Текст книги "Наемник (ЛП)"

Автор книги: Мишель Хорст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Мишель Хорст
Наемник

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Спасибо.

Перевод: Виктория Дровникова

Бета-коррект: Lisyono4ek

Редактор: Eva_Ber

Обложка: Виктория Дровникова

Оформление: Eva_Ber

Глава 1

Оливия

– Ливви, – произносит Джейн, стоило мне открыть дверь. – У тебя есть кофе? У меня закончилось.

У неё всегда всё заканчивалось, но я никогда не отказывала ей в помощи. Джейн приходилось нелегко, и кто-то должен был о ней позаботиться.

– Конечно. Давай я принесу.

Я оставляю дверь открытой, ставлю контейнер с пирожным для детей на кофейный столик и иду на кухню. Я живу здесь уже два года, поэтому привыкла держать дома всё самое необходимое. Джейн работает стриптизёршей, и она не всегда хорошо зарабатывает, поэтому я и предложила ей переехать ко мне, чтобы она могла вложить заработанные деньги в учёбу.

Покупка продуктов всегда на мне, к тому же я практически целыми днями работаю в больнице, поэтому мы не особо мешаем друг другу.

Правда Джейн как-то призналась, что не планирует сделать что-то выдающееся за свою жизнь, поэтому не видит смысла в учёбе. И не один из моих доводов так и не заставил её усомниться в своём решении, и мне было очень грустно от того, что она совсем не верит в себя.

Я много раз говорила ей, что главное желание, а способ для воплощения мечты в жизнь всегда нашёлся бы. Чёрт, я всё ещё выплачивала кредит, взятый в студенческие годы, который мне пришлось оформить, чтобы я могла стать детской медсестрой, и несмотря ни на что я вновь сделала бы это. Работа с детьми – это моя заветная мечта, которая стала реальностью. Тем более что я жила так далеко от тёти Люси. Она мой единственный родной человек, и я редко виделась с ней. В последнее время только на Рождество. Больница стала моей жизнью – моим домом вдали от дома.

Я наливаю себе кофе и поворачиваюсь на звук открывшейся двери, из которой выходит он. Я замираю, не в силах пошевелиться, стоило нашим взглядам пересечься.

Мейсон Кроу. Квартира 3С.

На каждом этаже располагается по три квартиры, и наши с Джейн квартиры находятся на одном этаже с квартирой Мейсона. Но Джейн повезло, потому что её спальня выходит окнами во двор, а входная дверь открывается на лестницу. Окна же моей спальни выходят как раз на его комнату. Я ненавижу его и выхожу на балкон только тогда, когда уверена, что его нет дома.

Мы лишь мельком встречаемся, когда я возвращаюсь с ночной смены. Он тихий, замкнутый и почти никогда не выходит из своей квартиры днём – это всё, что я о нём знаю.

В нём есть что-то пугающее. Вероятно, всё дело в его необычном взгляде – мёртвом. Такой взгляд встречается у людей, которым не для чего жить, нечего терять, и именно это заставляет других людей считать их опасными.

Он просто стоит и пронизывает меня своим цепким взглядом. У меня такое чувство, словно он пытается заглянуть куда-то внутрь меня, и от этого по спине пробегают мурашки. Не то чтобы мне есть, что скрывать. Я ещё один обычный человек из миллиарда таких же, который живёт в необычном мире.

У него короткие тёмно-каштановые волосы и ухоженная недельная борода. Его лицо серьёзное, но всегда располагающее. Тёмно-карие глаза, почти чёрные, пронзают меня насквозь, заставляя чувствовать себя уязвимой. Он всегда одевается во всё тёмное: от чёрной рубашки, плотно облегающей мускулистую грудь, до чёрных ботинок. От него так и веет вибрациями опасности, что приводит все мои чувства в состояние повышенной готовности. Даже несмотря на то, что он достаточно привлекателен, но мрачности в нём всегда больше. И именно это отпугивает меня.

Я всегда первая отвожу взгляд, и сегодняшний день не стал исключением.

Я слышу, как он подходит к моей двери, а потом сворачивает в сторону лестницы. Услышав, как затихли его сильные и тяжелые шаги, и только после этого подхожу к Джейн, которая всё ещё смотрит ему вслед.

