355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Надежда Гарнык » Тайный покупатель » Текст книги (страница 1)
Тайный покупатель
  • Текст добавлен: 27 июля 2021, 00:03

Текст книги "Тайный покупатель"


Автор книги: Надежда Гарнык


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Надежда Гарнык
Тайный покупатель

«Часто она прерывала чтение и начинала

бранить всех теперешних девушек –

словно перед ней сидела древняя старуха.

И лицо её делалось при этом такое злое, такое злое».

Влас Дорошевич «Очаровательное горе».

Пролог, рассказанный Тохой

− Тоха! Приехал? Надолго?

В полуподвальном помещении дома быта за четыре года, что я отсутствовал в родном Мирошеве, ничегошеньки не изменилось: направо − ремонт одежды, налево – парикмахерская, прямо – ремонт техники, компов, ноутов, телефонов. Даня, Дан, Данёк бывший одноклассник, возмужавший и повзрослевший и заматеревший, осмотрел телефон, зыркнул как умный проницательный ворон:

− Годно. Нашёл?

− Нашёл! – ответил я без вызова, устало-недовольно-оскорбительного вида так свойственного обманщикам. В таком деле главное не переиграть. На самом деле что-то среднее: я сидел в парке на лавке, а девчонка, страшненькая такая, плотненькая, самбистка наверное, оставила на лавке айфон…

− И что? Не звонили?

− Нет, − соврал я.

− Брешешь.

− Клянусь – зачем мне чужой айфон.

− Ок. На запчасти. – Дан крутил телефон в руках. − Айфон новый, Тоха, но старая модель, извини. − Данёк молниеносно, как счётчик купюр в банке, отсчитал четыре пятихатки. − Больше не могу, Тох. Даже по дружбе.

− Даже в честь нашей встречи спустя годы? – пафоснул я.

− Не напоминай. Стареем. Четыре года как день, не считая армейских мук. Ты откосил?

− У нас военная кафедра.

− Впервые слышу, что на очно-заочном военная кафедра. – Смотри ты: всё знает, все за мною пристально и ревностно следят, радуются наверное каждому моему неуспеху.

− Ну если тебя это так волнует, я же моложе. В шестнадцать поступил. Вызвали в военкомат, сдал все справки, что очусь, и на третьем курсе справки им отвёз, я учился отлично, мне дали отсрочку.

− Но при чём тут военная кафедра?

− Так это… − я специально помолчал, чтобы помучить и огорошил: − Я в магистратуру поступил!

Телефон исчез с прилавка, Данёк в сердцах бросил его в один из плоских широких ящиков, аккуратно расставленных на стеллаже. Ура! Ура! В голове перестало шуметь, трясучки рук и ног как не бывало. Я услышал приятный глухой звук фена и рокот швейной машинки: справа и слева − ремонт одежды и цирюльня. Избавился от злосчастного телефона и пришёл в себя.

− Стой! Не уходи!

Чёрт! И смыться, сделав вид, что временно оглох из-за внезапной контузии, нельзя – мин и взрывов поблизости не наблюдалось, лишь дед проскрипел по лестнице – дом быта в подвале. Данила принял у деда в ремонт убитый планшет − я стоял, изучал витрину с батарейками, адаптерами, аккумуляторами и прочим цифровым мусором – дежурным набором всех точек ремонта. За четыре года не очень-то всё изменилось, разве что дисков не стало… Заметил краем глаза: Даня мило общается, улыбается. Впервые я видел, что он улыбается людям, не мажорным, а вполне себе поберушечного вида. Когда дед застучал палкой вверх по лестнице, я сказал:

− Ты прям профи стал.

− Зарабатывать хочешь, станешь профи.

− Я бы только к тебе ходил. – Я прикалывался конечно. Уж я-то хорошо знал Данька и его жизненные ориентиры. Когда о чём-то постоянно думаешь, другое не замечаешь, Дан всегда думал о железках.

