Текст книги "О чем говорила сосна"

Автор книги: Надежда Подлесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Все всполошились, принялись утешать Таньку. Бабушка пересела к ней, и я остался один в своём государстве.

Когда Танька успокоилась, Юрий Львович сказал, что у каждого из нас есть грустные воспоминания, но он верит, что впереди у нас будет ещё много хорошего. Он обнял бабушку и попросил разрешения с сегодняшнего дня называть её мамой.

От таких слов я просто обалдел. Неужели сейчас скажет, чтобы я называл его папой?!

Но он этого не сказал. А бабушка ... бабушка с радостью согласилась, чтобы её так называли. И ещё сказала, что стала вдвойне бабушкой, поскольку у неё теперь внук и внучка.

Это было так неожиданно, что я никак не мог проглотить кусок торта и еле сдержался, чтобы не выбежать из-за стола. Но моего состояния никто не замечал. Все ухаживали за Танькой. Подкладывали конфеты, яблоки, будто она неделю не ела.

Когда Юрий Львович с мамой ушли в ресторан, я лёг и стал думать о своей жизни.

Бабушка с Танькой убирали со стола. Было обидно, что бабушка называла её Танечкой. Но когда Танька назвала её бабусей, мне захотелось сказать Таньке, что она дура. И что если у неё нет своей бабушки, то нечего к другим примазываться. Но я этого не сделал и молча продолжал переживать своё одиночество.

А Танька и тут помешала. Начала пиликать на своей скрипке. Я схватил первый попевшийся учебник и явился на кухню.

– Ты чего, Серёжа? – спросила бабушка.

– Твоя внучка ... – я вытянул вперёд левую руку, а ладонью правой начал водить по ней, словно хотел перепилить.

– Играет?

– Да. И мешает учить уроки.

– Это не помеха. Квартира, слава богу, большая. Учить есть где. Иди в кабинет Юрия Львовича.

Я даже отвернулся. Я знал, что могу идти в его кабинет. Юрий Львович сразу сказал: «Сережа, это наш с тобой кабинет. Занимайся здесь». Но я не хотел идти в его кабинет. У Таньки комната. У Юрия Львовича кабинет. А у меня что? Я так и заявил бабушке:

– Не хочу ходить по чужим кабинетам.

– Сережа, я думала, ты лучше,– покачала головой бабушка.

Тут на кухню заглянула Танька и объявила, что идёт на музыку.

– Иди, Танечка,– сказала бабушка ласковым голосом. Потом она ушла в магазин, а я заглянул в кабинет Юрия Львовича. На столе лежало много чертежей. Потому что Юрий Львович инженер и работает в каком-то проектном бюро.

В Танькину комнату я тоже зашел. У неё висел портрет матери, который я видел на старой квартире. И ещё на стене была большая карта, как в школе. «Наверно, отличница»,– подумал я про Таньку.

– Не хочу ходить по чужим кабинетам.

– Сережа, я думала, ты лучше,– покачала головой бабушка.

Тут на кухню заглянула Танька и объявила, что идёт на музыку.

– Иди, Танечка,– сказала бабушка ласковым голосом. Потом она ушла в магазин, а я заглянул в кабинет Юрия Львовича. На столе лежало много чертежей. Потому что Юрий Львович инженер и работает в каком-то проектном бюро.

В Танькину комнату я тоже зашел. У неё висел портрет матери, который я видел на старой квартире. И ещё на стене была большая карта, как в школе. «Наверно, отличница»,– подумал я про Таньку.

О ДРАКАХ, КОТОРЫХ НЕ БЫЛО

В том; что Танька хорошо учится, я скоро убедился. Недели две она училась в своей школе, где они жили раньше. Но надо было ездить на двух автобусах. И мама с Юрием Львовичем уговаривали Таньку перейти в нашу школу. Она не соглашалась, чему я был рад. А чтобы она и дальше не соглашалась, надо было что-то предпринять. Ведь в нашей школе пятый класс один. И если Танька перейдёт, значит, учиться будем вместе. Ещё расскажет всему классу, что наши родители поженились. Этого нельзя было допустить, и я решил действовать.

Однажды, как только сели мы с Танькой обедать, я сказал:

Эх и драка у нас сегодня в классе была.

– Из-за чего?– спросила Танька.

– Да есть у нас несколько человек. Почти каждый день дерутся. Так, не из-за чего.

Сказал так и думаю: «Небось не захочешь теперь в нашу школу». На другой день опять говорю, как бы между прочим:

– Эх и досталось сегодня Коровиной.

