Текст книги "Вслед за героем"

Автор книги: Мумтоз Мухамедов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Мумтоз Мухамедов.
ВСЛЕД ЗА ГЕРОЕМ

Первая веха

…Двое суток не заглядывал я в свою походную тетрадь, неизменную спутницу моих фронтовых скитаний. Двое суток прошли, как сон, вернее, как кинофильм, в котором я был и зрителем, и действующим лицом.

Усталость манит меня растянуться на жестком ложе фронтовой землянки, застеленном смолистым сосновым лапником. Его острый горьковатый запах вызывает воспоминания далекого мирного детства. Я словно вижу ельник в предгорьи Чаткала, вблизи Ташкента.

Но действительность не дает возможности предаваться воспоминаниям: где-то совсем недалеко рвутся снаряды, от сотрясения вздрагивает на столике артиллерийская медная гильза, служащая мне керосиновой лампой, с потолка сыплются песок и мелкая галька.

Итак…

Два дня назад, примерно в это же время, я дежурил в редакции фронтовой газеты «Суворовец». Просторный каменный дом прусского типа, в котором помещалось все наше «издательство», – и редакция, и типография, – стоял на берегу небольшого озера. С трех сторон дом был хорошо прикрыт хвойным лесом, который в любую пору года отлично несет маскировочную службу.

Дом был хорош, как и лес, окружавший его, но мы знали, что это только короткая остановка, полустанок на пути к победе.

Еще раз внимательно прочитав оттиски очередного номера, я подписал газету в печать и вышел подышать свежим воздухом.

Прямо против крыльца луна проложила через озеро длинную золотистую тропинку; по обе стороны от нее чернела холодная вода. Из-за угла вынырнула темная фигура часового. Он слегка притоптывал ногами.

– Что, холодно?

– Да нет! Какое – холодно, весна идет! – ответил он, нажимая на букву «о». – Просто так, от скуки… Вот в наших местах еще действительно холодно… – продолжал часовой, видимо, радуясь возможности поговорить.

– В каких же это местах?

– Ой далеко, товарищ лейтенант! В Вологодской области.

Пониже луны вспыхнули две красные ракеты и, рассыпавшись мелкими брызгами, погасли.

В небе не умолкал рокот моторов, дальних и близких.

– Летают!.. Днем – летают, ночью – летают… Все время летают… – тихо сказал часовой.

Однако долго стоять на крыльце я не мог – нужно было вернуться к печатникам.

Проходя через комнату, служившую нам и рабочим кабинетом, и спальней, я обратил внимание на то, что постель редактора была не тронута, и вспомнил, что его вечером вызвали в политуправление. Значит, он еще там.

На своих кроватях-топчанчиках крепко спали секретарь редакции и два сотрудника газеты. Секретарь редакции, пожилой человек, пришел к нам из гражданской газеты Он принес с собой большой опыт, пунктуальность и аккуратность, которые неустанно прививал нам, молодым военным газетчикам.

Сугубо штатский человек, он с особым рвением выполнял военный устав. Часто, сдвинув большие роговые очки на кончик длинного носа и подняв кверху указательный палец, он поучал нас:

– Уважайте военный устав, товарищи офицеры. Он приучает нас к порядку. Без порядка не может быть дисциплины, а без дисциплины – нет армии!

Мы уважали и устав, и своего секретаря, хотя слегка подтрунивали над его наивной манерой внедрять порядок и дисциплину.

Сейчас самый придирчивый старшина был бы умилен порядком, в каком находились и постель, и обмундирование, сложенное аккуратной стопкой на табурете перед топчанчиком нашего секретаря.

Иначе выглядели кровати молодых газетчиков.

Я не успел еще выйти из комнаты в смежную с ней типографию как услышал громкий окрик часового.

Через минуту ординарец передавал мне приказание немедленно явиться к начальнику политуправления.

Политуправление помещалось на противоположном берегу озера. Я хотел было спросить дежурного офицера о причине вызова, как тот, сделав жест в сторону кабинета начальника, сказал:

– Прошу!

Я подумал: «Наверно, насчет отпуска… Ох, не время!!!»

