Текст книги "Россия открывает Америку (1732-1799)"

Автор книги: Н. Болховитинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

"Что касается громоотводов, – писал Голицын, – то думаю, что всякое тело притягивает электричество лишь тогда, когда оно уже находится в его атмосфере. Причина, по которой высокие предметы чаще поражаются молнией, чем расположенные ниже, естественно, заключается в том, что они раньше оказываются в его атмосфере. Разительный пример тому – Спа. Сколько помнят люди, там никогда не ударяла молния, хотя в тех местах очень часто бушуют ужасные грозы. Местные жители объясняют это охранительной силой колокольного звона, но стоит оглядеться, чтобы понять, что их защищает. Спа расположен между двумя параллельными горными хребтами: один, так сказать, прикрывает его, другой лежит от него в четверти лье. Следовательно, с какой бы стороны ни появилась туча, ее атмосфера встречается прежде всего с горами. Поэтому молния беспрестанно ударяет в горах и всегда щадит Спа"29.

Прямое обращение к Франклину, бывшему в то время представителем восставших колоний в Париже и не получившего еще официального признания даже у французского правительства, нельзя не признать довольно смелым шагом со стороны российского посланника в Гааге. К чести Голицына надо сказать, что он не побоялся во имя интересов науки пренебречь обычными формальностями, хотя подобная вольность не могла встретить одобрение царского двора.

Приведенные материалы в целом не оставляют сомнений в том, что знаменитые "филадельфийские опыты" Франклина не только стали хорошо известны в России с середины XVIII в. и были высоко оценены в научных кругах, но, что особенно важно, получили дальнейшее уточнение и развитие в работах русских ученых, среди которых в первую очередь должны быть названы имена М. В. Ломоносова, Г. В. Рихмана, Ф. У. Т. Эпинуса и Д. А. Голицына. И хотя Филадельфия Франклина географически находилась очень далеко от Петербурга Ломоносова и Эпинуса, по многим кардинальным вопросам науки они, как мы видим, оказались в непосредственной близости друг от друга. {32}

ГЛАВА III

РОССИЯ

И НАЧАЛО ВОЙНЫ США

ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ

(1775-1779)

Более двух веков назад, в огне революционной войны за независимость родились Соединенные Штаты Америки. 19 апреля 1775 г. сражения при Лексингтоне и Конкорде возвестили о начале вооруженной борьбы североамериканских колоний Англии за независимость. Попытка британских солдат захватить склад оружия и арестовать лидеров колонистов С. Адамса и Дж. Хэнкока окончилась неудачей. Потеряв 273 человека убитыми и ранеными, хорошо обученные и вооруженные солдаты были вынуждены отступить к Бостону. Восстание против гнета метрополии приняло массовый характер и быстро распространилось на другие британские колонии в Северной Америке. Настоящий революционный взрыв произошел в Нью-Йорке. Толпа патриотов захватила городской арсенал и распределила оружие среди населения. Начальник городской милиции сообщил, что все его солдаты являются "сынами свободы", а британский командующий перевел свои войска на борт военного корабля 1.

10 мая 1775 г. в Филадельфии в обстановке революционного подъема со6рался Континентальный конгресс, который принял решение об организации 20-тысячной армии. Во главе ее был поставлен выдающийся политический и военный деятель Джордж Вашингтон. Хотя в конгрессе преобладали еще сторонники примирения (в июле Георгу III в последний раз была отправлена так называемая петиция "оливковой ветви"), остальные события продолжали быстро развиваться в революционном направлении. К тому же английский король полностью игнорировал мирную петицию и 23 августа объявил колонии в состоянии мятежа 2. В резуль-{33}тате революционное крыло в колониях одержало окончательную победу. Этому во многом способствовало опубликование в январе 1776 г. знаменитого памфлета Томаса Пейна "Здравый смысл", разошедшегося в огромном для того времени количестве экземпляров (более 100 тыс.). Разоблачая легенду о "божественном происхождении" королевской власти, Пейн писал об основателе английской династии Вильгельме Завоевателе как о "французском ублюдке", высадившемся в Англии "во главе вооруженных бандитов" и воцарившемся "вопреки согласию ее жителей", и делал вывод: "Ничто не уладит наши дела быстрее, чем открытая и решительная Декларация Независимости"3.

