Текст книги "Неприятности по алгоритму (СИ)"

Автор книги: Надежда Мамаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 1

В погоне за наглостью

О пользе трагедий скажу я два слова.

На дно ты попал – и не жди уж иного

Как с кровью, локтями, когтями, клыками

Карабкаться, падать, сгорать, словно пламя,

Что дорого было, терять безвозвратно

И знать – не вернуть уж былого обратно.

И, проходя по дороге проклятий,

Вбирать в себя силы охранных заклятий,

Тех, что помогут выстоять в битве;

Слов, что накроют охранной молитвой.

Ты станешь сильнее, взлетев, словно птица,

И невозможного сможешь добиться.

Стоя в кабинете директора, я сверлила глазами пол. Делала это исключительно ради того, дабы владелец сих шикарных апартаментов (в углу между плинтусами, кстати, в паутине застряли две мухи-акселератки, размером с полмизинца каждая) не усомнился в степени моего раскаяния. Ну да, глупо попалась. Раскаивалась я именно в том, что попалась, а не в том, что взяла без надлежащего разрешения слетать до ближайшего спутника на внешней орбите новый флайер с усиленной гравитационной подвеской. Но директору об этом знать не обязательно. Меж тем Тонар Радвин продолжал свою пламенную речь, призванную усовестить меня.

– В кои-то веки наше училище оснастили современной техникой! С выходом для JT-порта. И как раз накануне ежегодных гонок. Это единственный случай, когда министерство расщедрилось для нас на целый и почти новый флайер. И в первый же вечер я узнаю о том, что его угнали! И кто? Кадет училища, выпускник! Тэри Ли, Вы осознаете всю степень вины?

Я мысленно ехидно комментировала каждую фразу директора. Ну да, выделили аж целый флайр, только не уточнили, что это драгстер – сверхбыстрый в квалификации и ненадежный в гонке. Такой после десятка кругов скатывается в хлам, останавливается и дымит на обочине. Еще вариант: перед остановкой может потерять управление и пару сотен метров нестись, как таракан перед дихлофосом, сшибая все и вся на своем пути. Зато галочку в графе «укомплектовано новейшим аэрокаром» напротив названия нашего училища начальство из министерства смело может поставить. А то, что для ежедневных тренировок курсантов целого потока машина не годиться – плевать.

– Осознаю, – попытавшись добавить в голос как можно больше печали и покаяния, протянула я. Похоже, переиграла: директор сморщился, как от зубной боли.

«Не поверил, а жаль», – промелькнула вертихвостка-мысль, которую тут же вытеснил неожиданный вопрос директора.

 – И как флайер в деле? – провокационно-заинтересованная интонация меня не насторожила

– Машина – огонь! – оптимистично начала я (не уточняя при этом, что имела ввиду проводку, которая искрит где только можно и где нельзя – тоже искрит). – Стартует плавно (ага, как беременная черепаха), клапана не западают (потому как их нет), работы цилиндров вообще не слышно (иногда они просто не работают, как не желай обратного), и такая резвая (по причине плохо работающих тормозов), но зато инерционные гасители – отличные (и этот факт настораживает еще больше в свете предыдущих «заслуг» флайера).

Глаза Радвина заблестели и директор, резко сменив тон, ухмыльнувшись, добавил:

– Небось, через JT соединялась?

Джейтишки – голубая мечта любого пилота, негласный пропуск в элиту космоавиации. Заслуженная награда и нелегкое испытание. Мне порты достались иной ценой, нежели остальным. Вновь нахлынули воспоминания о дне, разделившим мою жизнь на до и после. И слова отца:

– Тэри, слушай меня внимательно. Это была не учебная тревога, – голос отца был предельно строгим и четким. На мгновение остановившись и тяжело выдохнув, он продолжил: – Через несколько часов базу атакует десант мирийцев. Они уже выдвинули свои требования, но наше командование не будет их выполнять…

Папа взял мое лицо в свои руки и посмотрел в упор, поверх очков. Взгляд полный решимости, отчаяния, раскаяния и боли. Так смотрит тот, кто решился перепрыгнуть через пропасть. Так смотрит тот, кто готов убить, защищая свое, или умереть. Этим взглядом он сказал больше, чем словами, суть которых понимаешь умом, но не принимаешь сознанием.