Я протягиваю ей пачку кофе, только тогда она переводит взгляд на меня.

– У него просто шикарная задница, – произносит она хриплым голосом.

Я морщусь, явно не соглашаясь с ней, но о вкусах не спорят. У Джейн, всегда был дрянной вкус касаемо мужчин. Она любила плохих парней.

– Спасибо за кофе. Я твоя должница.

– Договорились.

Я забираю пирожные и запираю квартиру прежде, чем спуститься вниз и выйти на улицу. Лифт был сломан ещё с тех пор, как я переехала, и я не думала, что мистер Сиврайт в принципе собирался его когда-то починить. К счастью, я живу на третьем этаже, поэтому всё не так плохо, да и вдобавок ко всему здесь всегда чисто.

Я уже собираюсь перейти улицу, когда вижу, как грузовик Мейсона отъезжает от дома: старое, разбитое, ржавое ведро. Не то чтобы мой маленький старый «Жук» выглядел лучше. Впрочем, я использую его только для поездок к тёте Люси, потому что всё, что мне необходимо в городе, находится в двух минутах ходьбы от дома.

Я понимаю, что всё ещё пялюсь на Мейсона, только тогда, когда он слегка кивает мне и поворачивает автомобиль вправо. Затем я делаю глубокий вдох и перехожу улицу.

Больница находится всего в четырёх кварталах от меня. Я всегда пеку по пятницам, чтобы дети могли съесть что-нибудь особенное каждое субботнее утро. Что-то такое простое, как пирог или печенье, что может развеселить детей.

Я добираюсь до больницы и поднимаюсь на лифте на второй этаж, где находится детское отделение. Сиерра уже на посту, и я не могу не улыбнуться, потому что мне нравится дежурить с ней. Она легкая на подъём и всегда полна жизни, а это именно то, что нужно детям.

– Ливви, ты их слишком балуешь, – произносит она с широкой улыбкой.

– Это ты балуешься, – поддразниваю я её.

– Пожалуйста, скажи мне, что это не моя шоколадная смерть, – она подходит ближе и пытается заглянуть в контейнер.

– Хм, а тебе правда хочется это знать?

Она смеётся, взяв ручку со стойки и пряча её в карман.

– У меня сегодня начались месячные, поэтому мне нужен весь шоколад, который я смогу достать.

Я морщу нос.

– Значит, тебе повезло.

Прежде чем войти в крошечную кухню, я шепчу:

– Тебе лучше перестать тырить ручки из приёмной.

Она лишь пожимает плечами и уходит в кабинет, чтобы занять место дневной смены. Я быстро кладу пирожные на стойку и, не желая опаздывать, также прохожу в кабинет.

После того, как дневной персонал уходит, я начинаю обход. Я всеми силами стараюсь, чтобы на моём лице всегда была широкая улыбка, стоит мне войти в палату. Увидев меня, Жасмин поднимает голову и улыбается. Она лежит здесь уже больше месяца.

Я всегда хотела работать с неизлечимо больными детьми. Если ребёнок умирает, ему не нужно напоминать об этом каждый день. Я стараюсь подбодрить их и сделать их последние несколько дней наполненными лаской и любовью.

В нашем отделении сейчас лежит трое детей и у каждого из них какая-либо форма рака.

– Ливви! – восклицает Жасмин.

Её голос звучит слишком устало и кажется, что эта самая усталость прибавляет ей годы. Слишком много лет для девятилетней девочки.

– Расскажи нам анекдот.

Я начинаю измерять её пульс и температуру.

– Что сказал один глаз другому?

Я перевожу взгляд с Жасмин на Марка, на Бет, на других детей, которые лежат с ними в одной палате. Они все смотрят на меня широко раскрытыми глазами, ожидая услышать кульминацию.

Я наклоняюсь ближе к Жасмин и лёгонько щёлкаю её по кончику носа.

– Не смотри, но кажется, что-то между нами пахнет.

Они смеются над шуткой, тем самым согрев мне сердце.

– Сестра Джиллиан сказала, что вы все уже приняли душ.

– Да, – подхватывает Марк.

– Скажи мне, – произношу я, начиная измерять давление и температуру Марку. – Почему Ти-рексы такие злые?

