Текст книги "Каждой былинке брат"
Автор книги: Надежда Надеждина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Надежда Надеждина
Каждой былинке брат
Вместо предисловия
В детстве я разговаривала с деревьями, как разговаривают с людьми.
Мне хотелось с ними дружить: они были красивые и высокие. По их вершинам еще издали, с улицы, я узнавала наш дом.
И они были добрые. Они сбрасывали к моим ногам спелые яблоки, сладкие груши и сливы, до которых я сама дотянуться не могла.
Осенью я попросила у мамы нитки, чтобы покрепче привязать к веткам желтые листья. Я не хотела, чтоб листья падали, мне было скучно без них.
Но мама сказала: так нужно! Осень для деревьев – все равно что для нас вечер. Они раздеваются – пришло время спать.
И тогда я побежала в сад и всем – яблоням, сливам, груше, кустам сирени – сказала, чтоб они не боялись осени. Им тоже нужно отдохнуть, а весной они проснутся и зазеленеют опять.
Я и сейчас по-прежнему люблю деревья, мне горько, если кто-нибудь обижает их.
Недавно я увидела в поселке дерево с изуродованным стволом: какой-то озорник вырезал на нем свое имя.
Мне стало больно, будто это меня поранили. Я подошла ближе, прижалась к стволу щекой.
Налетел ветер, ветки закачались, и в шуме листьев мне послышались слова. Дерево рассказывало удивительную историю.
Сейчас я попробую ее пересказать.
Как Витя с лесом поссорился
На своем веку старое дерево видело многое. Во время войны оно воевало, как и весь местный лес, прятавший у себя партизан.
Под прикрытием леса партизаны устраивали на дорогах засады. И, боясь русского леса, враги стали вырубать деревья возле дорог.
Чудом старое дерево уцелело. Одинокое, оно возвышалось над сечей, где погибли его товарищи, как на посту погибают бойцы.
К одинокому раньше приходит осень. Золотой кисточкой она раскрашивала листья старого дерева в ту пору, когда видневшийся вдали лес был еще зелен и свеж.
Долгие годы никто не навещал дерево, кроме ветра да пары мухоловок-пеструшек. Они прилетали каждую весну и до осени имели бесплатную квартиру в дупле.
Но однажды на вырубке появились люди – строители будущего поселка – и стали корчевать пни.
– Послушайте, старина! – сказал папа-мухолов дереву. – Как бы и вас не срубили! Попробуйте достать справку, что вы подлежите охране как памятник природы.
Дерево промолчало, и мама-мухоловка гневно взъерошила перья.
– Сразу видно, что вы деревянное, бесчувственное! Где мы найдем квартиру, если вы попадете под топор?
Но строители не тронули старое дерево. Рядом с ним встал веселый одноэтажный домик – как раз для одной семьи.
Каждое утро дерево опускало тень на его крышу, как старший, здороваясь с младшим, кладет руку на плечо.
Люди не так привязаны к месту, как деревья. Прошло несколько лет, и жильцы переменились. Новоселов было четверо: отец, мать, бабушка и мальчик лет восьми, не считая кошки и щенка.
В то летнее утро, с которого начинается наш рассказ, отец и мать уехали за покупками в город. Бабушка варила обед, а внука послала полить оставшийся от прежних жильцов огород.
Видели бы вы эту поливку! Половина лейки была вылита на один огурец! От такого долгого душа огурец озяб, на его зеленой шкурке проступили пупырышки.
Горох нервно раскручивал и закручивал усы, укроп пожелтел, а редиски полопались от зависти: неужели им не хватит воды?
Воды бы хватило, если б мальчик не окатил кошку, мирно дремавшую в борозде. Ему уже надоело работать.
Руки в карманы, он подошел к старому дереву. В сущности, это было их первое знакомство, и дерево приветливо зашумело листвой.
И тут же его ветки вздрогнули, роняя листья, кора вздыбилась: в бок ему вонзился перочинный нож. Мальчик вырезал на стволе свое имя: ВИТЯ.
* * *
Папа-мухолов, подлетая к дуплу, от испуга выпустил мух, которых нес в клюве. Он увидел, что старое дерево плачет. Из пореза сочился сок, словно капли беззвучных слез.
– За что ж это он вас, старина? – прощебетал мухолов.
