Текст книги "Жить с Библией"

Автор книги: Моше Даян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Однажды, когда они собрались в храме принести жертву своему богу Дагону, велели они доставить Самсона, чтобы потешиться над ним. Самсон попросил отрока, который вел его за руку, чтобы тот поставил его между столбами, на которых утвержден дом, дабы он мог опереться о них. Потом воззвал он к Господу и воскликнул: 'Господи Боже! вспомни меня, и укрепи меня только теперь, о Боже! чтобы мне в один раз отметить филистимлянам за оба глаза мои!' И он 'сдвинул с места два средних столба, на которых утвержден был дом, упершись в них, в один правою рукою, а в другой левою'. Со словами: 'Умри, душа моя, с филистимлянами!' – он уперся всею силою и обрушил дом на правителей Филистеи и на весь народ, бывший в нем. 'И было умерших, которых умертвил Самсон при смерти своей, более нежели сколько умертвил он в жизни своей'.

О Самсоне говорят: он начал освобождать Израиль от филистимлян. Но это было только начало борьбы с филистимлянами, заклятыми врагами Израиля в период Судей и в начальный период монархии. Жизнь Самсона с момента его зачатия и до смерти была связана с филистимлянами. Он воевал с ними и дружил с ними, побеждал их и был побежден ими. Они заточили его в темницу и выкололи ему глаза, и он отомстил им, совершив свой последний подвиг. После его смерти пришли братья его и весь дом отца его и похоронили его между Цорой и Эштаолом во гробе Маноаха, отца его. Но страной, в которой он жил, воевал и умер, была страна филистимская. ? x x x

Я пришел в страну филистимскую, спустившись с гор. Во время Войны за Независимость я командовал войсками в Иерусалиме. По окончании войны я был назначен командующим южным военным округом.

Дом мой, однако, оставался в Иерусалиме. Каждое утро я отправлялся в свой штаб. Когда я спускался с прохладных гор, проезжал долину Сорек и попадал в прибрежную зону, у меня всегда было такое чувство, что я оказался в другой стране. Это была страна неувядающей весны, бархатисто-мягких ветерков, ласкового солнышка, зеленеющих полей, пестрого ковра цветов, а на западе, вдоль всего морского побережья, отливающих золотом песчаных дюн. Неудивительно, что Самсон любил на земле филистимской не только сражаться, но и пировать со своими друзьями. Селение, в котором он родился, Цора, стоит у подножья Иерусалимских гор на подходах к низменности. К востоку от него высятся горы.

Южнее, в направлении моря – плоская плодородная равнина без скал и ущелий. Крепкие деревья, такие как дуб и теребинт, прививаются в горах, но пальмы медовых фиников и лилии, испускающие пьянящий аромат, растут в Шаронской долине и прибрежной низменности.

После Войны за Независимость началась новая волна репатриации и заселения страны. Живую изгородь кактусов вырубали, сносили заброшенные лачуги, курганы, содержащие остатки покинутых арабских поселений, были сровнены с землей. На их месте создавались еврейские поселения. Репатрианты из Йемена, Северной Африки, Ирака и стран Европы возводили свои дома в Шаронской долине, в прибрежной полосе и в Негеве.

Тот, кто взглянул бы на страну сверху, увидел бы новый ландшафт, ландшафт родившегося государства Израиль. Но еще один ландшафт обнажился в эти дни – ландшафт седой старины. Бульдозеры, сносившие курганы, обнажали для взора остатки древних поселений. В результате рытья арыков, по которым вода доставлялась с севера через всю страну в Негев, также оказалось возможным заглянуть в далекое прошлое. Прокладка шоссе, в горах, выемка мергеля и песка в прибрежных районах, установка столбов электропередачи и закладка фундамента зданий, устройство канализационной сети и телефонных линий – все это словно по мановению волшебной палочки приподняло завесу, тысячелетиями скрывавшую то, что таила земля.

