Текст книги "Неприятности по алгоритму (СИ)"

Автор книги: Надежда Мамаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

К моему несказанному удивлению, иллийка лишь кивнула и начала вводить запрос на указанное имя. Закончив процедуру, сообщила лаконично:

– Ожидайте, как только придет ответ, я дам Вам знать. Можете пока пройти в буфет – и вновь отвернувшись от меня, приникла к экрану.

Украдкой (стало вдруг любопытно, что может так заинтересовать иллийку, если на неординарное появление роженицы она не обратила ровным счетом никакого внимания) взглянула на уголок экрана. «Он прижал ее к своей груди, на которой Изабелла разрыдалась от избытка чувств. Я люблю тебя, люблю, люблю, шептали его горячие губы. Я тоже тебя люблю, отвечала рыдающая Иза…». Увы, дальнейший диалог остался для меня загадкой, сокрытый широкой спиной медсестры приемного покоя. Да, иллийка, оказывается, проявляла чудеса самообладания. Для того чтобы читать слезопускательные романы и держать при этом на лице ровное холодно-отстраненное выражение, нужны немалый опыт, выдержка и быстрая реакция.

Повернувшись в сторону указанного филиала храма чревоугодия, в просторечии именуемого буфетом, я ожидала увидеть уже пустой холл, но, как ни странно, Браен стоял, прислонившись к стене, рядом с дверью.

– Твой приступ альтруизма еще не прошел? – поднятые к потолку глаза и скрещенные на груди руки красноречивее слов выражали отношение блондинистой заразы к сложившейся ситуации.

– Прошел и уже давно, но нужно довести начатое до конца и передать нашу найденку на руки мужу, пока ее с родильного стола еще раз не украли.

Устало вздохнув, я посмотрела на часы. До конца увольнительной время еще оставалось.

– Если у тебя нет других планов, можем посидеть тут, в буфете.

Браен пожал плечами, дескать, что ж делать, раз первое же выдавшееся увольнение столь безнадежно испорчено. Усевшись за столик со стаканом кофе, и распотрошив пачку печенья, я задала Дранго мучавший меня вопрос:

–Как ты оказался так вовремя?

Он немного смущенно (первый раз на моей памяти) улыбнулся

– Решил проследить, куда же столь уверенно и целеустремленно ты направилась из космопорта. Ведь до этого ты на Вилерне не была.

Это было сказано с такой уверенностью, что вопросов стало еще больше. Тем временем мой собеседник продолжал.

– Откровенность за откровенность. Как так получилось, что у кадета всеми забытого училища, да в столь раннем возрасте аж три порта?

Мда… что-то наш диалог смахивает на перекрестный допрос, хотя так оно и есть. Мы напоминаем два враждующих лагеря, между которыми наступил тот вид перемирия, когда патроны уже кончились, а в рукопашную идти не хочется.

Решив ограничиться честным, но кратким ответом, озвучила общеизвестную версию

– Это был эксперимент, насколько эффективнее приживается имплант в раннем возрасте, по сравнению со взрослым организмом. – судя по скривившимся уголкам рта ответ его не удовлетворил. А может это у кофе вкус такой отвратный? К своей порции коричнево-зеленоватой бурды я еще не приступала.

Поддержав заданный Браеном тон диалога, задала встречный вопрос:

–А как ты узнал о том, что я не была на Вилерне ни разу? – и сопоставив некоторые факты наобум добавила – Читал мое досье?

Рука красавчика со стаканчиком кофе на мгновение замерла, а потом так же неспешно продолжила свой путь, опустившись на столешницу.

– В системе защиты данных обнаружилось несколько багов, пока их исправляли, некоторая информация оказалась общедоступной – как само собой разумеющееся с невинным видом пояснил Браен.

Так-так в переводе на нормальный язык «ну взломал я базу, кстати, не сильно и защищенную, так там особо секретного ничего и не было». И ведь как формулировку выбрал – не подкопаешься, но сомневаться, откуда руки растут у внезапно возникшего сбоя в системе хранения данных, не приходилось.