Месяца три тому назад я подал рапорт об отпуске для поездки на родину, в Узбекистан.

…Стояла слякотная зима Прибалтики. Мы забыли как светит солнце, с тоской вспоминалась далекая солнечная родина, ее сады и виноградники… а тут – сообщение о болезни матери.

Я и сейчас отчетливо помню мое тогдашнее состояние. На глянцевитой бумаге, взятой из трофейных папок немецкого штаба, я написал свой рапорт.

…Минутная слабость! Сейчас все это далеко позади. Да и мать – многие годы ей жизни, – лучше себя чувствует.

А краснеть все-таки придется!

Доложив о своем приходе, я вытянулся в струнку, ожидая дальнейших приказаний.

– Садитесь, – сказал начальник политуправления генерал Востриков, указывая на табурет, стоявший слева от него. Справа сидел мой редактор и, как мне показалось, загадочно улыбался. Минуту длилось молчание. Генерал ерошил седой ежик и делал какие-то пометки на бумагах. Потом он поднял голову, и я увидел большие серые глаза, окруженные синевой усталости.

– Ну как, лейтенант, в отпуск собираемся?

Это было сказано строго, но в глазах генерала мне также почудилась улыбка.

– Никак нет, товарищ генерал! – Очевидно, эти слова я произнес с такой непосредственностью и искренностью, что мои начальники переглянулись, улыбаясь уже совсем открыто.

– Ну, а с этой бумажицей что делать?

В его руках я увидел глянцевитую бумагу моего рапорта.

– Верните ее мне, товарищ генерал!

– Ну, брат, нет. Так не полагается. Она уже имеет и номер, и прочие права гражданства. Мы ее похороним по высшему разряду…

Красным карандашом он размашисто написал: «Отказать».

– А теперь – к делу…

Открыв один из ящиков стола, Востриков извлек оттуда экземпляр дивизионной газеты «Вперед на врага» и указал на заметку, очерченную цветным карандашом.

– Сначала прочтите, а потом скажите, что вы об этом думаете.

Заметка в пятьдесят строк сообщала о геройских подвигах командира батальона майора Данияра Абдурахманова. Данияр Абдурахманов!.. Знакомая фамилия! Неужели это тот самый Абдурахманов?

– Ну… что скажете? – спросил генерал поглаживая седые, коротко подстриженные усы.

– Я думаю, что об этом герое должна знать вся наша армия, весь фронт.

– Правильно думаете! За этим мы вас и вызвали. Теперь слушайте внимательно.

Он коротко сообщил, что готовится большое наступление. Такие командиры, как Абдурахманов, будут во многом решать его успех. Мне поручалось немедленно отправиться в батальон Абдурахманова, собрать материал и написать об отважном майоре и его людях.

– Я надеюсь, – сказал в заключение генерал, – в будущем ваша газета проявит больше инициативы и оперативности…

Я смущенно поежился, чувствуя, что и редактору неловко.

– Потом… – Востриков сделал паузу и, испытующе глядя на нас, заметил: – Редактор и его сотрудник – не бриты…

Мы с редактором машинально провели ладонями по щекам и переглянулись. Редактор был тщательно выбрит. Я даже слышал, как он вечером ворчал на то, что медленно подогревают воду. Заступая на дежурство, побрился и я. В чем же дело?

– Да, да, – повторил начальник политуправления, – вы все там плохо бриты. Не переглядывайтесь, а просмотрите комплект своей газеты, и вы, как в зеркале, увидите свое отражение.

Здесь суровый тон снова изменил ему и он улыбнулся.

– Скучные полосы. Небрежно подобраны заголовки, серые концовки, – говорил генерал, перелистывая комплект «Суворовца» и пристукивая ладонью по самым неудачным страницам.

– Вы говорите, у вас опытный секретарь. А по-моему, он просто педант, скучный человек. Встряхните его, да и сами встряхнитесь.

Он встал и, крепко пожав нам руки, проводил до дверей.

В прохладном чистом воздухе застыли черные силуэты мачтовых сосен, окружавших озеро. Темная вода лежала недвижно и казалась жидким стеклом. Легкая сетка седого тумана, цепляясь за сучки и мохнатые лапы сосен, медленно ползла и как бы клубилась в лесных зарослях.

