Текст книги "Елена Рубинштейн. Женщина, сотворившая красоту"

Автор книги: Мишель Фитусси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Эдвард Уильям Титус

Елена никогда еще не встречала таких мужчин. Он прекрасно разбирается в живописи, литературе, музыке, политике, и ему нравится играть в Пигмалиона. Елена готова слушать его часами. Эдвард Уильям Титус вовсе не занудный педант. У него явный педагогический дар, он говорит ясно, точно и зачастую забавно.

Эдвард открывает ей совсем другой Мельбурн, хотя ей казалось, что она прекрасно знает город. Но она работала с утра до ночи и почти нигде не была. С Эдвардом она почти каждый вечер ходит в театр.

В Австралии начала ХХ века театр был любимым развлечением. Заграничные труппы включали крупные австралийские города в свои турне. Австралийцы смотрели всё подряд. Публика смешанная, атмосфера непосредственная, по-детски искренняя, непохожая на вежливую сдержанность европейцев.

Эдвард не упускает случая покрасоваться своими познаниями. Надо признаться, у этого Пигмалиона бездна обаяния, и Елена часто о нем думает. Правильные черты лица, седеющие волосы придают ему особую, присущую англичанам элегантность. Он никогда не мямлит, говорит четко, красивым языком. Всегда свежевыбрит, благоухает лавандой, изысканно одевается. Костюмы ему шьют в Лондоне, обувь он носит итальянскую, рубашки заказывает у Шарве в Париже.

Знаток женской моды, он одобряет парижские туалеты Елены, замечает тончайшие детали – крой юбки, рюш на блузке, отделку шляпки. Вернувшись домой после вечера, проведенного с Эдвардом, Елена с удивлением замечает, что напевает мелодию Грейс Флетчер или Дороти Брантон, раздеваясь перед зеркалом. После спектакля они отправляются поужинать в самый модный мельбурнский ресторан. Эдварду еда кажется невкусной – то ли дело в Париже!.. «Когда мы с вами поедем в Париж, вы увидите, я вас поведу…»

Елена держится скованно, чувствует себя провинциалкой. Эдвард недавно приехал в Мельбурн, но принят повсюду как свой. Метрдотелей он зовет по имени, его усаживают за лучшие столики. Эдвард знакомит ее с французскими винами, с китайской кухней. Впоследствии она скажет, что он «подстегивал ее воображение и открыл новый неведомый мир». В его рассказах мелькают имена знаменитостей – о многих из них Елена никогда не слышала: актеры, художники, писатели, интеллектуалы, сильные мира сего, титулованные аристократы, английские леди, парижские графини, высший свет Нью-Йорка.

Как истинный сноб, а Эдвард, безусловно, сноб, он свободно жонглирует известными именами, однако нисколько не преклоняется перед богатыми и знатными людьми, к великому изумлению Елены – ведь она привыкла считать их высшими существами.

– Ценно не то, кто ты, а то, что ты делаешь, дорогая.

Кто же такой Эдвард? Большая часть его жизни покрыта завесой тайны, во всяком случае, до встречи с Еленой Рубинштейн в Австралии. Точно так же, как она, он намеренно напускает туману. «Американский журналист родом из Польши» – так обычно представляют его в биографиях. Но что он опубликовал? И в каких газетах? Тайна.

По свидетельству его племянника Эммануила Амейзена, управляющего французским отделением фирмы Елены Рубинштейн в конце 30-х годов и генерального директора после войны, Эдвард тоже носил фамилию Амейзен. Он переменил ее на Титус перед отъездом в Австралию в 1904 или 1905 году. Странный выбор для еврея, замечает сын Эммануила Оливье Амейзен и добавляет: «Как-никак это имя римского императора, разрушившего Иерусалимский храм. Впрочем, Эдвард всегда был нонконформистом».

Получается, у Титуса, как и у Елены, много разных жизней. В первой он родился 25 июля 1870 года в Подгоже, пригороде Кракова, и тогда его имя было Артур Амейзен. Его отец Лео Амейзен, женатый на Эмилии Мандель, владел небольшой фабрикой по производству содовой воды. Артур был старшим из девяти детей, а самым младшим – Яков, отец Эммануила Амейзена. Учился Артур сначала в городской школе, потом в гимназии Святой Анны.

