Текст книги "Эпсилон в созвездии Лебедя (СИ)"
Автор книги: Морвейн Ветер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
ГЛАВА 9
Впервые зов Семнадцати Звёзд большинство юных леди ощущали уже к восемнадцати годам – а то и задолго до того. Но и в этом Кассандра оказалась «не такой, как все». Её созревание задерживалось, и когда Донна и другие девочки хихикали по углам, обсуждая странные ощущения и желания, которые появлялись у них в голове, Кассандра только смотрела на них с недоумением, непониманием и… лёгкой завистью.
Не то чтобы она считала, что это очень важно… Ведь она же была лучшей ученицей и безо всякого там… стыдно сказать. Но всё равно мысль о том, что у неё снова всё не как у всех, Кассандру пугала.
Она думала, что когда вступит в брак, дело войдёт в норму – ходили слухи, что желание оказаться вместе с мужчиной часто зависит от близости с ним, а у неё такой близости не было никогда. Но и в браке с Юргеном в её организме не изменилось ничего.
«В наше время никто не обращает внимания на непонятный зов», – убеждала она сама себя. И даже напоминала себе тут же фразу, брошенную Юргеном в их первую брачную ночь: «Эрике не требуются какие-то там Семнадцать Звёзд!». И всё же с каждой неделей Кассандра беспокоилась всё сильнее, а звезды все не выстраивались. А поскольку их не наблюдалось, не приходили и те странные желания, о которых шептались девочки и сухим менторским голосом рассказывали учителя на уроках биологии. Юрген оставался для Кассандры романтическим принцем из сказки, что так её и не полюбил, но никак не объектом сексуального вожделения или женской любви.
Когда же чудо наконец произошло – было это за пять дней до дня Восхождения Великой Звезды, и намечалось большое празднование с салютами и ночными песнопениями – Кассандра поняла, что ощущения её не напоминают те, о которых говорили девочки, ничуть. И даже мало похожи на те, что описаны в учебниках биологии.
Она не чувствовала ни трепета сердца, ни желания прогнуться в спине – только в первое же утро поняла, что её жажда увидеть Юргена невыносима. Кассандра хотела просто коснуться его, прижаться щекой к сильному плечу и тереться о супруга виском, пока тот не обнимет её и не погладит по спине.
На последней мысли Кассандре в самом деле захотелось прогнуться и сделать что-то ещё, но что – она толком не поняла.
С самого утра она ощущала себя так, будто с неё содрали кожу живьём – слова повара о том, что она сама должна была обеспечить закупку мяса к празднику, неожиданно обидели её до глубины души так, что Кесси чуть не расплакалась, чего не было с ней уже давным-давно – с тех пор, как она перестала общаться с Юргеном. Никто в доме не мог задеть её, но теперь вдруг стало казаться, что все они только и думают, как её уязвить. Она нуждалась в защитнике, и тихий голос в голове без конца нашептывал: «Юрген, Юрген, Юрген». Вот только другой, более твёрдый и знакомый, тут же напоминал, что Юрген защитником не был никогда, и оттого боль в груди становилась только сильней.
Всё, что позволила себе Кесси в первый день – это сесть у окна ближе к двенадцати часам и ждать, пока Юрген отправится на тренировку через двор. Когда же она увидела высокую мощную фигуру мужа, как обычно в шёлковой рубашке, чуть колыхавшейся на ветру, и светло-голубых джинсовых штанах, грамотно обтягивавших зад, у Кесси мучительно заныло одновременно в груди и внизу живота, и в то же время появилось желание кинуть что-нибудь тяжёлое в окно, а ещё лучше – в самого Юргена.
Кесси сжала кулаки и проследила за тем, как тот садится в аэромобиль. Боль стала такой сильной, что захотелось завыть, но Кесси позволила себе только негромкий писк.
– Ненавижу тебя, – прошептала она и почувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза.
Она открыла свой дневник – очередную тетрадку – и описала свои чувства, надеясь, что это поможет, как и раньше, преодолеть все трудности и не даст ей совершить какую-нибудь глупость.
