Текст книги "Герои без вести не пропадают (Роман. Книга 1)"

Автор книги: Митри (Дмитрий) Кибек (Афанасьев)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

За ночь отряд Турханова и батальон Адама Краковского полностью сосредоточились на западной опушке леса. По данным разведки, участок, намеченный для прорыва, оборонял один из батальонов 276-го немецкого пехотного полка. Причем две роты этого батальона занимали позиции по обе стороны полевой дороги, ведущей к помещичьей экономии в трех километрах от леса. Штаб батальона и резервная рота размещались в этой экономии, боевое же охранение было выдвинуто далеко вперед и находилось всего в двухстах метрах от огневых позиций партизан. Это имело и свои плюсы и минусы. С одной стороны, охранение легче окружить. С другой стороны, шум боя наверняка предупредит основные силы о надвигающейся опасности, и они заблаговременно примут надлежащие меры для отражения атаки. Стало быть, партизанам нужно снять боевое охранение бесшумно. Цель Байдирекова именно в этом и заключалась. Поэтому он, вместе с командиром первого взвода, которому надлежало уничтожить боевое охранение немцев, просидел вплоть до темноты на наблюдательном пункте и тщательно наметил пути подхода к позициям врага.

Обстоятельства как будто благоприятствовали наступательным действиям партизан. Ночь выдалась темная. С полуночи все небо заволокло густыми тучами. Надвигалась гроза. Было душно, замолкли ночные птицы, а скоро где-то на юге засверкали молнии и послышался глухой гул, похожий на грохот колес, когда множество телег проезжает по деревянному мосту. Если хорошо знать местность, в темноте можно незаметно сблизиться с врагом и внезапным ударом опрокинуть его. Конечно, об этом знали не только партизаны, но и немцы. Поэтому все пространство перед позициями боевого охранения регулярно освещалось ракетами.

Взвод второй роты начал продвигаться ползком. Двигались только в темноте, а как только ракета с шипением взлетала в небо, замирали, плотно прижимаясь к земле. Наконец партизаны обошли окопы немцев и залегли всего в десяти – пятнадцати шагах от них, а когда взвилась очередная ракета, при ее свете дружно бросились на врага. Стрелять без крайней необходимости было запрещено категорически, поэтому работали только ножами и штыками. К счастью, большинство фашистов спало, а те, кто бодрствовал, при неожиданном появлении противника с тыла так растерялись, что даже не успели схватиться за оружие. Боевое охранение было снято без единого выстрела.

Бой на основных оборонительных позициях врага тоже продолжался недолго. Незаметно подойдя к немецким окопам, партизаны забросали их ручными гранатами, а потом с возгласом «Ура!» ринулись в рукопашный бой. Внезапность нападения и тут сыграла решающую роль. Немцы не выдержали и начали беспорядочно отступать. Теперь осветительные ракеты уже работали на партизан. При ярком свете бойцы преследовали отступающего врага, непрерывно поливая его свинцом. Потери были исключительно велики. Обе роты перестали существовать как боевые единицы. Большинство офицеров и солдат было перебито, многие, побросав оружие, убежали в поле, и лишь незначительные остатки двух рот добрались до помещичьего имения. Буквально на плечах отступающего противника поляки ворвались в расположение последней роты немецкого батальона. В окна двухэтажного дворца долетели гранаты и бутылки с зажигательной смесью, вспыхнул пожар. Обезумевшие от ужаса немецкие солдаты и офицеры бросились к двери, но там их встретили дружным огнем из автоматов и винтовок. Поднялась паника. Кое-кому удалось скрыться. Около полсотни фашистов остались лежать возле дворца. Захватив телефонные аппараты и штабные документы, а также трофейное оружие и боеприпасы, поляки покинули имение и присоединились к партизанам, которые форсированным маршем двигались в сторону Вислы.