Большую часть найденных изделий составляли черепки глиняных сосудов, мисок, амфор и светильников, принадлежащих к ханаанскому периоду. Это были безыскусные сосуды бедных землепашцев, жителей страны, но иногда попадалось нечто необычное. Такими были филистимские сосуды, вызывающие восхищение яркостью красок, изяществом линий и украшений. Они свидетельствовали о бьющей через край радости жизни.

Однажды мне позвонил Арье, юноша, который жил в селении Азор к югу от Яффы. Неподалеку от дома его родителей стоял невысокий курган. Его решили сровнять с землей и построить на этом месте дома для новых репатриантов. Когда заработал бульдозер, он выбросил на поверхность несколько старинных сосудов. Арье, присутствовавший при этом, попросил бульдозериста приостановить работу. Тот накричал на него: 'Не морочь мне голову этим старым арабским хламом. Разве ты не знаешь, что репатрианты живут в бараках и что их надо переселить в дома до наступления зимы'!

К вечеру я встретился с Арье у кургана. Было ясно, что местные жители хоронили здесь своих мертвецов на протяжении многих поколений, тысячелетиями. Хоронили их здесь ханаанеи, жившие в этих местах 3700 лет тому назад, хоронили и арабы, наши современники. 3000 лет тому назад здесь было кладбище филистимлян. У изголовья своих мертвецов филистимляне ставили горшок с козлятиной или телятиной и изысканные амфоры с маслом и благовониями. Быть может, так поступали они не всегда, но это было то, что я видел в гробницах, вскрытых ножом бульдозера.

Я собрал несколько целых сосудов и множество черепков. На некоторых сосудах был изображен лебедь – рисунок, типичный для филистимлян. Он украшал кухонные горшки и сосуды с цедилкой, которые археологи называют 'пивными кувшинами'. Все эти лебеди отличаются красотой линий, в особенности, если они изображаются с отведенной назад головой, касающейся крыла.

На следующий день ведомство по охране памятников старины распорядилось приостановить строительные работы. Вскоре были предприняты 'спасательные раскопки'. Все это было превосходно. Меньше радовала меня перспектива расстаться с собранными мною сосудами. Без особого восторга передал я их все ведомству по охране памятников старины. Они оставили мне только несколько черепков и воспоминание о разрытом кургане.

Прошли годы. Весь этот район до самой Яффы был застроен многоэтажными домами. Курган обнесен забором и охраняется; в таком состоянии он пребывает и по сей день. Всякий раз, когда я проезжаю мимо, внутренним взором я вижу могилы филистимлян, которые таятся в его чреве, могилы 'народа моря', который пришел в Страну с Эгейского архипелага, Крита, Родоса и Кипра, чужеземцев, которые принесли с собой свою утонченную культуру. Кувшины для вина, покрашенные в белый и красный цвета, с изображениями лебедей на них, стояли в их домах на скамеечках, радуя и веселя людей.

Самым красивым лебедем, которого мне довелось видеть, был тот, что украшал сосуд, найденный мной в Ашдоде. Из пяти библейских городов правителей филистимских три, те, что стояли на берегу моря, никогда на протяжении веков не меняли своих названий: Ашдод, Ашкелон и Газа. Местонахождение двух других – Гата и Экрона – еще не установлено точно.

Когда окончилась Война за Независимость, Газа оказалась в руках египтян, а Ашдод и Ашкелон – в наших руках. Арабские жители Ашкелона не двинулись с места, но Ашдод был оставлен арабами и совершенно разрушен.

Однажды зимой я проезжал мимо Ашдодского кургана и видел, что бульдозеры расчищают развалины в соседней деревне и подготовляют участок для посадки деревьев. Всю эту неделю шел проливной дождь. Я не суеверен. Не верю я и в сны. Но в ту субботу я проснулся с мыслью, что ливень, начавшийся сразу же после окончания земляных работ, обнажит гроб в глинобитной стене древнего Ашдода. Возможно, мой сон был вызван воспоминанием о развалившейся глинобитной стене Ашдода, мимо которой я проезжал в начале минувшей недели, или рассказом о захоронении царя Саула филистимлянами в стене Бет-Шеана.