Устроившись на работу в газету своего дяди, Артур три года работает журналистом в Польше. Без сомнения, в эти годы он и выучил английский и французский языки, на которых говорил так же бегло, как на польском, идише и иврите. В возрасте двадцати одного года, в 1891 году, Артур отправляется в Америку на пароходе «Кампаниа» из Ливерпуля. Живет он в Питсбурге, штат Пенсильвания, где обосновалась целая колония выходцев из Австро-Венгрии. В 1893 году он подает прошение о получении американского гражданства и три года спустя становится гражданином США.

Приехав в Питсбург, Артур Амейзен работает до 1895 года в австрийском консульстве под началом Макса Шамберга и одновременно продолжает учиться. Он получает юридическое образование, в 1897 году защищает диплом и открывает юридическую консультацию «Амейзен и Крамер», его клиенты – в основном его соотечественники, живущие в Питсбурге. До встречи с Еленой Рубинштейн он был женат и, кажется, имел двоих детей, которые отказались видеться с ним после того, как он оставил их мать. Титус никогда не упоминал о своем первом браке, но его семья знала о нем. Безусловно, знала и Елена, но тоже никогда и нигде не упоминала.

После Питсбурга след Артура теряется… Несколько лет спустя он обнаруживается в Нью-Йорке, потом в Австралии. Эдвард Уильям Титус, бывший Артур Амейзен, по-прежнему хранит кое-какие свои секреты, и это только прибавляет ему обаяния.

И вот он живет в Мельбурне и ухаживает за Еленой, делая вид, будто вовсе за ней не ухаживает. Иногда он появляется в косметическом салоне «Valaze» сразу после обеда и, несмотря на протесты хозяйки, уводит ее на прогулку в сад Фицрой или парк Королевы Виктории, который год назад открыли австралийцы в память покойной королевы.

Краснея, Елена оставляет Ческу хозяйничать в салоне, завязывает ленты шляпки, берет зонтик от солнца и выходит под руку с Эдвардом, а кузина и сестра с нежностью и легкой насмешкой смотрят ей вслед. Защищаясь, Елена переводит дружеские отношения в рабочие. Она предлагает Эдварду заниматься в ее фирме маркетингом и рекламой. В этой области ему нет равных. Перо бегает по бумаге, слова выстраиваются сами собой. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, как далеко простираются амбиции молодой женщины, и поддержать их.

Елена прислушивается к его советам, соглашается с новшествами. У него тысячи идей в секунду, и порой у нее начинает кружиться голова. Но он вмиг понимает все, что предлагает она. Стоит ей начать фразу, он ее заканчивает. Эдвард единственный, кто соображает быстрее ее и без конца ее удивляет.

Он умеет делать все и делает хорошо: улучшает оформление и упаковку товара, пишет рекламные тексты, украшая их цитатами и поэтическими строчками, внося в них лиризм. Не страдая недостатком фантазии, он придумывает специально для Елены венскую школу красоты, «отличную от английской и австралийской». Написанные им рекламы публикуются в газетах «The Talk», «The Mercury», «The Sydney Herald Tribune», «The Australian Home Journal» и строятся по одному принципу. Сначала вводится мотив, который должен побудить будущих клиенток обратиться к косметике, например неблагоприятный климат Австралии. Потом делается упор на плодотворность общения с Еленой, ее опытность и научную подготовку. «Чего хотят женщины? Un je ne sais quoi», чего-то особенного, вставляет он в текст по-французски…

О брошюрке «Гид красоты» он пишет: «Нет второй книги в мире, где бы столь точно и полно были бы изложены советы, нужные нам сегодня». О молодости: «Говорят, женщине столько лет, на сколько она выглядит, точнее, насколько молода ее кожа. Сохраните кожу молодой, и годы вас не тронут».

Он дает дальновидные советы женам: «Муж, который каждое утро завтракает с умницей женой, наслаждаясь ее беседой, но видит ее плохую кожу, не сумеет удержаться от недовольной гримасы».

