Текст книги "Весь свет на Сильвию"

Автор книги: Мишель Лебрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– О, нет, нет, мадам.

– Зовите меня Фреда, ведь мы подруги. Сколько вы задолжали отелю?

– Пятьдесят тысяч. (Тогда еще считали в старых франках.)

– Вот, держите, аванс в счет вашего гонорара. Поезжайте за своими вещами и поскорее возвращайтесь. Мы с вами прекрасно поладим.

Ее признательность вылилась в новые потоки слез, возгласы буйной радости, заверения в дружбе. Мне всегда нравилось делать приятное людям. В отдельных случаях, впрочем, я извлекала из этого выгоду и для себя. Как всякая женщина. Она смахнула слезу и, подпрыгивая от радости, убежала. Я попросила Жана, своего дворецкого, приготовить одну из комнат для гостей, и он, я нисколечко в этом не сомневалась, подумал: теперь хозяйка помешалась на девочках. Ох, уж эти артисты! Возьмись я объяснять, он бы не понял. В его глазах кинозвезда ровным счетом ничего не делает, просто шлюха, и все такое прочее, и он по-своему прав, потому что я знаю таких… Но я не такая. Он пошел убирать комнату.

Поскольку в три часа у меня была встреча с Паркером, я отдала распоряжение слугам, чтобы они хорошо приняли Сильвию и накормили ее обедом. Я второпях проглотила два поджаренных ломтика хлеба, выпила грейпфрутового сока, сделала маникюр и умчалась на Елисейские поля.

Паркер встретил меня приветливо, – с тех пор, как я стала зарабатывать много денег, он был сама любезность, – однако я все же заметила, что он чем-то взволнован. Он выглядел озабоченным, долго мялся и, в конце концов, спросил:

– Вы дружны с Брауном?

Я состроила неопределенную гримасу?

– Я встречалась с ним два или три раза на коктейлях. И всё.

– Он ставит мне рогатки. Вчера я привел на кинопробы одну, не лишенную таланта, смазливую малышку. К сожалению, камера совершенно сковала ее. Я понял, что Брауну она не нравится. К тому же у него была своя протеже, весьма невзрачная блондиночка. Я хочу, чтобы вы оказали мне услугу. После просмотра кинопроб скажите, что моя нравится вам больше, чем его…

У Паркера был такой потерянный вид, что я не сдержалась и прыснула со смеху. Он зарделся и чуть было не выругался. Я съязвила:

– Цыпочка Вилли против вашей, так что ли?

– Так, да не совсем, – промычал он. – Как бы там ни было, я не хочу, чтобы думали, будто я навязываю ему Франсуазу, то есть мадемуазель Гарсен, которая является знакомой моего отца, то есть я хотел сказать, дочерью одного из моих друзей.

Он был так смешон. Хохотнув еще разок, я успокоила

– Я так и сделаю, не волнуйтесь. Вашу звать Франсуаза Гарсен.

– Да, А его – Сильвия, не помню фамилии.

Хотя я и должна была уже догадаться, удивление мое было велико. Я не провела параллель между моей протеже и протеже Брауна. Я бываю так рассеянна иногда! К счастью, мне никогда не приходилось играть на сцене: я никогда не смогла бы запомнить всю роль целиком. В кино заучивают текст небольшими кусочками, так гораздо проще.

Затем, когда этот спорный вопрос был снят, Паркер вернулся к своим обычным делам. Мы оговорили условия моего контракта, и я получила подтверждение, что моим партнером будет Жак Мервиль. Забавно: мы будем сниматься в любовных сценах, тогда как только на прошлой неделе мы с ним разошлись. В жизни случаются такие повороты! Покажи это в кино – никто не поверит.

Посмотрев на часы, Паркер сказал:

– Я хочу познакомить вас с автором книги, по которой снимается фильм. Один из ваших пылких поклонников. Он вот-вот должен прийти.

На всякий случай я быстренько подправила грим. Паркера, который был так любезен со мной в начале моей карьеры, я давно уже не стеснялась. Он еще раз вернулся к своей малышке:

– Так вы не забудете насчет кинопроб?

– Положитесь на меня.

Я, разумеется, вовсе не собиралась подкладывать свинью Сильвии. Снимется она и никто другой. Ну и видок же будет у Паркера!