Я отправился в Ашдод. Оставив машину на дороге, я с трудом пробрался через грязь и поднялся на курган. Еще не дойдя до стены, я знал, что найду то, что ищу. Склоны холма были усеяны черепками большого кувшина, которые были унесены с вершины потоком. У стены, во впадине, я увидел человеческие останки и рядом с ними два кувшина и маленькую амфору. Кувшины были раздавлены землей, груз которой они выдерживали веками, но заостренная книзу амфора с тремя ручками отлично сохранилась. От большого кувшина осталось только днище, остальные куски были унесены водой вниз.

Кувшины и амфора не были уникальными изделиями. Правда, им было 3500 лет. Гробница тоже не отличалась великолепием. Это была простая могила ханаанея, похороненного у городской стены.

Вдруг мое внимание привлек черепок с черными полосами на белом фоне. Дождь смыл с него грязь и обнажил его краски. Это был несомненно обломок филистимского сосуда, унесенный из более высокого слоя. Я пошел по ложбинке, прорытой водой, и против куста на вершине кургана обнаружил груду черепков. Часть их была покрыта грязью, но на одном отчетливо проступала голова лебедя. Я долго копался и выбрал все черепки, принадлежащие этому сосуду. Промок я до костей, но филистимский лебедь согревал мне сердце.

Вернувшись домой, я обмыл черепки и потратил изрядное время, чтобы подогнать их друг к другу. Когда я окончил работу, выяснилось, что это лишь четвертая часть сосуда. Но и этого было достаточно, чтобы отнести его к так называемым 'кувшинам с цедилкой'. У таких сосудов имеется одна ручка с правой стороны и предназначены они были, по-видимому, для хранения вина. Пили прямо из горлышка, держа сосуд правой рукой за ручку, а левой рукой придерживая дно.

Но меня интересовало не вино, а лебедь. На той части кувшина, которая попала в мои руки, он представал во всем своем великолепии – стилизованная черно-белая птица, пузатая, трехпалая, с крыльями, отведенными назад, и клювом, устремленным вперед.

Филистимляне пришли в Ашдод, в котором уже за несколько веков до них жили люди. Филистимская культура вытеснила более ранние культуры. Но и их стиль и формы со временем в свою очередь были вытеснены персидскими, эллинскими и римскими. Однако, среди всех них, даже если добавить к ним и предшествующую им культуру ханаанеев, особое место принадлежит филистимской керамике. Она бесподобна. Нет ничего прекраснее филистимских лебедей. Если вы когда-нибудь побываете в Музее Израиля в Иерусалиме, попросите показать вам 'Ашдодского лебедя'.

Почему фигура лебедя так часто украшала филистимские сосуды? Быть может, не только из-за грации и красоты этой птицы? Не следует забывать того, что филистимляне были 'народом моря'. Нос их кораблей часто венчала фигура лебедя.

Однажды я слышал предположение, что филистимляне считали лебедя идеальным созданием – он летает, плавает и ходит по земле.

Мне посчастливилось также обнаружить обломок редкостного филистимского сосуда в виде львиной головы. В целом виде сосуд принадлежал, видимо, к типу, известному ученым под именем 'ритон' ('Ритон' – сосуд в виде рога). Это был большой кубок, из которого пили вино или использовали в ритуальных церемониях. Нижняя часть его, выполненная в виде львиной головы, была точной копией сосуда, найденного мной в Мегиддо. Обломок с львиной головой я нашел на поле около кургана Тель-ас-Сафи, в прибрежной равнине на полпути между Гезером и Лахишем. По-видимому, некогда здесь находилось поселение филистимлян.

Круглый черепок лежал на поверхности склона, спускающегося к вади. В летние месяцы овцы, которые пасутся здесь, дробят и превращают в пыль эту иссохшую почву, и она уносится в вади с наступлением сезона дождей. В результате древние черепки оказываются на поверхности. Если бы не было декоративных цветных полос на львиной морде, я не заметил бы черепка. Только после того, как я обмыл и очистил его от грязи, я оценил его по достоинству. Вечером, справившись в книгах об археологических раскопках, проводившихся в этом районе, я узнал, что современная наука отождествляет Тель-ас-Сафи с филистимским городом Гат. Даже если это предположение и не признается всеми, мне оно кажется наиболее приемлемым, во всяком случае, оно казалось мне таким в тот день. Что может быть более символичным, чем голова филистимского льва, валяющаяся в поле у Гата? Особенно если это недалеко от виноградников Тимны, там, где Самсон растерзал 'как козленка' молодого льва?

* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ * ОТ СОЮЗА ПЛЕМЕН К ЦАРСТВУ ИЗРАИЛЬСКОМУ

14. ДОЧЕРИ ШИЛО

После Самсона скипетр власти перешел от 'избавителей', которые были воинами, к священникам. Зли (Илий), священник из храма в Шило, судил Израиль сорок лет. Его преемником стал Самуил из колена левитов. Он тоже был священником, и он судил в Бет-Эле, в Гилгале, в Мицпе и в Раматаим – Цофиме и Эфраиме, где был его дом.

Период священничества Самуила был решающим в ранней истории Израиля. Именно тогда состоялся переход от племенного союза к монархии. О положении, сложившемся в Израиле в период, предшествующий установлению монархии, сказано: 'В эти дни не было царя во Израиле, и каждый делал то, что было угодно в глазах его'.

Эли удостоился венца вождя не в силу своих особых качеств, как его предшественники 'избавители', а благодаря своему священничеству и принадлежности к священнической династии. И его сыновьям было предназначено унаследовать его высокий сан. У него было их двое: Хофни и Пинхас. Оба были 'священниками Господа' в Шило. Но они 'не шли путями Господа'. Оба были порочными, негодными людьми, которые использовали свое положение для вымогательства даров у тех, кто приходил в Шило совершать жертвоприношения и молиться. Отец порицал их и пытался наставить на праведный путь. Но они не вняли его словам. То же повторилось и с Самуилом, когда он стал первосвященником. У него также было двое сыновей, Иоэль и Авия, и он поставил их судьями в Беер-Шеве. Но они тоже были порочны, они 'стремились к корысти, и брали взятки, и искажали решение'. И все же Самуил, как и Эли, оставил их судьями.

В это время филистимляне собрали свои силы, чтобы воевать против Израиля. Они расположились при Афеке. В битве при Эвен-Эзере Израиль потерпел поражение и потерял четыре тысячи воинов. Сыны Израиля были в полном смятении и не знали что предпринять. У них не было настоящего военачальника, никого, кто возглавил бы их. В полном замешательстве они отправили послов в Шило, чтобы те привезли Ковчег Завета на поле боя. Они надеялись, что присутствие Ковчега вдохновит воинов Израиля, укрепит их дисциплину и спасет их от рук врагов. Но в этой битве Израиль тоже потерпел поражение. Его воины 'бежали каждый в свой шатер, и было здесь очень большое избиение, ибо пало из Израиля тридцать тысяч пеших'. Ковчег Господень был захвачен филистимлянами и помещен в храм их бога Дагона в Ашдоде.

Семь месяцев Ковчег оставался у филистимлян, но не благословение, а проклятие принес он им. Их правители собрались на совет и решили перевозить его из города в город. Из Ашдода он попал в Гат, из Гата в Экрон. Но проклятие не исчезало. Города, где побывал Ковчег, поражали чума и язвы. Филистимляне поняли, что не будет конца их бедствиям, пока они не вернут Ковчег Господень Израилю. Они погрузили его на телегу, впрягли в нее непорочных телиц, не знавших ярма, и послали его через границу Израилю, на 'поле Иехошуа' в Бет-Шемеше.

Двадцать лет покоилась земля, но потом вернулись филистимляне и начали новую войну против Израиля. На этот раз, однако, перевес был на стороне Израиля. Филистимляне отступили, а сыны Израиля вышли из Мицпе и преследовали их до самого Бет-Кара. Филистимляне были усмирены и не стали более ходить в пределы Израилевы. 'И была рука Господня на филистимлянах во все дни Самуила'. Мир установился также между Израилем и аморреями.

