Текст книги "Пятеро, что ждут тебя на небесах"

Автор книги: Митч Элбом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Первый урок

– Сэр, пожалуйста… – взмолился Эдди, – я не знал. Поверьте мне… Господи, помоги мне! Я не знал.

Синий Человек кивнул:

– Ты и не мог этого знать. Ты был слишком маленький.

Эдди сделал шаг назад. Он весь напрягся, словно готовясь к драке.

– И теперь я должен расплачиваться, – сказал он.

– Расплачиваться?

– За свой грех. Поэтому я сюда и попал, правда? Это возмездие?

Синий Человек улыбнулся:

– Нет, Эдвард, ты попал сюда, чтобы я мог тебя чему-то научить. Все, кого ты здесь встретишь, чему-то тебя научат.

Эдди, все еще не разжимая кулаков, с недоверием посмотрел на Синего Человека:

– Чему научат?

– Тому, что в жизни ничто не случайно. И тому, что мы все друг с другом связаны. И тому, что одну жизнь невозможно отделить от другой, как бриз от ветра.

Эдди замотал головой.

– Мы просто бросали мяч. Это была полная глупость, мояглупость – бежать за ним на дорогу. Почему из-за менядолжны были умереть вы?Это несправедливо.

– Справедливость, – произнес Синий Человек и простер вверх руку, – не правит жизнью и смертью. Если б она правила, то ни один хороший человек не умер бы молодым.

Он повернул руку ладонью вверх, и они вдруг оказались на кладбище, позади маленькой группы людей, пришедших на похороны. Рядом с могилой стоял священник и читал что-то из Библии. Эдди не видны были лица – только спины: платья, костюмы, шляпы.

– Это мои похороны, – сказал Синий Человек. – Посмотри на пришедших проводить меня в последний путь. С некоторыми я был едва знаком, и все же они пришли. Почему? Ты когда-нибудь задавал себе этот вопрос? Почему люди собираются вместе, когда кто-то умирает? Почему люди считают, что они должныэто сделать?

Потому, что в глубине души они чувствуют: все жизни взаимосвязаны. Смерть, забирая одного из нас, оставляет в живых кого-то другого, и за короткий промежуток времени между той минутой, когда она оставила тебя в живых, и той минутой, когда она тебя забрала, жизнь твоя меняется.

Ты считаешь, что должен был умереть вместо меня. Но пока я жил на земле, немало людей умерло вместо меня. И это происходит каждый день. То молния ударит в то место, где только что стоял ты, то разобьется самолет, в котором должен был лететь ты. Кто-то из знакомых тяжело заболел, а ты нет. Мы думаем, что это все случайность. Но на самом деле все в жизни уравновешено. Один увядает, другой расцветает. Рождение и смерть – части одного целого. Поэтому нас так тянет к младенцам… – Синий Человек повернулся лицом к стоящим возле могилы, – и на похороны.

Эдди посмотрел на собравшихся вокруг могилы людей и подумал: а были ли у него похороны? И если были, пришел ли хоть кто-нибудь? Священник все еще читал отрывок из Библии, а стоявшие рядом с ним, склонив головы, слушали. День похорон Синего Человека – столько воды утекло с тех пор. И Эдди был там – мальчишка, всю церемонию крутившийся, переминавшийся с ноги на ногу и понятия не имевший, какую роль он сыграл во всей этой истории.

– Я так и не понимаю, – прошептал Эдди, – что хорошего принесла твоя смерть.

– Хотя бы то, что ты остался жив, – ответил Синий Человек.

– Но мы едва знали друг друга. А могли и вовсе быть незнакомцами.

Синий Человек обнял Эдди за плечи, и он вдруг почувствовал, что внутри у него как-то потеплело.

– С незнакомцами тебе еще предстоит породниться, – заметил Синий Человек.

С этими словами Синий Человек притянул к себе Эдди. И он мгновенно почувствовал, как все, что когда-либо испытал Синий Человек, перелилось в него: одиночество, стыд, нервозность, сердечный приступ. Перелилось и так там и осталось, будто в захлопнувшемся ящике.

– Мне пора, – шепнул ему на ухо Синий Человек. – Мое дело на этой ступени небес закончено. Но ты еще встретишь других.