Секретарша доложила, что прибыл Жан Пьер Франк, автор романа «Огонь и страсть», и я подтянула юбку, чтобы показать колени. Открылась дверь, и я увидела автора. Заметила, что он смотрит на мои ноги. Затем он подошел, пожал мне руку. Симпатичный парень, вероятно, чуть моложе меня. Без обручального кольца. Он сказал!

– Очень приятно познакомиться с вами. Героиню своего романа я создал, думая о вас, и теперь вы ее сыграете. Я так рад!

Я не жалела, что потеряла полдня. Франк мне нравился, и я, слегка смутившись, вынуждена была признаться, что не читала его книги. Но я постараюсь ликвидировать этот пробел, как только выпадет свободная минутка…

Он тоже приехал оговорить условия контракта. Минут пять спорил, потом попросил разрешения присутствовать на кинопробах, поинтересовался, не нужно ли меня куда-нибудь подвезти.

– Да как будто бы нет, я собиралась сделать кое-какие покупки на Елисейских полях, сегодня такая чудная погода…

– Позвольте мне сопровождать вас.

– Вы очень любезны.

И я кокетливо улыбнулась. Мы попрощались с Паркером и спустились вниз. На улице он непринужденно взял меня под локоть, и мы, рука об руку, дошли до круглой площади. Посетовав на солнце, я надела темные очки, и каждые десять метров кто-нибудь оборачивался и говорил:

– Смотри, это же Фредерика Мэйан.

В общем, замечательный день: утром мой ежедневный «добрый поступок», вечером – очередной флирт и подтверждение моей популярности. Ощущение полного счастья.

Он попросил разрешения называть меня по имени. Я согласилась, назвав его Мишелем, и он крепко сжал мне руку повыше локтя. Я ощутила его тепло, и ноги мои стали ватными. К счастью, он увлек меня в кафе. Я выпила несколько коктейлей и позволила ему взять мою руку. Он говорил мне очень нежные, очень трогательные слова. Было видно, что он писатель. Он рассказывал мне о моих фильмах. Он смотрел их все, даже первый – «Дрожь», где у меня было текста не больше шести строчек.

Затем мы вернулись по Елисейским полям к моей машине. Он поцеловал мне руку, попросив о свидании. Я была несколько разочарована, я не думала, что мы с ним расстанемся так скоро. Но я обещала куда-нибудь пойти с ним на следующий день, вечером. Он заедет за мной на улицу Грез.

– Мадемуазель Сильвия устроилась? – спросила я у своего лакея.

– Да, мадам. В угловой комнате, – ответил он, взглядом выражая свое неодобрение.

Но что мне было до мнения слуги? Я постучалась, Сильвия вскрикнула:

– Войдите.

Она бросилась ко мне, глаза ее сверкали. Мои сверкали тоже, и не последнюю роль в этом сыграли три выпитых коктейля. Обводя взглядом голубую комнату, Сильвия сказала:

– Эта комната восхитительна, но обещайте, что как только я стану вам в тягость, вы тотчас же выдворите меня…

– Не бойтесь. Я редко меняю свои решения. Вы уже устроились?

Не без некоторого любопытства я заглянула в шкаф, куда она сложила свои вещи. К моему немалому удивлению у нее был весьма пристойный гардероб. Я не сдержалась и спросила:

– Как вам удалось оплатить все эти туалеты? Она смутилась:

– Я все покупала в комиссионках. Платья приходилось подгонять под свой размер… Шить я научилась давно.

– Давно! Вы не такая уж и старая. Сколько вам?

– Восемнадцать.

Я положила руки ей на плечи.

– Мы с вами примерно одного роста. Я дам вам несколько своих платьев.

Ее лицо залилось краской, и она, чтобы скрыть смущение, повернулась ко мне спиной. Я даже чуть не прослезилась. Я для этой малышки как добрая фея. Если бы хоть кто-то, когда мне было столько же, сколько ей сейчас, позаботился обо мне, я бы наверняка не наделала тех глупостей, что наделала.

Да, я готова была разреветься, и только мысль о гриме на лице помогла мне сдержать слезы. Бедные, бедные женщины. Бедняжка Сильвия! И все-таки ей повезло, что она встретила на своем пути такую, как я, да еще в самый нужный момент. Быть может, из ее истории получится неплохой киносценарий когда-нибудь… Ее сыграю я, разумеется… Правда, героиню придется сделать чуть старше… Не намного, я всегда выглядела так молодо!