Марк, который большую часть своей жизни провёл в больницах, просто пожимает плечами в ожидании ответа.

Я наклоняюсь ближе к нему.

– Потому что у них слишком короткие лапы, и они не могут обняться.

Я обнимаю его, осторожно, чтобы не навредить его хрупкому и измученному болезнью телу. Он обнимает меня так крепко, как только ему позволяет его ослабленное тело.

Я подхожу к кровати Бет и начинаю измерять её температуру и кровяное давление. Ей было четыре года, красивая девчушка с густыми светлыми кудрями и с огромными голубыми глазами.

– Как заставить осьминога смеяться?

Бет улыбается и качает головой.

– Нужно десять щекоток! – я слегка щекочу её, ухитряясь добиться нескольких смешков.

Когда я заканчиваю проверять и вносить новые показания в их карточки, то произношу:

– Пусть вам сегодня приснятся сладкие сны. Я ухожу. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Ливви, – произносят они все вместе.

Это кажется обычным делом – уложить детей спать, но это далеко не всегда означает их спокойный и мирный сон. Они почти не спят из-за непрекращающейся боли, которую они испытывают, и по ночам кажется, что их боль усиливается в разы. Мы стараемся укладывать их спать так, как укладывают спать обыкновенных детей в обычной жизни.

***

В субботу вечером я как обычно открываю дверь своей квартиры, и когда Мейсон открывает свою дверь, я почти закрываю свою. Снова. Сегодня никаких признаков Джейн.

Я быстро захлопываю дверь, а затем бросаюсь к лестнице. Я чувствую его прямо у себя за спиной, а его тяжёлые шаги действуют мне на нервы. Не знаю, что меня так пугает в этом человеке, но это раздражает.

Когда я достигаю первого этажа, я почти срываюсь на бег, чтобы убежать от его подавляющего присутствия, которое словно физически исходит от него всё сильнее с каждым его шагом. Я пробегаю через двойные двери, и холодный зимний воздух тут же ударяет мне в лицо. Я не оглядываюсь по сторонам в надежде не увидеть его и спешу перейти дорогу.

И тут до меня доносится приглушённый крик, и, быстро оглянувшись через плечо, я лишь мельком успеваю увидеть Мейсона, бросившегося ко мне со всех ног, прежде чем что-то врезается в меня.

Острая как бритва боль пронзает мою левую ногу, а затем моё тело переворачивается. Проходит всего секунда.

Одна секунда.

Я сильно ударяюсь головой и плечом о лобовое стекло, которое моментально разбивается от силы удара, хотя, может, это было и не стекло, а я сама? Мучительная боль накрывает меня.

Визг шин и пронзительные крики наполняют воздух, и лишь смутная мысль о том, что меня только что сбила машина, всплывает в голове.

Автомобиль резко останавливается, что заставляет моё тело безвольно скатиться вниз. Я падаю на землю перед машиной, и стоит мне коснуться холодного асфальта, как мне кажется, что сразу миллионы осколков стекла пронзают меня насквозь.

Изумлённо я замечаю, как по асфальту растекается кровь. Моя кровь.

– Оливия!

Я слышу своё имя, но не могу поднять голову. На мгновение я оказываюсь запертой в пузыре из боли и шока, где всё вокруг меня меркнет. Звуки кажутся приглушёнными, а моё зрение становится всё более неясным, и очертания всего и вся кажутся расплывчатыми. Удивительно, но в какой-то момент боль начинает утихать. Страх пронзает меня, но я пытаюсь убедить себя, что всё будет хорошо, хотя в глубине души понимаю, что это не так.

Кто-то приседает рядом со мной, и я слышу, как его низкий голос прорывается сквозь пузырь. Я слышу, как он называет адрес, и чувствую его руку на своём плече.

– Не волнуйся, они уже едут. Просто лежи спокойно.

– Чёрт, моя машина, – слышу я другой невнятный голос.

Потом раздаются новые шаги, но они не такие уверенные, как у Мейсона. Человек, шатаясь, подходит ближе, а потом кто-то тянет меня за волосы.

Мейсон тут же вскакивает, и я перестаю ощущать, что кто-то дёргает меня за волосы.

