Текст книги "Капитан Большое Сердце"
Автор книги: Н. Кальма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Н. Кальма
Капитан Большое Сердце
Повесть-быль
Рис. И. Крагера
Новогодняя ночь
Наибольший успех в эту ночь выпал на долю Шарвелля. Девятнадцатилетний матрос изображал барышню в фарсе.
В пышном платье из корабельного коленкора, в белокуром парике, белых чулках и открытых туфлях с голубыми бантиками безусый Шарвелль превратился в миловидную мисс.
Но, к несчастью, природа наделила Шарвелля оглушительным басом, и каждый раз, как барышня открывала рот и раздавалось совсем не подобающее столь нежному существу рыканье, все хохотали до упаду, отпускали соленые шуточки по адресу «мисс» и привели ее в такое смущение, что она, закрывшись юбками, убежала за сцену.
В заледенелые иллюминаторы не было видно ни зги. Там, снаружи, термометр показывал минус 40°, дул сильный восточный ветер, а Венера, казавшаяся из-за рефракции огромной, сияла необыкновенным блеском.
Все приглашенные в эту ночь получили букетики из цветных бумажек и разрисованные программы, обещавшие много интересных и веселых номеров:
Увертюра Оркестр.
Элла Ри А.Свитман.
Что вас печалит? Бойд.
Всемирно известный Анегин с Великого северо-западного прохода исполнит комические номера.
Соло на аккордеоне Великий Дресслер.
Любимый исполнитель танцев в деревянных башмаках Джон Коль.
Веселый фарс: «Деньги заставляют и кобылу идти», и т. д.
В рубке было веселое оживление. Правда, артистов оказалось больше, чем зрителей, но это никого не смущало. Оркестр, состоящий из двух скрипок, флейты, гитары и аккордеона, очень музыкально сыграл вступление, после которого на эстраде, сколоченной из пустых консервных ящиков, появился плотник Свитман, коренастый, почти квадратный, с красным, обветренным лицом. Он долго топтался на месте и откашливался, прочищая горло.
– Алло, парень, запевай, не смущайся, – подбадривали его товарищи.
– Дайте ему виски, пусть промочит глотку! – кричали слушатели.
– Прошу прощения, джентльмены, действительно меня того… прохватило морозом, – сказал плотник, кланяясь и кося глазом в тот угол, где сидел Старик, – кажется, я сегодня не в голосе.
И Свитман жеманно повел плечами – точь-в-точь как Китти Лоне на сцене «Пикадилли-театр».
Все покатились со смеху и захлопали одеревенелыми, просоленными ладонями.
– В самом деле, дайте ему виски, – сказал, улыбаясь, тот, кого звали Стариком. – Такому знаменитому певцу это не повредит.
Тонг Синг с безукоризненностью официанта с Пятой авеню подал на подносе стакан подогретого виски, и Свитман немного хриплым, но сильным баритоном запел сентиментальную песенку об Элле Ри.
Инженер экспедиции Мельвилль зашел в каюту за табаком и услыхал, как что-то поет и жужжит словно пчела: вибрировала диафрагма в телефоне Белла. Это указывало на электрический шторм, и инженер поспешно вышел на палубу.
Ветер сильно и жгуче бил из темноты в лицо, раздувал и леденил бороду, пронизывал жесточайшим холодом. Небо было чистое, в крупных, ярких звездах.
Мельвилль попробовал сделать несколько шагов по палубе, но у самой двери наткнулся на сугроб. Обледенелые снасти блестели в темноте, как мишура на елке. У Мельвилля начало мерзнуть лицо. Он попытался раскурить трубку, но на ветру это не удалось, и он вернулся в рубку. Там продолжали веселиться и дурачиться напропалую.
Охотник-чукча Анегин пел на родном языке песню и показывал пляску шаманов – торжественную и нелепую. Потом Джон Коль очень бойко сплясал матросский танец, и в такт его деревянным башмакам все дружно хлопали.
Вдруг раздался знакомый тренькающий звук: в честь уходящего старого года пробило восемь склянок.