Все это настраивало на поэтический лад. Но тут редактор сугубо прозаическим голосом произнес:

– М-м-да, действительно… плохо бриты… А с майором Абдурахмановым, вашим знакомым, – полный конфуз! Представьте, до самого вашего прихода генерал говорил о том о сем, и ни одним словом не обмолвился о гвардейцах Абдурахманова. А под конец – пожалуйте бриться! Да, плохо, очень плохо мы связаны с передним краем… Учтите, лейтенант…

Редактор остановился и предупреждающе поднял кверху указательный палец…

И вдруг совсем недалеко послышалось прерывистое буханье зенитной батареи, а затем несколько глухих мощных взрывов, от которых вздрогнули кроны сосен и на наши головы посыпались сухие иголки.

– Салют наступающему дню, – усмехнулся редактор и, опустив палец, продолжал прерванную мысль. – Учтите, лейтенант, вам нужно не только найти батальон Абдурахманова и показать его людям, но – что не менее важно – укрепить связь газеты с передним краем…

Через час я покинул наш лесной приют, распрощался с тихим озером, лесными тропинками, покрытыми мягким ковром прошлогодней листвы. Я знал, что уже не вернусь сюда, что встреча с товарищами и редакцией произойдет в другом месте.

Мне первым делом нужно было добраться до хозяйства полковника Лебедева.

Только он мог указать путь в батальон майора Абдурахманова.

Попутный грузовик доставил меня на контрольно-пропускной пункт военно-автомобилыюй дороги. Поток машин двигался на запад почти непрерывно. На вопрос, как проехать в хозяйство полковника Лебедева, все шоферы отвечали в один голос:

– Не знаем.

Когда я уже совсем потерял было надежду, возле регулировщицы остановился грузовик, а за ним быстро образовалась «пробка». Услышав энергичные возгласы регулировщицы, я подошел узнать, в чем дело.

Худенькая регулировщица распекала рослого бравого солдата узбека, нагруженного двумя большими баулами и чемоданом.

– Зачем кричишь! Ты лучше помоги, – добродушно отшучивался сержант, кряхтя под тяжестью груза.

– Есть мне время таскать твое барахло, – кипела регулировщица.

– Это не барахло, а подарки, дорогой товарищ, ташкентские подарки.

Веселый сержант поставил свой тяжелый и объемистый груз на обочину дороги, отряхнулся, поправил ремень на шинели, чуть надвинул на лоб пилотку и строевым шагом подошел к регулировщице.

– Разрешите обратиться!

– Разрешаю.

– Во-первых, вот вам привет из солнечного Узбекистана, – он вынул из кармана шинели небольшой пакетик.

Регулировщица, засунув флажок за голенище сапога, развернула пакетик и радостно вскрикнула:

– Курага! Изюм! Вот так подарок! Девчата!

Из землянки, скрытой густыми кустами орешника, высунулись две девичьи головы в беретах.

– Во-вторых… во-вторых, прошу посодействовать добраться до хозяйства полковника Лебедева, – торжественно закончил сержант.

Регулировщица удивленно спросила:

– Что это всем сегодня в хозяйство Лебедева понадобилось?

– Как всем?

– Да вон и товарищу лейтенанту туда же…

Так состоялось мое знакомство с сержантом Мадраимом Мадумаровым, возвращавшимся после тяжелого ранения из отпуска, который он провел в родном Узбекистане.

Я не придал бы никакого значения этому знакомству. Однако впоследствии обстоятельства сложились так, что Мадраим оказался первой вехой на пути, по которому я мог найти своего героя.

Друзья встречаются вновь

Темной ночью прибыли мы с сержантом Мадумаровым в одно из подразделений полка Лебедева. И здесь я получил первые «координаты» батальона Абдурахманова.

Начальник штаба, высокий белокурый капитан с длинным унылым носом и перевязанной щекой, все время морщась от сильной зубной боли, развернул передо мной карту.