– И интересное было чтиво? – участливо спросила я.

– Признаться, не очень. Но теперь стало понятно, почему ты сумела меня обойти.

– Не привык проигрывать?

– Скорее привык анализировать ошибки, чтобы их больше не допускать

– И в чем же была твоя ошибка?

– Не внес несуразного кадета училища в число потенциально-опасных конкурентов. Если бы на старте знал, что у тебя порт и у вас в училище, скажем так, не запрещают, а даже поощряют нелегальные гонки, сообразил бы, что у тебя хватит наглости на тот рисковый маневр. Но теперь я досконально изучил противника и подобного не повторится – самодовольная улыбка была жирной точкой его короткого монолога.

Да, от скромности Браен явно умирать не собирался, что ж, с огромным удовольствием сотру эту ухмылку.

–Жаль, что в досье не упоминается о первых девяти годах моей жизни, проведенных на Вилерне и военной базе, так что, считай, почти половина моей биографии осталась вне прочитанного тобой.

Вспомнился отлет с базы, когда мы сумели уйти из-под носа у мирийцев. Тогда корабль подбили при выходе из стратосферы, и, как, впоследствии, объяснил нам капитан, пилоты сумели, выровняв левый крен, уйти в гиперпрыжок раньше, чем схлопотать еще один заряд и в правое сопло. Курс был на Ариту – планету класса D сектора SE -257. Нам, тогда еще детям, было страшно, но никто этого не показывал. Тем, кто боится, не место в военной академии. А иного пути не было ни у кого. Или в летную или выбраковка, в комплекте с которой идут детдом, рабочие кварталы, сон по четыре часа и шахты или завод, бонусом – смерть в двадцать пять– тридцать от болезней и перегрузок. Финал – твой пепел после кремации удобряет поля на каком-нибудь Текосе. Летная давала шанс на относительно достойную и (если повезет не убиться в боях) долгую жизнь.

Тогда не у меня одной в душе была пустота. Все дети, летевшие на этом корабле, потеряли своих родителей. Никто не питал иллюзий на счет того, что увидит их еще когда-нибудь. Жизнь на военной базе заставляет быстро взрослеть, но от этого еще больнее…

Тот перелет запомнился мне на всю жизнь: жара в каютах, рубке, коридорах – везде душно, светодиоды под потолком мигают сине-фиолетовым, не хочется даже шевелиться. А за иллюминатором тьма, отдающая в индиго и лишь вдали холодные россыпи звезд, словно песчинки, брошенные щедрой пригоршнею на черный лист. Возможно, при других обстоятельствах я бы и прониклась романтикой прекрасного и далекого космоса, но тогда мне хотелось лишь одного – добраться до контейнера с водой и попить. И вот, крадучись по коридору, услышала разговор на повышенных тонах. Это капитан разговаривает с кем-то по голопроектору, поскольку голос собеседника был слегка металлически искажен (да, в наш современный двадцать пятый век могут многое, но три вечные проблемы неискоренимы: дураки за штурвалом, помехи в связи и тараканы, последних даже взрыв плазмогранаты не берет, как, впрочем, иногда и первых).

– Запрашиваю разрешение на высадку детей на территорию Академии Орхаса для последующего их проживания и обучения в ней – голос звенел от напряжения. Похоже капитан не в первый раз произносит эту фразу.

 – От лица ректора Академии приношу свои извинения и вынужден отказать в запросе. Наши группы полностью укомплектованы. Свободных мест нет – голос шипел, и создавалось ощущение, что ретранслятор обернут фольгой.

Вдруг все-тот же змеиный голос неожиданно добавил:

– И мой вам дружеский совет. Навряд ли вы найдете место для ваших пассажиров хоть в одном из высших учебных военных заведений. Политика ректората такова, что прерогатива при поступлении отдается детям из военной элиты или отпрыскам состоятельных семейств. Возможно, какое-нибудь из окраинных военных училищ Союза с большей охотой откликнется на ваш запрос.

