Текст книги "Королевство на грани нервного срыва"

Автор книги: Надежда Первухина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Ну как? – иронично спросила Раджина.

Я встала и сделала глубокий реверанс:

– Доселе я не знала, что пауки могут быть такими очаровательными.

Раджина усмехнулась:

– На самом деле я очень жесткое существо.

– Металл в бархатной перчатке?

– Как вы догадались?

– Я слыхала краем уха о разработках, которые ведутся учеными в плане объединения свойств инсектоидов и человека.

– Верно. Я как раз такой инсектоид. Мне повезло участвовать в научной программе доктора Финкельштейна. Могу с гордостью сказать, что я лучшее его творение.

– Не сомневаюсь. Однако давайте присядем.

Мы сели друг напротив друга. Раджина словно светила глазами мне в душу.

– Знаете, герцогиня, – сказала она. – Я на сто процентов уверена, что вы не убивали герцога Альбино. Мало того. У вас даже мыслей таких не было.

– Вы совершенно правы. Но…

– Здесь мы упираемся в проклятое «но»… Кое-кто из наших западных могущественных соседей жаждет вашей крови. И если король не отдаст вас им на растерзание, может случиться война. У нас огромный внешний долг в золотой валюте. Казна пуста.

– И я должна восполнить этот пробел.

– Да. Как мне ни жаль.

– Госпожа Раджина вы только выполняете свой долг.

– Нет! – стукнула кулачком по столу паучиха. – Мой долг – защищать справедливость и закон. А подписывать смертный приговор невинному человеку – это беззаконие.

– И ничего нельзя сделать?

– Ничего. Даже петицию в Общество по правам человека подать нельзя. Вы же убили такого поэта… Кстати, ненавижу его стихи. Сладкие сопли, а не поэзия.

– Раджина, вы мне нравитесь. Я рада, что смертный приговор мне подпишете вы.

– Нет! Приговор подписывает Особая комиссия. Я только следователь, винтик в машине так называемого королевского правосудия. Могу только смягчить вашу участь тем, что не нашла в вас признаков ведьмы. Тогда вас не сожгут, а просто повесят.

– Ну уже что-то.

– Вы удивительно спокойны для приговоренной к смерти. Откуда в вас это?

– Наверно, я верю в свою счастливую звезду. У меня мало было счастья в жизни. Дружба с Оливией сделала меня счастливой и бесстрашной. Я говорю вам сразу, что сумею выскользнуть из петли.

– И прекрасно. Вы заговорили о своей жизни. Хотите, я расскажу о своей? Почему обычная паучиха стала королевским следователем? Я родилась в нищей семье, где, кроме меня, было еще восемнадцать дочерей. Сыновья… Понимаете, у пауков есть жестокая традиция по отношению к самцам. Поэтому я не видела своего отца – его убила мать, и не видела своих братьев. Вся наша кладка должна была заниматься тем, чем и занимаются веками пауки-ткачи – тянуть из себя нить и ткать кружева и тончайшие ткани, тем самым зарабатывая себе на жизнь. Я бы тоже стала пауком-ткачом, но проблема оказалась в том, что нить, которую я тянула, была некачественной. Кроме того, я отлынивала от работы и пряталась от матушки и сестер на чердак, где находила старые человеческие книги и, главное, свод законов королевства, попавший туда неизвестно каким образом. Мама даже хотела убить меня, но сестры заступились. Они указали на мой острый ум, умение запоминать любые тексты, смелость и гибкость. Они предложили отдать меня в клинику доктора Финкелыптейна. Из клиники я вышла новым существом – видите каким. Я приехала в родной дом и отдала матушке королевский диплом о моем юридическом образовании, а также то жалованье, которое получила впервые. Жалованье я посылаю сестрам и теперь. Мама скончалась. Тянуть нить – это непосильный труд. Я знаю, что сестры завели самца и отложили кладки. У меня будут новые родственницы, а значит, я должна работать еще качественнее. Семья – это смысл моей жизни, госпожа Люция. И я не позволю разрушить свою семью тем, что дискредитирую себя как следователь.

– Госпожа Раджина, дискредитации не будет. Я подчинюсь вашим требованиям. Свою свободу я не стану обретать за ваш счет и за счет вашей семьи. А можно вопрос?