Прощаясь с Сильвией, я вручила ей ключ от квартиры, дабы она могла входить и выходить, никого не беспокоя, и сказала:

– Детка, вы здесь у себя. То есть, если вам иногда захочется пригласить кого-нибудь, ну, так сказать, друзей, то, пожалуйста, не стесняйтесь. Я, знаете, не ханжа.

Она ответила:

– Спасибо, но у меня нет друзей. Вы– моя единственная подруга.

– Можешь быть со мной на «ты», Сильвия

Мне нужно было переодеться, так как я была приглашена на генеральную репетицию пьесы, в которой играла Джейни Дорсей. Я надела черное атласное платье, большая часть моего бюста в нем оставалась открытой. Весь» вечер я умирала от скуки! Боже! Какая все-таки бездарность эта Дорсей!

Женщина, которая хочет преуспеть на нашем поприще не должна щадить себя. Кое-кто думает, что женщины отдающиеся ради того, чтобы чего-то добиться в жизни, шлюхи. Это не так… Шлюха отдается за деньги, и только. Поэтому все женщины, заключающие выгодные браки, просто проститутки. И выйдя замуж, они продолжают торговать телом, все за те же деньги. В кино – нет. Распутство– это всего лишь переходная стадия. Спишь, пока ты статистка, актриса заднего плана, мелкая сошка. Как только получаешь доступ к крупному плану или кусочку текста, спишь уже меньше. Отбираешь влиятельных людей. Затем, если повезет и попадешь на добрых и станешь кинозвездой, все заканчивается. Формальное сожительство уступает место любви. Можно любить кого хочешь.

Бывает, что даешь маху, как малышка, что переспала с Паркером. Чтобы получить роль. Серьезная психологическая ошибка. Продюсер действительно важное лицо в некоторых кинокомпаниях. Но только не в этой. Девчонке следовало бы разыскать Вилли, как это сделала Сильвия.

Войдя в просмотровый зал, я сразу смекнула, что дело дрянь. Три соискательницы (одна – Легофа, вторая – Паркера и Сильвия) злобно переглядывались. Трое мужчин обменивались не очень удачными шутками. Мой приход ничего не изменил. Со мной поздоровались. Я тут же подошла к Сильвии и поцеловала ее, и две другие девицы поняли, что шансов у них – ноль. Все сели, и Жюль запустил кинопроектор.

Я обожаю просмотровые залы: можно вытянуть ноги и курить. Я всегда считала, что именно в таких залах следует устраивать просмотры для профессионалов кино. Здесь создается интимно-доверительная атмосфера.

Первая проба – ужасно. Я украдкой взглянула на Паркера, Он был зол. На себя самого – так осрамиться! – и на девицу, которая сделала из него посмешище.

Вторая проба—сносно. У этой девицы было дарование. Однако авторитет Легофа был еще не столь высок, чтобы принимать в расчет его мнение.

Сильвия. Конечно же, я была поражена. У нее получалось лучше, чем у ее соперниц. В фотогеничности она им уступала, но ведь не это главное: гримеры способны творить чудеса. Зажегся свет, и некоторое время никто не осмеливался поднять глаза. Вилли крикнул в аппаратную:

– Покажите нам еще раз вторую и третью пробы.

Раздались всхлипывания: приятельница Паркера начала скулить. Отвергнута. Я обернулась, пытаясь разглядеть другую девицу, но ничего не увидела. Пробы отсмотрены. Свет. Повернувшись ко мне, Вилли спросил:

– Что вы об этом думаете, моя дорогая?

Я отчеканила:

– По-моему, первая девушка – превосходна. Очень, очень хороша. Но она брюнетка, как и я, и в сценах, где мы вдвоем, это смотреться не будет. С Сильвией же еще нужно поработать, но она – именно то, что нужно.

Я взглянула на Паркера: – Как вы считаете? Он буркнул:

– Вы правы.