– Подожди! – крикнул Эдди, бросаясь за ним вдогонку. – Ответь мне только на один вопрос. Я спас ту маленькую девочку? На пирсе. Я спас ее?

Синий Человек ничего не ответил. Эдди съежился.

– Значит, моя смерть была такой же бесполезной, как и моя жизнь.

– Ни одна жизнь не бесполезна, – проговорил Синий Человек. – Бесполезно лишь тратить время на раздумья о том, как все мы одиноки.

Он отступил к могиле и улыбнулся. И тут же кожа его вдруг приобрела нежно-золотистый цвет и стала гладкой и совершенно чистой. Такой идеальной кожи, подумал Эдди, он в своей жизни не видел.

– Подождите! – закричал Эдди, но его уже уносило прочь от кладбища, высоко в небо, и он воспарил над огромным серым океаном. Под ним пронесся старый «Пирс Руби»: замелькали башенки, пирамидальные крыши, реющие на ветру флаги.

И вдруг все исчезло.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 15.00

На пирсе толпа молча окружила «Свободный полет Фреда». Пожилые женщины в ужасе взирали на аттракцион. Матери торопливо уводили детей подальше. Несколько крепкого вида мужчин в майках протискивались вперед с таким видом, будто точно знали, что теперь надо делать. Но лишь только они добрались до места происшествия, как и у них беспомощно опустились руки. Солнце припекало, тени принимали все более четкие очертания, люди – точно приветствуя друг друга – ладонями прикрывали глаза от солнца.

– Дело плохо? – шепотом спрашивали они.

В форменной рубашке, насквозь пропитанной потом, с пылающим лицом, через всю толпу пробирался Домингес. Подойдя, он увидел кровавое месиво.

– Нет! Нет! Эдди, нет! – застонал он, хватаясь за голову.

Прибыли охранники. Они оттеснили толпу. Но и они – в полной беспомощности – понуро отступили в ожидании машины «скорой помощи». Казалось, все вокруг: мужчины, женщины и дети, державшие в руках бумажные стаканы с газированной водой, – все они застыли в ужасе, не в силах вынести это зрелище, но и не в силах уйти. Смерть подступила совсем близко, а из громкоговорителей неслась развеселая музыка.

Неужели все так плохо?Завопили сирены. Появились люди в белых халатах. Место, где произошел несчастный случай, ограничили липкой желтой лентой. В галерее игральных автоматов опускались решетка за решеткой. Аттракционы закрывались на неопределенное время. Весь пляж облетела весть о несчастье, и к заходу солнца на «Пирсе Руби» не было ни души.

Сегодня у Эдди день рождения

Сидя в своей комнате – даже притом, что дверь закрыта, – Эдди чувствует запах бифштекса – мать жарит его вместе с зеленым перцем и сладким красным луком, – смешанный с запахом дымка от горящих щепок, который он так любит.

– Эддд-диии! – кричит мать. – Где ты? Все уже собрались!

Эдди соскальзывает с кровати и откладывает в сторону комиксы. Ему сегодня исполняется семнадцать – слишком взрослый для комиксов, – но он все еще читает их с удовольствием: ему нравятся их яркие герои вроде Фантома, которые сражаются со злодеями и спасают мир. Он подарил свою коллекцию двоюродным братьям, мальчикам помладше, переехавшим в Америку несколько месяцев назад из Румынии. Семья Эдди встретила их в порту, и они поселились в одной комнате с Эдди и Джо. Двоюродные братья не умеют еще говорить по-английски, но им нравятся комиксы. Так что у

Эдди теперь есть предлог по-прежнему держать их у себя в комнате.

– А вот и именинник! – радуется мать, когда Эдди медленно вплывает в комнату. На нем белая рубашка и синий галстук, который впивается в его мускулистую шею. Родные, друзья и рабочие с пирса встречают его веселыми возгласами и поднятыми в знак приветствия кружками пива. В углу, в клубах сигарного дыма, играет в карты отец.

– Эй, ма! Слышишь? – выкрикивает Джо. – Эдди вчера познакомился с девушкой.

– A-а! Правда?

Эдди чувствует, как к его лицу приливает кровь.

– Ага. Он говорит, что женится на ней.

– Заткнись, – говорит Эдди.

Но Джо не обращает на него внимания:

– Точно. Вчера заходит в комнату, глаза навыкате, и говорит мне: «Джо, я встретил девушку, на которой женюсь!»