– За что?– спрашивает Танька.

– Новый воротничок к форме пришила. Кружевной. И манжеты.

– Ну и что?

– Да есть у нас два дурака. Придёт кто в чём-нибудь новом, начинают щипать и орут: «Пришёл в обнове, щипли до боли!» Прямо до слез Коровину довели.

– А остальные что, тоже дураки?– спрашивает Танька.

– Почему?– удивился я.

– Не заступились за Коровину.

На это я не знал что ответить. Да и что было отвечать. Я же всё выдумал. Хотя Коровина в самом деле пришла с новым воротничком. Но никто и не думал её щипать.

И вообще, я зря старался. Танька всё равно перешла в нашу школу. И надо же так случиться, что в первый же день Таньке досталось. Не то чтобы очень. Просто её напугал Камбала. Это Рыбкина у нас так зовут. Камбалой.

Утром-то мы пошли в школу вместе. Да ещё в сопровождении Юрия Львовича.

Я довёл их до учительской, а сам пошёл в класс. Не дожидаться же мне Таньку. Она потом с учителем пришла.

Я даже Вальке не сказал про неё. А после звонка всю перемену в коридоре болтался. Боялся, вдруг она подойдет ко мне.

Домой идти вместе с ней я тоже не собирался. Но, когда мы с Валькой шли в раздевалку, Танька была уже в пальто. А уходить не собиралась. Понятно, меня ждала. Надо же. Я просто не знал, куда деваться.

– Валька, я тетрадки в парте оставил,– сказал я и бросился обратно в класс.

И все-таки потом, когда вышел с мальчишками из школы, Танька вышагивала впереди. А я-то думал, она уже дома.

Танька шла одна. Тогда Камбала подбежал сзади да как залает по-собачьи. Бульдожьим басом. Прямо как настоящая собака. Камбала и по-петушиному умел кричать. Он говорил, что после школы пойдёт работать на сцену. Вернее, за сцену. Будет изображать разных животных. Сейчас он тренируется по-лошадиному ржать.

Вот и решил Камбала своё искусство Таньке показать. А Танька ... задумалась, что ли. Так испугалась. Прямо затряслась вся. Камбала так и застыл перед ней с разинутым ртом.

Поглядела Танька на нас удивлёнными глазами и убежала. «Есть же на свете такие»,– сказали Танькины глаза.

А меня вдруг такое зло взяло. На Камбалу за то, что лаял. На Таньку, что учиться перешла в нашу школу. На себя за то, что не заступился.

«Вообще-то чего за неё заступаться,– успокаивал я свою совесть,– её же не били».

И всё-таки домой идти не хотелось, и я долго бродил по улице. А дома решил сказать, что был у Вальки.

Я шёл в противоположную сторону от дома, когда неожиданно увидел идущего навстречу Юрия Львовича. Он был нагружен какими-то коробками, свёртками .

– Серёжа,– обрадовался он,– как хорошо, что встретился. Помогай, брат.

– Что это?– спросил я.

– Кому что,– весело ответил Юрий Львович и передал мне часть своей ноши.

Я думал, сейчас будет спрашивать про Таньку или куда я шёл. Но он заговорил о работе. О том, что по их проекту построили для завода Дворец культуры и детский сад. И теперь отделу дали премию.

У нашей двери я собирался уже позвонить, но Юрий Львович остановил.

Он повесил мне на шею транзистор. Сунул мою шапку в коробку, а на меня надел женскую шляпу.

Мне всё это не нравилось. Но, когда он повязался клетчатым платком, стало смешно.

В таком виде мы и предстали перед бабушкой, которая всплеснула руками.

– Инна, Танечка,– закричала она,– Маврикиевна с Никитичной пожаловали.

И не успел никто опомниться, как платок был уже на бабушке, на маме шляпа, у Таньки в руках отрез на платье. А транзистор предназначался мне.

– По какому случаю сие?– спросила мама.

– Премия, – объяснил Юрий Львович.

Мама стала примерять перед зеркалом шляпу.

Мне же не хотелось брать транзистор. Мучило, что не заступился за Таньку и, конечно, она скажет об этом отцу.

Но отказаться от подарка тоже нельзя. У всех испортится настроение, а бабушка скажет, что я невоспитанный.

За ужином Юрий Львович наконец спросил, как у Теньки дела в новой школе.

Я приготовился встать к позорному столбу, но Танька сказала, что в школе всё хорошо.

Гроза прошла стороной, но я не почувствовал облегчения. «Почему она так сказала?– ломал я голову.– Отца пожалела или меня не захотела выдать?»