Полгода спустя, 4 июля 1776 г., Континентальный конгресс единогласно принял написанную Томасом Джефферсоном Декларацию независимости, текст которой гласил: "Мы считаем очевидными следующие истины: все люди сотворены равными и все они наделены своим Творцом некоторыми неотъемлемыми правами, к числу которых принадлежат жизнь, свобода и стремление к счастью". В основе Декларации лежала идея народного суверенитета, а учреждение правительства прямо связывалось с обеспечением неотъемлемых прав и согласием управляемых. "Если же данная форма правления становится гибельной для их целей, указывалось в этом историческом документе, – то народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство", которое обеспечило бы ему безопасность и счастье. Более того, "когда длинный ряд злоупотреблений и узурпаций" свидетельствует о намерении отдать народ "во власть неограниченного деспотизма, то он не только имеет право, но и обязан свергнуть такое правительство и отдать свою безопасность в другие руки"4.

Начало вооруженной борьбы в Северной Америке со всей остротой поставило перед Англией проблему союзников. Особое значение приобрела позиция России. Именно от России английское правительство рассчитывало получить помощь, в которой оно теперь так нуждалось. И не раз британским министрам пришлось пожалеть о том, что в прошлом они были слишком несговорчивы при заключении союзного трактата. Напомним в этой связи, что со времени осуществления "северной системы" Н. И. Панина русско-английские отношения развивались в дружественном направле-{34}нии, что объяснялось, в частности, совместным противодействием влиянию Франции. В подробных инструкциях русскому посланнику в Лондоне И. Г. Чернышеву от 24 июля (4 августа) 1768 г. указывалось:

Северною системою полагаем и разумеем мы сколь можно большее и теснейшее соединение северных держав в один беспосредственный пункт нашего общего интереса, дабы тем против бурбонского и австрийского домов составить твердое в европейских дворах равновесие и тишину северную и совсем освободить от их инфлюенции, которая столь часто производила в оной бедственные последствия"5.

Еще в 1762 г. английский посол граф Бакингем получил инструкции добиваться заключения союзного и торгового договоров с Россией 6. 20 июня (1 июля) 1766 г. в С.-Петербурге был подписан важный торговый договор с Великобританией 7. Переговоры о заключении соююзного трактата практических результатов не дали; английская дипломатия не склонна была оказать решительную поддержку России в ее отношениях со Швецией, Польшей и Турцией, упорно не соглашаясь, в частности, включить войну России с Турцией в casus foederis (букв. "случай союза" – обстоятельства, которые обязывают начать войну на стороне союзника), а именно это больше всего интересовало в то время русское правительство. В дальнейшем, в период русско-турецкой войны 1768-1774 гг., Англия, хотя и занимала в целом благожелательную к России позицию, принимать на себя союзные обязательства не торопилась. С другой стороны, она была не прочь вмешаться в конфликт и осуществить свое посредничество, что, в свою очередь, было решительно отвергнуто Россией 8.

Война в Америке существенно повлияла на последующее развитие русско-английских отношений, обнажив скрытые до того времени противоречия и изменив в известной степени даже сам характер этих отношений. 1 сентября 1775 г. английский король Георг III направил личное послание Екатерине II. Играя на монархических чувствах императрицы, король в возвышенных выражениях соглашался "принять", а по существу просил русских солдат "для подавления восстания в американских колониях"9. Британскому посланнику в С.-Петербурге были даны подробные инструкции добиваться посылки 20-тысячного корпуса и переслан проект соответствующего договора 10. {35}