– С Новым годом! С новым счастьем! Ура! – закричали моряки.
И снова пробило восемь склянок – на этот раз отмечая приход нового, 1881 года. И с последней склянкой со своего места поднялся тот, кого звали, как принято в американском флоте, «Старик».
Это был человек лет тридцати шести, с длинным спокойным лицом, светлыми смеющимися глазами и пушистыми усами, скрывающими твердый, энергичный рот. Из-под его военного кителя высовывался ослепительно белый воротничок, и во всей его фигуре – сухой, мускулистой, поджарой – чувствовалась та подтянутость и щеголеватая точность, которая свойственна военным морякам.
– Итак, мы расстаемся с прошлым годом и вступаем в новый, – сказал он, поправляя пенсне и оглядывая людей с понимающей и немного печальной усмешкой. – Как и всё в жизни, наше плавание можно разбить на два периода: на то, что уже произошло, и на то, что еще предстоит. Мы прошли ряд испытаний, и много раз нам угрожала опасность: мы подвергались и сжатию, и толчкам, и, если бы борта корабля не были так же стойки, как сердца находящихся на нем моряков, корабль давно был бы разбит. Мы еще не сдались и, как и раньше, готовы на все. За последние шестнадцать месяцев наш дрейф составил тысячу триста миль; этого вполне было бы достаточно, если считать по прямой линии, для того чтобы достигнуть полюса. Мы же фактически находимся в двухстах двадцати милях к северо-западу от того места, где мы впервые вмерзли в лед.
Мы здоровы и встречаем Новый год с твердой надеждой, что нам удастся выполнить нечто достойное нашего предприятия и флага, который развевается над кораблем. Если нам удастся вернуться домой, то каждый вправе будет сказать с гордостью: «И я был участником американской арктической экспедиции 1879 года!»
– Гип-гип ура! – раздались дружные голоса.
– Да здравствует капитан Де Лонг! – закричал Свитман. – Ура нашему капитану! Оркестр, туш!
И две скрипки, флейта и аккордеон торжественно сыграли туш, а Старик, усмехаясь все так же понимающе и немного печально, поклонился всем этим бравым ребятам и поспешно ушел к себе в каюту.
Письмо к Беннету
Осенью 1873 года находившийся в Париже Джордж Гордон Беннет – владелец крупнейшей американской газеты «Нью-Йорк Геральд» – получил с родины письмо. Незнакомый молодой офицер флота с французской фамилией Де Лонг предлагал Беннету организовать экспедицию к Северному полюсу, причем брал руководство экспедицией на себя. Письмо не удивило Беннета. За два года до этого он снарядил на свои средства экспедицию в Африку для отыскания пропавшего без вести английского путешественника Ливингстона. Много месяцев американцы нарасхват раскупали «Нью-Йорк Геральд», чтобы прочитать увлекательные приключения корреспондента Стэнли в Южной Африке. Расходы по экспедиции окупились сторицей, и теперь Беннет увлекся мыслью о новом предприятии, которое сможет дать богатый и совершенно новый материал для газеты. Он поручил своим сотрудникам собрать сведения о Де Лонге. Вот что он узнал.
Джордж Вашингтон Де Лонг, лейтенант американского флота, родился 22 августа 1844 года в Нью-Йорке. Отец его, потомок французских гугенотов, переселившихся в Америку, занимался адвокатурой и хотел, чтобы сын наследовал эту профессию. Но мальчика с раннего возраста тянуло к путешествиям и приключениям, он играл в корабли, в охоту, в войну. По утрам мать видела, как он выходит из дому, влезает на толстое дерево в саду, – лицо решительное, лоб нахмурен. Дерево было его кораблем, с грот-мачтой и фок-мачтой; спускался он по вантам, то есть по веревкам от качелей. Он читал, лежа на полу, зажав уши, чтобы совсем уйти от внешнего мира, о путешествиях Васко да Гама, Марко Поло, Колумба. В тринадцать лет Бруклинская школа, где он учился, выдвинула его кандидатом для поступления в морское училище. Но родители воспротивились: профессия моряка – очень опасная профессия, как можно вверять свою судьбу океану?