Дерево молча плакало, зато мама-мухоловка раскричалась на весь двор:
– Это ты, ты виноват! Нам весной предлагали новенькую дуплянку на другом участке, только ты уперся. Привык к родному дуплу!
– Конечно, привык! – оправдывался мухолов. – Кто ж знал…
– Я знала, что надо было соглашаться на дуплянку! Теперь мы погибли! Что еще натворит этот негодник… Да где же он сам?
И опять дерево промолчало, хотя с высоты ему хорошо была видна фигурка, тащившая на поводке щенка. Пройдя поселок, Витя свернул на тропинку. Он шел в лес.
●
В лесу в этот день был праздник – летний смотр малышей. Как всегда, он проводился на главной поляне перед раскидистым дубом, обросшим зеленым мхом.
Дуб по праву считался лесным старейшиной. Он был старше всех в лесу, старше филина, который уже семидесятое лето выкрикивал по ночам свое «уху». Когда филин еще только вылупился из яйца, в тени дуба уже мог отдыхать взрослый лось.
Дуб был так могуч, что, ползая по его стволу, дятел должен был двести раз переставить лапы, чтоб описать полный круг.
Дуб был так высок, что его вершину было видно с опушки, где на границе леса и поля зеленела молодая поросль осин и берез.
Недаром березы и осины называют пионерами леса. Их легкие семена далеко уносит ветер, они первыми заселяют новые места.
Лично явиться на смотр пионерки-березки и пионерки-осинки не смогли. Ветер принес их привет – шум молодой листвы.
Но и без них на поляне собралось много и малышей, и зрителей-мамаш.
На сук дуба важно уселась сойка. Сойка – это живое лесное радио: птицы и звери слушают новости, которые она передает.
– Привет малышам! – крикнула сойка. – Пусть будет счастливым их первое лето! Пусть растут они здоровыми, хитрыми, ловкими!
Шмелиный оркестр сыграл туш, а затем лесное радио передало, что смотр откроют зайчата – самые самостоятельные из лесных малышей.
– «Самостоятельные»!.. – фыркнула барсучиха. – Правильней сказать – беспризорные. Мать им даже норы не выроет, валяются где-нибудь под кустом…
– А зачем моим малышам нора? – передернула ушами старая зайчиха. – Они родятся зрячими, с зубами, в шерсти – не то, что ваши: голые, слепые, беспомощные!
– Зато мои в тепле и всегда сыты, – огрызнулась барсучиха, – тогда как ваши… Сколько раз вы кормили своих зайчат молоком?
– Три раза за девять дней, – призналась зайчиха. – Но не потому, что я плохая мать. Мне нельзя приходить чаще, иначе запахом пяток я выдам своих малышей врагам. Чем дольше мы, зайцы, бежим, тем сильнее потеют и пахнут наши пятки, и лиса…
Зайчиха замолкла, потому что на поляну, облизываясь, вышла огненно-рыжая лисица.
– Наш лучший судья! – представила ее зрителям сойка. – Удивительно острый нюх!
Лисица медленно пересекла поляну и скрылась в кустах.
И тогда из травы один за другим стали выскакивать зайчата. Лисица не почуяла их, потому что они, как требует заячья наука, лежали неподвижно, прижав предательские пятки к земле.
– Начинается парад молодых змееловов! – объявила сойка.
И семеро ежат сложили к подножию дуба загрызенную гадюку – свой первый охотничий трофей.
Охотники на змей совершили круг почета под пение птичьего хора. Храбрых ежат славили пеночки и овсянки, чьих птенцов пожирает гадюка, разоряя гнезда, свитые на земле.
После ежат на поляну выбежали бельчата с орехами в зубах.
Белки – запасливый народ. Каждую осень они закапывают в землю орехи и желуди, но запомнить всех своих кладовушек не могут. А лесу от этого прибыль: благодаря беличьей забывчивости в лесу вырастают новые орешники и новые дубы.
Сегодня в честь праздника каждый бельчонок должен был посадить свой первый орех.
Все ждали сигнала – черного облачка дыма. Оно взовьется из-под копыта лося, который с треском раздавит огромный гриб-дождевик.
Но раздался отчаянный вопль сойки:
– Кээй… кээй… ра-ра-ра!!!
И поляна опустела. Лесное радио передало:
– Берегись, берегись! В лес пришел человек!