– Сейчас идет эвакуация избранных… это дети из гражданских, зачисленные в летную Академию, и дети военных. Ты не относишься ни к одной из категорий.. пока. Именно поэтому я хочу вживить тебе порты. С тремя JT тебя должны будут взять на корабль, как перспективную – его голос  был надтреснутый.

Не теряя больше ни минуты, он встал с колен и отвернулся, склонившись над инструментами.

– Будет больно, ты потерпи. Так надо. Это все, что я могу сделать, чтобы спасти тебя, доченька. Так у тебя хотя бы будет шанс.

Кресло стерильно-белой палаты велико для девятилетней девочки, да и рука для зажима слишком тонкая, но отец кладет под локоть валик и резко стягивает фиксаторы. В глаза бьёт яркий пучок света. То, что сейчас будет со мной происходить, я видела не раз, но тогда на этом месте сидели бывалые пилоты, изрядно повидавшие и пережившие на своем веку.

 – Сначала я найду один из периферических нервов, что рядом с лучевой костью, а затем, в пресинаптическую щель введу зонд с окончанием порта. Потом небольшой надрез кожи и мышц, через который выход порта необходимо будет вживить в тело. Затем края нужно будет обработать антисептиком, стимулирующим регенерацию. Вот и все – рассказывая порядок действий при операции имплантинга, отец старался отвлечь скорее себя, нежели меня.  

Обычно вживляли джейтишки пилотам, налетавшим не одну тысячу часов в военных рейдах, доказавших целесообразность того, чтобы правительство Земного Союза тратило на них дорогостоящие импланты. Да и сам процесс вживления проходил весьма болезненно. Это внешне казалось, что делают просто укол большой иглой и на коже вместо следа от прокола остается выход JT -порта. Я видела, как кричали и дергались в конвульсиях те, кому приходилось побывать в кресле этой операционной. Половина из них, промучившись несколько месяцев от непроходящей боли, получала вердикт: «отторжение импланта». С таким диагнозом долго на этом свете не задерживались.

Как-то раз я спросила папу: «Почему им не вколоть обезболивающее, чтобы пилоты так не мучились?». На что отец ответил, что тогда блокируются нервные окончания, и срастание порта с нервной системой человека становится невозможным.

Я внимательно смотрела на отца. Его каштановые волосы, основательно выбеленные сединой, ссутулившаяся худощавая спина, съехавшие на нос очки. Раньше операции по восстановлению зрения папа проводил каждые полгода. Но из-за постоянной работы за поляризационными мониторами оно вновь уходило в минус. В итоге он-таки смирился и начал носить доисторические окуляры, заявив, что так удобнее, чем наклеивать линзы или постоянно ходить к окулистам.

Сейчас его руки слегка подрагивали, когда он вводил код на сенсорной панели дверцы сейфа.

–  При входе покажешь правую руку с имплантами, этого должно быть достаточно, чтобы тебя взяли на корабль.  И... – отец резко выдохнул, как перед прыжком. – Постарайся вести себя как мальчик, хотя бы до того момента, пока не взлетите.

– Почему?

Просьба меня поначалу удивила. Чаще всего на базе меня и так принимали за пацана: короткие каштановые вихры, вечно исцарапанные руки, разодранная в самых неожиданных местах одежда. Все это – результат драк с мальчишками моего же возраста или кульбитов на опорной арматуре. Нет, я не была беспризорницей, и отец меня любил. Просто тяжело талантливому нейрохирургу, ученому, привыкшему к лаборатории Академии, на военной базе, где все подчинено уставу, уследить еще и за столь активной дочуркой. В общем, предоставленная зачастую сама себе, я и так была вылитым мальчишкой, зачем притворяться-то? Но потом подумала, что раз спасать будут только детей военных, которым с рождения ставится особое тату на виске (а такового у меня не имелось и в помине), и гражданских, зачисленных в Академию, среди которых только мальчики семи-десяти лет, просьба отца была весьма актуальна.

