Текст книги "А в чаше – яд"

Автор книги: Надежда Салтанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Вернувшись в кузницу, поговорила с хохяином, посочувствовала. Он был немногословен, про подмастерье рассказал лишь то, что Нине уже доложила Клавдия. Спросил:

– А ты к нам по какой надобности, почтенная?

Нина заказала выковать ей тонкий и прочный нож, чтобы корни резать можно было легче, не передавливая, чтобы соки не терять. Нарисовала прямо на земле во дворе форму лезвия, показала размер на руке кузнеца. Тот покивал, назвал цену, Нина поторговалась для приличия, и сговорились.

Ничего не выяснив про убитого мальчика у хозяина, Нина попробовала разговорить подмастерье. Тот был напуган, отмалчивался. Только шмыгал носом и твердил: – “Прости, госпожа, не помню, не видел”. И когда Нина уже с досадой отвернулась, он тихо произнес:

– Красивая у тебя накидка, госпожа. Почти как туника у господина под плащом, что с Трошкой говорил.

Нина, сдерживаясь, чтобы не напугать пацаненка, спокойно сказала:

– Ты любишь красивую одежду?

Тот закивал:

– Я всегда к большому собору бегаю, когда василевс в праздник выходит. Ох и красивые же у них накидки, с блеском, да камнями расшитые, а на головах как горшки и тоже все переливаются на солнце. А на пальцах…

Нина прервала его:

– А тот, кто с Трошкой говорил – какая была на нем одежда?

– Плащ был простой, темный и старый. А из под плаща туника видна была, когда он рукой Трошке махнул. Красивая – золотистая, с узором по краю, с райскими птицами с длинными хвостами.

– А друг твой с этим господином где разговаривал?

– На площади возле Воловьего форума. Там вору, что давеча кувшин вина уволок, руку рубили. Мы посмотреть бегали. Только Трошка с тем господином особо не разговаривал. Его позвали да показали монету, он пошел. Я тоже хотел пойти, но Трошка меня оттолкнул и сказал, что сам управится. Это он чтобы не делиться. Жадный он был и вредный. – тут мальчишка понял, что про покойника сказал, ойкнул, закрыл рот рукой покраснев.

Нина его успокоила, дала медную нуммию1717
  Нуммия – мелкая медная монета


[Закрыть], да наказала найти ее аптеку и рассказать, если он этого господина опять где увидит. Тот сразу спрятал монету куда-то в складки грязного пояса.

Нина отправилась домой. Идти пришлось долго, устала. Купила горячую лепешку у уличного торговца, съела прямо на ходу. Напоследок успела зайти к Гликерии, запаслась парой нежных рогаликов, да свежим хлебом.

–

Солнце уже клонилось к морю, раскрашивая гавань багровыми отблесками. Нина убирала травы с навесов, переливала остатки снадобий в бутыли, привязывала кусочки мешковины с надписями на них. Выбрасывала те, что поменяли запах или цвет. Смесь запахов была острой, пряной, от них щекотало в носу. Чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха, Нина распахнула занавеску, что загораживала вход, и отпрянула, увидев у самых дверей Никона. Схватившись за сердце, Нина перевела дух, склонила голову:

– Бог в помощь, почтенный Никон. Напугал ты меня. Почто, как тать, стоишь у входа, не постучишь, не позовешь?

– Считай что постучал. Пригласишь, или на виду у соседей разговаривать будем? – Сикофант бросал слова неприязненно, резко.

Нина торопливо посторонилась. Нехорошо это, если слухи пойдут, ни к чему ей слухи, и как вдове, и как аптекарю.

– Проходи, почтенный.

Предложив гостю скамью с подушками, набитыми травами, Нина присела на квадратную свою рабочую скамейку, напряженно выпрямившись и сминая в руке складки столы.