– Да.

– Почему вы убиваете самцов после спаривания?

– Они становятся страшно ядовиты и агрессивны. Если их не убить после спаривания, они натворят чудовищных дел. Прежде всего они ядовиты для человека.

– Спасибо. Теперь я поняла. Что ж, госпожа Раджина, я не смею долее вас отвлекать от дел. Да и ваш помощник может явиться…

– Да. Мне жаль вас.

– Ничего. Не из таких переделок выпутывались.

И госпожа Раджина вознеслась на потолок в свою паутину.

– Ликеру мне, абрикосового, немедленно, – слабым голосом молвила я.

Тут же был принесен ликер. Я подняла нехилую рюмочку, приветствуя горящие оранжевые глаза:

– Добро пожаловать в Кастелло ди ла Перла, госпожа королевский следователь. Жаль, что визит этот связан с печальными для меня событиями.

– Благодарю, ваша светлость, и искренне сочувствую вам.

Вообще, она ничего оказалась, паучиха-то. И никакой не выродок. Почти человек. Вполне толковая баба, если не считать, что у нее восемь лап и она из своей попы тянет паутинную нить. Некачественную. И сеть плетет. Ой, еще, что ли, ликеру хряпнуть?

– Хватит пить, – Бабулька была непреклонна в своей борьбе с молодежным пьянством. – А вы чего уши развесили? Герцогинюшка изволит ужин вам парадный устроить. А ну быстро все сервировать, переодеться, уши помыть и зубы почистить! Пить будете за здоровье госпожи Оливии. И ее светлости, само собой.

– Я с народом тоже бокальчик, – твердо потребовала я. – Ну хоть компотика!

– Ой, герцогиня, не бережешь ты свое здоровье, – проворчала Бабулька, но глаза ее смеялись. – Ладно, бокал компота с ликером.

– И салата оливье немерено!

Весь замок пришел в движение. Смерть герцога, болезни – Оливии и моя – словно парализовали всех, и народ маялся в печали, не зная, куда себя притулить. А тут герцогиня собирает ужин, по сути, в семейном кругу! Так что поживем еще, нечего раскисать!

Высокородные гости-прихлебатели, которые еще не сбежали тишком из замка, тоже не стали чиниться и с демократичными улыбками вместе с горничными, камеристками, поварятами и даже слесарями собирались сесть за стол. В области кухни ощущалось безумное возбуждение, звон кастрюль и рев печей звучали чудесной музыкой. Я улыбнулась и сказала Бабульке:

– Идем к Оливии.

Моя милая подруга все так же спала. К моей радости, бледность сошла с ее лица, и она походила на прекрасную Спящую царевну из росской сказки, если, конечно, царевны бывают лысыми как коленки. Я нежно протерла лысину Оливии душистой салфеткой, поправила на ней сорочку (моя мама Сюзанна, конечно же, одела Оливию в свежайшее белье) и прошептала:

– С днем рождения, негодяйка моя. Ты выздоравливай, а? Я обязательно пригляжу за всеми твоими тварями в террариуме и растения обязуюсь поливать лично. Я ужасно без тебя скучаю. Поскандалить даже не с кем. И помни – я еще лидирую в метании дротиков, как ты можешь это терпеть? Просыпайся поскорей!

Доктор Гренуаль нетерпеливо зафыркал рядом:

– Ваша светлость, ваша светлость!

– Дотторе, я вся внимание.

– Я приготовил особые каучуковые трубки, которые будут присоединены к… органам жизнедеятельности ее светлости.

– Ох, бедная моя Оливия!

– Невозможно кормить ее с ложечки и подкладывать судно под…

– Я поняла. Действуйте, дотторе. Но прошу вас, точнее, приказываю, ведь я же герцогиня, дрын еловый: делайте все с особой осторожностью. Иначе я прикажу посадить вас на кол. Да. Наверное.

– Ваша светлость, я же не коновал, я доктор, у меня степень!

– То-то и оно. Сюзанна, умоляю: будь при ней неотлучно. Сама я пока не могу.

Сюзанна кивнула успокаивающе:

– Обещаю.

Доктор Гренуаль легко тронул меня за локоть:

– Ваша светлость, вам стоит уйти. Я буду присоединять.