− Знаешь, Тоха… − Данёк снова зыркнул, он и раньше всегда взвешивал слова, не трепался по пустякам, но мы четыре года не виделись, я по себе знаю, как иногда невыносимо хочется поделиться, тем более с тем, с кем дружил с пелёнок. – Знаешь, Антонтий… Пока летом был прОдых, читал тут, в смысле в сети. И знаешь, умные мысли люди пишут. Ну что толку бодаться и показывать, что ты крут, а они – дно? Себя потешить, вот я какой! Человек пришёл ремонтировать. У челика внучок доиграл планшет. Сложно что ли вежливо поговорить? Сначала, рил, тяжко давалось. Но втянулся. Главное, Тоха, начать. Это даже как-то называется. То ли визуализация, то ли…

− Лицо фирмы? Технологии продаж? Профессиональная подготовка? Заряжение эмоциями?

− Заряжение эмоциями? Надо запомнить. Откуда дровишки? – то есть: откуда я знаю.

Я молчал. Не хотел говорить о себе. Я понимал: надо валить.

− Теперь пока не вспомню, не успокоюсь, − Данёк копался в телефоне. Вот в закладках. Ща скажу. Это… Правило ровного отношения…

− Отл,—продолжил я «светский разговор». − Но тогда скажи: а если дебил приходит или бабка скандальная?

− Я тоже дебила включаю. Милого улыбчивого дебила, няшку.

− А если оскорбляет, угрожает жалобами?

− Антон! Веришь: руки целую, на коленях ползаю. − Он противно хихикал, по другому не умел, у великого писателя написано, что это от плохого характера. Данёк в бешенстве опасен, не завидую тем, кто его выведет.

Даня опомнился на полухике, вылупился и спросил:

− А ты чё, Тох, − тоже за прилавком?

Я молчал, стал укладывать деньги в сумку-пояс. Сумка у меня годная, купил вместе со скейтом по совету продавца.

− Ну ты чё, Тон! Чё случилось-то, колись!

− Да. Я тоже за прилавком. – спокойный безразличный тон.

− Но с учёбой то совмещаешь?

− Надеюсь получится. Пока испытательный срок прошёл.

− Всё-таки жалко, что я учёбу профукал.

− Ничё ты не профукал. Двадцать два года – жизнь только начинается.

− Нет, Тоха. Время упущено, да и лениво. Я – не ты. Слышал? Староверов из школы свалил.

Староверов – это наш директор школы.

Я выразил недоумение. Пожал руку на прощание через прилавок. Срочно валить, чтобы не выдать себя.

− Да стой ты, Антон!

− Я пойду, Дан, пойду я. В другой раз зайду. У тебя клиент.

Из парикмахерской вышла полная дама с идеальной причёской как у Гоголя цвета «мой папа летал с Икаром», и сделала шаг в сторону ремонта, а не лестницы.

− Антоний! – кричал Дан мне в спину, напрочь забыв о ровном отношении к покупателю. – Из бесед ты удаляешься, сообщения не читаешь, на стене не пишешь, сториз не выкладываешь…

Антоний – это я. Но редко кто меня так зовёт. Я родился в день святого Антония. Бывают имена и похуже. А так Антоном все кличут и Тохой − что мне не нравится. Тоха – простецки как-то, лубок, но привык

− Я никогда не выкладывал сториз, Данис! Никогда!

− Я вспомнил! – хлопнул себя Дан по лбу. – Вспомнил! Это называется клиентоориентированность.

− Ну да. Уважительная реакция на собеседника. – Я взбесился, что забыл главный термин продаж, написанный во всех вакансиях.

Что за чёртова крутая лестница! Недолго навернуться. Как слепые бабки и дедки ходят сюда?

И вот я на улице. Пасмурное первое сентября. Первое в этом году перенесли на третье. Из-за субботы. И я приехал навестить маму в городе и бабушку в посёлке. Я не иду сегодня никуда, а может быть иду вникуда. Вчера закидали сообщениями: ты придёшь вечером в кафе? Староверов устраивает праздник в память о… Нет! Я не приду.

Часть первая, рассказанная Тохой

Глава первая
От крючков к уставу

С первых уроков чистописания я обратил на себя внимание: «Ах, ах, дети, берите пример с Антона Червякова! Он так аккуратно выполняет задания по «письму»!» По паспорту я Антоний, но учителя стеснялись так говорить.