Слухи о необычайной просьбе Георга III и возможной посылке русских войск за океан вызвали серьезное беспокойство как в Америке, так и в Западной Европе. Уже 21 сентября 1775 г. французский министр иностранных дел граф Шарль Гравье Верженн направил своему посланнику в С.-Петербурге маркизу Жуинье специальные инструкции, в которых выражал тревогу по поводу возможной отправки русских солдат в Америку и просил любыми средствами проверить достоверность этих слухов 11. По сообщению русского посланника в Париже князя И. С. Барятинского, осенью 1775 г. в печати уже называли конкретное число русских солдат (30 тыс.), "во взаимство" чего Англия "дает три миллиона фунтов стерлингов". Касаясь разных толкований "сей негоциации", И. С. Барятинский сообщал, в частности, "что естьли колонии и имели бы желание примириться с Англией, то введение чужестранных войск возбудит в них большую упорливость и может довести до того, что они объявят себя подлинно независимыми от Англии". Что касается России, "то почти невероятно, чтоб и ее им. в-во изволила согласиться на такую негоциацию, какой бы тесный союз ни пребывал между обоими дворами, ибо-де такой поступок не совместен с человеколюбием, миролюбивыми и бескорыстными ее в-ва сентиментами". Если Англия стремится "притеснять вольность колоний и подчинить их совсем своей власти", то Екатерина II, напротив, "неусыпно печется о доставлении своему народу облегчения и некоторой свободы чрез новые узаконения"12.

Хотя по поводу "человеколюбия" и "бескорыстия" Екатерины II можно, конечно, спорить, главный вывод о том, "что Россия явно вспомоществовать Англии противу колоний не станет", сомнений не вызывал, тем более что в С.-Петербурге были неплохо осведомлены о действительном состоянии дел в Северной Америке. Уже в 60-х годах и особенно в первой половине 70-х годов XVIII в. русские дипломаты за границей подробно и довольно объективно информировали царское правительство о развитии конфликта между американскими колонистами и метрополией.

Еще в октябре 1765 г. тогдашний российский посланник в Лондоне Г. Гросс проницательно писал Екатерине II, что после введения метрополией закона о гербовом сборе не только "в столице Новой Англии {36} городе Бостоне" дело шло "до явного народного бунта, но и понежь все провинции Северной Америки меж собою соглашаются, чтоб не признать в английском парламенте власть налагать на них подати, претендуя, что то единственно зависит от собственных их провинциальных собраний, которую претенсии они могли бы мало-помалу себе присвоить совершенную независимость от матерной земли". Три года спустя новый российский посланник в Лондоне А. С. Мусин-Пушкин сообщал в С.-Петербург, что сопротивление жителей Бостона дошло то того, что "хотели они истребить приставленных к таможне офицеров, кои для спасения жизни своей от столь насильственного гонения были вынуждены бежать на стоящую у порта тамо военную фрегату"13.

Наконец, в донесении А. С. Мусина-Пушкина от 31 октября (11 ноября) 1774 г. вновь подчеркивалась твердая решимость американских колонистов отстаивать свои права от посягательств английских властей: "Вчера полученные здесь из Америки письма, – сообщал Мусин-Пушкин первоприсутствующему в Коллегии иностранных дел Н. И. Панину, – подтверждают доказательнейшим образом сколь твердое, столь и единогласное почти тамошних жителей намерение не повиноваться никаким таким повелениям, кои хотя бы мало клонились к утверждению за ними права здешнего законодательства... Генеральным в Филадельфии конгрессом решено уже не вывозить сюда никаких американских товаров, а здешних тамо не принимать"14.

Русский посланник в Лондоне не только правильно оценил сложившееся в то время положение, но и сумел увидеть последствия конфликта с колониями как для внутренней жизни Англии, так и для ее международных позиций. В том же донесении в С.-Петербург Мусин-Пушкин писал: "Положение такое справедливо тревожит здешнее правление и тем более, что известны оному все выгоды, кои здешний торг и фабрики получают и от подвозимых сюда из Америки необделанных, и от вывозимых туда здесь обделанных товаров. Тамошний сюда ежегодный вывоз простирается вообще ценою не меньше трех миллионов фунтов стерлингов, между которыми Ново-Иоркская провинция высылает ежегодно на шестьсот тысяч фунтов стерлингов, а Филадельфская – с лишком на семьсот тысяч. Всякое вывозу такому прекращение естьли не вовсе {37} подорвет, то по крайней мере повредит все здешние манифактуры весьма чувствительно. Беспокойная Франция и Гишпания не оставят вмешиваться в несогласие между Англиею и колонистами ее. Под флагом первой показывались уже две фрегаты около Бостона, как слышно, нагруженные разными военными припасами, вторая же отправила из Феруль еще пять военных кораблей, вероятно, в Америку".