– Ничего. Я буду рядом. Я не из брезгливых и помогу, если надо. Это у вас что?

– Особая мазь, смягчающая наконечники трубок для легкости введения.

– Я подержу.

Тут уж не выдержала Сюзанна:

– Ваша светлость, – тихо рявкнула на меня мамочка. – Идите отсюда и не мешайте работать доктору.

– Я переживаю…

– Переживайте за дверью, – Сюзанна прямо стальная стала! – Все сделаем хорошо и без вашего участия.

И Бабулька, предательница, развернула меня и буквально вытолкала из покоев Оливии:

– Иди, иди, матушка, не дури.

– Я ее подруга!!!

– Вот-вот, – кивнула Бабулька. – Ты думаешь, Оливия простит тебе, когда очнется, то, что ты видела ее в таком униженном состоянии? Да она тебя съест живьем и запьет компотом!

– Верно, – я опомнилась. – Так, мне нужен Фигаро. Надеюсь, он уже сунул в какой-нибудь каменный гроб мессера Патриццио и вернулся.

– Идем, выясним.

Я решила поговорить с Фигаро в оранжерее. Заодно покормила ядовитых гадов Оливии. Они, кстати, ели вяло. Еще передохнут! Оливия меня тогда придушит!

– Да в спячке они, – предположила Бабулька. – Я, конечно, не знаток змей и ядовитых гекконов, но зима ведь.

– Так, у меня еще кактусы-самострелы не политы!

– Сиди, я полью.

Бабулька железной рукой усадила меня на скамью, взяла лейку с некоей вонючей жидкостью и отправилась в глубину оранжереи. Судя по ее приглушенным ругательствам, у кактусов-самострелов спячки не было.

Я вздохнула. Вокруг меня творилась некая путаница, и серьезно повлиять на нее я пока не могла. Мне нужно было разобраться, где лгать, где говорить правду, кто действительно верен (в принципе понятно!), кто может предать, насколько серьезна угроза того, что меня сожгут как ведьму…

Скрипнула дверь оранжереи. Я выглянула из-за куста многолетнего бессмертника: ко мне своим изящным шагом уверенного в себе человека шел Фигаро. В кильватере у него несимпатично семенил додельный Патриццио. Как бы этого Патриццио отправить… ну, хоть в параллельную вселенную.

– Ваша светлость, – Фигаро уже стоял передо мною и склонял благородную голову. – Вы хотели меня видеть. Рад, что вам лучше.

– Да, Фигаро, но я еще не настолько здорова, чтобы терпеть присутствие мессера Патриццио. Извольте уйти прочь, нахальный юнец. Я желаю говорить со своим домоправителем наедине.

– Но, ваша светлость…

– Да что это за наглость! Или я уже не хозяйка Кастелло ди ла Перла?! Вон, мессер Патриццио, или вассалы моего покойного супруга раздерут вас на носовые платки!

– А вы знаете, как выглядит тело вашего мужа? – вякнул нахал, но тут произошло невероятное: с легким свистом ему в шею впилась здоровенная иголка, и Патриццио рухнул как подкошенный.

– В иглах кактуса-самострела содержится легкий яд, парализующий человека на некоторое время, зависит от роста и веса. К тому же, очнувшись, человек не помнит события последних суток. – Бабулька вышла из-за зарослей бирючины, нежно покачивая в руках опасное растение.

– А не слишком ли мы жестоки с бедным мальчиком? – укорила я себя.

– Это не мальчик, а помощник королевского следователя, – отчеканил Фигаро. – Получает, что заслужил. Ваша светлость, не будем терять времени. О чем вы хотели со мной говорить?

– О последнем стихотворении герцога Альбино. Вы, конечно, его прочли.

– Да, прочел, оно не носило характера конфиденциальности.

– Тогда скажите: к кому обращался герцог?

– Возможно, к своей дочери. Впрочем, это маловероятно. Он обращался к вам, зная, что у вас особые способности. В последнее время он много думал о вас.

– Откуда вы знаете, Фигаро?

– У меня свои источники, ваша светлость. И позвольте не раскрывать их.

– Позволяю. Но что значит это «Ты найди меня»? Он писал предсмертное стихотворение, он знал, что умрет. Она стояла и смеялась ему в лицо!