Он представляет Елену как «благодетельницу женщин». «Мадам Рубинштейн изобрела множество приятных и действенных средств, которые помогут женщинам в добром здравии быть красивыми и сохранять свою красоту».

Достаточно быстро Эдвард Титус формирует образ Елены Рубинштейн. Она становится блестящей, богатой, знаменитой в Европе служительницей красоты, которая все свои научные познания отдает модным женщинам. Он находит ей имя, которым все будут ее называть.

– Елена, что вы думаете о Мадам? Не мадам Рубинштейн, а просто Мадам… Звучит, не правда ли?

Елена завороженно повторяет на все лады «мадам», «мадам». И становится Мадам, так будут ее называть служащие, клиентки, журналисты, ее семья и даже дети.

Елена чувствует его поддержку, и у нее вырастают крылья. Как она и собиралась, в 1907 году она открывает салон в Сиднее на Питт-стрит, 158. В 1908-м она откроет салон в Веллингтоне, и тоже с большим успехом.

Эдвард всегда с ней рядом и всегда готов помочь советом. Эдвард здесь, Эдвард там. За два года он стал для Елены необходим, как воздух, которым она дышит. Не проходит дня, чтобы она с ним не посоветовалась. Да, он ее служащий, но еще и советник, гид, друг, союзник. Днем они вместе работают, вечером вместе развлекаются.

Елену охватывает страх. Вовсе не так она хотела прожить свою жизнь. Но ничего не поделать, она влюбилась. Появилась новая Елена, она напевает по утрам и больше чем когда-либо следит за своей внешностью.

Она размышляет. Эдвард обаятелен, у него харизма, он любит нравиться и завоевывать. Нет сомнения, что он любимец женщин и заставит ее страдать. Но вместе с тем, похоже, ему и вправду нравится ее общество, его завораживает ее удачливость, воля, мужество и амбиции. Она, не лукавя, рассказала ему, как уехала из Казимежа и на какой каторге потом очутилась.

Летним вечером они как-то сидели вдвоем на террасе французского ресторана в Мельбурне. Елена за ужином говорила мало. Она едва притронулась к бокалу бордо, который заказал для нее Эдвард, старательно приучавший ее к знаменитым винам. Глубоко погрузившись в раздумья, она впервые не слушает, что он ей рассказывает. Она крошит хлеб и катает из него шарики.

Нервозность Елены не укрывается от глаз Эдварда, он наклоняется к своей спутнице, берет за руку и не отпускает. Она вздрагивает, пытается отнять руку, но он только крепче сжимает ее. Так они сидят какое-то время и молчат.

У Елены ком в горле. Она боится услышать то, что ей сейчас скажут. Ожидание кажется ей вечностью.

– Елена, – произносит Эдвард неторопливо, – я вижу, что вы задумали создать империю. Выходите за меня замуж, и мы будем создавать ее вместе.

Покорение Лондона

В Лондоне идет дождь. Мелкий, моросящий, он сеется и сеется на ее бархатную шляпку. Дождь шел вчера. И позавчера. И две недели назад. А когда нет дождя, на смену ползет туман, густой, холодный и липкий. Апрель 1908 года. Весна задерживается. И, как назло, опять ни одного фиакра.

Промокшая, дрожащая Елена прячется под козырек. Она не должна отчаиваться, постоянно твердит себе она, и это уже напоминает навязчивую идею. Еще в Колерейне она твердо усвоила: чем значительней цель, к которой стремишься, тем выше плата. Как мантру твердит она себе по утрам эту фразу, просыпаясь в маленькой меблированной квартирке на третьем этаже, снятой вместе с молодой австралийкой на Эрлингтон-стрит.

В Лондоне не существует Мадам. Ее успех, ее деньги – у нее примерно полмиллиона долларов на счете австралийского банка, и она только что открыла счет в Лондоне – не избавляют ее от ощущения, что здесь она чужая. В этом закрытом мирке, живущем по сложным правилам, которые ей пока не удается расшифровать, Елена опять одна. Конечно, она научится, как многому уже научилась. Но начинать всегда трудно.