Перед сном её всё-таки скрутило, и она хотела было встать и побежать к покоям Юргена, наплевав на все обиды, но потом вспомнила кривую усмешку Эрики. Кесси действительно встала, проглотила две таблетки снотворного, вернулась в кровать, повернулась носом к стене и уснула.
На следующее утро Кассандра отправилась раздавать распоряжения относительно приближающегося праздника. Сосредоточиться удавалось с трудом, и мысли постоянно возвращались к обиде на Юргена, которому всегда было на неё наплевать. Кое-как закончив с приготовлениями, она вернулась к себе и замерла, обнаружив невиданную доселе картину – Юрген Розенкрейцер стоял посреди её спальни перед письменным столом и разглядывал что-то лежавшее на нём.
– Юрген, – пискнула Кесси, чувствуя, что голос последнее время её предаёт, но не в силах что-то сделать с собой. Сердце забилось бешено, явно намереваясь выскочить из груди, кровь зашумела в висках, и на нее мгновенно навалился весь тот букет ощущений, который описывали другие девушки – она прямо почувствовала, что ей необходимо прижаться к мужу, появилось стремление прогнуться и завыть и, главное, странное, непонятное желание того, чтобы этот, именно этот мужчина был внутри.
Юрген медленно повернулся и внимательно осмотрел ее. Явно своим опытным взглядом он что-то разглядел, потому что протянул:
– Оп-па… Неужели наш мышонок готов.
– Юрген… – Кассандра хотела возмутиться, но вместо этого получился какой-то действительно мышиный взвизг, да и внизу живота от сказанного мужем начало тянуть сильней.
Юрген аккуратно, плавными шагами дикой кошки подошёл к ней и остановился буквально в дюйме – так близко, что казалось, просто качнись он вперёд, и они бы слились в одно – и в то же время так далеко.
– Юрген… – прошептала Кесси ещё раз и закусила губу, чтобы не сказать больше ничего.
– Можешь меня попросить, я всегда готов помочь попавшей в непростое положение даме, – Юрген сделал двумя руками пошловатый жест, и бёдра его при этом качнулись вперёд, так что пах задел пах Кассандры, и та попросту заскулила. – Которая страдает так же, как ты.
Кассандра закусила губу и некоторое время тяжело дышала, стараясь привести мысли в порядок, но с каждым мгновением становилось только хуже, и в конце концов она сдалась:
– Пожалуйста, Юрген, помоги…
– Чем, малышка?
– Юрген! – всё равно получился только шёпот.
– Ладно, не будем требовать сразу всего, – Юрген сделал пару шагов назад и уселся на кровать. Склонил голову набок, разглядывая Кассандру с ног до головы. – Разденься, что ли. А то хоть убей – у меня на тебя не встаёт.
Тёмная волна обиды всколыхнулась у Кассандры в груди. Захотелось одновременно кричать, выть, ударить Юргена, броситься прочь и, спрятавшись у себя в спальне, расплакаться… Но жестокие Семнадцать Звезд не давали противиться, они словно шептали ей: «Сделай так, как он говорит, сделай…» Едва превозмогая этот жуткий зов, она пробормотала слабым голосом:
– Если ты, Юрген, в самом деле мой супруг, то сию минуту разденешь меня и уложишь в кровать… ради блага нашей с тобой семьи.
Юрген уставился на нее, словно хотел что-то сказать, но отказался и потянулся к крючкам на вороте платья.
***
Юрген был сам не свой с самой свадьбы. Эрика заметила это уже давно, но виду старалась не подавать.
Юргена то и дело «уносило». Он терял нить разговора, мог замолкнуть на полуфразе, уставиться в окно и какое-то время молчать.
Потом, правда, приходил в себя. Но чем чаще случались такие приступы, тем больше Эрике становилось в его присутствии неуютно, а приступы учащались день ото дня.
Эрика предпочитала выжидать. Только косилась время от времени в ту сторону, где находились покои новоявленной супруги. Впрочем, всерьёз она происходящее не воспринимала до тех пор, пока в начале сентября Юрген не начал то и дело, видимо, забываясь, задавать ей вопрос:
– Как ты думаешь, она и вправду ничего не ощущает? Ей не хочется оказаться в постели с мужчиной?