– Убийца, ваша светлость? Та, что едва не прикончила и вас?! Так это женщина?

– Скорее, бывшая женщина.

– Ваша светлость, женщины никогда не бывают бывшими.

– Даже если они превращаются в темную материю? Если они обладают способностью аннигилировать все вокруг себя? Выглядела она, конечно, довольно женственно, когда принялась разрушать мою руку…

– Что за способности, которыми она владеет? Это магия?

– Ой, Фигаро, умоляю! Еще скажите, что она ведьма!

– Скажу. Вы ведь тоже ведьма, ваша светлость.

– Фигаро! Я никакая не ведьма!

– Ведьма, и я готов подтвердить это под присягой.

– Какие замечательные признания можно услышать, если притвориться парализованным! – Патриццио, улыбаясь самой отвратительной улыбкой в мире, вставал с пола. – Конечно, вы же не знали, что я наполовину инсектоид. А яды кактусов-самострелов на инсектоидов не действуют. Итак, герцогиня, даже ваш домоправитель признал, что вы ведьма! Ах, ах, ах, как обидно, что расследование закончилось, почти не начавшись! Я немедленно сообщу обо всем услышанном своей начальнице. Да, ваша светлость, именем короля вы арестованы до выяснения иных обстоятельств.

– Бред! – я вскочила с места. – Фигаро, как же вы могли…

– Я не могу идти против правды, ваша светлость. Вы ведьма. Все говорит об этом. Слишком много доказательств.

– Каких?! – мне показалось, что я сплю.

– А об этом мы поговорим особо. – продолжал улыбаться Патриццио.

Какое же ты мерзкое насекомое, мальчик.

Глава пятая
«ПОСАДИ ВОЗЛЕ ДОМА ДУБ И САМШИТ
ТОТ, КТО ХОЧЕТ ЖИТЬ, НЕ БУДЕТ УБИТ»

Вы замечали, что время – величина крайне условная и непостоянная? Мне это мессер Софус растолковал как-то на досуге за рюмочкой мальвазии. В момент Абсолютной Точки, когда произошел Взрыв Сущего (сразу появилось и «когда»), пошел отсчет развития материи и энергии. Вот то время было абсолютным, потому что им не пользовался человек. А как только возник человек и стал измерять свое бытие, время раздвоилось. Абсолютное текло из ниоткуда в никуда и представляло вечность, а относительное было линейным в соответствии с ограниченными возможностями человеческого разума. Нет, если бы человечество интенсивно развивало свой разум и мыслило глобально, а не где достать пива и сосисок к ужину, тогда человечество постигло бы абсолютное время и вошло в вечность. Не знаю, правда, вошли бы за ним туда пиво и сосиски… И вообще, нужны ли пиво и сосиски в вечности…

А сейчас, пользуясь нашим прирученным, приземленным временем, мы, человеки, его так измучили, что оно при любой возможности мстит нам любыми доступными ему способами. Вы заметили, что когда долго ждешь и желаешь чего-то очень для себя хорошего, полезного, важного, чего-то дозарезу нужного, время тянется, как безразмерный каучуковый шланг. Тянется, тянется, тянется, и чем больше ты лелеешь себя надеждой: «Ну вот завтра! Ну вот на следующей неделе!!! Ну должно же это когда-нибудь случиться, это счастье, и у меня будет сапфировое колье (платье, кукла, самострел, подствольный гранатомет, президентская власть, мировое господство)» – дрына елового это случается. Вот прямо когда надо, я имею в виду. Когда наконец можешь купить себе вожделенное платье, ты уже на четыре размера больше его; получать в старости куклу и самострел – значит, заставить хохотать весь персонал дома престарелых, а уж с подствольным гранатометом может вообще такая гадость получиться… И мы, обманутые, взываем к судьбе: «Почему так? Почему я не получила того, что просила, именно тогда, когда нужно?!» А ответ прост. Это коварство времени. Время называет его Испытание Терпением. Зачем это Испытание нужно – непонятно, кому от этого лучше – тоже, но так устроен мир. И положите вы свой ржавый гранатомет, им только ворон пугать.