Таких, как я, на базе было мало: только от безвыходной ситуации родители берут с собой детей на военные объекты. Да и тот факт, что наемные работники, каковым был мой отец, привозят с собой жен и детей, не приветствовался. Об этом  нам и сообщил в весьма нелестной форме один из начальников мед части. Но деваться было некуда. Мама умерла, когда мне было восемь – случайно разбилась кабина переноса, когда она ехала домой. Это было еще на Вилерне. После ее смерти отец резко осунулся и постарел…. Нет, он не ронял скупую мужскую слезу, уткнувшись по ночам в подушку, но круги под глазами и седина, основательно запорошившая темные до того времени виски стали напоминанием о ней. Той, которую уже никогда не вернуть. Некоторое время мы жили еще на Вилерне, но потом проект отца перенесли на Микад – планетку, где из достопримечательностей (она же единственное на данном космическом теле поселение) лишь военная база за номером 364 S . Здесь отец занимался своими исследованиями, и, если в этом была необходимость, проводил имплантацию, в том числе и JT -портов. Вот так мы и оказались на одной из военных баз периферии Союза.

Свет немилосердно резал глаза, рука уже ощутимо затекла в неудобной позе, где-то завывала сирена тревоги. Было не просто страшно – жутко настолько, что пальцы на ногах сжались, а в районе живота появилась давящая тяжесть. Мне введут джейтишки. Впервые отец сделает мне больно намеренно, хотя и из лучших побуждений, пытаясь тем самым дать шанс на спасение. Папа был из редкой категории родителей, считавших, что рука отца не должна подниматься на ребенка, ассоциироваться у того с физической болью. Поэтому, несмотря на все мои шалости и проказы, он ни разу не ударил меня, а лишь журил или пускался в пространные лекции о морали, поведении и этике, когда был не доволен очередной моей выходкой. Сначала, когда отец только сказал, что будет имплантировать мне сразу три порта, хотелось воскликнуть: «За что? Зачем мучить меня трижды?». Лишь потом, спустя годы, я не раз благодарила его за предусмотрительность.

После атаки на базу мирийцев – противников Союза, чья планета находиться на задворках вселенной – здесь вряд ли что-то останется, кроме выжженной пустыни и кратеров от взрывов. Мой отец погибнет, как и большинство. Всех не эвакуируют – мест на кораблях просто не хватит.

– Ты – самое ценное, что есть у меня в жизни, Тэри. Прости меня. – Слова давались отцу с трудом. В руках подрагивал инсейдер с готовым к имплантации портом. – Сейчас будет больно. Терпи. Обещай мне выжить и быть счастливой, ради меня, ради мамы… – казалось, сейчас будет произнесено самое важное, но прозвучало лишь странное напутствие – Чтобы увидеть картину целиком, надо ослепнуть на один глаз. Запомни это.

Отец взял мою руку, обрабатывая антисептиком место введения иглы. Резкая боль, последовавшая за этим простым действием, была исключительной. Ни до, ни после в своей жизни я такого не испытывала, как сидя в этом кресле. Комната начала резко плыть в резко меркнущем свете. Было ощущение, словно что-то рвет тебя изнутри и хочется, чтобы все это прекратилось как можно быстрее, хотя бы даже и смертью. Ощущение, что хуже быть уже не может, но вот постепенно боль стихает и тьма начинает рассеиваться… Оказывается все это время я лежала с открытыми глазами, хотя звуков пока еще не слышала.

Вот отец склонился надо мной, что-то говорит. Вижу, как шевелятся его губы, обеспокоенный взгляд, он вновь берет мою руку и… я думала больнее быть уже не может, но вновь этот черный колодец, до краев наполненный болью, по которому я лечу резко вниз. Яркая вспышка в сознании – последний, третий имплант вошел в пресинаптическую щель между двумя нейронами.