Только тогда в штабе 276-го пехотного полка стало известно о разгроме батальона и прорыве партизан в западном направлении. Командир полка доложил об этом в штаб дивизии. Оттуда поступил приказ перекрыть силами двух оставшихся батальонов все дороги, чтобы вырвавшиеся из окружения партизаны не смогли повернуть на север, а потом на восток, к Билгорайским лесам. Командир полка быстро выполнил это приказание, и плохо пришлось бы партизанам, если бы они двинулись на восток, как предполагало немецкое командование. Но в том-то и дело, что партизаны неудержимой лавиной хлынули на запад, а два батальона вермахта, вместо того, чтобы преследовать их, напрасно простояли почти два часа на дорогах, ведущих в Янов-Любельский и Билгорай. По указанию командира дивизии с восточной стороны леса была снята рота из мотобатальона войск СС, оперативно подчиненного штабу дивизии на время проведения карательной операции, но именно в это время партизаны, следующие из Яновских лесов на восток, перешли в наступление и после ожесточенного боя прорвали кольцо окружения. Мотопехота находилась далеко от места боя...

Таким образом, к утру 15 июня партизаны благополучно покинули Яновские леса, нанеся при этом весьма ощутимые потери противнику.

Было еще темно, когда бойцы Интернационального отряда вышли на железную дорогу, идущую на Люблин. Здесь Яничеку предстояло расстаться с отрядом. Он обнял Эсфирь, спрыгнул с двуколки. Тревога за судьбу девушки все еще не покинула его.

Прощай, милая! Не падай духом. Скоро встретимся, – сказал он.

До свидания! – послышался из темноты слабый голос Эсфири. – Береги себя! Знай, я всегда с тобой...

Двуколка поехала за ротным обозом, а Зденек повернул налево и осторожно зашагал вдоль полотна железной дороги...

Рассвет только занимался, когда партизаны подошли к Висле. Две дороги, спускавшиеся с горы, соединялись у недавно построенной дамбы, проходили по понтонному мосту довольно широкую в этом месте реку, а на том берегу снова расходились в разные стороны. Одна круто поднималась вдоль обрывистого берега, а другая терялась в русле глубокого оврага. По ней партизанам и предстояло идти к Свентокшиским горам. Командирам рот Турханов еще раз показал на карте место первого привала – небольшой лес на берегу маленькой речки. Здесь они должны были дождаться ночи, а потом двигаться дальше на запад.

Мост охранялся. Об этом можно было судить по двум блиндажам на противоположном берегу. Из трубы одного блиндажа валил дым. На каждом берегу дорогу перекрывал шлагбаум. Там стояли немецкие автоматчики. Прямо напротив моста, где дорога разветвлялась, на холмике был дзот. Из амбразуры торчал ствол крупнокалиберного пулемета. Турханов понял, что, если не захватить охрану врасплох, кровопролития не миновать. Особенно беспокоил дзот. Если бы была хоть одна пушка...

Командир отряда подозвал Соколова и Кальтенберга.

Что будем делать? – спросил он.

Выдвинем вперед свои пулеметы и силою двух взводов начнем штурмовать, – ответил Соколов.

По-моему, штурмовать опасно. Мост, вероятно, заминирован, и охрана, если поймет, что не удержит его, может взорвать понтоны. Разрешите мне с бойцами попытаться снять охрану без боя, – попросил Конрад.

Турханов согласился. Кальтенберг сел на бронетранспортер, где его ждали переодетые в эсэсовцев товарищи.

– Желаю успеха! – махнул им рукой полковник. Бронетранспортер спустился вниз и покатил по дамбе, подавая громкие сигналы. Но часовой не открыл шлагбаум, и партизанам пришлось остановить машину.

В чем дело? – грозно закричал Кальтенберг. – Почему закрыли дорогу?

Нас только что предупредили о возможности появления здесь вооруженных партизан. Приказано без проверки документов никого не пропускать.

Теперь ты видишь, что мы не партизаны?

Так точно, господин гауптштурмфюрер.

То-то же! У меня дело к вашему командиру. Садитесь, подъедем к нему, а на посту постоит мой боец.

– Курт, замени часового. Без моего приказания шлагбаум не открывать! – приказал Конрад.