-Благодарю за совет и за откровенность – голос капитана был полон горечи.

На этом сеанс связи закончился. Это был один из уроков взрослой жизни. Вот так, в девять лет я и убедилась, что несмотря на все заверения и гарантии со стороны правительства, сирота нигде не нужен, даже если в законе говорится иное.

Летное поле училища имени великого героя третьей космической войны с кеярцами Уара Флокрискрика встретило нас настолько позитивно-дождливой погодой, что впору было одеть гидрокостюм. Встречала нас делегация в лице одного из кадетов (как впоследствии оказалось, это был один из проштрафившихся старшекурсников).

– Приводни… совершаем посадку – в последний момент исправился старший пилот (как видно не у меня одной пейзаж, открывающийся из иллюминатора, навевал мысли о чем-то топком и квакающем).

Зря отключили поляризацию на иллюминаторах, мы хотя бы до приземления побыли в сладком неведении о нашей дальнейшей судьбе. Глядя же на затопленное поле (даже ангаров для шаттлов и кораблей здесь нет) перспективы нашего обучения рисовались одна радужнее другой. Хотя… это все же какое-никакое образование. В Союзе получить даже среднее образование было если не удачей, то привилегией. Поскольку получение знаний в учебных заведениях было либо платным, либо ты должен был быть жутко талантливым. Наличие пластикового сертификата об образовании давало возможность на достойную работу и жизнь, а не прозябание в сфере обслуги или в качестве разнорабочего.

На базе, естественно не было ни школы, ни учителей, хотя читать и писать умело большинство ребятни (в основном на вилернийском) – заслуга родителей, занимавшихся с детьми самостоятельно. А вот определять на вес число зарядов лазера в патроннике, разновидность шаттла по оставленному в стратосфере треку или как удрать от патруля во время комендантского часа мы умели самостоятельно, без какой-либо помощи взрослых.

После того, как корабль впечатал все восемь посадочных платформ в болотообразную массу, по ошибке именуемую почвой, шлюз открылся, и мы нестройными рядами начали покидать нашу парилку. С учетом сбоя в системе жизнеобеспечения, внутри корабля температура была около сорока, а вот с погодкой снаружи дело обстояло иначе.

Первую пару минут мы наслаждались свежим воздухом и прохладой, которая постепенно переходила в холод, а затем и в откровенный колотун. К корпусам мы потрусили довольно резво, под предводительством встречающего нас кадета. Зрелище было впечатляющим: мы бежали в майках, футболках, шортах (а некоторые везунчики в штанах) слегка сизые, с пупырчатой от мурашек кожей. Обувь, в первые мгновения успевшая набрать воды, хлюпала почти синхронно. Замыкал нашу стремительную процессию капитан (то ли помогал отстающим, то ли следил, чтобы никто не вернулся на корабль под шумок).

Вбежав по ступеням центрального входа училища, мы оказались в холле. Подозреваю, что доблестный Уар Флокрискрик и не подозревал, что спустя пару десятков лет его именем будет названо училище, основным достоинством которого является то, что оно вообще существует, несмотря на дыры в бюджете. В этом мы убеждались все десять лет дальнейшего обучения. Само же здание могло смело претендовать на титул «решето класса макс», поскольку и в стенах и на потолке имелись в изобилии дыры, дырищи и щели.

В холле нас встретил невысокий человек в красном кителе, замок которого того и гляди норовил расползтись в районе весьма солидного брюшка. Ежик седых стриженных волос довершал образ мячика на двух ножках и невольно вызвал бы улыбку, если бы не серьезный взгляд серых глаз.

– Меня зовут Танар Радвин, я директор данного учебного заведения, в котором вам предстоит пройти обучение в течение ближайших десяти лет. Сейчас один из кадетов проводит вас в столовую, а затем в спортзал, где уже приготовили спальные мешки. Сегодня вы переночуете там, а завтра вас распределят по классам в зависимости от возраста и будущей специализации. Да и до отбоя вас должен будет осмотреть врач. Вопросы?