Это последнее, что я чувствую, когда мои веки тяжелеют. Я моргаю всё медленнее и медленнее, пока мои глаза не закрываются окончательно.

Глава 2

Мейсон

Сидя в приёмной, я чувствую, как моя левая нога не переставая дрожит. Я ненавижу больницы. Я ненавижу этот запах и яркий свет. Я ненавижу всё это. Это всего лишь маскировка смерти. Сильный, чистый запах маскирует зловоние смерти. Яркий свет ослепляет вас словно оберегая от боли, горя-смерти.

Оливия.

Я всё время вижу, как эта машина мчится на неё. Мой долбаный мозг продолжает проигрывать это снова и снова. Машина врезалась в неё. Стекло. Кровь.

Пьяный ублюдок. Он был так пьян, что даже не понял, что натворил. Он проснётся и не вспомнит, как её тело рухнуло на землю. Он не вспомнит, как наступил ей на волосы.

Чёрт, там было так много крови!

Я встаю и в сотый раз подхожу к стойке регистрации. На этот раз мне даже не нужно спрашивать, есть ли какие-нибудь новости.

Женщина за стойкой регистрации быстро говорит:

– Извините. Доктор подойдёт к вам, как только сможет.

Я уже слышал эти слова миллион раз. Это просто ещё один способ для них попытаться ослепить вас, чтобы вы не видели, что происходит на самом деле.

Да, вы беспокоитесь, но у вас всё ещё есть надежда. До той секунды, пока доктор не покачает головой и не скажет вам, что он сделал всё, что мог, но было уже слишком поздно, вы цепляетесь за надежду, пока вам не нанесут смертельный удар.

Вместо врача ко мне подходит медсестра. Я вижу, что она плачет, и это наполняет моё сердце страхом.

Оливия не может умереть. Она слишком молода. Она одна из самых прекрасных девушек. Этот мир нуждается в её свете, иначе его поглотит тьма, которую носят с собой такие люди, как я.

– Сэр, насколько я понимаю, вы ждёте новостей об Оливии Николс?

По выражению её лица я уже вижу, что она не собирается давать мне никакой информации.

– Я её сосед. Я был там, когда произошёл несчастный случай. Я просто хочу знать, всё ли с ней в порядке.

Я возвращаюсь на своё место и беру сумку, которая была у Оливии с собой.

– Это её.

– Вы не член семьи, – произносит медсестра.

Я протягиваю ей сумочку.

– Вы можете просто проследить, чтобы она получила свои вещи?

– Когда она придёт в себя после операции, я прослежу, чтобы она всё получила.

Я киваю, благодарный ей за ту малую крупицу информации, которую она мне подсунула. По крайней мере, Оливия всё ещё жива.

Я возвращаюсь в свою квартиру. Нет никакого смысла пытаться выследить этого ублюдка, которым я должен заняться. Мне придётся подождать ещё неделю, прежде чем у меня снова появится такая возможность.

Вернувшись домой, я быстро принимаю душ. Потом я чувствую беспокойство. Я привык выходить по ночам и работать – избавлять мир от монстров. Я имею дело со смертью. Убийца. Киллер. Наёмник. У меня много имён. То, что я делаю, считается неправильным в глазах большинства людей, но для тех немногих, кому я помогаю, я – надежда. Я убиваю виновных. Я убиваю монстров, которые охотятся на слабых.

Раньше я работал в социальных службах. Я видел, как женщины бросают своих детей, потому что они слишком слабы, чтобы уйти от своих мужей или бойфрендов. Я видел, как из-за ублюдков, которые запугивают и процветают на страхе тех, кто не может защитить себя, разрушаются семьи.

Я пообещал МакКензи, что буду разбираться с монстрами. Хотя я и подвёл её, я не нарушу своего обещания.

Мысленно я всё время вижу, как Оливия выходит на улицу, не обращая внимания на быстрое движение. Я чувствую себя отчасти виновным в том, что эта машина сбила её. Я знаю, что она побаивалась меня. И если бы меня не было рядом, она, возможно, была более внимательной переходя дорогу. Может быть тогда, она заметила бы того пьяного водителя.

Глава 3

Оливия

Мир напоминает яркое пятно, а во рту так пересохло, что язык кажется распухшим. Я делаю глубокий вдох, и ноздри наполняет запах антисептических средств, а грудь пронзает тупая боль.

