Текст книги "О чем говорила сосна"

Автор книги: Надежда Подлесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

ЮРИЙ ЛЬВОВИЧ

у нас нет скатерти-самобранки. У нас есть бабушка. А у бабушки девиз: «Дома всегда должна ожидать человека еда».

Поэтому, возвращаясь из школы, мы с Теней моем руки и садимся за стол. Так было всегда заведено. Правда, Таня была не всегда. И когда её не было, я забывал мыть руки. Но всякий раз встречал укоризненный взгляд бабушки. Вздыхал и шёл к крану.

– Даже у животных вырабатываются рефлексы ... – начинала бабушка. Но не успевала закончить фразы, а я уже с вымытыми руками сидел за столом.

– Быстро ты управился,– говорила бабушка, наливая суп, и принималась читать настоящую лекцию о страшных болезнях, которые так и называются болезнями грязных рук.

– А в одном государстве,– говорю я,– едят сначала третье, потом второе, а напоследок суп.

– В этом государстве люди поступают неразумно,– говорит бабушка.

– Нет, разумно. Сначала надо съесть самое вкусное.

– Но, согласись, что суп после пирога ...

Я не даю бабушке закончить:

– Суп не обязательно.

– Он необходим для пищеварения,– не сдаётся

бабушка.

– Понятно. Его придумали врачи. Тогда его надо принимать по столовой ложке три раза в день. Как микстуру.

Я с сожалением смотрю на недоеденный пирог.

– Не переживай,– успокаивает бабушка.– Скоро и этому кусочку место найдётся, Протрясёшься на улице. Кстати, как дела в школе?

– Нормально,– говорю я и начинаю одеваться.

После обеда наступает самое лучшее время дня. Я могу валяться на диване с книжкой. Смотреть телевизор. Идти на улицу. И бабушка не возражает.

Ещё бы. Каждому понятно, как трудно отсидеть в школе целых пять уроков. После этого человеку просто необходим отдых. Поэтому я делал что хотел. И никто мне не мешал. Но бывает же так. Всё у чловека хорошо и вдруг... трах бах... Вот так случилось и у меня. Когда однажды я пришёл с улицы и заорал: «Бабуся, хочу есть!»– бабушка вышла из кухни и приложила палец к губам. Я понял, что должен молчать. Но не успел спросить почему, так как в это время мама крикнула:

– Серёжа, иди сюда!

Не раздеваясь, я влетел в комнату. Мама была не одна. Рядом с ней, на диване, сидел незнакомый мужчина.

– Вот мой Серёжа,– сказала мама.

Мужчина улыбнулся, встал и протянул мне руку.

– Рад познакомиться,– сказал он.– Юрий Львович. Или дядя Юра. На твоё усмотрение.

Я окинул его взглядом и подумал, что его можно называть только по имени-отчеству. На нём было всё отглаженное, как на манекене, что стоят в окнах магазина. Конечно, против «дяди Юры» будут возражать его большие квадратные очки, белая рубашка и красивый галстук.

Я ждал, что он будет расспрашивать, как учусь и кем хочу стать, но меня увела бабушка.

– Это кто?– спросил я.

– Мамин знакомый,– сказала бабушка.

– А зачем он пришел!

– Приведи себя в порядок,– вместо ответа зашептала бабушка.– Будем пить чай. Веди себя поаккуратней. Не чавкай. И вообще.

Что вообще, бабушка не сказала.

МУЗЫКА

В последующие дни я не вспоминал о Юрии Львовиче. Даже забыл о его существовании. А всё, наверное, потому, что я невнимательный. Иначе бы я обратил внимание на то, как подолгу мама стояла теперь перед зеркалом, делая разные прически. А однажды, после работы, не переодеваясь, села за пианино. Открыла крышку. Положила руки на колени и долго о чём-то думала. А потом так тихо и медленно начала играть свою любимую «Лунную сонату».

Моя мама преподаёт музыку. Она говорит, что музыка – самое утончённое выражение человеческих чувств. Ей можно передать радость и горе. И многое другое.

Мама с сожалением говорила, что я не «музыкальный». Она несколько раз начинала со мной заниматься. Ноты я выучил. Но дальше этого дело не пошло. Обычно перед тем, как учить что-то новое, мама играла этюды и песенки. И предлагала мне выбрать что понравилось. Я выбирал. Но чтобы получилось хорошо, надо было разучивать очень долго. И через несколько дней эти мелодии мне ужасно надоедали. И мама махнула на меня рукой. Она сказала, что музыке надо учить тех, кому без неё трудно.