Вопросов не было. Хотелось в тепло, есть и спать и ни о чем не думать. Столовая была под стать холлу: серая, маленькая, с низкими потолками и растрескавшейся плиткой под ногами, но чистая и теплая и с потолка для разнообразия ничего не капало. Пока. Накормили нас биосинтезированной кашей. Не много, не вкусно, но сытно и с горячим растворимым чаем. После чего повели в спортзал.

В спортзале уже ждал врач, который попросил по одному заходить в его кабинет, оказавшийся напротив зала (как потом выяснилось, весьма разумное расположение, чтобы далеко не тащить сломавших на тренировке себе что-нибудь кадетов). Я оказалась одной из последних в очереди к местному эскулапу. Пока одних осматривали к другим подходили кадеты училища и расспрашивали, занося данные в базу.

– Привет, меня зовут Прит. Давай заполним твою анкету. Имя, возраст, пол, к какой из планет Союза относишься? – мягкий спокойный голос невольно вызывал доверие.

Передо мной стояла кадет. Это была девушка! Первая девушка, увиденная мной в военном учебном заведении. Вместо ответа я пискнула:

-А разве бывают девушки-пилоты?

Она неожиданно рассмеялась:

-Ты думаешь, если военное училище, то здесь только будущие пилоты?

– Да, а разве может быть иначе? На базе военную форму носили только пилоты и командиры. Остальные (вроде моего отца, навигаторы, механики и прочие) считались гражданскими. Увидев выражение моего лица, она решила пояснить.

-Здесь готовят и смежных специалистов. Я навигатор. При выпуске у меня не будет звания, я могу работать в гражданской авиации, но при режиме военного времени, перейду в одну из частей. Хотя я этого совсем не хочу. Ее озорная улыбка и ямочки на щеках подкупали, а глаза так и лучились смехом. Так и хотелось улыбнуться в ответ.

Вынырнуть из воспоминаний заставил вопрос Дранго, в котором звучала скрытая издевка.

– Я обратил внимание, что про твое детство ничего не упоминается, кроме имени матери и отца и названия военной базы. Что, настолько никчемное было детство?

По идее надо было отмолчаться или отделаться общими фразами, но, удивив саму себя, пояснила:

– Я вместе с остальными детьми попала в училище Флокрискрика как сирота, после того, как на нашу военную базу напали мирийцы. Когда мы прилетели в училище, нас оформляли всех скопом, по-быстрому, особо не вникая, кто есть кто. Поэтому в досье и указано только, что детство провела на базе «Аспера», где работал отец.

По мере моего монолога улыбка на лице Браена угасла. Больше всего меня в нем раздражала эта его самоуверенная ухмылка, припорошенная изрядной толикой тщеславия.

Надо думать, что и я вызываю у своего оппонента схожие чувства раздражения и неприязни. И все же, мы сидим за одним столом, оба давимся кофе, скверным, надо сказать (и как только пациенты, пьющие эту бурду поголовно не лечатся от гастрита?). Молчим оба, каждый думает о своем.

Мысль о том, что может, не так уж во многом мы различны, ненавязчиво мелькнувшая на периферии сознания, все настойчивее начала исполнять сольную партию в голове. Поддавшись странному порыву меланхолии, с уклоном в сторону шизофрении, надо полагать, неожиданно предложила блондинистому товарищу по приключениям:

– Может, заключим временное перемирие? – сказала и, испугавшись, что сейчас опять услышу в ответ что-то насмешливо язвительное, протараторила. – Извини, что так получилось в клубе, не хотела ставить тебя в неловкое положение (еще как хотела, но не буду портить картину покаяния правдой), виновата текила и… твое чрезмерное самомнение, что стоит тебе кого-то поманить пальцем, и любая у твоих ног.