●
Все были предупреждены. Но сойка не успокоилась. Она следила за мальчиком и собакой, перелетая с куста на куст.
И она видела, как мальчик на ходу сшибал шляпки грибов ногами. Розовый зонтик волнушки, красный берет подосиновика, коричневые колпачки маслят – все разлетелось на куски!
И еще видела сойка, как Витя вырвал из земли куст черники. А ведь можно было ощипывать ягоды с веток, не погубив куста!
Нет, это не друг лесу, не друг!
– Прячьтесь, прячьтесь, прячьтесь! – трижды повторила сойка.
Но куда мог спрятаться бедный орешник? Выбирая себе палку, Витя поломал целый куст.
Когда палка вонзилась в муравейник, как заволновался муравьиный народ! За что его разорили?
Сколько труда было положено, чтоб построить из хвоинок высотный дом в сто двадцать пять этажей!
Сучья-стропила доставляли муравьи-носильщики. Каждый носильщик, выпуская капельку пахучей жидкости, метил тропу, ставил дорожный знак.
По этой меченой тропе даже слепой муравей мог вернуться домой, были бы только у него целы усики, которые распознают запах.
Витя разорил лесной высотный дом, растоптал пахучую муравьиную дорогу: тому, кто не умеет видеть, скучно в лесу.
Наконец Витя придумал себе занятие. Он отстегнул поводок и сказал щенку:
– Беги вперед, будем играть в охоту. Увидишь дичь – подавай голос, гони ее на меня!
Щенок побежал. Хотя он толком не понял, что хочет хозяин, но решил доносить Вите обо всем интересном, что встретит в лесу.
Скоро из заросли крупных колокольчиков послышался призывный лай. Из цветка колокольчика, словно из голубой пещеры, вылезал толстый бархатный шмель.
Щенок нашел висячую гостиницу, где ожидают утра бродяги шмели, чьим крыльям опасна ночная роса.
– Тьфу! – плюнул с досады Витя. – Я его тренирую, как охотничью собаку, а он на траву лает. Балда! Ищи дичь, ищи!
И, сконфуженно поджав хвост, щенок побежал дальше.
По стволу осины карабкалась птица с красным пятном на темени: лесной доктор – дятел возобновил прием больных на дому.
Дятел внимательно прослушивал пожилую осину. Пусть она лопотала что-то невнятное, опытному доктору все было понятно без слов. Осине нужно было немедленно сделать операцию: вредные личинки засели под ее корой.
Доктор-дятел ударил клювом, и кусочки коры посыпались на голову щенка.
Щенок залаял и спугнул дятла. Лесной доктор скрылся в чаще, и примчавшийся на зов Витя решил, что щенок снова лает на траву.
– Ах, так! Вот тебе, вот тебе!.. Чтоб больше не звал меня зря!
Но щенок и сам решил, что больше звать Витю не будет. Хватит с него этой глупой игры в охоту!
Щенок отбежал подальше, залег в траву и закрыл глаза.
●
Еще со вчерашнего дня ему нездоровилось: лапы плохо слушались, нос был сухой и горячий. Больному лучше всего поспать.
Но спать не давали запахи. Собачий нос различает их тысячу: вкусные и противные, нежные и грубые, смешные и страшные.
Запахи приглашают: давай познакомимся! Запахи предлагают: попробуй, вкусно! Запахи прогоняют: брысь отсюда! Запахи манят.
Щенок услышал запах темно-зеленых листьев ландыша.
– Кто здесь вздыхает? – тихо спросил ландыш. – Я лечу людям больное сердце, но ко мне нужно приходить в мае, когда я в цвету.
– Если б ты был человеком, – сказала щенку валерьяна, – я бы тебя успокоила. Если бы ты был кошкой, я бы заставила тебя кувыркаться. Но я только осенью открываю прием.
А потом заговорили медуница, душица, алтей, зверобой, чистотел… Щенок попал в удивительную аптеку, где тарой вместо стеклянных пузырьков и банок служат листья, стебли, корни и лепестки.
Зеленые аптекари – лесные травы уверяли, что могут приготовлять лекарства от разных болезней и для людей и для зверей.
Один корешок хвастался, что имеет лучшие рекомендации от самого медведя. Прежде чем залечь в берлогу, нужно очистить желудок, и медведь, как касторку, принимает этот корешок.