– Еще сегодня утром он был здесь. – Капитан ткнул длинным жестким ногтем в черный кружочек, обведенный жирным красным кольцом. От кружочка в разные стороны вилась черная паутина дорог.

– Батальон Абдурахманова разгрыз этот фашистский орешек. В полдень этот пункт был в наших руках. Но к вечеру все полетело к чертям: связь с Абдурахмановым прервалась… А, черт! – он на минуту умолк, схватившись рукой за щеку. – Наш батальон не соприкасается с батальоном Абдурахманова. Мы вот здесь. – Капитан обвел пальцем подобие круга в стороне от кружочка в красном кольце. – Мы – в лесу, и перед нами лес.

За плащ-палаткой, делившей блиндаж на две части, загудел полевой телефон.

– Але! «Висла» слухает! У чем дило, – закричал в трубку звонкий голос с мягким украинским выговором. – «Волга» вас требует, товарищ капитан!

Идя к телефону, капитан обещал утром дать мне в проводники своего ординарца.

Я вышел из блиндажа в густой чернильный мрак. Надо было искать землянку связистов, где я условился встретиться с сержантом Мадраимом.

В воздухе стоял острый запах гари. Не было слышно ни артиллерийской канонады, ни грохота взрывов, но далекие хлопки редких выстрелов, треск коротких пулеметных очередей, могучие вздохи моторов танковых подразделений, базировавшихся в окружающем лесу, наполняли этот мрак горячим дыханием наступления.

Голубые ножи прожекторов полосовали небо во всех направлениях. Разноцветные ракеты, как искры большого костра, вспыхивали и гасли над черной стеной леса.

Спускаясь по неровным высоким ступенькам в блиндаж связистов, я был несколько смущен тишиной, царившей там. Туда ли я попал? Но, войдя в блиндаж, я понял, что не ошибся. Вокруг большого стола сидели и стояли солдаты. Все взгляды обратились в мою сторону. Увидев меня, кто-то разочарованно сказал:

– Опять не он!

– Вы кого-то ждете? – спросил я рассеянно, вглядываясь в темный уголок, где на нарах, покрытых ветками хвои, я решил устроить свой ночлег.

– Так точно, товарищ лейтенант, – ответил солидного вида старшина. На его лице, покрытом крупными рябинами и густой золотистой щетиной, играла озорная улыбка. – Гости у нас ныне знаменитые на весь полк.

– Один уже здесь, – звонким голосом крикнул молодой солдат в шапке, лихо сдвинутой на самый затылок так, что вся копна черных кудрявых волос была на виду, – нате, любуйтесь!

– Стой, не галди, – с прежней улыбкой прикрикнул на него старшина. – Так что, так точно, один здесь, а другого ждем… Думали: это он, а оказалось, вы…

А тот, кого ожидали, пришел никем не замеченный, пока окружавшие меня солдаты наперебой объясняли «обстановку».

Мы услышали чей-то громкий и радостный возглас:

– Мадраим! Да неужели это ты?

– Салом, брат Василий Андронов!

– У черт, все равно как медведи… – сказал кто-то, восхищенно глядя на обнимавшихся солдат. Фронтовая лампа из артиллерийской гильзы и куска шинельного сукна тускло освещала эту радостную сцену. Мадраим и Андронов гулко хлопали друг друга по спине, сжимали в объятиях до хруста в костях. По стенам и потолку скользили причудливые тени. А люди, стоявшие вокруг них плотной стеной, с восторгом смотрели на эти проявления большой солдатской дружбы.

– Вот, значит, свиделись, а?.. – сказал Андронов, усаживаясь рядом с Мадраимом.

На невысокой коренастой фигуре Андронова сидела крупная голова, и все на ней было крупным – нос, подбородок, губы. Небольшими казались только светло-серые глаза.

Андронов… Андронов…

Теперь я припомнил не только эту фамилию, но и статью за такой подписью, помещенную в нашей газете. Андронов писал в ней об отважном разведчике узбеке Мадраиме.

Вскоре после того, как мы поместили статью Андронова, к нам в редакцию заехал полковник Лебедев.

– Приехал поблагодарить! – сказал он гулким басом.