Один из переодетых партизан соскочил на землю и чуть ли не насильно усадил немецкого часового в машину. Затем он открыл шлагбаум и пропустил бронетранспортер на мост.

Все это видели на той стороне. Из блиндажей выбежали автоматчики, а ствол крупнокалиберного пулемета, торчавший из бойницы дзота, нацелился на бронетранспортер.

Кто у вас начальник охраны? – спросил Конрад у часового.

Лейтенант Баумвольд, – ответил тот. – Но его здесь нет. Вчера он ушел в город и пока не вернулся. Вместо него остался фельдфебель Циррер.

Зачем ходит лейтенант в город?

Не могу знать, – улыбнулся солдат.

– Врешь! – строго сказал Конрад. – По глазам вижу, что врешь. Скажи правду: зачем он ходит туда?

Видать, обзавелся кралей, – подсказал Юлек!

Так точно, господин гауптштурмфюрер! – подтвердил солдат.

Как зовут красотку?

Руженой, господин гауптштурмфюрер. Она из семьи фольксдойче. По слухам, отец ушел к красным и грозится отомстить за позор дочери. Поэтому лейтенант с собой всегда берет трех автоматчиков.

Кальтенберг презрительно поморщился. «Ты, оказывается, не только трус, но и доносчик», – подумал он и приказал шоферу:

– Поехали!

Увидев, что на приближавшемся бронетранспортере, улыбаясь, сидит между двумя офицерами СС часовой, солдаты, собравшиеся у шлагбаума на том берегу, один за другим опустили винтовки и автоматы, а когда шофер дал сигнал, поспешно открыли шлагбаум. Выехав на дамбу, машина остановилась, и Конрад сошел на землю. Солдаты, опасливо озираясь, подошли к нему.

Лейтенант Баумвольд не вернулся? – строго спросил Кальтенберг.

Нет еще, – ответил один из солдат.

Позвать сюда фельдфебеля Циррера! – последовала команда.

Он не может встать.

Почему? – рассвирепел «эсэсовец».

Спит, господин гауптштурмфюрер. Ночью проезжие угостили шнапсом.

Господин фельдфебель хватил лишнее, – подсказал шепотом часовой.

Сволочи! – процедил сквозь зубы Конрад. – Раз жирели тут, в тылу! Но это вам так не сойдет. Кто тут из вас умеет командовать? Немедленно соберите всех.

Теперь никто из охраны уже не сомневался, что перед ними настоящие эсэсовцы. Двое побежали в блиндаж, один в дзот. Через минуту все уже выстроились перед бронетранспортером, и ефрейтор доложил, что в строю находится пятнадцать человек, а пять человек отсутствует.

Слушайте все! – гаркнул Конрад. – За моральное разложение, за связь с семьей перебежчика, за самовольную отлучку именем фюрера отстраняю от занимаемой должности начальника охраны и под конвоем отправляю в штаб четвертого полка СС для предания суду. Господин штурмбанфюрер, – обратился он к Юлеку, – обязанности начальника охраны временно возлагаю на вас. Приступай те к делу.

Слушай мою команду! – крикнул Юлек. – Сложить оружие!

Перепуганные солдаты растерянно смотрели на эсэсовцев, которые наставили на них не только автоматы, но и пулемет с бронетранспортера. Неизвестно, поняли они, что произошло в действительности, или нет, но приказ Юлека выполнили все. После этого партизаны без особых усилий скрутили им руки и закрыли в блиндаже. Теперь уже путь через Вислу был открыт, о чем Кальтенберг дал понять Турханову, помахав над головой фуражкой...

Гроза, которая приближалась еще до рассвета, наконец-то разразилась! Засверкали молнии, загремел гром, совсем близко раздался мощный удар, словно одновременно взорвались сотни бомб, хлынул дождь. В это время на понтонный мост вступила первая польская рота. Бойцы перебежали на левый берег и один за другим быстро скрывались в овраге. За батальоном Адама Краковского на мост вступили советские партизаны. За каждой ротой следовал обоз из пяти-шести повозок. Они затрудняли переправу, но, несмотря на это, первые две роты перешли реку благополучно. Несколько замешкалась рота Айгашева. Командир роты суетился, ругал бойцов, грозился кого-то расстрелять.

