Текст книги "Тридцать один день(СИ)"

Автор книги: Н-ко Лиса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Миша, где у тебя аптечка?

– Зачем?

– Синяки очень болят,– я сказала это как можно спокойнее.

Он вскочил, ища тюбик с мазью, который вскоре был вручен мне. Не став благодарить, я направилась обратно в ванную. Я старалась втереть мазь как можно аккуратнее, но всё равно шипела от боли. Так, с этим покончено. Нужно проверить телефон, может батарея не полностью села.

Зашла в спальню. Миша воюет с одеялом, пытаясь сделать эдакий кокон. Телефон я вроде бы положила на тумбочку....

– Миша, ты мой телефон не видел?

– Нет. Потуши свет.

Он с головой нырнул под одеяло. Ну да, я тоже терпеть не могу спать при свете.

С тех пор, как я вышла из спальни, меня не покидало смутное чувство тревоги. Где может быть мой телефон? Нужно проверить на кухне, заодно и ключи поищу. Мне абсолютно не верилось, что где-нибудь не запрятаны запасные ключи от квартиры. Миша либо ничего не знает, либо врет. Хотя какой в этом смысл? Да и не особо он радуется моему обществу. А если я не найду способа уйти отсюда? Еда-то походу в сильно ограниченном количестве. Зря я об этом вспомнила. У меня с утра маковой росинки во рту не было.

Не радостная картинка вырисовывается....

Шкафчик за шкафчиком я осмотрела всю кухню. Ничего. В гостиной то же самое. Впрочем, я не удивлена. Я решила отдохнуть. Нужно еще коридор осмотреть. Да и в глубине души я ожидала, что вот-вот придет Виктор Иванович, и этот кошмар закончится. Легла на диван. Довольно мягкий он радостно принял меня в свои объятья.

Сон всё не шел и не шел. Я уже совсем отчаялась, когда услышала истошный нечеловеческий вопль. Подскочила. Кажется из спальни. Миша. В крике было столько боли.... Вдруг он оборвался. Тишина. Зловещая. Может сходить проверить как он? Как бы в насмешку, у меня закружилась голова. Нужно перевести дух. Я села на диван. Спокойнее. Я тянула время..., и, да, мне попросту было страшно. Уж слишком много боли принес мне мой новый клиент. Прошло уже пять минут, а я всё никак не могла заставить себя сходить в спальню.

Хватит. Я медленно и спокойно поднялась. Вот так. Шаг за шагом я подошла к дверям в спальню. Тихо. Я приоткрыла дверь. Внутри было жарко, душно и темно. Ничего не видно. Я вошла внутрь. Подошла к кровати. Там никого не было. В противоположном углу комнаты послышалась непонятная возня. Я развернулась. Пошла в ту сторону. Напрягая зрение, я смогла различить его силуэт. Забившись в угол, он сидел, опустив голову на колени.

Я неуверенно позвала его:

– Миша....

Он дернулся. Поднял голову. Я присела рядом с ним:

– Что случилось?

Молчание. Я не решалась сказать что-либо еще. Тишина окрашивалось во все более и более темные тона. Несмело коснулась его плеча. Миша повернулся ко мне. Стало неуютно. Казалось, даже сквозь мрак комнаты, он видел мое лицо.

– Ты пришла, – его голос стал тихим и хриплым.

Тело словно льдом сковало:

– Они тоже приходили. Звали меня. Тянули за собой. Знаешь, их лица стали углями. И руки. Всё тело. Почему ты оставила меня? Мне страшно....

Миша порывисто прижал меня к себе. Я не стала сопротивляться. Себе дороже. Надеюсь, Виктор Иванович скоро придет.

Нужно разговорить Мишу. Похоже, он уже начал доверять мне. Прекрасно. Дело за малым, нужно только подтолкнуть его к рассказу. Но не сейчас.

Вскоре я почувствовала, что он уснул. Его сердце медленно и спокойно отсчитывало мгновенья его жизни. Этот звук был лучше всяких колыбельных. Мне было вполне комфортно. Я провалилась в сон.