Последующие события, как известно, подтвердили справедливость этих предположений: конфликт с колониями в Америке не только "весьма чувствительно" затронул экономику Великобритании, но и привел ее к войне с Францией и Испанией, стремившимися использовать "несогласие" в своих интересах. То, что представлялось столь очевидным для иностранного дипломата, явно не способны были понять Георг III и члены консервативного правительства Норта. Английские министры не желали принимать во внимание коммерческие "уважения" и пошли на "ужасное объявление американцев бунтовщиками". Это не оставляло колонистам иного выхода, кроме вооруженной борьбы. "Междоусобная с ними война кажется тем неизбежнее, – справедливо писал Мусин-Пушкин в феврале 1775 г., – что доведены они через то до крайности или необиновенно повиноваться всем здешним узаконениям, или супротивляться оным яко отягательным и утесняющим природные и законные их правости"15. Сообщая, что в различных местах в Америке найдены "великие запасы всяких военных орудий с достаточным количеством пороха", Мусин-Пушкин продолжал далее: "Народ тамошний, оставляя обыкновенные свои промыслы, добровольно упражняется в военных эксерсициях. Антузиастский дух сей заражает равномерно все чины и звания, начинает оный оказываться в Виргинской провинции сильнее еще, нежели поныне действовал оный и в самой Новой Англии"16.

Хотя "неприятельское нападение" на провинциальную американскую милицию совершили регулярные королевские войска, уже в первом столкновении они потерпели поражение. "Сбежавшиеся туда из разных мест жители с ружьями войска королевские опрокинули и преследовали за оными до самого того военного корабля, под пушками которого насилу могли они обеспечить свое убежище, с потерянием при том около 150 человек. Все сие случилось, милостивейший государь, {38} 8 (19) апреля, без всякого, по вероятности, формального плана междоусобной войны. Американцы же, почитая проишествие сие точным началом оной, осадили Бостон знатным числом милиции своей с намерением оным овладеть"17.

Некоторое время спустя тот же А. С. Мусин-Пушкин сообщил, что, по полученным "Из Новой Иорки" известиям, "жители тамошние, приняв оружие, овладели крепостью столицы и гарнизоном, а предводители сего бунта учредили новое правление, подвластное одному только генеральному американскому конгрессу"18. Сама Екатерина II весьма скептически относилась к "способностям" и "добродетелям" Георга III и в письме к своей приятельнице г-же Бьелке летом 1775 г. язвительно заметила, что потеря "никчемной сестры"* причинила ему больше горя, "нежели поражение его войск в Америке". И далее продолжала: "Его прекрасные подданные очень им тяготятся (скучают.Н. Б.) и часто даже..."19 – Екатерина II умышленно не договорила, поставив многозначительное отточие: она явно не хотела прямо признавать законность и справедливость восстания подданных Георга III. Но в целом императрица реально оценивала последствия войны в Америке, когда заканчивала письмо словами: "От всего сердца желаю, чтобы мои друзья англичане поладили со своими колониями; но сколько моих предсказаний сбывалось, что боюсь, что еще при моей жизни нам придется увидеть отпадение Америки от Европы"20.

Неудивительно поэтому, что расчеты английского короля на поддержку России не оправдались, и в письме от 23 сентября (4 октября) 1775 г. Екатерина ответила своему августейшему адресату вежливым, но решительным отказом. "Размер пособия и место его назначения не только изменяют смысл моих предложений, – писала русская царица, – но даже превосходят те средства, которыми я могу располагать для оказания услуги в. в-ву. Я едва только начинаю наслаждаться миром, и в. в-ву известно, что моя империя нуждается в спокойствии". Отмечая "неудобства, которые бы возникли при употреблении столь значительного корпуса в другом полушарии", Екатерина II намекала также на неблагоприятные последствия подобного соединения наших сил единственно для ус-{39}мирения восстания, не поддержанного ни одной из иностранных держав"21.