– Ты будешь адвокатом, Джордж, – решительно сказал Де Лонг-отец.
Тринадцатилетний Джордж упрямо дернул плечом: пусть не сейчас, пусть через несколько лет, но он добьется своего.
Когда сын окончил школу, Де Лонг-отец устроил его в канцелярию своего приятеля – адвоката Окея. Мелкие тяжбы, бесконечные сутяжнические процессы из-за грошового результата – все это казалось Джорджу невыносимо скучным. Но вот вспыхнула война Севера с Югом. Окея призвали в армию, и семнадцатилетний Де Лонг намеревался последовать за своим патроном. Официально война началась из-за высокой цели – освобождения негров, и молодой Де Лонг, который еще верил в благородство политических деятелей Севера, непременно хотел драться за свободу черного народа.
Однако снова выступили родители: они не хотят подвергать сына опасностям войны!
Это положило предел терпению Джорджа. Он пришел к отцу внешне очень спокойный, сдержанный, даже улыбающийся. Его не пускают в армию, пусть так, он не возражает. Но с этой осени он поступит в Морскую академию. Если отец не согласен, он сегодня же уходит из дому и нанимается простым матросом на первое попавшееся судно.
Отец сдался, и через четыре года Джордж Де Лонг с отличием окончил Морскую академию. Желание его исполнилось: он стал настоящим моряком. Его назначили на военное судно, которое три года курсировало вдоль берегов Европы и Америки и в Средиземном море. Зимой 1873 года Де Лонг был переведен на судно «Джуннета», входившее в состав североатлантической эскадры. Правительство Соединенных Штатов послало «Джуннету» на помощь судну «Поларис», потерпевшему аварию где-то у берегов Гренландии.
«Джуннета» достигла Упернивика (Гренландия), не обнаружив «Полариса». Продвигаться дальше к северу для нее было невозможно. Тогда снарядился для продолжения поисков бот «Маленькая Джуннета». Начальником этой экспедиции был назначен Джордж Де Лонг.
Это путешествие навсегда решило дальнейшую судьбу молодого моряка. Он заболел той болезнью, которую люди, побывавшие на Севере, зовут «арктической лихорадкой».
Де Лонг вернулся в Нью-Йорк, решив как можно скорей снова отправиться в Арктику. Но ему хотелось прибыть туда не зрителем, а завоевателем, исследователем новых, еще никем не открытых земель. И вот тогда-то он написал Беннету о своем желании руководить экспедицией к Северному полюсу.
Сборы
«Одно из важнейших условий успеха всякой экспедиции – опытный руководитель, – писал одному из друзей Беннет, вернувшись в Америку. – Де Лонг именно таков: неутомимая энергия, сила воли, стремление к преодолению трудностей и вместе с тем заботливость, внимательность ко всему экипажу, большие знания. Это такой человек, какой нам нужен».
Однако переговоры об экспедиции на этот раз заглохли: начавшиеся осложнения с Испанией грозили войной, о походе к полюсу нечего было и думать. Де Лонг продолжал служить во флоте, механически выполнять ежедневную работу, но все его мысли, желания, надежды – все было устремлено на Север. Подбирал литературу, карты, достал заметки Петермана – инициатора двух немецких арктических экспедиций, карту Берингова пролива, описания первых путешествий в Арктику. Молодой моряк женился, но даже молодая жена не могла отвлечь его мыслей от Севера.
Когда угроза войны миновала, Беннет снова вернулся к мысли об экспедиции: вместе с Де Лонгом он решил как можно скорее подыскать подходящий корабль, чтобы на следующее же лето отправить его к Северному полюсу. Однако в Америке подходящего судна не оказалось, и зимой 1876 года Де Лонг выехал в Англию.
Здесь единственным подходящим судном оказалась «Пандора», участвовавшая в экспедиции по отысканию Франклина и специально приспособленная для арктических плаваний. Но владелец не хотел ее продавать.
Только после долгих переговоров он согласился уступить «Пандору».