До школы я не блистал умом, однако был самостоятельный. Мама работала, да и сейчас работает преподом в художественном колледже, ведёт спецкурс по шрифтовым композициям, черчение у неё основная специализация, а шрифты – в нагрузку, но черчение в колледже гнилое, художники его не секут, мама даёт им самый примитив, они даже архитектурный шрифт не тянут, как курицы лапой. В приёмке, в приёмной комиссии, мама каждое лето, там же рисуют при поступлении, называется «внутренние испытания». Мама обожает свой родной мирошевский посёлок, школу поселковую, кирпичную, красную, но выбирается редко, а я всё детство с бабушкой и дедушкой жил летом, и мне не очень у них нравилось, скучно. Отцом записан у меня в свидетельстве о рождении дедушка. Про прошлое, про отца и про себя, мама ничего и никогда не рассказывала. Но двушка, в которой мы живём – мой настоящий отец маме эту квартиру подарил и на работу устроил тоже он; о нём я никогда у мамы не спрашивал, на вопросы любопытствующих персон отвечал − «у него другая семья», мама научила так отвечать. Я знаю одно: отец всегда помогал нам деньгами, какая-то связь у мамы с ним была, жили мы не бедно.

Так вот: с рождения я был самостоятельный, с двух лет клал грязное в стиралку, с трёх сам выбирал, во что нужно одеться по погоде, с пяти мыл посуду, стоя на табуретке-приступочке, с шести лет мог подогреть себе еду. Дома сидел один, но мама конечно же звонила. В пять лет со мной случился казус. Я решил остановить время. Снял со стены часы в прихожей, затем часы с холодильника. Везде мне приходилось таскать стул и вставать на него, а кое-где на стул ещё приступочку ставить. Хорошо, что не грохнулся, приходилось-то тянуться. Вынул батарейки из часов, будильник у мамы на тумбочке стоял, он тикал как ненормальный, а батарейка круглая и плоская, мини-диск для лилипутских сорев по метанию диска – тоже вынул. Ещё из пультов от телевизора и магнитолы вынул батарейки, отключил мобильник. Пульты, часы и будильник застегнул в сумку, и сел такой довольный на ковёр посреди комнаты. Время не существует. Я в том временном месте, где перестали тикать часы… Такой радости, торжества, чувства победителя я не испытывал больше никогда. Ну тупой был. Дурил я так редко. Обыкновенно же от нечего делать листал мамины книги, просто смотрел буковки – в мыслях не было перерисовывать, просто смотрел. Мне было хорошо дома. Мама после работы часто читала мне сказки. Я и сам потихоньку учился читать по азбуке Льва Толстого. В детстве я думал, что эту азбуку написал волшебный лев Аслан из «Хроник Нарнии». Вот такая у меня была путаница в голове до школы. Да я сказки и нелюбил, мне больше нравились истории из жизни, про филипка или огородников. Я не чувствовал себя одиноким, со мной были истории из книг, их герои. Помню, слово «дети» очень долго мне не давалось, не мог его прочесть. А спросить некого – мамы нет дома. То есть, я ревел часа два, и даже выл и кусал диван от злости – буквы-то знакомые, но не читается, а потом вдруг понял, что «д» надо читать мягко, и успокоился.

В школе произошёл, что называется скачок. Задания, которые я выполнял, казались лёгкими. Ну конечно: когда самостоятельно научился читать «дети», то всё остальное ерунда. Я скучал в первом классе, по всем предметам я был лучший, и даже по физре пятым. В конце первого триместра, когда многие пыхтят над наклоном и элементами соединения, мне, шестилетнему, по требованию учительницы, с одобрения завуча и с разрешения директора, позволили перейти во второй класс. Там я писал в тетрадях в обычную линейку. У меня и в новом классе оказался лучший почерк. С пятого класса я стал пробовать разные стили, лигатуры, виньетки и вензеля – их я находил в книгах, в текстовых программах у мамы на компе, а с шестого я стал учиться писать буквицы древнерусского алфавита и вязь, кириллическое письмо. Для этого мне приходилось идти в библиотеку − сидел в читальном зале. Все девчонки просили, чтобы я в их блокнотиках написал вязью приблизительно следующие строки: «Люби меня как я тебя, и будем мы с тобой друзья», «Мой секрет всегда со мной, его узнаешь в выходной», «Вселенная – навсегда, я − на короткое время», «Предательство не повод для крыши», «Я умиляюсь, и ты не умирай», «Извинения не нужны, если в тебе душа сатаны» − много всякой ерунды писал именно вязью, без наклона и разной высоты в одном слове. Девчонки они какие-то странные. Сами злые, а дневники их почитаешь, прям такие все приятные светлые няшки, «тёмные силы добра» − как хотите так и понимайте этот перл. Рисунки, фразы… В беседах столько грязи на друг друга вывалят. После сплетен пролистают ленту, начитаются псевдо-изречений, и стащат фразочку в скетчбук. Сфоткают страницу, мною написанную, и выкладывают на стене.