Глаза отяжелели, но я с трудом открываю их, щурясь и глядя по сторонам. Яркий свет, больничный запах, приглушенные звуки – всё это так знакомо. Я заставляю себя сесть, и острая боль пронзает ноги. Я жду, пока боль утихнет, прежде чем стянуть с себя одеяло. Моя левая нога туго обмотана гипсом.

– Эй, – шепчу я, прежде чем прочистить горло.

Я тянусь к кнопке рядом с больничной койкой и нажимаю её, вызывая медсестру.

Я помню несчастный случай лишь отрывками. Но этого достаточно, чтобы понять, что меня сбила машина.

– Ливви, ты снова вернулась в мир живых, – произносит медсестра.

Я не помню, чтобы видела её раньше, но, с другой стороны, больница слишком большая, чтобы знать весь персонал.

– Как давно я здесь?

Я откидываюсь на подушки, устав от попыток пошевелиться.

– Ты два дня была без сознания. Доктор Мартин придёт и проверит тебя через минуту.

Я поднимаю руку, чтобы как обычно убрать волосы назад, заправив их за уши, но чувствую повязку. Мои пальцы движутся по грубой материи, покрывающей половину моего лица, с настойчивостью, которая скорее исходит из паники.

– Моё лицо? – слова звучат хрипло и напряжённо.

Я перевожу взгляд на медсестру и вижу в её глазах жалость. Должно быть, она новенькая. Одна из первых вещей, которым нас учат, – это никогда не показывать жалость. Вы должны быть хладнокровны и спокойны при любых обстоятельствах – иначе вы можете заставить пациента паниковать ещё больше. Именно это я делаю сейчас.

– Что не так с моим лицом? – спрашиваю я громче.

Я оглядываюсь в поисках зеркала, но его нигде нет.

– Принеси мне зеркало!

– Ливви, – говорит медсестра, и я отчетливо слышу панику в её голосе.

Я сбрасываю с себя одеяло и с трудом добираюсь до края кровати. Я позволяю левой ноге безвольно висеть в воздухе, и отталкиваюсь правой. Гипс тяжелый, и я практически падаю с кровати.

Медсестра протягивает руки, чтобы поймать меня, но я отталкиваю её. Я хватаю капельницу и использую её как костыль, игнорируя боль, которая начинает пульсировать в ноге. Я шаркаю к унитазу и хватаюсь за раковину, чтобы не упасть.

Моё дыхание быстро пробегает по губам, высушивая их ещё больше. Мои глаза находят зеркало, и на мгновение я ошеломлённо смотрю на совершенно белую повязку. Дрожащей рукой я дотягиваюсь до своего лица и начинаю снимать бинты.

– Оливия! – я слышу, как кто-то огрызается.

Я продолжаю стягивать повязку, и ужас пронзает мою душу, когда я вижу пересекающиеся швы от края носа до кончика уха.

Моё дыхание ускоряется, пока не превращается в хрипы. Слёзы размывают представшую ужасную картину передо мной, а затем чья-то твёрдая рука берёт меня за руку.

– Возвращайся в постель.

Я смотрю на другую медсестру – постарше и опытнее. В её глазах нет жалости. Она выглядит нетерпеливой, и это почему-то немного успокаивает меня. Если она сердится на меня, значит, ей всё равно. Я не красавица для неё, но и не уродина. Я просто пациентка, которая оторвала её от других дел. Она меня не видит, и это успокаивает.

Я хочу, чтобы физическая и душевная боль поглотили меня целиком, пока я не стану невидимой для всех.

Глава 4

Мэйсон

Шесть месяцев спустя…

У меня нет предпочтительного способа убийства. Я просто выбираю тот, что проще всего. Я не получаю удовольствия от того, что лишаю кого-то жизни, но меня утешает тот факт, что в мире станет на одного монстра меньше.

Перед тем как уйти из социальной службы, я составил досье. Назовём это списком возмездия. Я, должно быть, потратил почти год, чтобы собрать всё вместе – файлы о монстрах.

Весь этот путь занял больше времени, чем я думал. То, что должно было занять несколько месяцев, превратилось в годы.