Аховый из меня дипломат, смазала всю концовку, зато на душе неожиданно стало легче. Вообще-то я не любитель строить пакости, только если в ответ, когда сильно заденут, но тогда уж от всей души. Но похоже, что на вечеринке я все же перегнула палку, поступив не как уже почти взрослая женщина, а как подросток, несмышленый сеголеток. И извинившись, самой стало легче. Ожидать, что Браен поймет мой душевный порыв, тем паче сделает вид, что принял извинения (искренне простить задетое мужское самолюбие носители Y хромосомы практически не способны), было бы глупо. Выдохлась и, ожидая ответа блондинистой заразы, устремила взгляд в пустой стаканчик из-под кофе, как будто тот, по меньшей мере, хранил тайну мирозданья.

Но этот день не исчерпал еще всех своих сюрпризов.

–И не надейся, что, услышав столь обвинительное извинение, стану твоим другом, но в чем-то ты права, может, стоит сесть за стол переговоров. Как-никак стажировка только началась, и что будет дальше неизвестно – чувствовалось, что Браен наступал на горло собственной гордости, поскольку между фразами повисали короткие паузы, а слова подбирались с особой тщательностью, как будто с его языка постоянно хотела слететь какая-то колкость, но он вовремя успевал поймать беглянку.

– Не думаю, что у тебя вообще есть друзья – будь сказанное мною не таким примирительно-печальным тоном, можно было бы посчитать это оскорблением – Просто мне кажется, что у всех вас, ну тех, кто учится в Академии… в общем вы одиночки…

Браен не подал виду, что его это хоть как-то задело, лишь невесело оскалился.

– Правильно кажется. В нас с самого начала обучения культивируют качества, присущие лидерам, чтобы в критической ситуации можно было принять молниеносное и единственно правильное решение. – По мере того, как Дранго говорил, лицо его становилось все более бесстрастным и отрешенным, как свинцовая гладь озера в безветренный день – Как ты думаешь, может товарищ послать друга на верную смерть? А командир подчиненного? То-то же. Поэтому всякие дружеские отношения в Академии порицаются. Личные чувства могут помешать в решающий момент. Поэтому с детства нас приучали, что нужно думать только о цели. Знаешь, иногда, когда нас срывали по тревоге с учебы целыми курсами и отправляли в бой, я завидовал. Завидовал таким как ты – выпускникам училищ.

Его речь была похожа на невольную исповедь, и прерывать ее ехидным комментарием «в смысле завидовал нам, расходному материалу?», показалось кощунством. Тем временем сидящий напротив парень продолжил голосом, в котором сквозила полынная нотка горечи.

–Я видел вас, рядовых пилотов – веселых, открытых ребят, порою моложе себя, но таких дружных, готовых ослушаться приказа и умереть друг за друга. У нас все иначе. Ты можешь иметь кучу приятелей, пока на вершине, но ни один из них не будет сожалеть, увидев на завтра твое имя в списках погибших. Так что ты права – мы все одиночки, и замолчал, возможно, уже досадуя за откровенность.

– Это неправильно, когда человеку некому даже рассказать свой сон – я невольно поставила себя на место Браена и задумалась над особенностями системы образования. Да, завидовать особо нечему. Их, элиту военных сил Союза, готовили командовать, побеждать любой ценой, но при этом превращали в подобие биомашин. Нас, напротив, не обременяли обязанностью отказа от эмоций, скорее даже наоборот, поощряли. Наверное, для того, чтобы мы были как единый организм. Ведь чем-то целым легче управлять, чем сонмом частностей.

Так или иначе, но сейчас я гораздо лучше понимала Браена и то, что жалости к себе он не потерпит, скорее уж сильнее возненавидит, вздумай я проявить сочувствие. И так сейчас сидит, нахмурив брови и, так же как и я недавно, буравит взглядом ни в чем не повинный стаканчик.

– А есть в тебе что-то непротивное – произнесла я на полном серьезе и задумчиво уставилась на своего собеседника.

–В тебе тоже – в глазах блондина вспыхнул плутовской огонек, похоже, опасный участок минного поля психоанализа пройден. – Ну что, может еще по кофе?

А вот это уже издевка.

– Покорно благодарю, но моя печень к ядам в таком количестве не приучена.

