Текст книги "Однажды и навсегда"
Автор книги: Мора Сигер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
ГЛАВА 2
Он шагал по длинному коридору, обшитому дубовыми панелями, прокладывая себе дорогу в толпе просителей, обычно заполнявших передние покои. Он торопился и шел быстро, насколько это было возможно. Разрумяненная бабуля, узнав его, сунула ему в руки петицию. Пузатый пекарь рванулся вперед, чтобы сделать то же самое. Худородные аристократы и метящие в них, прихлебатели и сикофанты, склонив друг к другу головы, принялись перешептываться, выясняя причину его визита.
Говорили, что его призвал к себе сам герцог. Вокруг замысливались грандиозные планы, а Уильям Деверо Фолкнер, более чем кто иной, пользовался доверием Мальборо. Он был рядом с герцогом у Бленхайма. Позже – у Рамилье. Но поле брани было для него неподходящей декорацией. Даже будучи по натуре воином, он с большей ловкостью ступал среди предательского лабиринта дворцовых интриг. Здесь Мальборо полагался на него, улаживая дела с медлительной, но упрямой королевой Анной и, что совершенно не случайно, со вспыльчивой супругой герцога – леди Сарой Черчилль. Фолкнер был мастером решения особо тонких и деликатных задач. Кто, как не он умел делать колкие выпады, слегка замаскированные под изысканную дипломатию.
Что же такое привело его в Вестминстер ярким солнечным весенним днем? Возможно, какие-нибудь новые козни французов? Или очередное препирательство шотландцев? Неужто это произошло накануне формального объединения их Королевства с Британией? Что-то явно непростое, требующее его авторитета и проницательности.
По толпе пробежала волна самых разнообразных чувств, словно промозглый туман, пробирающий до костей – зависть, восхищение, страх. О, как вдохновлял их всех сын обыкновенного торговца, стремительно вознесшийся до, казалось бы, недосягаемых высот.
В конце коридора лакей распахнул дверь, пропуская его вперед. Он вошел, и дверь за его спиной захлопнулась снова, оставляя позади перешептывания и любопытствующие взгляды. Он оказался один в небольшой, скупо обставленной комнате. Из окон открывался великолепный вид на сад в самом начале цветения. Напротив него находилась другая дверь, а за ней – уединенные покои, святая святых герцога, где в данный момент ожидали гостя. Он засунул петиции под жилет, чтобы как следует изучить их, когда на то будет время. Поправил лацканы бархатного камзола, пересек комнату и постучал в дверь своей крупной рукой.
– Войдите.
Джон Черчилль, первый герцог Мальборо, расположился за каштановым письменным столом с инкрустацией. Он один не соблюдал формальностей, был облачен в бриджи и свободную полотняную рубашку с открытым воротом. Галстук был повязан свободно, а расшитый жилет и камзол лежали за ненадобностью на кушетке. На одном из углов письменного стола стояла подставка с завитым напудренным париком. Волосы герцога, седые и редеющие – ему исполнилось пятьдесят семь лет – были коротко острижены. Короткая стрижка еще больше подчеркивала угловатые и резкие черты лица. Он поднял голову и взглянул на вошедшего. Кивнув Фолкнеру, жестом указал на стул возле стола.
– Как ваши дела? – поинтересовался герцог.
– Достаточно неплохо, милорд. В Лондоне так спокойно.
– Ради разнообразия, – кивнул герцог. – Такое не может продлиться достаточно долго, – это прозвучало, скорее, не как суровое предсказание, а как простая констатация факта. – Лондон никогда еще не затихал надолго.
– Я полагаю, с вашей семьей все в порядке? – как всегда, учтиво осведомился Фолкнер. До него дошли слухи, что герцогиня в последнее время крайне возмущена, но не стал говорить об этом.
Мальборо поморщился.
– Довольно сносно. У Сары снова нелады с дочерью.
Фолкнер воздержался от комментариев. Непонимание, возникающее то и дело в одной семье, по всей видимости, было правилом, а не исключением. Разумеется, он сполна испытал все это на собственном опыте, когда его отец-торговец узнал, что сын мечтает о военной карьере. Но так уж все случилось, его выбор оказался мудрым. Хотя, безусловно, все могло сложиться иным образом. Четыре раза он оказывался на волосок от смерти. Трижды во время битвы, а в четвертый раз чудом успел выскользнуть из рук наемного убийцы. Однако он не пенял на судьбу за пережитое. Приключения и происшествия научили его еще дороже ценить жизнь.