Турханов наблюдал за переправой с левого берега. «Нет, он явно не соответствует занимаемой должности, – подумал он, глядя, как мечется Айгашев. – На новом месте поставлю вопрос на партийном бюро о снятии его с поста командира роты».

В это время к Турханову подъехал верховой. Он был одет в форму польского жолнежа.

– Вестовой майора Краковского, – представился он. – Командир батальона приказал вам передать эту записку.

Турханов взял из его рук листок, и вестовой тут же умчался обратно. В записке говорилось, что квартирьеры, посланные вперед, договорились с жителями деревни Смелово о размещении бойцов батальона, а крестьяне соседней деревни приглашают к себе советских партизан. Майор Краковский предлагал принять это приглашение. «Обе деревни находятся совсем рядом с лесом. Немцы там не показываются с прошлого года. Местная полиция сотрудничает с подпольным партийным комитетом. Так что безопасность обеспечена», – писал Адам. Турханов раскрыл планшет, посмотрел на топографическую карту, нашел указанные деревни. Их расположение понравилось ему. «Надо партизанам дать возможность отдохнуть, помыться в бане, почиститься... Объявлю трехдневный отдых. Они вполне заслужили его», – подумал он и написал записку командирам первых двух рот.

Алим! – крикнул он. – Садись на коня и догони Байдирекова. Передай ему эту записку и скажи, чтобы он ее показал Волжанину. Сам оставайся во второй роте. Я приеду вместе с ротой Айгашева, – добавил он, вручая ординарцу записку.

Товарищ полковник, пошлите кого-нибудь другого. Я должен оставаться с вами, – возразил Мурзаев.

Ты должен выполнять мои приказания. Понял?

Да, понял, но радистка приказала все время быть с вами.

Ты кому подчиняешься, мне или радистке? – грозно посмотрел командир на Алима.

Алим понял, что дело может кончиться плохо, и поспешил исполнять приказание полковника. Скоро он скрылся за поворотом дороги, идущей по руслу глубокого оврага.

Неожиданно с того берега послышался гул моторов. Тут же на холме показались два немецких танка и несколько грузовиков с солдатами. В это время на мосту уже не оставалось ни одного партизана. Танки спешили к переправе, но передний наскочил на дамбе на мину и завертелся на месте. «Молодец Громов! – обрадовался Турханов. – Успел-таки поставить мину». Второй танк объехал опасное место и подошел к мосту, но в это время воздух сотряс взрыв. Взорвались три понтона на середине реки, и обломки моста поплыли по течению. Фашисты открыли бешеный огонь по левому берегу, где все еще суетились ездовые третьей роты. Один из снарядов, выпущенных из танковой пушки, попал в штабель камней, заготовленных для покрытия дороги. Турханов стоял рядом с этим штабелем. Лошадь его поднялась на дыбы, и тут же один из булыжников, разбросанных взрывом, ударил его в голову. Он потерял сознание. В следующее мгновение рядом с ним упала лошадь и забилась в предсмертной судороге.

Все это видели бойцы третьей роты. Они хотели броситься к полковнику, но Айгашев остановил их. Кругом свистели пули, рвались снаряды, и бойцы спешили спрятаться в овраге. Никто из них не посмел ослушаться командира, хотя все понимали, что он неправ. Айгашев на одну минуту остановился возле полковника. Тот не подавал никаких признаков жизни. Увидев его окровавленное неподвижное тело, Айгашев впервые за последний месяц вздохнул свободно.

– Допрыгался! – проговорил он со злорадством. – Разыгрывал из себя этакого Наполеончика... Полководец из тебя не вышел. Сам виноват. Если хочешь добиться успеха, не подставляй свой лоб пуле, думай не о других, а о себе. Хотел от меня избавиться? Черта с два. Теперь мне уже никто не помешает... Жаль только, ты об этом никогда не узнаешь. А то бы прямо лопнул от зависти. Да, от зависти!