Его подтянутая фигура дышала силой и здоровьем.

– Я старый солдат. Много видел на своем веку. Можете поверить мне – статья Андронова о Мадраиме подняла боевой дух солдат. Да и сам-то Андронов молодец, можно сказать – гордость полка.

Мы, польщенные похвалой полковника, испытывали такую гордость, словно сами совершили геройский подвиг…

Сейчас Андронов и Мадраим перед моими глазами.

– Откуда теперь? – спрашивает Андронов.

– Из Москвы. А ты?

– А я как раз с другой стороны.

Оказывается, Андронов – из батальона Абдурахманова. Он прибыл в штаб полка, куда доставил пленных немецких офицеров.

Люди плотнее сдвинулись вокруг друзей. Если Мадраиму хотелось скорее узнать фронтовые новости, то остальным не терпелось услышать о Москве, о далеком тыле.

– Давай рассказывай, не тяни!

– Как там жизнь и вообще?..

Мадраим распутывает веревки на одном из баулов и извлекает из него аккуратно завязанные мешочки.

– Угощайтесь, – говорит он, высыпая на стол их содержимое.

Горки изюма, сушеного урюка, кураги появляются на столе. Кто-то крякает от удовольствия:

– Такое дело следовало бы спрыснуть.

– Ну, ну! – ворчит старшина. – Завтра – горячий день, не до того.

А сам, между прочим, встает, идет в противоположныйугол землянки и возвращается с трофейной немецкой флягой в суконном чехле.

– Вот тут осталась самая малость, но на двоих хватит, – говорит он и кладет флягу на стол.

– А мы к ней добавим. – Глаза Мадраима хитро улыбаются. Он извлекает из баула две бутылки, аккуратно обвернутые бумагой.

– Пожалуйста, прошу, – Узбеквино!

Булькает осторожно разливаемое в кружки вино. Солдаты чокаются и, обильно заедая небольшие порции водки изюмом, урюком, курагой, комментируют:

– Значит, лучше жить стали. Это хорошо.

– На сердце у них веселее стало.

– Знамо, какая радость каждый день сводку слушать: наступаем!

Мадраим кричит в мой угол, где я уже устроился на ночь:

– Товарищ лейтенант, просим к столу.

Я думал, что они забыли обо мне, и был рад этому. Наблюдая развернувшуюся передо мной спокойную картину, я уже обдумывал детали корреспонденции, посвященной этой встрече.

Хлопотливый старшина поднес мне кружку с водкой и сушеные фрукты на куске газетной бумаги.

Когда все расселись за столом, Мадраим обратился к Андронову:

– Ну, а как насчет семьи, Василий-ака[1]1
  Ака – старший брат; почтительное обращение к мужчине (узб.).


[Закрыть] что-нибудь слышал?

– Нет, брат, пропала, видно, моя семья.

Андронов, положив на стол свои сильные руки, сжал пальцы до хруста в суставах.

Бойцы у стола замолкли. Слышно было, как потрескивает фитиль в самодельной лампе. Вдруг Мадраим хлопнул друга по плечу и весело сказал:

– Не грусти! Может, еще все будет хорошо.

Андронов сидел, не шелохнувшись, не отводя глаз от трепетного пламени лампы.

– Э, брат, тебе легко так говорить: ты из дома, из родной семьи…

Словно в ответ Мадраим вынул какой-то пакет из баула и, протянув его Андронову, сказал:

– Это тебе. Из Ташкента. Сказали: «Передай прямо в руки гвардейцу-разведчику Василию Андронову».

Андронов недоверчиво посмотрел на Мадраима, подозревая, что тот над ним шутит.

– Бери, бери, не бойся. Не взорвется.

Андронов взял. В пакете оказался черный атласный кисет со скромной, но красивой вышивкой.

– Рахмат[2]2
  Рахмат – спасибо (узб.).


[Закрыть], Мадраим. Кисет хорош, нет слов. У меня за войну этот кисет по счету, как бы не соврать, наверно, десятый будет…

Чтобы не обидеть друга, Андронов старательно разглаживал шелковую материю, но видно было, что он не в восторге от подарка.