Когда я начинал, их было всего двадцать три. Легче всего было позаботиться о наркоманах и тех, кто был пойман на нелегальном дерьме. Было легко замести следы.

Сейчас их осталось всего четверо. Худших я оставил напоследок. Эти четверо мужчин не алкоголики и не наркоманы. Они из тех, кто казались идеальными, но за закрытыми дверями они становились совершенно другими

Отец Маккензи – один из них. Аманда Хейвуд убила свою собственную дочь, прежде чем направить пистолет на Гранта Хейвуда. А затем она покончила с собой. В глазах закона Аманда была жестокой супругой и матерью, а всё потому, что больше она не могла вынести и дня в непрекращающимся аду. Она была очень слаба. Смерть была для неё предпочтительнее, чем жестокое обращение Гранта Хейвуда.

Если бы Аманда не доверилась мне, я бы осудил её так же, как и все остальные. Но за неделю до того, как она сдалась, она открылась мне. Это был уже девятый визит Маккензи в больницу в этом году. Аманда показала мне свои синяки. Она рассказала мне обо всех ужасах, которые Грант творил с ней и их дочерью, и, хотя доказательства были налицо, Грант был неприкасаем. Он был генеральным директором преуспевающей компании. Он участвовал в благотворительности. В глазах всего мира он был совершенством.

Теперь он прикован к инвалидному креслу, и люди жалеют его. Бедняга потерял жену и дочь, а пуля, которая должна была убить, парализовала его.

Некоторые подумают, что это достаточное наказание, но я не согласен с этим. Никакое наказание не будет достаточным для того, чтобы искупить причинение боли ребенку.

Я пообещал Маккензи позаботиться об этом чудовище. И я собираюсь сдержать данное обещание.

Я провел последние два часа, наблюдая за Хейвудом. Он плавает три раза в неделю в элитном клубе. Проще всего было бы утопить его, но рядом с ним находился физиотерапевт, который работает с ним, так что это нарушает мои планы. Мне придётся найти другой способ.

Я не видел Оливию с тех самых пор, как произошел несчастный случай. Не то чтобы у меня было время беспокоиться о ней, но после аварии она не выходит у меня из головы. Иногда в квартиру заглядывает женщина лет сорока пяти.

Я поднимаюсь по лестнице и, добравшись до своего этажа, с удивлением обнаруживаю, что дверь квартиры Оливии открыта. Джейн стоит в дверях и заглядывает внутрь.

– Так ты вернулась? – спрашивает Джейн.

Это заставляет меня остановиться и заглянуть в квартиру.

Каждый раз, когда я видел Оливию, я считал её прекрасной. Она была здоровой, энергичной – живой.

Мы встречаемся взглядами впервые с момента аварии, и я не вижу ничего от той жизни, которая раньше буквально сочилась из неё.

Её светлые волосы безжизненно свисают на лицо. Она смотрит на меня из-под прядей волос, но на этот раз она не первая, кто прерывает зрительный контакт. Я. Не знаю, что заставляет меня отвернуться, но я иду к своей квартире, открываю дверь и захожу внутрь.

Я бросаю ключи на старый стол. Единственная мебель в моей квартире – это стол, один стул и кровать в комнате. Ещё небольшой барный холодильник для самого необходимого.

Я иду прямо в ванную и раздеваюсь, прежде чем включить воду и войти в душ.

Закрываю глаза и позволяю воде течь по мне, и вот тогда я понимаю, почему разорвал контакт с Оливией. На этот раз в её глазах не было страха. Там было только отчаяние. Я почувствовал, как её темнота взывает ко мне.

Глава 5

Оливия

Шесть месяцев прошло с тех пор, как меня сбила машина. Всё, что я помню о последних ста восьмидесяти днях, – боль.

Боль, когда я улыбаюсь или ем.

Боль, когда я вижу своё отражение в зеркале или окне.

Боль от того, что я не могу работать с детьми, потому что я уродина.

Мне пришлось уйти из больницы. Не то чтобы меня уволили. Бинты сняли уже после первой операции. Но зайдя в палату к детям я увидела страх в их глазах. Некоторые даже отворачивались. Мне было так больно видеть, что они боятся меня. Я жила ради их улыбок, когда входила в палату. Раньше я была единственной, кто их утешал… а теперь ничего.