Никон молча осматривал комнату с полками, заставленными бутылями, глиняными горшочками, кувшинами. В полутемных углах едва угадывались пучки трав, подвешенные к потолку. На столе свеча, три ступицы разного размера, ножики, деревянные полированные дощечки. Мраморная плитка стоит в стороне, прикрытая вощеной тряпицей. В корзине за столом еще какие-то медные посудинки, крючки и лопатки, веревки, чистая холстина, сложенная вчетверо. Маленькая печь подмигивала красными углями потухая. Рядом поблескивали глазурными боками глиняные горшки, в которых, видать, увариваются снадобья. Свет закатного солнца падал через занавеску на двери и вспыхивал на склянках. Пряные запахи все еще кружили в небольшой комнатке.

Никон кашлянул, многозначительно посмотрел на кувшин вина, что стоял поодаль. Нина молча взяла с верхней полки глиняную чашу, наклонив кувшин, налила сикофанту тягучий ароматный напиток. Хотела было развести водой, но тот покачал головой. Нина подала чашу. Пока гость пил, молчала, глядя в сторону.

Наконец тот отставил чашу, проронил:

– Ну рассказывай, что узнала. Где шастала? Какие бабьи сплетни собрала?

Нина вздохнула.

– Что же ты так со мной разговариваешь, почтенный Никон, как с гулящей какой? – медленно и спокойно начала она. – Я женщина уважаемая в городе, законы блюду, никто обо мне плохого слова не скажет. С чего это ты вдруг оскорблять меня решил? Что узнала – расскажу, но и ты уж сделай одолжение, не позорь ни меня, ни себя таким обращением.

Никон нахмурился:

– Рассказывай уже, не толки воду в ступице. Ох уж мне ваши бабьи кривотолки…

Нина вкратце поведала про поход к кузнецу и про шелковую тунику, что глазастый подмастерье разглядел.

– Узор-то редкий, богатый, – тихо добавила Нина в конце рассказа.

Никон в задумчивости помолчал. Потом фыркнул:

– Вот еще и про тряпки шелковые мне тут с тобой беседовать. Вот уж бабы, все об одном только и мыслите. Толку-то от твоей аптеки, если одни тряпки и притирания в голове?!

– Ой, ты, почтенный, опять ту же дуду завел. На-ка вот лучше, я тут тебе корзинку собрала. У тебя ж двое детей-то? Вот я им рогаликов из пекарни Феодора припасла. А для жены твоей вот притирания с лавандой и медом. От них кожа прямо светится, у меня даже из дворца такое заказывают. А тебе вот вина кипрского, да бутыль отвара от головной боли.

Никон смутился, нахмурился.

– Откуда узнала про головную боль?

– Да я, уважаемый Никон, не вчера аптекарствовать то начала, вижу уже по лицу, да по поведению людей что им жить мешает. Ну да ты попробуй, не поможет, другое средство подберем. Главное все сразу не выпивай, по полчаши на четверть секстария перед сном, да поутру, но после трапезы непременно, – сыпала словами Нина, укладывая в корзинку все заново.

– Погоди, что ты там про дворец-то сказала? Кто к тебе присылает?

– Кто присылает, сказать не могу, да только раз попробовали и вот заказывают. Ты не думай – твоей жене понравится.

Никон фыркнул, но уже примирительно сказал:

– Да что мне-то до того, понравится или нет. Раз богачи заказывают, значит, и ей сгодится.

Нина внимательно посмотрела на него.

– Жена тебе не по нраву? Пусть ко мне зайдет – я на нее посмотрю, поговорю, может, ей тоже какое средство подберем. В семье то когда мир, то и детям хорошо, и родителям благостно.

– Не в свою крынку нос суешь, апткарша, – огрызнулся Никон вставая.