Израиль одолел своих врагов, вернул себе Ковчег Завета, отвоевал все города, которые филистимляне забрали у него, от Экрона до Гата. Тем не менее, сынам Израиля опротивела власть судей. 'Тогда собрались все начальники Израилевы, и пришли к Самуилу в Раму. И сказали ему: 'Вот, ты стар, а сыны твои не ходят путями твоими; поставь теперь нам царя, чтоб судил нас, как и у всех народов'.

Не понравились эти слова Самуилу, и он сказал им, какой будет их участь при царе. Царь заставит, говорил он, их сыновей и дочерей служить себе, наложит обременительные подати на их урожаи и скот и возьмет себе и своим слугам их лучшие поля и виноградники. Но народ не пожелал прислушаться к его предостережению. 'Нет, – отвечали они, – мы хотим иметь царя над собой, чтобы мы были такими, как другие народы, и чтобы наш царь судил нас и шел пред нами и воевал в наших войнах'. Тогда Господь велел Самуилу: 'Послушайся голоса их, и дай им царя'. После этого Самуил заверил старейшин, что он поступит по их воле, и отослал их в их города.

Кончилась эпоха Судей, период обособленности колен. В Израиле началась монархия. x x x

В период Судей Шило был процветающим религиозным центром. Он пришел в упадок с завершением этого периода. Из Шило Ковчег Завета, как уже говорилось, был доставлен на поле боя в Эвен-Эзер и захвачен филистимлянами. Но когда филистимляне отослали его назад в Израиль, сыны Израиля не вернули его в Шило. Они построили для него новый храм в Кириат-Иеарим. В ходе раскопок в Шило выяснилось, что город был разрушен в результате большого пожара в XI веке до н. э. Археологи предполагают, что, одержав победу над Израилем при Эвен-Эзере, филистимляне захватили Шило и превратили его в груду развалин.

Впервые город упоминается в Книге Иехошуа бин-Нуна. После завоевания Ханаана 'все собрание сынов Израиля собралось в Шило и установило скинию', где находился Ковчег Завета. После этого Шило часто упоминается в Библии в качестве места проведения национальных религиозных торжеств. Здесь семь колен получили свои уделы: 'Иехошуа бросил жребий пред ними в Шило пред Богом, и здесь поделил Иехошуа землю между сынами Израиля'. Шило был избран также местом провозглашения единства после столкновений между коленами.

После случая зверского изнасилования наложницы в Гиве 'поклялись все сыны Израиля, что никто из них не отдаст своей дочери в жены Биньямину'. Впоследствии они пожалели об этой клятве, ибо это привело бы в конце концов к исчезновению одного из двенадцати колен Израиля. Они посовещались и нашли решение. С незапамятных времен в Шило праздновали 'праздник Господа', который приходился на сезон сбора винограда. Сыны Израиля сказали биньяминитам: 'Идите и ждите в виноградниках, смотрите и высматривайте: когда дочери Шило выйдут плясать, то выходите из виноградников, хватайте каждый себе жену из дочерей Шило, и отправляйтесь в землю Биньямина'.

Однако наиболее памятные истории, происшедшие в Шило, были связаны с именем пророка Самуила. Душераздирающая мольба бездетной Ханны; откровение, явленное Господом отроку Самуилу; смерть Эли и его двух сыновей и утрата Ковчега Завета – все это неотъемлемая часть духовной традиции Израиля.

К тому, что происходило в библейские времена в Шило, часто обращались в своем творчестве два поэта, которых в годы своей молодости я любил больше всех: Рахель и Шленский. Рахел часто связывала события и образы из Библии со своими личными переживаниями и чувствами. Ее стихотворение 'Бездетная' пользовалось огромной популярностью в стране. Это прекрасное и впечатляющее стихотворение вдохнуло новую жизнь в историю, случившуюся в те далекие времена.

Как бы хотелось мне сына иметь!

Был бы кудрявый он, умный малыш.

За руку шел бы тихонько за мной

На сад поглядеть.

Мальчик

Ты мой.

Звала б его Ури, Ури родной.

Звук этот ясен и чист, и высок

Луч золотой,

Мой смуглый сынок,

Ури

Ты мой.