– А как поживает красотка Чантра? – поинтересовался герцог, слегка улыбнувшись. Сам он был вернейшим супругом. Однако это не мешало ему снисходительно относиться к эскападам более молодых и холостых друзей.
– Она отыскала себе джентльмена, более отвечающего ее вкусам. Адвоката, который, как она полагает, склонен предложить ей руку.
– А вы, кажется, не очень скорбите по этому поводу? – поднял брови Мальборо.
– Это ее право, – мягко сказал Фолкнер. Он не мог понять, каким образом мужчина может предъявлять права на женщину, не являющуюся ему супругой. Вокруг так много других женщин, готовых упасть ему в объятия. Когда в том появлялась необходимость, он просто находил себе новую подругу. Впрочем, в данный момент он прекрасно обходился без таковой.
– Я готов думать, что вы просто бесчувственны, – в голосе герцога послышались нотки осуждения.
Фолкнер поудобнее вытянул длинные ноги и улыбнулся. На нем были шелковые панталоны до колен, тонкие чулки и простые кожаные туфли с одной пряжкой. Так же, как жилет и камзол, все его платье было сшито из изысканнейших тканей, но без щегольства. Наоборот, нарочито просто. Парика он не носил. Он просто зачесывал свои иссиня-черные волосы назад, и они спускались ему чуть ниже плеч. Черты лица выдавали в нем человека решительного. Четко очерченные скулы, худые щеки, широкий подбородок, загорелая кожа. Глаза были глубоко посажены и того удивительного серого цвета, который отливает либо оловом, либо, в зависимости от настроения, серебром. Рот его, чувственный и широкий, тем не менее, казался, вследствие его неулыбчивости, несколько жестоким. В тридцать два года он сохранил все, до единого, зубы и являл собой картину здоровья. Правда, время от времени его охватывали приступы меланхолии, но впрочем, об этом он еще не проговорился никому, а тем более – герцогу.
– Вам следует подумать о женитьбе, – заметил Мальборо. По всей видимости, он не торопился подходить к предмету разговора, ради которого вызвал Фолкнера.
«Неужели это, впрямь, является причиной беседы, – подумал Фолкнер, искоса с опаской взглянув на герцога. – Упаси Господи».
– Я уверен, Сара была бы в восторге, имея возможность оказать вам помощь в поисках суженой.
– Благодарю вас, милорд. Но боюсь, что из меня получится посредственный супруг. Просто мне не хватит терпения для всех милых домашних радостей, которые по сердцу женщинам.
– Ну, не скажите, – пробормотал Мальборо. – Некоторым из них требуется более просторное поле деятельности. – Он встал и подошел к окну, казалось, на мгновение погрузился в собственные мысли. Все прекрасно знали, что герцог просто обожает свою вспыльчивую супругу. Их брак зиждился на истинной любви. Правда, от этого жизнь герцога не была спокойной.
Наконец, Мальборо снова переключил внимание на Фолкнера. Вернувшись к письменному столу, он из груды разбросанных на нем бумаг вытащил листок. Несколько мгновений придирчиво изучал его, а затем протянул Фолкнеру.
– Что вы скажете вот об этом?
В отличие от герцога, да и всех остальных, Фолкнер читал очень быстро. Он прочел элегантно выведенные строчки столь стремительно, что могло показаться, будто зрачки мечутся из стороны в сторону. Дочитав до конца, посмотрел на подпись и остановился, пристально глядя на лист. Потом вопросительно уставился на герцога.
– Но чем занят сэр Исаак в этом месте… э-э-э Эйвбери? Надеюсь, ничего из ряда вон выходящего?
– Понятия не имею, – отозвался герцог. – Кто знает, что движет им. Его ум для нас загадка. Тем не менее, он президент Королевского Общества, пользуется благосклонностью Ее Величества. И вообще, он – одна из наших выдающихся знаменитостей. Я не вправе не обратить внимания на его жалобу.
– Но убийства? – с сомнением произнес Фолкнер. – Безусловно, местные власти имеют все необходимое, чтобы разобраться в деле? – он снова углубился в чтение. – Он пишет о двух цыганах. Их тела были обнаружены не в один день, но, как подозревают, они были убиты в одно и то же время. «Это послужило причиной глубокой скорби дорогого мне друга и заставило меня тревожиться за него», – продолжал читать Фолкнер. – Правда, он не сообщает, кто этот друг и почему он так расстроен.
– Да, об этом он умалчивает. Собственно, он сообщает нам чертовски мало. Однако, ясно дает понять, что ждет от меня ответных действий.
