Текст книги "Ужас. Вдова Далила"

Автор книги: Морис Левель

Соавторы: Анри Ревель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Я посвящу этому делу все свое время, сколько потребуется. Таким образом я познаю высшее наслаждение – быть тем, кто ищет и находит. Я испытаю все возможные чувства, кроме одного – страха… Страха, удесятеряющего силы, растворяющего время… Но существует ли наслаждение высшее, чем преследовать? Да! Быть преследуемым!

Какие чувства должен испытывать зверь, за которым гонятся собаки? Что чувствует животное, бегущее во весь опор куда глаза глядят, задевающее головой ветки деревьев, разрывающее бока о терновник, какую повесть ужаса оно могло бы рассказать, если бы умело мыслить! Все это должен испытывать и преступник, который знает, что его убежище открыли. Не сомневаюсь, что дни тянутся для него без конца, а ночи проходят в страшных снах. Если он крепкий духом человек, то какую он должен ощущать радость, когда ему удастся провести своих преследователей, направив их на ложный след, а самому немного перевести дух… Вот это настоящая борьба, борьба человека с человеком, война беспощадная, со всеми ее опасностями и хитростями. Вот тогда и проявляется весь животный инстинкт преступника. Чем не описание тех ужасных битв, в которые вступают все живые существа со дня сотворения мира? Не эта ли страшная забава дает ощущение радости ребенку? Играя в прятки, он, сам того не замечая, привыкает сидеть в засаде – это та же партизанская война, что истощает армию сильнее, нежели на полях сражений…

Вопрос сводится к одному: какую роль мне избрать в моей погоне за новыми ощущениями – роль охотника или дичи? Роль полицейского или преступника? Сотни других людей, до меня, делались сыщиками-любителями, но никто не пробовал взять на себя роль виновного. Я выбираю ее. Конечно, у меня нет преступления на совести, и мне останутся непонятными душевные муки убийцы, но я смогу насладиться другим удовольствием – сразиться с полицией. Игрок с пустым карманом, я буду подмечать на лице своего партнера все его тревоги и волнения. Ничем не рискуя, я ничего не потеряю, а смогу, наоборот, только выиграть. А если благодетельный случай захочет, чтобы меня арестовали, я буду, как журналист, обязан полиции самой сенсационной статьей, которую когда-либо публиковали! Ее можно будет озаглавить весьма оригинально: „Воспоминания и впечатления убийцы“. Все двери, которые не удавалось открыть ни одному из моих товарищей, распахнутся передо мной. Я познакомлюсь с тюрьмой, с арестантской каретой и наручниками. Я смогу описать, не боясь опровержений, каков тюремный режим, как обращаются с заключенными и к каким средствам прибегает судья, чтобы вырвать признание. Одним словом, если это будет необходимо, я произнесу самый сильный и справедливый обвинительный акт против двух грозных сил, которые зовутся полицией и магистратурой! Одной великой идеи достаточно для целой жизни. Если моя идея не сделает меня знаменитым, то я буду не я! Кош, милый друг, с этой минуты ты для всего мира убийца с улицы Ланн! Пролог окончен. Начинается первый акт. Внимание!»

II
Бульвар Ланн, 29

Онэсим Кош осмотрелся, убедился, что занавески на окнах плотно задернуты, прислушался, не идет ли кто-нибудь, и, наконец, успокоенный, снял пальто, положил его на кресло вместе с тростью и шляпой и принялся размышлять.

Ему предстояло весьма не простое занятие: создать во всех подробностях картину преступления, совершенного Онэсимом Кошем, а для этого первым делом нужно было уничтожить все улики, которые могли навести на след настоящих преступников.

Если забыть про труп, то прежде всего внимание привлекали три стакана на столе. Оставив их, убийцы совершили серьезный промах. Там, где один человек пройдет незамеченным, трое попадутся. Итак, репортер вымыл стаканы, вытер их и, увидев отворенный шкаф с посудой, поставил туда. Затем взял начатую бутылку, потушил свет, чтобы его не увидели с улицы, отдернул занавеску, открыл окно, ставни и бросил ее изо всех сил. Он видел, как она закружилась в воздухе и упала по ту сторону улицы. Звук разбитого стекла нарушил тишину ночи. Кош отскочил и прикусил губу:

– Что, если кто-нибудь услышал?.. Если придут сюда?.. Если найдут меня здесь, в этой комнате?..