Эрика напомнила себе, что интерес Юргена к особенностям поведения девушек в период повышенно активного либидо – явление довольно рядовое, и, пожав плечами, тогда сообщила:
– Ты же мужчина. Давно бы понял, если бы она захотела – она же такая правильная, к тебе бы и принеслась умолять.
В тот день разговор продолжать не стали, но спустя пару недель Юрген спросил ещё раз:
– А что, бывает, что в двадцать лет женщина еще не слышала зов Семнадцати Звезд?
Тут уже Эрика насторожилась, отметив про себя, что Юрген стал использовать сложное и непривычное для него словосочетание «Зов Семнаднадцати Звезд» вместо обычного «у неё зудит».
Эрика хотела было его послать, потому что некоторые вопросы даже она предпочитала с мужчинами не обсуждать, но потом подумала, что если не она – Юрген может пойти и к кому-то ещё.
– Бывает всё, – сухо ответила она. – Но я бы на девиц с нарушением цикла внимания не обращала.
– Почему?
– В постели они – фуфло.
На том разговор завершили, но не прошло много времени, когда Юрген, уже в октябре, поинтересовался ещё раз:
– А от таблеток не бывает позднего начала циклов?..
Вопрос этот пришёлся тогда настолько не в тему, что Эрика даже не сразу сообразила, о чём речь.
– Каких… – тут до неё дошло, и она мрачно посмотрела на Юргена, отложив в сторону журнал, – Юрген, какого чёрта? Ты себе нормальную зазнобу найти не мог?
Юрген почему-то покраснел, затем побледнел, затем встал, встряхнул Эрику за плечи и процедил ей на ухо:
– Эрика, она моя жена!
Эрика спорить не стала. Скрипнула только зубами, понимая, что с мужчинами спорить бессмысленно вообще, а уж с Юргеном и подавно – когда его захлёстывал тестостерон, он всегда туго соображал.
– Совет да любовь, – буркнула Эрика и, высвободившись из его рук, направилась домой.
Спала она в ту ночь плохо, но наутро, всё так же скрипя зубами, к Юргену всё-таки пришла. И увидев Кассандру, обсуждавшую что-то с прислугой, в первый раз попыталась с ней заговорить. Проклятая Кинстон, впрочем, лишь окинула её высокомерным взглядом, каким умели смотреть все, рождённые в золотой простыне, и, отвернувшись, ушла прочь.
Вторая попытка наладить контакт успеха также не принесла. Кассандра старательно делала вид, что Эрика – просто муха, сидящая на стекле. Насекомое, которое наследнице Кинстонов не следует замечать.
И Эрика, в общем-то, думала уже бросить эти бесполезные потуги, когда увидела Кассандру, сидящую в одиночестве в зимнем саду. На сей раз та, по крайней мере, снизошла до разговора – впрочем, не утешительного абсолютно.
Эрика в тот вечер ушла, так и не повидавшись с Юргеном, и три дня не приезжала вообще, пока Юрген не позвонил сам и не позвал её на матч. В конце концов они помирились, и всё вроде бы пошло своим чередом, только странные подвисания Юргена так и не делись никуда.
В канун зимних праздников, когда Эрика ждала его в кабинете, Юрген вернулся к себе неожиданно злой. Хлопнул дверью так, что стены затряслись, и сделал по комнате два круга, прежде чем, обнаружив Эрику, сидящую у окна, рассеянно произнёс:
– А… это ты.
Эрика испытала непреодолимое желание хлопнуть этой самой дверью ещё раз, но лишь напомнила себе, что это Юрген, а Юрген часто бывает невыносим.
– Что, – спросила она зло, подумала и мягче уже добавила, – стряслось?
Юрген не ответил ничего. Подошёл к окну и остановился, перекатываясь с пяток на носки. Какое-то время в комнате царила тишина, а потом Юргена прорвало:
– Какого чёрта мне досталось это… эта… жена? У неё даже то, что между ног, работает не так, как у всех!
Эрика подняла бровь, но ничего не сказала.