Он знал, что, выйдя из зала, получит взбучку, и поэтому был мрачнее тучи. Мужчины всегда готовы бегать за женщинами, но страшно не любят попадать впросак. У меня хватило ума понять это еще пять лет назад… Вилли Браун встал, обратился к девушкам:

– Мадемуазель Леру, мадемуазель Гарсен, мне очень жаль. Роль получает мадемуазель Сильвия Шантен. Разумеется, вам мы тоже подыщем эпизоды. Оставьте мсье Легофу свои адреса. Благодарю вас.

Я, конечно, предполагала, что Паркер взбеленится, но не думала, что так сильно. Холодно попрощавшись с нами, он тотчас ретировался. Над контрактом нависла угроза. «Атмосфера накалилась!» – сказала бы Арлетти.

Мы еще немного посидели в зале – Легоф, Браун и я, – беседуя и докуривая сигареты. Легоф, казалось, философски отнесся к неудаче своей приятельницы. Впрочем, для него это было не впервой.

– В сентябре и начнем, – сказал Вилли. – Из-за натурных съемок.

– Где будем снимать?

– В Нормандии, в тихой деревушке. Две недели на природе, затем – павильоны в Сен-Морисе.

– Блеск, – обрадовалась я. – Обожаю деревни.

– С питанием проблем не будет. Но сможете ли вы две недели обойтись без ванны?

За кого он меня принимал? За одну из тех голливудских девиц, что одна глупее другой? Шутливо возражая ему, я бросила:

– Хорошо, что предупредили, я захвачу с собой свой бассейн.

Фильм не имел большого успеха, и все из-за этого идиота Брауна, которому приспичило самому написать диалоги. Жан Пьер все-таки сделал бы это получше. Так нет же! Я была вне себя. Тем более что критики обо мне почти не вспоминали, все говорили только о Сильвии: Сильвия Сарман то, Сильвия Сарман – сё. Нервы мои были на пределе, и я едва сдерживалась, чтобы не вышвырнуть Сильвию на улицу. Но, в конце концов, ее вины тут не было. В один прекрасный день бедняжка, заметив, что я на нее дуюсь, открылась мне:

– Фреда, не сердись на меня из-за фильма. Я старалась играть как можно лучше, чтобы не подвести тебя, чтобы ты не выглядела глупо в окружении таких жалких типов, как этот Мервиль, например…

– Сильвия, ты прелесть. Я совсем на тебя не сержусь. Если у меня и есть зуб на кого-нибудь, так только на Брауна. Во-первых, он халтурно написал диалоги. Во-вторых, загубил все мои крупные планы. В финальной сцене едва ли можно различить мои глаза, полные слез.

Правда, я осталась весьма довольна своей грудью. Два раза на экране. Первый – крупным планом, головы не видно, только соски: пусть зрители думают – дублёрша. И бац, сразу же после этого, мой средний план. Ага, съели, злые языки! Это было здорово.

Я вновь стала относиться к Сильвии, как к младшей сестре, несколько неуклюжей, но очень милой.

Затем я снова оказалась в центре внимания: у меня умерла мать. Кажется, она давно была серьезно больна… Я отправилась на похороны в Этамп вместе с Вилли Брауном, Паркером, Мервилем. Понаехали фоторепортеры. Я беспрестанно плакала. На мне было роскошное черное платье от Диора, делавшее меня еще тоньше, и очень дорогое приталенное пальто. К сожалению, стоял такой холод, что платья никто не увидел. Обо мне писали все газеты, я дала несколько интервью. Даже репортеру из «Пари-Матч». Досаднее всего то, что в течение двух недель я вынуждена была сидеть по вечерам дома. Но это не имело большого значения, поскольку почти каждый день приезжал Жан Пьер, а также вся команда будущего фильма. Мы напряженно работали. Я обнаружила кучу досадных мелочей. Браун, этот жирный боров, стал увиваться за Сильвией, которая, похоже, только этого и ждала. Я видела, как они репетировали любовную сцену на виду у всех. Отвратительно. Я, между прочим, никогда не позволяла себе целовать Жан Пьера публично… Ну, да ладно, это их дело. И все же – изменять жене с этой малявкой! Брауна это совсем не красило. По-видимому, его певичка была не очень хороша в постели…

Я послала Сильвию ко всем чертям. Брауна этой шлюшке было мало. Ей понадобился еще и Жан Пьер. Мой Жан Пьер. Этого я не снесла. Как-то раз, после обеда, я решила сделать кое-какие покупки. Кстати, шел показ весенних коллекций мод. На площади Трокадеро я попала в аварию: какой-то кретин зацепил меня на перекрестке. Я так рассвирепела, что, когда для составления протокола вылезала из машины, порвала платье. Покончив с формальностями, я тотчас вернулась на улицу Грез. Чтобы пройти к себе в спальню, я пересекла гостиную – и тут увидела их.