Но в том и другом случае выходило, что Танька – неплохой человек.

ПРОТИВОРЕЧИЕ

Когда Тенька перешла в нашу школу, выходить из дому мы стали вместе. Иначе бабушка начала бы допрашивать, как да почему.

Но, как только выходили из подъезда, шли в разные стороны. Танька – к школе, а я – в противоположную сторону.

– Ты иди,– говорил я Таньке,– а мне надо за Генкой зайти.

– Ладно, – соглашалась Танька и уходила.

Так продолжалось с неделю. Потом она уже не дожидалась, пока я скажу «ты иди», а торопливо, опережая меня, сбегала по лестнице и исчезала.

Хотя это избавляло меня от лжи, всё-гаки я с тяжёлым сердцем шёл в противоположную сторону.

Завернув за угол и немного постояв, я торопился в школу, стараясь наверстать упущенное время.

В школе я тоже не подходил к Таньке. Боялся, как бы не узнали, что у меня сестрица появилась. Будут на нас глаза таращить да смеяться. И Танька делала вид, что не знает меня. Наверное, видела, что я не хочу этого.

Вообще, с того времени, как мы стали жить вместе, я переменился. Недаром бабушка говорила:

– Серёжа, я не узнаю тебя.

Однако я не весь переменился, а частично. Во мне как будто поселился второй я. Или, как бабушка говорила, «дух противоречия».

И бабушка была права. Я это чувствовал. Потому что противоречие постоянно спорило со мной, с прежним. Оно-то и заставило придумать Генку.

И вообще, со мной стало такое твориться, что самому стыдно. Например, садимся с Танькой за стол, а я на тарелки гляжу. Не хочу глядеть, а противоречие заставляет. Гляжу и думаю: «Если у Таньки мяса больше, значит, бабушка её больше любит».

Наверное, бабушка это заметила. Потому что однажды смотрит на меня как-то особенно и спрашивает:

– Серёжа, ты наедаешься?

– Наедаюсь,– говорю,– а что?

– Так. Ничего,– сказала она.

Конечно, со стороны это выглядело некрасиво. Только бабушка, видно, не понимала меня. Я ведь не из-за жадности в тарелки глядел.

Однажды я спрашиваю Таньку:

– У тебя нет бабушки?

– Нет.

– Жалко,– вздохнул я.

– Чего тебе жалко?– спрашивает Танька.– У тебя же есть бабушка.

– Если б было две,– сказал я,– было бы лучше. Я ходил бы к ней в гости. А иногда мог бы и пожить.

Когда я это говорил, то не смотрел на бабушку. Не смотрел, но чувствовал её удивление.

И верно. Когда я ушёл в комнату, бабушка пришла следом. Я сидел за столом над раскрытым учебником.

Серёжа ...

– Бабушка, я учу уроки,– сказал я и начал читать вслух.

– Учи. Учи, дорогой,– продолжала она стоять за моим стулом. Потом положила мне руки на плечи и сказала:

– Ты прости меня, Серёжа. Стара я. Может, что и не так сделала. А может, мы перестали понимать друг друга.

Голос у бабушки задрожал, и она поспешно вышла. а мне захотелось броситься за ней. Уткнуться в колени, как когда-то маленький. И сказать, что люблю её.

Но я никуда не пошёл. Я бессмысленно глядел в задачник и думал. Обо всех.

Мне впервые пришла в голову мысль, что у нас теперь большая семья. И что у бабушки прибавилось хлопот. У неё часто болит голова. А ей по целым дням приходится возиться на кухне.

И мама не перестала меня любить. Она заходит, садится на краешек кровати. Верно, хочет поговорить. Но я нарочно притворяюсь, что хочу спать.

Но больше всего я думал о Таньке. Да, я не любил её. Не любил за то, что она привязалась к бабушке.

Как-то бабушка приболела, так она и чай ей в постель приносила, и тряпку мокрую на голову клала. И вообще целый день торчала в нашей комнате.

Я просто из себя выходил. Ни маму, ни бабушку я не хотел делить с Танькой. Но приходилось.

СЛОН ИЗ НИЧЕГО

Каждый из нас жил своими заботами. Я много думал о жизни. Наверно, столько думают философы и писатели.

Бабушка, по её словам, с раннего утра ломала голову над меню, а Юрий Львович над новым проектом. Мама после работы бегала по магазинам. А Танька готовилась к конкурсу и не выпускала скрипку из рук.

