Текст книги "Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна"

Автор книги: Морис Леблан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

III

Они встретились снова.

В тот же вечер князь Сернин пригласил барона Альтенгейма в кабаре Вателя, где они ужинали в обществе поэтов, музыканта, финансиста и двух хорошеньких актрис из Французского театра. На следующий день они вместе обедали в Булонском лесу, а вечером встретились в Опере.

В течение недели они виделись ежедневно. Можно было подумать, что оба просто не в силах друг без друга обойтись, что их соединяет большая дружба, сотканная из доверия, уважения и симпатии. Они от души развлекались, пили добрые вина, курили отличные сигареты и заразительно смеялись.

На самом деле они наблюдали друг за другом, выслеживали друг друга свирепо, как звери. Смертельные враги, разделяемые ярой враждой, уверенные каждый в победе, стремясь к ней всей силой необузданной воли, они ожидали подходящей минуты. Альтенгейм – чтобы ликвидировать Сернина, Сернин – чтобы столкнуть Альтенгейма в пропасть, которую перед ним раскрывал. При этом оба знали, что развязка не заставит себя ждать. Один или другой на этом лишится головы, и вопрос был лишь в нескольких часах, самое большее – в днях.

Это была захватывающая драма, и такой человек, как Сернин, должен был сполна насладиться ее необычным, острым привкусом. Знать врага, почти не расставаться с ним, помнить, что при малейшем неверном шаге, при малейшем промахе тебя караулит смерть, – какой сладостный букет ощущений!

Однажды, в саду клуба на улице Камбон, членом которого являлся также Альтенгейм, они гуляли в одиночестве, в тот сумеречный час, когда в июне приступают к ужину и в который вечерние игроки еще не прибыли в свой клуб. Они прохаживались вокруг лужайки, вдоль которой, окаймленная кустарниками, тянулась стена с устроенной в ней калиткой. И внезапно, когда Альтенгейм о чем-то говорил, Сернину показалось, что его голос утратил уверенность, стал чуть ли не дрожащим. Рука Альтенгейма скользнула в карман пиджака, и Сернин увидел, словно пронизав взором ткань, как она сжалась на рукояти кинжала, то робеющая, то твердая, то опять бессильная.

Сладостные мгновения! Ударит ли он? Что в нем возьмет верх – боязливый ли инстинкт, способный остановить, либо сознательная воля, устремленная к убийству?

Выпрямившись, заложив руки за спину, Сернин ждал, вздрагивая от полноты ощущений. Барон умолк; теперь они шагали рядом в полной тишине.

– Ударь же, наконец! – воскликнул князь. Застыв на месте, он повернулся к спутнику. – Ударь, теперь или никогда! Никто не может тебя увидеть. Ты смотаешься потом через эту дверцу, ключ к которой, словно по чистой случайности, висит рядом на гвозде, и – привет, барон!.. Ни слуху, ни духу… Теперь мне ясно, это все подстроено. Ты специально меня сюда привел… И ты не решаешься? Ударь же!

Его взгляд проник в самую глубину глаз барона. Но тот оставался в неподвижности, побледневший, дрожа от бессильной ярости.

– Курица! – усмехнулся князь. – Мокрая курица! Просто нет смысла принимать тебя всерьез. Хочешь услышать правду? Так вот, я вызываю у тебя страх. Ну да, ты никогда не знаешь, что с тобой станет, когда ты передо мной, лицом к лицу. Тебе очень хочется действовать; но это я, мои действия, мои поступки определяют собой положение, развитие событий. Нет, определенно нет, ты вовсе не тот, кто хотя бы умерит сияние моей звезды!

Он не успел досказать последнего слова, когда почувствовал, что его охватили за шею и потянули назад. Кто-то, прятавшийся в кустарнике, рядом с калиткой, схватил его за голову. Он увидел поднятую руку, державшую блестящий клинок; рука резко опустилась, и острие ножа с размаху ударило его в шею.