Все попытки английского посланника Р. Ганнинга добиться через Н. И. Панина и Алексея Орлова благоприятного решения или даже просто несколько смягчить отказ результатов не дали. Посланник приписывал неудачу интригам всесильного Г. А. Потемкина и братьев Чернышевых 22, но не в этом, конечно, было дело. Принимая решение, Екатерина II не могла не учитывать в первую очередь внутреннее и международное положение России: лишь относительно недавно закончилась война с Турцией (1768-1774) и свежи были в памяти грозные события крестьянской войны под предводительством Е. Пугачева (1773-1775), чтобы думать о защите интересов английского короля в Америке. Как писал французский министр иностранных дел граф Верженн осенью 1775 г., русская императрица, не будучи уверена в спокойствии своих подданных, вряд ли согласится лишиться части своей армии и всего военного флота ради "бесполезной славы" покорения восставших американцев. Русские помещики, по мнению Верженна, крайне заинтересованы в сохранении собственности и едва ли согласятся спокойно взирать на истребление своих крепостных для улаживания внутренних раздоров в Америке 23.

Не получив поддержки России, британский кабинет занялся вербовкой солдат у германских владетельных князей 24. Впрочем, наемные солдаты не принесли английской короне особых успехов: восстание в Северной Америке все разрасталось, а надежда на примирение практически перестала существовать. "Здесь теперь более, нежели когда-либо, говорят о делах Англии с ее селениями и полагают, что Англия находится в весьма худых обстоятельствах, сообщал русский посланник в Париже И. С. Барятинский вице-канцлеру графу И. А. Остерману 25 мая (5 июня) 1776 г. – Оставление города Бостона произвело, как сказывают, великую сенсацию в роялистах и ободрение в американцах. Здесь в публике стараются уверить, якобы имеются самовернейшие известия, что аглинские войска силою оттуда были выбиты, но министерство здешнее ничего о том не отзывается и находящиеся здесь англичане-роялисты также оныя слухи опровергают и уверяют, что ген. Гове (У. Гау (Howe) – главнокомандующий британскими {40} войсками в 1776-1778 гг. – Н. Б.) оставил оное место по приказанию, по поданному плану министерству от его брата. Говорят здесь также в публике, что якобы он, ген. Гове, по оставлении Бостона выдержал сильный штурм, и такой, что все его корабли разбросаны так, что и не знают, где большая часть оных находится... Дюк Ричмонд, который, как вашему с-ву известно, противной стороны настоящему английскому министерству, в конфиденцию некоторым своим приятелям здесь отзывался, что он думает, что колонии ни на какие примирительные предложения не согласятся. Здешний же двор при всяких случаях продолжает делать Англии уверения о продолжении дружбы и спокойствия. А мне недавно дошел слух с довольно надежной, кажется, стороны, якобы есть уже здесь американские емисары, с коими здешнее министерство имеет переговоры. Если подлинно то правда, то сие дело происходит весьма скрытно, ибо не проникают еще, кто бы такие были те емисары и с кем из министров имеют они переговоры. Коммерция же между американцами и Франциею в довольном теперь активитете. Сказывают, что американских судов во все почти французские порты немалое число пришло под их собственными флагами..."25.

В августе 1776 г. в Европе стало известно о принятии Континентальным конгрессом Декларации независимости. "Издание пиесы сей, да и обнародование формальной декларацией войны против Великобритании доказывает отвагу тамошних начальников", – доносил из Лондона советник русского посольства В. Г. Лизакевич 26. Столь высокая оценка Декларации независимости США, несомненно, делает честь русскому дипломату.

Хотя исход борьбы представлялся европейским дипломатам еще не вполне ясным, было очевидно, что в любом случае влияние Англии значительно уменьшится и в общей системе международных отношений произойдут серьезные изменения. "Происшедшие между Англией и американскими селениями распри, а из оных и сама война, – писал Н. И. Панин в секретном докладе Екатерине II в октябре 1776 г., – предвозвещают знатные и скорые, по-видимому, перемены в настоящем положении европейских держав, следовательно же, и во всеобщей системе. Удастся ли селениям устоять в присвоенной ими ныне независимости или {41} же предуспеет напоследок Англия истощительными ее усилиями поработить их своей власти, что без внутренних тех селений в конец изнеможения рассудительным образом предположено быть не может, но в обоих сих случаях, наверное, считать надлежит, что лондонский двор потеряет весьма много из своей настоящей знатности..."27.