Не знаю, как долго я приходила в себя, но первое, что я увидела – глаза отца, внимательные, полные боли и отчаяния. Готова поклясться, что он предпочел бы сам тысячу раз пережить ту боль, что сейчас чувствовала я, лишь бы оградить меня от всего этого. Увы, чужие муки  забрать себе еще никому не удавалось.

– Девочка моя, сможешь ли ты меня простить когда-нибудь?

Именно от этих слов меня накрывает осознание случившегося. Полное и абсолютное. На нас напали и смогут выжить лишь единицы, теперь и я в их числе, но не отец. Смотрю на него, единственного родного мне человека во всей вселенной и не могу поверить, что больше его не увижу.

Хочется закричать, ударить, сделать уже хотя бы что-нибудь, но я только смотрю, а потом перевожу взгляд на руку. На предплечье три порта один стандартный и два модифицированных. Мечта и гордость всех пилотов Союза. То, что соединяет тебя с кораблем в единое целое, позволяя управлять им гораздо быстрее, прокладывать маршрут и рассчитывать точку выхода после гиперпрыжка, используя функции самого совершенного процессора – человеческого мозга, в разы эффективнее, чем при ручном управлении.

Теперь я мола стать симбионтом корабля, если выживу, конечно. Горькая ирония и мелькнувшая в голове отстраненная мысль о том, что какие только баги не встречаются в программе под названием «жизнь»! Эти импланты должны были ввести трем отличившимся пилотам последней кампании Варрина… Сложись все иначе, и эти смельчаки после вживления портов имели все шансы на повышение и перевод в авангард атакующей эскадры Союза.

– Нам надо торопиться. Ты все запомнила? – отец хотел казаться собранным, но дрожь в голосе и суетливые движения выдавали его истинное состояние.

– Да, папа, я выживу, чего бы мне это ни стоило.

Отец крепко обнял меня и помог встать с кресла.

Мы пошли, а затем и побежали в направлении одного из ангаров, в которых находились истребители класса Эйсиньи, достаточно маневренные, чтобы суметь уйти от обстрела, и в то же время способные вместить порядка ста человек. Таких было всего три.

Как и все дети на базе, я разбиралась не только в типах и классах звездолетов, кораблей и планеров, но и мечтала поступить в одну из военных академий (а о чем еще мечтать, когда вокруг тебя одни военные, разговоры только о боях и полетах, а самое распространенное чтиво – устав космического флота Союза), но понимала, что для меня это – утопия. Девочек редко брали даже в захудалые летно-космические училища, обосновывая это тем, что женский организм гораздо хуже выдерживает перегрузки при гиперпрыжках и коркат-излучение, которым так славятся пространственные проколы.

Отец подвел меня к последнему, еще не задраенному шлюзу корабля:

 – Еще вот этот. – выдохнул он, словно вылавливал меня по всей базе с момента начала тревоги.

 – Имя, фамилия, звание родителей – гаркнул суровый офицер, чье лицо украшал шрам от ожога на правой щеке, попутно загружая экран голопроэктора со списком имен.

– Он навряд ли есть в базе …этот ребенок – экспериментальный образец. У него три порта, все три прижились. Специально для летной Академии готовили…

Отец врал – кожа вокруг джейтишек была наращена искусственно, буквально пару минут назад.

– Не знаю, какой ненормальный отдал приказ имплантировать в ребенка это. Он же еще не знает, как штурвал держать, а его уже к ядрам микросхем напрямую подключать хотят...

Продолжить не дал отец

 – Этот мальчик – ценный образец. Наверное, самый ценный из всех. Вы обязаны его взять.

Папа говорил убежденно, настолько, что офицер засомневался.

– Ладно, давай, пацан, – он махнул на список имен – живо на борт. Надеюсь, проскочим.

Створки шлюза поползли друг к другу, и я последний раз взглянула на отца. Он улыбался.