Они стояли рядышком, держась вполне пристойно, но меня смутили следы губной помады у Жан Пьера на лице. Он бросился ко мне:

– Привет, дорогая. Я как раз собирался уезжать. Надеялся застать тебя, но Сильвия сказала, что ты…

Я не сводила глаз с его подбородка – у самого рта следы губной помады Сильвии. Он лгал. Он прекрасно знал, что я собираюсь выползти из дому, я сама сказала ему об этом накануне по телефону, попросив составить мне компанию, Он сослался на занятость…

Мне удалось сохранить хладнокровие. Раз он разыгрывает комедию, значит, не собирается бросать меня ради этой попрыгуньи. Следовательно, ничего серьезного.

После его ухода я переоделась и ринулась к Сильвии. Вошла без стука, Сильвия вскочила с кровати, она лежала там на животе и листала «Эль». Я плотно прикрыла за собой дверь.

– Поговорим по душам, детка,

– Что с тобой?

– Не прикидывайся дурочкой, ты прекрасно знаешь, что со мной.

– Не понимаю.

– Чем вы тут занимались с Жан Пьером, когда я приехала? А? Играли в карты?

– Фреда, не заводись.

– Я очень спокойна.

Однако это было не так. Чем невиннее становился ее тон, тем больше меня разбирала злость.

– Мразь. Ведь я же подобрала тебя, приютила, целых полгода кормила, одевала, а ты в знак благодарности, не иначе, хочешь отнять у меня Жан Пьера Франка! Шлюха.

– Клянусь тебе…

– Молчи! Мало тебе Вилли Брауна? А мальчишка, которого ты сто раз приводила сюда? Думаешь, я ничего не замечала?

Она не ответила. Она стояла передо мной совсем бледная – невинная сирота, руки за спиной, хочет меня разжалобить.

– Ты всех динамишь, – сказала я уже спокойнее. – А я таких не люблю. Понянчилась с тобой – и будет. Денег ты немного скопила, на оплату номера в гостинице хватит, убирайся.

– Но Фреда…

– Я больше не желаю тебя видеть. Отдай ключ.

Швырнув мне ключ от квартиры, она извлекла из шкафа несколько великолепных платьев, что я ей подарила, швырнула их на пол, прошипела:

– На, забирай свое тряпье. И добавила:

– Ненавижу тебя.

– Змея!

Тут она расхохоталась. – Вообразила, что ты в кино, старушка?

Уходя, я хлопнула дверью. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Мерзавка. Я ненавидела Сильвию, однако у меня еще и в мыслях не было убивать ее. Прошло несколько лет, прежде чем я на это решилась.

Телефон.

– Фредерика Мэйан, слушаю вас.

– Это я, Сильвия. Как дела?

– Чего ты хочешь?

– Не вздумай ставить мне рогатки, Фреда, а не то тебе же будет хуже.

– Слишком поздно, вчера я говорила с Паркером. Он уже звонил другой актрисе.

– Ладно, ты пожалеешь об этом.

– Ты сама пожалеешь.

Я хотела положить трубку, когда она добавила:

– Фреда, однажды, когда тебя не было дома, я порылась в твоей спальне. И в секретере.

– Нашла тайник. Тебе это о чем-нибудь говорит?

Я побледнела, трубка задрожала у меня в руке. Что еще там нашла эта мерзавка?

– Я взяла кое-какие бумаги там. Проверь, я подожду.

Я положила трубку на столик рядом с аппаратом и как сомнамбула двинулась к секретеру. Старинный секретер, который обошелся мне в кругленькую сумму из-за потайного ящичка. Я пошарила внутри, пытаясь нащупать защелку. Мои пальцы так сильно дрожали, что я потратила более минуты, пока нашла ее. Раздался щелчок, ящик открылся, пусто. Снова взяв трубку, я не узнала собственного голоса.

– Алло, Сильвия.