Внезапный жгучий страх охватил его при этой мысли, приковал к месту. Его бросило в жар, потом в холод… Он впился глазами в ночь, прислушался… Ничего. Тогда он закрыл ставни, окно, задернул занавеску, на ощупь нашел выключатель и включил свет.

Странное дело! Его пугала только темнота. При свете все его тревоги мгновенно улетучились. Это доказывало, что он ненастоящий преступник, поскольку вид жертвы скорее успокаивал его, чем усиливал страх. В темноте репортер начинал чувствовать себя почти виновным – при ярком же свете картина преступления теряла свой ужас в его глазах. Он подумал, как жестоки и мучительны должны быть страх и угрызения совести и какая ему понадобится недюжинная сила воли, чтобы удачно симулировать их.

«Мне придется, – подумал он, – приложить такие же усилия, чтобы никто не догадался о моей невиновности, какие прилагает виновный, чтобы скрыть преступление».

Прибравшись на столе, Кош направился к умывальнику. Здесь царил страшный беспорядок. Достаточно было взглянуть на расположение полотенец, чтобы догадаться, что они брошены несколькими лицами; преступник, действующий в одиночку, не станет брать столько вещей. Если не рассудок, то инстинкт принуждает его действовать быстро. Тут Кош рассудил, что так как все улики должны быть направлены на него, то необходимо, чтобы даже в преступлении проглядывал аккуратный человек. Такой педант, как он, никогда не скомкал бы полотенца. У людей, с детства привыкших к чистоте, даже в минуты безумия остается потребность в порядке и опрятности. Преступление светского человека не может походить на преступление бродяги. Происхождение проявляется в самых незначительных подробностях. Онэсиму вспомнился один характерный случай: аристократ, переодетый до неузнаваемости и обедающий в простом кабачке вместе с простыми рабочими, выдает себя манерой держать вилку. Казалось бы, обдумал все… кроме необходимой мелочи. Преступник меняет свой почерк, скрывает личность, но опытный глаз тотчас замечает среди искривленных букв, искаженных линий, умышленно измененных нажимов характерную букву, типично поставленную запятую, и этого достаточно, чтобы открыть подлог.

Репортер смыл кровавый отпечаток руки со стены, затер на комоде след от удара подбитого гвоздями каблука, но не стал трогать брызги крови. Чем больше их будет, тем более продолжительной покажется борьба. Вскоре исчезли все улики, оставленные «теми, другими». Теперь нужно было придать преступлению особую окраску, одним словом, забыть в этой комнате какую-нибудь вещь, которая могла бы послужить толчком для розыска «убийцы». Тут требовалось действовать осторожно и правдиво… Кош вынул носовой платок и бросил его возле кровати, потом, подумав, поднял и посмотрел на метку: в одном углу красовались буквы «М» и «Л». «Это не мой платок», – подумал репортер. А его бамбуковая трость с серебряным набалдашником была слишком особенной, слишком заметной…

Колец Кош не носил; у ворота его рубашка была застегнута простой фарфоровой запонкой, купить которую можно в каждой лавчонке. Оставались запонки у рукавов, но ими он дорожил, не из-за цены – она была небольшой, – а как дорожат иногда безделушками, к которым привыкли. И потом, запонки нельзя забыть… их можно вырвать…

Он ударил себя по лбу:

– Вырвать! Великолепно! Если поднимут запонку на ковре, скажут: «Во время борьбы жертва, вцепившись в руку убийцы, порвала рукав его рубашки и сломала запонку. Убийца ничего не заметил и скрылся, не подозревая, что оставляет на месте преступления столь важную улику».