Кто бы сомневался, но мне приснился кошмар. Я стою у обрыва. Внизу, разбиваясь о скалы, бушуют волны. Где-то там, за спиной, высокие сосны подпирают небосвод. Ветер с силой бьет в лицо. Старое выцветшее платье развевается в разные стороны. Я набираю разгон и прыгаю вниз. Падение длится вечность. Но вот уже надомной сомкнулись стена воды. Тело оцепенело. Я пытаюсь барахтаться, но что толку? Я иду ко дну. В легких не осталось воздуха....

Г лава 3

Я проснулась с громким вздохом. Воздуха не хватало. Я вырвалась из, ослабевшей за время сна, Мишиной хватки. Встав на ноги, кинулась к окну. В комнате было жарко, как в аду. Шерстяной свитер прилип к спине. Распахнув шторы, я поняла, что день уже в самом разгаре. Открыла окно. Ах, так-то гораздо лучше. Сквозняк ласково коснулся лица.

Миша шагал тихо и легко. Застыв рядом со мной, он с наслаждением вдыхал вкусный морозный воздух. Мне всё еще было жарко, и я отодвинулась от него. Прохлада была так приятна, что на миг я забыла обо всем.

– Так хорошо,– я улыбнулась.

Я не ждала от него какого-либо ответа, поэтому сильно удивилась, когда он вдруг заговорил:

– Да. Прохладно. Ты замерзла.

– Нет, тебе кажется.

Я покривила душой. Распаренное тело вмиг остыло, и меня уже слабо потряхивало от холода.

– Я хочу на улицу. Погулять в парке.

Он молчал.

– Скорее бы выпал снег. Люблю, когда он мягкий и пушистый устилает землю. Там, где я выросла, зимой почти каждый день шел снег. В поле свирепствовала метель. Иногда из-за сильных морозов, нам в школе устраивали каникулы. Тогда мы всей гурьбой играли в снежки.

– Наверное, было весело.

– Да, наверное.

– Я тоже любил играть в снежки.

– А сейчас?

– Сейчас всё равно.

В его голосе слышится тоска. Меня это угнетает.

– Ты не хочешь погулять на улице?

– Нет.

Я повернулась к нему. Миша стоял и хмурился. Он опирался руками о подоконник и рассматривал облака. Большие и тяжелые. Время как будто застыло. Мы ждали зиму с её первым снегом.

Так не пойдет, нужно внести максимум пользы с его сегодняшней разговорчивости.

– Ты умеешь рисовать?

Он усмехнулся на мой вопрос. Его лицо стало беззаботным. Это что-то новенькое. Я улыбнулась в ответ. Он заметил мою улыбку:

– Да, но я давно ничего не рисую.

– Почему?

– Так получилось. Сейчас хочется что-то нарисовать, но не знаю что.

Заметив мой заинтересованный взгляд, он на миг вышел из комнаты, а затем вернулся с папкой. Добротная толстая папка на завязках-верёвочках. Раскрыв её, Миша извлек на свет стопку рисунков.

– Смотри.

И я смотрела. Рисунок за рисунком я рассматривала, как законченные работы, так и наброски. В них чувствовалась небрежность и что-то особенное, его стиль. Но, несмотря на всю их красоту, удовольствия я не получила. Я заперта в этой квартире. Ключей нет. Я не знаю, что мне делать. Но я улыбаюсь.

Он смотрел на меня. Внимательный изучающий взгляд. Наблюдая за мной, за моей реакцией, он долго не отводил взгляд. Я смотрела и улыбалась, изображая бурный восторг. Каждая черточка, каждая мелкая линия – всё имело значение. От этой точности и чувственности я не могла оторваться, но от этого становилось тошно. Множество пейзажей, натюрмортов. Он рисовал и растения, и животных. Несколько портретов.... Я увлеклась этим дурацким позированием. Слишком.

Я не заметила, как Миша вышел из комнаты. Таким же незамеченным вернулся. Когда я подняла на него взор, он протянул ко мне руку. Ключи и телефон.

Непонимание, радость, злость – всё смешалось.

– Уходи. Ты так хотела уйти. Иди.

Меня замутило. Что за спектакль? И какого черта он так на меня пялится? Под этим его взглядом хочется удавиться.

– Почему?

– Я причинил тебе боль. Не хотел отпускать тебя ночью. Опасался. А ты... ты пришла. Я видел те синяки. Да, лучше уйди. Я не могу так.