Если в лесной аптеке есть кошачья радость и медвежья касторка, то почему бы там не найтись и собачьим лекарствам?
Щенок вскочил на ноги. Он услышал голос невзрачной травки:
– Чего скулишь? Я вылечу тебя!
Лесное лекарство было тут же проглочено. Но всякое лекарство полагается тут же запивать водой.
Щенок догнал скакавшую по траве лягушку и вежливо спросил:
– Скажите, пожалуйста, где здесь болото или ручей?
– Увы, – вздохнула лягушка, – здесь нет болота! Но, к счастью, на днях был дождь, и в пробитой колесами выбоине еще сохранилась вода. Я там купаюсь. Скачите за мной!
Лягушка и щенок пересекли черничную полянку, куда мамы-тетерки водят по ягоды тетеревят, и стали приближаться к заросшей травой заброшенной лесной дороге.
Им послышался шум крыльев и плеск воды.
– Невежа! – проквакала лягушка. – Не мог подождать, пока искупаются зяблики, нахал!
Зябликов распугал заяц. Должно быть, его сильно мучила жажда. Ночной зверь рискнул в неурочное время прийти на водопой.
Присев на дорогу, заяц пугливо шевелил ушами: а не опасно ли тут? Нет, все вокруг свое, лесное, привычное: лопочут осинки да дятел стучит.
Заяц пригнул длинные уши и напился из выбоины, как из большой черной чашки.
А потом заячьей чашкой воспользовался щенок.
– Теперь можете купаться, – сказал он лягушке. – Кажется, там еще немного осталось на дне!
Лесная травка сдержала свое обещание: щенок повеселел. Он был уже не прочь побегать, поиграть, повозиться. Но с кем?
На прогалинке пузом вверх лежали пять барсучат. Они принимали солнечные ванны. У барсука, пожалуй, самая просторная квартира в лесу, но все же сырая и темная. Одно слово: нора! А малышам нужен свет. Разомлев на солнце, барсучата сладко спали. Только один, толстенький, приподнял голову, почуяв щенка.
– Загораете? Может, сыграем в догонялочки? А? – Щенок дружелюбно помахивал хвостом.
– От тебя пахнет псиной, – проворчал барсучонок, – а мама нас учит, что с собаками водиться нельзя.
– Это она про охотничьих! Правда, хозяин хочет меня выучить на таксу или на сеттера, но я неспособный.
Барсучонок в раздумье почесывал лапой за ухом. Может, он бы и согласился играть в догонялочки, но опять заговорило лесное радио:
– Беда! Случилась беда!
●
Когда сойка предупредила лесных жителей об опасности, ее все слышали, но послушались не все.
Не послушалась синица, в черной бархатной шапочке, в желтой с черной строчкой манишке, сидевшая у дупла.
Мать разговаривала с синичатами. Птенцы уже подросли, надо было учиться летать.
– Смелей! – уговаривала их синица. – Кто первый? Я жду!
Она не заметила мальчика, который подкрадывался, прячась за кустами. А если бы и заметила, чего ей бояться? Люди не стреляют синиц!
И Витя тоже знал, что люди синиц не стреляют, да и вообще в то время, когда у птиц и зверей малыши, охота запрещена.
Знал и все же нащупывал в кармане рогатку.
«Я только поиграю, поцелюсь, – сам себя уговаривал Витя. – Должен же я проверить, меткий ли у меня глаз!»
Но когда прицелишься, обязательно захочется выстрелить. Витя выстрелил.
Камень, пущенный из рогатки, попал в цель. Склонив набок голову, синица упала с ветки в траву.
Мальчик подбежал, чтоб подобрать добычу, и отшатнулся.
Из травы на него с укором смотрел тускнеющий черный глаз. «За что?» – будто спрашивала птица. Ее нарядная желтая манишка была забрызгана кровью.
В последний раз дрогнули крылышки, и черный выпуклый глаз подернулся пленкой. Синица была мертва.
Вот тогда-то и заговорило лесное радио.
– Убили! Убили песню, убили верного друга деревьев, убили мать!!!
И в ответ заскрипели деревья, зашелестели кусты, зашептались травы. Синицу оплакивал весь лес.
А когда плач леса затих, в дупле беспокойно зашевелились синичата.
Сперва один робко спросил:
– Где мама?
И остальные четверо хором повторили:
– Где мама? Где наша мама?