Таким образом, все казалось вполне правдоподобным. Отвернув рукав, репортер взял в руку внутреннюю сторону левой манжетки, правой, свободной рукой схватил наружную сторону и, дернув ее резким движением, разорвал цепочку, которая упала на пол вместе с маленьким золотым шариком с бирюзой посередине. Другая половинка запонки осталась в петле; ее он вынул и положил в карман жилета. Но второпях он не заметил, что его пальцы запачканы кровью и что он запятнал ею свою рубашку и белый жилет. Затем Кош вынул из внутреннего кармана конверт со своим адресом и разорвал его на четыре неравных куска.

На одном было написано: «Monsieur Ou»

На другом: «ési»

На третьем: «ne de»

На четвертом: «E. V.»

«Coche»

«Douai»

Этот последний обрывок слишком ясно указывал на него, поэтому он сделал из него шарик и проглотил. Потом отгрыз зубами на первом обрывке две начальные буквы своего имени. В результате получились три клочка, по которым, приложив усилия, можно было восстановить имя мнимого убийцы. Как честный игрок, он, не открывая вполне своих карт, все же давал шанс своим противникам.

Кош разбросал по комнате обрывки. Один их них упал почти на середину стола. Два других пристали к ковру. Чтобы быть уверенным, что их не примут за обрывки писем, принадлежавших убитому, он подобрал все прочие разбросанные бумаги, и положил в ящик, который затем запер. После этого репортер окинул внимательным взглядом всю комнату. Убедившись, что ничего не забыл, он надел пальто, пригладил цилиндр рукавом, прикрыл запятнанной кровью салфеткой лицо покойника, глаза которого, теперь уже остекленевшие, казались ввалившимися, потушил электричество, вышел из комнаты, пересек неслышными шагами коридор, спустился по лестнице и очутился в саду.

Проходя по дорожке, он тщательно стирал следы ног, и без того уже практически занесенные песком, а затем направился к воротам, ступая одной ногой по песку, а другой по затверделой земле клумбы. Добравшись до ворот, Кош открыл их и вышел, наконец, на улицу. Неподвижные тени тянулись через всю дорогу. Ни малейшего шороха, ни малейшего дуновения ветерка не нарушали тишину этой бесконечно непроницаемой ночи. Где-то далеко завыла собака. И лишь тогда тишина наполнилась непонятной грустью. Кош вспомнил свою старушку няню, говорившую ему в детстве, когда в деревне выли собаки: «Это они воют, чтобы дать знак Святому Петру, что душа покойника стучится в двери рая».

Непонятная сила воспоминаний! Вечное детство души! Кош вздрогнул, представив себе то время, когда маленьким ребенком он зарывался в подушки, чтобы не слышать жалобных стонов, раздававшихся ночью в саду, и на минуту почувствовал теплоту материнских губ, так часто касавшихся его лба.

Потом все смолкло. Кош посмотрел на часы – час ночи. В последний раз он окинул взглядом дом, где только что пережил такие необычайно волнующие минуты, вернулся к решетке, раздвинул концом трости плющ, закрывавший номер дома, и увидел цифру: 29.

Он дважды повторил про себя: «Двадцать девять!» Потом, вспомнив, что день его рождения приходится на 29-е число, пошел дальше, уверенный в том, что теперь уж точно не забудет.

Кош добрел до конца бульвара, не встретив ни души. Впрочем, он шел, не глядя по сторонам, слишком взволнованный, чтобы связно мыслить. Все до такой степени спутывалось и сливалось в его голове, что он не мог ясно представить себе план дальнейших действий. Его жизнь сильно изменилась. Одна минута неуверенности, один неправильный шаг могли разрушить все его планы. Будучи невиновным, но желая казаться подозреваемым, он мог позволить себе только промахи виновного.

Недалеко от Трокадеро репортер увидел пару, которая прогуливалась по улице. Обогнав их, он подумал: «Эти мирные люди и не подозревают, что в нескольких шагах отсюда совершено преступление».