– Всякие бывали кисеты, – продолжал он, – один был даже плисовый с беленьким ушастым зайцем, а в кисете записочка с каракулями: «Папа! Бей фашистов!»

– Этот кисет, Василий, – особенный. – Лукавые искорки снова заиграли в глазах Мадраима.

– А ну тебя к шуту! – засмеялся Андронов и положил кисет в карман, считая разговор исчерпанным.

– Ай-ай-ай, – покачал головой Мадраим, – какой ты, однако, не любопытный. А еще разведчик! Ты посмотри, что в кисете!

Андронов достал из кармана кисет, извлек из него треугольником сложенный лист бумаги, развернул и стал читать. Мы все были заинтересованы.

Все серьезней становилось лицо Андронова по мере того, как он читал письмо.

Перевернув страницу, он, прежде чем продолжать чтение, строго посмотрел на Мадраима. Тот не опустил глаз, выдержал. Андронов продолжал читать, и вдруг в глазах его заблестели слезы. Окончив чтение, он бережно положил письмо перед собой, ласково поглаживая его большой ладонью. Слезы, оставив на обветренных щеках влажные следы, застряли на усах.

– Неужели это правда? Скажи, Мадраим, – это правда?

– Ну, конечно, Василь-ака!

– А ты ее видел?

– Видел, разговаривал и вот письмо привез…

Тут Андронов вскочил, от прилива чувств хотел было грохнуть мощным кулаком по столу, но удержался и, вопросительно глядя вокруг, спросил:

– Эх, что бы мне сделать сейчас, дорогие мои товарищи? Ведь семья нашлась! Грунюшка – моя голубушка, ребятишки!..

Послышались восклицания:

– Радость-то какая, а!

– Теперь солдат вздохнет!

– Еще бы!

А Андронов продолжал:

– Да неужели это все наяву? Мадраим, голубчик, стукни меня как следует, чтобы я почувствовал, что все это не во сне!

Мадраим, добросовестно выполнив просьбу товарища, спросил:

– Еще, что ли?

– Нет, хватит. А теперь рассказывай, как ты ее нашел?

Все слушали, затаив дыхание.

– Пригласил райком партии фронтовиков в клуб текстильного комбината на встречу с передовиками производства. Много народу было. Все женщины. Рассказывали они, как трудятся для победы. Много работают, хорошо работают, а жизнь трудная: на пайке. Потом попросили фронтовиков выступить… Знаешь, Василь-ака, вышел я к трибуне и думаю, разве про войну так расскажешь, как про работу на заводе, где все по часам, по гудку, по порядку. И решил я рассказать, как мы с тобой однажды, еще до Смоленска, в разведку ходили, как ты нес меня, тяжело раненного, на своих плечах и в то же время тащил на аркане пленного немца. Ты знаешь, оратор я не больно хороший, больше люблю слушать, а не говорить. А тут растрогал женщин-работниц своим рассказом – всхлипывают, слезы утирают. Только сошел я со сцены, ко мне женщина подходит. Встревоженная, волнуется, голос дрожит.

– Скажите, пожалуйста, товарищ, как этого Андронова зовут? Не Василием ли?

– Точно так, – говорю, – Василием.

– Ивановичем?

– Ивановичем.

Тут вокруг нас женщины собрались – узбечки и русские – ее подруги. Все ахают, охают, радуются. Товарищ из президиума спрашивает, что за шум…

Ему кричат:

– Андронова мужа нашла!

Слышу, весь зал аплодирует, все встали.

Мадраим задумался, припоминая, как все было, чтобы не упустить ни одной подробности. Помолчав, продолжал:

– А потом в зале закричали: «Андронова, расскажи, как ты работаешь, чтобы муж твой мог тобой гордиться». Но она выступать не стала: не до того ей было. О ней рассказали ее подруги. Одна узбечка прямо с места крикнула:

– Скажите гвардейцу разведчику Андронову, что его жена, Груня-апа[3]3
  Апа – старшая сестра; почтительное обращение к женщине (узб.).


[Закрыть] гвардеец труда!