Маме без музыки было трудно. Она не только много играла, но любила говорить со мной о музыке. Может быть, надеялась, что я всё-таки стану «музыкальным».

Иногда она задавала мне просто шарады.

– Серёжа,– говорила мама,– я сейчас буду играть, а ты внимательно слушай. Потом скажешь, что почувствовал от этой музыки. Что она подсказала твоему воображению.

Я добросовестно слушал, стараясь угадать, что хотел сказать композитор, написавший музыку.

Наверное, мама выбирала для меня самые выразительные вещи. Потому что во время игры я иногда слышал топот коней и представлял мчавшуюся конницу. В другой раз музыка заставляла грустить. Мне становилось почему-то всех жаль. Бабушку, маму, себя.

А иной раз под мамиными пальцами слышалось журчание ручья. Ручей бежит, спотыкается на камешках, золотится под солнцем.

Закончив играть, мама смотрит на меня:

– Ну как?

Я говорю, что видел большое солнце, ручей и много-много бумажных корабликов.

– Правильно,– радовалась мама.– Это музыка Грига.

Слушая «Лунную сонату», я всегда представлял одно и то же. Ночь. Мраморная лестница с широкими ступенями. Мама в белом платье с распущенными волосами медленно поднимается по ступеням. Я иду следом. Мы идём долго. Вот И ступени уже кончились, а мы всё поднимаемся. Мамино платье словно белое облако. Приближающиеся звёзды становятся большими. Они слегка покачиваются и вспыхивают голубым, оранжевым, зелёным. И слышится звон. Но это не звёзды звенят. Этот звон живёт сам по себе. Где-то выше звёзд. Он наплывает на нас. Становится тревожно. Кажется, вот-вот что-то случится. Но мама поворачивается ко мне, и мы начинаем опускаться. А звон остается в небе.

Однажды, возвращаясь из кино, я ещё на лестнице услышал, что мама играет свою сонату. На цыпочках я вошёл в комнату.

Юрий Львович не заметил меня, и, когда мама доиграла сонату, он поцеловал ей руку.

– Серёжа, когда ты пришёл?– удивилась мама.

Я молча ушёл в другую комнату и закрыл дверь. У меня не было больше «Лунной сонаты».

Я никогда почему-то не спрашивал, что представляет мама, когда играет её. Теперь спрашивать было ни к чему. В мамину музыку пришел Юрий Львович.

ГРУСТНЫЕ ВОСКРЕСЕНЬЯ

Теперь Юрий Львович приходил к нам всё чаще. А про воскресенья и говорить нечего. Ни одного не пропускал.

В субботу мама с бабушкой кругом наводили порядок.

– Он что, чистоту проверять придёт?– спрашивал я.

Мама глядела на меня так, словно у неё заболела голова.

– Серёжа, тебе не нравится Юрий Львович?

– А тебе?

– По-моему, он хороший человек,– говорила мама.

После таких слов я вообще не хотел видеть Юрия Львовича. Поэтому, когда он приходил, старался уйти на улицу. Пускай без меня пьют свой чай.

Для воскресного чаепития бабушка вынимала из серванта лучшие чашки. Стол с ними становился нарядным. Наряжались и мама с бабушкой. И были они какими-то другими. Будто вместе с домашними халатиками, висевшими на этот случай в ванной, уходило от мамы и бабушки что-то для меня привычное.

После чая мама с Юрием Львовичем куда-то уходили. Я слышал, они смеялись на лестничной площадке. Иногда, тихонько от бабушки, я выглядывал в окно и видел, как он берёт маму под руку.

Мне становилось грустно. Мама забыла про наши воскресенья. Ведь раньше мы всегда проводили их вместе. Смотрели спектакли. Загорали на речке. Зимой уходили на лыжах в лес.

Мама говорила, что самая лучшая музыка создана на природе. Недаром некоторые произведения так и называются. Например, «У моря» или «Сказки Венского леса».

– На природе,– говорила мама,– в человеке открывается всё, что есть в нем лучшего. И знаешь почему?

– Потому что тут хорошо,– отвечал я.