Но-о-о-о! Если в твоей судьбе звезды складываются в весьма непристойное сочетание, например Большой Кукиш в пятом доме Западлюги при растущей Фигне, тут уж время, что называется, торопится так, что его метафорические пятки сверкают! И судебные приставы стучат в одну дверь, когда в другую стучат серьезные пацаны с тяжелыми свинчатками (им ты тоже должен). А ведь договаривались подождать полгода! Что все вот так сразу-то! И засор в ванной! И кот сожрал кактус, и теперь его надо срочно везти к ветеринару… Продолжать можно до бесконечности. Суть ясна. Если гадости случаются, то со сверхвысокой скоростью и все разом.

Как, например, в моем случае.

…В детстве у меня было мало игрушек. Точнее, была одна – деревянный волчок. Его выстругал для меня какой-то постоялец в таверне моей приемной матушки, за что получил скидку на жареные колбаски. Я вертела этот волчок бесконечно, удивляясь, поражаясь тому, что только постоянное вращение не дает ему упасть.

Я это почему вспомнила. Я, Люция Монтессори, вдруг стала центром такого бешено вращающегося вокруг меня волчка. Словно весь замок пришел во вращение и время в нем закипело, как вода в котле, не давая ничего понять, ни даже хотя бы осмыслить.

Меня еще раз обвинили в ведьмовстве – теперь перед всем замком: раз – Фигаро, с официальной подписью под доносом, другой – помощник королевского следователя. Я была объявлена арестованной и неприкосновенной до решения Святой Юстиции и короля. С потолка спустилась госпожа королевский следователь, плотной слюдянистой нитью она оплела мне руки и капнула со жвала желтую ядовитую каплю – личную печать королевского следователя. С того момента ко мне были приставлены дюжие охранники, приехавшие со следовательскими санями. Они отпихивали всех желавших попрощаться, всех кричавших, что этому не верят. Я искала лицо Бабульки, но натыкалась на какие-то совершенно незнакомые лица, понимая, что вижу их, возможно, в последний раз.

– Оливия! – бешено вопила я, выдираясь из лап стражи. – Позаботьтесь об Оливии! Спасите Оливию!!! Сюзанна! Позаботься об Оливии!

Меня брякнули чем-то тяжелым по голове, и я, как полагается в подобных случаях, отключилась.

И стало мне мягко и спокойно, словно я снова ребенок и меня укладывает спать моя любимая мамочка, а на коврике у кровати уже устроилась верная Собака. На тумбочке стоит удивительная лампа-ночник: папа рассказал мне, что ночник изображает нашу планету, со всеми ее морями, океанами, островами и континентами…

– Спи, – мама целует меня в лоб. – Уже поздно.

– А ты спой мне песенку, как всегда…

– Люций, ты что угодно выклянчишь! Недаром папа говорит, что тебе ни в чем невозможно отказать.

– Но я же не о плохом прошу, а о твоей песенке!

– Хорошо.

 
Кошки бродят по дому,
Словно гордые львицы.
Все погружено в дрему,
Всем счастливое снится
 
 
Новогодние ели
Посадили в апреле.
Пели им свиристели,
И дождинки шумели.
 
 
Соловьиные трели
Позапутались в хмеле.
И вплетаются лозы
В изголовье постели.
 
 
Пусть счастливые грезы
Будут вечной наградой.
Кошки, грозы и лозы,
Аромат винограда.
 

Я ровно дышу, как дышу всегда, когда засыпаю. Я умею делать так, что даже ресницы на моих щеках кажутся крепко спящими. Мама смотрит на меня, целует и уходит. На своей щеке я чувствую ее слезу. Раньше мама никогда не плакала, пока мы жили в Городе-за-Светом. А теперь я часто вижу ее слезы. Особенно когда папы нет дома. Однажды папа даже накричал на маму. Я догадываюсь, почему это.

С нами нет Оливии.

Куда подевалась Оливия?

Ведь она моя старшая сестра!!!

Я вылезаю из кровати, приказываю Собаке не двигаться и бесшумно выскальзываю из комнаты. В коридоре уже включен ночной режим с программой звездного неба в проемах окон. Ночной режим обязательно поднимет тревогу, если я вздумаю разгуливать по дому в неположенное время, но я научился блокировать сенсоры, у меня это как-то само собой получается. Меня вообще легко слушается вся техника в доме, я все словно вижу до самой последней сути, и так же я вижу, что мама носит в себе огромное горе, а папа – огромный стыд, и это готово раздавить их.