Было решено сначала отремонтировать корабль, а затем плыть на нем в Сан-Франциско и оттуда отправиться в экспедицию ранним летом 1879 года.
«В нашем распоряжении три пути, – писал Де Лонг Беннету, – пролив Смита, Берингов пролив и восточное побережье Гренландии. Лично я стою за Берингов пролив». Выбирая путь через Берингов пролив, Де Лонг руководился следующими основаниями: теплые воды Японского течения могли открыть путь к полюсу, кроме того, было известно, что китобойные суда в этих областях дрейфовали к северу, и отсюда Де Лонг делал вывод, что течение идет в направлении к северу и поможет судну достигнуть высоких широт.
Предполагали, что «Жаннета» – так переименовали «Пандору» – пойдет к северу вдоль побережья Земли Врангеля. Когда судно окажется не в силах преодолеть льды, экспедиция будет продвигаться дальше на санях.
Окончив снаряжение судна, Де Лонг приступил к подбору экипажа. Он считал, что тщательно подобранная команда – залог успеха экспедиции.
– С хорошим судном, с хорошим питанием, а главное, с хорошей командой мы сумеем добиться всего, – сказал он при встрече Беннету.
Старшим офицером на «Жаинету» был назначен по просьбе Де Лонга лейтенант Чипп, с которым он плавал на «Маленькой Джуннете». Это был хладнокровный человек, кудрявый и пышнобородый, стойкий, энергичный, не боящийся никаких трудностей. Вторым офицером пригласили Даненовера – опытного моряка, плававшего на «Вандалии». Мельвилль – весельчак и работяга, умеющий, по выражению своего старого приятеля Де Лонга, сделать из веревки машину, – был назначен на «Жаннету» главным инженером. Лоцманом отправлялся Денбар, плававший на китобойных судах в Беринговом проливе и даже севернее. Метеорологом Де Лонг пригласил Коллинса из редакции «Нью-Йорк Геральд», а натуралистом – молодого ученого Ньюкомба.
Доктором был зачислен Амблер – опытный судовой врач. Боцман Коль, плотник Свитман и матрос Ниндеман, принятые в состав команды, уже плавали в северных морях и знали условия арктического путешествия. Де Лонг написал Чиппу, каким требованиям должны отвечать остальные матросы:
«Холостые, совершенно здоровые, обладающие физической силой, умеющие читать и писать по-английски, непьющие, веселые, первоклассные матросы, если можно, музыканты. Предпочтительно норвежцы, датчане и шведы. Избегайте англичан, шотландцев, ирландцев. Отказывайтесь совершенно от французов, итальянцев и испанцев.
Стюард должен быть первоклассным; он может и не быть моряком. Повар тоже нужен умелый. Оплата – установленная для флота. Абсолютное и беспрекословное подчинение всем распоряжениям, каковы бы они ни были».
Де Лонг понимал, как важна строгая дисциплина в подобной экспедиции, и поэтому «Жаннета» была внесена в списки судов морского департамента и должна была подчиняться военному уставу, как всякое военное судно. Де Лонгу были предоставлены все полномочия, которыми располагали адмиралы флота.
Восьмого июля 1879 года в гавани Сан-Франциско было необыкновенное оживление. По воде сновали яхты и переполненные пассажирами катера. На берегу и на пристани сплошной стеной стояли толпы народа. В этот день из гавани Сан-Франциско уходила в свое трудное и опасное плавание «Жаннета».
Поиски Норденшельда
«Жаннета» шла, кланяясь и раскачиваясь. Из иллюминаторов было видно, как, то опускаясь, то поднимаясь, двигалась полоска горизонта, а иногда виднелась только синеватая волнистая равнина, идущая в гору, или пустое облачное небо. Тонг Синг, приседая, стучал тяжелыми тарелками в кают-компании. Он был желтей обыкновенного, и коса его растрепалась: его мучила морская болезнь. Слышался глухой рокот машины да шум волн, бьющих в корму, царапающих обшивку.
Наступала ночь, усиливалась качка, а Де Лонгу казалось, что все хорошо, все отлично и теперь только наступает та настоящая жизнь, о которой он мечтал.