– Да, здесь хорошо думается,– соглашалась мама.– Но ещё и потому, что сам человек отсюда. Человек от земли, от воды и от солнца. Ведь когда на свете не было ещё ничего живого, земля, вода и солнце уже существовали. Значит, это самые-самые первые наши предки. Не отсюда ли ко всему этому любовь? Я думаю,– продолжала мама,– что душа человека от солнца.

– А души ведь нет,– говорю я.– Это раньше так думали. Когда неграмотные были. Человек, мол, умрет, а душа улетит на небо.

– Душа у человека есть,– убежденно говорит мама.– Не такая, как думали раньше. А есть. Недаром про хорошего человека говорят, что он душевный. Душа похожа на музыку. Это, как бы тебе сказать, сущность человека. Сущность, за которую можно ставить отметки, как в школе за знания.

– Но ведь есть и злые люди,– говорю я.– Какая у них душа? Не от солнца же?

– Все люди родятся с солнечной душой,– говорит мама,– только не у каждого она такой остаётся. У иных даже вовсе исчезает.

Хотя мамины рассуждения не всегда были понятны, я любил их. После таких разговоров всё вокруг становилось другим.

Иногда мама предлагала слушать. Ветер. Дождь. И даже тишину. Она рассказывала про композитора Скрябина, который так и говорил, что тишина есть тоже звучание. Хотя слышат это не все. Для некоторых тишина – это пустое место.

Однажды в лесу мама остановилась у высокой развесистой сосны. Одна ветка росла совсем низко. Мама взялась за неё рукой, словно поздоровалась с сосной. Потом прислонилась к стволу.

– Ты устала?– спросил я.

– Нет,– улыбнулась мама.– Я слушаю, о чём думает сосна.

Я засмеялся:

– Что же ты услышала?

– Ей скучно. Потому что дуб, который Стоит рядом, всю зиму спит. Но придёт весна, и она расскажет ему про холода и метели.

СРЕДИ ДЕРЕВЬЕВ

Однажды, как только раздался звонок, я схватился за пальто. Бабушка, не говоря ни слова, отобрала пальто и открыла дверь. Конечно, это был Юрий Львович. Он сразу вручил бабушке какие-то свертки.

– Что это?– спросила бабушка.

– К чаю,– ответил он и стал раздеваться.

Когда он прошёп в комнату, бабушка взяла меня за руку и повела на кухню.

– Разговор у нас с тобой будет длинный,– сказала она,– а пока скажу одно: на улицу пойдешь после обеда.

– Я не хочу есть,– соврал я.

– Отведёшь черед,– сказала бабушка.– Так порядочные люди не поступают. Человек – в дверь, а хозяин – из дому. Причём каждый раз. Ты думаешь Юрий Львович не замечает этого?

– Он же не ко мне пришёл.

– После поговорим,– сказала бабушка.– помоги на стол собрать.

– Он что, голодный, что ли,– начал было я, но бабушка так поглядела, что я сразу замолчал.

Она развернула свёргки. В одном оказались цветы. А в другом – коробка конфет.

Я сразу принял твёрдое решение, что есть их не буду. И когда за столом Юрий Львович пододвинул ко мне коробку, я сказал, что у меня болит зуб, и даже приложил руку к щеке.

– Давно болит?– спросила мама.

– Два дня уже,– соврал я.

Что же ты молчал, Серёжа?– заволновалась мама. Она развела соды и заставила прополоскать, рот.– Завтра сходим к врачу,– пообещала она.

Когда они с Юрием Львовичем ушли, бабушка сказала, что с больным зубом на улицу идти нельзя. Хуже застудишь.

Такого оборота я не ожидал и сказал, что после полоскания с содой зуб сразу перестал болеть.

– Серёжа, только честно,– строго поглядела на меня бабушка,– зуб болел?

Я опустил глаза.

– Нехорошо,– коротко отрезала бабушка и принялась за уборку. Я взял лыжи и пошёл на улицу.

Как-то само собой получилось, что я очутился в лесу. В лесу в любое время года хорошо. Красиво. Когда мы приходили сюда с мамой, она говорила: «Серёжа, мы пришли в сказку».

Но сегодня сказки не было. Стояла обыкновенная зима. К тому же, поднялся ветер. Он метался от дерева к дереву. Будоражил снег. Крутился возле ног. Хватал за полы пальто, словно тащил меня куда-то.

Я дошёл до сосны, возле которой стояла мама, и стал с ней разговаривать.

– Тебе тяжело держать столько снега?– спросил я.