– Потом Аграфена Власьевна, – Мадраим старательно выговаривал непривычное имя, – приходила к нам домой и рассказывала, как она с детьми покинула перед приходом фашистов родное село, как после долгих скитаний попала в Узбекистан и стала текстильщицей.

Мадраим умолк, и все кругом молчали. Была глубокая ночь. Даже близкие огневые позиции притихли как бы в предутреннем сне.

– Ну, сержант, – послышался чей-то голос, – теперь прямо на самолете свою полевую почту посылай…

Это сказал пожилой бородатый солдат… Он сидел на нарах и скручивал козью ножку.

– Повезло тебе, сержант, – продолжал он. – Каждый из нас рад твоему счастью. А у меня вот другая судьба… – Голос его дрогнул, из-под густых, мохнатых бровей блеснули гневные искры.

– Всех пожег проклятый Гитлер! А старшенькую дочку Настю на позор в Германию угнал… Разбередили вы меня, солдаты… Сил нет терпеть…

Солдат поник головой. Его широкие плечи вздрагивали от глухих, с трудом сдерживаемых рыданий.

Точно ветром сдуло улыбки с солдатских лиц.

– Слезами горю не поможешь, – успокаивали они товарища.

– Будет тебе, Мирон, крепись!

– Знаю, что не поможешь, – отвечал он, – да вот как вспомню…

Постепенно волнение улеглось и в землянке все стихло. Солдаты спали на душистых ветках хвои.

Не помню, когда легли, наконец, друзья – Мадраим и Андронов. Меня свалила усталость, и я крепко заснул, положив голову на полевую сумку.

Разбудил нас звук, мощный, как труба.

– Подъем! Вставай!

Мне показалось, что я только что уснул.

В двери землянки, на сером фоне рассвета, стоял рябоватыи старшина. Он весело скалил крупные белые зубы и кричал:

– Вставай! Выступаем!

Я вскочил.

Возле землянки солдаты грузили на двуколку мотки проволоки, ящики с аппаратами, шесты для воздушной проводки. Мимо нас, подпрыгивая на кочках и ныряя в глубоких ухабах, проскочили раскрашенные «виллисы» с противотанковыми пушками на прицепе. В одной машине сидели артиллеристы и на ходу ели кашу из котелков.

– Держи крепче! – шутили связисты.

– Приятного аппетита!

– Кушать с нами! – отвечали с машины.

– Да разве вас догонишь?

Лейтенант, командир связистов, не по годам тучный, но очень подвижный, несмотря на комплекцию, увидев меня, спросил:

– Вы, кажется, из газеты, товарищ лейтенант? Вчера начальник штаба сказал мне, что вы будете добираться с нами до передовой. – Он снял фуражку и вытер рукавом высокий лоб с редким хохолком светлых волос. Видно было, что лейтенант уже давно на ногах.

– Сидоренко! Сидоренко! – вдруг закричал он кому-то.

Перед нами, будто из-под земли, вырос веселый старшина.

– Что прикажете, товарищ лейтенант?

– Где вторая двуколка? Сколько же времени грузиться будем?

– Все в порядке, товарищ лейтенант! Вон она где, а люди завтракают…

У высокой кучи хвороста, видимо, заготовленного впрок, стояла груженая доверху двуколка. Вокруг нее сидели и стояли солдаты с котелками, из которых шел ароматный пар.

– Правильно, молодцы! – одобрил лейтенант. И вдруг, надвинув фуражку на лоб, круто повернулся и пошел в в сторону штабной землянки. – Извините, – крикнул он мне на ходу, – я скоро вернусь.

Однако я его не стал ждать. Аппетитный запах гречневой каши потянул меня к полевой кухне.

– К нам, товарищ лейтенант, – услышал я голос Мадраима. Со своим дружком Андроновым он расположился у пенька, на котором дымился котелок.

Тут я узнал, что Андронов сейчас отправляется на розыски своего батальона, а Мадраим – в штаб полка, чтобы получить направление в батальон Абдурахманова. Сержант не мог примириться с мыслью, что попадет после ранения куда-нибудь в трофейную команду; кроме того, ему хотелось быть снова рядом со своим другом Андроновым, первым его боевым наставником.