Эдди весь кипит от злости.

– Я тебе сказал: заткнись!

– А как ее зовут Эдди? – спрашивает кто-то.

– Она ходит в церковь?

Эдди приближается к брату и бьет его по руке.

– У-у-у!

– Эдди!

– Я велел тебе заткнуться!

Но Джо выпаливает:

– И он с ней танцевал на эстра…

Хрясь!

– У-у-у!

– ЗАТКНИСЬ!

– Эдди! Прекрати!

Даже румынские мальчики – что такое драка, они понимают, – смотрят с интересом, как братья скатываются с дивана на пол и колошматят друг друга, пока их отец не откладывает в сторону сигару и не начинает орать:

– А ну, прекратите немедля, пока я вас обоих не вздул!

Братья прекращают потасовку и, тяжело дыша, с яростью смотрят друг на друга. Кое-кто из пожилых родственников улыбается. Одна из тетушек шепчет:

– Видно, ему эта девушка и впрямь нравится.

Позже, после того как праздничный бифштекс съеден, свечи на торте задуты и гости разошлись, мать Эдди включает радио. Передают новости о войне в Европе, и отец говорит о том, что если дела пойдут на спад, то со строевым лесом и медными проводами станет совсем туго. И тогда содержать парк в порядке будет почти невозможно.

– Такие ужасные новости, – замечает мать, – в самый день рождения.

Она крутит ручку радиоприемника, и вот из него уже льется музыка: оркестр играет свинг. Мать улыбается и тихонько подпевает, потом подходит к Эдди, сидящему развалясь на стуле и отщипывающему крошки от последнего куска торта. Мать снимает фартук, вешает на спинку стула и протягивает руки Эдди.

– Покажи мне, как ты танцевал со своей новой подругой, – просит она.

– Ой, ма…

– Давай-давай.

Эдди поднимается со стула с таким видом, точно его ведут на казнь. Джо ухмыляется. Но их хорошенькая круглолицая мать напевает мелодию свинга и скользит взад и вперед по комнате, пока и Эдди не начинает танцевать вместе с ней.

– Та-а-а… та-а… ти-и-и-и, – подпевает мать радиоприемнику. – Когда ты со мно-о-й… та-та… звезды и луна… та-та-та… в июне…

Они кружатся и кружатся по гостиной, и Эдди вдруг разбирает смех. Он уже выше матери по крайней мере дюймов на шесть, и тем не менее она кружит его по комнате с необычайной легкостью.

– Так тебе нравится эта девушка? – шепотом спрашивает мать.

Эдди сбивается с ритма.

– Это хорошо, – говорит она. – Я за тебя очень рада.

Они приближаются к столу, мать хватает за руку Джо и поднимает его со стула.

– А теперь вы танцуйте, – говорит она.

– Я с ним?

– Ма!

Но мать настаивает, и они сдаются. Смеясь и натыкаясь друг на друга, они, взявшись за руки, гигантскими кругами носятся по комнате. Летают и летают вокруг стола, к полному восторгу матери. По радио кларнет выводит соло, двоюродные братья из Румынии хлопают в ладоши в ритме свинга, и запах поджаренного бифштекса медленно тает в праздничном воздухе.

Второй человек, которого Эдди встретил на небесах

Эдди почувствовал, как его ноги коснулись земли. У неба опять сменилась окраска – темно-синяя на угольно-серую. Эдди теперь окружали поваленные деревья и валуны. Он ощупал свои руки, плечи, бедра, икры. Он чувствовал себя крепче, чем прежде, но когда он попытался дотронуться до пальцев ног, у него ничего не получилось. Гибкости как не бывало. Той прежней детской гибкости больше не было. Каждый его мускул был натянут как струна.

Взгляд Эдди упал на окружавшую его безжизненную местность. На ближайшем холме валялись сломанный фургон и гниющие кости какого-то животного. Лицо Эдди обдувало горячим ветерком. Небо вдруг вспыхнуло пламенно-желтым цветом.

И снова Эдди куда-то побежал.

Но на этот раз он бежал совсем по-другому, тяжелым, размеренным шагом солдата. Грянул гром или нечто, похожее на гром, прогремели взрывы снарядов или бомб; Эдди инстинктивно упал на землю животом вниз и, опираясь на локти, пополз вперед. Из разверзшегося неба хлынул дождь – мощный, бурый, ливневый поток. Эдди прижал голову к земле и пополз по грязи, выплевывая заливающуюся в рот грязную воду.