– Тяжело. Но со снегом теплее.

– А к нам ходит Юрий Львович.

– Хорошо, когда кто-то приходит. Люди. Зайцы. Прилетают птицы.

– Он принёс конфеты.

– Я люблю, когда летом тучи приносят дождь. А птицы – песни.

– Но у меня теперь не стало «Лунной сонаты». Я не могу подниматься к звёздам.

– Когда я была ростом с тебя, мне казалось, что смогу дотянуться до звёзд. Теперь понимаю, что это невозможно.

Я снял варежки и ладонями погладил ствол сосны. Вдруг, будто в благодарность за это, к моим ногам упала шишка.

– Красивая шишка,– сказал я,– она будет напоминать о тебе.

Я положил шишку в карман и задумался: что бы такое оставить на память о себе. Тут в голову пришла мысль, которой я обрадовался.

Лыжной палкой я написал на снегу: «Не скучай. Я обязательно приду. Серёжа».

Домой я возвратился уже в сумерки.

– Где ты пропадал? – спросили мама с бабушкой в один голос.

– На улице.

Бабушка покачала головой и ушла на кухню. Я знал, что она будет поить меня чаем с малиной или с мёдом. Чтобы не заболел.

А мама взяла пальто и стала стряхивать снег.

– Даже в карманах снег,– сказала она и вывернула карманы. На пол упала шишка. Но мама так испуганно поглядела на неё, будто это была не шишка, а змея.

– Серёжа, ты был в лесу? В такую метель?!

Я ничего не ответил. Взял шишку и ушёл в комнату.

НОВОЕ ЗНАКОМСТВО

Перед следующим воскресеньем мама сказала:

– Серёжа, пойдем завтра в лес?

– А Юрий Львович?

– Ну ... если придёт, то лес-то большой. Всем места хватит.

Я ничего не ответил. Но подумал, если придёт Юрий Львович, я не пойду в лес.

Но он не пришёл. Мы надели лыжные костюмы и пошли. Я взял обе пары лыж и сказал, что понесу сам.

Мне было легко и радостно. День был солнечный.

Весело похрустывал под валенками снег. Прыгали воробьи на дороге. Они о чём-то судачили, перебивая друг друга.

Я пожалел, что в карманах не оказалось никаких крошек. Мы были ещё далеко от леса, когда из-за кустов показались двое лыжников. Один в чёрном костюме, а второй, поменьше ростом, в красном. Тот, что в чёрном, стал махать нам рукой.

Мама заспешила навстречу, и я сразу догадался, что это Юрий Львович, Значит, меня обманули! Даже не обманули, а предали. И кто? Мама, которая ненавидела ложь. Я же всё понял. Они договорились встретиться.

– Серёжа-а,– сказала мама каким-то больным голосом.

Я оглянулся. Она стояла, закрыв рукавичкой рот, и глаза были испуганные. Я, конечно, не ушёл.

К нам подъехал улыбающийся Юрий Львович.

А позади ехала девчонка в шикарном спортивном костюме. К тому же она была в ботинках, и мне стало стыдно за свои подшитые валенки.

– Танечка,– сказала ей мама,– ты прекрасно играла. Тебя и Тимофея решено послать 'на областной конкурс.

Меня? – покраснела девчонка и прижала к груди лыжные палки.– Папа,– посмотрела она на Юрия Львовича,– это же очень страшно!

Мама обняла её за плечи:

– Конечно, немножко страшно. Но это, наверно, судьба всех артистов.

Я стоял в стороне и думал, что они, оказывается, знакомы. Только мне, дураку, ничего не говорят.

– Серёжа,– спохватилась мама,– познакомься.

Это Таня. Дочка Юрия Львовича. Она учится в нашей музыкальной школе. И вчера на конкурсе заняла первое место.

– По этому случаю,– сказал Юрий Львович с такой широкой улыбкой, словно надеялся за неё тоже выйти на первое место,– мы приглашаем вас с Серёжей в гости.

– Как ты, Серёжа? – поглядела на меня мама.

– Мне всё равно,– ответил я, хотя идти К ним не хотелось.

– Тогда немного покатаемся и пойдём,– обрадовалась мама.

Она с Танькой, как я назвал её про себя, поехали впереди. Я слышал, что разговаривали о конкурсе. Концертах. О Тимофее, которого я не видел, но уже не любил. Подумаешь, знаменитость.