Встряхнулась от нахлынувших эмоций и воспоминаний. Они-то ущли, но полынный вкус горечи во рту остался. Сейчас о том, что у меня три джейтишных порта, знали немногие: врач, который проводил ежегодные осмотры в училище (и внеочередные, когда я умудрялась во что-то вляпаться своим «радаром приключений», или проще говоря, задницей, огребая на оную синяки и все, что идет в комплекте к ним), директор и соседка по комнате. От последней деваться было некуда, потому как за десять лет совместного дележа одной комнаты мы в каком только виде друг перед другом не показывались. Впрочем, надо отдать Прит должное – держать язык за зубами она умела, несмотря на свой слегка ветреный нрав. Ах да, о моей маленькой не то, чтобы тайне, а, так скажем, «специфическом джейтишном дополнении» был в курсе еще и летный инструктор, но он дядька вообще нелюдимый и общается в основном междометьями. На первом курсе мы даже думали, что его лексикон состоит только из многозначительных «кхм» и емких «ёпт!», которыми он оценивал результаты наших полетов на симуляторах. Впоследствии уже узнала, что при сильном волнении этот молчун способен выдать на-гора весьма многоэтажные фразы, правда, для этого нужно было умудриться сломать симулятор боя. К последнему я, как-то оставшись одна в тренажерном классе, по дури подсоединилась напрямую, через порт, вот он и погорел. Подозреваю, что железяка просто не выдержала могучей силы моей мысли (верить в то, что просто затребовала две несовместимые команды, уж очень не хотелось).

Кстати, наличие этих самых портов в свое время и определило исход моего распределения: я – единственная девушка военный пилот в училище. Не будь этих джейтишек, как и все нормальные особи женского полу, стала бы навигатором, на крайний случай механиком, но директор решил, раз есть прижившиеся JT, значит, само провидение велит мне быть пилотом, и никак не иначе.

– Вот в наказание и будешь участвовать в предстоящей гонке, которая проводиться среди выпускников Академий и училищ космофлота, – отчеканил Радвин,– и попробуй только не занять призового места.

– Но кадеты ни одного из училищ никогда не выигрывали гонок. Там представители летных Академий всегда разыгрывали приз между собой, а мы так – для массовки, в хвосте пыль гоняем каждый год.

Требование (а стать одним из трех призеров гонки звучало не просьбой, а именно приказом) было невыполнимо. Однако директор проявил чудеса терпимости и пояснил:

– До этого мы выступали на побитых тренировочных флайерах с ручным управлением. Ты – лучшая в выпускной группе и единственная, кто может подключиться к ядру управления присланного драгстера напрямую, минуя механику. У тебя будет скорость реакции в несколько раз быстрее, чем у остальных наших выпускников.

– А разве можно использовать порт в гонках? Я думала, все ездят на механике. – сомнения еще были, но азарт предстоящей возможности испытать новый флайер и не раз (с учетом тренировок), постепенно их вытеснял, как боевая машина пехоты вооруженную мотыгами повстанческую армию аборигенов.

– А этого никто не запрещал. Просто у редких кадетов есть JT, их обычно имплантируют после нескольких лет службы в космофлоте. Но я так подозреваю, что чемпионы последних трех лет летают именно с использованием этого милого инородного тела, вшитого в правое предплечье… – директор как будто почувствовал, мои колебания и добил «контрольной» новостью. – А победитель получает право свободного распределения, даже если он обучался бюджетно.

Вот это, понимаю, – стимул! Да я теперь ради этой победы готова рвать соперников ногтями и зубами (хотя и от плазмомета в помощь не откажусь). Это ШАНС. Шанс уйти в гражданскую космическую авиацию, шанс на спокойную жизнь, где не нужно подниматься по тревоге и постоянно быть готовым не вернуться из очередного вылета. Не смотреть, как гибнут твои товарищи и знать, что ты всего лишь расходный материал, пушечное мясо для выпускников Академий – этой гребаной военной элиты. Нам же, растиражированным выкидышам училищ, выбора распределения не давали – мы бюджетники, и этим все сказано. Поэтому ради такого приза стоит побороться за победу.