Он поднялся по зыбким ступеням на палубу. Ветер вырвал из его рук дверь, обдал его холодом, свежестью, запахом моря. Он вгляделся в морскую даль, сизую, туманную, смазывающую все очертания. «Жаннета» приближалась к Уналяске. Де Лонг еще раз перечел письмо морского министра, переданное ему в Сан-Франциско:
«Когда Вы достигнете Берингова пролива, Вам надлежит произвести в местах, где Вы признаете это нужным, поиски сведений о судьбе Норденшельда. Департаменту не удалось получить подтверждения известия о его спасении. Если у Вас будут основательные данные предполагать, что он в безопасности, продолжайте свое плавание к Северному полюсу. В противном случае Вы поступите так, как признаете необходимым для оказания ему помощи».
В тот год весь мир был взволнован исчезновением Норденшельда и его спутников. Адольф Норденшельд отправился в 1878 году на судне «Вега» вдоль северных берегов Европы и Азии к Берингову проливу. Последние известия о «Веге» были получены с мыса Сердце-Камень в августе того же года. С тех пор никто больше ничего не слыхал о Норденшельде.
Ни в Уналяске, ни на острове Михаила не было никаких сведений о судьбе «Беги». Де Лонг решил идти в бухту Лаврентия и, если там не окажется известий о Норденшельде, пробиваться вдоль северного побережья Сибири.
Он наводил справки о Норденшельде в каждой хижине на берегу, посылая туда Чиппа на боте. К этому его побуждал не столько приказ министра, сколько настоящее, крепкое чувство товарищества. А между тем поиски Норденшельда задерживали «Жаннету», уходило благоприятное время, когда судно могло бы дойти до земли Келлета и продвинуться к северу.
В бухте Лаврентия один из чукчей, немилосердно коверкая английские слова, сказал Де Лонгу:
– Моя видал другой зима судно у Колючинский бухта…
– Какое судно? Были вы на нем? Как оно выглядело? – Капитан заметно заволновался.
Несмотря на сбивчивый рассказ, Де Лонг был убежден, что чукча действительно видел судно Норденшельда. Последние известия о Норденшельде были с мыса Сердце-Камень. Туда и направился Де Лонг.
«Если подтвердится, что шведы там были и ушли, я пройду до Земли Врангеля, – записал он в дневнике, – если же нет, я пойду наугад, пока не найду место, где они зимовали».
В чукотских ярангах на мысе Сердце-Камень Чиппу с трудом удалось узнать, что некое судно зимовало у восточного берега Колючинской губы и потом ушло. «Жаннета» двинулась к Колючинской губе.
Уже бушевала вокруг судна метель, уже плавали по воде льдины и сплошная масса старого льда простиралась на пять миль от берега, когда «Жаннета» подошла к восточному побережью Колючинской губы. Судно стало у кромки льда. Лейтенант Чипп, Даненовер и чукча Алексей, нанятый на острове Михаила в качестве переводчика, отправились на китобойном боте к берегу.
Время тянулось нестерпимо медленно. Но вот снова на берегу задвигались люди, небольшая точка отделилась от суши: бот возвращался на «Жаннету».
На этот раз невозмутимый Чипп был взволнован; не дожидаясь, чтобы ему спустили трап, он взобрался на палубу и направился к Де Лонгу.
– Вот, капитан, что нам удалось найти на берегу, – сказал он, разжимая руку. На его ладони лежали железные пуговицы, какие обыкновенно пришивают к морским курткам.
Де Лонг нагнулся над ними. Пуговицы были шведские – с чайкой, датские – с крестом и русские – с двуглавым орлом.
– Так Норденшельд зимовал здесь? – спросил капитан. Чипп кивнул.
– Да, в двух милях к юго-востоку от поселка, – сказал он, – я прошел по берегу до места зимовки. Экспедиция расплачивалась за все вместо денег такими вот пуговицами.
– Когда и в каком направлении ушла «Вега»? – спросил Де Лонг.