Вдруг он уперся во что-то твердое. Поднял голову и увидел вкопанную в землю винтовку, на которую сверху была надета каска, а на стволе болтались собачьи бирки с именами. Смаргивая капли дождя, он стал перебирать в руке бирки и тут же испуганно шарахнулся назад в пористую стену колючих лоз, свисающих с ветвей необъятного баньяна. Он нырнул в их мрак. Прижал колени к груди. Попытался отдышаться. Страх все-таки нагнал его и тут, на небесах.

На собачьих бирках было написано его имя.

Молодые мужчины идут на войну. Иногда потому, что они должны, иногда потому, что они хотят. И всегда потому, что они считают: так им положено. А повелось так с давних времен, веками бряцание оружием путали с храбростью, а отказ воевать – с трусостью.

Когда страна Эдди вступила в войну, он, проснувшись однажды дождливым утром, побрился, зачесал назад волосы и пошел записываться добровольцем. Другие уже сражались. И он тоже должен был пойти воевать.

Его мать не хотела, чтобы он шел на войну. Отец же, услышав о новости, зажег сигарету и, медленно выпустив клубы дыма, задал лишь один вопрос:

– Когда?

Так как Эдди прежде не стрелял из настоящей винтовки, он начал тренироваться в тире «Пирса Руби». Платил пять центов, и машина приходила в Действие; тогда он нажимал на спусковой крючок, и из ствола летели металлические пульки прямо в нарисованных диких животных – львов, жирафов. Эдди стал ходить туда каждый вечер, сразу после окончания смены на детской миниатюрной железной дороге, где целый день он только и делал, что нажимал на тормозной рычаг. В парке «Пирс Руби» появилось несколько новых аттракционов поменьше – «американские горки» после Великой депрессии стали слишком дороги. Одним из таких аттракционов была детская железная дорога, вагончики которой едва доставали взрослым до пояса.

Эдди, до того как записался добровольцем в армию, пошел работать, чтобы скопить денег и выучиться на инженера. И хотя его брат Джо и твердил ему без конца: «Брось ты, Эдди, у тебя на это мозгов не хватит», – Эдди не отступался от заветной цели – создавать механизмы.

Но как только началась война, дела на пирсе пошли из рук вон плохо. Теперь большинство посетителей в парке были женщины с детьми – отцы ушли воевать. Порой дети просили Эдди поднять их высоко над головой, и, когда соглашался, он видел, как их матери грустно улыбались: поднимать-то их малышей поднимали, да только не те руки. И вскоре Эдди решил, что тоже пойдет на войну, и тогда наконец он покончит с бесконечной смазкой рельсов и нажатиями на тормозной рычаг. Война – настоящее мужское дело. И может быть, о нем тоже кто-нибудь будет скучать.

В один из своих последних вечеров Эдди склонился над винтовкой в тире и сосредоточился, чтобы выстрелить. Бух-бух!Он попробовал представить, что он стреляет во врагов. Бух-бух!Интересно, будут ли они кричать, если он в них попадет. Бух-бух!Или просто упадут, как эти львы и жирафы.

Бух-бух!

– Учишься убивать, парень?

За спиной Эдди стоял Микки Шей, весь потный, с волосами цвета ванильного мороженого и багровым от спиртного лицом. Эдди пожал плечами и вернулся к стрельбе. Бух-бух!Еще один удачный выстрел. Бух-бух!Еще один.

Микки удивленно хмыкнул.

«Нет, чтоб ушел и дал мне попрактиковаться», – подумал Эдди. Он явственно ощущал у себя за спиной присутствие старого пьяницы. Слышал его затрудненное дыхание, шипяще-свистящие вдохи и выдохи, напоминавшие шум насоса, накачивающего велосипедную шину.

Эдди продолжал стрелять. И вдруг он почувствовал впившуюся в плечо руку.

– Послушай-ка, парень. – Голос Микки походил на тихое рычание. – Война – это не игра. Если надо стрелять, стреляй, понял? Не вини себя и не сомневайся. Пали и пали и не думай, в кого ты стреляешь, кого убиваешь и зачем. Понял? Хочешь вернуться домой – стреляй не раздумывая. – Он еще сильнее сжал плечо Эдди. – Из-за раздумий люди и погибают.