– Но ведь я нечаянно, – пробормотал Витя. – Право же, я не думал, что так получится… Я просто хотел поиграть…
В эту минуту ветки кустов раздвинулись и на поляну выскочил запыхавшийся от быстрого бега щенок.
– Сюда! Ко мне! – обрадовался Витя. – Где же ты пропадал, мой дружочек? Я по тебе соскучился! Сейчас мы вместе пойдем домой.
Но щенок увидел мертвую синицу и остолбенел.
– Ко мне, ко мне! – уже не так уверенно позвал его Витя.
Щенок даже не повернул головы. Он стоял как вкопанный, тупо глядя на алое пятнышко крови на птичьей груди.
В дупле все громче, все отчаянней кричали синичата.
И Витя не выдержал, не стал дожидаться щенка. Спотыкаясь о корни, путаясь в кустах, он бежал из леса.
А вслед ему несся жалобный писк синичат:
– Где мама? Где наша мама?
●
Щенок не заметил, что остался в лесу один. Он очнулся от громкого стука дятла.
Сейчас дятел не плотничал и не лечил деревья, а размеренно бил клювом в сухой сучок, как бьют в барабан.
Вторя ему, и справа, и слева, и в чаще, и на опушке грянули другие деревянные дятловы барабаны. Они звали на сбор.
Мимо щенка пролетела стая дроздов, и семейство зябликов, и одинокая кукушка, проскакали зайцы, прошмыгнули мыши, важно прошел медведь.
Туда же, хромая на переднюю правую лапу, ковыляла и знакомая пучеглазая лягушка.
– Какой-то мальчик бросил в меня камень, когда я возвращалась с купанья, – пожаловалась лягушка, – из-за него я опаздываю на сбор!
Мелькнул огненный хвост лисицы, затрещали кусты, сквозь которые продирались лоси, с ветки дерева спрыгнула рысь.
Звери двигались так быстро, что щенок был не в силах поспеть за ними. Но он находил дорогу по отпечатавшимся на земле следам.
И следы привели его к старому дубу.
На дубовом суку, нахохлившись, сидела сойка.
Вертишейки, пеночки, зяблики, славки, иволги, дрозды, соловьи, кукушки, рябчики, сычи и совы так густо облепили ветки окружавших поляну деревьев, что почти не было видно листвы.
Здесь же пристроились и белки. Они щелкали орехи и, балуясь, бросали шелуху на спины собравшихся на поляне зверей. Но и шустрые белки притихли, когда к ним подлетел сердитый невыспавшийся филин.
– А ну, потеснитесь! Дайте старику место на северной трибуне. Не могу же я сидеть против солнца! И вообще, что за манера устраивать собрания средь бела дня!
Щенку ничего не было видно из-за рыжих, серых, бурых звериных спин. Он попробовал протиснуться вперед и укололся об иглы ежа.
– Куда лезешь? – хрюкнул еж. – Не видишь, что все места заняты? Или думаешь, медведь тебя на коленки посадит? Стой, где стоишь!
Щенок покорно остановился.
– Внимание, внимание, внимание! – крикнула сойка.
И на поляне наступила тишина. Притихли звери и птицы, застыли деревья, кусты и травы.
Только на макушке старого дуба медленно шевелились вырезные листья. В недоступной другим вышине лесной старейшина один беседовал с ветром и солнцем, думал вслух.
А потом сойка передала собравшимся на поляне его слова.
– Мы собрались сюда, чтоб судить мальчика, который многих обидел. Но если среди лесного народа найдется кто-нибудь, кто хочет сказать слово в его защиту, – пусть говорит!
●
Щенка подбодрили эти слова. Хотя он и стыдился Витиных поступков, но ни одна порядочная собака не бросит друга в беде. Где-то щенок слышал, что совы славятся своей мудростью. Виляя хвостом, он подошел к сидевшей на пеньке одинокой сове.
Она дремала, но, услышав шаги за спиной, круто повернула голову и уставила на щенка золотисто-желтые, как янтарь, глаза.
– Вы не могли бы сказать свое мудрое слово в защиту мальчика? Ведь вам лично он не сделал зла?
– Кого бы ни обидели в лесу, – обидели меня! – щелкнула клювом сова и снова закрыла свои янтарные глаза.