– Убедилась? Все бумаги у меня. В надежном месте, и никто не сможет найти их, если только я сама этого не захочу. Понятно?

– Отдай их мне! Довольный смешок.

– Тебе нечего бояться. Я никому их не покажу. Если будешь паинькой.

Я проиграла. И по своей же вине. Мне давно следовало сжечь эти бумаги, но я о них забыла, положив в ящик. Теперь они у нее, и ей ничего не стоит не сегодня, так завтра сломать мне карьеру… Я сказала:

– Я поговорю с Паркером. Ты получишь роль. Но потом ты мне вернешь их?

– Да.

Она положила трубку, оставив меня наедине с моим прошлым.

В тот вечер я напилась до чертиков.

Я, разумеется, не собиралась сдаваться после первой же словесной перепалки. Ее победа была временной. Хотя, сказать по правде, я совершенно не представляла, как с ней воевать. И решила использовать ее же оружие. Нечто вроде шантажа. Я наняла на неделю частного детектива, одного из тех полицейских-неудачников, который за тысячу франков в день готов убить кого угодно. Этот тип сообщил мне массу интересных вещей.

Сильвия, подыскавшая себе однокомнатную квартирку на площади Клиши, ежедневно принимала там полного господина лет пятидесяти, с седеющими волосами, в очках Вилли Браун, выдающийся режиссер.

Кроме того, Сильвия, несомненно в избытке наделенная чувствами, каждую вторую ночь давала приют под своей крышей длинноволосому молодому человеку. Очевидно, именно его я частенько видела у себя, когда он выходил из комнаты Сильвии, крался вдоль стен с похвальным желанием остаться незамеченным.

Вполне достаточно, чтобы запустить машину огромной разрушительной силы. Сначала я анонимно сообщила Флоре Браун, что ее чуткий и нежный муж ежедневно между четырьмя и шестью пополудни спит с Сильвией Сарман. Устроив с помощью другого детектива слежку теперь уже за певицей, я стала ждать результатов своей инициативы.

Понадобилось три недели и множество анонимных писем, чтобы Флора, наконец, зашевелилась. Она приехала, увидела, убедилась и, судя по всему, промолчала, так как визиты ее мужа к Сильвии реже не стали.

Я пришла в ярость. Тем более что Сильвия, вновь пригрозив мне бумагами, потребовала, чтобы я попросила Брауна добавить ей текста в картине. Шлюха! Впрочем, Вилли Брауну для этого совершенно не требовалось мое согласие. По правде говоря, моя роль была так урезана, что на премьере, в Мариньяне, я была вынуждена таращить глаза, чтобы увидеть себя на экране. Разумеется, мне все равно устроили овацию, так как каждый видел, что Сильвия и яйца выеденного не стоит. Я даже слышала, как женщины, выходя из зала, говорили о ней:

– Наверняка переспала со всей кинокомпанией, чтобы получить такую важную роль.

– Это уж точно, не из-за таланта же ее наняли.

– Как сказать. Ее талант – заводить шашни.

– В таком случае ее ожидает большое будущее!

Правда, я должна признать, что этими женщинами были актрисы. Но так или иначе, они выражали мнение большинства.

Хуже всего, что я должна была быть приветливой с Сильвией и на площадке, и на людях. Мы целовались по любому поводу, как лучшие подруги, и все восхищались нашей дружбой. Я как-то раз позвонила ей:

– Так ты вернешь мне бумаги? – Какие бумаги?

– Сама знаешь.

– Нет.

– Ах ты, дрянь! Это грубый шантаж! Я подам на тебя в суд!

Она рассмеялась, как делала это уже не раз.

– Ну что ж, давай, старушка! Разрекламируй это дельце! Когда газетчики узнают, что твой муж уже пять лет сидит в тюрьме за грабеж, и что полиция всерьез подозревала тебя в соучастии, а затем обвинила в сокрытии краденого, вот смеху-то будет! Весь Париж обхохочется!

– Ты лжешь

Нет. Откопав эти бумаги, я подняла газеты пятилетней давности. Мне известно все от начала до конца. Так что на твоем месте я бы не дергалась.

Отчаяние овладело мной, ибо в этой истории все было ложью. Мой муж был виновен, конечно, но я ничего не знала, абсолютно ничего. Все остальное журналистские

домыслы…

– Ты хочешь денег? Сколько?