Юрген снова метнулся к двери и обратно к окну. Потом повернулся, подошёл к Эрике, сидящей в кресле, и, наклонившись, в самое ухо, прошептал:
– Я думаю, она мне врёт!
– По-че-му? – ответила Эрика таким же шёпотом.
– Ну… У неё же не могло до сих пор не быть… понимаешь ты…
Эрика закатила глаза и застонала.
– Юрген, – произнесла она, снова садясь ровно и внимательно глядя Юргену в лицо. – На свете столько красивых женщин… Не говоря уже про меня.
– Только не говори, что решила поревновать!
Эрика мгновенно замолкла. Показывать Юргену, что её волнуют эти приступы, она не собиралась никоим образом.
– Если у неё был этот зов, – собралась с мыслями наконец Эрика, – она должна была хоть как-то проявить это. В этот период женщины не контролируют себя. Она могла написать кому-нибудь и встретиться с ним. Поищи письма.
Юрген отшатнулся от неё, заметно помрачнел и про желания женщин в тот день больше не говорил.
Применить совет Эрики на практике он не решался несколько дней – с тех самых пор, как Кассандра поселилась у него в доме, половина супруги казалась ему отделённой от его собственной нерушимой стеной. Но потом всё-таки решил, что дом принадлежит ему, а значит, ему принадлежит и всё, что в нём.
Он решительно направился в спальню Кассандры, благо та по утрам обычно занималась хозяйством, и, начав открывать ящики письменного стола в поисках чужих писем, внезапно наткнулся на потрепанную, как и все книги и вещи у дражайшей супруги, тетрадку. На обложке было написано «Мой милый дневник». Юргена передернуло, но, открыв на последней странице «милый дневник», он прочитал слова: «Со мной творится что-то странное, со вчерашнего дня я не могу отвести глаз от мужа…» Тут дверь хлопнула, Юрген повернулся, и, едва рассмотрев томные глаза и приоткрытый рот Кассандры, вошедшей в комнату, понял: оно. Его женушка готова, пресловутый зов наконец-то раздался над ее ухом.
***
Юрген сам не знал, почему послушался слов супруги, и просто медленно расстегнул застежки воротника под горло на платье, похожем на балахон. Ничего более уродливого, чем этот толстый кусок ткани, Юрген не видел ещё никогда – даже его мать, которая тоже частенько надевала на себя что-то вроде того, всегда носила мягкие ткани и следила, чтобы вещь красиво стлалась по полу за ней. Женщин младше тридцати Юрген в таких одеяниях не видел никогда, разве что в монастыре носили подобные мешки.
Грубая холщовая ткань, сползая вдоль плеч, открывала худенькое, костлявое тело – настолько маленькое, что Юргену и в голову не пришло, что оно так мало, когда он смотрел на балахон. Плечи Кассандры были ссутулены, и она переминалась с одной длинной угловатой ноги на другую.
Всё это не завело бы Юргена ни разу в жизни, если бы не сама ситуация – его женщина хотела именно его, и теперь стоило ему, Юргену, отдать приказ, как она послушно позволила стянуть с себя всё. Конечно, она что-то там сказала про семью, но на это не стоило обращать внимания – все-таки супруга училась в монастыре, а там, наверное, и не такое набили в головы ученицам. Но после этого она делала все, что муж велел.
Так беспрекословно не подчинялся ему ещё никто, и Юрген невольно потянулся к паху, чтобы погладить себя сквозь брюки.
– Какая же ты костлявая, – Юрген дёрнул плечом. – Если бы мне дали выбирать, никогда бы тебя в дом не взял.
Кассандра опустила глаза. От бессилия, от жгучего желания и от полной неспособности сопротивляться слёзы наворачивались на глаза, но Юрген то ли не замечал этого, то ли не хотел замечать.
– Иди-ка сюда, – Юрген похлопал себя по колену, и Кассандра, чувствуя, как ненависть к себе переполняет её, медленно переступила через платье и подошла.
Юрген без всякой нежности подтолкнул ее к кровати и заставил лечь на спину. Затем провел рукой по животу, и Кассандра прогнулась навстречу этому жесту.