Родительская спальня заперта снаружи. Значит, мама и папа, как и много вечеров подряд, сидят в гостиной: папа пьет какой-то коричневый напиток со льдом, а мама сидит в кресле, плачет и приканчивает один за другим сигаретные симуляторы.

– Возьми себя в руки, Руби, что толку от твоих слез? – мрачно цедит отец. – Или ты думаешь слезами вернуть нашу девочку?

– Ее можно было спасти! – мама кричит, и лицо ее становится страшным.

– Нет, – ревет отец, и он тоже страшней, чем выродки в комиксах. – Ты своими глазами видела, что Оливия была заражена этой тварью. Дюжиной этих тварей. Они уже впивались в ее мозг, сознание, организм! Все, что я мог, – выстрелить из плазмомета!

– Ты убил собственную дочь, как же ты живешь с этим?

– Я не живу, Руби. Разве это жизнь? Горстка человечества спряталась за силовой стеной, пока всю планету заселяют эти уроды, твари, или, как они просили себя именовать, инсектоиды! Они, мол, тоже разум! И раса, равная в правах! Уму непостижимо! Всех, кто был против, они просто сожрали, никакие плазмометы, никакие лазерные веера, никакие магнитные бомбы не помогли. Этот поселок, в котором мы живем, – иллюзия жизни, конвенция между нами и ими. До тех пор, пока они не проголодаются как следует…

Я не замечаю, как вхожу в гостиную. Краска на нагревшемся полу почему-то начинает пузыриться под ногами.

– Мама, Оливии больше нет?

– Люций?! – мама с ужасом смотрит на меня. – Ты должен быть в постели!

– Я требую ответа, я уже большой мальчик! – кричу я, а в окнах-экранах начинают полосами идти помехи. Настенный шкаф с посудой срывается и разлетается на кусочки.

– Люций, успокойся, прошу тебя, – мой отец упал на одно колено, одежда на нем дымилась. – Мы скажем тебе все, клянусь, но ты должен быть спокойным, как я тебя учил. Иначе ты просто убьешь нас. Прошу. Дыши. Раз. Два. Три. Тишина. Раз, два, три, тишина.

Я успокаиваюсь и чувствую, как воздух вокруг меня перестает быть горячим. Это все моя Генетическая Способность, как называет мама. Раз, два, три.

Родители смотрят на меня, и в их глазах великая скорбь.

– Люций, ты знаешь, что нашу планету Одинокой Розы атаковали существа, которые называют себя инсектоидами. Их было невообразимое количество. И едва они коснулись земли, как принялись все пожирать – все живое на планете. Люди сначала пытались их уничтожить, но это было малоэффективно – яды только порождали новых выродков, а выжигающее оружие разрушало саму планету. Тогда люди стали просить выродков – они назвали себя инсектоидами – о том, чтобы мирно сосуществовать. Инсектоиды согласились. Они построили для людей резервации, но все, что находилось за пределами Стены Света, они поглощали немедленно. Так погибла Оливия. Она вышла за Стену, она нарушила их закон. Мы видели, как они пожирали ее, и ничего не могли сделать, кроме как убить. Прости, Люций. Прости, что так долго лгали тебе, мы хотели уберечь тебя.

– Для чего? – слезы текут у меня по щекам, но я стараюсь быть спокойным. Чтобы от злости и скорби не испепелить все вокруг. Родители не виноваты. Собака не виновата.

– Люций, у тебя парадоксальные генетические способности. Их очень, очень много в тебе, поверь, мы даже не в силах предположить, какая способность проявит себя в той или иной ситуации. Поэтому мы бережем тебя – в надежде, что настанет время, и с помощью своих способностей ты очистишь планету от этой дряни.

– Я понял, мама, я могу приступать хоть сейчас.

– Люций, подожди…

– Чего ждать?

– Ты еще совсем маленький мальчик, а если тебе не хватит сил?

– Хватит.

– Люций, пожалуйста, побудь пока с нами. Подрасти. Поиграй со своей Собакой, разве ты можешь взять ее в гибельный бой против инсектоидов?

– Верно, – говорю я. – Тогда я иду спать. Простите, что… напортил тут.