Кош почувствовал некоторую гордость при мысли, что он единственный обладатель страшной тайны. Как скоро факт преступления будет открыт? Если убитый, как можно предполагать, жил один, не имея ни горничной, ни кухарки, то сколько времени должно пройти, прежде чем обнаружат его тело? Утром продавец молока или мяса позвонит в дверь; не получив ответа, он позвонит еще раз, затем войдет в дом. И у него перехватит дыхание от ужасного запаха. Он поднимется по лестнице, войдет в комнату, а там…

Поспешное бегство, отчаянные крики: «Помогите! Убийство!» – и вся полиция на ногах, репортеры всех газет заняты розыском убийцы, публика заинтересована сенсационным преступлением. В это время он, Кош, будет жить своей обычной жизнью, оберегая секрет с радостью скряги, ощущающего в кармане ключ от сундука, в котором хранятся его сокровища. Человек тогда только вполне сознает свою силу, когда является обладателем хотя бы частички окружающей его тайны. Но в то же время какая это тяжелая ответственность! Каким гнетом она ложится на ваши плечи и какое возникает искушение заявить в полный голос: «Вы находитесь в полном неведении, а я все знаю!»

Кош продолжал размышлять: «Мне стоит произнести одно лишь слово, чтобы разжечь любопытство толпы… но я буду молчать. Я должен предоставить дело случаю. Он заставил меня выйти из дома моего друга именно в тот момент, когда преступники уносили ноги с места преступления, именно благодаря случаю я узнал тайну; пусть он же и назначает минуту, когда все должно открыться».

В раздумьях репортер добрел до одного из городских кафе. Сквозь запотевшие стекла окна он увидел несколько мужчин, собирающихся играть в карты, и сидящую за конторкой спящую кассиршу. Около печи, свернувшись клубком, спал толстый кот. Один из лакеев, стоя за спиной играющих, следил за игрой, другой рассматривал иллюстрированный журнал.

Дул сильный ветер, а от этого простенького кафе веяло теплом и спокойствием. Кош, начинавший уже дрожать от усталости, волнения и холода, вошел и сел за маленький столик. В комнате стояло плотное облако табачного дыма с примесью запахов кухни, кофе и абсента; это смешение ароматов показалось репортеру особенно приятным. Он заказал чашку кофе с коньяком, потер от удовольствия руки, рассеянно взял забытую кем-то вечернюю газету, валявшуюся на столе, потом вдруг отбросил ее, вскочил и произнес, не замечая, что говорит вслух:

– Придумал! Я не буду ждать случая, я сам все устрою!

Один из игроков повернул голову; лакей, стоявший у кассы, решил, что обращаются к нему, и подбежал с вопросом:

– Что прикажете?

Кош махнул рукой:

– Нет… От вас мне ничего не нужно… Впрочем, скажите, у вас здесь есть телефон?

– Конечно! В конце коридора, дверь направо.

– Спасибо.

Репортер быстро пробрался между столами играющих, прошел весь коридор, плотно закрыл за собой дверь и нажал кнопку. Долго не отвечали; Кош начал сердиться. Наконец, раздался звонок.

– Алло! Дайте мне сто пятнадцать девяносто два или девяносто шесть, – взволнованно произнес Кош.

Он прислушался к переговорам станции, к электрическим звонкам. Наконец послышался голос:

– Алло! Кто говорит?

Репортер изменил свой голос:

– Это номер сто пятнадцать девяносто два?

– Да. Что вы хотите?

– Газета «Свет»?

– Да.

– Мне надо переговорить с секретарем редакции.

– Это невозможно, он размечает номер, его нельзя беспокоить.

– Дело очень важное.

– Но кто его спрашивает?

«Черт возьми, – подумал Кош, – этого я не предвидел!»

Он недолго думал:

– Редактор, Шенар.

– Это другое дело… Я сейчас позову его. Не разъединяйте.

Из телефонной трубки доносились неясное гудение, шуршание бумаги – тот привычный гул, который Кош в продолжение десяти лет слышал каждую ночь в один и тот же час, когда, окончив работу, собирался уходить домой.

– Господин редактор? – послышался голос секретаря, запыхавшегося от быстрой ходьбы.