– Все женщины хотят лишь одного, – сказал он, – на всё готовы, чтобы вам хорошенько вставили. И ты такая же, как все, да, Кинстон?
Кесси закусила губу, но промолчала.
– Не слышу, Кинстон, – Юрген слегка наклонился к ней.
– Да… – выдохнула Кесси.
– Вот и хорошо, – Юрген произнёс это таким тоном, что, вопреки всякому здравому смыслу, Кассандре ещё больше захотелось прижаться к нему всем телом и замурлыкать, а в следующую секунду Юрген вжикнул молнией и приступил к делу.
Кассандра вся дрожала в его руках, Юрген не обращал внимания на невнятное бормотание. Хотелось заткнуть жене рот, потому что это бормотание жутко отвлекало, но, впрочем, не настолько, чтобы мешать всерьёз. Наконец Юрген выгнулся дугой, запрокидывая голову назад и отпустил Кассандру, которая тут же стала какой-то неживой, будто марионетка, которую перестали дергать за ниточки, снова вжикнул молнией и размял плечи.
– Супруга, супруга… честно, не секс, а полное фуфло. Эрика хоть сосёт хорошо.
Юрген развернулся и, зевая на ходу, направился к себе, а Кесси долго ещё лежала неподвижно, пытаясь понять, почему после того, чего все девушки ждут с таким упоением, ей было настолько хреново, пока в конце концов не разразилась слезами.
ГЛАВА 10
Три дня Кесси провела в своей комнате, не выходя дальше ванной и почти не вставая. Все-таки иногда подниматься приходилось, и в одно из этих коротких путешествий к двери ванной она обнаружила свой открытый дневник на столе. До нее дошло, почему Юрген вообще снизошел до нее. Кесси подняла со стола тетрадку и без жалости разорвала ее, дав себе слово больше никогда не вести дневников.
Пресловутый зов всё ещё продолжался, но ей не хотелось уже ничего – ни прижаться к мужу, ни оказаться в его тепле. Только свернуться клубочком и лежать, обняв колени руками, будто ничьи руки, кроме её собственных, и вовсе не могли принести ей тепло.
Чем больше Кесси лежала так неподвижно, невольно прокручивая в голове все самые неприятные воспоминания – издевавшихся над ней в школе мальчишек, Донны, выставившей её посмешищем перед Юргеном, самого Юргена и даже Анну, возложившую на неё, будто в насмешку, непосильную ношу – чем больше она лежала так, тем больше ей казалось, что помощи, тепла и доброты не стоит ждать ни от кого.
Всю свою жизнь она была одна. С самого детства, когда родители навещали её лишь за тем, чтобы проверить домашнюю работу – и неизменно оставались недовольны результатом, находя в любом тексте то помарку, то недостаточную чёткость изложения. Она была одна в школе, где никому не нужно было чучело; слишком умная, чтобы общаться с другими, и слишком «не такая», чтобы можно было принять ее за свою. Кесси никогда не были интересны фильмы, которые смотрели другие, музыка, которую они слушали, разговоры ни о чём. Кесси ненавидели все – хотя она никогда не понимала почему. И когда из начальной школы её перевели в монастырскую, не изменилось ничего. Разве что не было больше рядом грубых и беспардонных юнцов, только девочки – ехидные и любящие подшутить.
Кесси вдруг поняла, что она ненавидит мужчин – и ненавидела всегда. Она понимала, почему другие девчонки так вытягиваются по струнке при виде этих красавцев с широкими плечами и ослепительными улыбками. От мужчин исходила непонятная, завораживающая сила, и теперь, во врема зова, восхищение этой силой накрывало Кесси как никогда. Но именно за это ощущение она ненавидела сейчас и Юргена, и себя, потому что абсолютно отчётливо вдруг поняла, что эта сила не имеет никакой связи с реальной силой человека. Да, при виде мужчины кровь приливала к щекам, и хотелось упрашивать его о милости, но теперь-то Кесси видела, что это только пережиток древних времён, когда мужчины и женщины ещё жили племенами, и избыток тестостерона определял способность воина защищать дом и семью. От этой гормональной зависимости, до сих пор владевшей, казалось, всеми вокруг, и не обошедшей также и её, Кесси становилось тошно.
Она всё пыталась понять, что делать теперь, когда стало очевидно до конца – а это она осознала тоже вдруг с абсолютной ясностью – что с Юргеном у неё не выйдет ничего. Кассандра больше не хотела, чтобы Юрген её любил. Она не хотела от Юргена вообще ничего. Она всё ещё помнила, что обещала родителям заключить этот брак, но и это уже не выглядело таким уж серьёзным аргументом. В конце концов, родителей больше не было, а значит, им было всё равно, ей же предстояло прожить с Юргеном всю оставшуюся жизнь.
На четвёртый день зов умолк. Проснувшись, Кесси привычно уже всхлипнула, но поняла, что слёз больше нет. При мысли о том, что ожидает её ближайшим днём, сердце сжимала пустота. Появилась и ещё одна мысль – за все три дня, что она оставалась у себя, к ней так и не зашёл никто. Ни кухарка, ни садовник, ни кто-нибудь ещё. Всем им было всё равно, куда она пропала, и все они прекрасно справлялись без неё.
Вставать не хотелось, потому что всё, что она делала прошедшие полгода, внезапно потеряло смысл. Кассандра зажмурилась, преодолевая накатившую тоску, постаралась взять себя в руки, а потом опустила ноги на пол и поплелась в ванную.
Горячая вода немного развеяла её грусть. Она впервые задумалась, почему ванная, которая примыкала к её спальне, в два раза меньше ванной Юргена, где она была всего раз.
В старом родительском доме её комнаты были небольшими, и ела она часто в детской в обществе няни, так же и в монастыре никто не баловал воспитанниц обилием пространства, так что, когда Юрген выделил ей эти два помещения, для Кассандры казалось естественным, что она будет жить именно здесь.
Теперь же она вдруг задала себе вопрос: почему так? Ведь она была последней, совершеннолетней уже владелицей корпорации «Мэйден Роуз». Она не занималась её делами, потому что после монастыря Анна настроила её на готовность хранить домашний очаг, но ведь даже с тем руководством, которое осуществляли без неё, «Мэйден Роуз» должна была приносить какой-то доход.
Да и не в доходе было дело, если подумать так. Её родители всегда недолюбливали друг друга, но у матери всегда были лучшие одежды, лучшие машины и лучшие комнаты в доме – пожалуй, даже лучшие, чем те, что занимал отец. Так почему же она сама должна жить, как служанка, или, в лучшем случае, как управляющая усадьбой?
Кассандра вдруг обнаружила, что с глаз её спала мутная пелена. Ненависть к себе куда-то делась, а вот злость на Юргена выкристаллизовалась в твёрдый и чистый алмаз. Впрочем, её Кассандра решила оставить на потом – наименее перспективную из посетивших её в то утро идей.
Она выбралась из ванной, взяла было свое платье, которое вдруг показалось ей отвратительной настолько, что она не могла заставить себя его одеть. Кассандра отшвырнула платье прочь и как была, не одеваясь, вышла в комнату. Там она взяла из комода чистую простыню, закуталась в неё на римский манер и, выйдя в коридор, крикнула:
– Демиан! Срочно сюда!
Демианом звали дворецкого, следившего за лакеями и иногда горничными и уютом в основном корпусе. Слух у него был отличный – сказывались годы службы и привычка угождать любым капризам господ.
Дворецкий появился минуты через две, как всегда в чёрном костюме, но, вопреки обыкновению, смотревший с подозрением.
– Что-то случилось, Кассандра?
Прислуга давно уже называла её по имени, но только сейчас это почему-то неприятно проскребло Кассандре по ушам. Впрочем, поправлять пожилого уже дворецкого она не стала и только сказала:
– Найдите мне махровый халат, – подумала и добавила: – Пожалуйста. И приготовьтесь, во второй половине дня я буду переезжать.
– М… Можно спросить, куда?
– Я пока не решила. После завтрака сделаем обход, и я скажу. Да, и вот что, скажи кому-нибудь, чтобы позвонили в «Мэйден Роуз» и собрали мне сведения о руководстве. А ещё – подобрали секретаря.
