Текст книги "Ты никогда не исчезнешь"

Автор книги: Мишель Бюсси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

17

Я с трудом выехала из двора жандармерии в Бессе. Вырулить на улицу мне помогла молоденькая, не старше двадцати лет, и совершенно очаровательная девушка в форме. Все-таки люди куда надежнее, а главное, приятнее парковочных радаров.

– Все время прямо, мадам, и проедете как по маслу!

Жандармы были очень любезны.

Помахав девушке, я вырулила на дорогу, ведущую к Мюролю. Просто гора с плеч.

Жандармы раза три, не меньше, повторили, что мне беспокоиться не о чем.

Вы здесь ни при чем, доктор, у Мартена Сенфуэна не было проблем с сердцем, вы никакой ошибки не совершили. Больше мы вам пока ничего сказать не можем, просто хотели вас успокоить.

Спасибо!

Хотя я так ничего и не поняла. Если у Мартена Сенфуэна не было никаких проблем с сердцем, что же тогда произошло?

Жандармы меня успокаивали, улыбались, но вели себя как-то странно… Кружили, как мухи перед грозой, будто… будто Мартена Сенфуэна… убили!

Я старалась больше об этом не думать. Поскольку меня ни в чем не обвиняли, эта история не имела ко мне никакого отношения. Я смотрела на Пюи-де-Дом вдали, на его причудливую вершину, напоминающую спину слона. В том месте, где должен быть слоновий череп, торчала радиовышка. Я попыталась поймать какую-нибудь мелодию, все равно что, лишь бы выкинуть из головы визит в жандармерию и сосредоточиться. Треклятую флешку я так и не нашла, однако не верилось, что ее могли у меня украсть. Наверняка сама куда-то засунула и забыла.

Я въезжала в Мюроль, когда овернское радио перестало трещать. Эфир заполнила гитара Жан-Жака Гольдмана. Я сдвинула начало приема пациентов, не зная, долго ли жандармы меня продержат, и теперь предстояло как-то убить целый час. Сразу направиться в кабинет или смотаться домой, выпить кофе, проведать Габи, он, наверное, еще валяется в постели? Пока я думала, Мюроль остался позади, и моя машина бодро петляла по виражам вдоль реки. Всего-то пять километров наверх, может, Габи уже включил кофеварку…

Гитара Гольдмана все еще звучала, когда я увидела указатель с надписью «Фруадефон». Передо мной мост, справа источник с красной водой, внизу ферма Амандины.

Ничто не заставит забыть о тебе.

Дверь фермы была открыта.

И, не раздумывая, не пытаясь понять, что это взбрело мне в голову, я остановилась.

* * *

Амандина Фонтен ждала меня на пороге. Не заметить мою машину, припаркованную во дворе, было невозможно. Я намеренно не стала скромничать, подкатила, как врач на срочный вызов, затормозила, шурша гравием.

– Что-то случилось, доктор? – спросила Амандина.

Притворялась она или на самом деле забеспокоилась?

– Нет, не волнуйтесь, ничего такого. Я просто позволила себе заглянуть… по-соседски. Я каждый день проезжаю мимо вашего дома. Вот и остановилась, чтобы узнать, как дела.

Амандина смотрела недоверчиво. Я догадывалась, что она мне откажет, если я попрошу разрешения войти в дом. Что ж, моя врачебная сумка давала мне кое-какие права. Не оставив хозяйке выбора, я решительно направилась ко входу, и, к моему удивлению, она посторонилась.

Я как бы между прочим спросила:

– Том сейчас дома?

– Нет, он поехал в бассейн, на велосипеде.

– Вот и хорошо, – оглядывая большую комнату, отозвалась я, не зная, что сказать дальше.

Взгляд пробежал по стопкам неглаженого белья и неубранным со стола тарелкам. В солнечных лучах, падавших через распахнутое окно, блестели открытые банки с вареньем. На скомканные кухонные полотенца налипла кошачья шерсть. В явно давно нетопленном камине были свалены в кучу книги, газеты и игрушки. Наконец я продолжила:

– Вообще-то я пришла к вам, Амандина.

– Ко мне? Почему?

– Потому что я врач. Я наблюдала за вами на кладбище, вы едва держались на ногах.

Амандина отлепилась от стены и выпрямилась, будто задремавший у Букингемского дворца часовой, которого на этом застукали.