Эдди повернулся к Микки и посмотрел на него в упор. Микки со всей силы ударил его по щеке. Эдди в ответ инстинктивно замахнулся кулаком, но Микки, рыгнув, увернулся и отскочил назад. А потом посмотрел на Эдди так, будто был готов расплакаться. Винтовка смолкла. Пятицентовый завод кончился.

Молодые мужчины идут на войну иногда потому, что они должны, иногда потому, что они хотят. Через несколько дней Эдди упаковал дорожную сумку и покинул пирс.

Дождь кончился. Сидя под баньяном, Эдди, дрожащий и промокший, тяжело вздохнул. Раздвинул ветви лиан и увидел, что винтовка с каской на штыке по-прежнему торчит из земли. Он знал, для чего солдаты это делают. Так они отмечают могилы убитых.

Эдди на коленях выполз из-под дерева. Вдалеке, у подножия невысокого хребта, виднелись развалины разбомбленной и сожженной почти дотла деревни. Эдди внимательно всмотрелся в пейзаж, пытаясь разглядеть его как можно лучше. И тут все тело его напряглось, как у человека, которому только что сообщили ужасную новость. Это место! Он его уже видел. Оно снилось ему в ночных кошмарах.

– Оспа, – вдруг послышался чей-то голос.

Эдди обернулся.

– Оспа, тиф, столбняк, желтая лихорадка.

Голос доносился откуда-то сверху, с деревьев.

– Так до сих пор и не знаю, что такое желтая лихорадка. Черт. Ни разу никого не видал, кто бы ею болел.

Голос был сильный, с едва заметной южной певучестью и легкой хрипотцой, будто говоривший часами кричал.

– Мне вкололи все эти прививки от всех этих болезней, а я все равно здесь помер – здоровый как лошадь.

Дерево закачалось, и какие-то маленькие плоды упали прямо перед Эдди.

– Яблочки-то любишь? – прозвучал вопрос.

Эдди приподнялся с земли и откашлялся.

– Давай слезай, – сказал он.

– Лезь сюда, – отозвались сверху.

И вот уже Эдди на верхушке дерева высотой с многоэтажный дом. Он обхватил ногами толстую ветку, а земля под ним совсем далеко. Сквозь тонкие ветви и плотные листья инжира Эдди удалось различить спрятанного в тени, прислонившегося спиной к стволу дерева человека в солдатской полевой форме. Все лицо его было перемазано чем-то черным, а глаза, как маленькие лампочки, горели красным светом.

У Эдди перехватило дыхание.

– Капитан? – прошептал он. – Неужто это вы?

* * *

Они вместе служили в армии. Капитан был его командиром. Они сражались на Филиппинах. Там же и расстались, и Эдди больше никогда его не видел. Он слышал, что капитан погиб в бою.

В воздух взвился дымок сигаретного дыма.

– Ну что, солдатик, тебе уже объяснили все правила?

Эдди посмотрел вниз. Земля была совсем далеко, но он почему-то был уверен, что не упадет.

– Я умер, – сказал Эдди.

– Это уж точно.

– И вы тоже мертвый.

– И тут ты прав.

– Так вы… мой второй человек?

Капитан поднес сигарету ко рту и улыбнулся так, словно хотел сказать: Ну кто бы мог поверить, что здесь можно курить? Итут же, глубоко затянувшись, выпустил кольцо белого дыма.

– Могу поспорить, что ты не ожидал меня тут увидеть, а?

Эдди многому научился во время войны. Научился ездить «верхом» на танке. Научился бриться налитой в шлем холодной водой. Научился метко стрелять из окопа – так, чтобы не подставляться под рикошет шрапнели.

Научился курить. Научился маршировать. Научился перебираться на другой берег реки по подвесному веревочному мосту, перетаскивая на себе карабин, радио, шинель, противогаз, треногу для стрельбы из автомата, вещевой мешок и патронташи. Научился пить омерзительнейший кофе.