Еще буду роптать, как роптала Рахиль, наша мать.

Еще буду молиться, как Ханна молилась в Шило,

Еще буду я ждать

Его.

(Перевод М, Ялан-Штекелис)

Поэзия Шленского была совершенно другого рода. Его творчество было гораздо более сложным, замысловатым, насыщенным символами, неуловимыми намеками. Оно не было – по крайней мере на раннем этапе – проникнуто идиллическими и пасторальными мотивами, как творчество Рахел. Шленский приехал в Израиль из России после Первой мировой войны и формировался как поэт под влиянием русской революции. В его стихах веял дух революции и бунта. В моем поселении Нахалал духовными руководителями были 'конструктивные' писатели и поэты: Бялик, Черниховский, Рахель и Бреннер. К новому духу богоборчества, знаменосцем которого был Шленский, старожилы относились неодобрительно. И поэтому без ведома комиссии по делам культуры Нахалала я отправился однажды по поручению нашего молодежного литературного кружка пригласить Шленского в Нахалал прочесть лекцию и свои стихи. Шленский принял приглашение.

Был он тогда еще совсем юноша. У него были тонкие черты лица и нежный голос. Голову его венчала огромная копна волос (Бялик однажды сказал о нем: 'Не верится, чтобы он когда-нибудь стригся') [Игра слов. Фраза: 'Lo ye-uman ki yesupar' имеет двоякое значение: 'Не верю глазам своим' и 'Не верится, чтобы он стригся'].

Микрофонов тогда в стране еще не было, и он должен был напрягать голосовые связки, чтобы быть услышанным. Это далось ему без труда. Вскоре жар и магия собственных слов вдохнули в него силу, вознесли над обыденностью, и его голос зазвенел.

Наибольшее впечатление из всего прочитанногоШленским в тот вечер произвело на меня стихотворение 'Откровение', которым начинается его сборник 'Просто так' ('Стам').

ОТКРОВЕНИЕ

...отрок остался служить Господу при Эли, священнике. Сыновья же Эли были люди негодные... Эли же был весьма стар...

I Самуил 2:11, 12, 22.

Слышу: меня зовут. Голос в ночи звучит.

– Кто тут?

Молчит...

Эли сказал:

– Сынок!

Это – не Божий глас. Я уже не пророк. Зренье ушло из глаз.

Снова зовут меня. Голос в ночи суров. Как же осмелюсь я Ответить, что я готов?

Полночь. Эли рыдает. Слышу его стенанья:

'Сыновья мои... сыновья...' И вот я уже согнулся под тяжестью мирозданья.

Отныне за все сущее Ответственен я.

Я знал, что Господь явится в раскатах

грозовой полночи И в небе заблещут молнии, словно осколки лун. Я знал, что Эли состарился. Что сыновья его – сволочи. А я еще – слишком юн.

Но ранена в сердце Вселенная и истекает кровью. Великий Господь услышал мира

предсмертный храп. И я отвечаю Господу с надеждою и любовью:

– Говори,Господи,ибо Слышит Тебя Твой раб!

(Перевод Б. Камянова)

Я был на седьмом небе от счастья. Я слышал голoс бунта против всего одряхлевшего, окаменевшего, бунта юного Самуила против престарелого первосвященника Илия. Отголосок этого бунта донесся до наших дней, до клуба в Нахалале. Я поделился с родителями своими впечатлениями. Мама молчала. Дух бунта и русской революции был близок ее сердцу. Но она была тогда еще недостаточно знакома с литературой на иврите, в особенности традиционной. Другое дело отец. Он понимал, о чем шла речь. Я спросил его мнение о стихотворении 'Откровение'. 'Прекрасно', – ответил он. Мне было ясно, что он имел в виду библейскую историю, а не интерпретацию ее Шлионским. x x x

Теперь на месте Шило нет поселения. Холм, на котором стоял древний Шило, называется по-арабски 'Хирбет-Сейлун' (то есть 'Руины Шило'). Местонахождение древнего Шило можно точно установить благодаря деталям, приводимым в 'Книге Судей': он лежал 'на север от Бет-Эля и на восток от дороги, ведущей от Бет-Эля в Шхем, и на юг от Левоны'.