– Это все жара и волнение. Теперь все прошло.

– Вам виднее.

Я поглядела на ранец Тома, валявшийся в углу комнаты, на полуободранные обои – как будто Амандина собралась было их переклеить, а потом передумала, – на стоявшие тут же на полу ящики с землей и какими-то непонятными растениями.

– Доктор, я лечусь сама. Мне казалось, я внятно это объяснила.

И для того, чтобы это стало еще более ясным, она указала взглядом на ящики с травами. Скорее всего, она соединяла лечение травами с гомеопатией. Воспользовавшись тем, что она отвлеклась, я продолжала оглядывать комнату. На стуле были свалены грудой определители горных цветов и грибов. На стенах постеры: пляж с выведенными на песке словами save the planet, дерево в форме сердца, земной шар в виде бомбы – тик-так, тик-так. Тут же приколоты кнопками листки бумаги с переписанными от руки стихами: «Воспарение» Бодлера, «Столько лесов» Превера, «Час свиданья» Верлена, «Txoria txori»…

«Txoria txori»?

Я вздрогнула от неожиданности.

Это самое известное стихотворение на баскском языке, дети в школе учат его наизусть. Эстебан тоже его знал, и песню «Txoria txori» умел играть на гитаре, даже сочинял новые аранжировки. Как этот текст оказался здесь, на стене овернской фермы? Амандина и Том привезли его из Сен-Жан-де-Люз? Почему именно это стихотворение? И на баскском? Ни Том, ни Амандина, наверное, ни слова на нем не знают.

В спину выстрелил голос Амандины:

– Чего вам надо, доктор? Скажу откровенно, что-то в вас меня смущает. Толком не знаю что. Может, то, как вы смотрите на моего сына. Или то, что вы слишком часто торчите около моего дома. В чем дело? Это социальное расследование, да? Вам кажется, что у меня недостаточно чисто? Что я плохо воспитываю ребенка? Вы на меня донесете куда следует?

Я замялась и из осторожности отошла подальше.

– Да нет, что вы, ничего такого… Вы… У вас есть туалет?

Амандина уставилась на меня. Она ни на секунду не поверила, что мне внезапно приспичило, она видела, что я тяну время, чтобы подольше за ней следить… Но как она могла отказать?

– В глубине сада есть яма.

– ???

– Я пошутила. По коридору первая дверь слева.

В туалете пахло сандалом – тлели курительные палочки. К стенам были прикреплены скотчем рисунки Тома, нарисованные в разные годы. Сколько я ни искала, ничего особенного не нашла, самые заурядные рисунки: солнышко, небо, поляны с цветами, зеленые вулканы, разве что на нескольких рисунках я увидела две фигурки побольше и одну маленькую – значит, у Тома есть папа. Разумеется, я с самого начала думала, что у Тома и Эстебана мог быть один отец. Но пришлось признать очевидное: для подобного сходства никакого родства не достаточно.

Я вгляделась внимательнее. Да нет, сколько ни разглядывай человечка, состоящего из палки и большой головы, он ничего не расскажет об отце Тома. Но на рисунке была дата: 19/05/2013. Тому было три года. Остальная часть стены была отведена под рисунки к празднику матерей… каждый год, чуть ли не с рождения Тома.

2013, 2014, 2015.

Я остановилась перед рисунком 2016 года, на нем были изображены две сидящие кошки, справа и слева от букета цветов, и написаны три слова.

Три слова, которые вонзились мне в сердце.

maite zaitut ama

Три баскских слова, которые Эстебан так часто произносил.

Я люблю тебя, мама.

Я как завороженная смотрела на рисунки следующих лет. 2017, 2018, 2019.

Те же надписи.

maite zaitut ama

Том узнал их не в Сен-Жан-де-Люз и не полгода назад, эти слова любви появились на его рисунках, когда ему исполнилось шесть лет, когда он научился писать. Но ведь он всегда жил здесь, в Оверни, родился в клинике в Иссуаре, это указано в его медицинской карте.

Почему Том писал на баскском? Эускара, язык басков, – один из самых сложных и самых закрытых языков мира, ему учат только в Стране Басков, за ее пределами практически никто на нем не говорит.

* * *

Я вышла из туалета. На этот раз я сама с трудом держалась на ногах.