Демиан поднял бровь, но снова вышколенность заставила его промолчать. Он лишь поклонился и произнёс:
– Слушаюсь, леди Кинстон.
Переезд, впрочем, осуществить так и не удалось. Кесси едва успела закончить обход, который совершала в новеньком махровом халате цвета персика – тёплом и уютном, в отличие от всего, что она носила до сих пор – когда пришли первые сводки «с фронтов». Досье, которые принёс ей Демиан, были не похожи ни на что, что уж говорить о секретарше, которая позвонила вечером и больше походила на девушку лёгкого поведения в поисках секса на одну ночь, чем на человека, собиравшегося работать секретарём.
Кесси уклончиво ответила ей, что рассмотрит её вариант, и утром следующего дня поехала в офис сама.
Джорджиниан Толкинс, главный представитель и директор филиала «Мэйден Роуз» на Эрдоукаре, оказался немолодым и весьма высокомерным, и смотрел на Кесси с насмешкой, будто на ребёнка, который решил поиграть с отцовским телефоном. Наследница, вернее, уже и владелица компании, вдруг вспомнила ту книжку, где описывали джентльменов, и поставила в уме напротив имени господина Толкинса метку «альфа».
– Леди… м… Кинстон. У нас всё хорошо, – снисходительно сообщил ей директор.
– И это очень хорошо! – подтвердила Кассандра. – Поэтому я хотела бы узнать, насколько у вас всё хорошо.
– М… Вы имеете в виду отчёты, да? Но вы же ничего в них не поймёте.
Кассандра смотрела на Толкинса, и с каждой секундой её всё сильнее накрывала злость. Ей пришлось снова одеть одно из тех бесформенных платьев-балахонов, которые она привыкла носить, потому что доехать до офиса ей хотелось куда больше, чем тратить время на магазины. Она отлично понимала, что вид у неё не тот, который заставляет мужчин замирать, раскрыв рот – но она, чёрт бы их всех побрал, и не для того, чтобы нравиться мужикам, притащилась сюда.
Ей пришлось подтвердить самой себе свое первоначальное мнение о классификации надменного мужчины-альфы, но добавить, что этот альфа пробился из бет. Рядом с ним Кесси чувствовала себя беспомощной, как заяц перед тигром, но от этого злость и отвращение становились только сильней.
Толкинс её настроя явно не ощущал. Скорее, напротив, он со снисхождением оглядывал невзрачную девицу, что возомнила, будто она может распоряжаться тут – и главное, что сможет это сделать. Сама она была худенькой, сутулилась и выглядела как какая-то замарашка, непонятно с чего вообще решившаяся пересечь порог его кабинета. Говорила Кассандра тоже негромко, так что приходилось вслушиваться в каждое её слово, и тем самым лишь сильнее порождала в Толкинсе желание побыстрее избавиться от неё.
– Господин Толкинс, – произнесла Кассандра, когда терпение её, наконец, стало подходить к концу, а обсуждение так и не сдвинулось с места. – Кто ваш заместитель, мистер Рено?
Толкинс, ещё не чувствуя подвоха, подтвердил. Нажал кнопку вызова и отдал распоряжение секретарю.
Через две минуты в помещении появился голубоглазый молодой человек неожиданно ирландской внешности – щёки его украшали лёгкие тени веснушек, а медные волосы топорщились, выглядывая из-за ушей.
– Господин Рено? – поинтересовалась Кесси, когда он вошёл.
Тот серьёзно кивнул.
– А по имени, простите, кажется, Гратин?
Секретарь снова кивнул.
– Вы меня не представите, господин Толкинс?
Толкинс недовольно причмокнул.
– Господин Рено, это леди Кинстон. Наша юная… владелица.
Кассандра изобразила легкий светский поклон и снова посмотрела на Рено с вежливой полуулыбкой.
– Господин Рено, распорядитесь, пожалуйста, подготовить документы об увольнении господина Толкинса.
Господин Рено перевёл недоумённый взгляд с леди Кинстон на Толкинса и обратно.
– И о своём назначении на его пост. А также предупредите всех – и себя в том числе – что так будет с каждым, кто с первого раза не выполнит мой приказ.