Я могла покончить со всем этим одним движением руки... и не могла. Наверное мной двигала жалость. Протянула руку. Взяла ключ и телефон. Бросила их на кровать. У меня есть еще этот день. Завтра нужно будет идти на работу. В голове взвыл мой недоразвитый профессионализм: "Я что слабачка?". К черту всё.

– Давай позавтракаем.

Я вышла из спальни. Направилась в кухню. Он поспешил за мной. Еще один день.

Поставив разогреваться завтрак, я открыла шкафчик с чашками. С краю стояла фиолетовая чашка.

– Сделаешь мне чай?

– Да.

Я достала его чашку из шкафчика.

– Я уйду сегодня.

– Хорошо.

Он думал, что я больше не приду. И я не могла его разубедить. Я ничего не знала.

– И где же твой дядя?

– Уехал по делам.

– Надолго?

– Нет, на два дня. Сегодня он должен приехать.

Суп. Он так вкусно пах. Укроп, лавровый лист и кориандр. Голод спазмом сжимал желудок. Ужасно хотелось есть. Поставив тарелки на стол, я заварила чай. Миша с аппетитом накинулся на еду. Я тоже села за стол, но что-то не давало покоя.

Я не могла разобраться в себе. И это была главная причина, почему я осталась.

Вчера я была готова дверь вынести, лишь бы поскорее сбежать отсюда. Сегодня же... всё шло так гладко, что мне стало жаль всех тех усилий, которых я приложила к этому делу. Пускай на мне красовались синяки, но их можно вылечить довольно быстро, а вот деньги... деньги мне очень нужны. Да и Миша начал мне доверять. Именно это обстоятельство подкупало больше всего. Доверие – это половина работы. Мне хотелось как можно быстрее закончить это задание. Хотелось больше не видеть ни этот дом, ни его хозяина.

– Ты есть будешь?

М-да, задумалась немножко. Бывает.

– Да, конечно.

Какой вкусный суп! Я накинулась на еду чуть ли не с таким же энтузиазмом, как Миша. Вскоре мы покончили с завтраком. Помыла посуду. Пришло время для разговоров.

Когда я зашла в гостиную, Миша полулежал на диване и читал книгу. Бежевый цвет комнаты дополнял влажную серость за окном. Я замерла не в силах насмотреться на эту красоту.

– У тебя слишком громкие шаги,– заметил он, не отрываясь от книги.

– А у тебя слишком тихие.

– По-моему это достоинство.

– Я бы так не сказала.

Я села в ближайшее к нему кресло. Сейчас у него явно приподнятое настроение. С театральным хлопком, закрыл книгу. Вскочил.

– Я понял, что я хочу нарисовать!

Это его восклицание и живость в движениях и мимике радовали меня. Хотя сейчас он и был больше похож на Чокнутого Шляпочника. Я попыталась подыграть ему:

– Классно! И что же это будет?

– Ты.

Он требовательно посмотрел мне в глаза.... Похоже, я сделала что-то не так. Отвел взгляд.

Миша отошел к стеллажу, начал что-то искать. Ссутулился. От веселости ничего не осталось. Я постоянно забываюсь.

Чего он от меня ожидал? Настроение из игривого быстро стало скорбно-унылым. Чувство собственной ущербности было настолько осязаемым, что, казалось, даже имеет свой цвет, тошнотворно-салатовый. По-прежнему ищет что-то на полке. Как его вернуть в прежнее расположение духа, а? Сидеть стало отвратительно неудобно, и я поднялась на ноги. Подойти к нему что ли? Нет, явно не вариант, он тогда просто шарахнется в сторону и сделает вид, что так и надо.

– Миша. Что-то не так?

Ответа не последовало. Он перебирал книги, упорно делая вид, что здесь, кроме него, никого нет. Черт, рано я радовалась, что с ним будет просто.

Миша по-прежнему не обращал на меня внимания . Мне это быстро надоело. Я развернулась и пошла в спальню. Поеду-ка я домой. Хватит с меня подвигов. Тем более что они не имеют смысла. Миша то открывается мне, то обратно забирается в раковину. Вот что я сделала не так? Взглянула неправильно или мне полагалось скакать от счастья? Чего он от меня ожидал?