Очередной взрыв вернул его к действительности, и, втянув голову в плечи, согнувшись, он бросился догонять бойцов.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Западнее Вислы, между городами Сандомир и Коньске, высятся Свентокшиские горы, вдоль и поперек изрезанные глубокими балками, оврагами и реками. Когда-то в былые времена здесь зеленел дремучий лес, под вековыми елями, пихтами, буками и лиственницами сердито рычали медведи, гордо бродили олени, хрюкали кабаны, прыгали горные козлы, в реках и озерах водились форель, сиг, хариус, а высоко в синем небе царственно парили орлы. Изумительно красивый и богатый край! Как магнит притягивал он всех.

Теперь в Свентокшиских горах мало осталось мест, куда не ступила бы нога человека. Но если поискать, все же нетрудно найти укромный уголок, где в случае надобности можно надежно укрыться от чужого взора. Селение Смелово приютилось именно в такой, тихой долине вдали от больших дорог. Сюда и прибыли все четыре роты батальона Краковского и две первые роты Интернационального отряда советских партизан. Местные крестьяне встретили их с присущим им радушием. Истопили бани, выстирали белье и обмундирование, приняли раненых и больных на лечение, накормили и напоили проголодавшихся людей. С наступлением ночи, когда старики и дети легли спать, молодежь вышла на улицу – и заиграла гармоника, зазвенели цимбалы, запели скрипки, начались танцы и пляски...

К утру прибыли группы Соколова и Кальтенберга. Деревенский староста временно уступил под штаб свой дом. Командиры собрались там.

Где Турханов? – спросил Соколов.

Это мы должны спросить у тебя, – ответил Савандеев. – Он ведь был с вами.

Нет. Он разрешил нам попутно устроить налет на железнодорожную станцию, и мы помчались туда, а он сам остался у моста, чтобы подтянуть роту Айгашева, сообщил Конрад.

Третья рота прибыла? – спросил Соколов.

Нет еще. Наверно, он с ними. Надо послать разведчиков, пусть укажут дорогу, – посоветовал Комиссаров.

Разведчиков я поведу сам. Вернемся к вечеру, – сказал Соколов и вышел из дома.

Как ваши успехи? – обратился Савандеев к Конраду.

Налет прошел успешно. Реквизировали деньги из страхкассы и местной конторы коммерческого банка, раз громили жандармский участок, разрушили телефонно-телеграфную станцию и привели в негодность насосы водонапорной станции. Вот наши трофеи!

Кальтенберг выложил на стол целую кучу денег. Были тут главным образом немецкие оккупационные марки и бумажные злотые, попадались и советские червонцы и денежные знаки других восточноевропейских стран.

Марки и злотые надо отдать хозяйственникам. Пусть закупят на рынках необходимые продукты, а то запасы наши иссякают, – сказал начальник штаба.

Надо поделиться с польскими товарищами. Поло вину отдайте майору Краковскому, – предложил замполит.

Уплатим также за постой, – вставил и Зильберман. – Думаю, по сотне злотых с человека за сутки хватит.

Все эти предложения были приняты...

Разведчики к вечеру не вернулись, как обещал Соколов, а пришли в деревню только на следующее утро – хмурые, недовольные. Командир отпустил их по квартирам, а сам зашел в штаб.

Ну, как?

Ничего хорошего сообщить не могу, – ответил Соколов. – Оккупанты словно взбесились. По всем дорогам разъезжают мотопатрули, на каждом перекрестке и у въезда в каждый населенный пункт выставлены посты. Без пропуска и не показывайся. Дважды пришлось применить оружие. Убили трех жандармов, сами потеряли одного бойца...

О полковнике ничего не слышно? – с тревогой спросил замполит.

Болтают всякое. Мы не поверили.

А что именно? – забеспокоился и Савандеев.