С пятого класса меня стала хвалить по литре учительница. Сочинения там, стиль. А с седьмого у нас директор стал вести. Староверов Леонид Львович. Он появился как-то резко, вдруг первого сентября – новый директор. Он был лыс, высок, ему дали кличку «противогаз» − нос шнобель, глаза навыкате, губы шлёпают – всё фактурное и вперёд, как у противогаза. Он всех завуалированно унижал. Никто ж почти ничего не читает по программе, все завёрнуты на другом: английский, икт, матан. Но директор заставлял. Мне, честно, было тоскливо многие книги читать, но я читал, я его боялся. Он меня в пример ставить стал. И почерк, и содержание, и грамотность – всё у меня было прекрасно. Когда Староверов в школе только появился, дал нам зверский диктант, и, выдавая работы, велел мне выйти к доске и выписать орфограммы и пунктуацию − доски не хватило. После этого он поинтересовался все ли всё поняли при разборе и быстро стёр мною написанное, а мою тетрадь как-то испуганно, по-воровски, сунул в сумку. После урока он попросил остаться и сказал, что диктант заберёт навсегда, такой почерк – это карьера. Я кивнул: ну да, почерк норм, даже отл. «А толку? – сказал я. − Кому это надо теперь? Ни-ко-му. Когда-то я грамоты всей школе подписывал». (Если принтер грамоты печатал, буквы все осыпались со временем. А я писал линером. Помогал, в общем, секретарю. А потом грамоты стали на цветном принтере печатать с шаблона, именные, ничего запонять не надо.) «А ты приходи ко мне на факультатив, − предложил он, − это очень важно, что ты так пишешь, понимаешь? И посмотрел на меня так, что я понял: мы с ним подружимся.

Наш злобный словесник очень любил Русь, историю до крещения Руси и просил меня иногда старым русским шрифтом тексты писать – к неделе русского языка или ко дню славянской письменности и культуры. Это была глаголица. Были шрифты и незнакомые… Оригинальные, чаще латинскими графемами, Староверов говорил, что это сканы из европейских библиотек. Он каждый год ездил в Европу, но это он сообщил только мне. Впервые попробовал я под его руководством устав, полусутав и скоропись! Зачем, недоумевал я, мне несложно конечно, но зачем мне канон родом из греческого. То есть Русь-то Староверов любил, но – как продолжателей традиций. Староверов производил впечатление очень обеспеченного человека, одевался неброско, но костюм дорогой, в дорогих вещах всегда какая-нибудь фишка, петелька дополнительная, подкладка белая. Он скрывал, что богат, но по реакции его знакомых, всё духовного сословия, видел, что он в фаворе. В нашем Мирошеве памятники архитектуры, древний кремль, церкви и в пригороде монастыри действующие − туризм процветает. К Староверову в кремле относились с ещё большим почтением. Он вообще ни разу не верующий. Даже не крестится для приличия, когда к святым книгам смотритель нас подводит, и в церкви никогда не крестился, вообще морщился и, когда выходили с ним в притвор, всегда повторял с презрением еле слышно: «церковщина». Люди в чёрных рясах прям юлили перед Староверовым. Он никогда не подавал нигде нищим, но с церковниками на должностях у него были дела. Староверов выпрашивал у них летописи посмотреть, «чтобы отрок глянул» − и указывая на меня. Они не давали ни в какую, блеяли что-то, оправдывались. В церквах свой мир, объяснял Староверов, там в летописях жестокости много, наказаний, может пытки какие в миниатюрах, вот и не дают. Я смеялся насчёт пыток. Я восхищался миниатюрами и заставками, но это всё художества, это не для меня, мне нравился шрифт, понимаете? Староверов иногда сокрушался, что я не воцерквлён. Я не смел ему заметить, что и он-то церковников поносит на чём свет стоит. Но Староверов всё прекрасно понял по моему молчанию и впервые сказал, что зря я с таким норовом, характер по жизни только мешает, а христианство оно для спасения души. Переписчик с утра помолится, выпьет воды, нарежет перья, разбавит чернила, подготовит пергамен… и год книгу переписывает, и не жужжит. Я удивился, и сказал, что я переписчиком не собираюсь быть и сидеть в келье, тем более на воде; сейчас время цифровое вообще-то, если он вдруг запамятовал, если затмение на него нашло; я на самом деле очень покладистый, мама на меня не нарадуется. «А отец?» − поинтересовался директор. «У отца другая семья, я его не знаю», − ответил я.