Раньше я жила в сказке, но теперь я стала чудовищем, а не принцессой.

Слушанье было настоящим кошмаром. Судья просто посмотрела на моё изуродованное шрамами лицо и лишила пьяного водителя прав. Этот человек отделался лишь лишением прав и двумя месяцами общественных работ. Он разрушил мою жизнь, в то время как его жизнь продолжается, потому что он брат какого-то крупного городского инвестора.

Это ужасно – чувствовать себя жертвой. Вы не можете контролировать свою жизнь, и всё, что вы можете сделать, это беспомощно наблюдать, как она утекает сквозь пальцы. Вы чувствуете себя уязвимым и потерянным, плавая в океане страха, и в этот самый момент даже закон не встаёт на вашу защиту. Они должны были наказать его, запереть в какой-нибудь глубокой, тёмной яме, но вместо этого он на свободе, а я взаперти. Никто не боролся за меня. Ужасно чувствовать себя жертвой, но ещё более невыносимо чувствовать себя изуродованным монстром, за которого не стоит бороться.

Я не выхожу из квартиры днём. Днём я сплю, а ночью бодрствую. Темнота многое скрывает, в том числе и шрамы на моём лице.

Трудно уследить за днями, когда живёшь ночью. Они просто кажутся размытыми на заднем плане, если ваш мир состоит только из серого и чёрного – нет больше никакого света.

Человек, который разрушил мою жизнь, может гулять на солнце, в то время как я должна прятаться во тьме.

Я хочу, чтобы он умер. Я хочу, чтобы он заплатил за то, что сделал со мной.

Я перевожу взгляд на окно напротив. Я наблюдала за Мейсоном. Он никогда не закрывает шторы. Он несколько раз ловил мой взгляд, а потом всё, что он делал, это просто смотрел на меня.

Я наблюдаю за Мейсоном, и мне интересно, что он делает по ночам. Куда он уходит? В основном, я задаюсь вопросом, убивал ли он когда-нибудь кого-нибудь. Я удивляюсь этому, потому что это единственное, что приходит мне в голову. Убить Джона Брауна, пьяницу, который украл у меня мою сказку.

Я должна была встретиться с кем-то, поговорить о несчастном случае, справиться со шрамами. Я думаю, что сама мысль о том, что разговоры способны унять боль была смешной. Как, чёрт возьми, разговоры смогут затянуть шрамы? Сидя на диване в офисе какого-то незнакомца, вы не повернёте время вспять.

Я мечтаю о том, как смогу отомстить Джону Брауну. Проходят часы, и мне снится, как я толкаю его под поезд или запираю в багажнике машины, чтобы он медленно умирал, пока я буду ездить с ним, зная, что он умирает медленной и мучительной смертью.

Сначала эти мысли шокировали меня. До сих пор я никогда не была жестоким человеком. Теперь насилие приняло во мне живительную форму. Оно дышит… медленно… вдыхает и выдыхает – и каждый его вдох проходит сквозь меня. Оно превратилось в завывающий ветер в моём сознании.

Не то чтобы у меня хватило духу убить этого ублюдка. Мне просто нужно время от времени вставать. Моя постель стала алтарём, на котором приносятся в жертву все мои мечты и надежды. Каждый божий день я прячусь под одеялами, чувствуя, как они ускользают всё дальше и дальше от меня.

Если я не встану, мне не придётся смотреть на себя в зеркало, поэтому всё, что я делаю, это лежу здесь, глядя в окно, на комнату Мейсона.

Ранним утром он входит в мою комнату. Он смотрит в мою сторону, и я знаю, что он видит меня. Интересно, что видит Мейсон, когда смотрит сюда? Видит ли он зверя, прячущегося под одеялом, или он видит жалкую маленькую девочку, которая отказалась от жизни? В любом случае, он видит что-то, что заставляет его продолжать смотреть в мою сторону.

Я хочу, чтобы он прекратил это. Я не хочу, чтобы меня видели.

Глава 6

Мейсон

Это странно… скучать по кому-то, кого ты на самом деле не знаешь. Я скучаю по свету, которым Оливия освещала моё тёмное существование.