И ещё я знал о заботах одного человека. Тимофея, который ехал вместе с Танькой на конкурс.

Он часто звонил Таньке по телефону, хотя говорить им было не о чем. Просто они задавались.

Вот их разговор:

– ?

– Привет, Тимофей!

–?

– Играю. А ты?

–?

– Получилось. А у тебя?

–?

– Конечно. Скорее бы.

–?

– Пока.

И всё. Я обзывал про себя Тимофея девчатником. Так я сердился, как говорят, на весь свет, пока не набрался мужества и не спросил себя: «Почему?!»

Поскольку отвечать я решил со всей строгостью, то результат получился неутешительным. Оказывается, не такой уж я хороший.

Про врунов говорят: «Из мухи сделал слона». Это такие люди, которые преувеличивают. Я же делал слоне из ничего. Сначала Таньке врал о разных драках, чтобы от нашей школы её отпугнуть. Потом Генку выдумал, которого во сне даже не видел, не то что наяву.

А тут Валька привязался, чтобы сказал, где живу теперь. Мы ведь раньше ходили друг к другу.

Я выкручивался как мог. Старался на другое разговор перевести. Но Вальке стало подозрительно, почему я не говорю.

И он, верно, выследил меня и в воскресенье явился. Хорошо, что я сам открыл дверь. Будто чувствовал, что Валька пришел.

Ты чего?– испугался я.

– Ничего,– говорит.– Просто так.

– Ой, Валька, к нам нельзя,– тут же сообразил я,

вышел в коридор и прикрыл дверь.– У нас бабушка заболела. Болезнь какая-то заразная. Подожди. Я сейчас .

Когда я оделся и вышел, Валька спросил:

– Серёжка, а ты как же?

– Что как же?

– Заразиться ведь можешь,– посочувствовал Валька.

– Мне укол сделали, который предохраняет,– соврал я, и даже сам удивился, как сразу всё это пришло мне в голову.

Вот так и делал я слона из ничего. Так заврался, что самому противно стало.

Иной раз лежу вечером и думаю: «Всё завтра Вальке расскажу. А то живешь, как шпион. Боишься, вот-вот разоблачат».

Но утром решимость меня покидала. Появлялись другие мысли. Скажешь Вальке, а он проговорится нечаянно. И будут все шушукаться да глаза пялить на нас с Танькой.

Теперь в школе я переживал вдвойне. Чтобы про Таньку не узнали. И чтобы двойку не схватить.

Но от Таньки ведь никуда не денешься. Значит, надо за уроки приниматься. Чтобы хоть не дрожать, что к доске вызовут. И опять же всё из-за Таньки. Сколько раз её вызывали, столько и пятёрок поставили. А мама, как нарочно, за ужином:

– Как в школе дела?

В общем, начал я зубрить. И спина устанет, и шея. И такое зло на Таньку возьмёт. Навязалась на мою голову.

Что ни день, новое переживание. Учительница тему для сочинения придумала. Написать о своей семье. Упасть можно.

Разумеется, я не писал ни про Юрия Львовича, ни про Таньку. Написал, что живу с мамой и бабушкой. Про новую квартиру. Как ходим на лыжах в лес. И как слушаю музыку.

Но я не столько писал, сколько смотрел на Таньку. Возьмёт да расскажет всё как есть.

Я даже записку хотел ей передать, чтобы обо мне молчала. Но не решился.

Думал я о Танькином сочинении до тех пор, пока сам не прочёл. Когда учительница принесла сочинения, я боялся, вдруг Танькино прочтёт всему классу. Она иногда читала хорошие сочинения. А Танька наверняка написала на пятёрку.

Но учительница сказала только, что двоек, к её радости, никто не получил. И раздала тетради.

Дома, как только Танька ушла в музыкальную школу, я разыскал у неё в портфеле тетрадку по русскому языку.

За сочинение она и правда получила пятёрку.

«У меня большое горе,– писала Танька.– Умерла мама. Целый год жили мы с папой вдвоём. А потом папа женился. Теперь у нас новая семья. Но разве можно забыть маму. У меня в комнате висит мамин портрет. И я часто с ней разговариваю. Рассказываю о школе. О друзьях. О папе. Играю ей на скрипке.

В новой семье есть старушка. Она заботливая и добрая. Я называю её бабусей. Хорошо, когда в жизни встречается отзывчивый человек. А мачеху я не называю мамой, хотя она тоже относится ко мне хорошо. Это было бы изменой по отношению к моей маме. Я всегда буду помнить только её».

Обо мне в Танькином сочинении не было ни единого слова. Но я не испытывал радости.