Фолкнер положил листок на стол. Он ничем не отличался от остальной публики, благоговевшей перед сэром Исааком. Но ему было хорошо известно, что это довольно эксцентричная личность. Интересно, что понадобилось ему в этой Эйвбери?
– Но почему он обратился к вам? – спросил Фолкнер.
– Потому что он мой знакомый, – ответил герцог. – Потому что он знает меня как фигуру влиятельную.
Герцог явно преуменьшал. Он был одним из самых могущественных людей в Англии.
– Полагаю, что здесь ничего нельзя поделать, – добавил герцог. Он всегда был внимателен к людям, которых особенно ценил. – Но я никак не могу отказать сэру Исааку. Его успокоит лишь наше прямое вмешательство. Вы поедете от моего имени. Проведите там несколько деньков, чтобы просто успокоить его. Здесь в ближайшие пару недель не предвидится ничего особенного. Так что вы ничего не потеряете.
– Безусловно, его бы устроило ваше письмо, – осмелился возразить Фолкнер, понимая неотвратимость решения герцога. Ему вовсе не хотелось оставлять Лондон в самое лучшее время года. В эти славные дни вокруг царит ликование по поводу объединения с Шотландией. Прозябать две недели в каком-то убогом захолустье? Что и говорить, весьма обременительное поручение. Фолкнер вздохнул. Герцог был прав. Сэр Исаак родился в стенах куда более скромных, чем он сам. Но теперь он вращался среди светил науки, которым в век просвещения никто не осмелится возразить.
– Я отправлюсь завтра утром, – сказал он таким тоном, будто путь его лежал не в весеннюю сельскую Англию, цветущую и благоухающую в это время года, а в самый центр преисподней. Для него это было одно и то же.
– Ну-ну, не так уж это так плохо, – успокоил его Мальборо, – отдохнуть вам совсем не помешает. Вы переутомляетесь.
– Может быть, мне стоит умерить старания? – улыбнулся Фолкнер герцогу.
– Нет, вы чрезвычайно необходимы мне. Но пара недель вдали от городской суеты пойдет вам на пользу. К тому же у вас особый нюх. Вспомните, как ловко вам удалось два года назад разоблачить разбазаривание военных запасов?
Фолкнер вздохнул. Короткое упражнение в простейшей логике, стоившее карьеры одному алчному маркизу и нескольким офицерам высших рангов, до сих пор не давало ему покоя. Люди, включая самого герцога, решили, что теперь ему по силам любая загадка. Явное недоразумение, но теперь уже ничего не изменишь.
– Возможно, мне не понадобится задерживаться там на две недели, – выдавил он с надеждой в голосе, – Судя по всему, дело не стоит выеденного яйца.
«Так оно и есть, – подумал Фолкнер. – Тут и глупцу должно быть ясно. Стоит ли удивляться, что вдруг обнаружится какая-либо несуразица. Может, эти цыгане сами поубивали друг друга. Может быть, никто их и пальцем не тронул, а просто произошел несчастный случай. А может случиться и так, что убийца, под впечатлением прибытия столь высокопоставленной персоны, как доверенное лицо герцога, сам поспешит во всем чистосердечно признаться. А уж он постарается этому посодействовать», – решил про себя Фолкнер.
Он покажет себя неумолимым и беспощадным, с силой вырвав признание у этого убийцы. А потом, только его и видели. В мрачном настроении, но полный решимости, он вышел из покоев герцога.
ГЛАВА 3
– Посетитель? – изумилась Сара. Она кормила канарейку хлебными крошками, стряхивая их с пальца и наблюдала при этом, как птичка вытягивает шею, в ожидании корма.
– Да, миледи, – подтвердила миссис Дамас. – Прибыл сегодня утром. Такой представительный джентльмен из Лондона. Приехал в собственной карете, запряженной четверкой. С ним лакей и пять мест багажа. Они остановились в гостинице «Роза». Мне об этом рассказала Аннелиз Морли.
Экономка сложила руки на крахмальном переднике и строго посмотрела на хозяйку.
– Я полагаю, все это означает, что сэр Исаак сегодня не придет. Вот вам и отдых, ради разнообразия. Почему бы вам не взять с собой книжку, что-нибудь перекусить и не прогуляться к реке? Вам всегда нравились такие прогулки.
– Только не сегодня, – ответила Сара. Она сняла, прицепившуюся к юбке ее свободного платья, нитку и повернулась к открытому окну. День стоял ясный, с юга тянул нежный ветерок. По небу плыли редкие пушистые облака. – Пожалуй, я выйду в сад.
Добрая и заботливая миссис Дамас не собиралась сдаваться просто так.
– Прошу прощения, мистрис, но в саду вы гуляли вчера и позавчера. Вот уже почти неделя, как вы не навещали деревню. Может, вы больны, коль не в состоянии сделать и нескольких шагов от дома?
Сара вздохнула и попыталась улыбнуться. Она была не вправе обижаться на назойливость экономки. Она знала миссис Дамас всю свою жизнь. К тому же, та была, безусловно, права.
– Я вовсе не больна, – мягко возразила она. – Но неужели, впрямь, необходимо вмешиваться во все события подряд, чтобы вас сочли за здорового человека?
– Можно подумать, что вы вмешиваетесь, – не унималась экономка. – Разве сыщешь еще где-нибудь такую спокойную и уравновешенную леди? И, тем не менее, нехорошо засиживаться дома. Вам обязательно следует пойти немного прогуляться.
– Вот я и прогуляюсь с сэром Исааком.
– Карабкаться по холмам и бродить по долам, пересчитывая при этом замшелые камни? Неужели, по-вашему, это занятие и впрямь подходит для молодой леди? Вам необходимо общество людей вашего возраста. Кстати, не далее как вчера, наш добросердечный священник интересовался вами. Я сказала ему, что у вас все в порядке, но, боюсь, он мне не поверил. Он сообщил, что, вполне возможно, заглянет сегодня. Вот-вот, он так и сказал.
Сара побледнела. Помощник викария Эдвардс был до занудства искренним молодым человеком. Его набожность, если и уступала чему, то только его рвению, с каким он пытался приобщить к ней других. Со временем он, возможно, станет уступчивее. Но на сегодня его общество казалось ей более чем утомительным.
– Пожалуй, я отправлюсь к реке, – тихо сказала Сара. Теперь там нечего остерегаться. Слава Богу, вряд ли каждый день будут объявляться убитые цыгане. На второго наткнулся сын старой миссис Хемпер, Дейви. Оба тела похоронили на участке для неимущих позади церкви. Констебль Даггин и суд графства сделали заключение по делу: смерть и того, и другого наступила в результате несчастного случая. Дело было закрыто, по крайней мере, для Эйвбери. Сара же вовсе не была уверена в том, что все именно так произошло и закончилось на этом. Беспокойство не отпускало ее. Она сама не могла объяснить своих опасений. Но тревога и страх не давали ей успокоиться с того самого момента, как она наткнулась на первого мертвеца. Опасения заставили ее держаться ближе к дому. Она все время думала о том, кто же станет следующей жертвой.
– Хорошо, – внезапно согласилась она. – Я пойду. Приготовьте, пожалуйста, мне что-нибудь перекусить. Я вернусь к чаю.
Миссис Дамас кивнула с удовлетворением человека, который ясно понимает свой долг и неуклонно исполняет его. Прежде, чем ее хозяйка могла передумать, экономка поспешила в кухню.
Сара поднялась наверх, сняла свободное домашнее платье, надела другое, более подходящее для дневной прогулки. Она выбрала строгое серое шерстяное платье и белую батистовую накидку. Шалевая накидка была аккуратно заправлена за лиф. Волосы Сара уложила мягким узлом и спрятала под накрахмаленным чепчиком. Нарядившись для выхода, она достала свой дневник. В последние дни ей было как-то не до него.
Снова спустилась вниз по лестнице. Здесь ее уже ждала корзинка с холодным мясом, хлебом и кувшинчиком сидра.
Она вышла из дома и свистнула Руперту. Пес тотчас же подбежал к ней, высунув язык и радостно виляя хвостом. Сэр Исаак ничего не имел против собаки. Но шумное общество этого косматого волкодава мешало ему сосредоточиться. Из-за этого громадный пес гораздо чаще обычного оставался дома. И сейчас он, конечно же, был счастлив и рад возможности совершить долгую прогулку исключительно в обществе обожаемой хозяйки. Пес явно намеревался порезвиться вволю.
Сара приласкала его, погладив по косматой голове и прошептав:
– Хорошая собачка, хорошая, – и зашагала от дома. Руперт резво помчался вперед. По старой привычке, они сначала повернули к лугу, обычно пустынному в этот час. За ним виднелся старый каменный мост, выгнувший спину над рекой. Им встретился маленький Мальчик, который поздоровался с ними и застенчиво улыбнулся. Он тащил на спине огромный мешок с травой для коровы. Коров здесь держали почти в каждой семье. По другую сторону моста простиралось пшеничное поле. Пшеница уже колосилась и поблескивала на солнце золотисто-зелеными головками. За дальним краем поля темнела роща. Через нее пролегла извилистая широкая дорога…
Руперт трусил впереди, от радости виляя хвостом. Сара неторопливо шла за ним. Сбоку от дороги, полностью скрытая от взглядов прохожих, спускалась к ручью поросшая мхом лощина. Сара с детства любила этот укромный уголок, место уединения от остального мира. Замкнутый мирок давал ей поддержку и успокоение, когда становились почти невыносимыми странные воспоминания, терзавшие по ночам ее сознание. Тропинка побежала под уклон, солнечный свет стал не таким резким, звуки заметно приглушеннее. Сара вступала в свой сокровенный мир, уютно расположенный между покатыми склонами, поросшими пышными ивами и разросшимся старым терновником. По дну лощины бежал ручей, извиваясь между замшелыми камнями, корягами и корнями ив. Здесь, у ручья, росли самые нежнейшие цветы – арум, с пестрыми крапчатыми листьями и прозрачными шарами фиолетовых и пурпурных цветов, бледные, поникшие орхидеи и, словно покрытые лаком, голубые гиацинты. Тут и там из мха тянулись к небу пучки ярких примул и купальниц.
Сара ступала легко, едва касаясь ногами земли, словно боялась нарушить умиротворение, которым всегда дышала лощина. Руперт тихонько пофыркивал, но и он заметно присмирел, подошел к ней и нежно лизнул руку, хотя Сара и не подзывала его.
Они остановились на берегу ручья. Громадный пес улегся рядом, положив тяжелую голову на скрещенные передние лапы, однако не уснул. Он никогда не спал в лощине. Ни разу не поддался соблазну погонять небольших коричневых зайцев или, обитавших в терновнике, трудяг-куропаток. Он не спускал с хозяйки глаз. Казалось, обособленность крохотного мирка действовала на него усмиряюще и слегка настораживала.
Сара глубоко вздохнула. Воздух был напоен ароматом цветов и молодой зелени. Этот запах был знаком и привычен. Он иногда ощущался в сновидениях. Шелковистая прохлада лощины нежно обволакивала и ласкала. Какое-то время женщина сидела неподвижно, ни о чем не думая, погрузившись в спокойное созерцание окружающего, отстранившись от суетности бытия.
Но состояние умиротворенности было шатким, она хорошо это знала. В глубине души, вот уже несколько дней, таилась тревога. Она была едва ощутима. Но Сара понимала, что если отмахнется, постарается не замечать ее, она все равно будет наплывать со всех сторон. Как ни отмахивайся, иного выбора нет. Неотвратимость воспоминаний и безумия снова маячила перед ней.
Сара достала из кармана дневник – небольшую книжечку в кожаном переплете. Часть страниц уже исписана мелким бисерным почерком. Часть отдана рисункам. Несколько листков еще чисты. Вскоре и они будут заполнены либо рисунками, либо воспоминаниями. Тогда книжечка, как и ее предшественницы, отправится в глубокий деревянный сундук, который Сара хранит у себя в спальне. И ключ от него не доверяет никому. В течение нескольких недель она не напишет ни строчки, не сделает ни единого наброска.
Потом потребность записывать и рисовать снова станет невыносимой. Тогда она достанет из своего давнего запаса новую чистую книжку и все начнет заново. Она дала себе слово, что никогда никто не увидит и не прочитает ни один из ее дневников. Случись такое, ее тайное помешательство перестанет быть секретом для окружающих. Она лишь изредка дозволяла себе перелистывать и перечитывать заполненные книжки. И каждый раз, когда она занималась этим, колдовская притягательность и ужас, даже не ужас, а какая-то – призрачная жуть, не давали ей покоя еще несколько дней.
Казалось, ей было предопределено судьбой вести эти дневники, а затем прятать от посторонних взглядов, так и не уразумев, что они означают и почему именно ей выпало стать их сочинительницей.
Сосредоточившись, она начала быстрыми и точными движениями делать на чистом листке наброски образов, возникавших, пожалуй, не столько в ее сознании, сколько в глубине души. На этот раз, слава Богу, картинка получилась довольно безобидной. Белые коровы с длинными кривыми рогами жадно припали к ручью. Рядом с ними стоял ребенок. Легкая улыбка слегка приподняла уголки губ. Ребенок походил на мальчика, которого она встретила на мосту. Казалось, дитя смотрит прямо на нее. Но тот мальчик был сыном местного колесника. И трава, которую он нес в мешке, предназначалась на корм обыкновенным джерсейским буренкам, рыжим и короткорогим. Они были дальними родственницами круторогих белых коров, которые пришли к водопою на ее рисунке. К тому же ребенок был девочкой, одетой в грубо сотканную безрукавную тунику, доходившую ей до колен. Девчушка была босиком. Волосы она заплела в косы и украсила цветами. Эти цветы она собрала сама, пока гнала коров к ручью. День, по всей видимости, был теплым, солнечные лучи струились сквозь пышную летнюю листву. Нет, это была не весна, как в этом мире, где сейчас находилась Сара, а самый разгар лета, когда вся земля предается буйству жизни и клан выходит с песнями на поля. Люди работают каменными мотыгами и деревянными копалками. Женщины гордо вышагивают, неся на головах полные камышовые корзины. Девочка была весела и беззаботна. Наконец-то прорезались и перестали болеть новые зубы. Она была сыта и оттого – спокойна. Скорее всего, так будет еще какое-то время, ведь урожай обещает быть хорошим. Сегодня утром мать брала ее с собой в святилище и даже разрешила помочь совершить жертвоприношение. Совсем скоро, когда в ее теле тоже проснется женщина, ее начнут обучать тайным ритуалам. Скорее всего, в этот день у нее больше не останется неразрешимых вопросов.
Счастливое дитя улыбалось Саре с рисунка. Веселые огоньки сверкали в глазах. Но было здесь и нечто иное, какая-то задумчивая робость. Словно девочка просит у Сары прощения, понимая ее терзания и всей душой желая, чтобы все складывалось по-другому.
Помешательство. Безумие.
Сара уронила уголь и резко захлопнула дневник. Пальцы вздрагивали. Эта девочка была слишком живой для рисунка. Сара помнила каждую черточку лица, каждую прядку волос. Ей был знаком этот наклон головы, когда девочка чему-то удивлялась или недоумевала. Она воочию видела проворные и ловкие движения гибкого тела, покрытого бронзовым загаром, когда девочка бесстрашно мчалась вперед, подняв руки, смеясь и радуясь тому, что может, просто-напросто, наслаждаться жизнью.
Сара рисовала девчушку бесчисленное количество раз, в самых разных настроениях. И знала, что будет снова и снова рисовать ее. Вот она сидит задумчиво у очага, неподвижным взглядом уставившись на огонь. Вот стоит, гордо выпрямившись перед камнями, воздев к небу руки, вымаливает у земли щедрые дары.
Более того, Сара хорошо знала, что ждет девочку впереди, какая судьба ей уготована. Девочка станет жрицей.
Безумие.
Руперт поднял голову и озабоченно посмотрел на хозяйку. Она что-то невнятно пробормотала, успокаивая собаку. В горле у нее пересохло, сильно хотелось пить.
Сара поднялась и подошла к ручью. Опустилась на колени, зачерпнула полную пригоршню воды, стала жадно пить. Вода была холодной и чистой. Она плеснула немного себе на лицо. Вода просачивалась сквозь пальцы, капли со звоном разбивали гладкую поверхность ручейка. Ей стало немного лучше. Она присела на корточки и взглянула на другую сторону лощины. Под сумрачной сенью деревьев быстро мелькнула тень. Сара вздрогнула, дыхание у нее участилось. Солнечные лучи обрушивались сквозь ветви и напоминали колонны какого-то неземного храма. Снова мелькнула тень, уже несколько ближе и, наконец, приняла очертания человека.
Очень высокого мужчины, вернее, рослого и широкоплечего, с черными волосами и резкими чертами лица. Он был одет в скромный суконный костюм с небольшим белым кружевным воротником. Он повернулся и заметил Сару. В какой-то миг ей показалось, будто он знаком ей. Он был похож на…
Но это впечатление тотчас же рассеялось, словно его не было вовсе. Он был чужак, причем не только здесь, в Эйвбери, но и в других знакомых ей местах. Зачем он проник сюда, нарушив столь драгоценное для нее уединение?
Однако, когда она поднялась, отряхивая с пальцев холодную родниковую воду и слегка перепачкав глиной подол платья, то почти не испытывала никакого возмущения или недовольства. Наоборот, где-то в глубине души слабо шевельнулась радость.
По ту сторону ее сновидений и воспоминаний, загорелая девчушка ободряюще улыбнулась ей.