Я ужасно привязался к Староверову. Оказалось, что директор знал меня заочно. Я участвовал в школьных и районных олимпиадах в пятом и в шестом классах. Случайно это получилось; обязательно надо было записаться на проектную деятельность, я и сделал проекты по шрифтам и заставкам. Участвовал в областных олимпиадах, но на регион не проходил. А Староверов прочитывал все работы по литре и русскому, начиная с областных, жюрил на регионе. Он обязал меня участвовать в восьмом классе в олимпиаде. Думаю, он подмухлевал с жюри на регионе, он со всеми может договориться, а может действительно проект был такой сильный. Я победил, и Староверов перед моим отъездом на заключительный очный всероссийский тур вручил подарок перед всем классом – ручку с золотым пером. Не ручка, господа присяжные, а золото просто. Сама пишет! То есть, он проявил ко мне почти отеческую заботу. Староверов… Я книжку о происхождении фамилий читал. В древности давали фамилии по прозвищам (внешности, профессиям, характеру, жизненному кредо) или по названию деревень и местности. Значит, предки у него должны были быть староверами… Ручку Староверов подарил с такими словами:

− Ты, Антоний, самородок. Мы всей школой на тебя надеемся. – То есть на похвалы он не скупился. Он меня ставил в неловкое положение, редко когда он выказывал такое воодушевление и одобрение. Многие стали считать меня подлизой.

Староверов конечно же сглазил. Ну какой я самородок. Просто пишу красиво. Интересуюсь шрифтами, ну и читаю конечно же. Моя работа с презентацией вошла в десять и была выложена на сайте олимпиад на главной странице, много просмотров. Спасибо Даньку помог сделать трейлер – так бы я в десятку ни за что не вошёл. Всероссийская − дело чести для города, для школы – так Староверов говорил. До него учительница за счёт моих олимпиад категорию повышала, но у Староверова и так была высшая. Сложилось такое впечатление, что он для меня всё же старался, а не для какой-то там чести Мирошева. Если бы я оказался в призах, то имел бы право пройти без конкурса куда-нибудь на филологию. Но не срослось, увы. Поездка понравилась. Жили бесплатно три дня и две ночи, кормили, в театр сводили в Мариинский, и ещё в другой театр, на «Ревизора» очень странного, текст порезали – свой добавили. Но зрителям зашло, они пьесу и не читали, вообще люди сейчас не читают, тем более пьесы, даже если они в программе, я это давно заметил. Когда сдавал ЕГЭ, когда распечатали задания, двое девушек сразу побежали к врачу, чтобы в дополнительный день сдать, а одна шлёпнулась в обморок и её увезли по «скорой», а всё потому, что на экзамене «На дне» Горького присутствовало. Ну кто её читал, пьесу эту? Да никто − думали, пронесёт. Все мучили «Тихий Дон» – слух шёл, что «Тихий Дон» обязательно будет в том году, а он Сибири попался. Так вот. Всероссийская олимпиада. Ещё экскурсия обзорная по городу. Все были ужасно умные, все, кроме меня в очёчках − просто до противности; мой сосед по номеру такой ботанский чел, боялся опоздать − на завтрак, на автобус, на защиту, поэтому везде мы с ним приходили первые и всех ждали. Защищали мы исследовательские работы в школе, которая больше походила на дворец, а не на школу. Здание огромное, потолки высокие, лестницы и колонны, лепнина повсюду. Везде бюсты расставлены и скульптуры… А комиссия, ребя, это вам не на отборочном этапе или на области – не дундуки сидят, к каждой точке придирались, а валили по теме – ужас просто, еле выкрутился, никому не посоветую секции по искусству, там жюристы − шизоиды, старые калоши, тухлые перечницы и перечники, книжные черви, откуда они так глубоко знали столько тем и направлений, спрашивали меня даже о клинописи, совсем рехнулись, я ничего не знал, мне вот честно плевать на шумеров и Персию, это к моей работе совсем не относится, но они считали по другому. Единственное, что им всем понравилось сразу, с первого слайда – так это моя фамилия. Будь у меня фамилия какая-нибудь другая, вряд ли стал дипломантом. Все такие: О! Червяков! Типа, клёво. Типа книжный червь. И тему-то какую выбрал – вывески и плакаты конца 19 века, элементы графем, лигатура, вязи, устава, полуустава и скорописи. О! Круто! Оригинальная тема.