Даже не хочется повторять. Меня удивляет другое: куда же могла запропаститься третья рота? Искали повсюду, спрашивали у местных жителей – никто не знает, словно все сто человек сквозь землю провалились или испарились...

– Надо поговорить с местными подпольщиками, – подал мысль Комиссаров. – Может, они помогут...

Те действительно согласились помочь. В тот же день в селение Камень-гура, расположенное недалеко от места переправы отряда через Вислу, на крестьянской повозке выехала жительница деревни Смелово. Староста обеспечил ее нужными документами. Вернулась она через два дня и рассказала, что, по словам жителей деревни Камень-гура, в тот день у понтонного моста произошел бой между партизанами и карателями. У немцев были танки и пушки. Партизаны взорвали мост и ушли в горы. На переправе остались убитые и раненые. Крестьяне похоронили убитых в братской могиле, а раненых отвезли в дальние деревни, где устроили через знакомых в больницы. Сколько было убитых и раненых, никто толком не знал.

– Я была на братской могиле, положила там букет цветов. Говорят, вместе с бойцами похоронили и какого-то командира. Может, это ваш командир, – закончила женщина.

Эта весть сильно встревожила руководителей отряда. Никому не хотелось верить, что они лишились любимого командира. И все же... Если бы Турханов был жив и невредим, наверняка давно бы разыскал свой отряд. Значит, с ним что-то случилось. Теперь надо было думать о том, как вывести отряд из Смелова, тем более что утром дважды появлялась немецкая «рама» и долго кружила над долиной, высматривая добычу. Правда, партизаны хорошо замаскировались, но все же в лесу было бы надежней.

По уставу Красной Армии, в случае отсутствия командира части его обязанности временно исполняет начальник штаба. Руководствуясь этим, командование отрядом принял на себя Савандеев, о чем он и сообщил всему личному составу, а после обеда в сопровождении небольшого отряда автоматчиков выехал на рекогносцировку с целью определения местонахождения немцев и подыскания подходящего леса для создания новой базы партизанского отряда.

На следующий день польские и советские партизаны покинули гостеприимное селение Смелово. По указанию командования третьего округа Армии Людовой батальон Адама Краковского отправился в район Свиной горы (Свиня гура) в Сухеднювских лесах, километрах в шести-семи от деревни Талас. Для Интернационального отряда советских партизан Савандеев выбрал место поближе, в глухом уголке горного леса. Пешком можно было пройти туда в течение двух часов, но из-за отсутствия дорог обозы пришлось отправить кружным путем.

ГЛАВА ВТОРАЯ

После переправы через Вислу, бросив раненых и убитых, Айгашев повел свою роту на запад, но в первом же лесу сбился с правильного направления. В результате партизаны проблуждали весь день, а к вечеру, измученные, буквально валились с ног. Пришлось заночевать в лесу. Бойцы разожгли костры, обсушились, выпили горячего чаю и, завернувшись в шинели, легли спать под открытым небом.

Надо признаться, что в этот богатый событиями день досталось всем – и бойцам и командирам. Неся на себе оружие и боеприпасы, а также недельный запас продовольствия, они проделали по дорогам и без дорог почти полсотни километров. Но больше всех намучилась Эсфирь. Когда во время обстрела на переправе появились первые раненые, она передала санитарную двуколку одному из Партизан, сама же побежала оказывать помощь раненым. Кругом рвались снаряды, свистели пули, а девушка, перебегая от одного к другому, делала перевязки. Тем временем рота ушла далеко вперед. Она кричала, умоляла пробегавших мимо, чтобы они помогли унести раненых, но никто не услышал. Даже тот партизан, который принял от нее двуколку, не остановил ее в укрытии, как она просила, а умчался вперед. Несмотря на это, она все же привела двух бойцов, один из которых был серьезно ранен в голову, а другой в плечо. Опираясь на Эсфирь, они хотя и с трудом, но все же могли передвигаться. Догнав роту на привале, девушка еще раз перевязала им раны, а когда рота двинулась вперед, посадила их на двуколку. Самой же ей пришлось весь день идти пешком. Но ее мучения на этом не кончились. Когда рота устроилась на ночлег, Она опять принялась за своих раненых – приготовила ужин, накормила, обсушила и уложила спать. Даже лошадь пришлось самой распрячь и стреножить. Хорошо еще, дело это ей было знакомо – она родилась и выросла в деревне, иначе бессловесному животному пришлось бы всю ночь простоять в упряжи. Наконец, закончив дела, она достала из вещмешка сухари, намочила их в остывшем кипятке и начала ужинать. В это время к ней подошел Сергеев, ординарец командира роты, маленький, кругленький, как мяч, молодой солдат, которого все звали «Малыш».