Вот и наша сосна. Но мама на неё даже не взглянула. Ещё бы. Ей теперь, кроме Таньки и Юрия Львовича, никто не нужен. Мне хотелось подойти к сосне, чтобы посмотреть, видны ли слова, которые я писал. Но это была тайна. Поэтому я остановился недалеко от сосны, вроде бы поправить лыжи, и тихо сказал:

Видишь, что получается.

– Серёжа, о чем задумался? – подъехал ко мне Юрий Львович.

– Так ... ни о чём ...

– Хороший У вас тут лес,– сказал он. – А мы можем похвастаться горой. Высо-о-кая. Таня в детстве даже на санках боялась с неё кататься. А теперь что твой горнолыжник.

В самом деле, когда подъехали к горе, Танька, не задумываясь, оттолкнулась палками и понеслась. А мама испугалась.

– Юра,– сказала она и запнулась.– Юрий Львович,– поправилась мама,– зачем вы позволяете Тане кататься с гор. Она может повредить руки.

Я не слыхал, что ответил Юрий Львович. Вернее, не хотел слышать, как они волнуются за неё.

Я мчался с горы, и в моей голове с такой же быстротой проносились мысли, сменяя одна другую. «Они оба её любят. Меня нет. Если я сломаю и руки и ноги, им будет всё равно».

От обиды или от ветра на глаза навернулись слёзы. Я остановился в стороне от Теньки. Вдруг она засмеялась. Я подумал, что надо мной, но, когда глянул на гору, понял, над чем она смеётся. Юрий Львович с мамой съезжали, сидя на лыжах.

– Твой отец боится~– удивился я.

– Выдумал тоже,– обиделась Танька.– Не с таких гор катаемся. Просто не захотел Инну Владимировну одну оставлять.

Теперь я рассердился на себя. Зачем так сказал Таньке. Ведь не Юрий Львович боится, а мама. И я знал это.

– Вот и мы приехали,– сказал Юрий Львович, помогая маме подняться и отряхивая с неё снег.– А теперь к нам.

– Может быть, к нам сначала,– сказала мама,– мы лыжи оставим.

– Лыжи у нас оставите. Я потом принесу их,– сказал Юрий Львович, и мы отправились на авто-бус. Целая команда.

На остановке какой-то старичок сказал:

– Вот примерная семья. Дети и родители отдыхают вместе.

Мне вспомнились бабушкины наставления, когда она внушала, что, прежде чем что-то сказать, надо подумать. Этот старичок говорил не подумав.

Когда мы приехали к ним, Юрий Львович сказал Таньке:

– Ну, хозяйка, что есть в печи – все на стол мечи.

Конечно, никакой печки у них не было. Они жили в таком же многоэтажном доме, как и мы. Но это так уж говорится.

Танька переоделась, и они с Юрием Львовичем ушли на кухню.

Мама спросила, не нужно ли помочь, но он сказал:

– Нет. Вы наши гости. Отдыхайте. Мы управимся.

Войдя в комнату, я сразу обратил внимание на портрет. Он был большой и висел против двери. Поэтому я сразу очутился лицом к лицу с женщиной на портрете. Она была красивая. Смотрела задумчиво прямо в глаза и была словно живая. Я не мог оторваться от её взгляда. Мама тоже остановилась перед портретом.

– Это мама,– сказала Танька, ставя на стол вазу с яблоками.

После, когда мы возвращались домой, мама всю дорогу молчала, будто меня не было рядом.

– А Танька над тобой смеялась,– зачем-то сказал я.

Мама сначала даже не слышала, что я разговариваю с ней. Видимо, так далеко была от меня в своих мыслях. Но мои слова всё-таки преодолели это расстояние, и мама спросила:

– Ты что-то сказал?

– Танька смеялась, когда ты съезжала с горы,– повторил я.

– Да, это в самом деле было смешно,– сказала мама.

Удивительно. Она прощала Таньке всё.

Вечером мама разговаривала с бабушкой. Сказала, что видела у Юрия Львовича портрет его жены и что она просто красавица и Таня удивительно похожа на неё.

Бабушка сказала, что маме на свою внешность обижаться грех.

– И всё-таки я не смогу выйти за него замуж,– сказала мама с сожалением.

– Но ведь она умерла,– сказала бабушка.

– Понимаю,– вздохнула мама.– А вот поглядела на неё, и вроде что-то надломилось во мне.