– Все в порядке, доктор? – ледяным тоном спросила Амандина.

Она стояла, прислонившись к дымоходу.

Нет, не все… Я знала, что у меня не будет другого случая вернуться на ферму. Если мне суждено узнать правду, то здесь и сейчас.

– Да, все хорошо… Не ожидала, что ваш сын пишет по-баскски.

Амандина и глазом не моргнула.

– Ну и что?

– Я прожила там десять лет. Том говорит на баскском?

– Доктор, по-моему, вас это не касается.

Я не сдавалась. Мне больше нечего было терять.

– Так вы баски?

– Прошлым летом мы на неделю съездили в Сен-Жан-де-Люз.

– И ваш сын за неделю выучил язык?

Амандина смерила меня взглядом. На этот раз война была объявлена.

– А что, если он особо одарен к языкам? Что вам нужно?

Что мне оставалось – я выпалила:

– Защитить его, ничего другого. Через два дня, 28 февраля, у него день рождения.

– Спасибо, я в курсе. Поверьте, он получит подарки, и пирог у него будет, можете так и написать в своем отчете для социальных служб.

Ну, была не была, я бросилась с головой в омут.

– У меня был сын, его звали Эстебан, он очень похож на Тома. Сейчас ему исполнилось бы двадцать.

Амандина наставила на меня перепачканный в саже палец:

– Почему вы говорите «его звали»?

Что ж, если я себя топлю, ничего уже не поделаешь.

– Он пропал. В день, когда ему исполнилось десять лет. Я не хотела бы, чтобы это повторилось с Томом.

Лицо Амандины исказила ярость.

– Чтобы это повторилось с Томом? Доктор, я могла бы расценить это как угрозу. Уходите! Уйдите из моего дома, уйдите из моей жизни и из жизни моего сына! – Она кивнула на дверь: – Прощайте, доктор, не до свидания.

Рука, которую она протянула мне, была совершенно черной.

18

17:30

Нектер опаздывал, на него это не было похоже.

Савина тревожно посматривала на часы. Она уселась на террасе «Потерны» в стороне от других, поближе к земляничным деревьям в кадках, отгораживавших ее столик. Бесс к вечеру стал оживленным, прямо как на долгих майских выходных. Ремесленники, пристроившись под фонарями, торговали домашней колбасой и медом, распродавали по дешевке шапки и шарфы – а вот цены на туристические палки и плетеные соломенные шляпы взлетели. В центре средневекового городка царило радостное настроение конца зимы, почти что конца войны, как будто люди, исполнившись непоколебимой решимости, отвоевывали у природы градус за градусом и теперь горды тем, что ценой их усилий повсюду и во все времена года торжествовало лето.

Савина не праздновала перемирие. Она подняла глаза на колокольню церкви Сент-Андре – может, на ее часах стрелки слишком торопятся?

17:37

Куда запропастился Нектер? Он никогда не опаздывает. Неизменно осмотрительный. Всегда приходит даже заранее – деликатность медлительных. Что он мог обнаружить? Не слишком ли он увлекся? Не попытался ли поддеть на крючок слишком большую рыбу? Не…

– Ты ничего не заказала?

Нектер!

Савина выдохнула с облегчением. Из-за кадки с земляничным деревом появился секретарь мэрии. На нем были большие солнечные очки, шляпа-боб, слишком короткие штаны, клетчатая рубашка и такие же носки. Нечто среднее между Фризон-Рошем и инспектором Гаджетом.[8]8
  Роже Фризон-Рош – французский писатель, исследователь гор, гид. Инспектор Гаджет – главный герой комедийно-детективного мультсериала 1980-х, «механический полицейский».


[Закрыть]

Как ни странно, ей очень нравился его нелепый наряд.

– Тебя ждала.

– Тогда два пива. Потому что мне очень много надо тебе рассказать!

* * *

Возбуждение быстро спало. Нектер бесконечно долго сдувал пену со светлого пива, Савина тем временем ополовинила свой бокал.

– Короче, ты нашел что-нибудь про эту бельгийскую ассоциацию «Колыбель Аиста»?

Легкое дуновение, несколько облачков пены.

– Нет. Ничего. Не успел. Хотя трудился без устали.

– Не успел? – Савина чуть пивом не поперхнулась. – Тогда ускоряйся! Отчитывайся, Боколом, я не могу ждать до ночи!