– Не в свою, не в свою, верно, – покивала Нина. – Не сердись, уважаемый, возьми корзинку-то. Я вот завтра на базар схожу, с торговцами тканями поговорю, вдруг припомнит кто, да где такой узор видели. Они-то на ткани и узоры глазастые и памятливые. А потом к лекарям может схожу, глядишь, они вспомнят кто яд с ними обсуждал или спрашивал. К аптекарю Гидисмани сама не пойду – мне он ничего не скажет, а вот жена его ко мне обещалась зайти на днях. Глядишь и у нее узнаю. А ты говоришь бабьи сплетни! Ты ступай домой, почтенный, жди от меня весточки. Али сам заходи, если что-то срочно понадобится…

Гость поджал губы, кивнул, и сердито отдернув занавеску, вышел.

Нина медленно выдохнула. Аж в пот бросило, пока убалтывала сикофанта. Вот уж и правда, лаской да подношением можно много что решить в большом городе. Надо и правда с женой его повидаться, что-то у них неладно.

Вздохнула Нина, закрывая аптеку. Ох, непросто женщине одной, без поддержки, без заботы. И некому ее защитить. Нина работы не боится, привычная она, с детства была любопытной да старательной. Но всегда рядом родные были, батюшка, Дора, Анастас. Да вот не осталось никого… Нина опустилась на колени перед иконой, молитва смешивалась с воспоминаниями, щедро приправленными слезами.

Глава 3

Снадобье для облегчения головной боли

Цветки матрикарии сушеные, горсть размером с милиарисий, и вдвое меньше душицы положить в сосуд глиняный. Залить половиной секстрария горячей воды с огня. Закрыть холстиной, прочитать неспешно просительную молитву к Богородице десять раз. Через холстину отвар перелить в другой сосуд, травы выкинуть. Пить надо до трапезы, по четверть секстария два-три раза за день.

Если головная боль от беспокойного сна, добавить чабреца (он же тимьян) горсть, а воды горячей на треть больше.

Из аптекарских записей Нины Кориарис

Сладко спится Нине. Хлопот много, за день едва управишься, помощников-то нет. А сон какой – не оторваться, не насмотреться. Плывет она на лодочке по морю синему, муж ее любимый, Анастас, веслом лодку направляет. И рассказывает ей про путешествие свое в далекие земли, в Булгарию, в Киев град, в Хазарию. Рассказывает про великого знахаря Ведазара, как водил он его по лесам, показывал травы, кои только в северных землях растут. Рассказывал про разрыв-траву, что помогает любые замки открывать. Поведал как собирал исырк, который в малой дозе успокоит человека, а в большой сделает буйным, или заставит видеть подземные миры и дальние берега. Тоскует Нина по мужу своему. По рассказам его, по глазам ласковым, да рукам заботливым. И такие сны для нее – отрада.

Нина росла не в роскоши, но и нищеты не знала. Отец ее, Калокир, водил караваны, сам торговал маслами арабскими, частенько бывал в отъезде. Матушка умерла, когда Нине было 5 лет, пришлось отцу привезти в дом няню. Но норов у девчонки был своенравный, так что не каждая могла и справиться. Случилось Калокиру встретить, проходя мимо дворца, одну добрую женщину. Та стояла напротив ворот, слезы катились по ее лицу, и, когда он проходил мимо, несчастная подняла на него светлые, почти прозрачные от слез глаза, и упала перед ним на колени. Отшатнулся было Калокир, но таким отчаянием веяло от неё, что он, наклонившись, спросил:

– Что с тобой, уважаемая? Чем тебе помочь?

Она схватилась за светлые пряди волос, выбившихся из-под мафория:

– Не знаю что делать? Куда идти?

Подняв женщину с пыльной улицы, он отвёл ее в сторону, усадил на дорожный камень и попросил рассказать, что случилось.

Безжизненным голосом та поведала, что родом она из северных славян, была захвачена в плен и продана в рабство. Мужа ее убили, родных тоже никого не пощадили. Во дворец она попала случайно, когда купившая ее патрикия привела с собой, а василиссе приглянулась беловолосая красивая рабыня. И оставили во дворце ее.