По блеску глаз Радвина я поняла, что этот хитрый проныра (а с виду кажется этакий солидный добряк) весь разговор и выволочку у себя в кабинете затеял с единственной целью – не просто добиться моего согласия на участие в гонках, но и простимулировать так, чтобы я из кожи вон вылезла, а победила. Потому как приказ, будь он трижды мудрым, будет выполняться без энтузиазма, если для исполнителя не существует личной выгоды. В общем, директор в очередной раз подтвердил, что он отличный психолог, да и руководитель тоже. Он понимал, что победа принесет не только престиж нашему мало известному (а если совсем уж честно, скорее уж безызвестному) училищу, но и денежные вливания. А риск остаться калекой по итогам гонок или вовсе не вылезти из кабины драгстара…? В бою рано или поздно большинство выпускников училищ погибает, и если есть возможность избежать этой участи – цена ее вполне оправдана.

– Итак, вылет через неделю. С тобой полетят механик, навигатор и я.

– А кто будет механиком и навигатором? – любопытство когда-нибудь меня погубит.

– Навигатор Прит Лорстон, механик Максим Матвеев. Думаю, с Прит ты хорошо знакома, – Радвин хитро прищурился, – да и Максима наверняка знаешь.

Мысленно потерла ладошки. Макс Матвеев – невысокий худощавый юркий парнишка с параллельного потока – умудрялся быть затычкой в каждой пробоине и знатным разгильдяем, но при этом такое ощущение, что родился с мультифазной отверткой в руках. Он мог, всего лишь постучав по борту флаера, сказать, сколько раз тот был в столкновениях, что у него барахлит и где нужно заменить испорченную деталь. Лучшего механика среди выпускников и вправду было не найти. Меж тем директор, как бы подводя итог разговора, весомо добавил:

 – В этом году гонки будут проходить на Земле. Последний победитель представитель именно Академии Бореа.

Чертыхнулась про себя, недобрым словом помянув голубую планету, с которой у меня в далеком прошлом была нелюбовь, как подозреваю, взаимная. Хотя знакомство с этой планетой длилось всего пару часов, когда прилетела вместе с отцом на его симпозиум, но впечатление о том, что побывала среди переработанных и красиво упакованных отходов, осталось на всю жизнь.

Тэри Ли

Колыбель человечества встретила нас совсем не по-матерински: зноем, смогом над космопортом и зелеными стеклопластиковыми колоннами высотой в две сотни этажей. Помню, как увидела их впервые, шестилетней девчушкой: гигантские колбы, внутри которых вода и одноклеточные водоросли, придающие жидкости внутри столбов такой цвет. Они были построены лет пятьдесят  назад для поддержания кислородного баланса в атмосфере, заменив газоны, парки и скверы в городах. Впрочем, и вне агломераций земля была достаточно ценной, чтобы использовать ее для архаичного сельского хозяйства. Большинство продовольствия выращивалась на аграрных планетах-колониях и поставлялось на Землю, лишь в океане еще существовали подводные плантации, где работали аквафермеры. Только пустыни, малопригодные для чего-либо, радовали глаз своим спокойствием и непричастностью к суетному миру, но и до них периодически добиралось, обременённое проблемой перенаселения, правительство Земли. Вот и сейчас, в одной из самых жарких точек голубой планеты решили провести гонку среди выпускников Академий и летных училищ.

Результат такого решения – сотня злых потных пилотов в комбинезонах и подшлемниках, стоящих рядом с флайерами у предстартовой черты. А вокруг – пустыня, где горячие ветра, словно демоны, кружат в инфернальном и завораживающем танце, рождая на песке затейливые узоры. Лишь на горизонте чуть виден силуэт одинокой горы, увенчанный белой шапкой ледника.