Нектер пригубил пиво – осторожно, как трогают ногой слишком холодную воду, – и наконец решился заговорить:

– Сейчас увидишь, как Боколом берется за дело! Судя по странице на фейсбуке, Мадди в течение десяти лет жила в Сен-Жан-де-Люз, потом в Этрета, тоже десять лет. Я решил провести разведку в Сен-Жан-де-Люз. Позвонил прямо в полицейский участок. Сейчас коротко перескажу. Раздается звонок, там снимают трубку, и я говорю: «Алло, это лейтенант Леспинас из Бесса. У нас тут произошло убийство, и мне надо получить от вас точные сведения».

Нектер умолк и взглядом попросил у Савины поддержки.

– Вот это да, ты гений, Боколом! Давай дальше.

– Честно говоря, я не представлял, о чем спрашивать, но стоило мне произнести имя Мадди Либери, и языки у них развязались. Меня соединили с неким лейтенантом Ибаном Лазарбалем, который хорошо, даже очень хорошо был с ней знаком. Держись крепче! Эстебан, сын Мадди Либери, пропал июньским утром, десять лет назад, на пляже в Сен-Жан-де-Люз.

– Эстебан? Двойник Тома Фонтена? Пропал? И его так и не нашли?

– Нашли, Савина… нашли! Через месяц.

19

Ксеноглоссия.

Способность говорить на иностранном языке, которого человек не изучал.

Я остановилась за фруадефонским мостом, отъехав достаточно далеко от фермы, но не настолько, чтобы оказаться вблизи от дома. Мне надо было с этим разобраться до возвращения.

Случаи ксеноглоссии в мире многочисленны, признаны и доказаны, о них часто пишут в прессе, однако большинство случаев наука объяснить не может. Чаще всего это касается детей.

Я прокручивала страницу Википедии.

В отсутствие разумных объяснений нередко в этом видят чудо. Разве нельзя назвать самым известным примером ксеноглосии то, что произошло с двенадцатью апостолами в день Пятидесятницы, когда на них снизошел Дух Святой? Они заговорили на всех языках мира, чтобы нести по всей земле весть о воскресении Христа. Но, если не верить в чудо, тогда надо признать, что знание неизученного языка хранится в од ной из зон мозга и что, если оно не приобретенное, сле довательно, оно врожденное. Другими словами, оно при надлежит памяти нашего мозга, а значит, является реминисценцией прежней жизни.

Я запрокинула голову. Вулканы накренились, все небо перевернулось, его пронзили тысячи елей. Эстебан говорил по-баскски, не бегло, но достаточно, для того чтобы объясниться. Во Франции этим языком владеют меньше пятидесяти тысяч человек…

Мой разум устремился в Страну Басков, перенесся на десять лет назад.

Я не поверила полицейским из Сен-Жан-де-Люз июльским утром 2010 года, когда они показали мне тело утонувшего мальчика.

Я отказалась верить в версию несчастного случая, я отказалась верить во все очевидное.

Тогда как мне сегодня поверить в совпадение?

Как не верить, что Эстебан не умер?

Что он все еще живет где-то в голове Тома.

20

Нектер отхлебнул для храбрости изрядный глоток пива и повторил:

– Да, Савина, да, Эстебана нашли. Через месяц, в нескольких километрах от пляжа Сен-Жан-де-Люз. Он утонул. У Лазарбаля все еще дрожал голос, когда об этом говорил, десять лет спустя. Они искали его везде: сообщения о розыске по всему юго-западу Франции и даже в Испании, поиски свидетелей, облавы в окрестных лесах. Они отработали все версии: несчастный случай, побег, похищение. И месяц спустя все закончилось совершенно очевидным образом, так, как изначально и предполагали, – он попросту утонул. Океан в то утро был неспокойным, течения сильные, чем эксперты и объяснили то, что тело Эстебана было найдено в трех километрах от Большого пляжа в Сен-Жан-де Люз четыре недели спустя.

Похоже, на Савину это сильно подействовало. Нектер знал, что ее единственной миссией всегда было спасать детей. Бокал с пивом дрожал в ее руке. И все же она сумела выговорить:

– Тело… в воде… целый месяц. Как они его опознали?