– Два или три месяца тому назад – на восток, – отвечал Чипп. – Здешние жители считать не умеют, пришлось высчитывать приблизительно, по пальцам.
Итак, задача была выполнена: Де Лонг убедился, что экспедиция цела и невредима. Норденшельд теперь находится на пути к родине. Правда, от него очень долго нет известий, но это объясняется, наверно, тем, что все расстояние до Японии он должен был идти на парусах.
Де Лонг выпрямился, улыбнулся. С него будто сняли огромную тяжесть. Теперь он свободен и может идти туда, куда стремился так давно.
– Поднимите бот на судно и дайте сигнал к отплытию, – сказал он Чиппу.
В 13 часов 10 минут 31 августа «Жаннета» взяла курс на север.
«Жаннета» во льдах
На молу в Сан-Франциско Эмма сказала, прижавшись к мужу:
– Я хочу знать каждый твой день, каждое, даже самое пустяковое событие твоей жизни… Когда ты вернешься, многое забудется…
– Я буду вести дневник, – обещал ей тогда Де Лонг.
И теперь каждый вечер, сидя в своей каюте на привинченном к полу кресле, капитан записывал события дня.
Лицо его, освещенное висячим фонарем, часто менялось в зависимости от того, о чем он писал: иногда оно хмурилось, делалось холодным, угрюмым, иногда же озорно, мальчишески усмехалось, подмигивало кому-то шаловливым глазом.
В этот вечер, как всегда, он сел за свой дневник.
«Между всеми моими спутниками царит полное согласие, – писал он. – Чипп невозмутим, как всегда. Он теперь устраивает новый камбуз вместо старого. Даненовер ведет судовой журнал и занимается подсчетами наших запасов. Мельвилль – настоящее сокровище. Как инженер он несравним. Всегда веселый и жизнерадостный, всем довольный, он вносит бодрость одним своим присутствием. Коллинс целый день преследует нас своими шутками. Как-то мы решили не обращать на них внимания: когда он преподносил их, мы смотрели на него невинно и вопрошающе, как дети, по два-три раза просили объяснения. Наконец он заявил нам, что по мере удаления от Сан-Франциско наши умственные способности слабеют.
Я со своей стороны делаю все, что могу, чтобы добиться доверия и уважения моих спутников, и, кажется, мне это удается. Я стараюсь мягко, но настойчиво поправлять все ошибки и никогда не выхожу из равновесия. Я сознаю свою ответственность и понимаю, как трудно руководить людьми моего возраста».
Дружные товарищи, хорошо подобранная, бодрая и неутомимая команда были единственным утешением Де Лонга. Все остальное шло из рук вон плохо.
Не дойдя даже до острова Геральда, «Жаннета» наткнулась на вековой лед толщиной до четырех с половиной метров и вынуждена была остановиться. Все снасти судна покрылись инеем и снегом. Стоял густой туман, вокруг «Жаннеты» постепенно смыкались большие льдины. Обшивка бортов была покрыта царапинами и зазубринами, а до острова оставалось еще около сорока миль. Когда туман рассеялся, показались полосы тонкого льда, и Де Лонг отдал приказ развести пары и пробиваться вперед, к острову.
– Быть может, тараня и умело лавируя, пользуясь трещинами и узкими полосами воды, мы сможем продвинуться еще хоть немного, – сказал он Чиппу.
Судьба будто смеялась над Де Лонгом: он, который так стремился к полюсу, так много лет мечтал об этом путешествии, должен был остановиться уже через неделю после выхода из бухты Лаврентия!
Однако обескуражить Де Лонга было не так легко. Арктика учит его терпению, – хорошо, он готов терпеливо ждать!
«Я надеюсь довести судно до острова Геральда и перезимовать там», – записал он в своем дневнике.
Но даже этой скромной надежде Де Лонга не суждено было сбыться: шестого сентября «Жаннета» вмерзла в пак и начала свой дрейф во льдах. Лед сжимал в своих тисках судно. «Жаннета» сильно накренилась, и капитан приказал снять руль и взорвать лед у кормы. Он с грустью убеждался, что только землетрясение может разрушить ледяные тиски вокруг «Жаннеты». Остров Геральда был все так же далек.