По крайней мере хоть раз в день она спрашивает себя, уж не ошиблась ли, отказавшись от предложения Эдварда. Ей так его не хватает, что иной раз перехватывает горло. Ей не хватает их разговоров, вечеров, проведенных вместе, общности мыслей. Ее будто околдовали, по-другому она не может назвать это чувство. Всякий раз, вспоминая их последний вечер в Мельбурне, она вновь и вновь перебирает каждое свое слово.

И все-таки она была искренна, когда через несколько минут, которые показались им обоим вечностью, все же ответила ему отказом. Но ей пришлось собрать все свое мужество, чтобы произнести несколько коротких слов, а потом изобразить безразличие, увидев лицо друга, которому нанесла удар. Он был в недоумении, чувствовал боль, его гордость была ранена.

Елене тоже пришлось нелегко, она почувствовала, что должна как-то смягчить свой ответ.

– Дайте мне немного времени, я должна зарекомендовать себя в Европе.

Эдвард ничего не ответил. Он смотрел ей прямо в глаза, и она, выпрямившись, вновь заледенела, чтобы не дать слабину. По счастью, он, кажется, ее понял. А потом сказал, потому что был не из тех мужчин, которые оставляют за женщиной последнее слово.

– Хорошо. Но через несколько месяцев я вас навещу.

Елена, двигаясь вперед, ни разу в жизни не колебалась. Она отказала старику Шмуэлю, которого выбрали ей родители, уехала одна в Австралию, не поддалась дядюшкам в Колерейне, жила среди дикой природы, работала, чтобы выжить, открыла салон. Все, что она делала, было продиктовано жизненной необходимостью и честолюбием, и никаких душевных мук вроде тех, каких ей стоило отказать Эдварду, она не испытывала. Говорят, что любовь – слабое место умных женщин, Елена – не исключение. «Сердце у меня всегда разрывалось надвое: одна половина принадлежала людям, которых я любила, другая – амбициям, которые меня терзали».

Словом, она сбежала. Сбежала снова. Бегство для нее стало уже чем-то вроде привычки: если она не знает, как преодолеть препятствие, она предпочитает ускользнуть. И ей не до сожалений, у нее нет времени ворошить прошлое. Она сосредоточилась на Лондоне. Эдвард не раз описывал нравы закрытого мирка английской аристократии. Лондон, в котором два с половиной миллиона жителей, слывет самой веселой столицей мира, но в нем соседствуют богатейшие кварталы и кварталы с удручающей нищетой.

Теперь уже Елена высадилась в Англии как иммигрантка, а не как туристка и захотела увидеть закоулки, куда избегала заходить в первый раз, грязные позорные закоулки, которые прячут, как красавица – прыщи. Портовые нищие, проститутки, бездомные дети, польские и русские евреи, ее соотечественники, теснящиеся в трущобах Ист-Энда. Отвратительный запах нищеты, более острый, чем в дальних углах Казимежа или Мельбурна, перехватил Елене горло, и она повернула обратно.

Сострадать нищете, которая внушает ей отвращение, не в характере Елены. Политическая борьба ее тоже не интересует. А Лондон между тем грохочет и гудит. 21 июня 1908 года, несколько недель спустя после ее приезда, двести тысяч разгневанных женщин под предводительством Эммелин Панкхёрст и ее дочери Кристабель, основательниц Социального и политического союза женщин, собираются в Гайд-парке, требуя права голоса.

Активизация движения за права женщин влечет за собой усиление репрессий. Активисток десятками бросают в тюрьмы. Протестуя против произвола, женщины объявляют голодовки.

Елену все это мало заботит. Независимость женщин интересует ее только с одной точки зрения: она хочет сделать англичанок более смелыми в отношении собственной внешности. С тех пор как на трон после своей матери королевы Виктории вступил король Эдуард VII, атмосфера в Англии переменилась, нравы стали менее суровыми.