– Это было тело десятилетнего мальчика. На нем были синие плавки-шорты. Этого уже было достаточно для опознания. Но, как ты догадываешься, они сделали тесты ДНК, Лазарбаль подтвердил мне: это действительно оказалось тело Эстебана Либери. Даже если…

Боколом потягивал остаток пива нехотя, как насытившийся младенец.

– Даже если?.. – поторопила его Савина.

Еще три глоточка.

– Даже если его мать, Мадди Либери, с этим так и не смирилась. Она продолжала говорить о нем так, будто он просто исчез. Она заказала несколько анализов и контрольных анализов ДНК, но все они подтвердили, что это в самом деле тело ее сына. Тем не менее она так и не поверила в несчастный случай и осталась в убеждении, что ее сына похитили.

– То есть… что его убили?

– Именно!

Они довольно долго сидели в задумчивости. Вот, значит, какой тяжкий секрет на душе у доктора Либери.

Смерть ее ребенка.

Тогда все прояснялось. Нектер выстроил в уме гипотезу и догадывался, что у Савины складывается та же самая: Мадди Либери где-то встретила Тома Фонтена – возможно, попросту увидела в интернете его фотографию. Он был поразительно похож на ее сына. До такой степени, что она переехала и поменяла работу, чтобы быть ближе к нему. До такой степени, что ей хотелось говорить с ним, прикасаться к нему…

– Как ты думаешь, – бесцветным голосом прошептала Савина, – могла ли Мадди Либери так сильно хотеть, чтобы ее сын был все еще жив… что она стала бы искать другого мальчика, искать ему замену? Даже… десять лет спустя?

Нектер не ответил. Он смотрел на пчелу, кружившую между пустыми бокалами и красными ягодами земляничного дерева. Терпеливо дождался, чтобы она опустилась на стол и погрузила хоботок в сладкую каплю, а тогда с удивительным проворством схватил свой бокал, перевернул его и накрыл пчелу.

Савина глазам своим не поверила. Кто это перед ней – Нектер или реинкарнация Счастливчика Люка?[9]9
  Герой комикса, фильмов и сериалов – шериф с Дикого Запада, прославившийся умением быстро стрелять.


[Закрыть] Но пока она обдумывала ироническое замечание, которое могла бы отпустить, в кармане у нее зазвонил телефон. И, как только она ответила, в ухо ей так завопил перепуганный голос, что она едва не оглохла:

– Савина? Это Амандина!

21

Вечер неспешно окутывал вулканы. Кратеры на фоне оранжево-красного неба походили на аквамариновые ожерелья из соединенных между собой островков-бусин. Призрачный архипелаг. Черные камни Фруадефона, которые весь день накаляло упрямое солнце, казалось, наконец смогли дышать. И Том тоже отдышался – он только что одним махом взлетел от Мюроля до Фруадефона. Пятьсот метров в бассейне он уже проплывает, осталось только бегом заняться – и он готов участвовать в соревнованиях по триатлону на озере Шамбон!

Он прислонил велосипед к сырому граниту источника, но красную воду, которая текла из медного крана, пить не стал. Мама ему запретила. Хотя со двора фермы он часто видел, как гуляющие, особенно старики, наполняли свои фляжки. Конечно же, он, как и все местные, знал легенду…

Черная точка летела над горной дорогой немного выше Фруадефона. Сначала она была не больше мошки, потом, по мере приближения, росла и, наконец, стала точно такого же размера, как он сам.

И велосипед такой же! Разве что поновее, переключатель скоростей не ржавый, и все стальные спицы в колесах блестят.

Велосипед остановился. Вот хорошо! Том был единственным ребенком во всей деревушке, так что появление друга, пусть даже и выдуманного, его радовало. Он помахал рукой, и мальчик ответил тем же. Тому по-прежнему казалось, что он видит в зеркале свое отражение, которое разговаривает и крутит педали!

– Привет, Том, – сказало отражение.

– Привет, Эстебан, – немедленно отозвался Том.

Отражение тоже прислонило велосипед к источнику и недовольно сощурилось:

– Я не Эстебан! Я тебе это уже говорил в прошлый раз, в бассейне. Разве я похож на утопленника?

– Тогда как тебя зовут?

Отражение замялось, как будто его имя было самой страшной тайной, потом все же согласилось:

– Ладно, если тебе так хочется, называй меня Эстебан.