Тем временем Андронов, положив лист бумаги на твердую стенку фанерного мадраимовского баула, писал письмо.

– Да поешь ты сначала, – уговаривал Мадраим, но Андронов отмахивался и продолжал писать. Мы уплетали кашу. Когда Андронов закончил письмо, содержимое котелка уже исчезло в наших желудках. Мадраим побежал за добавкой. Пока его не было, мы с Андроновым договорились вместе добираться до батальона Абдурахманова.

Через час на лесной полянке никого не осталось.

В раскрытые двери домов, покинутых нами, заползал утренний холодок, за большой кучей хвороста мелкий дождичек заливал следы солдатской кухни. Горячие угли тихо шипели, покрываясь черной коркой. На развилке двух узких лесных дорог мы с Андроновым проводили взглядом последние повозки батальона, который уходил на огневые позиции. С Мадраимом распрощались несколько раньше. Он погрузил оставшиеся подарки на подводу, отправлявшуюся в штаб полка, а сам пошел пешком. Мадраим долго оглядывался в нашу сторону, махал пилоткой, пока лес и кустарники не встали между ним и нами плотной стеной.

– Свидимся ли? – шептал про себя Андронов.

Андронов рассчитывал в полдень рапортовать Абдурахманову о доставке пленных офицеров в армейскую комендатуру. Поток автомашин и боевой техники, стремившийся к линии фронта, остался уже позади. Тысячами ручейков он растекался возле мрачных прусских фольварков, превращенных в опорные пункты, рядом с глубокими канавами траншей, густо окутанных колючей проволокой. Во многих местах еще торчали колышки с зловещими надписями «минен».

– Вон за теми домами, – указал Андронов на группу строений с развороченными крышами, – будет развилка. Мы пойдем влево до той рощицы…

Рощица еле угадывалась. Не прекращавшийся дождь размывал ее очертания. Но нам не пришлось идти влево. Молодой автоматчик с пышными черными усами, которые, по всей видимости, были предметом его старательных забот, преградил нам путь.

– Туда нельзя, – сказал он простуженным баском, махнув дулом автомата влево, – фриц прорвался. Весь день вчера пытались его выбить. Куда там! Большой силой прорвался. А закурить нет ли?

Мы угостили его табачком. Сделав две затяжки, автоматчик повеселел и, пристально посмотрев на Андронова, воскликнул:

– Да никак это ты, Андронов?! Смотри, какое дело! А ведь я сначала-то и не признал…

– А я тебя что-то не припомню.

– Мы же из одного батальона. Тут сейчас наша вторая рота…

Послышалось несколько глухих выстрелов, и над нами с воем и визгом полетели мины. Они взорвались на наших глазах, за каменными строениями.

– Вчера у нас командира тяжело ранило. Отправили в санбат.

– Кто сейчас за командира?

– Капитан Александров, замполит командира батальона. КП вон на той горке. Идите осторожно: немец во многих местах простреливает проходы.

До командного пункта мы добрались без приключений. Капитан Александров встретил нас приветливо. Я обратил внимание на его усталое лицо с глубоко запавшими глазами. У него была добрая улыбка, и не верилось, что его лицо может быть гневным. Но мне рассказали о его боевых подвигах, и я понял, что плохо читаю по лицам.

– Гости пожаловали! – обрадовался он, увидев нас. – Милости просим к огоньку!

В каменном подвале было тепло, в железной печурке весело потрескивали дрова.

– Ба, да тут сам Андронов! Откуда?

Сержант объяснил капитану, потом познакомились и мы.

Тут я узнал подробности вчерашних событий. После того как Абдурахманов занял опорный пункт гитлеровцев на развилке шоссейных дорог, батальон был расчленен фашистами, прорвавшимися из окружения.

– К сожалению, мы пока еще не установили их численности. По всей вероятности, и они ничего о нас не знают, потому что действуют робко. – Капитан помолчал, прислушиваясь к слабой перестрелке, а потом закончил:

– А тут еще несчастье: командира роты из строя вывели. Хороший был офицер…

– Почему «был»?

– Боюсь, что ранение смертельное, в живот.