– Нет, – ответил Кош, по-прежнему не своим голосом, – извините меня, но я не редактор вашей газеты. Я воспользовался его именем единственно с той целью, чтобы вызвать вас, поскольку мне необходимо сообщить вам нечто очень важное…

– Но кто вы такой?

– Не имеет значения. Не будем понапрасну терять драгоценное время.

– Эти шутки мне надоели…

– Ради бога, – в отчаянии закричал Кош, – не вешайте трубку! Я хочу сообщить вам сенсационную новость, новость, которую ни одна газета, кроме вашей, не получит ни завтра, ни послезавтра, если я не сообщу ее. Завтрашний номер уже набран?

– Нет еще, но через несколько минут набор будет окончен. Вы видите, что мне некогда…

– Необходимо, чтобы вы выбросили несколько строк из «Последних известий» и заменили их тем, что я сейчас продиктую. Слушайте: «Ужасное преступление только что совершено в доме номер двадцать девять по бульвару Ланн. Убийца поразил жертву ударом ножа, перерезав шею от уха до ключицы. Поводом к преступлению, по-видимому, послужила кража».

– Одну минуту, повторите адрес…

– Бульвар Ланн, дом номер двадцать девять.

– Но кто мне поручится, что это правда?.. Откуда вам это известно? Я не могу напечатать такую новость, не будучи уверенным… А проверить у меня нет времени… Из какого источника вы почерпнули это известие?.. Алло! Алло! Не разъединяйте… Ответьте же…

– Ну, – сказал Кош, – допустим, что убийца – это я!.. Но позвольте мне сказать вам следующее: завтра я куплю первый же экземпляр «Света», вышедший из типографии, и если не найду в нем новость, которую сообщил вам, то тотчас передам ее вашему конкуренту, «Телеграфу». Тогда уж вам придется разбираться с Шенаром. Поверьте мне, вам стоит выбросить шесть строк и заменить их моими…

– Еще одно слово: когда вы узнали?..

Кош осторожно повесил трубку, вышел из будки, вернулся в зал и начал пить кофе маленькими глотками, как человек, довольный успешно завершенным делом. Заплатив за кофе банковским билетом – единственным, который у него имелся и который уже пятый год лежал в его бумажнике «для виду», – он поднял воротник пальто и вышел. На пороге он остановился и произнес про себя: «Кош, милый друг, ты великий журналист!»

III
Последний день Онэсима Коша – репортера

Секретарь редакции «Свет» еще минут пять кричал, суетился и бранился у телефона:

– Алло! Алло! Боже мой! Да отвечайте же!.. Они нас разъединили! Алло! Алло!

Наконец он повесил трубку и с бешенством принялся звонить.

– Алло! Станция! Вы нас разъединили!

– И не думали. Это на другом конце провода повесили трубку.

– В таком случае это ошибка. Соедините опять, пожалуйста…

Через несколько минут послышался голос, но принадлежащий уже другому человеку:

– Алло!

– Это отсюда мне телефонировали? – спросил секретарь.

– Отсюда действительно недавно телефонировали, но я не знаю, вам ли.

– Скажите пожалуйста, с кем я говорю?

– С кафе «Пол», площадь Трокедеро.

– Отлично. Будьте любезны передать господину, говорившему со мной, что нам необходимо продолжить беседу.

– Невозможно, мы сейчас закрываемся, к тому же этот господин, должно быть, уже далеко.

– Можете ли вы описать мне этого человека?.. Вы его знаете?.. Это ваш постоянный посетитель?..

– Нет, я видел его в первый раз… но описать его внешность, конечно, могу. На вид ему лет тридцать, он брюнет с маленькими усами… Кажется, он был во фраке… но я не обратил на это особенного внимания.

– Благодарю вас, простите за беспокойство…

– Не за что. До свидания.

Секретарь редакции недоумевал, как ему поступить. Напечатать сообщенную ему новость или подождать следующего дня. Если известие верно, то было бы обидно позволить другой газете воспользоваться им. Ну, а если все это ложь?.. Необходимо было незамедлительно принять решение.