– Ну вот, другое дело! – Том просиял и тут же с завистью посмотрел на новенький велосипед. – А куда ты едешь?

Эстебан разжал пальцы. На ладони блеснула монетка в один евро.

– В Мюроль, за хлебом. – И тут же сжал кулак.

– Можно мне с тобой сгонять?

– А я-то думал, что я привидение!

– Привидение или кто, но вниз велосипед сам катится, а в гору тебе придется еще и педали крутить.

– Ты и правда ненормальный. Если бы я десять лет назад утонул, как бы мы сейчас с тобой разговаривали?

Том вздохнул.

– Я тебе уже объяснял. Ты умер, когда я родился, и твоя душа поселилась во мне… И ты объявился перед моим днем рождения, а сейчас живешь у меня в голове – как сон или, точнее, кошмар.

Эстебан снял рюкзак, положил его на край чаши.

– Очень мило! Так я, значит, страшное видение? – Открыл рюкзак, вытащил пачку шоколадного печенья и бутылку кока-колы. – Хочешь? Твой кошмар не так уж плох, а?

Том кивнул, откусил печенье – вполне настоящее! Эстебан тоже ел, и Тома несколько смутило, что у призрака такой хороший аппетит. С минуту они не могли придумать, что бы такое сказать, и молча поочередно отхлебывали колу. Том огляделся: выше – дома Фруадефона с закрытыми ставнями, прямо под ними – его дом, а вокруг пастбища, покрытые цветущими, не совсем еще уснувшими одуванчиками и маргаритками. Он невольно вздрогнул – не так далеко собирали нектар несколько пчел. Рука у него дернулась, кола пролилась за воротник.

– Черт!

Эстебан внимательно наблюдал за ним.

– Боишься пчел?

– Да, – признался Том. – Доктора говорят, это апифобия. И скоро моя жизнь превратится в ад. Обычно они появляются в мае, но из-за потепления вылетели уже сейчас, в феврале. Ты себе представить не можешь, как я замучился.

Он попытался рукавом пуловера вытереть с шеи колу, но липкая жидкость уже затекла под одежду.

– Хотя, думаю, очень даже представляешь, ведь ты же сам и спихнул на меня этот кошмар.

– Получается, я во всем виноват? Спасибо!

Том вспомнил медово-овсяный шампунь, которым Эстебан мыл голову в бассейне.

– Не за что. Тебе просто повезло, что ты призрак, вот теперь тебе и не страшно, что тебя ужалят. Может, потому и не вспоминаешь об этом.

– О чем?

– О том, что боишься пчел.

Эстебан убрал в рюкзак печенье и колу, помолчал и ответил:

– Знаешь, я потом об этом думал. После бассейна то есть. Наверное, я глубоко копнул и воспоминания вышли на поверхность… Я вижу… Я вижу игру в прятки… Кругом горы, вдали море, река, коровы… И еще я вижу пять ульев, только я не знаю, что это ульи, я думаю, что это собачьи будки. И тогда я решаю спрятаться, и…

Том захлопал в ладоши – и чтобы похвалить, и чтобы тот перестал рассказывать.

– Хватит, получаешь высший балл, можешь не продолжать, это не лучшее воспоминание ни для тебя, ни для меня.

Вдевая руки в лямки рюкзака, Эстебан в упор взглянул на Тома:

– А ты-то как можешь помнить эти подробности? Если я был еще жив, значит, ты еще не родился.

Том прижал палец к губам:

– Мне кое-кто рассказал. Но это секрет!

Эстебан положил руки на руль. Посмотрел на часы.

– Как хочешь. Ну, я покатил, а то булочная скоро закроется. – Он подмигнул Тому: – Я всего лишь начинающий призрак, даже пройти сквозь закрытую дверь не могу! А тебе не помешает умыться, перед тем как вернешься домой.

По бежевому пуловеру Тома продолжали расплываться темные пятна колы.

– Не хочешь ополоснуться в источнике?

– Нет! Из него нельзя пить, и умываться нельзя.

Эстебан вскочил в седло велосипеда.

– У тебя совсем крыша поехала.

– Здесь все знают, – обиделся Том, – что эта вода…

– Берегись! Сзади! – крикнул Эстебан.