– Я вас понял, – сказал Рено быстро, легко склонил голову в поклоне, бросил на Толкинса ещё один короткий взгляд и пожал плечами, будто извиняясь, а затем вышел за дверь.
– Я работаю здесь двадцать лет… Дев…
– Разговор окончен, – сообщила Кесси всё так же негромко и встала. – Освободите, пожалуйста, кабинет.
Отчёты она получила к вечеру – от того же Рено, и в самом деле не поняла в них ничего. В школе у них была экономика, и Кесси всегда хорошо удавалось составлять бизнес-планы, но в монастыре никто не считал необходимым обучать девочек математическим наукам, и Кесси порядком подзабыла всё, что учила до этого, не говоря уже о том, чтобы приобрести какие-то новые знания.
Почти целый день она сидела за бумагами, силясь разобраться в потоках цифр и букв, а затем решила признать своё позорное поражение. Позориться, к слову, Кесси не любила и потому, набирая номер Рено, мысленно приготовилась к тому, что придётся уволить и его.
– Господин Рено?
– Да, это я, – рыжая голова тут же показалась на экране.
– Скажите… У вас будет сегодня два-три часа?
Рено покосился куда-то в сторону.
– Если нужно, то полагаю, что да.
– Хорошо. Вы приедете ко мне или я к вам?
Рено закусил губу и снова покосился куда-то вбок.
– Тут пока что не очень рабочая атмосфера, – сообщил он. – Но и компрометировать вас я не хочу. Может быть, встретимся в городской библиотеке? Понимаю, предложение довольно странное, но там довольно тихо и…
– Да! Очень хороший выбор, господин Рено. Я не была там ни разу, но думаю, что найду.
Кесси почему-то вдруг стало неописуемо хорошо. Библиотека была единственным местом, где она чувствовала себя в безопасности, будь то библиотека монастыря или библиотека дома Розенкрейцеров – те, кто мог быть для неё опасен, не заходили туда никогда.
Кесси быстро покидала в сумку бумаги и собиралась было надеть платье, в котором обычно выходила в город, когда обнаружила вдруг, что на спине у неё зияет огромная дыра.
Кесси чуть не расплакалась от этого неожиданного препятствия, которое всплыло, когда всё, казалось бы, было так хорошо, но потом взяла себя в руки, высунулась за дверь и кликнула Демиана.
– Пожалуйста, в доме есть хоть какие-нибудь штаны? – спросила она. – Можно даже ношеные, мне всё равно.
Через десять минут Демиан отыскал джинсы Юргена, купленные лет десять назад, которые тогда ещё оказались ему малы, и просторную футболку, в которой Кассандра походила на бесполого уроженца нищих кварталов.
Кассандра бегло осмотрела то, что получилось, со всех сторон и махнула рукой. Ясно было одно – человеком, как любил выражаться Юрген, ей не выглядеть никогда. Подхватив сумку, она вышла на улицу и принялась ловить такси.
Рено уже сидел за длинным столом, освещённым старинными зелёными лампами, когда она пришла. Он встретил её нечитаемым задумчивым взглядом, оглядел с ног до головы, заставив покраснеть и, наконец, замер, глядя в глаза. Кесси покраснела еще больше.
– Не нашла, что надеть.
Рено усмехнулся.
– Бросьте. Вы шеф. Ваше право хоть в ночнушке прийти. Что вы хотели со мной обсудить?
Всё ещё красная как рак, Кесси опустилась на стул рядом с ним, достав из сумки стопку отчётов.
– Вот! – сказала она. – Не понимаю ничего.
Они встречались в библиотеке в течение двух недель, по вечерам, после шести, и с каждым днём Кесси всё больше понимала, что добрая треть дохода уходила Толкинсу в карман.
– Его давно пора было убрать, – сказал Рено как-то. – Дело даже не в воровстве. Воруют все. Дело в том, что он из старого поколения. Он ставил на ключевые места своих людей, большинство из них оказывалось некомпетентны. А молодые профессионалы засиживались в клерках, пока не уходили к конкурентам, – сказал Рено, когда они уже покидали библиотеку в один из вечеров.