В столице стали появляться массажные салоны и кабинеты косметики. В «The Queen», газете праздных аристократок, в колонке «La Toilette» стали появляться советы, как ухаживать за кожей, однако за результаты никто не отвечал. Читательницы использовали рекомендуемые средства исключительно на свой страх и риск.

А в косметические салоны, например в салон мадам Хеннинг на Саут-Милтон-стрит, леди осмеливались войти, только когда их никто не видел. Посетить его было почти столь же неприлично, как дом свиданий. Владелице пришлось сделать потайную дверь с заднего двора, чтобы самые богатые и знатные клиентки могли входить незаметно.

В Лондоне каждый шаг дается с боем. Но никто лучше Елены Рубинштейн не умеет осваивать целину. Никто и никогда не продавал так успешно кремы, как Елена свой «Valaze». Никто, кроме нее, не накопил столько опыта в области маркетинга и рекламы. Она первая, кто превратил в капитал желание женщин быть красивыми и энтузиазм мужчин, поддержавших это их желание. Она знала: ей многого удалось достичь, а потому ей не следует отчаиваться. Уверенность в себе позволяла ей не поддаваться тоске, которая порой накрывала ее, как в самые тяжелые дни в Колерейне.

Она видела свой будущий салон в самых мельчайших подробностях. Поняла, в каком квартале его откроет: в Мейфэре, Белгравии или на Парк-Лейн, непременно в роскошном месте, потому что деньги притягивают деньги. Она уже облюбовала один из этих белых, богатых домов с колоннами на фасаде, в неопалладианском стиле. Агентство предложило ей на выбор десяток домов, но в каждом находились какие-то недостатки.

По вечерам, спасаясь от одиночества, Елена ходила по театрам. В «Театре герцога Йоркского» она открыла для себя Айседору Дункан, шокирующую добропорядочную публику наготой под своими покрывалами. Елену очаровала в ней «смесь кошачьей грации с манерами леди». В фигуре танцовщицы с очертаниями в духе Климта – узкие бедра, длинные тонкие ноги, стройное тело – ей видится силуэт будущей свободной женщины.

Несколько лет спустя Елена встретилась с Айседорой на приеме, устроенном Марго Асквит, женой премьер-министра. Танцовщица была в одном из своих знаменитых шарфов, который тянулся за ней по полу, подчеркивая каждое ее движение.

Елена удивилась.

– Было бы, наверное, менее опасно и так же красиво, если бы шарф был покороче, – высказала она свое мнение.

– А стиль, детка? – отвечала Айседора, усмехаясь ее наивности.

Шарф, удививший Елену, войдет вместе с танцовщицей в легенду. Через двадцать лет примерно такой же намотается на колеса гоночного автомобиля и сломает изящную шею Айседоры.

Как-то, вернувшись домой дождливым вечером еще более промерзшая, чем всегда, Елена подумала, что готова отказаться от своей безумной попытки. Сидя у камина с чашкой горячего чая, она думала о Лондоне и понимала, что он никогда ей не сдастся. Однако благодетельный ночной сон справился с ее страхами, а поутру засияло солнце. В тот же день, словно по волшебству, агентство преподнесло ей редчайшее сокровище.

Мейфэр, Графтон-стрит, 24, – так звучал долгожданный адрес. Дом Роберта Артура Талбота Гаскойн-Сесила, третьего маркиза Солсбери, бывшего премьер-министра королевы Виктории, умершего несколько лет тому назад, наследники решили сдать за 2000 ливров в год. Арендная плата за элегантный особняк в григорианском стиле была для Елены высоковата, но, как всегда, она положилась на свою удачу. Особняк в квартале Мейфэр бесценен.

Ограниченный улицами Оксфорд-стрит, Грин-парк, Риджент-стрит и Пикадилли, квартал получил свое название от ежегодной майской ярмарки, которая проходила здесь вплоть до 1706 года. Позже архитектор Эдвард Шеперд построил там большой рынок, окруженный маленькими домиками. С тех пор как в квартале стала селиться аристократия, здесь выросли большие викторианские особняки.