Когда вернулся, с трагической миной поплёлся к директору – благодарить за поездку. Староверов находился в праздничном настроении, хотя Сретение было только назавтра, а мой дэ рэ полсезавтра, он сказал, что я понравился комиссии, и успокоил: проиграть сильным – не позорно, тем более, что челик, который победил, не только пиьсменный анализ какой-то проблемы сделал, а сам иллюстрации рисовал – то есть ещё талант художника. Староверов сказал, я всё равно самородок, просто каллиграфия хоть и используется в современном обществе, но, увы, не ценится, как талант графика или живописца. Я ответил, что с графикой и у меня норм. А он такой: откуда ты это знаешь? Ты уверен? Естественно, отвечаю, уверен, мама так сказала, а она сечёт. Староверов пошевелил губами – вообще его лицо – это что-то странное, он как маски менял, просто мимика такая. Особенно ему удавалась маска презрения, когда он на уроке всех гнобил. Выпятит вперёд губы, всё лицо как-то сразу осунется, опустится – типа: я вами недоволен, вы все уроды, дайте мне материал вам дать и не заниматься посторонними делами в унисон. Староверов плавно закруглился про графику и подвёл: пора думать, куда поступать. И так мне исподволь намекает – можно пробовать в полиграфию, в дизайн. Я киваю: угу, у мамы спрошу, она же в этой отрасли. А он: в Москву ехать надо, а не в мамин, прости господи, колледж. Я вновь: угу, я в мамин и не собирался, там художники. А он: и тебе придётся учиться рисовать, без этого нигде не возьмут. А я тут не угукаю больше, надоело мне угукать и говорю: не хочу учиться рисовать. А Староверов мне: ты самородок, у тебя рисование получится, раз графика получется. Угу, самородок. Я поверил. Во дурак был. Сейчас я знаю: чтобы чела уничтожить, надо его захвалить. И меня захвалили. Я повёлся, как лошок. А что такое школа? Это маленький мирок. Все внутри здания что-то строят из себя, самоутверждаются. А зря. Школа рано или поздно закончится, и шансы утвердиться по жизни, а не в маленьком мирке, могут быть вполне себе норм как раз у отстойных. Это я к тем челикам обращаюсь, которые прыгать с крыш раздумывают: родители не понимают, сверстники обижают и предают, и порог по ЕГЭ не пройден, и так далее. Забейте! Просто советую в школу пореже ходить, но уроки не запускать, конечно.