В то же самое мгновение Альтенгейм на него набросился, чтобы его добить, и они покатились по клумбам. Все продолжалось не более тридцати секунд. Как бы он ни был силен, как ни тренирован в разных видах борьбы, Альтенгейм почти сразу, закричав от боли, уступил. Сернин вскочил на ноги и бросился к дверце, которая захлопнулась за чьим-то темным силуэтом. Слишком поздно! Он услышал, как в замке повернулся ключ. Калитка оказалась запертой.

– Ах, ты, бандит! – поклялся он. – День, когда я до тебя доберусь, станет днем моего первого убийства! Но, клянусь Богом…

Он вернулся, склонился и собрал обломки кинжала, который сломался в момент удара.

Альтенгейм между тем начал шевелиться.

– Ну что, барон, дела идут на поправку? – спросил Сернин. – Такого приема ты не знал? Я называю его прямым в солнечное сплетение, это отключает солнце вашей жизни, как задуваешь свечу. Чисто, быстро, без боли… и безошибочно. Не то, что удар ножом. Стоит надеть ворот из стальной кольчуги, какой сегодня на мне, и плевать тебе на всех, особенно – на твоего темнокожего приятеля, того низенького, который метит всегда в шею, твое идиотское чудовище. Погляди теперь на его любимую игрушку… Разбита вдребезги!

Он протянул ему руку.

– Давай, барон, поднимайся! Приглашаю тебя на ужин. И вспомни, кстати, тайну моего превосходства: бесстрашный дух в неуязвимом теле!

Он вернулся в салоны клуба, занял двухместный столик, устроился на диване и стал ждать часа вечерней трапезы, думая:

«Игра, конечно, интересна, но дело становится опасным. Надо кончать… Иначе эти скоты отправят меня в рай прежде, чем мне туда захочется самому… Самое досадное – что я против них бессилен, пока не сумею отыскать старика Штейнвега… Ибо, в сущности, только он чего-то и стоит, старый Штейнвег, и цепляюсь я еще за барона только потому, что надеюсь что-нибудь о нем узнать… Что они, черт их возьми, сделали со стариком? Можно не сомневаться в том, что Альтенгейм каждый день видится с ним, можно быть также уверенным, что он делает все возможное и невозможное, лишь бы вырвать у него сведения о проекте Кессельбаха. Но где он с ним встречается? Куда он его спрятал? К каким-нибудь друзьям? Либо держит у себя, на вилле Дюпон, в доме номер 29?»

Он надолго задумался, потом закурил сигарету, которую почти сразу же выбросил. Это было, по-видимому, условным знаком, так как к нему подошли и молча уселись рядом двое молодых людей, с которыми он, казалось, незнаком, но с которыми незаметно вступил в разговор.

Это были братья Дудвиль, на сей раз – в роли великосветских гуляк.

– Что нам делать, патрон?

– Возьмите десяток наших людей, отправляйтесь на виллу Дюпон и войдите в нее.

– Ух ты! Но как?

– Именем закона. Разве вы не инспектор Сюрте? Простой обыск…

– Но мы не имеем права…

– Присвойте его себе.

– А слуги? Если будет оказано сопротивление?

– Их всего четверо.

– Если они станут кричать?

– Они этого не сделают.

– А если вернется Альтенгейм?

– Раньше десяти часов он не вернется. Беру это на себя. Это больше, чем требуется для того, чтобы перевернуть дом вверх дном. Если обнаружите старика, сообщите мне немедленно.

Появился барон. Князь двинулся ему навстречу.

– Будем ужинать, не так ли? Это маленькое происшествие в саду прибавило мне аппетита. По этому поводу, дорогой барон, хочу кое-что вам посоветовать…

Они заняли места за столиком.

После ужина Сернин предложил партию в биллиард, которая была принята. Окончив ее, они перешли в зал, где шла игра в баккара. В ту минуту крупье как раз объявил:

– В банке – пятьдесят луидоров! Кто берет?