Эдди выучил несколько слов на нескольких иностранных языках. Научился далеко плевать. И еще узнал, что такое нервное веселье новичка-солдата, пережившего первый в жизни бой, когда все вокруг хлопают друг друга по плечу и улыбаются с таким видом, точно война уже закончена – теперь можно идти домой!А потом пережил мучительную подавленность после второго боя, когда вдруг понял: сражения не кончаются после первой битвы и их еще будет бог знает сколько.

Эдди научился свистеть сквозь зубы. Научился спать на каменистой земле. Узнал, что чесотку вызывают крохотные существа, которые вползают тебе под кожу, особенно если носишь грязную одежду неделями. И еще убедился, что оголенные человеческие кости действительно белые.

Он научился молиться в спешке. И знал теперь, в какой карман прятать письма семье и Маргарет, чтобы в случае его гибели их нашли его товарищи солдаты. Узнал, что бывает и такое: сидишь с другом в укрытии, вы шепчетесь о том, как хочется есть, и вдруг слышишь легкий свист, друг падает на землю, и уже совсем не важно, хочется ему есть или нет.

Прошел год, второй, третий, и он узнал, что и самых крепких мускулистых ребят в конце полета на транспортном самолете нередко рвет прямо на армейские ботинки, а в ночь перед боем даже офицеры бормочут во сне.

Он научился брать пленных. Правда, быть пленным он так и не научился. Однажды ночью на Филиппинах его отделение попало в жаркую перестрелку. Они бросились врассыпную искать убежище. Небо озарилось, и тут Эдди услышал: рядом, в траншее, его товарищ плачет как ребенок.

– Ты что, заткнись! – заорал на него Эдди и вдруг увидел, что парень плачет потому, что рядом с ним, приставив к его голове дуло винтовки, стоит вражеский солдат. И тут же Эдди почувствовал на шее холод – у него за спиной стоял еще один.

Капитан погасил окурок сигареты. Он был в их подразделении старше всех, старый вояка, тощий и долговязый, с выступающим подбородком, делавшим его похожим на одного из популярных в то время актеров. Несмотря на вспыльчивость и привычку орать прямо в лицо, так что были видны его пожелтевшие от табака зубы, большинство солдат его любили.

– Капитан… – снова заговорил Эдди, все еще потрясенный.

– Так точно.

– Сэр…

– Ну, это ни к чему. Хоть и премного благодарен.

– Прошло… А вы выглядите…

– Точно так, как когда мы расстались? – Капитан усмехнулся и сплюнул через ветку дерева.

Эдди посмотрел на него с недоумением.

– Ты прав. Плеваться тут совсем ни к чему. Здесь никто не болеет. И дыхание все время ровное. А табачок здесь отменный.

«Табачок? О чем это он говорит?» – подумал Эдди.

– Послушайте, капитан. Тут какая-то ошибка. Я никак понять не могу, с чего это я здесь оказался. Жизнь у меня была пустяковая, так? Техобслуживание, и только. Жил едва ли не всегда в одной и той же квартире. Чинил аттракционы, всякие там чертовы колеса, «американские горки», дурацкие «ракеты». Ничего стоящего. Плыл по течению, только и всего. Так вот, я хочу спросить… – Эдди откашлялся. – Что я тут делаю?

Капитан пронзил его горящим взглядом, и Эдди тут же передумал задавать ему еще один вопрос, тот, на который навела его встреча с Синим Человеком: неужели он убил еще и капитана?

– Слушай, мне все время хотелось узнать, – заговорил капитан, потирая подбородок, – ребята из нашего подразделения, они и после войны держались вместе? Уиллинхем? Мортон? Смитти? Ты с ними потом виделся?

Эдди помнил всех по именам. Только, по правде говоря, после войны они не встречались. Война как магнит притягивает людей, но и как магнит может оттолкнуть их друг от друга. Порой людям хочется забыть то, что они видели на войне, и то, что делали.

– Если по-честному, сэр, мы все вроде как разошлись. – Эдди смущенно пожал плечами: – Что уж тут поделаешь.

Капитан кивнул так, точно другого ответа и не ждал.

– А ты? Вернулся в тот парк развлечений, куда мы все обещали приехать, если выживем? Бесплатное катание для всех пехотинцев? И по две девчонки для каждого парня в «Туннеле любви»? Так ты, кажется, обещал?

Эдди едва улыбнулся. Именно так он и обещал. Это все они обещали. Только после войны никто к нему не приехал.

– Да, я туда вернулся, – ответил Эдди.