Том вздрогнул и обернулся. Над ним кружили привлеченные сладкими пятнами на пуловере пчелы. Он беспорядочно, как марионетка, у которой запутались нити, замахал руками, но пчел это только раззадорило. Эстебан хотел посоветовать ему стоять спокойно, но Том сорвался с места, надеясь, что пчелы отстанут.

Эстебан видел, как Том пересек дорогу, поднялся по склону и, оставляя за собой полосу примятой травы, побежал по лугу, полого спускавшемуся к ручью.

Его преследовали всего одна или две пчелы, которым хватило духу погнаться за этим бежевым сладким цветком, пытавшимся от них ускользнуть.

* * *

Том никогда в жизни так не мчался. Ни о чем не думая, он несся вниз по склону, с каждым шагом ускоряя бег, как обезумевшая стрелка часов, как катящийся шар, по пути набирающий скорость. Он не мог остановиться, его ноги разогнались и не послушались бы, бесполезно было себе приказывать. Пчелы не отставали, Том это чувствовал.

Он совершил большую ошибку, убежав от источника. И выбрал неверное направление, рванув напрямик через ближайший луг по крутому склону. Он надеялся таким образом отделаться от пчел, но куда бы он ни посмотрел – луг, целыми днями залитый солнцем, был покрыт лютиками, маками и одуванчиками. Стебли были по колено, и Тому казалось, что с каждым шагом он вспугивает сотни копошащихся в чашечках пчел, сейчас они, разъяренные, нападут на того, кто по неосторожности едва их не растоптал.

Сколько их гналось за ним? Проверять было некогда, Том точно знал, что не должен оборачиваться, должен бежать дальше.

Ручей внизу, совсем рядом. Только бы выбраться из этой цветущей западни – и он спасен. Том продолжал бежать, уже не понимая, слышит ли он собственное дыхание или жужжание пчел.

Вот он, ручей, сразу за оградой. Том проскочил между рядами колючей проволоки, почти не останавливаясь, раздвинув их на ходу. Руки были в крови, как будто он обдирал шиповник, ну и пусть, дальше, дальше. На мгновение он с ужасом подумал, что его преследуют не пчелы, а осы, привлеченные запахом крови, и теперь ему не уйти…

Не думать об этом! Их притягивала не пара царапин, а кола, пролитая на пуловер, но стаскивать его было некогда. Том чувствовал, что пчелы кружат прямо над головой.

Плюх! Кроссовки оказались в воде. Это его единственный шанс! Мама будет в ярости, у него только эта пара и есть, надо доходить в них до конца зимы, ну и ладно. Вода уже до щиколоток, теперь Том на бегу не наступал ни на каких насекомых, но камни перекатывались под ногами, и он то и дело оскальзывался.

Он надеялся, что пчелы отстали, но ширина ручья не больше метра, всего один шаг в сторону, к растущим вдоль берега трифолям или ирисам, – и все сначала. Разве что бежать дальше, не сворачивая, до самого подлеска? В тени елей и каштанов весенние цветы еще не распустились, там он будет в безопасности.

Еще несколько метров. Старые кроссовки хлюпали, словно он бежал через лягушатник, бесконечный лягушатник, в котором вода становилась все холоднее по мере того, как он уходил все дальше под деревья. Теперь он точно спасся. Лес, по которому тек ручей, был совсем темным, ни одного цветного пятнышка, которое могло бы привлечь этих чудовищ… И все же он по-прежнему слышал жужжание, совсем близко, как будто где-то было подвешено гнездо, несколько загонщиц расставили ему ловушку, и рой его поджидает.

Надо забежать по ручью глубже в лес, тогда они в конце концов отстанут.

Но гул впереди почему-то не стихал…

А вода доходила ему уже до колен.

И вдруг он вспомнил название этого ручья, видел его на карте. Адский ручей. Ну и что это меняет? Не сдаваться, не останавливаться, прыгать с камня на камень, но остерегаясь, выбирая самые крупные, самые надежные, чтобы не упасть…

Увидев перед собой пропасть, Том не сумел восстановить равновесие, успел только понять, что гул, который он слышал, был шумом водопада. Он даже смог прикинуть его высоту, метров пятнадцать, в памяти мелькнуло название, Волчья Яма. Волчья Яма с острыми, будто клыки, камнями, на которые он вот-вот напорется.

А потом он упал.