– Я провожу тебя, Люций. – Я чувствую, как осторожно мама кладет руку мне на плечо.

Я снова ложусь в постель и засыпаю…

…И просыпаюсь, изнемогая от холода и боли в сведенных руках!

– Где я? – кричу я, вглядываясь во тьму с белыми полосами снега.

– Да полно вам, герцогиня, дурочку-то ломать, – слышу я знакомый противно-пискляво-скрипучий голос. – Все здесь вы, с тем же благородным обчеством, и никто пока не скачет вас, проклятую ведьму, освобождать. Что и правильно, я считаю, ведьмой меньше, премией от начальства больше.

– И большие премии в ваших паскудных ведомствах дают? – осведомляюсь я исключительно от скуки и бездействия.

– На приличную жизнь хватает-с, – улыбается мне и моим стражам Патриццио. Вот он в каком месте мутировал – жвалы под подбородком и хитиновый ворот-панцирь вместо шеи. Омерзительнейшее зрелище.

– Как же вы проводите вашу приличную жизнь? – вяло улыбаюсь я. – Все балы небось да маскарады…

– Не до развлечений нам, слугам закона. Я, как первым помощником госпожи Раджины стал, все законоведческие книги читаю, философские тоже.

– Да вы просто молодец. Интеллектуал. Холодно, однако. Госпожа королевский следователь не замерзнет?

– Она в особой карете передвигаться изволит, с дровяным отоплением. Они впереди нас скачут.

– Много мы уже проехали?

– Достаточно, чтоб не ждать никакой помощи вдогонку от Кастелло ди ла Перла.

– Я не жду. Коль собственный… домоправитель показал на меня как на ведьму…

Верно, они там без меня устроили бал и дележ власти. Бедная Оливия, она даже не может постоять за себя, а ведь следующие по родословной ветви баронеты Травиоли, они ради власти и денег на все пойдут! Святая Мензурка, как все обернулось!

Мы въехали в огромную рощу. Каждое дерево здесь было как стена, и я вспомнила Бабульку, бросившую меня, исчезнувшую, пока мне связывали руки. Может быть, это такая политика Сопротивления, которым она руководит? Может быть, сейчас из-за могучих ветвей выскочат арбалетчики и раскрошат в мелкую пыль моих врагов?

– Как называются эти деревья? – спросила я.

– Дуб и самшит.

– «Посади в роще дуб и самшит, кто хочет жить, не будет убит», – проговорила я.

– Что это вы такое говорите? – напрягся Патриццио.

– Слова из детской считалки. Другие не помню, а эти вспомнила.

– Прямо уж! Наверняка тайный пароль! Только освободители ваши все позамерзли уже.

– Скоро и я замерзну, и вам нечего будет предоставить Святой Юстиции. Так что киньте, законолюбия ради, хоть ватное одеяло.

Мессер Патриццио не слишком любезно передал мне хлипковатое ватное одеяло. Я постаралась в него плотно закутаться.

– По какой дороге мы едем? – я снова начала пытать вопросами своего спутника.

– По казенной. Неужели вы считаете, что вас везут в столицу? Мы едем в Кастелло ди Долороза, Замок страданий, главную государственную тюрьму Старой Литании.

– Ух ты, – оптимистично шмыгнула носом я. – Респектабельно как звучит. Мелочь, а приятно.

Когда в наступающем рассвете нового дня я увидела Кастелло ди Долороза, я поняла, что мелочью тут и не пахнет.

Он занимал целый остров, меж ним и сушей были десятки миль воды, серой, холодной, свинцовой воды. Громадные стены из тесаных камней, высокие башни, никаких окон или лестниц – нечего было и думать сбежать из этого рукотворного ужаса. И найдись смельчак, что сбежит из тюрьмы, – его прикончат не стражи, его прикончит холод похлеще любой виселицы.

На берегу мы – стража, Патриццио и я – пересели в крытый баркас. Госпожа Раджина, видимо, отправилась с донесением к королю.

К холоду воздуха прибавился и холод от воды. Я, в своем праздничном платье с жестким корсажем, дрожала так, что зуб на зуб не попадал. Да, веселенько закончился для меня день рождения…

– Какое сегодня число? – спросила я Патриццио.

– Восьмое февруария.

– Как? Но ведь меня схватили пятого вечером, значит, мы столько времени уже в пути?!

– Совершенно верно, прелестная синьора. Вы почти проспали весь путь – этому способствует легкое снотворное, содержащееся в яде госпожи Раджины.

Все это время я ничего не ела и сейчас некстати ощутила жуткий голод.

– Кормить, конечно, вы меня не будете, – сказала я.

– Была забота, – и подлец Патриццио засмеялся. – Вот оформят вас как заключенную и будут паек выдавать согласно внутреннему расписанию. А до тех пор потерпите.

– Воды тоже нельзя?

– Обойдетесь. Вам теперь придется учиться обходиться малым, герцогиня. Совсем малым. Кушать вполкуска, пить вполглотка, спать вполглаза. Кастелло ди Долороза приучит вас к смирению. Вы полностью осознаете все свои ошибки, глубоко, искренне раскаетесь в них и с радостью взойдете на костер.

– Да уж, приятная перспективка вырисовывается…

Лодка причалила к берегу. Тут меня ждали еще два закованных в латы охранника. Ветер насвистывал что-то висельное, и я в своем платье промерзла до точки абсолютного нуля. Сейчас развалюсь кусками льда…

Но не вышло. Охранники взяли меня под локти и почти поволокли в темный каменный коридор. Я оглянулась – там еще было небо, вода, какие-то птицы, как символы надежды, а впереди – только тьма, камень и боль.

В глубине души я понимала, что захоти я, – и вся эта махина разлетится у меня по кирпичику и я смогу победоносно возвратиться в свой замок. Только вот не мой он теперь. И самое дорогое в нем для меня – Оливия и Сюзанна. И чтобы они не пострадали от моих выкрутасов, я должна играть свою роль. Быть обычным человеком без подозрительных способностей.

Освободив тяжелым ножом мои руки от паутины королевского следователя, меня ввели в круглый каменный зал с несколькими каменными же дверями. В центре зала стояло что-то вроде священного Градусника и светилось зеленоватым светом.

– О’кей, Система, прибыла новая заключенная.

– Отправьте на первичное рассмотрение Тройки.

– О’кей, Система, будет исполнено.

Светящийся «градусник», по-видимому, был распределительной системой заключенных. Охранники подвели меня к дверям из полированного обсидиана. Один из охранников приложил ладонь к светящемуся силуэту ладони на стене, и двери бесшумно разъехались. Мы вошли в небольшую комнату, двери затворились, и комната поехала вниз – это было видно в небольшое окошечко в стене. Мелькали полосы огней. Наконец движение прекратилось, двери разъехались, охранники стиснули мои предплечья железной хваткой, и мне оставалось только покорно идти за ними.

Это снова был коридор, облицованный черным мрамором. Каждые несколько метров стояла чаша с оригинальным светильником: тонкие, изящные палочки держат светящийся белый шар. Потом я поняла, что это не палочки. Это бронзовые изваяния лап жуков, богомолов, пауков, пчел… От этого меня почему-то затошнило, и я постаралась дышать как можно глубже, чтобы не опозориться в свой первый день пребывания в стане врага.

Двери, к которым меня привели, были выполнены в виде хитиновых надкрылий жука-носорога, изваяние его же головы нависало сверху.

– О’кей, Система, заключенная на первичное рассмотрение Тройки прибыла.

– Входите, – голос был словно из жести.

Крылья раздвинулись и сошлись снова, пропустив меня одну. Здесь меня так не боятся?

Присмотревшись, я поняла, что у моих пленителей нет никакого основания для опасений. Я стояла перед длинным столом из чистого золота, а сидели за ним гигантский таракан, огромная гусеница и муха таких размеров, что один взгляд в ее фасетчатые глаза лишал воли, силы и мужества. Я поняла, что это и есть Тройка. Кстати, все они были задрапированы белым атласом с золотой вышивкой, а на своих головах имели золотые же короны в виде цветочных венков. Да, еще перед Мухой стоял странный пузатый чайник, из которого она наливала себе в чашку душистую жидкость, Гусеница беспрестанно курила кальян, а Таракан все время разглаживал лапками свои длиннющие усы. И как бы эти монстры ни были страшны, все вышеописанное придавало им смехотворность. Словно их вытащили из каких-то сказок и сделали чудовищами против их воли.