– И что же?

– И… так там и застрял. Пытался уйти. Строил планы… Но эта чертова нога… Не знаю. Ничего у меня не получилось.

Эдди пожал плечами. Капитан пристально всмотрелся в его лицо. Глаза его сузились. И, понизив голос, он спросил:

– Ты все еще жонглируешь?

– Давай! Давай топай! Топай!

Вражеские солдаты орали на них и тыкали им в спину штыками. Эдди, Смитти, Мортона, Рабоццо и капитана вели с поднятыми руками вниз по крутому склону холма. Вокруг них то и дело взрывались снаряды. Эдди увидел меж деревьями бегущего человека, который у него на глазах рухнул на землю, сраженный градом пуль.

Они шагали в темноте, и все же Эдди пытался запомнить все, что им попадалось по дороге: лачуги, развилки дорог – это могло пригодиться при подготовке побега. Вдалеке послышался шум самолета, и тошнотворная волна отчаяния захлестнула Эдди. Едва заметная грань между свободой и неволей – пытка для любого солдата. Если б он только мог подпрыгнуть, ухватиться за крыло самолета и улететь прочь от этой страшной ошибки!

Но он и его товарищи были веревками связаны друг с другом. Их запихнули в бамбуковые бараки, стоявшие на подпорках, воткнутых во влажную кашеобразную почву. Их держали в этих бараках дни, недели, месяцы, вынуждая спать на джутовых мешках, набитых соломой. Туалетом служил глиняный горшок. По ночам охранники неприятеля подкрадывались к бараку и подслушивали их разговоры. Но разговаривали они с каждым днем все меньше и меньше.

Они исхудали и ослабли. У всех торчали ребра – даже у Рабоццо, который, до того как пошел в армию, худобой не отличался. Кормили их соленым рисом и раз в день какой-то коричневой похлебкой с плавающей в ней травой. Однажды вечером Эдди выловил из миски дохлую осу. У осы были оторваны крылья. Когда ребята ее увидели, у них еда застряла в горле.

Враги, захватившие их в плен, похоже, не знали, что с ними делать. По вечерам они входили в барак и вертели штыками перед носом американцев, выкрикивая что-то на своем языке и, видно, ожидая ответа. Но так ничего и не добились.

Охранников, по подсчету Эдди, было всего четверо. По предположению капитана, эти четверо отбились от более крупного подразделения и, как нередко случается на войне, сами едва держались. Их обрамленные темными волосами лица были тощими, костлявыми. Один казался совсем мальчишкой – трудно было поверить, что он был солдатом. У другого были такие кривые зубы, каких Эдди ни у кого в жизни не видел. Капитан прозвал их: Псих Первый, Псих Второй, Псих Третий и Псих Четвертый.

– Нам ни к чему знать их имена, – сказал он. – А им ни к чему знать наши.

Люди обычно привыкают к плену – одни лучше, другие хуже. Мортон, тощий болтливый парнишка из Чикаго, всякий раз, заслышав шум на дворе, начинал ерзать на месте, тереть подбородок и бормотать «черт подери, черт подери, черт подери…» до тех пор, пока остальные не требовали, чтобы он заткнулся. Смитти, сын пожарного из Бруклина, по большей части молчал. И лишь время от времени его кадык начинал прыгать вверх и вниз, точно Смитти что-то проглатывал. Позднее Эдди узнал, что он жевал свой собственный язык. Рабоццо, рыжеволосый мальчишка из Портленда, штат Орегон, днем держался молодцом, зато по ночам нередко вскакивал с криком: «Только не меня! Не меня!»

Эдди почти все время злился. Сжатой в кулак рукой он часами бил себя по ладони, точно взбудораженный баскетболист перед игрой, как делал в юности. По ночам ему снилось, что он снова на пирсе, на карусели «Дерби», где пятеро гонятся на лошадях друг за другом по кругу, пока не прозвучит звонок. И Эдди во сне гнался на лошади то за своими друзьями, то за братом, то за Маргарет. Но вот сон прерывался, и рядом с ним на лошадях уже скакали четыре «психа», усмехаясь и тыча ему штыками в бок.