Но не одной только василисе приглянулась красавица. И через год, голос ее стал ещё тише, родила она мальчика. Ее солнышко ясное, счастье ее, все, что есть у неё в чужой стране. Уж как она радовалась, как малыша нянчила, да кормила. А через полгода, услышав, как поет она ему песни своего народа, отняли у неё сына, отдали кормилице, а ей дали вольную и выставили из дворца. Вот беда, как же ее сыночек с чужими людьми вырастет? Не будет у него матери, чтобы приласкала да приголубила. А ее единственной отрады в чужой стране лишили, как ей теперь жить без ее солнышка ненаглядного.

Женщина голосила, и Калокир лишних вопросов задавать не стал. Поднял ее, от слез задыхающуюся, повел в свой дом. Сказал лишь, что жена его недавно преставилась, что ему нужна нянюшка для дочери, пообещал платить и относиться как к члену семьи. Что свободы ее ограничивать не будет, как захочет уйти – не задержит.

Так в доме появилась Добронрава, ласково все ее звали Дорой. Оттаяла она со временем, всю свою любовь отдала Нине, та тоже души не чаяла в нянюшке, со временем стала ее матушкой называть. Дора про себя много не рассказывала. Но Нина была любопытна, как все дети. И приходилось Доре описывать роскошные сады большого дворца с мраморными статуями и розовыми кустами. Рассказывать про покои императрицы, где на полу цветочное поле из мраморный мозаики, а на потолке звезды золотые. Вспоминать наряды василисы, золотом да жемчугами расшитые, да платья придворных сплошь из шелка узорчатого. И про обычаи дворца рассказывала, про безбородых евнухов, про пиры, что своими глазами не видела, но слыхала от других рабов. Не упоминала Дора лишь про императора да про интриги дворцовые. Потому как за такие разговоры можно и языка лишиться. И каждое новолуние вечером уходила Дора ко дворцу. Закутавшись в плащ, стояла на площади Августеона, глядя в ворота. Возвращалась безмолвная, обессиленная.

Нине было 12 лет, когда Калокир привёз из очередного похода из Дамаска молодого человека и поселил в своём доме. Звали юношу Анастас. Много лет назад его батюшка перебрался из Пелопоннеса в Дамаск, где открыл скромную лавочку, да женился. Но пришла беда в дом, скосил родителей мор, а Анастаса выходил местный старец, который всю жизнь лечил людей травами. Да и оставил потом у себя в учениках. От того лекаря и приобрел Анастас умение да страсть к приготовлению снадобий лекарственных. С годами старец умер, Анастас сам ходил на базар продавать свои отвары да настои. Соседи из греческого квартала тоже чем могли помогали, привечали толкового юношу, снадобья заказывали. На базаре и повстречал однажды он Калокира – услышал греческую речь, разговорились. А через несколько дней караванщик слег с лихорадкой и послал за Анастасом.

Выходил его молодой травник, излечил. И благодарный Калокир уговорил его ехать в Константинополь, сказал что поможет открыть аптеку в Царице городов. И юноша не стал отказываться. Поручил Калокир Анастасу свою скромную лавку, где торговал он ранее маслами из восточных стран. Анастас травы какие привез с собой, какие собрал в дороге, что-то купил. И пошло аптечное дело потихоньку. Умелым и знающим аптекарем он оказался, вскоре потянулись к нему покупатели.

Нина любила в лавке сидеть и за Анастасом наблюдать, часто просила у Доры разрешения помочь ему. Интересно как там было – и сосуды разные поблескивают, и ароматы трав и настоев кружат в воздухе, и горшочки расписные вдоль стен, и ножики странной формы разложены. Травы под потолком подвешены, масла разные в сосудах глиняных, корни в ларцах деревянных да в сундуках кованых.

Когда Нине исполнилось 14 лет, умерла Дора, даже Анастас не смог ее выходить. Девочка горевала безутешно, а Анастас брал ее за руку, выводил на городскую стену, откуда открывался вид на гавань, и ласково поглаживал по волосам, шептал:

– Кто не с нами, тот с Богом. Отпусти.

И Нина отпускала. А через полгода она заявила отцу, что хочет помогать Анастасу в аптеке. Калокир вздохнул, почесал лысеющую макушку, и не то спросил, не то приказал:

– Замуж за него пойдёшь тогда…

Нина покраснела, отвела взгляд, кивнула важно, как взрослая. А Анастас, даже недослушав Калокира, опустился на колени, сказал, что не смел просить, но любит Нину уже давно. Волновался только что она-то думает, пойдёт ли за него? Но сияющие ее глаза были ему ответом.

И вели они аптеку вместе больше десяти лет. И сами травы собирали, да сушили. Часто и привозные покупали, которых в окрестностях и не сыщешь. В Константинополь корабли, да караваны приходят из разных стран, можно много интересных трав и кореньев купить. А иногда и сам Анастас отправлялся в путешествия, знаний набраться, да редких кореньев и трав привезти. И для жены любимой подарки привозил. То лунницу1818
  Лунница – укарашение в виде полумесяца


[Закрыть] серебряную из северных краев, то платки расшитые. А Нина тогда одна в аптеке хозяйничала, разве подмастерье нанимала заказы разнести, да за аптекой присмотреть, когда сама к покупателям ходила. Ну да не в первый раз, справлялась.

Дом у них был небольшой, но добротный, двухэтажный. На первом этаже аптека сама с печкой, крепким столом, скамьей для гостей, парой сундуков, да дальним закутком за плотной занавеской. Позади еще небольшая комнатка, где тоже сундуки стояли, да широкая скамья с подушками. Из этой комнатки выйти можно было во внутренний дворик. Не атриум, конечно, да аптекарям хватало места и для садика с растениями лекарственными, и для навесов, где травы и коренья сушились. А на втором этаже две комнаты были. В одной раньше Калокир жил, в другой Нина с Анастасом. А как сгинул отец в одном из походов своих вместе со всем караваном, так его комната и пустовала. Нина долго горевала, вновь ходила на стену городскую, позволяя соленому ветру сдувать слезы с лица и уносить печаль. И снова Анастас был рядом.

Еще когда Калокир был жив, увлеклась Нина приготовлением разных притираний для красоты. Привез ей однажды отец из далеких путешествий мазь. Крохотный глиняный горшочек с затейливой вязью, запечатанный воском. Какой нежной была та мазь, а как пахла божественно. И с тех пор Нина все пробовала сама такую же сделать, с помощью Анастаса и аптечных знаний его смешивала, отваривала, пробовала. И стали у нее притирания так хороши, что вскоре в аптеку к ним потянулись покупательницы из богатых патрикий. Анастас ей в том не мешал, даже подсказывал, какое масло лучше добавить, да как легче вытяжку приготовить. И всем лечебным своим снадобьям Нину обучал. Все списки1919
  Списки – рецепты, записи


[Закрыть] заставил наизусть запомнить. Хранилась старинная книга у него по знахарству, за немалые деньги купленная. Но в большом городе часто пожары бывают, нельзя на пергаменты надеяться.

Хорошо тогда жилось Нине. И батюшка рядом добрый, и муж любимый, и дело занятное, и от соседей почет и уважение. Детей Бог не дал, да она об том не горевала.

Боже, как давно это было… Сейчас уже нет Калокира, нет и Анастаса.

Проснувшись на рассвете, Нина вышла во двор. Сегодня было воскресенье, аптекарша надеялась отдохнуть, много заказов не будет. Но во дворе творилось неладное. Столы, на которых травы сушились, перевернуты. Сундуки, что на улице стояли с хозяйственными приспособами, открыты. У Нины заколотилось сердце – что такое, кому она понадобилась? Что у нее искали? Обернувшись к двери, увидела, что дверь вокруг засова, что изнутри накинут был, исцарапана. Как будто пытался кто открыть ее дом ночью. Это что ж такое? Так она спала крепко, что ничего и не слышала? Но вспомнив густой аромат трав и настоев в аптеке вечером, поняла почему сон был такой крепкий. Надышалась видать.