Может, она потому не захотела заступиться за мальчика, что он отнял у нее добычу? Сова охотится и на мышей, и на мелких птиц.
Любопытный бельчонок, свесив голову с ветки, прислушивался к разговору, и щенок обратился к нему:
– Ну, а ты, рыженький? Почему бы тебе не заступиться за мальчика? Ведь тебе он не сделал зла!
Бельчонок, смутившись, закрыл пушистым хвостом мордочку. За него ответила белка:
– Кого бы ни обидели в лесу, – обидели меня!
Может, она это сказала потому, что любит орехи, а Витя искалечил ореховый куст?
Кого же еще спросить? Лося страшно – вдруг забодает! Глухари глуховаты, ужи скользкие, а зайцы трусливые.
В отчаянье щенок бросился к лисе.
– Прошу вас, хитрейшая, скажите слово в защиту мальчика. Ведь вам лично он не сделал зла!
Но и лисица ответила так же, как другие:
– Кого бы ни обидели в лесу, – обидели меня!
Заяц грызет кору осины, клест клюет семена ели. Кто обидел осину, тот обидел зайца, кто обидел ель, тот обидел клеста!
Кто обидел орешник, тот обидел белку, кто обидел чернику, тот обидел лису. Лисица охотится за тетеревом; тетерев летом кормится черникой; черника, спутник ели, чувствует себя как дома в тенистом бору.
Ягода дает имя лесу. Ученые говорят: ельник – черничник.
Все в лесу – от зеленой ветки и черной бусины ягоды до птицы и зверя – связано между собой.
Пусть щенок не знал этих лесных законов, но и он понял, что здесь защитника Вити ему не найти.
Перед самым дубом на кустике рябины одиноко сидела птица в черной бархатной шапочке, с желтой манишкой на груди.
Трепеща крылышками, она поднялась в воздух и стала кружить над поляной, пронзительно крича:
– Пятеро малышей остались сиротами! Я требую справедливости!
Это был горемычный папа-синица, главный истец.
Но истцом был и вырванный с корнем куст черники, и покалеченный орешник, и лягушка с перебитой лапой, и муравьи из разоренного муравейника.
Десятки голосов повторили вслед за птицей:
– Мы требуем справедливости!
Лесной старейшина молчал, его помрачневшая листва казалась лиловой. Тяжелые тучи закрыли небо. Надвигалась гроза.
Зашатались от ветра деревья, заметались кусты, затрепетали травы. Птицы, сорвавшись с ветвей, носились над поляной, словно огромные черные стрелы.
Ослепительная молния прорезала небо, и щенок, зажмурясь, припал к земле. А она содрогнулась от грохота.
То ли это ударил гром, то ли разгневанный лес вынес свой приговор…
●
Бабушка огорчилась, когда Витя, вернувшись из лесу, отказался обедать.
– Сейчас мне не хочется. Потом.
– Как же это так? Гулял, гулял, да аппетита не нагулял! Подожди, я схожу в магазин, куплю тебе чего-нибудь вкусненького!
Бабушка обещала скоро вернуться, но разразилась гроза. От ударов грома звенели стекла, дребезжала в буфете посуда. Вите было тоскливо и одиноко.
Гроза прошла, а бабушка все еще не приходила. Даже щенка нет, – с ним было бы веселее. Когда же бродяга вернется домой?
Витя распахнул окно настежь и увидел летящего голубя.
Некоторые поселковые мальчишки держали голубей, но их голуби умели всего-навсего летать по кругу. А у этого
дикаря что-то белело в лапках, будто он нес письмо. Странно!
И совсем странным показалось Вите, что лесной дикий голубь не боялся человека, а летел прямо к нему.
Над головой мальчика прошелестели сизые крылья, и таинственная записка, которую нес голубь, упала на пол.
Это была не бумага, а свернутая в трубочку береста. Витя торопливо развернул ее и прочел:
«Ты обидел лес. Попробуй без него обойтись. Что ты потерял – узнаешь, когда пробьет двенадцать часов!»
Никакой подписи. Письмо скрепляла алая ягодка земляники, похожая на сургучную печать.
– Какая чушь!
Витя сердито швырнул бересту под стол. Откуда ребята пронюхали про то, что случилось в лесу? Ловкачи, даже дикого голубя выдрессировали! Интересно, кто это его разыгрывает: Мишка, Юрка или Олег?