Годы нескончаемого ожидания на пирсе: то конца аттракциона, то отлива океана, то того, чтобы отец наконец заговорил с ним, – научили Эдди искусству терпеливо ждать. Но ему страстно хотелось вырваться на свободу и отомстить. Он сжимал зубы, бил себя кулаком по ладони и вспоминал все драки, в которых когда-либо участвовал, вспоминал, как крышкой мусорного бака отправил двоих ребят в больницу. И представлял, что бы сделал со своими охранниками, не будь у них оружия.

А потом, как-то утром пленников разбудили крики – четверо «психов» тыкали в них штыками и велели подниматься. Их связали и повели к шахте. Было темно, земля была холодной. Им в руки сунули кирки, лопаты и жестяные ведра.

– Да это же чертова угольная шахта, – пробормотал Мортон.

И с того дня Эдди и его товарищей стали заставлять скрести со стен уголь и тем самым помогать врагу. Одни скребли уголь, другие насыпали его в ведра, третьи строили подпорки из сланцев. Рядом с ними работали и другие пленные, иностранцы, не понимавшие по-английски и смотревшие на Эдди пустым, невидящим взглядом. Говорить запрещалось. Каждые несколько часов им давали по чашке воды. К концу дня лица пленных становились черными до неузнаваемости, а в плечах от бесконечных наклонов не унималась дрожь.

В первые три месяца плена Эдди каждый раз перед тем, как лечь спать, клал перед собой каску, а в нее – фотографию Маргарет. Он не очень-то любил молиться, но все-таки молился, сам придумывая слова молитвы и ведя ежедневный счет. «Господи, я отдам тебе шесть дней своей жизни за шесть дней, проведенных с ней… Господи, я отдам тебе девять дней своей жизни за девять дней, проведенных с ней… Господи, я отдам тебе шестнадцать дней своей жизни за шестнадцать дней, проведенных с ней…»

А потом, на четвертый месяц, случилось вот что. У Рабоццо все тело покрылось отвратительной сыпью, и начался страшный понос. Весь день он ничего не ел. А ночью покрылся испариной, и пот пропитал насквозь его грязную одежду, она вся стала мокрой. И еще он замарал постель. У них не было чистой одежды его переодеть, так что ему пришлось спать голым на джутовом мешке, а капитан укрыл его своим мешком как одеялом.

На следующий день в шахте Рабоццо едва держался на ногах. Но четверо «психов» были безжалостны. Стоило ему замешкаться, как они тыкали ему палками в бок, требуя, чтобы он скреб уголь.

– Оставьте его в покое, – проворчал Эдди.

Псих Второй, самый жестокий из всех, с размаху ударил Эдди штыком. Эдди упал как подкошенный, сраженный острой болью меж лопаток. Рабоццо разок-другой провел скребком по углю и рухнул на землю. Псих Второй заорал на него, требуя встать.

– Он болен! – выкрикнул Эдди, пытаясь подняться на ноги.

Псих Второй снова повалил его.

– Заткнись, Эдди, – прошептал Мортон. – Подумай о себе.

Псих Второй наклонился над Рабоццо. Оттянул ему веки. Рабоццо застонал. Псих Второй фальшиво улыбнулся и загукал, будто обращался к младенцу. И вдруг начал смеяться. Он смеялся и поочередно заглядывал в глаза каждому из пленных, словно хотел удостовериться, что все они за ним наблюдают. А потом вынул пистолет, ткнул им Рабоццо в ухо и выстрелил ему в голову.

Эдди почувствовал, как внутри у него все оборвалось. В глазах потемнело, и мозг точно отключился. Эхо выстрела словно повисло в воздухе. Лицо Рабоццо стало медленно погружаться в расплывшуюся лужицу крови. Мортон зажал рукой рот. Капитан уткнулся взглядом в землю. Никто не шелохнулся.

Псих Второй носком сапога присыпал землей тело Рабоццо и, свирепо покосившись на Эдди, сплюнул под ноги. А потом крикнул что-то Психу Третьему и Психу Четвертому, которые, казалось, были потрясены произошедшим не менее чем пленные. Поначалу Псих Третий замотал головой и принялся что-то бормотать, будто читая молитву, – глаза его были чуть прикрыты, а губы злобно шевелились. Но Псих Второй замахнулся на них винтовкой и снова заорал. Тогда Псих Третий и Псих Четвертый медленно подняли тело Рабоццо и за ноги поволокли по земляному полу шахты.