Я, конечно, обрадовался, что мама раздумала выходить замуж. Но в то же время испугался. Что могло в ней надломиться? Вспомнилось почему-то сломленное дерево в лесу. Оно ведь погибло. Вот так, наверное, и люди. Сломается что-то внутри – и нет человека. Остаются одни портреты.

Я со страхом стал прислушиваться к разговору на кухне.

– Побыла сегодня у них,– говорила мама,– и почувствовала, понимаешь, почувствовала её присутствие во всём. Во всех вещах. И в них – в девочке и самом Юрии Львовиче.

– Что и говорить,– сказала бабушка,– даже слова из песни не выкинешь, не то что человека из памяти. Только одними воспоминаниями не проживешь. По себе ведь знаешь.

– А дети!

– Дети вырастут и поймут. А в общем, решай сама. Она замолчала. Я пошёл на кухню. Будто напиться. Мама уже лежала на диване, заложив руки за голову. Видно решала, как быть.

ЧТО ЗНАЧИТ ЛЮБИТЬ

На другой день, даже на уроках, я думал о том, что решила мама. Может быть, я и смирился бы с тем, что с нами будет жить Юрий Львович. Но теперь, когда я узнал про Таньку, выходить маме за него стало просто немыслимо.

Чтобы Танька всё время вертелась перед глазами. Какая это будет жизнь. Сплошная мука. Девчонки в классе-то надоели. Вечно пищат. Воображают. Ещё и распоряжаться вздумают. Да она и бабушке-то надоест.

Конечно, мама всё поймёт и скажет об этом Юрию Львовичу. Эта мысль меня успокоила.

Вечером, когда пришёл Юрий Львович, я приоткрыл дверь, чтобы все было слышно.

Понятно, подслушивать нехорошо. Но это был исключительный случай. Ведь дело касалось и меня. Но бабушка была иного мнения и плотно прикрыла дверь. Я, как говорят, весь превратился в слух, но слышал только отдельные слова.

Что-то говорили про Таньку. Про меня. Про какой-то трудный разговор. И ещё про обмен квартиры. Так что я ничего не понял. Но, поскольку мама опять куда-то ушла с Юрием Львовичем, я подумал, что она всё-таки пойдёт за него замуж.

Поэтому, когда бабушка позвала меня ужинать, я ничего не ответил и отвернулся к стене.

Бабушка села ко мне на кровать и сказала:

– Ты не любишь свою мать.

От такой несправедливости я чуть не задохнулся, вскочил и начал орать прямо бабушке в лицо:

– А она ... она меня любит?! Да? Ей нужен только Юрий Львович да его Танька. Ну и пусть ... пусть живёт с ними.

Больше я не мог говорить и заплакал.

– Почему только с ними, когда можно жить всем вместе,– сказала бабушка.– От этого её любовь к тебе не изменится.

– Как же ... не изменится ... – сказал я уже более спокойно.– Она и теперь только на Таньку и глядит, как бы она ручки-ножки не поломала, когда с горы катается.

– Серёжа, ты веришь в то, что говоришь?

Я вопросительно поглядел на неё.

– Если бы матери пришлось выбирать между тобой и Юрием Львовичем с Таней, ты ведь не сомневаешься, что она выбрала бы тебя?

Я ничего не ответил. Такой хороший вопрос не приходил мне в голову.

Бабушка вдруг, как маленького, стала гладить меня по голове и, как бы противореча самой себе, сказала:

– Я понимаю тебя, Серёжа. Сама когда-то такое пережила.

И бабушка рассказала, как плакала, когда женился её брат. И ушёл от них.

– Он был намного старше меня,– говорила бабушка.– Я-то в школу только пошла, а он уже работал. Кондуктором в поезде. Бывало, жду его не дождусь. Из каждой поездки каких-нибудь гостинцев везёт. А я ему песни пела.– Бабушка грустно улыбнулась и продолжала:– А тут брат женился и ждать стало некого. Только разве в гости придёт. А я не стала дожидаться, сама пошла. Встретили они меня как дорогую гостью. За стол усадили. Угощение поставили. Сами же ушли в сени и вот смеются над чем-то. А у меня слёзы градом в тарелку сыплются. Горько за брата. Вроде бы чужим стал. Разумом понимала, что так и должно быть. А сердце не соглашалось.