Ключи по-прежнему лежали на кровати рядом с телефоном. Мои вещи всё так же лежали на полу в спальне. Подхватив эти незаменимые предметы, я пошла к выходу. Я хочу домой. Чего я так расстроилась? Вставила ключ в дверь. Щелчок. Открытая дверь. Я ухожу. Уже ушла....

На улице безраздельно царила тишина. Прохлада нежно прошлась по спине. Он, наверное, сейчас сидит у окна. Возможно, он даже видит меня. Некрасиво получилось. Непрофессионально. Надеюсь, Виктор Иванович скоро вернется. И у Миши хватит ума ничего не натворить.

Ветер дохнул сыростью, ветви на растущей во дворе березе всколыхнулись. Томно и грациозно, словно прима-балерины. Откликаясь на его зов, с неба спланировали первые в этом году снежинки. Похожие на мелкие крупицы они сливались в нежном поцелуе с землей и умирали, но на их место приходили все новые и новые.

Я восхищенно наблюдала за этим чудом. Для меня снег все еще был чудом, сказкой и волшебством. Увлеченная, не заметила, как открылась дверь в подъезд. Миша в тапочках и старом свитере шел ко мне медленно и настороженно. Когда я оглянулась, его уже полностью захватили в плен снежинки. Он хмуро смотрел на меня. Это выглядело, как минимум забавно. Я улыбнулась.

– Почему ты здесь стоишь?

Вопрос получился нескладный и глупый, но я все же ответила:

– Смотрю на снег. Правда, ведь красиво?

Мелкая крупа густо сыпалась с неба. Видимость при этом стала ужасной. Миша подошел на расстояние вытянутой руки. Щеки у него заалели от холода. Изо рта шел пар. Холодно. Наверное, странно вот так просидеть четыре месяца в квартире, а потом выйти на улицу и почувствовать, что пришла зима.

– Да, очень.

Радость моя не знала границ. Он вышел на улицу. М-да.... И тут моя радость немного омрачилась. Ну, вывела я его на улицу, вернее он сам вышел, что дальше? Что мне теперь с ним делать?

Неожиданно Миша сам разрешил эту проблему:

– Пойдем обратно. Уедешь потом, когда дядя вернется.

Он схватил меня за руку и повел обратно в квартиру. Ладонь его была горячей и влажной. Я попыталась высвободить руку, но он сжал ее еще крепче, впрочем, не до боли. Войдя в подъезд, я отметила насколько же мрачно здесь в сравнении с улицей.

Миша даже на лестнице не отпускал мою руку. Это было очень неудобно, но я решила потерпеть. Если это его успокаивает, то почему бы и нет. Квартира, когда мы пришли, была распахнута настежь. М-да, он даже дверь не потрудился закрыть, не то, что одеться.

Войдя, он закрыл за нами дверь. Ну, вот я вернулась и что дальше? Не имею ни малейшего представления, о чем с ним говорить. Чувствую при этом себя весьма глупо. Миша стоит возле дверей и чего-то ждет. Я должна что-то сказать, но ... я все еще чувствую ту неловкость, из-за которой решила уйти. Оставила его одного. Убежала. Вина, вот что мешает мне говорить.

– Ты не сказала, что уходишь. Я подумал, что ты меня бросила. Решил тебя догнать, а ты стояла во дворе. И снег....

Он улыбнулся.

– Ты не давала мне тех дурацких тестов и не шарахаешься от меня. Когда ты рядом они не приходят. Я не хочу идти с ними.

– С кем? – мой голос охрип.

– Папа, мама, сестра.... Они все в ожогах. Тянут ко мне руки. Говорят, что я должен уйти с ними. Я... я виноват. Должен был ехать вместе с ними, но....

Миша затих, пристально вглядываясь в мое лицо.

– Ты мне веришь?

– Да.

Я не лгала. Верила ему. Чувство вины может довести человека до чего угодно: от безумия до гибели. Авария стала толчком, в итоге Миша сделал себя виноватым, потому что выжил. Классика. Только, что мне с этой классикой делать? Я расстегнула пуховик. Вжик молнии разорвал тишину.

– Давай повешу, – Миша взял у меня пуховик и повесил на плечики в шкаф.