Узнать можно было по почерку. Витя снова подобрал с пола белую трубочку и вздрогнул.
Неужели он в первый раз ошибся? Неужели вместо обычных для бересты черных черточек ему почудились буквы, а из букв сложились слова? Перед ним был самый обыкновенный кусочек бересты.
Бом! – глухо ударили стенные часы.
Их стрелки – большая и маленькая – соединились на цифре двенадцать.
Теперь Витя уже не сомневался в том, что его разыгрывают. Бьет двенадцать, а разве он что-нибудь потерял, хотя в загадочном письме было написано… Да, было, было! Но куда же девались буквы и земляничка-печать?
Витя подбежал к окну, чтоб на свету рассмотреть бересту.
Бом! Бом! – били стенные часы.
И старое дерево за окном в такт закачало ветвями. Земля вокруг ствола треснула, трещины потянулись в стороны, как лучи.
Дерево медленно отрясало землю со своих корней, похожих на узловатые ступни. А потом, протянув ветку-руку, вытащило из забора жердь и, опираясь на нее, как на посох, тяжело зашагало по дорожке. Тень волочилась сзади, точно черный дырявый шлейф.
Бом! Бом! – били часы.
Дерево величаво склонило вершину, оно прощалось с домом. И дом, огорченно захлопав ставнями, отвесил дереву низкий поклон.
Витю очень сильно тряхнуло. Он налетел на стол, потом его отбросило к шкафу, от шкафа к дивану.
И тут началось…
●
Не только во дворе, но и в комнате происходило что-то странное.
Выбросив белый фонтан опилок, рассыпался стол, развалился шкаф, стулья, брыкаясь, как жеребята, стали выпрыгивать в окно.
Разбилось зеркало, с которого сползла деревянная рама, рухнул ставший безногим диван.
Хлопая страницами, как птицы крыльями, улетали папины книги, мамины альбомы, Витины учебники, тетрадки и дневник.
Шахматные короли и шахматные королевы проскакали верхом перед строем пешек, выстроившихся на последний парад. Белый король ехал верхом на белом коне, черный король на вороном.
Бом! – в последний раз пробили часы, и футляр их лопнул, как скорлупа спелого каштана.
Так вот какое наказание присудил Вите лес!
Все лесное его сторонилось, вещи, сделанные из лесных материалов, или убегали, или рассыпались, стоило Вите к ним прикоснуться, даже просто взглянуть на них!
Теперь Витя понял, как много он потерял.
Где новенькие лыжи, подаренные папой? Выскользнув в окно, они, как по снежным сугробам, мчатся по облакам!
Где самокат, где выпиленная из фанеры модель самолета, где деревянная кровать, на которой он, Витя, спал?
Как же он осенью пойдет в школу без учебников, без тетрадок, без пенала, без ручки, от которой осталось одно стальное перо!
А что скажет мама? Оказывается, искусственный шелк делают из древесины, и мамины красивые платья полопались, словно радужные мыльные пузыри!
Но, может быть, все это ему только снится?
Витя потер глаза, ущипнул себя за нос, похлопал по бокам. И сразу же из его карманов, словно рой разноцветных бабочек, выпорхнули спичечные этикетки.
Лишиться коллекции, которой завидовали все поселковые мальчишки! Ну нет!
Витя подпрыгнул, пытаясь поймать этикетки. И как только ноги мальчика соскользнули с коера на половицу, под ним с грохотом провалился пол…
А спустя полчаса к дому примчался сбежавший из леса щенок. Ему не пришлось подлезать в подворотню: исчезла калитка, исчез забор.
Шерсть у щенка встала дыбом: он не узнавал знакомого двора. Вместо скамейки – на дорожке четыре дырки, огромная лужа там, где раньше стояла бочка с водой, огромная яма там, где раньше росло дерево.
Садовая яблонька осталась, но ее облепили отвратительные волосатые гусеницы.
– Теперь я тебя съем! – злорадно шипела гусеница, подползая к румяному яблочку. – Улетели твои защитники птицы! И я тебя съем!
Бедное яблочко в ужасе попятилось. Хвостик оторвался от ветки, и яблочко покатилось вниз.
Бац! Бац! Бац! – ударяясь о землю, падали с яблони яблоки.
– Есть тут кто-нибудь живой? – пролаял щенок.