– Деньги ни при чем. Я делаю это ради удовольствия.

На что я только не шла, чтобы скрыть эту дурацкую историю. Сначала утаила свой брак от семьи. К счастью, газетчики не выведали моей девичьей фамилии, когда арестовали мужа. Меня подозревали в сокрытии краденого, и всё из-за нескольких несчастных украшений, что он мне подарил. Но я без особого труда отстояла свою правоту.

В кино я тогда не снималась. Я занялась этим ремеслом только после того, как муж оказался в тюрьме, под девичьей фамилией. И тогда же я возобновила отношения с родителями. Я считала это дело давно похороненным. И тут, как по закону подлости, Сильвия устраивает обыск, находит мое свидетельство о браке, узнает про меня всю подноготную. Дрянь!

Сильвии удавалось всё. У меня же – одни осечки. Я надеялась, что следующий фильм доставит мне больше радости. Но нет, эта шлюха вошла в состав исполнителей! Я отправилась к Паркеру.

– Паркер, мальчик мой, я хочу попросить вас об услуге.

– Дорогая моя, вы же знаете, я ни в чем не могу вам отказать.

– Вот.

Я не знала, с чего начать, но потом вдруг меня прорвало.

– Сильвия Сарман не должна сниматься в моей очередной картине. Во-первых, она плохая актриса, во-вторых, крадет у меня лучшие сцены. Я нахожу это по меньшей мере несправедливым, и мне кажется, вы могли бы замолвить за меня словечко Вилли Брауну. Вам он не может отказать, да и к тому же всем известно, что он дает работу этой девице лишь потому, что она его любовница.

Паркер сделал то, что делал всегда, когда хотел показать, что он в затруднении – скрестил пальцы и взмахнул руками, будто раскачивал перед собой кадило.

– Дорогая моя, я думаю, мы совершим ошибку, лишившись Сильвии Сарман. Она играет очень плохо, согласен, да и красавицей ее не назовешь, но к ней благоволят зрители и критики. О ней говорят, как о возможной претендентке на приз Сюзанны Бьянкетти, на мой взгляд, ее Следует оставить. Пусть играет безобидные вторые роли, но пусть остается. Представьте, что будет, если она станет работать на других продюсеров. Тотчас же пойдут разговоры, что ее талант напугал вас, и поэтому вы устранили ее из своих фильмов. А это вам только повредит. Я знаю, что это не так, но попробуй потом опровергнуть домыслы скандальной прессы! Он понизил голос.

– Моя дорогая Фредерика, все знают, что вы – великая актриса, что эта малышка и в подметки вам не годится. Что вам ее бояться? Уверяю вас: если бы она не пользовалась непонятным мне расположением публики, я давно бы уже избавился от нее… Фредерика, в нашем деле не следует давать повода для сплетен…

Хотя он меня и не убедил, его слова пролили бальзам на мои раны. Следуя его логике, Сильвию надо было оставить, она сама провалится с треском, если возьмется за слишком сложную для себя роль, к примеру…

Тут меня осенило. – Дорогой Паркер, вы, как всегда, правы.

Он выпятил грудь. Поразительно, как все же грубая лесть может действовать на людей кино. Они все считают себя гениями.

– Допустим, – продолжала я, – что Сильвия получит в этом году приз Сюзанны Бьянкетти. Тогда публика будет вправе ждать от нее новых, более существенных ролей.

– Конечно.

– Так давайте дадим ей роль. Я умею признавать свои ошибки. Ведь я первая дала ей шанс, и я не хочу останавливаться. Тем хуже, если я просчитаюсь».

Он расцвел, полагая, что подвел меня к тому, чего хотел, тогда как на самом деле это я подтолкнула его. Он обещал мне поговорить с Брауном, который как раз работал над сценарием нового фильма.

Телефон.

– Алло, Фреда, это Сильвия. – Привет.

– Я виделась с Паркером. Он сказал, что ты просила для меня более существенной роли.

– Это так.

Я ожидала если не благодарности, то хотя бы доброго слова.

– Видно, здорово ты струхнула.

– Я не боюсь ни тебя, потаскушка, ни кого-либо другого.

– Я хочу попросить тебя еще об одной пустяковой услуге.