Я не бывал в этих местах в детстве, в период британского мандата. Впервые попал я в Хирбет-Сейлун, то есть в Шило, только после Шестидневной войны. Я добрался до него через Шхем, другой дорогой, чем биньяминиты, которые устраивали засады на дочерей Шило в виноградниках. В Шхеме я хотел заглянуть к торговцу древностями Абу-Ромейлу. Я слышал, что он приобрел интересные мозаичные плиты, которыми был устлан пол византийской церкви. Они были найдены феллахами в Ливане и контрабандой переправлены в Иорданию.

Я застал Абу-Ромейла дома в Хаваре, южном пригороде Шхема, возле дороги на Иерусалим. Пригород назван так по той причине, что его первые жители пришли из Вади Хавары, что между Нетанией и Хадерой. Это были по большей части заболоченные земли. Евреи купили их, осушили болота, возделали, засеяли и переименовали в Эмек-Хефер (долина библейского Хефера). Время на все ставит свою мету. Вспыхивают войны, переселяются народы. Разрушаются поселения, жители покидают их. На их месте встают новые. Шило называется теперь Хирбет-Сейлуном, а Вади Хавара превратилось в Эмек-Хефер.

Мозаичные плиты Абу-Ромейла не были особенно удачной находкой. Я купил три плитки. На двух были изображения птиц, а на третьей – девушки с голубями на плечах. Я напился сладкого чая и горького кофе, поблагодарил хозяина, пожелал ему всех благ и продолжил свой путь.

В двадцати километрах южнее Шхема начинается долина Шило. Мы покинули Иерусалимскую автостраду и свернули на восток по немощеной дороге. Тель-Шило стоит в долине. Он имеет форму удлиненного эллипса, и его вершина обращена на север. Мне рассказывали, что окрестные арабы называют долину, примыкающую к кургану, Мардж эль-Ид или Мардж эль-Банат, то есть 'Долиной Праздника' или 'Долиной Дев'. Не иначе как какой-нибудь западный ученый, знакомый с библейским сказанием о похищении дочерей Шило, так назвал ее, и эти названия привились, хотя и претерпели изменения в устах арабов.

Проведенные здесь археологические раскопки почти не оставили следов. Несколько развалившихся зданий, которые все еще стояли на кургане -позднейшего, арабского происхождения. Единственными остатками древнего Шило были, как обычно, глиняные черепки – куски от кувшинов и мисок, изготовленных гончарами тысячелетия назад. Попадались и ручки кувшинов, за которые могли держаться дочери Шило, и закопченные масляные лампы, освещавшие дома в древности.

Репейник, чертополох и овсюг пробивались между камнями, разбросанными по кургану, там и сям виднелись развалины стен и строений. Солдаты, сопровождавшие меня, спрашивали об истории Шило, и я рассказывал им. 'Что можно увидеть из всего этого теперь?' – спрашивали они. В самом деле, ничего примечательного на поверхности земли не осталось. Но в моих ушах звучали два прекрасных стиха. Один – то, что сказал пророк царю, а другой -то, что сказал муж жене. Упрек, сделанный Самуилом царю: 'Неужели всесожжения и жертвы столь же приятны Господу, как послушание гласу Господа?' И слова любви и утешения, обращенные Элканой к своей бездетной жне Ханне: 'Не лучше ли я для тебя десяти сыновей?'

15. ПЕРВЫЙ ЦАРЬ

Пророк Самуил был против установления царской власти в Израиле. 'А вы теперь отвергли Бога вашего, Который спасает вас от всех бедствий ваших и скорбей ваших', – сказал он сынам Израиля, требовавшим дать им царя. Но со временем он тоже понял, что другого пути нет. Колена Израилевы были рассеяны по всей стране Ханаанской, от горы Хермон и горы Ливан на севере до оконечности Мертвого моря на юге, а два из них, Гад и Реувен, обитали в горах Гиладских к востоку от Иордана.