Он повел меня в гостиную. К моему ужасу стеллажи были опрокинуты, книги валялись разбросанные по всей комнате.

– Не обращай внимания. Я сейчас это уберу.

Говоря это, Миша выглядел ужасно смущенным. Он быстро поставил стеллажи так, как они стояли раньше и начал собирать книги. Я попыталась ему помочь, но только мешала. Впрочем, он не выказывал своего недовольства.

Каких только книг не было в его библиотеке! Я только и успевала удивляться. Старые ветхие книги довоенного периода и новинки мировой литературы. Многие книги на языке оригинала.

Наконец-то мы восстановили порядок в гостиной. Миша сел в свое излюбленное кресло. Я же села на краешек дивана. Виктора Ивановича все нет, а время близится к обеду. Больше ничего я с Миши вытянуть не смогла. Он рассказал мне только то, что хотел рассказать и ни словом больше. Хотя чего я ожидала, что он сможет поведать мне всю историю сразу? Или тотчас выдаст информацию относительно того, чем я могу ему помочь?

Я отлично понимала Мишу. Он и так рассказал мне достаточно много, и я видела, как больно это задело его. Миша....

–Ты не замерз?

Мой вопрос вывел его из оцепенения, он неуверенно кивнул головой:

– Да. Нет. Немного.

Некоторое время он сидел молча, но потом всё-таки заговорил:

– Ты придешь ко мне завтра?

– Нет.

Его глаза начали судорожно метаться по комнате.

– Понятно. А когда ты придешь?

– Возможно в следующую субботу.

– А раньше нельзя?

– У меня работа.

– Я – тоже твоя работа.

Не сказать, что он поставил меня в тупик, но я старалась не думать об этом. Вообще это логично, но уговор был таков, что я навешаю Мишу по выходным. Да и когда еще к нему ездить? После школы? Вот уж дудки. И так в пятницу из-за него опоздала. Хорошо хоть Леся догадалась прикрыть перед начальством.

– Мне становиться лучше. Они почти не приходят, когда ты рядом.

Он взял мою руку и начал легко поглаживать её, рисовать узоры. Меня смутило то, как Миша начал заглядывать мне в глаза.

– Не оставляй меня с ними.

Я не знала, что сказать ему на это. Просто сидела и молчала. Не хотелось ляпнуть что-то, что заденет его.

Не оставлять его с ними. С ними. Что, все время сидеть рядом, что бы его не донимали эти видения? Так ведь получается? Почему бы и нет. Это же так здорово жить в тесной квартире, где главное развлечение смотреть в окно, и ждать. Ждать пока ему не дойдет, что все проблемы он придумал себе сам! Заманчиво, угу.

Тишина. Ну, явно же сейчас скажу какую-то глупость.... Кстати, чего это он в мою руку вцепился? Я выдернула ладонь из его хватки.

Он посмотрел на меня холодно. Сжал губы. Его и так не блещущее красотой лицо исказилось яростью. Это было действительно страшно. Человек – самое ужасное животное. Рука, которая гладила мою ладонь, сжалась, на ней заиграли вены. Мышцы сократились.

– Ты молчишь. Тебе мало за меня заплатили? Заплатят больше. Намного больше.

Я хотела ответить резко. Что бы ему стало больно. Так же как и мне после этих слов. Хотя он прав. Правда в глаза колет. Если бы не деньги я бы вряд ли стала его навещать. Поэтому я молчала. Ему тоже больно. Так будто старые лезвия терзают тебя изнутри. Во рту горько.

Никогда не умела говорить красиво. Всё больше неумело да неуместно. Всегда проигрывала в дискуссиях и никогда об этом не жалела. Даже себя успокоить не умею не то что кого-то другого, только и того что в дипломе написано психолог. Явно не в тему пришла эта мысль.

– Деньги, да? Ты думаешь, деньги – это та сила, которая может заставить человека делать то, что ты хочешь? Да, это именно так, – пауза. Мне не хватает дыхания, голос переходит в шепот – но почему-то я не вижу толпы специалистов, желающих помочь тебе.

Мне было страшно говорить это. Мне было больно.

Он больше не смотрел на меня. Опять в окно. Так как будто меня нет. Только серое небо и снег.

Я ничего не говорила, он ничего не услышал. Идеально.

– Ты меня спрашивала, – сквозь безразличие, уродливым нефтяным пятном проступала злость, – что я здесь делал четыре месяца. Я смотрел в окно. Наблюдал. Люди. Все разные. Иногда компаниями, иногда одни. Они выходят из своих домов, куда-то идут. Забавно наблюдать за ними, никем не замеченным. Почти невидимым.

Каждый вечер они возвращаются домой – в каморку, где они проводят большую часть жизни.

Когда я возвращался домой, меня всегда кто-нибудь ждал. Совместный ужин, какие-то шутки, рассказы, планы на будущее. Родителям никогда не нужен был повод, что бы спросить, как у меня прошел день. И деньги для этого тем более были не нужны.

Теперь, когда я стал чумным, деньги – обязательное условие моего общения с кем бы то ни было. Все дело в суме. Я не знаю, сколько платит тебе дядя, но явно прилично, раз ты терпишь мою компанию. Думаю, он согласится платить тебе больше, чтобы ты приходила ко мне каждый день.

Я.... Мне опять стало больно. Черт, порядком надоело чувствовать себя ущербной. Разговорчивость Миши меня не радовала. Лучше б ему никогда не открывать рот. Я начинала злиться. Никому не нравится, когда ему напоминают о всечеловеческой любви к деньгам. Зачем этот глупый разговор, он только заставляет нас страдать, каждого по-своему.

Я никогда не хотела быть психологом. Мечтала путешествовать. Банально объездить весь свет, а на старость осесть в Новой Зеландии. Довольно болезненно понимать, что этого никогда не будет. Никогда. Бедные родители всегда отдавали всё, что только могли мне дать. И, к своему стыду, я всегда брала. Даже квартира, в которой я живу, куплена ценой их тяжелого труда в деревне.

Конечно, я всегда с радостью цеплялась за любую подработку. За эту тоже ухватилась. За нее обещали ну ооочень приличную суму.

Деньги. Деньги – это ничто только для тех, у кого они есть. Неприятно осознавать, но если мое материальное состояние покачнется, я пойду на всё, что бы спасти его. Даже если это пойдет в разрез с моими принципами, будет унизительно. А раз так, то зачем я разыгрываю перед ним этот спектакль? Мне нужны деньги. Миша прекрасно это понимает. Так почему же мне стыдно в этом признаться? Мне важно то, что он обо мне думает. Хотя все равно в его глазах я выгляжу корыстной.

– Хорошо. Я согласна. Буду навещать тебя в течении месяца. Если за это время не будет наблюдаться никаких улучшений, то я просто заберу деньги и уйду.

– А если у тебя получится? – я не ожидала, что он заговорит со мной.

– Я сделаю то же самое, но уйду с чувством... выполненного долга.

Он все так же, не отрываясь, смотрел в окно. Так даже лучше, ему не будет видно, что у меня слезы по лицу покатились. Хорошо, что не красилась.

Ждали мы Виктора Ивановича долго и тихо. Когда он пришел, я просто попрощалась с ними и ушла. Мне нужно домой.

Г лава 4

Утро началось не с кофе. Противно звенел будильник и вместе с ним моя голова. Сегодня мой первый день... или наш первый день? Блин, как я вообще попала в эту лажу? Наспех одеваясь, я четко осознала, что безнадежно опаздываю. Ну, ничего. Подождет.

Первым делом я поехала в школу. Отпуск за свой счет не самая крутая вещь в мире, но разрываться между двумя работами – это еще хуже. К тому же моя официальная зарплата (не иначе как с разряда нищенской) и рядом не стояла с теми деньгами, которые платят за Мишу. К примеру: два дня, которые я провела рядом с ним, пополнили мой кошелек на сумму примерно равную моей зарплате.

Приехав на работу, я первым делом пошла в отдел кадров. Меня с недоумением выслушали, покивали головой и отправили к директору. Сухонький старичок, чем-то смахивающий на Макаренка, смерил меня внимательным взглядом:

– Можно поинтересоваться по какой причине Вы решились на подобное? Скоро зимние каникулы, и Вы могли бы решить свои проблемы без лишних бумажных волокит.

Его слова были не лишены смысла, но я обещала. А выглядеть еще хуже чем я есть на самом деле мне не хотелось.

– Семейные причины, – выпалила я.

– Уж не замуж ли собрались?

– Нет, что вы.

– В таком случае, – сказал директор таким тоном, будто я не просто выхожу замуж, а и уезжаю в медовый месяц на Кипр, – давайте сюда ваше заявление.

Он быстро черкнул ручкой в нижнем углу документа.

– Зайдите к секретарю.

С этого момента в моих мыслях безраздельно властвовал Миша. Сегодня я планировала сходить с ним в парк. Благо в нашем городе был прекрасный ландшафтный парк, в котором можно вдоволь погулять. Правда я не знаю, что он на это скажет. Думаю, согласиться.

На улице шел снег. Огромные пушистые снежинки облепили мой пуховик, как бронежилет. Если снег на одежде меня не слишком напрягал, то он же летящий в глаза вызывал глухое раздражение. Под ногами хлюпало и чавкало. М-да.

К квартире своего пациента я добралась слегка раздраженной, слегка всклокоченной и невероятно расстроенной. Весь снег, который так щедро сыпался с неба, вмиг таял и смешивался с грязью. Так происходило каждый год, и каждый год я из-за этого огорчалась.

Так, не вовремя я распустилась. Встряхнулась. Потянулась к дверному звонку. Сразу же натянула улыбку. Мои причуды – это мои проблемы. Дверь открыл Миша. Он, скорее всего, опять не спал ночью, поэтому ждать от него солнечных улыбок и искр из глаз было бы глупо. Стоит молча смотрит на меня. Под его взглядом моя улыбка исчезла. Я кашлянула и наконец-то выдавила из себя:

– Доброе утро.

– Проходи, – Миша отступил вглубь квартиры.

Что ж понятно. В его душе поселилась зима и грусть. Похоже план на счет прогулки по парку можно отправлять в топку.

Я последовала за ним в гостиную.

– Ты сегодня ночью спал?

– Почти, – опа, уклончивый ответ.

Сейчас уложу его спать. Он выспится, повеселеет и я дам пройти ему парочку тестов на склад личности.

Мы зашли в гостиную. Я впала в ступор. Ковер был благополучно похоронен под слоем бумаги: скомканные и разорванные листы устилали преимущественно центр комнаты, новенькие девственно белые были свалены в аккуратную стопку возле Мишиного кресла.

– А что... это?

– Ничего.

Я прошла к центру этого хаоса и выудила наименее скомканный листок. Разгладив уголки, я встретилась глазами с очаровательной девушкой, которая эксцентрично держала в зубах удушливо тлеющую сигарету.

– Кто это?

– Никто,– он выхватил у меня из рук листок и, повторно скомкав, бросил в общую кучу, где лежали прочие свидетели его вчерашней бессонницы.

– Очень красиво.

Миша нервно посмотрел на меня. Начал собирать рисунки.

– Ты всю ночь рисовал?

– Почти, – его голос показался мне хриплым.

Мы встретились глазами. Миша был намного выше меня, поэтому, когда он посмотрел на меня снизу вверх, мне стало неловко. В душе родилось смятение.

Я не знаю этого человека.

Видимо заметив мое волнение, Миша прекратил собирать бумагу. Он встал с корточек, но я никак не могла взять себя в руки. Я не знала, что сказать.

Опустилась на колени и начала собирать рисунки.

– Знаешь у меня сейчас такое ощущение, что это не мне нужен психолог.

Я сделала вид, что не заметила этот выпад.

– Что тебя так шокировало?

– Ты сегодня необыкновенно разговорчив,– я прервала его, пожалуй слишком резко.

– Я тебя напугал.

Было совершенно непонятно вопрос это или констатация факта. Хотя, будь это вопрос, я бы ответила утвердительно.

– Неважно,– мы закончили собирать листы.

Я протянула ему свою часть. Миша бережно взял её из моих рук.

– Нет. Важно. Наверное, из-за этого меня считают ненормальным.

– На этот раз дело исключительно во мне.

– Тогда ты может, потрудишься объя....

– Ты сегодня завтракал?– я терпеть не могу, перебивать кого-то, но... он задает слишком неудобные вопросы.