Заметалась Нина, что же делать, вдруг опять придет тать? И что он искал – непонятно. Вот уж и правда, беда одна не ходит.

Нина кинулась назад в аптеку, руки дрожали, пока накидывала засов на дверь во двор. У кого помощи просить вдовой аптекарше?! От громкого стука в дверь с улицы Нина аж подпрыгнула. Нет, воры да душегубы стучать не станут, да еще когда солнце уже встало. Накинув как попало платок на разметавшиеся волосы, Нина перекрестилась и открыла дверь. На пороге стоял соседский подмастерье, крепкий юноша лет семнадцати. Туника его была порвана с правой стороны, темные, небрежно подстриженные волосы взлохмачены. Над губой пробивался легкий пушок. Поклонившись коротко Нине, он пробасил:

– Госпожа Кориарис, меня хозяин послал к Вам повиниться. Ночью с Вашего двора шум слышался, а я у хозяина на дворе спал, так учуял, хотя сон у меня крепок обычно. Вначале так тихо вроде кто-то двигался, а потом что-то упало. Ну я и решил посмотреть, вдруг ворье какое. И я на наш забор забрался, не видно. Тогда на ваш залез. А тать у вашей двери уже стоял, видать открыть хотел. Ну я ему и сказал, почто он добрых людей грабит? А он отпрыгнул, да в калитку, да бежать. Я пока с забора слез, да тунику зацепил и порвал, пока на улицу выскочил, а там уж нет никого.

– Так а в чем же виниться тебе, отрок? Ты ж меня может от смерти спас, спасибо тебе, – Нина низко поклонилась парню.

Тот засмущался еще больше:

– Так я же вора не поймал, а ну как он опять придет.

– Вот и я думаю, вдруг придет. Что делать – ума не приложу.

– А мой хозяин сказал, что раз я такой растяпа, то должен буду у вас во дворе ночевать теперь. Со мной-то во дворе тот разбойник не полезет к вам боле.

– Ой, это что ж, чтобы тебя он погубил. А ну как у него кинжал или другое оружие?

– А я не боюсь его. Я может и неуклюжий, зато сильный. Со мной ему не справиться, – он подбоченился, выпятив грудь.

– Нет, знаешь же, мёртвый храбрым не бывает. Ни к чему это, – сказала Нина. Но голос ее еще дрожал. И правда, может нанять кого для охраны?

А парень продолжал настаивать:

– А мы медные горшки перед калиткой поставим. Он как попытается открыть, они загремят, тут я и проснусь, и отучу его добрых людей по ночам грабить.

И потише добавил:

– А еще хозяин сказал, что вы меня тогда ужином накормите. А то он меня за порванную тунику ужина лишил, – насупившись сказал юноша.

Нина вздохнула:

– Ну раз ужином, тогда ладно. Только смотри не приходи, пока не позову. Я сегодня допоздна работать буду. Далеко после заката во двор выйду и позову тебя. Услышишь?

– Услышу. Я голодным спать-то не могу, – улыбнулся тот, – меня Павлосом кличут.

Нина улыбнулась и кивнула:

– Помню я как тебя кличут.

И Павлос, опять коротко поклонившись, ушел.

Нина немного успокоилась. Ну и правда, мало ли в большом городе лихих людей. С охраной все же надежнее. И парню хорошо. Провожая его взглядом, подумала, что надо ему одну из туник отдать, что от Анастаса остались. Нина вздохнула судорожно, мужа вспомнив, прижала ладони к глазам. Ну тут уже не выправить ничего, поэтому, смахнув слезы, она решительно вошла в аптеку.