«Может быть, дрейф донесет нас до какой-нибудь неизвестной земли?» – горячо, почти по-детски надеялся Джордж Де Лонг.
Ему так не хотелось думать о зимовке во льдах! «Я рассчитывал еще в первое лето нашей экспедиции добиться каких-либо результатов, но тщетно. В ожидании будущего лета мы истратим свои припасы, уничтожим горючее и во время зимовки рискуем здоровьем», – писал он в дневнике.
Все же зимовка была неизбежна, и капитан составил расписание зимнего режима экспедиции. Он знал, что только строгий распорядок дня, наполненного делами, прогулкой и отдыхом по расписанию, поможет скоротать томительную полярную зиму.
И вот в четыре часа утра встает китаец-повар А Сам и варит кофе для команды, а с половины седьмого начинается уборка палубы, стирка, матросы прорубают намерзший за ночь слой льда в пожарной проруби, спускают драгу, чистят овощи, убирают кубрик, осматривают содержимое драги – словом, весь день занят, и людям некогда скучать и задумываться.
Собаки, взятые на острове Михаила, спущены на лед. Их сорок штук, это веселые пушистые полярные лайки, и Де Лонг, который очень любит собак, сам дал им имена. Собаки знают его: стоит капитану спуститься по трапу на льдину, как к нему пестрым, визжащим клубком подкатываются Дан и Винго, и Толстый Джон, и Косматка с Объедалой. Они прыгают вокруг него, и каждая норовит лизнуть его в лицо.
Единственное развлечение экипажа – охота. Команда ставит капканы на медведей и подстерегает тюленей и моржей. Медведей много, они еще не боятся людей и иногда подходят совсем близко к судну. Де Лонг и сам страстный охотник, да, кроме того, свежее мясо необходимо для здоровья. Капитан очень следит за здоровьем команды, издает приказ о проветривании жилых помещений, составляет меню, распоряжается, чтобы доктор Амблер раз в месяц производил осмотр офицеров и команды.
Он продолжал ежевечерне делать записи в дневнике.
«Редко наблюдал такую прекрасную ночь, как сегодня, – писал он в конце октября. – На безоблачном небе ярко светил полный месяц, звезды мерцали. В воздухе тихо, ни звука – ничто не нарушало очарования. У корабля очень живописный вид. Он резко выделялся на голубом небе; на тросах и перекладинах лежал густой снежный покров, и, кроме того, они были украшены инеем. Длинные линии проволоки, протянутые от обсерватории, там и здесь спящие собаки, похожие на замерзшие клубки, сани, выстроенные в ряд впереди корабля, окруженного снежной насыпью, – все вместе составляло редкую картину. Во все стороны протянулось бесформенное ледяное поле».
Прошли сентябрь и октябрь. С первого ноября Де Лонг ввел зимний распорядок дня: раньше ложиться, позднее вставать. Наступала полярная ночь. Де Лонг уже внутренне подготовился к вынужденному бездействию, к некоему подобию спячки. Но с первых же дней ноября пришлось объявить аврал: сначала в льдине вокруг «Жаннеты» появились трещины, трещины превратились в разводья, а затем лед начал со всех сторон наступать на льдину, в которую вмерзло судно. Вокруг корабля стоял грохот, треск. «Жаннета» дрожала и скрипела при каждом сжатии.
Люди и снаряжение были наготове. Де Лонг распорядился взять на борт собак и вещи со льдины. Заготовили на всякий случай сани и сорокадневный запас продовольствия.
Экспедиция жила в непрерывном нервном напряжении: каждая ночь казалась последней, и каждое наступление льда – окончательным. Капитан почти не спал, готовый к спасательным операциям.
«Жаннета» на этот раз выдержала сжатие. Только льдина, в которую вмерзло судно, раскололась и, лишившись своего гнезда, некоторое время двигалась вместе с судном по открывшейся воде, пока снова не вмерзла в пак.
И снова потянулась полярная ночь, полная тревоги и опасений.