В Мейфэре ты среди счастливейших мира сего. Уклад здесь прочнее бронзы, ритуалы незыблемы. С апреля до мая дворянство, вернувшись из загородных поместий, дает балы, устраивает праздники и частные концерты, ездит на скачки и регаты. Это мир старомодный, зашнурованный в корсеты, ограниченный, элегантный и надменный. Недосягаемый.

В особняке лорда Солсбери двадцать четыре комнаты и четыре этажа. Два первых этажа займут магазин и косметический салон, на третьем поселится сама Елена. На чердаке она разместит свою «кухню». Елена нанимает дизайнеров по интерьеру, чтобы осуществить необходимые переделки, но полагается только на собственное чутье и вкус. Никакого ситца и плетеной мебели. Все должно быть в пастельных тонах – кремовый, белый, розовый создадут атмосферу женственности, исполненной роскоши и деликатности. Елена приняла решение и заказывает все самое лучшее.

Работы займут несколько недель. Елена понимает, что идет ва-банк. В одну секунду Лондон может ее уничтожить.

«Меня превознесут до небес», – решает она.

Жизнь без дерзкого вызова для нее не жизнь. На месте она тоже сидеть не любит. Оставив наблюдать за работами архитекторов, она уезжает на континент. В Париже ее интересуют последние открытия в области дерматологии, она знакомится с новыми способами лечения при помощи электричества, обновляет свой гардероб. В Вене ей удалось уговорить доктора Эмми Лист, которая когда-то поведала ей о пилинге, работать у нее.

По возвращении энергия и идеи у Елены бьют ключом, она изобретает новые кремы против угрей, новые тонизирующие и вяжущие лосьоны. Каждый день она заходит проверить, как ведутся ремонтные работы. Мастера трудятся без устали, ее устраивает то, что получается: все это соответствует ее замыслам.

– Вышло очень красиво, дружок! Браво!

До чего знакомый голос! Елена прерывает разговор со столяром и оборачивается:

– Эдвард!

С неожданным пылом, на который способны лишь очень застенчивые люди, она бросается ему в объятия. Она горит желанием рассказать ему обо всем, что перечувствовала за долгие недели, когда ей так его не хватало. Обо всем, что успела сделать, открыть, узнать и что было без него куда менее интересным. Но она не привыкла к излияниям. У нее не хватает слов. Она просто утыкается лицом в пальто и ощущает запах, от которого у нее идет кругом голова, – смесь лаванды, табака и кожи. На этот раз молчит и Эдвард. Он целует ее волосы, гладит их. Она поднимает голову, их губы встречаются.

«Это и есть любовь?» – думает она.

Ей тридцать шесть, она мужественный, деятельный человек, обладает властью и авторитетом, но при этом по-девически наивна. Несколько секунд они стоят, обнявшись, забыв обо всем, покашливание возвращает их на землю. Они забыли о столяре.

– Так вот, насчет шкафов…

Эдвард высказывает свое мнение, и Елена с ним соглашается. Он прав, стенные шкафы лучше будут смотреться в глубине комнаты. Она берет его за руку и ведет осматривать дом, не скрывая гордости.

– Ну, что вы на это скажете? – спрашивает она, подведя его к окну третьего этажа, откуда открывается волшебный вид на лондонские крыши.

– Потрясающе. Вы не перестаете меня изумлять, дорогая.

Неужели именно ради этой похвалы она свернула горы? В этот день ей кажется, что да.

Как она могла столько времени жить без него? А между тем они такие разные. Она скованна, не уверена в себе, если только не занята работой, в работе же жестка и требовательна. Он экстраверт, любознателен, импульсивен. Общее у них – это нонконформизм, любопытство к вещам и людям, умение воодушевляться и фантазировать. Эдвард – единственный человек, который способен заставить ее забыть о работе. Как в Мельбурне, он каждый вечер выводит ее куда-нибудь.

Лондон насыщен новинками, талантами, зрелищами, в нем бурлит культурная жизнь. Это эпоха Сердечного согласия и большой франко-британской выставки, на которую съехались все аристократы. Эдвард знакомит ее с Сомерсетом Моэмом в безупречном смокинге и с моноклем, с Бернардом Шоу, узнаваемым издалека по рыжей бороде и ручной вязки свитерам от роскошной фирмы «Jaeger», с Максом Бирбомом, денди и театральным критиком.