Израильтяне в то время могли успешно сопротивляться врагам, жившим в уделах колен, но не соседним народам. В Шаронской долине и приморской низменности жили филистимляне, на севере – финикийцы, на юге – амалекитяне и идумеи, а на востоке – сыны Аммона. Ни один из этих соседних народов не был союзником Израиля. Все они пользовались любой возможностью, чтобы напасть на него или вторгнуться в его пределы. Ни одно колено в одиночку не могло противостоять им, а нажим неприятеля нарастал, в особенности со стороны филистимлян.

Однажды пророк Самуил отправился в Цуф, чтобы принести жертву на горе. Было ему откровение и Господь сказал ему: 'Завтра в это время Я пришлю к тебе человека из земли Биньяминовой; помажь его в правители народу Моему Израилю, и он спасет народ Мой, так как вопль его достиг до Меня'. Когда Саул, сын Киша, встретил Самуила на другой день, Господь сказал пророку: 'Вот человек, о котором Я говорил тебе'.

Не только Самуил, но и народ Израиля, который требовал дать ему царя, не торопился признать Саула своим господином. Когда юный Саул, вскоре после своей встречи с Самуилом, встретился с толпой бродячих пророков и присоединился к ним, его осмеяли:

'Что это сталось с сыном Кишевым? Неужели и Саул во пророках?' Даже после того, как Самуил помазал его на царство и возвестил всему народу, что Господь избрал его в цари над Израилем, нашлись 'негодные люди', которые говорили: 'Ему ли спасать нас?' Они отзывались о нем с презрением и не приносили ему даров. Саул сохранял душевное спокойствие и не отвечал своим хулителям. Он вернулся в свой дом в Гиве Сауловой и к своим привычным занятиям: пахал и засевал поля своего отца. Он знал, что он помазан в правители с тем, чтобы возглавить сынов Израиля в их будущей войне против их врагов, и что этот день еще настанет.

Первую свою кампанию он провел, вопреки ожиданиям, не против ближайших соседей Израиля, филистимлян, а против Аммона. Пришел йахаш Аммонитянин и осадил Явеш Гиладский на восточном берегу Иордана. Когда сыны Израиля, жившие в Явеше, пришли к Нахашу заявить о сдаче города, он сказал им, что готов оставить их в живых, но они станут его данниками; кроме того, каждому из них он выколет правый глаз и тем положит 'бесчестие на весь Израиль'. Потрясенные старейшины Явеша Гиладского послали послов во все пределы израильские с просьбой о помощи, но никто не отозвался на их призыв. После этого они пришли в Гиву Саулову. Услышав их рассказ, 'весь народ поднял вопль и плакал'.

Когда Саул вернулся с полей и услышал отчет посланцев Явеша, 'сильно воспламенился гнев его'. Гнев его вызвали не только аммонитяне, но и те колена Израилевы, которые не пришли на помощь своим братьям. В присутствии всего народа 'он взял пару волов, убил их, рассек на части и послал во все пределы Израильские послов, объявляя, что так будет поступлено с волами того, кто не пойдет вслед за Саулом и Самуилом'.

Саул вел себя не так, как его предшественники, судьи. Он не просил и не уговаривал. Он не повторял призыва Деворы к народу 'показать рвение'. Саул приказывал и угрожал. Он предупреждал колена, что те из них, которые не выступят с ним, пожалеют об этом. Израильтяне не слышали прежде таких речей. 'И напал страх Господень на народ, и выступили все, как один человек'.

Саул собрал их у Безека – к западу от Иордана, против Явеша Гиладского, и принял на себя командование. Все колена послали своих сынов. 'И нашлось сынов Израилевых триста тысяч, и мужей Иехудиных тридцать тысяч'. Впервые после завоевания Ханаана армией Иехошуа все колена выступили в поход как объединенное ополчение. Саул вызвал послов, вернувшихся от Явеша, и сказал им: 'Завтра будет вам помощь, когда поднимется солнце'. Утром, до рассвета, Саул атаковал тремя колоннами стан аммонитян. Еще 'до дневного зноя' аммонитяне были уничтожены, а уцелевшие, которые бежали, 'рассеялись, так что не осталось из них двоих вместе'.