Из пустой оконницы выглянула кошка. Кошачья привязанность к дому не позволила ей покинуть эти развалины.
– Что случилось? – кинулся к кошке щенок, – Где наш мальчик?
– Зачем мне вспоминать о том, кто плохо со мной обращался? – промяукала кошка. – Если он тебе нужен, ищи его сам!
Пришлось щенку вести розыск по следу.
Понюхав землю, щенок перебежал улицу. Опять понюхал, свернул направо, потом налево, потом еще раз налево и остановился перед поселковым кино.
●
Сторожить дом, который развалился, не было смысла. Но, прежде чем войти в магазин, надо было обдумать, что сказать бабушке. Как объяснить ей, почему развалился дом?
В раздумье Витя прислонился к водосточной трубе неподалеку от старика, который внимательно рассматривал витрину.
Так что же придумать, чтоб бабушка поверила? Ура! Он скажет, что дом развалила гроза!
– Сынок, – окликнул Витю старик, – будь добр, глянь: есть ли товар на витрине? Первый раз поглядел– вроде стояли баночки. А сейчас – точно в глазах помутнение – ни одной не разгляжу!
Да, минуту назад Витя сам видел, что здесь были выставлены и маринованные маслята, и связки сухих белых грибов, и варенье малиновое, и варенье черничное, и варенье брусничное… А сейчас витрина была пуста.
– Спросите кого-нибудь другого, я дальнозоркий, – пробормотал Витя, торопливо заворачивая за угол.
Свидание с бабушкой отменялось. Тому, кто поссорился с лесом, не стоило заходить в магазин! Но куда деться? Что, если пойти на дневной сеанс в кино?
Здание каменное, на стул можно не садиться, а постоять на половике в проходе. Плохо, что билеты бумажные. Древесину, из которой делают бумагу, дает людям лес…
Но возле кино Витя встретил приятеля Борю, и все устроилось.
Боря взял в кассе билеты на двоих, Боря предъявил их контролеру. Хитрый Витя к ним даже не прикоснулся.
Витя вошел в зал последним, когда уже потушили свет, чтоб билетерша не спрашивала, почему он не садится на свое место.
Показывали спортивную хронику: матч на кубок между московскими командами «Динамо» и «Спартак». С первой же минуты спартаковцы бросились в атаку. Витя был в восторге: он болел за «Спартака».
Нападающий «Спартака» послал в ворота противника резаный мяч. По мнению Вити, взять такой мяч не мог даже сам Яшин.
Яшин прыгнул. Запрыгала и рамка. Витя через плечо бросил свирепый взгляд на будку механика.
– Рамку-у-у!!
И, как назло, на самом интересном месте изображение исчезло: ни мяча, ни ворот, ни Яшина – один пустой белый экран.
– Все равно гол был! – громко сказал Витя.
– Не было гола! – вступился за «Динамо» мальчишка, сидевший в последнем ряду.
– А я говорю: был гол!
– А я говорю: не было! Сейчас механик склеит пленку, и ты увидишь, что Яшин и такие мячи берет!
Но у механика дело явно не клеилось. Прошло пять, десять, пятнадцать минут. Сколько же времени можно сидеть в темноте?
Зал взбунтовался. Ребята затопали ногами. И болельщики «Спартака», и болельщики «Динамо», как на стадионе, дружно кричали:
– Механика на мыло-о-о!
Зажгли свет, но зал не успокоился.
На сцену вышел директор кинотеатра. Он должен был несколько раз поднимать руку, чтоб ему дали возможность говорить.
– Дорогие ребята! – сказал директор. – По не зависящим от администрации причинам демонстрация фильма задерживается. Просим вас пока пройти в фойе и послушать концерт.
Все встали. Проходя мимо мальчика, болевшего за «Динамо», Витя толкнул его в бок локтем и повторил:
– А я говорю: был гол!
●
В фойе Витю поджидал Боря. Он отвел приятеля за кадку с фикусом и, оглядываясь по сторонам, зашептал:
– Знаешь, механик не виноват. Ребята бегали к нему в будку, выясняли. Из аппарата пропала пленка.
– Рассказывай!
По спине у Вити побежали мурашки. Неужели пленка тоже лесного происхождения и по его вине сорван детский сеанс?
– Не веришь? Честное слово, пленки нигде не могут найти. Может, ее похитил человек-невидимка?