– Да?

– Мое имя должно стоять рядом с твоим в титрах и написано таким же шрифтом па афишах.

Я взорвалась:

– Никогда.

После того, как в течение трех лет моя фамилия всегда шла отдельным титром (Фредерика Мэйан в фильме…), я не могла допустить, чтобы пошли разговоры, будто я сдаю позиции. Что угодно, только не это.

– Ты это сделаешь, или я передам в газеты маленькую заметочку…

– Хорошо…

Именно в тот день у меня и возникло желание убить ее. Однако я еще не верила, что смогу сделать это.

Моя жизнь превратилась в нескончаемый кошмарный сон. Где бы я ни появилась, везде со мной говорили только о ней. Видели ли вы ее в этом фильме, в том, она великолепна, прогрессирует с каждым днем и т. д. Я была на грани нервного срыва и всякий раз еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

Случилось то, чего я больше всего боялась. Ей удалось вытянуть эту сложнейшую роль, о которую она должна была сломать зубы, а я оказалась не у дел. Я, с моим талантом, моей внешностью, моими успехами…

Барометр падал с каждым днем. Во-первых, просьбы выслать фотографию с посвящением. Прежде мне передавали по две сотни таких просьб в неделю, иногда больше. Сейчас – два десятка. Правда, теперь я могла вздохнуть с облегчением: писать посвящения для меня хуже пытки. Удар по моему самолюбию был жестоким. Сильвия заключила с «Аргусом» контракт на исполнение главных ролей. А мой даже не продлили. Ну и все вытекающие отсюда последствия.

Вопиющая несправедливость. Вскоре я узнала, к чему привели мои анонимные письма. Флора и Вилли разошлись. Я не хотела этого…

Моя связь с Жан Пьером Франком длилась уже почти два года, и я была (в этом плане) счастлива. Вернее, счастлива до того дня, когда он сказал мне:

– Дорогая, а почему бы нам не пожениться?

Катастрофа. Его любовь была так сильна, что он готов был на мне жениться, но я-то не могла выйти за него!

А мне так хотелось стать его женой… Я совершила роковую ошибку, не начав бракоразводного процесса сразу, как только моего мужа заключили в тюрьму. Потом, когда я пришла в кино, было уже поздно. Жан Пьеру я ответила:

– Разве мы с тобой не счастливы сейчас?

– Вот именно, наша связь уже ни для кого не секрет. Никто не удивится, если мы поженимся.

– Дорогой, прошу тебя. Пусть лучше все останется как есть.

Он погрозил мне пальцем.

– Ты от меня что-то скрываешь, Фреда. Наше сегодняшнее счастье недостаточное основание для того, чтобы уклоняться от замужества…

– Не настаивай, я не хочу выходить замуж.

Он и не настаивал, а просто уехал в Италию работать над совместными постановками. Первое время он, правда, присылал мне открытки: из Рима, Флоренции, Венеции, Неаполя. И все-таки я осталась одна, без любовника, без друзей и, можно сказать, без работы.

Я, правда, снялась в нескольких фильмах, но в нашей профессии шесть или восемь картин за год – это показатель того, что ты больше не звезда или еще не стала звездой. Я ею больше не была. Сказать по правде, на съемочных площадках меня считали занудой, я всем действовала на нервы. Сильвия, в знак полнейшего ко мне презрения, прислала, наконец, бумаги!

Гонорары падали, работать соответственно приходилось больше, тело мое увядало, я совсем перестала заботиться о нем. Я подурнела, моя грудь тоже. Я располнела, расползлась. Косметический кабинет посещала раз в месяц, тогда как раньше меня там могли видеть два раза в неделю. Я становилась нервной, раздражительной, обидчивой.

Стоило мне только куда-нибудь выйти, как я тут же натыкалась на афиши с изображением Сильвии, – этакая романтическая красотка, – расклеенные на стенах домов. При виде ее пустого, как бы издевающегося взгляда, меня так и подмывало выцарапать глаза всем этим бумажным Сильвиям, которые всюду преследовали меня.

Уведомительное письмо:

«Сильвия Сарман и Вилли Браун сообщают Вам о своем бракосочетании и т. д. и т. п. По этому случаю они будут рады видеть такого-то, там-то, тогда-то. Просьба подтвердить присутствие».