Я сидел над раскрытой тетрадкой, совсем не думая о том, что кто-то может застать меня за этим занятием.

Мне вспомнился наш разговор с мамой в лесу. Она говорила тогда, что все люди родятся с солнечной душой, но не у всех она такой остаётся.

Танька в своём сочинении написала о бабушке и маме. Написала потому, что у них солнечная душа.

И вдруг я понял, что опасения мои были напрасны; Обо мне Танька не могла написать.

ХОЧЕШЬ, ПОДАРЮ ОБЛАКО!

На другой день я пошёл встречать Таньку из музыкальной школы. Увидав меня, она испугалась:

– Что случилось?

– Ничего. Пришёл тебя встречать. Давай понесу скрипку.

– Неси,– как-то недоверчиво протянула она мне скрипку.

Удивление Теньки было понятно. Столько времени я с ней почти не разговаривал. А в школе даже вида не подавал, что знаю её, Может быть, Танька и про выдуманного Генку догадывалась. И все-таки никому не говорила о моей трусости.

Хорошо, что всё это было позади. Мы шли рядом.

И я нисколечко не боялся, что кто-нибудь встретится из нашего класса. Мне даже захотелось, чтобы кто-то встретился. Например, Валька. Я представил, как он будет таращиться на нас. А я просто так скажу, что Танька моя сестра.

Танька искоса поглядывала на меня, И моё хорошее настроение передалось ей. Она вдруг стала прыгать по квадратам, нарисованным на асфальте.

– Какое время года ты больше любишь?– спросила Танька.

– Всякое,– сказал я – Только осень не люблю. Дожди. Слякоть.

– А Пушкин любил осень. Он писал: «И с каждой осенью я расцветаю вновь».

– А ты умеешь слушать музыку в тишине? Когда никто не играет, а ты всё равно слышишь?

– Конечно, – сказала Танька.– Иногда просыпаюсь ночью и мысленно проигрываю то, что играла днём. А иной раз слышу и незнакомую музыку.

– А я слышу, о чём говорит сосна.

– Как? – удивилась Танька.

Так, как ты слышишь музыку в тишине. Однажды я чуть не замёрз в лесу. А сосна меня спасла.

Вместо Танькиных глаз на меня смотрели два круглых вопросительных знака.

Я рассказал, как однажды заснул в лесу. И как сосна сбросила на меня снег . Только не сказал, что видел их с Валькой тогда во сне.

Таньке захотелось посмотреть на мою сосну, и мы отправились в лес.

В городе уже не было снега. А, здесь, в лесу под соснами, кое-где ещё пряталась зима.

Танька слепила маленькую снегурочку. И когда подошли к моей сосне, спросила:

– Можно подарить снегурочку твоей сосне?

– Подари.

Танька посадила снегурочку на ветку, и она закачалась, как качаются на деревьях птицы.

– Давай вместе послушаем, о чём говорит сосна,– предложил я.

– Давай, – с радостью согласилась Танька, и мы стали слушать.

Я приложил ухо к прохладной бронзовой коре, и во мне сразу зазвучало: «Я знала, что вы придёте вместе».

– Слышишь? – спросил я.

– Слышу, – улыбнулась Танька.

– Что?

– Скажу когда-нибудь потом.

– Ладно, – согласился я, потому что был уверен, что сосна сказала ей то же самое. Ведь разговаривала то она с нами одновременно.

Мы сорвали несколько веточек вербы и пошли домой.

– Наконец-то пропавшие пришли, – сказала мама, и, как по щучьему велению, у порога появились бабушка и Юрий Львович.

– Где вы были? – спросил он.

– Папа, мы были в лесу,– сказала Танька.– Мы разговаривали с сосной.

– Ну и ну,– сказал Юрий Львович и с обоих снял шапки. После, когда я лёг спать, мама заиграла свою любимую сонату.

И снова мы шли по мраморной лестнице. И поднимались к звёздам. Только теперь с нами были Юрий Львович, Танька и бабушка, которая раньше всегда оставалась на земле.

Я удивился. Почему я никогда её не брал к звёздам.

И даже не думал, что этим обижаю. Ведь небо такое просторное, И звёзды такие красивые.

Вдруг я увидел белое пушистое облако.

– Таня!– крикнул я.– Хочешь, подарю облако?

– А разве можно дарить облака?

– Можно.

– Серёжа, это же наша снегурочка, которая качалась на ветке. Она прыгнула через солнечный луч. И стала облаком.

Но это мне уже снялось.