Потом бабушка внушила мне, что надо подумать о матери. Уже восемь лет как умер мой отец, а она всё одна. И в кино. И в гости. Подруги её вдвоём, а она всё одна.

– Вот тебе кажется, что ты её любишь,-говорила бабушка.– А ведь если человека любишь, то должен счастья ему желать. Любовь, Серёжа, серьёзная штука. Человек, который по-настоящему любит, думает не о себе, а о том, кого любит.

Бабушка умолкла и думала о чём-то своём. А во мне стали бороться разум и сердце. Разум начал понемногу принимать Юрия Львовича, хотя сердце ещё не соглашалось. Что же касается Таньки – ни разум, ни сердце её не принимали.

Однако бабушкины разговоры подействовали. И когда мама спросила, как я смотрю на то, если Юрий Львович с Теней придут к нам жить, мой разум сказал: «Пусть приходят». А сердце промолчало.

СОН В ЛЕСУ

Кажется, всё зависело от моего согласия. Потому что дальнейшее совершилось очень быстро.

Однажды утром к нам позвонили. Я открыл и увидел незнакомую женщину. Она была такая полная, что занимала весь проём двери. Если она захочет войти, мелькнуло у меня .в голове, то сначала придется снять шубу.

– Мы по объявлению,– сказала она.

Я ничего не понял, но бабушка пригласила заходить.

За спиной женщины стоял мужчина. Оказывается, они пришли смотреть нашу квартиру. Спросили, как-давно делали ремонт. Не текут ли краны.

Как печёт духовка?– спросила полная женщина.

Исправно,– сказала бабушка.– Как раз пирог пекла. Хотите попробовать?

– Я вам доверяю, дорогая,– кивнула женщина и подошла к окну.

– А берёза вам не мешала1 Летом она темнит комнату.

Бабушка пожала плечами, а мне захотелось накри чать, нагрубить и толстой женщине, и бабушке. Как не понимает бабушка, что нельзя меняться квартирой с такими людьми. Они ведь погубят берёзу, которая столько лет тянулась до нашего окна.

Но у мамы с бабушкой были иные заботы. После того как люди сказали, что согласны на обмен, бабушка с мамой приуныли.

– Все-таки боязно. Вдруг не уживёмся?– поглядела мама на бабушку.

– Что делать,– вздохнула бабушка.– Если б знал где упасть – соломки бы подложил.

Из этого разговора я понял, что у мамы и бабушки сердце тоже спорит с разумом.

Но если они в чём-то сомневались, то я знал наверняка, что с Тенькой не уживусь. Только нельзя об этом говорить ни маме, ни, тем более, бабушке.

Поэтому на другой день после школы я пошёл в лес. Я шёл и думал о том, что у каждого человека должен быть друг, которому можно было бы всё рассказать.

У меня был друг Валька. Но, оказывается, даже самому близкому другу можно рассказать не всё. Не мог я сказать Вальке, что мама выходит замуж. Может быть, сказал бы, если б речь шла только о Юрии Львовиче. Но о Таньке ... О Таньке просто язык не поворачивался.

Увязая в снегу, я пробрался к сосне. Она стояла задумавшись. А может быть, дремала, как та сосна, что «на севере диком стоит одиноко».

Я разгрёб снег, сделав что-то вроде скамеечки, подложил портфель и сел.

В лесу было тихо и светло. Он был освещён снегом. Я представляю, что пришёп в царство Снежной Королевы, где всё заколдовано. Даже сосна. Но от прикосновения моих тёплых ладоней она оживает, и я могу с ней разговаривать. Говорю, что мы скоро переедем на новую квартиру, потому что мама выходит замуж. Что с нами будет жить Танька. А мать у неё умерла.

Оказывается, сосна знала, что такое смерть. Это и понятно. Прямо перед ней лежало спиленное дерево

Потом я сидел молча. Было немного грустно. В голову приходили разные мысли. Я представлял себя деревом. Это так трудно. Всю жизнь стоять на одном месте. И жить несбыточной мечтой дотянуться до звёзд.

Я сидел долго, так что холод начал пробиреться за воротник и даже в валенки.

И вдруг я увидел Таньку и моего друга Вальку.

Они бежали по просеке. Негибелись. хватая снег, и бросали друг в друга снежки. Потом они увидели меня и тоже бросили снежком. Я вздрогнул и открыл глаза. Ни Теньки, ни Вальки, понятно, не было. Однако за воротником было полно снега. Я поднял голову. Надо мной качалась ветка. Значит, это сосна сбросила на меня снег. Оказывается, я заснул, а она разбудила. А может быть, ей стало тяжело, и она сбросила с ветки снег.