Я наблюдаю за ней уже две недели, и за это время девушка ни разу не ходила на работу. Всё это время она просто лежит в своей постели. Я не знаю, почему она до сих пор не вышла на работу. В тот единственный раз, когда я видел Оливию, я не увидел ничего плохого. Она выглядела так, как будто излечилась от травм, полученных в результате несчастного случая.

Но прошло уже несколько месяцев, и в её желании спрятаться ото всех не было ничего здорового. Не то чтобы моя жизнь была ведром солнечного света.

Повинуясь внезапному порыву, я выхожу из своей квартиры и направляюсь к её. Я стучу в дверь и жду. Я понятия не имею, что скажу, когда она откроет дверь. Через несколько секунд я стучу снова, но вместо Оливии дверь открывает Джейн.

Я тяжело вздыхаю, я явно не хочу видеть Джейн. Но она слишком грузная, чтобы её можно было не заметить

– Лив не открывает, – говорит она, прислоняясь к стене. – У меня есть запасной комплект ключей от её квартиры.

Я просто смотрю на неё, не зная, захочет ли она впустить меня.

– Я хочу посмотреть, нет ли у неё немного бекона. Я сегодня не в настроении для готовки.

Я хмурюсь, когда Джейн исчезает в своей квартире, и не могу не думать о том, что Джейн – последний человек, который должен иметь запасные ключи от квартиры Оливии.

Она возвращается и отпирает дверь Оливии. Как будто она хозяйка, девушка входит и идёт прямо к холодильнику. Я смотрю, как она достаёт оттуда продукты, прежде чем войти в гостиную.

– Чёрт возьми, здесь только бекон из индейки. Это просто необходимо, – бормочет Джейн.

Я игнорирую её и оглядываюсь. Здесь уже не так чисто, как раньше. Раньше каждый раз, когда я заглядывал в квартиру, можно было видеть, как блестит кофейный столик. Теперь он покрыт слоем пыли. Я снова смотрю на кухню и вижу груду старой посуды. Пустые кофейные кружки валяются на кухонной стойке.

Я не знаю, почему я здесь. Не то чтобы мы были друзьями. Может быть, потому что я чувствую, что несчастный случай отчасти произошёл и по моей вине? Кто знает?

Джейн бросает ключи на стойку и собирает в охапку всё, что только что взяла из холодильника.

– Ключи оставь себе. В холодильнике больше нет ничего, что мне было нужно, но Оливия больше не ходит по магазинам.

Я смотрю, как Джейн уходит, и просто качаю головой. Стервятник – вот кто эта женщина. Я беру ключи со стойки, кладу их в карман и медленно иду в сторону спальни.

До аварии Оливия боялась меня. Я ненавидел её, но это было необходимо, чтобы держать её подальше от моей жизни.

Забавно, я присоединился к социальным службам, потому что хотел что-то изменить. Я хотел помочь детям, которые застряли с худшими из худших из возможных родителей. Я хотел помочь этим бедным детям выбраться из тьмы на свет, но их тьма поглотила и меня целиком. Теперь место, где мне удобнее всего, – во тьме.

Я знаю, что Оливия работала в больнице неподалеку отсюда. Очевидно, её форма выдавала это, но я слышал, как она говорила с Джейн о детях, с которыми работала. Она работала с неизлечимо больными, но всё же продолжала озарять всё вокруг своим светом – словно давая этим бедным детям проблеск рая.

Раньше она была ангелом-хранителем.

Я останавливаюсь в дверях спальни и смотрю на беспорядочный комок одеяла с маленьким свёртком под ним.

Я прочищаю горло, и это всё, что нужно, чтобы одеяло отлетело в сторону и широко раскрытые глаза Оливии находят мои. Она открывает рот, и я вижу, как краска отливает от её лица.

Я вижу красные отметины, почти как вены, вплетённые в её фарфоровую кожу – и наконец понимаю, почему она пряталась.

Я не видел повреждений, нанесённых аварией под всей той кровью. В тот день, когда она вернулась домой, волосы девушки закрывали шрамы. Теперь я ясно вижу каждый шрам, болезненно запутанный, покрывающий половину её лица. Один шрам начинается в уголке верхней губы, и он тянется через щёку, создавая впечатление, словно она вот-вот улыбнётся. Он доходит до самого её уха. Это самый длинный из шрамов.