Эдвард и в Лондоне знает всех, и ему здесь необыкновенно уютно. Рядом с ним она чувствует себя провинциальной простушкой. Эдвард посмеивается над ее комплексами и умеет утешить как никто.

– Вам не в чем им завидовать. Скоро вы станете здесь королевой.

Они знакомятся с Редьярдом Киплингом, только что получившим Нобелевскую премию, с Джеймсом Барри, чья пьеса «Питер Пэн» встречена публикой с большим восторгом, с Джеромом К. Джеромом и Вирджинией Стивен, пока еще не ставшей Вульф (за Леонарда Вульфа она выйдет замуж три года спустя), с сестрой Вирджинии Ванессой Белл и другими «блумсберийцами». Интеллектуальная и политическая элита собирается в кафе «Рояль», которое становится штаб-квартирой Эдварда и Елены. После завтрака, часто совместного, Эдвард задерживается в кафе, чтобы почитать газету или поболтать с друзьями, а Елена торопится в салон. Ремонтные работы несколько затянулись, но она хочет, чтобы все получилось идеально. К тому же Эдвард здесь, а это главное.

Как-то во время грозы, укрывшись под козырьком ресторана, они ждут фиакра. Эдвард согревает ее в объятиях, и она молит про себя, чтобы дождь не кончался. Эдвард Уильям Титус выбирает этот миг, чтобы вновь попросить ее стать его женой.

Они поженятся 28 июля 1908 года, пригласив двух близких друзей в свидетели. Церемония сугубо частная и трогательная.

Король Эдуард VII только что открыл Олимпийские игры. Со всей Европы съехались болельщики, чтобы следить за соревнованиями на специально построенном стадионе в предместье Лондона. Новобрачные, поглощенные собственным счастьем, ничего вокруг не замечают. Во время завтрака после церемонии Елена витает в облаках и едва притрагивается к еде.

Господин и госпожа Эдвард Титус решают провести медовый месяц в Ницце, в те времена это модно. Они поселяются в отеле «Ривьера Палас», где обычно останавливалась королева Виктория. Украшенная особняками рококо, экстравагантными прихотями миллиардеров, Ницца стала символом «прекрасной эпохи». Богатые иностранцы приезжают сюда отдыхать, англичане облюбовали район Симье, русские – просторное здание «Парк Империал».

Чета Титус съездила в Канны, Грас, Монте-Карло, они ужинают при свечах в великолепных ресторанах отеля «Негреско» и казино «Руль». После нескольких танцев Эдвард усаживается за игорный стол, Елена смотрит, как он играет, и наблюдает за окружающими. Игра на деньги не кажется ей интересной, она слишком хорошо знает, как трудно они зарабатываются. Однако расточительность знатных русских вызывает у нее любопытство. Муж рассказывает ей множество историй об их безумствах, страсти к празднествам, немыслимом азарте, заставляющем терять состояния.

Начинается новый день, и мир опять принадлежит им.

– Вся эта красота создана для нас, дорогая, – не устает повторять ей Эдвард.

И обводит рукой море, пенящееся серебром, прихотливые изгибы берега, вычурные виллы, прилепившиеся к скалам, сады, пенящиеся розовым цветением бугенвиллей, растрепанные от ласк мистраля пальмы. Елена на все откликается счастливым трепетом – поцелуи, запах сигары, запах жимолости в наступивших сумерках…

У себя в номере, лежа в постели, прижавшись к Эдварду всем телом, чувствуя его каждой клеточкой кожи, она вспоминает их объятия и ощущает пульсирующее тепло в животе. Эдвард хороший любовник, ласковый, внимательный, он терпелив и тогда, когда стыдливость Елены сковывает ее, мешая целиком ему довериться.

Мало-помалу он учит ее наслаждаться. После любви Елена чувствует себя царицей мира. Порой она спрашивает себя, заслужила ли такое счастье? Чем еще должна за него заплатить? И в порыве оптимизма решает: заслужила! И сделает все, чтобы они были счастливы как можно дольше.