«Не могу хладнокровно писать о великолепии арктических видов, – появилась в те дни запись в дневнике Де Лонга. – Пережитые волнения еще не изгладились. Ограничусь замечанием, что, как ни красиво здесь с поэтической точки зрения, я горячо хочу поскорее отсюда вырваться».
Наступили сильные морозы, термометр показывал –40°. У Даненовера началось сильное воспаление глаз. Де Лонг с тревогой думал, что, в случае гибели судна, у экспедиции на руках будет больной человек. Но судьба решила не ограничиваться одной бедой. Спустя несколько дней бледный Шарвелль вбежал в каюту капитана:
– Сэр, в трюме шумит вода!
В носовой части «Жаннеты» появилась сильная течь. Немедленно были пущены в дело насосы. В то время как одна часть команды откачивала воду, другая подымала из трюма наверх муку и припасы. Ниндеман, стоя по колено в ледяной воде, забивал концами и салом все отверстия, откуда просачивалась вода, но вода все же проникала в трюм. Люди работали без передышки весь день и всю ночь, но победить воду не удалось. Мельвилль налаживал паровой насос, но краны замерзли, нельзя было питать котел морской водой, и пришлось наполнять его ведрами.
Де Лонг совсем разучился спать: он следил за всеми работами, и, когда Ниндеман или Свитман выбивались из сил, капитан сам лез в ледяную воду и работал топором, как плотник. Мельвилль, спускаясь в каюту, вместо того чтобы спать, обдумывал новые способы откачивания воды.
«Все наши надежды на исследования и открытия угасают, – писал в эти дни Де Лонг, – кажется, нам предстоит возвращение в Соединенные Штаты на корабле с течью. И это в лучшем случае. Я не хочу предсказывать какие-то новые несчастья, хотя в нашем положении все возможно».
После многих недель нечеловеческого труда в сорокаградусном морозе течь удалось прекратить. Возобновилась размеренная, однообразная жизнь. Прошла первая арктическая зима, проходило лето, а судно продолжало лежать в своем ледяном ложе.
Каждое утро, просыпаясь, Де Лонг видел то же, что перед сном: те же лица, тех же собак, тот же лед. Все книги были прочитаны, все истории рассказаны. От скуки за завтраком люди рассказывали свои сны, спорили о различных теориях дрейфа. Чипп, сделав промер, сообщал: к востоко-юго-востоку или просто к юго-востоку дрейфует «Жаннета». Денбар с Алексеем отправились на охоту за тюленями. Доктор осматривал Даненовера, Коллинс в сотый раз повторял наскучившие всем анекдоты. И только Мельвилль и Де Лонг старались казаться веселыми, чтобы подбодрить и хоть немного развеселить других.
Де Лонгу это было особенно трудно. Все чаще в его дневнике появляется угрюмая и краткая запись: «Ничего особенного не произошло».
Двадцать второго августа 1880 года Де Лонгу исполнилось тридцать шесть лет, и в этот день ему стало окончательно ясно, что предстоит вторая зимовка в паке. Он начал писать письма Эмме и складывать их в дальний ящик письменного стола. Он старался забыть о них, словно эти письма уже отосланы.
«Мы совершенно одни среди неизмеримого замерзшего океана, – написал он в одном из никогда не посланных писем, – единственные живые существа в грозящей смертью пустыне. Дни так похожи один на другой, что мы теряем их след…
В конце концов человек – только высший вид машины. Стоит его завести и поддерживать питание – и он сможет жить. Так обстоит и с нами. Скучное, свинцовое небо, мрачное, как тюрьма, почти все время падает мелкий снег…»
И снова настала полярная ночь, беспросветная, беззвучная. Де Лонг чувствовал, как гнетет его эта тишина. Но он был капитаном, на нем лежала ответственность за многих людей. Он должен был служить примером бодрости.
И в канун нового, 1881 года, второго года во льдах, Де Лонг произносил новогоднюю речь так торжественно-весело и непринужденно, что даже самый близкий друг не обнаружил бы в нем и тени пессимизма.