Подумав хорошенько, секретарь пожал плечами, выбросил несколько строк из иностранных известий и заменил их следующими:

«УЖАСНАЯ ДРАМА

Только что получено известие, что в доме № 29 на бульваре Ланн совершено преступление. Один из наших сотрудников немедленно отправляется на место происшествия.

Сообщено в последнюю минуту нашим частным корреспондентом».

В три часа утра триста тысяч экземпляров газеты направлялись к различным вокзалам, разнося повсюду известие о «Преступлении на бульваре Ланн». В три четверти пятого секретарь редакции посмотрел на часы и велел позвать артельщика:

– Сейчас же отправляйтесь на улицу де Дуэ к господину Кошу и попросите его немедленно приехать. Нам надо переговорить о важном деле.

«Таким образом, – думал он, – я решу все проблемы. Если новость об убийстве окажется ложной, то примечание, что это частный корреспондент, снимает с меня всякую ответственность… Ах, если бы Кош был надежным человеком, я бы его давно обо всем известил. Но он бы тут же разнес новость по всему Парижу! Да и в редакцию не явился именно в эту ночь, как раз тогда, когда был нужен. Ну да что говорить!»

Довольный успешным разрешением сложного вопроса, он закурил трубку и проговорил, потирая руки:

– Бесспорно, я непревзойденный секретарь редакции.

Онэсим Кош крепко спал, когда артельщик позвонил в дверь его дома. Он тут же проснулся, прислушался и после второго звонка поднялся с кровати.

– Кто там? – спросил он, стоя у закрытой двери.

– Жюль, артельщик из газеты «Свет».

– Подождите минуточку. Я открою.

Кош зажег свет, накинул халат и открыл дверь.

– Что случилось, чего вам от меня нужно? – спросил он рассерженно.

– Господин Авио просит вас немедленно приехать.

– Да он шутник, твой господин Авио! Еще и пяти часов нет!

– Извините, уже пять часов двадцать минут.

– Пять часов двадцать минут! В такое время не стаскивают добрых людей с кровати. Скажите ему, что вы меня не застали дома… До свидания, Жюль.

– Что ж, я уйду, – проговорил Жюль, – только дело важное, все насчет этого…

– Насчет чего?

Жюль вынул из кармана еще не просохший номер газеты. Свежая типографская краска пачкала пальцы. Он раскрыл его на третьей странице и показал в самом низу, в отделе последних известий, заметку об убийстве на бульваре Ланн. Пока Кош пробегал глазами строки, артельщик прибавил:

– Это известие передали нам по телефону, когда газета была уже почти набрана. Если оно окажется правдой, то тот, кто сообщил его, заработает за одну ночь двадцать пять франков.

– Двадцать пять франков?

– Ведь не нам же одним он телефонировал. Очевидно, он рассказал свою историю всем утренним газетам и теперь явится в кассу и получит плату. Я сам так сделал во время пожара на рынке. Я стоял на улице рядом… Только тогда я имел дело с вечерними газетами, а из них лишь две платят…

– Конечно… конечно, – проговорил Кош, возвращая артельщику газету. – Вы умный малый, Жюль!..

А сам подумал: «Вот дурак!» Потом прибавил вслух:

– Скажите господину Авио, что я скоро буду. Только оденусь…

Оставшись один, Кош рассмеялся. В самом деле, смешно, что именно ему пришли сообщить эту новость! В первую минуту он и сам удивился. Два или три часа крепкого сна заставили его забыть волнения этой ночи. Он пришел в недоумение, для чего его зовут, и понял только тогда, когда Жюль развернул газету. Положительно, все устраивалось как нельзя лучше. Он опасался, что это дело поручат другому. Теперь же все карты были в его руках.

Продолжая раздумывать, он одевался. В нетопленой комнате было холодно; репортер надел фланелевую рубашку, твидовый костюм и кожаное пальто. Застегнув пуговицы, он ощупал карманы, проверяя, не забыл ли чего. Проходя мимо комнаты швейцара, он крикнул, чтобы ему отворили, и услышал сонный голос, проворчавший за дверью:

– Когда же закончится это шатание?..