Гонки на флайерах – ежегодное соревнование, проводимое между лучшими пилотами-выпускниками, призванное поднять престиж и боевой дух будущих военных. По мне, это очередная показуха, где большинство мест уже распределено, а от преждевременного восхваления выпестованной выпускной военной элиты хочется сплюнуть. И я так бы и сделала, забыв про подшлемник (больше напоминающий тканевую маску с прорезями для глаз, как у отрядов спец подразделений), но тут в движение пришла толпа болельщиков, вернее болельщиц.

– Это же Браен Дранго!

– Такой красавчик!

– Браен, я вся твоя!

– Он лучший пилот Академии Земли!

И прочая и прочая…. Выкрики экзальтированных девиц и не только их, машущих руками и флажками (вдалеке гордым знаменем реял даже чей-то лифчик), раздражали, но тут раздался голос Прит:

– Вот это мужчина! – зачарованно прошептала подруга – Да за такими, как он, как за классными машинами – очередь...

–Угум, в кассах станций техобслуживания – с виду ничего, но в работе то движок забарахлит, то тормоза откажут. – Не глядя, буркнула я, однако заявление навигатора заставило проявить интерес к пилоту, который одним своим появлением произвел такой фурор.

Но сначала задержала взгляд на Прит: затуманенный взор высокой стройной рыжеволосой бестии, слегка приоткрытый рот и идиотская улыбка на лице могли значить только одно – поплыла! Хм, хотя у подруги странный вкус: ну высокий, скорее интересный, нежели красивый. Высокий лоб, прямой, чуть удлинённый нос с легкой горбинкой, большие серо-голубые глаза, волосы цвета, который поэты величают «разбавленное золото» (у меня он почему-то прочно ассоциировался с латунными клеммами), правый уголок очерченных губ чуть приподнят в довольной ухмылке победителя.

В общем, типичный альфа-самец или попросту бабник, хоть и породистый! И почему все сходят с ума?

Похоже, последнюю фразу я произнесла вслух, потому как Макс, наш механик, хмыкнул и поддержал меня, щелкнув перед носом витающей в облаках Прит:

–Эй, нашей команде навигатор нужен, а не лужа сиропа. Кончай плавать кролем в мире фантазий и включай голову. Он наш соперник. Главный соперник.

За эту короткую отповедь я была благодарна механику. Подруга, кажется, все-таки взяла себя в руки и начала комментировать трассу, которую предстояло пройти.

– В начале выстави гравитационную подушку на средние значения и через сотню километров увеличь до максимума: там будет здорово трясти. Это из-за того, что под тонким слоем песка выходы материнских горных пород, на подходе к горе лучше использовать маневр два и два или Браво-шесть. Уклон трассы… – в подобном режиме Прит может вещать до бесконечности.

Единственное, что в реальной гонке может выйти все с точностью до наоборот. Я несколько раз проходила сегодняшнюю трассу на симуляторе, чтобы запомнить, но там не было кучи соперников.

Прозвучал сигнал. Пора выстраиваться к стартовой черте. Подруга дала последние наставления, после чего мы с ней синхронно нацепили аудиоклипсы и проверили сигнал.

Макс последний раз убедился, что дисковые регуляторы на соплах сняты и, наклонившись так, что еще немного, и он перевалится всем весом внутрь кабины, произнес:

– Осторожнее там, если флайер врежется во что-то на такой скорости, то наверняка останешься калекой, при условии, что ты на механике. При прямом подключении вмиг сгорает вся нервная система. Так что береги себя, очень тебя прошу.

И, развернувшись, пошел к Прит. Да уж, напутствие… интересно, он знает про порты? Размышлять по этому поводу времени не было. Взмах сигнальным флажком, и гонка началась.

Как только мы рванули с места, навигатор и подруга в одном лице, вцепившись обеими руками в поляризационный экран, четко и спокойно (как ей казалось), начала давать наставления.