– Ставлю сто, – сказал Альтенгейм.

Сернин посмотрел на часы. Было ровно десять. Дудвили не возвращались; это означало, что поиски окончились неудачей.

– Банк, – молвил он.

Альтенгейм сел и раздал карты.

– Сдаю.

– Мне не надо.

– Семерка.

– Шестерка.

– Проиграл, – сказал Сернин. – Удвоим банк?

– Идет, – отозвался барон.

Он снова раздал карты.

– Восемь, – сказал Сернин.

– Девять, – открыл карты барон.

Сернин повернулся кругом, прошептав про себя:

– Это стоило мне трехсот луидоров… Зато могу быть спокойным: он пригвожден к месту.

Несколько минут спустя его машина остановилась перед виллой Дюпон. Дудвили и их люди были собраны в вестибюле.

– Вы не нашли старика?

– Нет.

– Гром и молния! Должен же он быть где-то здесь! Где слуги?

– В их комнате, связаны.

– Хорошо. Меня не должны видеть. Ступайте все. Жан, останешься здесь, на страже. Жак, покажи-ка мне дом.

Он быстро осмотрел погреб, чердак, почти при этом не останавливался, хорошо зная, что за несколько минут он не обнаружит того, что его люди не смогли найти за три часа. Но он тщательно запоминал последовательность и форму помещений. Окончив, возвратился к комнате, которую Дудвиль указал как принадлежащую Альтенгейму, и внимательно с ней ознакомился.

– Вот это мне подойдет, – сказал князь, приподняв занавес, прикрывавший темную каморку, заполненную одеждой. – Отсюда хорошо видна вся комната.

– Но если барон обыщет весь дом?

– Для чего?

– Но ведь слуги ему сообщат, что мы здесь побывали.

– Да, но ему и в голову не придет, что кто-нибудь из нас устроился у него. Он подумает, что наша попытка не удалась, вот и все. Следовательно, я остаюсь.

– А как вы выйдете?

– Ну, ты хочешь слишком много знать. Главное – войти. Ступай, Дудвиль, и закрывай за собой двери. Уходи вместе с братом… До завтра… Или, лучше, до скорой встречи…

– Либо, скорее…

– Обо мне не тревожьтесь. В нужное время я подам вам знак.

Он сел на небольшой сундук в глубине каморки. Вывешенное в четыре ряда платье прикрывало его. Если не будет предпринято специальных поисков, он был там в полной безопасности.

Прошло около десяти минут. Князь услышал глухой топот лошади, пробежавшей мимо виллы, звон колокольчика. Остановился экипаж. Внизу хлопнула дверь, и почти сразу до него донеслись голоса, возгласы, настоящий гвалт, усиливавшийся, по-видимому, по мере того, как очередной пленник освобождался от кляпа во рту. «Друзья объясняются, – думал князь. – Бешенство барона, должно быть, на вершине… Теперь он понимает смысл моего поведения этим вечером, в клубе, – что я его здорово околпачил… Околпачил, впрочем, весьма относительно, ибо до Штейнвега, в конце концов, так и не добрался… Вот первое, в чем он захочет убедиться: не отняли ли у него Штейнвега? А чтобы проверить, помчится к тайнику. Если поднимется вверх, значит – тайник над нами. Спустится вниз, значит – он в подвале».

Он прислушался. Голоса все еще слышались в комнатах первого этажа, но не было похоже, чтобы кто-нибудь куда-нибудь ходил. Альтенгейм, по-видимому, расспрашивал своих приспешников. Только полчаса спустя Сернин услышал, как кто-то поднимается по лестнице.

«Значит, старик спрятан наверху, – подумал князь. – Но почему барон не стал спешить?»

– Всем ложиться спать! – донеслась до него команда Альтенгейма.

Барон с одним из сообщников вошел в комнату и запер дверь.

– Я тоже ложусь, Доминик, – сказал он. – Можно об этом спорить хотя бы всю ночь – толку все равно не будет.

– Мое мнение, – отозвался второй, – что они искали Штейнвега.

– Мое – тоже, и именно поэтому я в душе смеюсь, так как Штейнвега здесь нет.

– Где же он, в конце концов? Что вы могли с ним сделать?

– Это – моя тайна, и мои тайны, как тебе известно, я оставляю при себе. Могу только сказать, что клетка достаточно надежна и он не выйдет из нее прежде чем заговорит.

– Так что князь останется с носом?

– Уверен. К тому же, чтобы прийти к такому результату, ему еще пришлось проиграть. Нет, есть над чем посмеяться вволю! Бедняга князь!

– Так или иначе, придется от него избавиться, – сказал второй собеседник.

– Будь спокоен, старина, за этим дело не станет, – заверил его Альтенгейм. – Не пройдет и восьми дней, и я подарю тебе памятный бумажник, выделанный из шкуры Арсена Люпэна. А теперь – дай мне поспать, я просто падаю от усталости.

Щелкнула закрывшаяся дверь. Затем послышалось, как барон задвигал засов, опорожнял свои карманы, заводил часы и стал раздеваться. Он был в отличном настроении, напевал и насвистывал, разговаривал даже громко с самим собой.

– Да, шкуру Люпэна… Не пройдет и восьми дней… Иначе не мы, а он обведет нас вокруг пальца, сукин сын… Ничего, нынче вечером он старался зря… Хотя расчет был точным: Штейнвег может быть только здесь… Только, вот…

Он лег в постель и сразу выключил электричество. Сернин подошел поближе к шторе, которую чуть приподнял; он увидел комнату, освещенную смутным светом ясной ночи, проникавшим в нее из окон, оставляя в глубоком мраке кровать. «Все ясно, – подумал он, – в дураках сегодня – я. Опростоволосился вконец. Как только он захрапит, я испаряюсь».

Но тут его озадачил глухой шум, какие-то звуки, доносившиеся со стороны постели, происхождение которых он не мог угадать. Что-то вроде едва слышного поскрипывания.

– Ну, как, Штейнвег, что будем делать?

Это говорил барон!

Не было, действительно, сомнения, что речь вел именно он. Но как мог он обращаться к Штейнвегу, если в комнате того не было? Тем не менее, Альтенгейм продолжал:

– Ну что, с тобой по-прежнему нельзя разговаривать?.. Так?.. Болван! Придется ведь все-таки рассказать, что тебе известно… Нет? Тогда – спокойной ночи. И – до завтра…

«Мне это приснилось, – подумал Сернин. – Либо сам барон разговаривает во сне. Расставим все по местам… Штейнвег не может быть рядом с ним, его нет и в соседней комнате… Нет в доме вообще… Альтенгейм сам это сказал. Что же кроется в этом ошеломительном эпизоде?»

Он заколебался. Схватить барона за глотку и вытянуть из него, угрозами и силой, все то, чего ему не удалось добиться хитростью? Пустое дело, Альтенгейм никогда не даст себя до такой степени запугать.

«Сматываю удочки, – сказал он себе. – Надо смириться с тем, что вечер пропал даром».

И все-таки он не ушел. Просто не смог уйти. Надо было ждать, случай мог оказать ему еще драгоценную услугу.

С величайшей осторожностью он снял с вешалок четыре или пять костюмов и пальто, расстелил их на полу, устроился на этом ложе и, прислонившись спиной к стене, преспокойно уснул.

Барон не стал просыпаться рано. Часы пробили где-то девять раз, когда он вскочил на ноги и вызвал слугу. Просмотрел почту, которую тот принес, в то время как камердинер заботливо вешал в каморке вчерашний костюм, а Сернин, держа кулаки наготове, рассуждал:

«Как быть? Не уложить ли мне на месте этого балбеса?»

В десять часов утра барон приказал:

– Ступай!

– Вот… еще этот жилет…

– Ступай, сказано тебе. Вернешься, когда позову. Не раньше.

Он сам притворил за слугой дверь, подождал немного, как делают недоверчивые люди, и, подойдя к столику с телефоном, снял трубку.

– Алло! Мадемуазель, прошу Гарш… Да, мадемуазель, жду вашего звонка…

Отходить от аппарата он не стал.

Сернин был охвачен дрожью нетерпения. Не станет ли барон разговаривать со своим таинственным сотоварищем по темным делам?

Звонок наконец прозвучал.

– Алло! – сказал Альтенгейм. – Это Гарш? Отлично!.. Мадемуазель, прошу номер 38… Да, тройка и восьмерка…

И, несколько секунд спустя, тихим голосом, как можно более тихим, но и более отчетливым, произнес:

– Номер 38?.. Это я… Не надо лишних слов… Вчера?.. Да, ты упустил его в саду… В следующий раз, конечно… Но дело становится срочным… Вчера вечером он устроил здесь обыск… Потом расскажу… Ничего, конечно, не нашел… Что-что? Алло!.. Нет, старик отказывается говорить… Угрозы, обещания, ничто не действует… Алло… Ну да, черт его побери, он знает, что мы бессильны… Проект Кессельбаха и история Пьера Ледюка известны нам лишь частично… Он один держит ключ к тайне… О! Он заговорит, и не далее, чем сегодня ночью, я ручаюсь… Иначе… Э, любые средства хороши, лишь бы он не смог удрать… Либо чтобы князь его у нас не свистнул… За три дня мы должны со всем покончить… Ты что-нибудь придумал?.. Да, неплохая мысль… Отличная даже, я этим с ходу займусь… Когда увидимся? Во вторник, согласен? Идет! Я приду во вторник, в два часа.

Он положил трубку и вышел. Сернин услышал, как он отдает распоряжения:

– Будьте сегодня начеку, вы все! Не дайте так глупо себя схватить, как вчера. Вернусь не раньше ночи.

Тяжелая дверь вестибюля закрылась, потом стукнула калитка в саду и послышался колокольчик на сбруе удаляющейся лошади.

Еще через двадцать минут явились двое слуг. Они раскрыли окна и убрали комнату.

Сернин подождал еще достаточно долго, до предполагаемого часа их обеда. Потом, полагая, что они уже в кухне, за столом, он выскользнул из каморки и начал проверять кровать и стену, к которой та была прислонена.

– Странно, – проговорил он, – очень странно. Ничего особенного не видно. У кровати нет двойного дна… Под нею – никакого люка… Поглядим в соседней комнате.

Он тихо прошел туда. Это была пустая комната без мебели.

– Нет, старика содержат не здесь… В толще вот этой стены? Невозможно, это скорее простенок, очень узкий. Ничего не понимаю, ей-богу!

Дюйм за дюймом он опять осмотрел пол, стену, кровать, тратя время на бесплодные эксперименты. В этом определенно был какой-то фокус, вероятно, даже весьма простой, но он пока не мог его разгадать.

– Если только, – сказал он себе, – Альтенгейм не бредил. Это – единственное возможное предположение… Но есть только один способ его проверить – остаться здесь. И я остаюсь. Будь что будет.

Чтобы не быть обнаруженным, он возвратился в свое убежище и больше не двигался, мечтая и подремывая, терзаемый, правда, сильным голодом.

И день склонился к закату; и настали сумерки.

Альтенгейм возвратился лишь после полуночи. Он поднялся в свою комнату, на этот раз – один, разделся, лег и, как накануне, выключил свет. Опять последовало тревожное ожидание. Тот же необъяснимый скрежет или скрип. И прежним насмешливым тоном Альтенгейм произнес:

– Ну как дела, дружите?.. Ругаешься?.. Ну нет, ну нет, милый мой, от тебя ждут совсем других слов. Ты не на правильном пути… Мне от тебя нужны честные признания, достаточно полные, подробные, касательно всего, что ты рассказывал Кессельбаху… История Пьера Ледюка и прочее, и прочее… Понятно?

Сернин слушал в ошеломлении. Ошибки на этот раз не было: барон действительно обращался к старику Штейнвегу! Потрясающая беседа! Казалось, ему слышится таинственный диалог живого и мертвого, разговор с безымянным существом, обитающим в ином мире, невидимым, неощутимым, несуществующим.

Барон продолжал с жестокой иронией:

– Ты, наверно, проголодался? Поешь, дружище. Но при этом помни, что я отдал тебе сразу всю пайку хлеба и, если ты будешь есть его по нескольку крошек в сутки, ты протянешь самое большее на неделю. Скажем, десять дней! Десять дней спустя – каюк, и все, папаши Штейнвега больше нет… Если, конечно, до тех пор ты не согласишься заговорить. Нет, ни за что? Ладно, завтра поглядим. Спи, милый мой, спи…

На следующий день, после ночи и утра без происшествий, князь Сернин покинул виллу Дюпон с безмятежным видом, правда – с легким головокружением и слабостью в ногах. Направляясь к ближайшему ресторану, он следующим образом подытожил положение:

«Итак, в следующий вторник Альтенгейм и убийцы из отеля Палас должны встретиться в Гарше, в доме, телефон которого носит номер 38. Следовательно, именно во вторник я выдам правосудию обоих преступников и освобожу господина Ленормана. В тот же вечер настанет черед старого Штейнвега, и я наконец узнаю, является ли Пьер Ледюк сыном колбасника и, следовательно, могу ли я достойным образом женить его на Женевьеве. Да будет так!»

Во вторник утром, к одиннадцати часам, Валенглей, председатель Совета Министров, пригласил к себе префекта полиции, заместителя шефа Сюрте господина Вебера и показал им письмо, полученное по пневматической почте и подписанное князем Серниным:

«Господин премьер-министр,

зная, как высоко цените Вы господина Ленормана, спешу поставить Вас в известность насчет некоторых фактов, открывшихся благодаря простой случайности. Господин Ленорман содержится в заключении в подвалах виллы Глициний, в Гарше, близ дома уединения. Бандиты из отеля Палас приняли решение убить его сегодня, в два часа пополудни. Если полиция будет нуждаться в моем содействии, я буду в половине второго в доме уединения, у госпожи Кессельбах, чьим другом имею честь являться.

Примите, господин премьер-министр, и т.д.

Подписано: Князь Сернин».

– Все это чрезвычайно серьезно, дорогой господин Вебер, – сказал Валенглей. – Могу добавить, что мы должны полностью доверять заявлениям князя Поля Сернина. Я не раз с ним ужинал. Это серьезный, умный человек…

– Не позволите ли, господин премьер-министр, – сказал заместитель шефа Сюрте, – ознакомить вас с другим письмом, полученным мною сегодня утром?

– По этому же делу?

– Да.

– Давайте посмотрим.

Он взял письмо и прочел:

«Милостивый государь,

настоящим предупреждаю Вас, что князь Поль Сернин, выдающий себя за друга госпожи Кессельбах, – не кто иной, как Арсен Люпэн. Доказательство – самое простое: имя Поля Сернина – не более, чем анаграмма Арсена Люпэна. В нем содержатся одни и те же буквы. Ни одной больше или меньше.

Подписано: Л.М.»

И господин Вебер добавил, в то время как Валенглей застыл в ошеломлении:

– На этот раз милейший Арсен Люпэн нашел себе достойного противника. Пока он его разоблачает, тот его выдает. И лиса – в капкане.

– И тогда?

– Тогда, господин премьер-министр, мы попробуем их примирить. А для этого я возьму с собой две сотни человек.