По мере развития военных действий в Америке и обострения противоречий европейских держав центром дипломатической борьбы становился Париж, столица государства – основного соперника Англии в Европе. Именно сюда в декабре 1776 г. приехал Б. Франклин, завязавший тайные переговоры с французским правительством. Касаясь его приезда, И. С. Барятинский в подробном шифрованном донесении от 4 (15) декабря 1776 г. подчеркивал важность миссии Франклина и огромное впечатление, произведенное им во Франции. "Публика столько им занята, – писал Барятинский, – что ни о чем ином более теперь и не говорят, как о причинах его сюда приезда..." Сообщая далее о "сенсации, каковую он произвел" во французской столице, и о предполагаемых целях его миссии, Барятинский отмечал, что, по "общему мнению" дипломатического корпуса, "Франклейнов сюда приезд" произведет, конечно, "важный евенемент"28 (от франц. evenement – событие).

Специальное донесение Барятинский посвятил весной 1777 г. молодому маркизу Лафайету (1757-1834), который вместе с другими французскими офицерами отправился в Бордо, "нанял корабль", вооружил его, "заплатив за все то до пяти тысяч ливров", и уехал в Америку "в намерении вступить в службу воюющих колоний". Русский посланник сообщал далее, что Лафайет открыл "свое намерение Франклейну и Дину и просил их на то совета". Оба американца "похвалили его предприятие, но не дали ему никакого совета, а, напротив того, ему сказали, что они имеют нужду в инженерах и артиллерийских офицерах, но что другие офицеры им не надобны, однако и такой сухой ответ не мог отвратить его". Покидая Францию, Лафайет привел домашние дела "в совершенный порядок и с собой взял наличными деньгами более ста пятидесяти тысяч ливров и множество ружья и амуниции". По словам Барятинского, это событие произвело "великую сенсацию в публике и у двора. Все {42} крайне удивляются, что такой молодой человек, будучи в наилучшем здесь положении, взял такую странную партию, но при том делают заключения, что он, быть может, и человек искусный в рассуждении всего его поведения в сем предприятии и в сохранении секрета". Король сим поступком весьма недоволен", – писал царский дипломат и ссылался далее на отзыв французского правительства, "что естьли-де Англия возьмет их в полон и поступит с ними со всей строгостью, здешний двор не может сделать никаких домогательств в их пользу"29.

Серьезный удар международному престижу Англии нанесло известие о капитуляции английских войск под командованием генерала Бургойна при Саратоге 17 октября 1777 г. А. С. Мусин-Пушкин очень скептически смотрел на новые военные приготовления Англии, справедливо полагая, что их результатом будет лишь дальнейшее сплочение сил восставших колонистов. "Самое искусство доказало, – отмечал посланник в Лондоне в декабре 1777 г., – что с начала здешних на Америку намерений усиливались американцы не инако, как точно по мере рановремянных здешних угрожающих их приуготовлений"30. После долгих проволочек 6 февраля 1778 г. министр иностранных дел Франции Верженн подписал с американским посланником Б. Франклином два важных договора: о союзе и торговле 31. Комментируя неофициальные сведения о заключении "трактата" и его условиях, И. С. Барятинский писал в С.-Петербург 26 февраля (9 марта) 1778 г.: "Франция сделала оплошность, что долго медлила сие сделать, ибо она могла бы иметь выгоднейшие кондиции с американцами, естьли бы решилась на сие в прошедшем июле месяце; тогда американцы щитали бы себя обязанными Франции и что независимостью должны они помощи ее. Теперь же де американцы чувствуют, что они получают вольность собственными своими ресурсами, и притом ведают, что Франция решилась к сему приступить тогда только, когда была точно уведомлена о приключении ген [ерала] Бургоена. По исчислению времени полагают, что помянутый трактат должен быть объявлен в будущем апреле месяце, притом сказывают, что уже и план войны с Англиею здесь сделан. Гишпанцы будут действовать в Средиземном море, а Франция – в океане"32. {43}

Нельзя не отметить в этой связи, что в продолжение всего периода войны США за независимость Париж оставался одним из важнейших (если не главным) центров информации как царского правительства, так и русского общества о международной политике, и в частности о событиях, связанных с войной. Богатейшая информация содержалась прежде всего в донесениях российского посланника в Париже И. С. Барятинского. Кроме того, во Францию часто приезжали из России представители высшей аристократии, а также видные деятели русской культуры. В их числе можно упомянуть княгиню Е. Р. Дашкову, графа А. П. Шувалова, графа И. Г. Чернышева, Д. И. Фонвизина и др. О последнем нельзя не сказать особо. Выдающийся деятель русской культуры, знаменитый писатель XVIII в. Денис Иванович Фонвизин с конца 1769 г. служил в Коллегии иностранных дел, был секретарем, ближайшим помощником и другом графа Н. И. Панина 33.