В гонке навигатору иногда приходиться доверять больше, чем себе. Потому как он – твои глаза и уши. Ему видна вся трасса целиком, моментально меняющиеся позиции соперников: он может оценить и предупредить, где нужно сбросить обороты, если впереди произошло столкновение, когда войти в занос на повороте или выжать из движка максимум чуть прежде, чем придут бортовые данные о том, что впереди прямой участок и есть возможность для обгона.

Я стартовала одной из последних, но впереди были две тысячи километров, овеянные неторопливым дыханием барханов.

Когда через порт соединяешься с ядром управления, начинаешь воспринимать действительность абсолютно по-другому. Просто закрываешь глаза – зрение ни к чему, скорее даже отвлекает. Показания датчиков гравитационных сенсоров, энергии активации турбин, данные инерционных гасителей – все это вместе осознаешь за доли секунды, и в это же время мозг обрабатывает сигналы о направлении, перемещении, ускорении, угле наклона. Извне – лишь голос Прит: очередная отрывистая команда «прижми закрылки и еще одну восьмую мощности на левый майкер».

Первую десятку удалось обойти легко, маневрируя то по внешней, то по внутренней стороне трассы, но чем ближе подбиралась к лидерам заезда, тем сложнее становилось обходить соперников. При заходе на очередной вираж задела крыло – не сильно, оторвалась лишь камера, что крепилась к краю подкрылка, но тело ощутимо дернуло. Второму участнику столкновения повезло меньше – занесло и впечатало в бархан, оторвав сопло. Если этот пилот на механике, то должен бы уже выскочить, однако створки кабины не желали раскрываться, как глаза у пропойцы на утро после очередного загула. Вот гадство! Они тут все на портах, что ли?

Последняя сотня километров, и я дышу в хвост этой фабрике тестостерона – Браену! И ведь не пропускает ни справа, ни слева, ни сверху. Сволочь элитная! Озарение (курсировавшее не иначе как в районе пятой точки) решило достичь-таки головы.  А если попробовать проскочить снизу?

– Прит, какова толщина его гравитационной подушки и мои габариты? – Шиплю остервенело в динамик. Она, как и я, видит трехмерную картинку с камер, только на сенсорной платформе.

–У вас разница в пару сантиметров.

– В чью пользу? – идея, родившаяся только что, кажется бесшабашной. Но он не ожидает, что я смогу проскочить у него под пузом.

– В твою ж тать! Тэри, это самоубийство!

Иногда плохо, что тебя понимают с полуслова. Нет, чтобы ободрить, прочувственную речь толкнуть, какая я замечательная и что все у меня получится…

Не слушая больше жизнеутверждающих наставлений Прит, я свела гравитационную подушку практически в ноль и увеличила энергию активации турбин до сотки.

И тут же перегрузка возвестила о себе феерией замыканий, которые мгновенно окатили волной боли. Движок, решивший присоединиться к вакханалии проводки, сообщил об этом выхлопами черного дыма из сопел. Здравый смысл умолял выдрать соединение из порта, постараться затормозить и сигануть из флайера, иначе превращусь в качественно прожаренный стальной пирожок с мясной начинкой из себя, любимой, внутри. Но здравый смысл и упрямство – это даже не враги, а стороны, ждущие: кто же уступит первым, и потому вечно конфликтующие. В моем случае к упрямству добавился азарт, и, шипя от боли, я снизила флайер настолько, что просвета между днищем и песком практически не осталось и приготовилась к бароперегрузке. В последний момент проскочила под брюхом машины Браена, у финишной черты опередив его на полкорпуса. После того, как увидела взмах клетчатого флага, знаменующий конец гонки, еще не до конца затормозив, вырвала шину из порта. Сразу стало легче и пришло осознание, что надо срочно выбираться из этой шайтан-машины, которая дымила не хуже горящей цистерны с цитановым топливом. Впрочем, прорывавшиеся языки пламени наводили и на более художественные сравнения, например, с мифическим трехголовым ящером Гошей. Драконью романтику разбавляли сочные матюги пожарных, которые щедро опыляли флайер порошком, сбивая огонь.