Мы оба замолчали. И вот странность, эта тишина уже не тяготила ни его, ни меня. Невольно на ум пришло сравнение с двумя бородатыми старичками, всю жизнь бывшими идейными политическими оппозиционерами, которые лишь на закате лет не то чтобы смирились с точкой зрения противника, а скорее исчерпали все аргументы (даже банальную драку). И теперь без слов понимают друг друга. Вот так и мы: не друзья, не враги, не посторонние.

Глянула на браслет. Пиктограмма солнца давно сменилась изображением Млечного пути, на котором отразились цифры 23:42. Почти полночь по галактическому времени, хотя на Вилерне еще только занимался вечер. Скоро возвращаться на корабль (благо хронометраж увольнительной привязывался к времени местной планеты). Усталость навалилась, как нежданная проверка: приятного мало, но пережить можно.

Взглянула на Браена. Резкие черты его профиля контрастно выделялись на фоне заходящих лучей светила. Голубизна неба за окном сменялась багровыми переливами, на лужайке в неоиллийском стиле раскрывались бутоны декоративного табака, манящие приторно-терпким ароматом ночных красавиц. Местные бабочки махали своими легкими чешуйчатыми крылышками, словно танцовщицы со скинутой с плеч пелериной. Вслед за усталостью накатила апатия, вызванная, по-видимому, созерцанием местных красот, простирающихся за окном с мутноватыми разводами на стеклопластике.

Но судьба решила, что лучше любого кофе двух стажеров взбодрит шоковая терапия, и явила нашему взору уже не молодого, сухощавого мужчину. Он влетел в буфет, словно позади него на пол упал контейнер с уденаммонилом, грозящий вот-вот взорваться. Подбегая на крейсерской скорости к единственному занятому столику, который мы с Браеном и оккупировали, мужчина запнулся, и полетел вперед, бестолково выставив при этом перед собой руки и впечатался в Браена, опрокинув того со стула.

Секундная заминка и сдавленный голос Дранго из-под стола:

– Ты страшная женщина, Тэри. Рядом с тобой я по уши в неприятностях, даже вынырнуть некогда.

Может он бы еще чего-то сказал, но сдавленный «ох» помешал синеглазому паразиту продолжить отповедь. Ради интереса перегнулась через стол посмотреть, чем же занимаются мужчины.

Торопыга старался поскорее встать с Браена, не разбирая, куда упирается руками, и похоже, задел что-то весьма чувствительное и ценное для блондина. И у него это даже почти получилось, но тут, пытаясь рассмотреть подробности, равновесие потеряла я и нырнула головой вперед, припечатав неведанного визитера повторно. Ну почему так всегда! Если ты собрана и сосредоточена, выполняя какое-то задание, можешь удерживать равновесие и лазить так, что кошки с мартышками обзавидуются, а стоит проявить праздное любопытство…

После того, как мы все трое, кряхтя и отряхиваясь, все же поднялись, внимательно посмотрела на так эффектно появившегося посетителя. Встрепанные волосы и рубашка (положим из-за падения), но вот застегнутые наспех в не те петли пуговицы – тут уж точно мы с Браеном ни при чем. Мужчина был, мягко говоря, взволнован, его даже падение не смутило. Причина такого поведения объяснялась просто.

– Это Вы нашли мою жену?

– А Вы, я так полагаю, Армира Гортес? – вопросом на вопрос ответила я.

Мужчина утвердительно кивнул. Быстро же он нашелся благоверный нашей роженицы. Мы с интересом рассматривали незадачливого папашу.

– Позволите? – придвинув соседний стул, мужчина сел к нам за столик и тяжело вздохнул – Вы… спасибо вам. Как только Анита не пришла вовремя я начал волноваться, позвонил в службу безопасности, отправил в систему запрос…

Браен прервал поток бессвязной речи вопросом, ответ на который и меня весьма интересовал

– И безопасники, вот так сразу, ринулись искать непонятно пропавшую или просто заболтавшуюся с подругой женщину, забывшую о времени? – его скептический тон заставил новоявленного торопыгу остудить пыл.