В 1777-1778 гг. Д. И. Фонвизин ездил в Европу как частное лицо и длительное время находился в Монпелье и в Париже. Во время своего пребывания во Франции Фонвизин регулярно переписывался со своей сестрой и Петром Ивановичем Паниным, братом руководителя ведомства иностранных дел. Письма Фонвизина – замечательный образец художественной прозы XVIII в., интересны для нас они и как ценные исторические документы, запечатлевшие важные международные события того времени. В своих письмах Фонвизин неоднократно обращал внимание на все обострявшиеся отношения Англии и Франции в связи с войной в Америке. "Англичан здесь терпеть не могут, – писал Д. И. Фонвизин 31 декабря 1777 г. (11 января 1778 г.), – хотя в глаза обходятся с ними очень учтиво, однако за глаза бранят их и смеются над ними... Американские их дела доходят до самой крайности, и они в таком отчаянии, что, думать надобно, отступятся от Америки и объявят войну Франции: ибо издревле всякий раз, когда ни доходила Англия до крайнего несчастья, всегда имела ресурсом и обычаем объявлять войну Франции"34.

Некоторое время спустя, в марте 1778 г., Д. И. Фонвизин сообщал в письме к П. И. Панину, "что положение здешних дел столь худо, что война, конечно, неизбежна". Франция заключила "трактат с американ-{44}цами, как с державою независимою... Словом, война хотя формально и не объявлена, но сего объявления с часу на час ожидают. Франклин, поверенный американский у здешнего двора, сказывают, на сих днях аккредитуется полномочным министром от Соединенных Американских Штатов"35. Вообще о Франклине Фонвизин упоминал неоднократно и, в частности, в августе 1778 г. сообщил о своей встрече с ним. "В заведенное нынешним годом собрание под именем rendez-vous des gens de lettres (т. е. встреча литераторов. – Н. Б.),– писал Фонвизин, – прислали ко мне инвитацию, так же как и к славному Франклину, который живет здесь министром от Американских Соединенных Провинций. Он, славный английский физик Магеллан и я были приняты отменно хорошо, даже до того, что на другой день напечатали в газетах о нашем визите"36. Комментируя встречи Фонвизина с Франклином в Париже, П. А. Вяземский писал: "Представитель юного просвещения России был собеседником с представителем юной Америки"37.

Надо сказать, что Б. Франклин умело пользовался своим выдающимся положением всемирно известного ученого и литератора для установления неофициальных контактов с дипломатическими представителями европейских стран. Такие контакты были у него и с русским посланником в Париже И. С. Барятинским. Более того, в октябре 1779 г. на формальное нарушение принципа непризнания дипломатических представителей восставших американцев пошло и само царское правительство. Дело в том, что осенью 1779 г. в С.-Петербург пришло сообщение от иркутского генерал-губернатора Ф. Н. Клички о появлении в районе "Чукоцкого носа" "нераспознатых" иностранных судов. Основанием для тревоги послужило, по всей видимости, письмо Клички на имя А. А. Безбородко от 16 (27) июля 1779 г., в котором иркутский генерал-губернатор писал со слов проводников-чукчей казацкому атаману о том, что "у урочища по их званию Яняней, а по-русски Одинокова камня или протянувшегося в море к востоку мыса прибегали два судна, из которых первое трех-, а другое двухмачтовое, с коих выезжали люди на вельботе на берег и у чукоч гуляли и при том дарили их складными ножами и они с чукчами обходились ласково, разговоров же их они, чук-{45}чи, никаких не разумели, которые оттуда шли подле Чукоцкого носа и проливом [в] Северное море проходили к западу до о-ва Кульчина, а, побыв у оного, возвратились обратно в Восточное море. И тех людей чукчи по платью и по обхождению почитают за русских. А как оным в тех местах быть нельзя, потому что по известным мне обстоятельствам никогда из Охоцка и Камчатки промышленных судов трехмачтовых во отправлении не бывает, и потому надобно тем видимым чукчами судам быть иностранным, а не русским"38.