Весь такой великолепный я пошёл на курсы по рисованию, они в мамином колледже были. И ходил два года, до последнего класса, то есть. Уверен: на курсы отец подкинул денег. Мамины-то зарплату мы всю проедали и пронашивали. И тут оказалось, что у меня нет способностей – я не чувствую цвет – сказал мне педагог по живописи, бородатый дядька со слезящимися глазами, а рисунок у меня «сухой» − так выразилась педагог по рисунку, старая тощая бабуля с удивительным именем Альбина, она маму очень любила, но бабулям, вообще возрастным, терять нечего, вот они и режут правду-матку. Ещё занимались композицией. Композиция у меня шла норм, это графичные такие работы, я вставлял в работы элементы шрифтов. То есть, графика у меня была на уровне, особенно прикладная и абстрактная – как раз то, что надо для компьютерного дизайн-макета. Нет, чтобы бросить эти чёртовы курсы, я же неважно рисовал. Но занимались и те, кто рисовал намного хуже меня. И я подумал: они тоже на что-то надеются. Правда, все почти шли в этот самый колледж, конкурс там приличный. Ещё почему остался: я как-то на курсах сразу прижился, ко мне хорошо относились. Может, потому что я мамин сын, ну и занимался добросовестно. То есть реально и в школе, и тут ко мне сразу относились хорошо. Это было удивительно всегда для меня, потому что я часто видел, как людей обижают например в нашей школе, и, главное, непонятно почему сразу начинали хорошо относиться ко мне. Я видел, как многих сразу, вот, бесит человек. А я всегда производил отличное, а иногда блестящее впечатление, на некоторых девочек так вообще − неизгладимое. В школе авторитет я порастерял. В началке я одним из лучших был и все со мной хотели затимиться, хоть я тбыл младше, а к 11 классу совсем всё не то стало. Какой-то я был, знаете, одиночка. Может, потому, что Староверов со мной хорошо, а других принижал и высмеивал − всех это настораживало, кроме Данька. Дан мой талант по шрифтам всегда ценил. Данёк радовался, когда я на Олимпиаде в десятку вошёл, а не хэйтил и не напоминал: это, мол, моя презентация, мой трейлер, я тебе помог, ты мне обязан. Он искренне радовался. Ему было наплевать, кому достались лавры, я его дружбу всегда ценил. И родня Данька довольна была, что он со мной общается. С остальными в школе я общался ровно, я в классе ещё старостой был. Но не в этом дело. Все привыкли, что я с учителями договариваюсь, с директором, что всех организую. Ну там в группы инфу кидаю, рассылками занимаюсь, тексты для сайта школы пишу.