На улице Кош остановил извозчика, сказал ему адрес газеты «Свет» и снова погрузился в думы.

Ему предстояло разыграть в редакции полное неведение. Кроме того, не лишним будет притвориться рассерженным и проявить недоверие. Таким образом он заранее снимал с себя всякое подозрение. Вдобавок ко всему Кош слишком хорошо знал людей вообще, в частности журналистов, и понимал, что, если хочешь достигнуть своей цели, нужно оставить им частичку успеха во всяком предприятии: это своего рода кураж. Авио особенно заинтересуется этим делом, если сможет сказать: «Я был прав. Никто не хотел слушать меня. Кош уверял, что меня провели. Но я стоял на своем. Я чувствовал, что это не утка; меня не обманешь, я стреляный воробей».

Извозчик остановился у здания газеты. Репортер заплатил ему и быстро поднялся в редакцию. Секретарь ожидал его, прохаживаясь по кабинету. Увидев Коша, он вскрикнул:

– Наконец-то вы явились! Мы битых три часа вас разыскиваем. Не знаю, где вы проводите ночи – впрочем, это ваше дело – но, по правде говоря, могли бы заглянуть в редакцию. Никогда не знаешь, где вас найти…

– Я был у себя дома, – возразил Кош. – Я поужинал у приятеля и в час ночи уже лежал в своей постели. Когда я выходил из редакции в половине восьмого, все было спокойно. Что случилось? Зачем в такой неурочный час вам потребовалось мое присутствие?

– Вот что случилось: в два часа ночи мне сообщили, что на бульваре Ланн совершено преступление.

– Отлично. Я сейчас же беру автомобиль и лечу в участок.

Секретарь удержал его:

– Подождите минутку! В участке вам едва ли сообщат какие бы то ни было сведения по той простой причине, что полиция ничего не знает.

– Я не совсем понимаю, – перебил его Кош, – полиции ничего не известно о преступлении, а вам известно? Каким это образом?

– Прочитайте, – сказал Авио, подавая репортеру газету.

Кош во второй раз прочел свое собственное сообщение и притворился удивленным.

– Черт возьми, – пробормотал он, – все это кажется мне подозрительным. Уверены ли вы, что вас не одурачили?

– Если бы я был в этом совершенно уверен, – возразил секретарь, – я бы не поставил примечания: «От частного корреспондента»… Впрочем, – он принял таинственный вид, – у меня есть повод думать, что это правда… Прежде всего нужно проверить сообщение. Затем, в то время как другие журналисты еще ничего не знают, провести расследование одновременно с полицейскими. Думаю, что таинственный корреспондент не ограничится одним лишь сообщением и скоро явится сюда – хотя бы для того, чтобы получить гонорар…

– Вы так думаете? – спросил Кош.

– Милый мой, надеюсь, вы не сомневаетесь в моем опыте, приобретенном за двадцать лет практики?

«Наивная душа, – подумал Кош. – Как бы ты удивился, если бы узнал, кто твой корреспондент! Глупый хвастун, ты не был так резок, когда упрашивал меня ночью… Нет, твой корреспондент за деньгами не придет. Двадцать пять франков не удовлетворят его честолюбия; твой опыт ничто в сравнении с его хитростью».

Вслух он сказал:

– Конечно, нет… Но все же согласитесь, что все это очень странно, и я совершенно недоумеваю, с чего начать.

– Это ваше дело. Прежде всего убедитесь в достоверности факта, затем поступайте как хотите, но к вечеру принесите мне статью в четыреста строк с фотографиями. Если вы все правильно сделаете, я попрошу для вас у патрона пятьдесят франков в месяц прибавки.

– Очень вам благодарен, – сказал репортер, а про себя подумал: «Если я все сделаю правильно, то есть как я это понимаю, то вопрос будет не в пятидесяти франках. Газета, которая захочет иметь сотрудником Онэсима Коша, не пожалеет денег…»

…Небо начинало подергиваться светлыми полосками. С улицы уже доносился шум автомобилей и громкие звуки клаксонов. Проехал омнибус, гремя колесами и дребезжа стеклами. Онэсим Кош поднялся со стула, взял свежий номер «Света» и положил его в карман.