– Доктор!. – сказал он. – Иди скорее к майору. Он плохо себя чувствует.

Бросив еду, девушка схватила сумку с медикаментами и поспешила за Сергеевым. Тот ее привел к шалашу, сделанному из плащ-палатки и еловых лапок.

– Заходи, он там, – указал Малыш на вход, завешенный плащ-палаткой.

Эсфирь, пригнувшись, вошла. В шалаше лежал Айгашев.

Что с вами, товарищ майор? – тихо спросила она.

Со мной? Ничего. Да, ничего! – ответил из темноты голос Айгашева.

Мне передали, что вы заболели. Скажите, что вас беспокоит?

Что меня беспокоит? Будто сама не знаешь!

Он взял девушку за руку и потянул к себе. Страх и отвращение придали Эсфири силы. Она вырвала руку и пулей вылетела из шалаша.

– Ха-ха-ха! – весело заржал Айгашев, – Подумаешь, недотрога какая! И пошутить нельзя... Сколько живет среди солдат и все разыгрывает из себя деву пресвятую. Ну и черт с тобой! Иди к... – и он грязно выругался.

Правда, девушка этого уже не слышала. Выйдя из шалаша, она бросилась в лес и бежала до тех пор, пока не начала задыхаться. Тут она упала на землю и горько зарыдала...

Второй день также прошел в безрезультатных поисках основных сил отряда. Вместо того чтобы разослать во все стороны разведчиков и через них узнать, где могут находиться остальные роты, Айгашев заставлял бойцов бессмысленно шагать по лесу, подниматься на холмы и снова спускаться в долину. Первая половина третьего дня прошла в таких же поисках. Наконец измученные люди не выдержали, и, когда рота поднялась на очередной холм, без команды повалились на землю.

– Здесь мы временно расположимся лагерем, – объявил командир роты. – Два часа отдыха, а потом приступим к оборудованию землянок.

Люди, разморенные жарой и усталостью, получив разрешение на отдых, подложили под головы шинельные скатки и уснули. Айгашев тоже устал, но тяжелые мысли не давали ему покоя. Взяв бинокль, он взобрался на вершину холма и начал рассматривать окружающую местность. Внизу, посередине широкой долины, голубой лентой извивалась довольно широкая река. Вдоль правого берега этой реки тянулась асфальтированная дорога. По ней то и дело проезжали автомашины. Горное ущелье соединяло эту продолговатую долину с другой, казавшейся рядом с ней небольшой круглой чашей. В центре этой зеленой чаши находилось селение, а там, где узкое ущелье прорезало горы, стоял красивый двухэтажный дворец, окруженный с трех сторон красными кирпичными строениями; с четвертой же стороны к нему примыкал парк, разрезанный прямыми аллеями. Айгашев развернул топографическую карту и определил свое местонахождение. Селение в центре круглой чаши называлось Бохеньки, а там, где красовался дворец, на карте стояла надпись «Г. ДВ.», что означало «господский двор».

