Вот и Алька поспешила. Светофор уверенно транслировал зелёный сигнал.

Она шагнула на дорогу и вдруг поняла, так явно, будто кто-то нашептал ей об этом прямо в ухо, что сейчас, именно сейчас, случится что-то непредсказуемое, что изменит её жизнь. Изменит навсегда и кардинально, но к лучшему ли? И прежде чем тело взорвалось безграничной болью, прежде чем на неё мягко, но необратимо, опустилась абсолютная темнота, она успела подумать о том, как сильно устала, и как давно хотела тишины.

Долгожданный зелёный соседи по пробке встретили клаксонами, подгоняя замечтавшихся и замешкавшихся. Поток начал рассеиваться, Варя слегка нажала на газ, пересекла перекрёсток, и в этот момент на дороге прямо перед ней появилась высокая тёмная фигурка. Резко ударив по тормозам, Варя ещё и руль, вопреки всем правилам дорожного движения, попыталась вывернуть влево, но ровно через секунду не услышала, почувствовала удар. Почувствовала так отчётливо, физически, будто бы это не её маленькая машина только что сбила человека, а она сама, Варя, сделала это, и уже точно не будет теперь ни кофе, ни книги, ни ужина, ни Инстаграма, ни прежней жизни.

Репетируя ослепительную улыбку, Полина как-то пропустила момент, когда сменился сигнал светофора и очнулась слишком поздно, от того, что окружающие недовольно толкали её со всех сторон. Вот тут-то она почти и расхохоталась про себя: «Куда ж тебя несёт-то, милая? Дорогу перейти не в состоянии, а всё туда же – кавалеры, понимаешь, свидания! Сидела бы дома, вязала б носки! Ладно, соберись, тряпка! Сейчас будет следующая попытка, ты справишься!».

Поток машин с обеих сторон уже начал движение, не очень быстро, будто бы и машины устали за неделю. Полина уставилась на светофор, не желая и в этот раз пропустить зелёный, и секунду спустя увидела, как с противоположной стороны дороги, высокая девушка в тёмном пальто, игнорируя красный, очень медленно, будто задумавшись, начинает переходить улицу. Через секунду послышался визг тормозов, затем звук удара, и в разные стороны расшвыряло красную машинку и незадачливого пешехода. «Мать твою! Твою же ж мать! – невесело подумала хирург Полина Сергеевна, – Вот тебе и свидание!», и, уворачиваясь от потока машин и пешеходов, побежала по направлению к пострадавшей:

– Разойдитесь, да разойдитесь же, пожалуйста, я врач! И скорую вызовите, операторы хреновы, у вас телефоны для этого, а не для видеосъёмок!

Варе казалось, что она видит дурной сон. Очень плохой сон, который неминуемо закончится, оставив капли ледяного пота на лбу и металлический привкус во рту. Но закончится, не может же всё повторяться и быть таким похожим на уже пережитое? Нет, прямо сейчас она проснётся в своей кровати, в своём доме, потрясёт головой, прогоняя ночную напасть, сварит кофе покрепче, выпьет его, отправится на работу и там расскажет про сон коллеге Юльке. Юлька сначала будет в притворном ужасе отмахиваться от её истории руками, а потом согласится, что они точно заслужили по эклеру и объявит «Час безудержного бодипозитива». Так назывались их посиделки за десертами в офисном буфете, где заедались любые горести.

Варе казалось, что это не она сидит в разбитой машине, нелепо развёрнутой поперёк пешеходного перехода так, что людям, стреляющим злыми взглядами, приходится огибать её по произвольным траекториям. И не может быть, чтобы лежавшее чуть наискось от неё тёмным пятном раскинутое тело было человеком, которого Варя сбила пять минут назад.

Реальность тяжело навалилась вместе с холодом и звуками – мир снаружи грубо ворвался в салон, когда кто-то открыл дверь её машины. Этот же кто-то начал бесцеремонно ощупывать Варю с ног до головы приговаривая:

– Ты как, живая тут? Меня видишь? Пальцы видишь? Сколько пальцев? Голову закинь слегка. Есть аптечка? У тебя кровь из носа, надо останавливать. Да ты слышишь меня вообще?