Счастливы они безусловно, но у каждого из них есть свои демоны-искусители. Однажды утром Елена первая села в машину, сидела, ждала, но муж не спешил к ней присоединиться. Она снова вернулась в холл, чтобы поторопить его. В свой последний день перед возвращением в Лондон они задумали съездить в горы.

Эдвард был увлечен беседой с рыжеволосой красавицей. Елена заметила ее еще накануне вечером, обратив внимание на ее безупречную кожу.

– Ослепительна, вы не находите? – спросила она мужа.

– Кто? А, да… Дама полусвета. Здесь много таких охотится.

Эдвард рассеянно посмотрел на молодую женщину, она шла по залу ресторана, и эгретка из белых перьев с бриллиантами казалась флагом в ее пламенеющих волосах. Разумеется, все ее заметили, мужчины провожали одобрительными взглядами, женщины – подозрительными. Эдвард с улыбкой повернулся к жене и нежно коснулся губами ее ладони:

– Я смотрю только на вас, дорогая.

А утром предатель не только смотрел на рыжую. Он держал ее маленькую ручку, туго обтянутую перчаткой, и окутывал ее своими магическими чарами. Елена прекрасно изучила все его приемы – приемы павлина, распускающего хвост.

Рыжая весело смеялась, запрокинув голову. Видна была только подрагивающая эгретка. И еще широкая улыбка Эдварда, довольного успехом. Ревность и гнев обожгли Елену, она развернулась, села в машину и приказала шоферу ехать вперед. Через несколько минут сделала знак остановиться и вышла. Накануне она заметила в витрине одного из ювелирных магазинов потрясающий жемчуг. Сегодня она купила его, несмотря на баснословную цену. Она вся дрожала, когда доставала деньги из сумочки, а потом просила застегнуть у нее на шее ожерелье. Потом снова села в машину, попросила отвезти ее на вокзал и уехала первым поездом в Париж, не дав мужу даже возможности объясниться. Только из отеля «Крийон», куда она приехала со слезами и без багажа, она позвонила в «Ривьеру Палас». Эдвард вне себя от тревоги курил в холле, не зная, что и думать. Он собирался обратиться в полицию и был счастлив, услышав голос жены по телефону. Он не понял, о какой безумной драме идет речь и что вообразила себе его жена.

В конце концов он попросил прощения. Она тоже, сожалея о необдуманном поступке. Взаимные извинения, клятвы, слова любви. Он тоже садится в поезд, мчится в Париж, приезжает в «Крийон», и все кончается шампанским на балконе их номера, откуда они смотрят на огни площади Согласия.

Елена сохранит жемчужное колье. Оно будет первым в ее «коллекции ссор». Всякий раз, как муж будет ее обманывать, она будет покупать себе драгоценное украшение, очень дорогое и очень заметное. Деньги не лечат, не утешают, они разве что отвлекают. Елена будет часто прибегать к анестезии драгоценностями.

Коллекция ее растет что-то уж слишком быстро. Измена Эдварда, слезы, гнев, потом очередная покупка в магазине Гарри Уинстона или Картье. Елена с юности до безумия любит драгоценности – бриллианты, сапфиры, топазы, изумруды, халцедоны, лунные камни. И конечно же жемчуг. Она сохранила к нему пристрастие, получив свое первое украшение – нитку жемчуга от бабушки в Польше. На первые заработанные в салоне на Коллинз-стрит деньги она купила австралийский жемчуг и называла его «мой верный жемчуг», подчеркивая, что он никогда ее не предаст. Елена Рубинштейн носила разный жемчуг: морской, речной, черный и серебристый, защищалась им как доспехами, когда нуждалась в уверенности в себе.

Елена не могла устоять перед блеском камня, Эдвард – перед улыбкой на хорошеньком личике. Ему нравились кокетливые, отполированные до блеска светские женщины, полная противоположность его жене. Одержимой работой Елене было не до полировки, хотя она умела все очень быстро впитывать, но лоском культуры она обязана в первую очередь мужу.