«Значит, помещичье имение, – подумал майор. – Наверно, живет какой-нибудь граф с красавицей графиней. Вот бы прогнать его из дома... Пожить бы хоть недельку в настоящем дворце... А ведь это вполне реальная вещь, – продолжал он мечтать, разглядывая в бинокль белую колоннаду. – Эх, скорее бы стать командиром! Теперь в нашем отряде никого выше майора нет. А майоров всего два: я и Громов. Громов—человек деловой, честолюбивые мысли его не занимают. С ним я договорюсь без труда. А вот захотят ли другие командиры признать меня? Начнем с Соколова. Турханов назначил его своим заместителем по строевой части. Но он всего лишь лейтенант, его нельзя считать серьезным соперником. Опаснее всех—Савандеев. Как начальник штаба, он, конечно, принял командование отрядом и едва ли захочет уступить. Чтобы устранить его, надо восстановить против него других командиров. А как добиться этого? Да, как добиться этого?»

Айгашев задумался. Он начал припоминать подобные ситуации, описанные в книгах или же случившиеся в жизни, и утвердился в мысли, что победителем он может выйти лишь в том случае, если ему удастся поссорить между собою всех претендентов и восстановить их против главного претендента. «Так мы и сделаем, – злорадно ухмыльнулся Айгашев. – Напишу-ка Байдирекову и Волжанину. Одному пообещаю пост заместителя командира по строевой, другому – должность начальника штаба, если они согласятся поддержать меня. Тогда обе роты присоединятся к моей, и Савандеев останется ни с чем. Да, ни с чем!»

Приняв такое решение, он тут же приступил к его осуществлению. Прежде всего он написал дружеские послания двум командирам рот, потом вытащил из сумки чистую общую тетрадь и крупным шрифтом вывел на обложке: «Книга приказов. Интернационального отряда советских партизан». На первой странице он набросал проект приказа. «Наш любимый командир, полковник Турханов, – писал он, – в боях с фашистскими извергами получил смертельную рану и скончался на моих руках. Перед смертью он возложил на меня обязанности командира отряда. Выполняя последнюю волю своего незабвенного Друга и начальника, а также в соответствии с требованиями Боевого Устава пехоты, с сего числа приступаю к исполнению обязанностей командира Интернационального отряда советских партизан и приказываю:

Весь отряд сосредоточить в горном лесу юго-восточнее соления Бохеньки.

Всему личному составу дать недельный отдых.

Всем командирам подразделений и начальникам служб продолжать исполнение своих обязанностей.

Неисполнение данного приказа влечет за собой суровое наказание вплоть до расстрела.

Приказ объявить всему личному составу...»

Здесь Айгашев остановился и глубоко задумался. Он понимал, что попытка самовольно захватить власть может привести к тяжелым последствиям, однако и тут нашел утешение. «Победителей не судят, – подумал он вслух, а что победителем буду именно я – не может быть никаких сомнений. Ведь все любили Турханова, и кто посмеет не выполнить его последнюю волю?»

Эта мысль успокоила его. Он прочитал свой приказ вслух и поставил подпись. Затем вернулся к своим бойцам, разыскал среди спящих ротного писаря и велел приготовить три копии. Потом разбудил командира первого взвода Колпакова.

Что случилось? – недовольно проворчал тот. – Спать не дают ни днем, ни ночью!

Хватит дрыхнуть, есть дела поважнее. Ты вроде хвастался, что у тебя во взводе есть люди, которые в огне не горят и в воде не тонут...

У меня все такие.

– Все не все, дай мне трех. Одного пошлю в Штаб отряда, а двух других – к командирам рот.

Через несколько минут Колпаков привел к командиру сержанта и двух рядовых.

Вот сержант Измайлов, – показал он на высокого, плотного детину с рябоватым лицом. – Прошел огонь, воду и медные трубы. Будет старшим.

В картах разбираешься? – спросил Айгашев.

– В полковой школе обучали. Координаты-мурдинаты, азимуты-мазимуты. Кажется, не забыл, – ответил Измайлов, улыбаясь.

Чего зубы скалишь? – сердито крикнул командир роты. – Дело серьезное. Надо разыскать штаб отряда. Он находится вот в этом районе. Смотри и запоминай. Отсюда спуститесь вдоль вот этой горной речки, потом свернете налево и пройдете вон в тот лесной массив. Там узнаете у местных жителей, где партизаны. Понял?