– Она сама, она сама, сама, сама, сама! – неожиданно для себя тоненько взвыла на одной ноте Варя и поняла, что не может остановиться. Не может и всё, так и будет теперь постоянно повторять это «сама», словно заклинание от зла. Мозг отказывался принимать тот факт, что всё это – не сон, она убила человека. Внезапно её жизнь превратилась в кубик Рубика, который кто-то покрутил в руках ради забавы, смешав в случайном порядке цветные квадратики, но даже если Варе удастся собрать всё заново, как прежде уже никогда не будет.

– Так, здесь нос сломан, и ребро мне не нравится, но скорее ушиб. И шок, вколоть бы чего, но выживет, а у вас, что там, совсем плохо? – куда-то в сторону сказал голос, принадлежащий женщине, которая осматривала Варю. А потом она убрала руки, завершив осмотр, и Варя, потеряв опору, по-дурацки, как кресло-мешок, вывалилась из салона прямо на грязный весенний асфальт.

Полина забыла про свидание, как только увидела аварию, и теперь её телефон разрывался, забитый пропущенными звонками и сообщениями, в которых смешались недоумение, ярость и щепотка озабоченности потенциального мужчины мечты. Отвечать Полине было некогда, и она решила, что разберётся с этим позже – всё равно видок был сегодня не очень, так может им вообще лучше встретиться летом? Чтобы хотя бы снега не было.

Сбитая женщина была без сознания. Полина аккуратно её ощупала, стараясь особенно не смещать. Судя по позе, с бедром дела обстояли плохо, лицо сильно поцарапано, даже возраст сложно определить, но одета дорого, это и Полине с её равнодушным отношением к моде было ясно. Без сотрясения точно не обошлось, однако, дыхание было на удивление ровным, едва заметным, но ровным. Строго запретив окружающим приближаться к жертве ДТП, Полина кинулась осматривать водителя.

За рулём обнаружилась молодая совсем деваха, пухлощёкая блондинка, чуть раскачивающаяся и смотрящая в одну точку. Пока Полина осматривала её, пытаясь придумать, чем вытереть кровь, текущую из разбитого носа, и определить, есть ли сотрясение у дурёхи, та вдруг заладила, как заведённая «Она сама, она сама, сама, сама, сама!», а совсем рядом раздалась сирена. Машина «Скорой помощи» подъехала через минуту, медсестра узнала Полину и удивлённо ей кивнула.

– Так, здесь нос сломан, и ребро мне не нравится, но скорее ушиб. И шок, вколоть бы чего, но выживет, а у вас, что там, совсем плохо? – крикнула Полина и встала, собираясь подойти поближе.

– Да смертельного вроде ничего, грузим, везём. С нами поедете, Полина Сергеевна? – спросила медсестра, направляясь к разбитому автомобилю.

И в этот момент дурёха-водитель кулем вывалилась из машины на дорогу. Полина не успела её поймать, потому что как раз сочиняла извинительное сообщение второму участнику несложившегося свидания. Она засунула телефон в карман, так и не нажав «Отправить», и, с усилием, подняла деваху:

– Да ну поехали, что ж теперь. И эту давайте заберём, не оставлять же её здесь.

Варя пришла в себя в «скорой», но всё происходящее потом пронеслось перед ней, как размытые отрывки какого-то фильма в жанре «ужасы», в котором у Вари не могло, не должно́ было быть, главной роли. В больнице ей делали бесконечные снимки рёбер и чего-то ещё, потом усталый и усатый пожилой полицейский долго заполнял документы, и терпеливо пояснял: несколько свидетелей дали показания, сообщив, что потерпевшая вышла на запрещающий сигнал светофора, а потому Варе никакая уголовная ответственность не грозит, легко отделалась. Но придётся заплатить штраф и, возможно, потерпевшая взыщет за лечение и моральный ущерб, а, может, и не взыщет, он не знает. Полицейскому хотелось домой, а Варя никак не могла понять, почему никто её не забирает в тюрьму. Полицейский злился и всё время повторял «Гражданочка». И она снова начала плакать, медсестре пришлось второй раз вколоть ей успокоительное. Потом она сообразила, что не знает, где её машина. Машину, оказывается, увезли на какую-то стоянку, и нужно было куда-то звонить и уточнять, но сил на это уже не было, и Варя всё равно бы ничего не поняла.

А потом появилась та женщина, что осматривала её на месте аварии, Варя узнала по голосу. Она положила Варе на лоб прохладную руку и строго сказала:

– Так, ну ты домой-то собираешься?

Варя собиралась домой, но не понимала, как попасть в свою деревню теперь, когда сама она в больнице, а машина на какой-то стоянке и неизвестно даже на ходу ли. Поэтому Варя плакала и плакала. Она плакала, когда Полина уточняла её адрес, пока вызывала ей такси, сажала её в машину и давала какие-то инструкции водителю.

Но ещё сильнее она плакала, когда зашла домой и, не раздеваясь, рухнула в постель. А потом спасительный сон приглушил переживания этого вечера, напрочь лишённого тех простых радостей, о которых так мечтала Варя всего несколько часов назад.

Алька чувствовала себя странно: звуки и запахи вокруг были непривычными, а веки такими тяжёлыми, что она даже передумала сначала открывать глаза, но потом вспомнила. Как ушла из кафе, как решила пройтись пешком, как переходила дорогу. Точно, она попала под машину.

Тогда она медленно моргнула и попыталась осмотреться: это совершенно точно была больница, но деталей не разглядеть – всё как-то плыло и не двоилось даже, троилось. Голова кружилась и нечеловечески хотелось пить.

– Здравствуйте, проснулись?

Прямо перед Алькиными глазами возникло усталое и озабоченное лицо очень красивой женщины.

– Пить… – с трудом вытолкнула из себя звуки Алька и удивилась, что голос похож больше на карканье, а по горлу будто хорошенько повозили наждачной бумагой.

– Не могу дать вам попить, извините. Вы попали в ДТП, помните? Вас сбила машина, мы привезли вас в больницу и диагностировали закрытый перелом верхней трети бедренной кости со смещением. Штука не смертельная, но малоприятная. Мы провели операцию, остеосинтез бедренной кости, операция проходит под общим наркозом, и вам нельзя теперь какое-то время пить. Хотите сполоснуть рот? Но, чур, честно выплюнуть воду!

Алька мотнула головой, красивая женщина помогла ей глотнуть из маленькой бутылочки и подождала, пока она сплюнет. От женщины исходили такие уверенность и спокойствие, Альке стало грустно от того, что сейчас та уйдёт, а сама Алька останется, и она заплакала.

– Так, сырость не разводить, – сказала женщина, – у нас тут в больницах потом то крысы, то тараканы. Шучу. Не переживайте, у вас сотрясение, небольшие гематомы, что и понятно, и перелом, требующий реабилитации, но до свадьбы заживёт! Или у вас уже была свадьба? Можем мы кому-то сообщить о вас? Родные, муж?

Алька отрицательно «каркнула».

– Ну и ладно, ну и хорошо. Тогда вы спать, и я спать поеду. Вам теперь силы восстанавливать, так что не отвлекайтесь, сконцентрируйтесь на этом, и вперёд. Я к вам в понедельник обязательно загляну, слышите? А жалеть себя прекратите, это ж пустяки всё, дело житейское! Вам, можно сказать, даже повезло! Засыпайте!

Дверь тихо закрылась, и Алька осталась в темноте. Только сейчас она поняла, что в палате находится не одна – откуда-то сбоку доносился тихий храп, но рассмотреть его источник она не смогла бы при всём желании: любое движение головой вызывало сильный приступ тошноты. «Как же это я так?» – удивилась сама себе Алька.

Она никогда не расслаблялась: этому не способствовали ни детство, проведённое в детдоме, ни взрослая жизнь, которая, по сути, представляла собой тот же детдом с его правилами и четкой иерархией. Алька всегда рассчитывала только на себя. Ещё совсем маленькой, до того, как пошла в школу, в один из дней она поняла, что у неё никогда не будет мамы и папы. Она хорошо помнила этот момент: её соседка по комнате расчёсывала волосы. Ничего такого, никаких причёсок в детдоме и быть не могло, просто соседке было не всё равно, как она выглядит. Она придирчиво разглядывала в небольшое зеркальце то кусок щеки, то глаз, то рот. Альке было плевать, как она выглядит на фоне других детей, во что одета. Уже тогда ей было ясно, что не в этом счастье. Потому что никакого счастья вообще нет. Иначе, никого не возвращали бы обратно из семей через некоторое время, и они не выли бы по ночам в подушку от обиды, стараясь остаться неуслышанными – чтобы не засмеяли наутро.

Ещё Алька понимала, что очень важно не выделяться. По крайней мере, не выделяться, если тебе нечем прикрыть тылы. Поэтому она хорошо училась в школе, могла бы на одни «пятёрки», но это грозило проблемами – никто не любит отличниц. А вот в институте, она поступила в архитектурный, уже буквально «пошла по головам»: была лучше всех, посещала все факультативы, писала курсовые, которым аплодировали преподаватели, максимально проявляла себя на практике, знакомилась со всеми, кто мог помочь ей достичь цели. Цель у Альки была одна – максимальная независимость. От всего и от всех. Для этого ей нужны были деньги и связи.

Алька не была жестокой, она была равнодушной. «Замороженной», как сказал однажды мужчина, с которым она пыталась (правда, пыталась) построить отношения. Отношений она больше с тех пор не строила, а вот с бизнесом всё получилось. Правила бизнеса ей были более понятны, к тому же с возрастом она научилась нравиться людям. Это было не природное качество, а именно приобретённый, натренированный навык, который она применяла не всегда, а исключительно по необходимости. Её не заботили вопросы морали, она могла переспать с тем, от кого зависело будущее её дела, без угрызений совести переманивала лучшие кадры и заимствовала идеи у более слабых конкурентов. Она много работала и была уверена, что в работе нашла своё счастье.

С недавних пор её успех в сфере предпринимательства и авторитет её компании, которая занималась разработкой дизайна интерьеров и ремонтно-строительными работами, стал очевидным: у неё брали интервью СМИ, её проекты получали награды, клиенты рекомендовали фирму друзьям. Но Алька не расслаблялась, никогда. Или, ей так только казалось, раз она лежит в сомнительной палате и снова окружена посторонними людьми? Ответа на этот вопрос у неё не было, и сил найти его не хватало. Звуки и запахи внезапно будто стёрлись, и Алька заснула.

Полина, удивляясь себе само́й, постоянно мысленно возвращалась ко вчерашнему происшествию, внезапно заменившему ей свидание. Чем-то тронули её сердце обе жертвы той аварии, хотя, с точки зрения травм, видала она и пострашнее. Но так отчаянно рыдала молодая дурёха-водительница, и так одиноко выглядела сбитая женщина, и обе они были такими трогательными в своём несчастье, что даже Полине стало муторно и никак не отпускало.

Она промаялась половину субботы, а потом собралась и поехала к бабушке, прихватив бутылку коньяка из обширных запасов – благодарных пациентов у неё было много, но фантазии им отсыпали не то чтобы щедро.

Родителей своих Полина не помнила, да и история была мутная. В детстве она часто спрашивала о них бабушку, и та всегда отвечала «Подрастёшь – расскажу!», но когда Полина выросла, бабушка сменила тактику: то ей с сердцем становилось плохо, как только звучал вопрос, то память подводила. Со временем Полине стало ясно, что ничего она от неё не добьётся, да и желания уже особого не было. Она была всецело довольна своей жизнью, на все сто процентов.

Мария Семёновна, так звали бабушку, была необыкновенной женщиной: многим казалось, что Катерину из «Москва слезам не верит» списали именно с неё. Хотя бабушка была ещё круче: она всю жизнь работала на заводе и даже в лихие 90-е придумала какую-то хитрую схему по импорту изделий, благодаря чему завод выжил, процветал, и на пенсию она ушла по собственному желанию, получив приличные бонусы, на которые смогла купить Полине квартиру. Невысокая и округлая, она всю жизнь занималась спортом, сейчас освоила скандинавскую ходьбу, но при этом курила, почти не переставая, предпочитала крепкий алкоголь и крепкие же выражения. Она до сих пор водила автомобиль, но абсолютно не умела готовить и в шутливых молитвах перед ужином благодарила службы доставки ресторанов. Не разбираясь в косметике и моде, предпочитая брюки и джинсы, она умела и одеться эффектно, и кружить головы – когда и кому нужно. Но сердце предпочитала держать свободным и очень расстроилась, когда радостная Полина сообщила ей, что выходит замуж за однокурсника Мишу.

– Ты беременна?

– Нет, бабусечка, я не беременна, я влюблена и счастлива!

– Так люби и будь счастливой, при чём тут государство? Тебе 21, и ты уже хочешь испортить паспорт? Сейчас штамп о браке, через год о разводе, чего ради?