– Понимаете, накануне мне угрожали, но угрозы были какие-то невнятные – мужчина машинально одернул манжету рубашки и опустил взгляд. Недосказанность почувствовала не я одна. Мгновение спустя визитер продолжил – Но я подумать не мог, что это настолько серьезно, и первым же пострадавшим буду не я, а Анита …– Вы не могли бы описать, как и где ее нашли.

Похоже, Браен решил взять на себя нелегкую роль эпического рассказчика (за что я ему благодарна, сама-то не чувствовала в себе ни сил ни желания для этого). По его версии все было анекдотично и буднично до пошлости. Подлетели к беременной трое хлюпиков, которые разбежались, чуть ли не от окрика случайного прохожего, но спасенная так испугалась всего, и, решив избавиться от только что полученных негативных впечатлений, перешла к радостному и жизнеутверждающему процессу – к родам. Этим занимательным процессом, надо полагать, она занимается и сейчас.

– Отзанималась – машинально поправил уже состоявшийся отец и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

Надо отдать должное, отредактированная версия Браена была гораздо привлекательней действительности. Мало нам того, что ввязались непонятно в какие разборки. Опиши он все подробно – от составления протоколов не отвертимся, а так – обычное уличное хулиганство, о котором должны заявлять в первую очередь потерпевшие. Надо думать, они и заявят, как только в себя придут от всех свалившихся на них событий. А наше с Браеном дело – сторона, причем далекая, галактическая. Вот как раз через сутки и отправимся в сторону созвездия Змеи. Навигаторы уже составили маршрут к Секстету Сейферта, а капитан его одобрил…

Тут мои размышления о грядущем схлынули, как будто их и не было. Взгляд зацепился, да так и замер на горловине рубашки, из которой выпал жетон с чипом пропуска на цепочке. Гортес его тут же спрятал, но я успела рассмотреть идеограмму эдельвейса. И заинтересовано произнесла:

– Откуда он у Вас? – и тут же пояснила – военный жетон с изображением эдельвейса?

– Вы ошибаетесь, это всего лишь стилизация, в шутку подаренная мне одним другом – Армира явно занервничал.

– Я не могу ошибиться, у моего отца был такой же. – В этом я была уверенна так же, как и в том, что выжить в горящем гелии солнца невозможно. Надо заметить, что даже вездесущим микробам и вирусам не удалось опровергнуть последний постулат.

После моего заявления лицо мужчины стало озадаченным. Сейчас он напомнил мне отца, который с точно таким же выражением сосредоточенности и недоумения переставлял в лаборатории реактивы, пытаясь уберечь самые опасные и ценные из них от моего любопытного взора и инспекции.

– А как зовут вашего отца?

– Макс Лерой. Звали. – сухо уточнила я. Воспоминания, вещь, несомненно, ценная, но не всегда приятная. Вот и сейчас, будто все было только вчера: утро, разорвавшее тревожной сиреной мою жизнь на до и после, а где-то в центре этой пропасти бытия улыбающееся лицо отца в проеме шлюза. Оно – связующее звено между детством и неожиданно резким взрослением.

Глава 4

Потерянное детство

Материнские руки нежные

Прижимают дитя к себе

В ночи долгие, вьюжные, снежные

В колыбели малютка спит.

Нет на свете дороже и трепетней

Беззаботного детства дней

И так больно бывает, безрадостно

Когда этой памяти нет.

– Вы сказали, Макс Лерой? Вы – Тэриадора Лерой? – казалось, Гортес испытывает при этих словах как минимум грави-перегрузки, ибо на лбу его выступила испарина, а рука, ринувшаяся невесть зачем поправлять воротник, заметно дрожала.

– Да – надо сказать, первый раз мужчина реагирует на имя полуобморочным состоянием. Хотелось бы приписать сей эффект недюжему интеллекту или невероятной красоте, но, увы, завышенное самомнение не относилось к числу моих достоинств, а о реалиях внешности не уставало напоминать отражение в зеркале.