Миша пристально всматривался мне в лицо. Будь это кто-то другой, я бы уже давным-давно покраснела. А тут....

– Почему я должен отвечать на твои вопросы, если ты не хочешь ответить на мои?

– Может, потому что то, что происходит со мной, никак не связано с тобой. В данной ситуации я не важна. Важен ты. Ты должен говорить, я должна слушать.

– Тогда слушай, – он угрожающе навис надо мной, и я вдруг вспомнила о синяках у себя на руках,– я согласен говорить с тобой, только если ты будешь говорить со мной. И если сейчас ты не скажешь мне, почему ты так испугалась, я аннулирую наше соглашение. Когда я хотел, что бы ты осталась, я хотел видеть рядом с собой обычного собеседника.

Он по-прежнему стоял напротив меня. Слишком близко. Я поняла его. Чего он хотел от меня.

– Я повторю свой вопрос: что тебя так шокировало?

Я никак не могла решиться прервать последовавшую за этим тишину. Он ждал.

– Ты.

Одно слово. Миша хмыкнул и отвернулся.

– Я никогда не встречала людей, которые могли бы окунуться в себя, свой талант настолько, чтобы не спать всю ночь.... И тот рисунок он мне очень понравился. Лицо показалось каким-то...

На этот раз он прервал меня:

– ...знакомым.

Он снова повернулся ко мне лицом. В его глазах плясали искры.

– Это ты.

Миша наклонился к стопке рисунков и ловко выудил нужный. Он протянул его мне. Похоже, буря миновала. Хотя с ним ничего нельзя сказать наперед. Я взяла протянутый лист и снова всмотрелась в него.

Если я так выгляжу в его глазах, то мне определенно есть чем гордиться. Девушка на рисунке была похожа на меня и в тоже время была другой. Её поза, выражение лица – во всем читался вызов.

У Миши определенно был талант. Я протянула рисунок обратно.

Внезапно его рука схватила меня за запястье. Внутри похолодело. Горячие пальцы гладили мою кожу. Что-то оборвалось. Лопнула струна, и пьяный музыкант не спешит её заменить. Миша оказался слишком близко. Эта близость... она не нравилась мне. Абсолютно.

Когда его рука легла мне на спину, я не выдержала. Скинула с себя его руки. Я подняла в голову и заглянула в его глаза. Зрачки расширились. Его дыхание было резким и неровным. На его лице читалось неподдельное недоумение.

– Я ответила на твой вопрос. Теперь твоя очередь: ты завтракал?

Ничего не сказав, он угрюмой тенью скользнул на кухню.

Внутри всё кипело. Я была в ярости. В первую очередь на себя. Как бы я не злилась на Мишу, я должна признать, мне было... приятно. Нет. Это было гораздо больше чем "приятно". У меня и до сих пор по телу мурашки бегали.

Почему я это упустила. Тупая ослица. Миша неоднократно показывал, какого рода отношений хочет от меня.

Что я чувствую к нему? Я....

Ужасный грохот нарушил мои раздумья. Внутри всё сжалось. Миша. Неужели... опять?

Я со всех ног бросилась на кухню. Застыв в дверях, с ужасом наблюдала, как Миша методично разносит комнату.

– Убирайся. Уйди.

Его голос сорвался. Хрипел. Скрипел. Он был изможденный.

Видимо он заметил меня. Остановился. От его взгляда я начала задыхаться, будто кто-то затянул на шее тугую веревку. В следующий момент Миша бросился ко мне.

Его руки резко притянули меня к нему. Под ногами битая посуда. Миша вжался в меня. Я снова начала дышать. В груди болело.

– Дыши.

Каждый вдох, как мука. Перед глазами всё плывет. Еще один вдох, и... всё. Всё стало прежним. Зрение опять стало четким. Удавка исчезла полностью. В голове было пусто за исключением одного вопроса: что только что произошло?

Я попыталась отстраниться от Миши. Куда там? Уперлась руками в его грудь.

– Тихо, всё хорошо.

Это был не мой голос. Сиплый, режущий слух, он выходил из моих уст. Что со мной?

– Нет. Они чуть не задушили тебя.

Миша прижался ко мне еще ближе. Уперся подбородком мне в макушку.