Мария Семёновна ошиблась почти на пять лет. Полина уже и не помнит, ни почему решилась на брак, ни почему решила развестись – было и было. А тогда страдала. Бабушка не успокаивала, не видела в этом драмы и, возможно, поэтому всё и забылось так легко. Полина даже немного радовалась, что сходила замуж, как радуются сданному зачёту, например. Как бы не совсем пропащая, кому-то пригодилась, да на приличный срок, отстрелялась и зажила дальше.

В медицинский Полина поступила по зову сердца, но бабушка одобрила и как раз успехам в работе радовалась всегда. Радовалась, поддерживала и даже пыталась готовить еду, но чаще совала денег: «Поесть не забудь, эскулап!» Однажды лишь, когда Полина выбирала специальность, ненавязчиво поинтересовалась: не хочет ли внучка стать педиатром, или там гинекологом, почему хирургия? Но, когда внучка легкомысленно заметила, что все ординаторы в хирургии – красавцы, как-то расслабилась. А Полина слукавила тогда, единственный, пожалуй, раз, была с бабушкой откровенна не до конца: хирурги ей и правда нравились, но ещё сильнее она хотела спасать людей, прямо видела себя в эпицентре неопределённых, но обязательно очень трагических событий, и она в белом халате, почти как на белом коне, всех спасает, спасает, спасает. Двадцать лет спустя ей даже вспоминать об этом смешно, а тогда всё именно так и представлялось.

Полина стала хорошим хирургом, но не лучшим – ей не хватало ни то мотивации, ни то жёсткости и собранности. Она считала, что достигла идеального work–life balance, как принято сейчас говорить, но себя не обманывала и знала – та часть, что life, для неё важнее. Она любила долгие прогулки, ходить в кино, читать книги, научилась, в отличие от Марии Семёновны, хорошо готовить, разбиралась в винах, при первой возможности (а всего за год их было две-три) отправлялась путешествовать. Что ещё нужно для счастья?

К коньяку они заказали гору еды из грузинского ресторанчика неподалёку. Полина рассказывала бабушке про вчерашнее, та внимательно слушала.

– И чего я всё не могу их забыть? – Полина ловко резала ножом шашлык, грузины-повара упали бы в обморок, если бы это видели. – Не понимаю! Подумаешь, ДТП. На прошлой неделе, не помню, рассказывала тебе или нет, мальчонку экстренно оперировала, классика – за мячом побежал. Так у меня и имя его в памяти не отложилось, веришь?

– Откровенно говоря, я думала ты приехала про кавалера рассказывать, а не побасенки свои рабочие. Но верю, чего ж не верить. Если ты моего мнения хочешь, то я думаю, всё станет ясно со временем. Или забудется, или станет понятно, почему не забылось. Подожди, так что, а мне вон ещё того соуса передай будь добра! – лихо выпила рюмку коньяка бабушка.

– Ну раз так, значит, подождём. Соус не дам, он острый. Пожалей ЖКТ, не девочка уже! – подвинула Полина соус подальше от Марии Семёновны, к её явному неудовольствию.

Они ещё поспорили по поводу соуса и бабушкиного возраста, потом посмотрели кино, и домой Полина вернулась спокойной, как всегда бывает, когда выговоришься и даже найдёшь не идеальное, но решение.

Варя не хотела просыпаться, и некоторое время лежала с закрытыми глазами, надеясь, что всё случившееся вчера-таки окажется сном. Потом снова заплакала и плакала всё время: пока переодевалась, чистила зубы, ставила чайник. В доме было холодно и не только потому, что Варя не топила печь больше суток. Нет, он словно понимал, что снова пришла беда.

Этот домик в глухой и далёкой, как тогда, много лет назад, казалось Вариным родителям, деревне достался им неожиданно. Дальняя родственница, не то троюродная бабушка, не то двоюродная тётушка, которую толком-то никто и не помнил, неожиданно указала в завещании Вариного отца, как наследника. И даже оказалось, что документы оформлены честь по чести и они, действительно, стали вдруг владельцами загородной недвижимости. Плантации, как говорил отец – вся страна всего несколько лет назад с замиранием сердца следила за экзотической жизнью рабыни по имени Изаура, и иначе кусок земли с покосившейся избушкой называть тогда и не могли.