– Видите ли, я в некоторой мере был знаком с Максом, мы все вместе работали над одним проектом здесь, на Вилерне. Но потом исследования решено было перенести в более удобное и безопасное для этого место и ваш отец вместе с другими учеными уехал. Я же не смог присоединиться к группе, поскольку как раз перед отправкой попал в аварию и провел в криореанимационной капсуле, пока меня собирали по кусочкам, несколько месяцев, столько же ушло на восстановление. Тогда я был ужасно зол на судьбу, что заставила меня, тридцатилетнего, заново учиться ходить. Твой отец еще подбадривал, пытался как-то поддержать. Помню его видеописьма, которые он всегда присылал запароленными, да так, как будто в них была скрыта, по меньшей мере, гостайна. А еще его жуткая манера говорить о главном в самом конце. – Разошелся молодой папаша. – Ну да я отвлёкся. Когда мне удалось окончательно восстановиться, оказалось, что лететь уже некуда. От базы, где работали друзья и коллеги, осталась выжженная пустыня.

Странный это был рассказ, как будто Армира и Браен поменялись местами и сейчас Гортес пытается выдать полуправду за полноценную действительность, но получается это у него на порядок хуже, чем у блондина. Возникли вопросы: много, разных, важных и глупых, но самое главное – получить на них ответы хотелось наедине. И так было ощущение, что Браен услышал что-то личное, сокровенное и обнажать перед ним прошлое, пусть не мое, а отца, еще больше не хотелось.

Настойчиво запищал браслет, информируя, что увольнительная – вещь замечательная, но не безразмерная, а посему стоит подумать о возвращении в родные линкоровские края. Я потянулась выключить склерозник, как трель тут же подхватил браслет Браена. Хм… два перестраховщика. Хотя лучше все же поставить напоминалку и заработать пару ехидных комментариев от сослуживцев, чем опоздать из увольнения и получить неделю нарядов вне очереди.

– Кажется, нам пора – вздохнув, посмотрела на Гортеса. – Мне бы хотелось продолжить наш разговор в более подходящее время… ведь Вы сможете рассказать о моем отце больше?

Я не договорила, да и что тут договаривать. Гортес оказался ниточкой из прошлого, живой, осязаемой, и мне не хотелось ее потерять.

– Конечно-конечно – засуетился мужчина.

Наскоро обменявшись координатами, мы распрощались с новоявленным папашей.

По пути на «Элколай» для разнообразия не произошло ничего экстраординарного. Мы с Браеном шли чуть поодаль друг от друга. Я исподтишка время от времени разглядывала своего спутника. Складка между бровей, чуть сжатые губы, сосредоточенный взгляд. Сейчас, когда он не в центре внимания можно увидеть его настоящего, без мишуры самоуверенности и бутафории снобизма. Это был не плакатно-красивый, располагающий к себе юноша, а обычный, уставший после тяжелого дня молодой мужчина. Их в Академии специально, что ли, тренируют быть такими приторными героями? Этакими уверенными неорыцарями в сверкающих бронедоспехах, чтобы проще было за собой толпу вести? Наверняка ведь и перед зеркалом не один час проводят, выискивая наиболее выгодные ракурсы и выражение лица, и голос командный им преподаватели по риторике ставят.

Вечер уже давно уступил место своей подружке-ночи, что плавным шагом скользнула с небосклона и хозяйской рукой рассыпала над головами плеяды сестер-звезд, манящих своим холодно-далеким светом космических бродяг-романтиков. Мысли о Браене как-то плавно перетекли на разговор с Гортесом, и, словно пространство вокруг черной дыры, начали закручиваться в спираль, центром которой оказалась фраза об отце, вернее, его манере говорить о главном под конец. Действительно, это было так, но я настолько привыкла к папиным маленьким чудачествам, что не замечала их, принимая как должное и само собой разумеющееся, незыблемое. Вот и сейчас, вспоминая и анализируя наши разговоры, споры не нашла ни одного опровержения этой характеристики отца.