– Вы говорите, бульвар Ланн, дом номер…

– Двадцать девять. Соберитесь! Нельзя быть таким рассеянным.

– О! Не волнуйтесь, – сказал Кош, – сейчас семь часов, и я принимаюсь за дело.

– А я иду спать. Думаю, что я заслужил несколько часов отдыха, ведь я работал в то время, пока вы спали…

Кош отвернулся, чтобы скрыть улыбку и насмешливый огонек в глазах, и вышел. На лестнице он столкнулся с артельщиком.

– Речь шла о той страшной новости? Я прав? – спросил тот.

– Да.

Кош вновь остановил извозчика и продиктовал ему адрес:

– Улица Святого Мартина, угол бульвара Ланн.

Чувство какого-то непонятного стыда не позволило ему дать точный адрес. Не отдавая себе отчета, он поступал как виновный, не решающийся подъехать к самому дому. Ему казалось, что, услышав адрес: «Бульвар Ланн, дом номер двадцать девять», извозчик что-нибудь заподозрит.

По тротуарам, мимо закрытых магазинов, быстро шли прохожие. Кош подумал, что эта ночь, медленно переходящая в туманное и холодное утро, тянется страшно долго. Чтобы сосредоточиться, он сел поглубже в угол, закрыл глаза и принялся перебирать в уме тысячу разных мыслей. Бледный зарождающийся день отчего-то напоминал ему мрачное утро перед казнью, и перед его мысленным взором то и дело вставали лица двух бродяг и их сообщницы, бескровное лицо убитого и отпечаток руки с огромными пальцами, который он смыл со стены.

Когда извозчик остановился, уже совсем рассвело. Онэсим Кош медленно прошел вдоль бульвара Ланн. Жители понемногу просыпались, и в окнах появлялись заспанные лица с опухшими глазами. Перед одной из дверей стоял булочник. Почтальон звонил у ворот маленького особняка. Кош посмотрел на номер дома, возле которого остановился. Номер 17.

День обещал быть холодным, но ясным. Солнце медленно выплывало из-за маленьких облачков и бросало игривые отблески на белые плиты тротуара, на обвитые плющом ограды, на остроконечные крыши домов. От ночных теней не осталось и следа, и контраст между видом улицы днем и ночью был так разителен, что Кош на минуту засомневался, не пригрезилось ли ему все это в кошмарном сне. Было начало девятого. Многие уже успели купить новый выпуск «Света», но, казалось, никто всерьез не задумывался о случившимся. Проходящий мимо полицейский читал как раз ту страницу газеты, на которой было помещено сообщение. Кош подумал: «Или вся эта история – плод моего воображения, или он прочитает и остановится». Но полицейский прошел дальше.

– Что же это, наконец, – пробормотал Кош, – не сумасшедший же я? Ведь это не бред. То, что существует в моей памяти, случилось в действительности. Я действительно проходил ночью по этой улице, действительно вошел в сад, потом в дом, я видел зарезанного человека, лежащего на постели, я…

Он схватился руками за голову и почувствовал у правого виска довольно сильную боль. Он посмотрел на руку: на кончиках пальцев было несколько капель крови.

Тогда его мысли сразу прояснились. Он вспомнил свое падение и рану на лбу, а когда поднял глаза, то увидел, что стоит перед домом номер 29.

Все было тихо. На желтом песке дорожки по-прежнему были видны следы его шагов. Кош обрадовался следам, как неожиданной помощи, и принялся ходить взад-вперед перед домом. Прохожие сновали по улице. Какой-то работяга пристально посмотрел на него, по крайней мере репортеру так показалось.

Не благоразумнее ли было ему, простому журналисту, отправиться в полицию и дать приставу прочитать газету?

В эту минуту подкатили две кареты и остановились в нескольких шагах от репортера. Из карет вышли несколько человек, в их числе пристав; четыре агента приехали на велосипедах. Они прислонили их к забору, как раз в том месте, где Кош раздвинул тростью плющ, чтобы прочитать номер дома.