В НОВУЮ ЖИЗНЬ

С тех пор как мама окончательно решила выйти замуж, в доме появилось полно хлопот. Вытаскивали из шифоньера вещи. Чистили. Вытряхивали. Бабушка целыми днями что-то чинила. Было такое впечатление, будто всё внезапно прохудилось.

Конец этому положила та женщина, что приходила менять квартиру.

– Мы готовы,– коротко сказала она.

– И мы,– ещё короче ответила бабушка.

Этот разговор окончательно повернул меня к новой жизни. И вот я прощаюсь с комнатой, в которой жил с самого рождения. Все вещи уже вынесены. Остаётся лишь то, чего взять невозможно. Стены. Спящая за окном берёза. И тёплая солнечная дорожка на полу, по которой я входил в новый день.

Всё это оставалось. И в то же время, всё это я уносил с собой. В своей памяти. Уносил и самого себя. Не теперешнего, а того, маленького, с бабушкиными сказками, которые заставляли горевать и радоваться.

– Серёжа, ты что, ещё не собрался?– заглянула в комнату бабушка. Но, видно, поняла моё состояние и сказала:– Дай-то бог, чтобы всё хорошо было на новом месте.

У дома бабушка попрощалась с женщинами, и Юрий Львович помог ей сесть в кабину. Сам же легко запрыгнул в кузов.

Мама сказала, что мы с ней поидем пешком, потому что дом, в который переезжали, был почти рядом. И я радовался, что хоть учиться оставался в своей школе.

Новую квартиру я не видел, но из разговоров представлял, какая она большая. Целых четыре комнаты.

Дорогой я понял, почему мы пошли пешком. Маме нужно было поговорить со мной.

Она сказала, что мы с бабушкой будем жить в одной комнате, как в старом доме.

Я, конечно, не возражал. Но, когда узнал, что у Таньки будет огдепьнея комната ... даже остановился. Все привилегии для Таньки.

– Юрий Львович хотел, чтобы в ней жил ты,– сказала мама,– но я считаю, что так будет правильнее. Таня должна привыкнуть к нам. К тому же она занимается музыкой. И ещё, Серёжа, у неё недавно умерла мать.

– Я не собираюсь с ней драться,– сказал я.

Остальной путь мы прошли молча.

ПРАЗДНИЧНЫЙ ОБЕД

Свою женитьбу Юрий Львович с мамой решили отпраздновать в ресторане, куда пригласили своих знакомых. А для нас устроили праздничный обед дома.

В зале накрыли белой скатертью стол и столько всего накупили и настряпали, что хватило бы человек на сто.

Я сидел в своей комнате. Ждал, что меня вот-вот позовут, и чувствовал себя, как перед контрольной. Вообще теперь я старался не выходить из своей комнаты, чтобы не встречаться с Танькой.

– Серёжа, Таня,– крикнул Юрий Львович,– прошу к столу.

– Сейчас,– ответил я, будто был занят каким-то делом.

Когда вышел, Танька уже была за столом и сидела рядом с мамой. Я сел по другую, сторону стола рядом с бабушкой. И стол показался мне границей, которая разделила нас на два государства. Только Юрий Львович был сам по себе. Потому что сидел один, как говорят, во главе стола. И всё-таки он принадлежал к тому государству.

– Ну, поскольку я старшая,– сказала бабушка,– то говорить буду первая.

И бабушка произнесла целую речь. Желала счастья маме и Юрию Львовичу, которого называла Юрой. А также нам с Тенькой. Велела жить дружно, заботиться друг о друге. И ещё говорила, что, если у нас будет ведро воды, мы должны пить её вместе. Будет только капля воды – обязаны разделить между собой. Тогда, по мнению бабушки, у нас все будет ладно.

Юрий Львович поблагодарил её за добрые слова и сказал, что надеется, что в нашей семье все будут счастливы.

Тут с Тенькой что-то случилось. Не то икнула, не то кашель вдруг напал. Я не понял. Она закрыла рот рукой и так низко склонила голову, что стукнулась лбом о край стола. Потом у Таньки затряслись голова и плечи, и она заплакала. Видно, не надеялась на своё счастье.