Мама принесла мне список московских универов – там, где поближе к шрифтам образование и, главное, на вступительных нет живописи, а рисунок был почти везде, но кое-где вместо рисунка – черчение, и матушка стала со мной заниматься черчением. Ещё матушка нарыла, она сама это и не знала, что на промышленный дизайн кое-где нужно ЕГЭ-математика, а не ЕГЭ-литература. Из-за этого в десятом я выбрал математический и икт класс с лёгким сердцем, надеясь, что Леонид Львович отстанет, он порядком мне стал надоедать на факультативе перед ОГЭ, он навязывал своё мнение, всё время читал нравоучения о жизни. Затеплилась надежда, что не он будет преподавать в нашем инженерном «А». Но я ошибся. Он стал вести в нашем математическом, а гуманитарии выдохнули, у них вела учительница абсолютно не чувствующая литературу, зато она феноманально готовила к ЕГЭ. Староверов на первом же факультативе, который посещал у него только я − остальные перебежели к той другой учительнице − сразу взял быка за рога и стал пытать, почему это я решил сбежать. Матан и информатика важнее, говорю. У нас пацаны досконально всё знали, из запчастей старых конфетку собирали мощную, под игры – Даня первый в этом деле. Я сказал Староверову: сборка и программирование – для меня тёмный лес. А моей мечтой было сделать классический клип с разными шрифтами, но с шрифтами необычными, с элементами устава, но мною нарисованными, вроде как трансформация шрифта. Чтобы буквы как живые, то есть буквы – персонажи. К тому времени я уже и сам придумывал шрифты. Придумать новое нереально, сказал Староверов (а вообще он молчал и как-то внимательно смотрел на меня, напялив маску «внимание болванчик» − глаза вытаращены, голова кивает в такт твоим словам). Я ответил, что реально, что я экспериментировал с шириной букв, например, «ш» пытался делать узкой и высокой, а «с» наоборот широченной и сплющенной. Идея с трансформацией шрифтов по ширине пришла ко мне, когда я смотрел титры старых фильмов. Иногда попадаются фильмы с очень интересными титрами. Поэтому, исключительно только для пользы, я предпочёл гуманитарному классу «технарей», хотя и с тяжёлым сердцем оставляя старый класс, лицемерно подытожил я. Леонид Львович сменил маску «внимание» на маску «скептицизм» (губы поджаты и растянуты до ушей), но молчал, задумался недели на две. Я надеялся (хоть и не верил), что Староверов отстал, но он вызвал меня к себе и сказал, что всё изучил по теме выбора вузов и в принципе я прав, что компьютерный дизайн наверное необходим, и добавил тихо: нигде чистых шрифтов нет, и вкрадчиво так намекнул: не хочу ли я просто на журналистику, просто классическое филологическое образование, и что у него в этой сфере есть знакомые. Надо понять истоки, Антоний, знать историю и так далее, хорошо бы пройти античку и выучить латынь − завершил свою пламенную речь директор. При слове «латынь» меня чуть не стошнило. Ага, сказал я, а чё бы греческий-то не выучить. И тут директора прорвало: греческий – это замечательно, это основа основ. С ума он, что ли, спятил, подумал я, и сказал, что филология – не моё. Но Антоний, рисунок – тоже не твоё, но без него с лигатурами не справиться, вот ты и осваиваешь классическую школу рисунка, также и в филологии! А я ответил, что всё-таки рисунок как-то понятнее, чем латынь и греческий: сидишь себе и рисуешь, что видишь. И меня тоже прорвало. Я поделился с директором, что с лета начал бредить всякими вывесками, плакатами. Я представлял, как можно изменить шрифтом любую рекламу, любую этикетку, чтобы текст работал на букву, а не наоборот. А ведь почти никто этого не делает, шрифт однообразный и скучный, почти везде бьют смыслом слова, слоган, но не шрифт. «РЖД» исключение. В моей голове крутились и такие современные идеи вывесок – кириллица и даже глаголица, на них у потребителя одни положительные эмоции. Я чувствовал, что смогу делать макеты нового поколения, какие-нибудь модерновые и на минималках. И ещё я подумал (с подачи мамы, сам я до того бы не додумался), что шрифт может поменять сознание людей, чтобы люди запомнили букву, её форму, а не смысл слова, это для разных отсталых и солнечных людей очень подходит, а ещё для иностранцев. Хорошо, вкрадчиво сказал Староверов, он явно сменил тактику, хорошо, что ты так гуманистически и толерантно настроен по отношению к обществу (не удержался и поморщился), но хорошо бы знать каноны и памятники, пойми, уверял Староверов, должна быть основа, база, классическое образование, и выберешь себе кафедру древнерусскую на диплом, я договорюсь, обещаю. А насчёт компьютерного дизайна достаточно крусы хорошие найти или второе высшее. Но для этого надо поступить, а поступит на филологию почти нереально, отбивался я. Можно подумать на твой дизайн поступить реально, − выставил блок директор. Да уж, говорю, полегче, чем на вашу филологию. Но надо попробовать и там и там, рискнуть, не сдавался директор, есть вечерние факультеты. И я дал слабину, согласился готовиться на филологию. Ну вот давай тогда так, предложил Староверов, подумаем так сказать, взвесим. Ну окей, сказал я, давайте я буду поступать в два места, где есть эти ваши знакомые древнерусские кафедры и в три места, где есть нужный мне дизайн. А положа руку на сердце, в Москве мы с мамой всего-то три места и нашли, где реально пройти на бюджет на промышленный дизайн, поэтому я так и согласился. Тогда Староверов говорит как бы между прочим, что нужно бы обществознание на всякий случай сдать – потому что такие требования к филологам во многих вузах. Я видно поменялся лицом, обществознание ненавидел всей душой. Это такая пустая трата времени, это ж для судейских крыс, для юристов, для подлючих адвокатов, выколачивающих из убийц бабосики, для людей в системе. Полностью согласен, кивал Староверов, обществознание, кроме того, стиль портит, но в ЕГЭ редко минусуют канцелярщину, и увы… − вздохнул и тут выдал странную тираду: вот если бы у него были деньги, он отправил бы меня учиться в самые его любимые место – в МГУ. Но, увы, деньги все сейчас в бизнесе, есть задумка оригинального бизнеса, и даже не задумка, а огромные траты вовсю идут, и вот такой облом − на зарплату директора, пусть и с высшей категорией и с выслугой, на обучение не скопишь. Расходы, знаешь, у меня большие, добавил Староверов, я не один. Я честно, припух от такого заявления. Я знал, что у Староверова семья в Москве. И я вдруг понял, что Староверов реально готов на меня тратить свои деньги. На меня, на чужого в общем-то, хоть и любимого ученика. Я чуть не прослезился, а надо было прям тогда заподозрить неладное. А тогда я тоже искренне расстроился, что он не может эти тысячи, то есть сотни тысяч, на меня спустить, и надо вкалывать до умопомрачения, сдавать эти вонючие ЕГЭ и ещё вступительные внутри универа. Конечно же я надеялся где-нибудь проскочить за счёт высоких баллов именно по ЕГЭ, потому что на внутренних, сказала мама, тащат своих.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю