355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мор Йокаи » Жёлтая роза » Текст книги (страница 3)
Жёлтая роза
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 21:54

Текст книги "Жёлтая роза"


Автор книги: Мор Йокаи



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Сударь! Меня уже не раз обкрадывали и обманывали. Но никогда меня не обкрадывал вор и не обманывал проходимец. Всякий раз это проделывали честные и порядочные люди.

Конюший дал на чай гуртовщику.

– Позвольте и мне, сударь, слово сказать, – проговорил гуртовщик. – Раз уж вы изволили купить коров, то прихватывайте и телят. Вот вам мой дружеский совет.

– Куда мне такая прорва мычащих животных! Не нанимать же ещё подводу для телят.

– Они и на своих ногах дойдут.

– Но задержат в пути всё стадо. На каждом шагу будут останавливать коров, когда им захочется пососать. А самое главное, граф, насколько мне известно, купил этот гурт не для экспериментов над чистой венгерской породой, а для того, чтобы скрестить её с испанской.

– Ну, тогда дело другое.

Итак, оставалось только отправить в путь купленный гурт. Конюший написал доверительное письмо, а комиссар составил удостоверение сопровождающему гурт пастуху, который сунул документы вместе с паспортами на коров, выданными ветеринаром, в свою походную сумку. Затем пастух надел на шею вожака-быка колокольчик, привязал к его рогам бурку, оседлал своего коня, вскочил в седло и пожелал остающимся доброго здоровья.

Гуртовщик вручил ему торбу с салом, хлебом и чесноком. Провизия эта была рассчитана на целую неделю, чтобы хватило до самого Мишкольца. Затем объяснил весь маршрут: посоветовал идти к Полгару, потому что около Чеге из-за весенней распутицы стояла непролазная грязь. Заночевать можно будет в небольшом леске, а через Тиссу переправиться на пароме. Если вода стоит высоко, то лучше переждать у переправы, задать корм скотине и не рисковать.

Затем он взял слово со своего крестника достойно вести себя в чужом краю, не опозорить города Дебрецена, слушаться хозяев, обуздывать своё ухарство; он наказывал своему любимцу не забывать венгерского языка и веры, в престольный праздник причащаться; что заработает – не транжирить, коли женится – жену уважать, а детям дать венгерские имена и, если выкроит время, написать письмо крёстному – уж он оплатит почтовые издержки.

Затем, благословив крестника, он отпустил доброго малого в дальний путь.

Тем временем оба моравских погонщика пытались справиться с выпущенными из загона коровами.

Очутившись на свободе, коровы, конечно, немедленно разбежались в разные стороны и, когда погонщик старался преградить им путь палкой, злобно поворачивались к нему, угрожая поднять его на рога. Все коровы стремились вернуться к оставшимся в загоне телятам.

– Ну, что же ты! Помоги добрым христианам, – сказал пастуху гуртовщик.

– Ударь-ка кнутом! – подстрекал художник.

– Чёрта с два ударишь, – проворчал пастух. – Ведь тогда всё стадо разбежится. Это вам не лошади.

– Я же говорил, что коров нужно было связать попарно за рога! – кричал конюший.

– Ладно, ладно, я уж сам управлюсь, – проговорил пастух и свистнул. Из загона с громким лаем выскочила овчарка и бросилась к разбежавшемуся стаду. Она быстро обежала непокорных животных, хватая их за ноги, и в несколько минут согнала в гурт всё стадо, которое в полном порядке двинулось за быком с колокольчиком. Тогда и пастух поскакал вслед за коровами, покрикивая: «Гей, Роза, гей ты, Чако, куда ты, Кеше!» Он знал по имени всех коров, и они ему повиновались. Быка звали Гордый.

Тихо и спокойно шло теперь стадо по большой равнине. Господа долго смотрели ему вслед, пока оно не поравнялось с волнующимся волшебным морем. Там коровы вдруг превратились в гигантов. Они казались теперь чёрными мамонтами на невероятно длинных ногах. Затем каждая корова слилась со своим зеркальным отражением, и всё это двинулось дальше. Постепенно коровы стали таять в серой мгле и, наконец, совсем исчезли, и только их перевёрнутые отражения продолжали медленно брести дальше, ступая ногами по небу. За ними, головами вниз, следовали пастух, погонщики и овчарка.

Художник лежал на траве, раскинув руки и ноги.

– Если я расскажу это в Вене, в клубе художников, меня выставят за дверь.

– Дурная это примета, – промолвил почтенный Шайгато, покачивая головой. – Хорошо, что хоть деньги уже у меня в кармане.

– Но скот-то ещё не на месте, – буркнул гуртовщик.

– Удивительно, что это зрелище до сих пор ещё не арендовано каким-нибудь ловким предпринимателем, – заметил конюший.

– А мы его не сдаём! – горделиво отвечал Шайгато. – Я знаю, если бы можно было, это чудо давно бы забрали в Вену. Но город Дебрецен не отдаст его!

4

Двуколка ветеринара быстро тряслась по степи. Резвая лошадка не нуждалась ни в кнуте, ни в поводьях, она и так прекрасно знала своё дело. Доктор вынул записную книжку и что-то помечал в ней.

Немного погодя он поднял голову и вдруг заметил приближающегося галопом табунщика.

То была бешеная скачка; казалось, и лошадь и всадник обезумели. Лошадь то стремглав устремлялась вперёд, то останавливалась как вкопанная, взвивалась на дыбы и, внезапно повернувшись, бросалась в другую сторону. Всадник с запрокинутой головой, весь изогнувшись, обеими руками держал поводья. Лошадь мотала, трясла головой, храпела и испуганно ржала.

Доктор стегнул свою кобылу и поспешил всаднику наперерез.

Приблизившись, он узнал в нём табунщика: «Это же Шандор Дечи!»

Тот, видимо, тоже узнал доктора и сразу ослабил поводья.

Умный конь, отдуваясь и брызгая пеной, приблизился к двуколке доктора и сам остановился. Он встряхнулся и заржал, словно хотел что-то сказать.

Парень сидел в седле, откинувшись назад и запрокинув голову. Руки его больше не держали поводья, только ноги крепко сжимали бока лошади.

– Эй, Шандор! Шандор Дечи! – окликнул его доктор.

Тот, казалось, не слышал крика или же слышал, но не мог ответить.

Доктор, спрыгнув с двуколки, подошёл к всаднику и, обхватив его руками, снял с седла.

– Что с тобой, Шандор?

Табунщик не отвечал. Губы его были крепко сжаты, голова запрокинута, грудь часто-часто вздымалась и опускалась, а туловище изгибалось дугой. Страшно вытаращенные глаза блестели каким-то безумным блеском, зрачки были расширены до предела.

Доктор уложил парня на траву и начал его осматривать.

– Пульс то частый, то вовсе исчезает. Зрачки расширены, челюсти судорожно сжаты. Туловище сведено назад. Этого парня отравили каким-то зельем.

Доктор встретил табунщика в открытой степи на полдороге между хортобадьской корчмой и матайским хутором. По всей вероятности, парень спешил на хутор, но по пути стало сказываться действие яда. Покуда сознание не покидало его, он торопил коня, но когда начались судороги и страшные муки помутили его рассудок, он перестал управлять своими движениями, а только двигался в седле, чем привёл в бешенство и лошадь. У неё тоже текла пена изо рта.

Доктор попытался было положить табунщика на свою двуколку, но тот оказался слишком тяжёл.

Оставить парня одного в степи доктор боялся: покуда он будет ездить за помощью, орлы могут растерзать его.

Конь табунщика таким понимающим взглядом смотрел на доктора, что, казалось, вот-вот заговорит. Затем, нагнув голову к своему хозяину, он коротко, прерывисто заржал.

– Ну что ж, помогай и ты! – отвечал ему доктор.

Как же было коню не понять его?! Он вырос в степи. А у степных коней душа почти человеческая. Увидев, что доктор изо всех сил пытается поднять хозяина, конь схватился зубами за его жилет и также стал подымать его. Так они общими силами взвалили Шандора на двуколку.

Коня доктор привязал за недоуздок к двуколке, и они помчали к хутору.

Там была и лечебница и аптека, правда только для лошадей и коров. Да и доктор был всего-навсего ветеринаром.

Но оказывать помощь в подобных случаях обязан каждый, кто хоть немного в этом смыслит.

Вопрос заключался в том, смыслит ли он?

Первым делом нужно выяснить, с каким ядом имеешь дело: со стрихнином или с белладонной?

Чёрный кофе ни в том, ни в другом случае не повредит.

По приезде на хутор доктор немедленно вызвал слугу и экономку.

Кофе был уже сварен, требовалось только приложить усилия, чтобы напоить больного. Судорога так сильно свела его челюсти, что их пришлось раздвигать стамеской, чтобы влить кофе.

– Холодный компресс на голову, горчичники на живот, – командовал доктор. Но поскольку под рукой не было никого, кто мог бы выполнять его распоряжения, ему приходилось всё делать самому. Затем он сел к столу и, написав письмо, приказал слуге:

– Слушай-ка! Запомни хорошенько, что я тебе сейчас скажу. Заложи бричку, поезжай как можно скорее в хортобадьскую корчму и передай это письмо хозяину. Если корчмаря дома не окажется, то на словах передай его кучеру, что я приказал немедленно запрячь господскую коляску и не мешкая доставить в город это запечатанное письмо. Пусть он разыщет там в больнице главного врача и привезёт сюда на хутор. Я ветеринарный врач; мне законом запрещено лечить людей, а больной нуждается в срочной помощи. Доктор захватит с собой и лекарства. А дочери корчмаря скажи, чтоб она отдала тебе весь жареный кофе, какой только найдётся в доме. До приезда врача больному необходимо почаще давать кофе. Постарайся живо обернуться.

Слуга торопливо вышел. Усталая сивка, ещё не успевшая отдышаться, снова должна была мчаться к корчме.

Девушка поливала герань на крыльце, когда к корчме подкатил слуга.

– Какие вести привёз, Пишта, и почему у тебя вся лошадь в мыле?

– Да вот привёз письмо достопочтенному господину.

– Сейчас тебе не удастся с ним поговорить, он загоняет пчёл в ульи.

– А господин доктор наказывает в письме немедленно послать в город экипаж за главным врачом.

– У вас кто-нибудь заболел? Лихорадка, наверное?

– Это не наш человек, господин доктор подобрал его в степи. Табунщик, Шандор Дечи.

Девушка громко вскрикнула и выронила из рук лейку.

– Шандор? С ним плохо?

– Да, так плохо, что он чуть на стенку не лезет, весь так и извивается от боли, бедняга. Отравил его кто-то.

Чтобы не упасть, девушка ухватилась обеими руками за дверной косяк.

– Наш доктор никак не разберётся, что с ним такое, поэтому и вызывает городского врача.

Девушка невнятно что-то бормотала.

– Пустите, барышня, не закрывайте дверь, дайте мне поговорить с достопочтенным хозяином.

– Что с ним случилось, не знаешь? – наконец, проговорила она.

– А вам господин доктор велел передать, чтоб вы собрали весь жареный кофе, какой есть в доме, и отдали мне. Он будет поить им Шандора Дечи, пока не приедет городской врач. Ведь неизвестно, каким ядом отравили беднягу.

И слуга пошёл отыскивать корчмаря.

– Неизвестно, каким ядом его отравили? – прошептала девушка. – Но я-то знаю. Если моё зелье в этом виновато, надо всё рассказать доктору. Он хоть будет знать, что давать больному.

Она вбежала в комнату, открыла сундук, разыскала на дне его дьявольский корень, похожий на маленького человечка, и сунула его в карман.

Да будет проклят тот, кто дал дурной совет! Да будет проклят тот, кто его послушался!

Затем она принялась поджаривать кофе. Когда слуга вернулся из сада (ему пришлось помочь корчмарю загнать пчёл в улей), девушка уже наполнила молотым кофе жестяную коробку.

– Ну, барышня, давайте ваш кофе.

– Я тоже поеду с тобой.

Слуга был парень неглупый и сразу смекнул, в чём дело.

– Не надо, барышня, вы только расстроитесь, как взглянете на Шандора Дечи. Ей-богу, кровь стынет в жилах, когда видишь, как он мучается. Господин доктор вас и не пустит к нему.

– Мне нужно поговорить с доктором.

– А кто же будет обслуживать гостей в корчме?

– У нас есть служанка и буфетчик. Пусть потрудятся.

– Тогда отпроситесь хоть у достопочтенного господина.

– Не буду отпрашиваться, он не разрешит. Ну-ка, пусти!

Клари оттолкнула в сторону слугу и выбежала во двор. Одним прыжком она вскочила в бричку, схватила вожжи, стегнула сивку, и та понеслась во весь опор.

Оторопелый слуга, успел только крикнуть:

– Барышня! Клари! Стойте! Не сходите с ума! – и побежал вслед за бричкой. Он страшно запыхался, но догнать Клари ему удалось только у моста, где уставшая лошадь сбавила ход. Там он, наконец, вскочил в бричку.

Бедной сивке никогда не приходилось принимать столько ударов, как в этот раз, по дороге к матайскому хутору. По песку она уже брела шагом.

Девушка не могла смириться с такой проволочкой, спрыгнула на дорогу, схватила жестяную коробку и сломя голову побежала прямо через клевер к усадьбе доктора.

Доктор заметил в окно запыхавшуюся Клари и вышел на крыльцо ей навстречу.

– Кларика! Вы как сюда попали?

– Что с Шандором?

– Шандору плохо.

Из-за двери доносились мучительные стоны больного.

– Что с ним случилось?

– Я и сам не знаю, а гадать не хочу.

– Но зато я знаю. Его напоили отравой. Одна скверная девушка. Я знаю, кто она такая. Чтобы заставить полюбить себя, она подмешала в вино какого-то зелья, а от него он и захворал. Я знаю, кто она такая, и знаю, что это было за зелье.

– Барышня! Не возводите на человека напраслину! Это тяжёлое обвинение. Нужны доказательства.

– Вот они.

Девушка вынула из кармана ядовитый корень и положила его перед доктором.

– Ох, ох! – ужаснулся доктор. – «Атропа мандрагора»! Да ведь это смертельный яд!

Девушка закрыла лицо руками:

– Откуда же мне было знать, что это яд?

– Кларика! Вы так пугаете меня, что я, чего доброго, с ума сойду. Неужели вы отравили Шандора?

Девушка молча кивнула головой.

– Какого чёрта вы это сделали?

– Он очень бессердечно обошёлся со мной, а одна цыганка как-то уверяла меня, что, если я намочу этот корень в вине и дам ему выпить, он станет добрее.

– Вот те на! Сукины вы дети! Точите лясы с цыганками, а в школу, где учитель рассказывает о ядовитых растениях, не ходите. Вот и стал добрее твой милый.

В гневе он начал говорить ей «ты».

– Он умрёт? – с мольбой во взоре спросила девушка.

– Не хватает ещё, чтобы он умер. Шандор – парень крепкий. Его душа не так-то просто расстанется с телом.

– Значит, он будет жить? – В благодарность за утешение Клари опустилась перед доктором на колени и, схватив его руку, принялась осыпать её поцелуями.

– Не целуй мне руки – они все в горчице, ещё губы распухнут.

Тогда девушка стала целовать его ноги. И, когда доктор не разрешил и этого, начала целовать следы его ног: прекрасными алыми устами целовала грязные следы на каменном полу.

– Встаньте и отвечайте толком. Вы привезли кофе? Он поджарен? И уже смолот? Хорошо. Пока не приедет доктор, надо поить больного кофе. Хорошо, что вы сказали мне, каким ядом он отравлен. Теперь я хоть знаю противоядие. А сейчас, послушайте-ка меня, милая моя: бегите со всех ног отсюда и уезжайте подальше, чтобы духу вашего здесь не было, ведь то, что вы натворили, – дело уголовное. Главный врач сообщит властям, и оно будет передано в суд. Бегите-ка, да подальше, туда, где о вас ничего не знают.

– Я никуда не побегу! – отвечала девушка, утирая передником слёзы. – Вот моя голова, пусть её отрубят. Ничего более страшного со мной не сделают. Раз я провинилась, то пусть меня и накажут по справедливости. Но отсюда я не уйду. Его стоны сковывают меня по рукам и ногам сильнее, чем кандалы. Ради бога, прошу вас, господин доктор, позвольте мне быть около него, ухаживать за ним, класть ему компрессы на голову, поправлять подушку, вытирать пот с лица.

– Вы понимаете, что говорите?! Если я доверю отравительнице уход за отравленным, меня немедленно отправят в сумасшедший дом.

При этих жестоких словах лицо девушки исказилось невыразимой болью.

– Значит, и вы, господин доктор, думаете, что я скверная?

Она отвернулась и, увидев на подоконнике ядовитый корень, схватила его и, прежде чем доктор успел опомниться, сунула себе в рот тем концом, который так похож на человеческую голову.

– Ну, ну, Кларика! Не шутите с этой мандрагорой. Не вздумайте её жевать! Выньте изо рта и дайте сюда. Я лучше разрешу вам пойти к больному. Но предупреждаю, вам будет очень тяжело. На такие страдания трудно смотреть человеку с мягким сердцем.

– Я знаю, слуга всё рассказал мне дорогой. По его словам, Шандор так изменился в лице, что его трудно узнать. Румяное прежде лицо стало сизо-бледным; на красивом белом лбу выступили пятна – предвестники смерти; щёки блестят от холодного пота; широко раскрытые, остекленевшие глаза неподвижны; губы плотно сжаты, а когда он приоткроет их, то покрываются пеной; он так стонет, извивается, скрипит зубами, заламывает руки, выгибается, что видеть и слышать это – мучение. Но пусть это будет моим наказанием. Пусть его стоны и страдания острым ножом пронзают моё сердце. Если я не увижу всего своими глазами и не услышу своими ушами, я буду ещё больше мучиться.

– Ну, ладно, попробуйте, если ваше сердце выдержит. Поручаю вам кофейник, варите кофе беспрерывно. Но если заплачете, выставлю за дверь.

С этими словами он впустил девушку в комнату, где лежал больной.

При виде любимого у Клари потемнело в глазах. Что стало с богатырём-парнем за эти несколько часов! Мукой было смотреть на его страдания.

Доктор позвал слугу.

Приготовляя кофе, девушка сдерживала рыдания; когда же они всё-таки прорывались и доктор с упрёком взглядывал на неё, она притворялась, что кашляет.

Мужчины мазали горчицей икры больного.

– Ну, теперь давайте-ка ваш кофе. Нужно влить ему в рот.

Но это было не так-то просто. Доктору и слуге приходилось разводить в сторону руки парня и держать их изо всех сил, чтобы он не бился.

– А теперь, Кларика, откройте ему рот. Ну нет, так у вас ничего не выйдет. Возьмите эту стамеску, просуньте её между зубами и попробуйте их разжать. Не бойтесь, не проглотит, он как клещами сожмёт стамеску.

Кларика повиновалась.

– Ну, а теперь осторожно, понемножечку вливайте ему в рот кофе. Так, так. Вы ловкая девушка. Вас можно порекомендовать в сёстры милосердия.

На лице девушки появилась улыбка, в то время как сердце её готово было разорваться на части.

– Только бы он не смотрел на меня такими глазами!

– Да, вы правы, эти безумные глаза – самое страшное!

Больному стало несколько легче, видимо от действия противоядия. Стоны стали тише, судороги в конечностях почти прекратились. Но лоб его пылал огнём.

Доктор объяснил девушке, как отжимать смоченный в холодной воде платок, как прикладывать его к голове больного и когда сменять. Она послушно всё исполняла.

– Я вижу, у вас и правда мужественное сердце.

Наконец, её усердие было вознаграждено: она с радостью заметила, что больной вдруг опустил веки и взгляд его больших, чёрных, широко раскрытых глаз стал не так страшен.

Немного погодя он приоткрыл рот; теперь уже больше не требовалось силой разжимать его стиснутые зубы.

Может быть, помогло во-время данное противоядие. А может быть, ему досталась не такая уж большая доза яда? Так или иначе, но пока из города приехал врач, опасность уже почти миновала. Ветеринар и главный врач разговаривали между собой по-латыни. Клари не понимала слов, но угадывала, что речь идёт и о ней.

Главный врач отдал ещё несколько распоряжений, написал заключение, а затем не мешкая сел в экипаж и укатил обратно в город.

Жандарм, которого он привёз с собой на козлах, остался на хуторе.

Не успел главный врач уехать, как под окнами снова застучали колёса. Это приехал хортобадьский корчмарь. Он потребовал у доктора свою дочь.

– Тише, тише, не шумите, сударь. Барышня взята под стражу. Видите вон того жандарма?

– Я всегда говорил, что девушки способны на глупости, когда сходят с ума… Ну что ж, моя хата с краю, я ничего не знаю.

И он укатил восвояси.

5

Всю ночь Клари провела возле Шандора. Она никому не уступала своего места у постели больного, несмотря на то, что и прошлую ночь не сомкнула глаз.

О, за неё-то, за эту прошлую ночь, она и расплачивается сейчас!

Сидя на стуле, она то и дело засыпала от усталости, но стоны больного всякий раз будили её. Меняя холодный компресс на его голове, она, чтобы не уснуть, промывала себе глаза.

Когда запели первые петухи, больной заснул живительным сном. Он вытянулся во всю длину и даже захрапел.

Клари сначала подумала, что это предсмертное хрипение, и обомлела, но потом обрадовалась. То был спокойный храп, а храпит только здоровый человек, и этим храпом он заставляет бодрствовать другого.

До вторых петухов больной успел порядком-таки выспаться.

От их крика он проснулся и смачно зевнул.

К этому времени окончательно прекратились и судороги. Все, кто страдал нервным расстройством, знают, какое большое облегчение доставляет после судорог такой здоровый зевок!

Клари хотела опять дать ему кофе, но Шандор отвёл её руку и чуть слышно попросил воды.

Она постучалась к доктору, спавшему в соседней комнате, и спросила, можно ли дать больному воды, – он просит пить.

Доктор вышел в ночных туфлях и в халате; ему самому хотелось взглянуть на больного.

Состоянием его он остался доволен.

– Дело идёт на поправку, раз уж он запросил воды. Давайте ему пить столько, сколько он захочет.

Больной выпил чуть ли не целый графин и опять спокойно заснул.

– Ну, он уже спит как убитый, – проговорил доктор. – Теперь и вы, Кларика, можете прилечь, вам приготовлена постель в комнате экономки. Я оставлю дверь открытой и буду присматривать за больным.

Но девушка взмолилась:

– Разрешите мне остаться с ним. Я положу голову на стол и так немножечко посплю.

Доктор внял её мольбам.

Внезапно девушка проснулась: было уже светло, за окном чирикали воробьи.

Больной теперь сладко спал и грезил во сне.

Рот его был приоткрыт, он что-то бормотал, чему-то улыбался.

Иногда веки его приподымались, но это, вероятно, стоило ему больших усилий, и они снова смыкались. Сухие, потрескавшиеся губы приоткрылись.

– Дать воды? – шёпотом спросила Клари.

– Дай, – не раскрывая глаз, с трудом ответил Шандор.

Она подала ему фляжку с водой.

Но руки его были ещё так слабы, что не могли поднести её к губам. И это у такого богатыря! Чтобы напоить его, пришлось поднять ему голову. Но и в эту минуту он находился в состоянии полудремоты.

Когда же его голова опять опустилась на подушку, парень запел. Может быть, он продолжал вполголоса петь ту разудалую песню, которую начал во сне:

 
Как же не быть добрым свету?
Девушка-цыганка, девушка-мадьярка, одного вы цвета!
 

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю