Текст книги "Поворот не туда (СИ)"

Автор книги: Миша Хайруллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Адам, – продолжал он, – я научу тебя чувствовать. – судя по отдаляющемуся голосу, он отходил дальше и дальше, но вскоре голос устоялся на одной волне, послышалось лёгкое постукивание железа, совершенно не раздражающее. Оно напоминало мирное тиканье часов в старинном доме. Я повернул голову в сторону издающихся приятных звуков. – Здесь важно уловить ритм. – И тут до меня дошло, ведь я вспомнил, на что похожи эти звуки. Метроном. Становилось невероятно уютно, тиканье влилось в обстановку и, кажется, не будь его сейчас, явно бы чего-то не хватало. Сейчас я лежал абсолютно спокойно, дыхание стало ровным. Похититель подошёл ближе, присел на кровать и погладил меня по ещё не высохшим волосам, отодвигая некоторые прилипшие к коже пряди. Пальцы прошлись по ключицам, задевая их, но тут же перескочили на грудь, остановившись и держа руку в миллиметре от покрывала. – Ты спокоен. Это хорошо. Расскажи мне. Расскажи мне, о чём не хочешь вспоминать. – Я растворялся в этом шёпоте, так потешливо и строго проходящемуся по слуху, лишь слегка задевая его, будто огибая. Приходилось вслушиваться. Тик. Тик. Тик.

Эмоции вырывались потоком: хотелось то ли плакать, то ли смеяться. Нервные клетки погибали, но, почему-то, я всё ещё не пребывал в истерике. Ровные звуки, приятный шёпот возле уха и рука, блуждающая по раненой перевязанной шее… Всё это вызывало некое доверие, которого не должно быть! В голове стояли слова похитителя: «Верные ответы – верные поступки». Я, вдохнув глубоко, шёпотом ворвался в обстановку:

– Мне было десять… – я сглотнул от неприятной сухости в горле и облизнул губы, – Со мной мало кто дружил в детстве. Тогда меня впервые избили. – слова так легко вытекали из уст, и в это время я отчётливо понимал, что прощаюсь с неприятными воспоминаниями. Кровать прогнулась в нескольких сантиметрах от меня, – он лёг рядом.

Выслушав всю историю и не произнеся ни слова, он, убедившись, что я закончил, приблизился, но всё ещё молчал. Стало немного жарче, покрывало похититель отодвинул вниз, оголяя грудную клетку и живот. Боязно не было. Убьёт – ну и пусть. И, внезапно, я вздрогнул от резкого чувства пожара чуть ниже правого ребра: в одной точке словно на несколько секунд скопилась вся жара, собравшаяся в комнате за проведённое время. И снова. Эти ощущения заставляли вздрагивать и неприятно ойкать, озираясь по сторонам в надежде увидеть что-то, но сквозь чёрную ткань по-прежнему виднелась лишь беспросветная тьма…

– Это всего лишь горячий воск, – успокаивал на ухо похититель, гладя по высыхающим волосам. – сегодня я не хочу делать больно. Почти. – Он усмехнулся и продолжил терзать грудь и живот, проливая потоком горячие капли на кожу, иногда успокаивая и прижимаясь ко мне сильнее.

Усталость накрывала с головой, не хотелось обращать внимание на внешние факторы, хотелось лишь закрыть глаза и погрузиться в сладкий сон, пусть и неспокойный, быстрый, с гадкими снами, не дающими просыпаться в нормальном состоянии, заставляющими очнуться с криками и в поту, в тихом ужасе, захватывающем со спины своими голыми и шершавыми руками. Но всё же, сил просто не оставалось на что-то постороннее. Я слушал метроном, свечу и его размеренное дыхание, внушающее абсолютное доверие; вдыхал с наслаждением воздух, внезапно ставший таким ценным для меня, таким нужным, будто я задыхался в тесной клетке или был растерзан острыми когтями, глотая последний воздух…

С глотками воздуха приходило что-то ещё. Сначала едва уловимое, но затем такое ощутимое и знакомое, но упорно не приходившее на ум.

***

Босые ноги, холодный пол, слегка поскрипывающий при шагах. Привычная в далёком детстве обстановка. Выхожу на кухню и встречаюсь взглядом с матерью, которая сидела за столом и рассматривала какие-то чеки, недовольно вздыхая.

– Доброе утро, – сонно улыбаюсь матери. Та молчит и быстро кивает, уткнувшись вновь в бумаги.

Чайник обычно закипает быстро, поэтому надо успеть достать две кружки, кинуть в них заварку и по одной ложке сахара в каждую. Свист не успевает нарасти, как я снимаю чайник с плиты и наливаю кипяток в кружки.

Брат ещё спит, но, учуяв аромат любимого чая, неохотно просыпается и делает первый глоток, быстро схватив кружку с тумбочки, даже не кивнув в знак благодарности. Гилберт сидит в своей кровати, на нём его любимая футболка с «командой защитников» из его любимого фильма, его ноги обтягивали пижамные штаны, которые вскоре окажутся выброшены в угол комнаты.

– Знаешь, а мне надоел чай. – брат улыбается мне на удивление мягко, без усмешек; он делает жест пальцем, я подхожу ближе к нему. – Давай сделаем кофе, м-м?

– Давай! – восклицаю я, восторженно хлопая от радости, пробовать новое – всегда интересно. – Только я не умею его делать.

– Ничего страшного, – убеждает Гилберт, проходя по скрипящему полу на кухню и без труда дотягиваясь до верхних полок с банками. – зато я умею.

Я следил за каждым движением его рук, наблюдая, как брат, делая кофе, добавляет в конце сливки и кладёт аккуратно листочек мяты сверху. Повеяло чем-то невероятно приятным, окутывающим, горячим и слегка серьёзным. Подхожу ближе, вдыхаю с закрытыми глазами и…

***

Аромат сливочного кофе с лёгким веянием мяты врезается в нос и ударяет в мозг. Верчу головой в поисках источника и, найдя его, понимаю, что утыкаюсь носом в шею похитителя. Нет, не может быть! Любимый запах не может быть привязан к тому, кто собирается убить тебя… Эти ощущения никогда не забудутся: только слегка вдохнув, уже успеваешь побывать во всех местах мира; и каждый вдох, насыщенный этим ароматом, мог заставить тебя чувствовать, будто вкалываешь в кожу шприц, по которому разливается эта нега из тепла, сливочности и лёгкого холодка в конце, оставляющего послевкусие свободы.

Отстраняюсь немного дальше, но втайне продолжаю с наслаждением вдыхать. Похититель усмехается, а горячие капли перестают литься на тело. Наступила мрачная тишина, окрашенная неприятными усмешками. Становилось прохладнее, как в осеннем лесу вечерами.

Тишина сейчас пугала. Она внушала какое-то недоверие, избыток холода и прыткие сомнения.

Надо мной вновь его горячее дыхание, аромат уже давно в голове, заставляет закатывать глаза от удовольствия и совершенно не надоедая. Чувствую что-то мягкое и тёплое на своих губах, медленно начинающее двигаться. Две руки огладили рёбра и прошлись по каждой косточке. Отстраняю голову от омерзения: он ведь целует меня!

Но тут же получаю громкий и скользкий удар по щеке, место удара не заставляет ждать и мигом начинает гореть огнём, потрескивая.

И вновь чужие губы, трущиеся об мои. Не двигаю ими, но в силу страха быть наказанным, не отстраняюсь. Неприятно. Эти губы, – такие гладкие и требовательные, мягко просили пустить их внутрь. Горячий язык впивался внутрь, а ладонь поднялась выше и сжала мою руку. Эти губы, – такие непослушные и трепетные, стали внушать доверие.

Первое движение… Чувствую ртом его улыбку, крышу немного сносит от этих ощущений, усиленных в пятьдесят раз из-за повязки и абсолютной темноты: впиваюсь с более настойчивым поцелуем. Просто, не думая и не анализируя, беру и целую. От поцелуя затерялось где-то в листьях, уносимых ветром, всё: тиканье метронома, шуршание постельного белья, скрежет когтей где-то в других комнатах, даже громкие мысли в голове отошли на второй план. Эти ритмичные и уже быстрые движения были совершенно безумны, как и мой поступок.

Во рту стал ощущаться вкус крови: похититель кусал мои губы до крови, но даже это не послужило причиной, чтобы остановить бурность эмоций. Я слегка вздрагивал от хаотичных движений его рук и представлял себе картину его губ, украшенных моей кровью, стекающей по подбородку… Языки, сплетались, жара стояла невыносимая, а шёпот, пусть и неразборчивый, вносил свою лепту и оглушал. Ладони, касающиеся едва, казалось, ломали рёбра пополам, прокалывали лёгкие и лишали возможности дышать.

Не знаю, сколько прошло времени, но уверен, что больше вечности. На эти секунды, минуты, часы, я доверился ему чуть больше, чем полностью. Доверился убийце, сумасшедшему человеку с пошатнувшейся психикой. Когда он отстранился, внутри стало как-то пусто. Будто его губы, наверняка, алые, были дополнением моего тела, неотъемлемой частью, растворяющейся в нас двоих.

Я будто разделился на два равных куска, кричащих друг другу совершенно разные вещи. И куда деваться, к кому прильнуть, я совершенно не знал.

Я твердил себе, что он маньяк, лишь играющий и управляющий своей жертвой на потеху самолюбию и больным увлечениям. Эта часть, абсолютно светлая и не раненая, была уверена в своей правоте. Тонкая рука, ложащаяся на плечо и доверчиво призывающая очнуться, одуматься, бежать куда глаза глядят, кричать о помощи, вопить от страха, режа криками и возгласами собственную глотку и, в конце концов, потерять возможность говорить, но не сдаваться ни за что!

А другая же твердила обратное. Заставляла поверить в то, что он не нарочно, а лишь потому, что ему так нравится, поступает таким образом. От самой макушки можно было заметить на её теле язвы, постепенно возрастающие, кипящие и ядовитые. Разум был затуманен, постепенно скашивался в неверную сторону, но твердил яро, что прав. Лезвия, приближающиеся быстро и стремительно, заставляли думать быстрее.

И я шагнул, закрыв глаза, протянул руку. Но не мог понять, кому.

Глава 4

А вокруг так холодно и зябко… Вместо обычной земли кругом чёрная слякоть, смешавшаяся с пылью, грязью и глиной. Я утопаю в этой слякоти, кричу громко о помощи, но безуспешно. Вокруг никого. И я понимаю, что должен выбраться из этого болота сам. Карабкаюсь за что-то, пытаюсь плыть, но лишь больше погружаюсь и стремлюсь к самому дну, к собственной смерти. Начинает лить дождь, но не такой, каким мы привыкли его видеть. Этот словно жирное масло, капает огромными каплями на лицо, мешает глазам открыться, заливается в рот и перекрывает дыхание. По телу бегают мурашки. Вверх-вниз, вверх-вниз… Что-то пытается забраться в ухо. И я понимаю, что это вовсе не мурашки и, открыв глаза, вижу, что по мне ползают жуки и червяки, норовят забраться в уши, нос, рот, лазают под одеждой, оставляя неприятную жгучую слизь за собой, которая вскоре начинает медленно разъедать кожу с шипением. Кричу от боли, задыхаюсь в маслянистых каплях и погружаюсь всё глубже… На помощь никто не пришёл.

В уши врезается чей-то оглушительный и пронзительный крик, переходящий вскоре на хрип. Во тьме почти ничего не видно, всё расплывается, и лишь потом, немного очнувшись, понимаю, что проснулся от собственного крика. Знакомый стол возле стены, холодный металлический пол, лампа на потолке, покачивающаяся из стороны в сторону, но не горящая… Подвал. Только теперь что-то не так, стало немного легче и свободнее. Потягиваюсь, вытянув руки, всё тело ломит, где-то хрустит. Ощущаю себя стариком, очнувшимся после двадцати лет комы. Тру левой рукой «браслет» от наручников; вокруг запястья засохшая кровь. «Так, стоп. – понимаю я, – наручников ведь нет». Поднимаюсь на ноги и начинаю подгибать колени, чтобы размяться. Глаза всё ещё не привыкли к такой тьме и мраку, поэтому вглядываться в обстановку не особо удаётся. На цыпочках начинаю обходить подвал, трогая руками стены и натыкаясь на облупившуюся краску. Дохожу до стола, где были инструменты, но на нём ничего не осталось. Пустая комната… Иду обратно к батарее, но спотыкаюсь обо что-то мягкое, взвывшее в ту же секунду. Испуганно оглядываюсь, отползаю назад от страха, глотаю ком в горле и тру глаза. Что-то начинает жалобно хрипеть и мычать, тереться об пол. Набираюсь сил и подползаю ближе. Трогаю рукой это нечто, понимаю, что вожу рукой по нежной коже, а затем длинным волосам. Это человек… Сзади подступает тихий ужас, вытаращиваю глаза и толкаю в плечо, как мне показалось, девушку. Она вновь мычит и дёргается, начинаю трогать её снова и ощущаю пальцами верёвки, которыми натуго перетянуто её тело, а рот заклеен скотчем. Быстро встаю, обхожу комнату, тщательно и скрупулёзно трогая стены в поисках включателя. Пусто… Подхожу вновь к девушке, опустившись на колени, дотрагиваюсь рукой до уголочка скотча и тихо шепчу:

– Только не кричи, я не маньяк. Меня тоже похитили. – надеюсь, что она поверила. Очень медленно сдёргиваю скотч и спокойно выдыхаю, не услышав и звука. – Тебя похитил мужчина?

– Да… – тихо шепчет она. – Я не хочу умирать! Вытащи меня отсюда, я не знаю, что мне делать! – затыкаю её рот рукой и прошу быть тише, ведь в любой момент может вернуться он. – Давно ты здесь? – всхлипывает она, почти плача.

– Несколько дней… Как ты тут оказалась?

– Я.… была на одной вечеринке с подругами… Мы немного выпили, и я захотела уехать домой. Вызвала такси, села, а потом увидела, что водитель в маске! Но я ничего не соображала, а когда поняла, что тут что-то неладное, начала открывать двери, но они оказались заперты! Он рванул на огромной скорости куда-то, а потом… Потом я ничего не помню… Помню только, что он доставал биту… У меня всё тело болит! Помоги мне, развяжи верёвки! П-пожалуйста… – жалобно скулит она.

Вздыхаю, присаживаюсь удобнее и наощупь пытаюсь развязать верёвки. Сначала найти узел не удаётся, но затем я хватаю рукой уплотнение верёвки у девушки за спиной, пытаюсь развязать, что в темноте получается очень плохо. Нервно дёргаю рукой, кусаю губу и принимаюсь злобно распутывать верёвку за верёвкой, откидывая их в сторону.

– Спасибо… – шепчет она, вытирая рот и усаживаясь в углу, прижавшись к коленям. Поправляет прядь волос, заправляя её за ухо. – Как тебя зовут? Меня Ли́са.

– Адам. – устало усаживаюсь рядом, прикрыв глаза. От беспокойных снов поспать почти не удалось, всё смутно всплывает в голове какими-то грубыми обрывками. Слышу скрежет когтей сверху. Сглатываю. Медленно поднимаю голову вверх, но вижу лишь тёмный потолок. Тишина. И лишь тихое дыхание Лисы мешает идиллии. Та начинает всхлипывать и плакать, шепча что-то себе под нос. – Не плачь. Это ничему не поможет.

– Я не хочу умирать! – она бросается ко мне и кладёт голову на моё голое плечо. Становится интересно, в чём я, поэтому гляжу вниз и вижу на себе какие-то широкие шорты выше колен. В подвале холодно. Чувствую, как Лиса жмётся ко мне и обнимает руку, хныча.

– Успокойся, Лиса. Своим плачем ты тут не поможешь, ясно? – она кивает и затихает. В комнате внезапно вспыхивает свет, приходится от такой яркости зажмурить глаза.

Оглядываюсь, но никого не вижу кроме рыжеволосой девушки на своём плече, одетой в какое-то короткое пышное чёрное платье. Лиса поднимает голову и вопросительно смотрит на меня, но я лишь пожимаю плечами и поднимаюсь с пола.

– Ты здесь? – зачем-то кричу. В ответ тишина. – Ты здесь, чёртов псих?! Выходи! – сжимаю кулаки от ярости и озираюсь по сторонам. Тишина давит. Лиса подходит и пытается успокоить меня, но я отталкиваю её и продолжаю кричать в дверь. – Я сказал тебе, чтобы ты вышел! Или ты испугался, а? Заходи сюда! Я выбью тебе все зубы, ублюдок, закопаю в землю заживо! Сожгу тебя к чёрту! Выходи!

Скрип под дверью. Подхожу ближе, а затем дверь на несколько секунд открывается, рука ставит две тарелки на пол и дверь с хлопком закрывается на ключ. В простых металлических тарелках лежат по несколько кусков хлеба. В одной тарелке лежит маленькая бутылка с водой. В горле пересохло, а есть и правда хотелось, из-за чего была усталость, отбирающая силы. Беру тарелки и даю одну Лисе, сажусь рядом с ней на пол и гляжу на кусок чёрного ржаного хлеба; в животе заурчало.

– Воду разделим на двоих? – спрашивает Лиса, откусывая кусок.

Киваю, беру в руку хлеб и откусываю. Уже через минуту ни еды, ни воды не осталось: всё было съедено и выпито. В подвале становилось всё холоднее и холоднее, будто мы были очень низко под землёй. Хотелось выйти на свежий воздух, глотнуть его, пробежаться по траве босиком… В такие моменты вдруг понимаешь, как ценна свобода. Она словно последний глоток воздуха, словно билет в одну сторону к любимому человеку, словно игра на скрипке человека, больного смертельно. Она безвозвратна и жестока, выбирает достойных её сама.

В углу комнаты что-то зашипело, заставив дёрнуться.

– Итак, приветствую! Надеюсь, вы хорошо подкрепились. – прозвучал знакомый голос из небольшого квадратного устройства, прикреплённого к потолку в противоположном углу комнаты, – Вы ведь готовы играть со мной? – похититель истерично смеётся, – Правила простые: в течение двух часов кто-то из вас должен убить противника. Кто остаётся жив – победитель, которого я отпущу на волю! Если же вы решите отсидеться, и мёртвых я не увижу – наполню комнату отравляющим газом, ха-ха-ха! Желаю удачи! Тик-так. – устройство замолкает.

Лиса вытаращила глаза и уставилась на меня, а затем горько зарыдала; тушь растекалась по её лицу, которое пачкалось ещё больше в красной помаде и чёрной туши, когда Лиса его вытирала.

– За что мне всё это?! За что?! Чем я заслужила такую жизнь? Я хочу домой! – она рьяно вопила, что мне пришлось закрыть уши и зажмуриться. – Отпусти нас, тварь! Слышишь? Отпусти!!!

– Замолчи! – я заткнул её рот рукой и повалил на пол, раздражённо дал ей пощёчину, чтобы привести её в чувства. – Этим ты себе не поможешь! Ты не понимаешь, что ему только и нужно вывести тебя на эмоции? – убираю руку с её лица и отползаю.

Лиса уселась в углу комнаты, вытирая оставшиеся слёзы. Она прижалась к коленям и стала пошатываться из стороны в сторону, очень тихо приговаривая что-то. Нам обоим надо успокоиться, поэтому говорить с ней о чём-то я не стал и сел в другом углу, глядя на пустой железный стол.

Интересно, каким орудием убийства нам пользоваться? Комната была пуста. В голове пролетела картинка, на которой я впечатывал голову Лисы в стол много-много раз, пока не увидел вмятину в её черепе и стекающую дорожку крови. Глаз начал дёргаться. Ещё одна картина: приближаюсь к девушке, хватаю её горло руками и душу её, пока та не станет синей и бездыханной. Трясу головой, выбрасывая такие мысли, хватаюсь за голову и гляжу расфокусированно вверх. Что нам делать? Может, как-то договориться, чтобы она сделала вид, что мертва, а как только войдёт маньяк, наброситься на него вдвоём? Нет. У него наверняка есть при себе оружие.

– Эй… – Лиса полушёпотом окликнула меня, поправляя пряди волос, – что будем делать?

– Я не знаю.

– А может, сделать вид, что кто-то из нас умер, а потом наброситься на не…

– Молчи. – тру переносицу, поражаясь глупости Лисы. – Ты не подумала, что тут есть жучки? Думай, прежде чем говорить.

– Извини, – роняет она, – не подумала… – Лиса вздыхает, – Мне всего семнадцать, за что всё это? – она вновь чуть не плачет. – А может быть… Он брешет? И не убьёт никого из нас?

– Маловероятно. – говорить совсем не хочется.

– Ты ведь не убьёшь меня? – она испуганно смотрит мне в глаза и делает жалобный вид.

Молчание. Этот вопрос ставит меня в ступор, а тишина напугала Лису до истошного крика. Приближаюсь и прикладываю указательный палец ко рту девушки:

– Тише. – выдавливаю из себя улыбку. На самом деле, не будь мы в такой стрессовой ситуации, я бы точно думал, что готов убить Лису: её глупость и наивное поведение, постоянный плач и тошнотворные крики сводили с ума, раздражали неимоверно! Я готов был в моменты её возгласов впиться зубами ей в глотку и перегрызть все голосовые связки, чтобы она больше не могла произнести ни слова. Мотаю головой; дышать становится труднее, а под рёбрами будто ездит туда-сюда круглое лезвие с острыми «шипами», разрезая кожу подобно торту на день рождения. В горле пересохло.

Это чувство сильно пугало из-за своей неизведанности: на лице начинает сиять улыбка от представления убийства… Руки затряслись, по спине прошёлся холодок, челюсть начала медленно двигаться из стороны в сторону, зубы скрипели, а нервные окончания на лице вдруг давали непонятные сигналы двигаться то мышцам на лбу, то носу, то веку. Ногти впивались в ладонь из-за крепко сжатых кулаков.

Лиса метнула на меня странный взгляд, отсела подальше и спросила ещё раз, только тише:

– Адам? Ты ведь не собираешься меня убивать? – голос её дрожал, как и пухлые розовые губы, которые она то и дело облизывала от волнения.

Я взял себя в руки и выдохнул:

– Не собираюсь. Надо придумать план. – я подсаживаюсь к девушке и смотрю в её серые испуганные глаза, медленно беру её за руку и приближаю к своей груди, – Не бойся. Чувствуешь, как бьётся моё сердце? Я волнуюсь, как и ты. Давай думать вместе. – убираю её руку и мягко улыбаюсь. Лиса успокаивается немного и пытается улыбнуться в ответ, на щеках её появился едва видный румянец. Совсем ещё ребёнок.

Действительно, она ведь и вправду ещё ребёнок. Ей семнадцать, она даже школу не окончила, верно? Надо же, как иногда потешается над людьми судьба. Уверен, что у Лисы сложилась бы хорошая жизнь. Хотя, кто знает, ведь то, что складывается сейчас – и есть жизнь. Её длинные, почти красные волосы спускались ниже плеч и лопаток, заканчиваясь чуть ниже поясницы. Она такая миниатюрная. Наверное, я понимаю, чем руководствовался маньяк: она хрупкая, а значит – особо отбиваться не сможет. Я вздыхаю и устало тру переносицу. Мысли упорно не лезут в голову…

– Адам, давай поговорим перед смертью? Я просто… Поняла, что не смогу убить человека. Надеюсь, и ты меня не убьёшь. Погибнем вместе от этого отравляющего газа, зато достойно! – она ждёт ответа от меня, я лишь медленно киваю, понимая, что так и правда будет лучше.

– Хорошо. Расскажи мне о себе? – прошу её, поворачивая голову к Лисе.

– Ну… Особо-то и рассказывать нечего. Родилась я здесь, в городе, учусь в школе. Увлекаюсь астрономией. Один раз согласилась пойти с подружками на вечеринку и угодила сюда… – она вздыхает, а по её щекам начинают течь две солёные дорожки, которые Лиса старательно вытирает рукой, а затем прислоняет голову к стене и закрывает глаза, накрывает их руками, а через несколько секунд по комнате раздаётся отчаянный плач. – Но я ведь люблю жизнь! Я не хочу умирать сейчас! Ненавижу… Ненавижу этого мудака! Пусть он сдохнет, мразь! Его поймают! – Почему-то в сердце начинает покалывать и неприятно распространять обиду.

Его… Поймают? Наверняка это не первое его убийство, – значит, срок будет большим. А может и пожизненным. Захотелось узнать, кто он. Как выглядит на самом деле, какой у него характер… Сглатываю. Лиса продолжает плакать:

– Я так люблю своих родителей, так люблю их! Они ведь будут так страдать… Я хочу жить… – внезапно она перестаёт плакать, вытирает слёзы и молча смотрит на меня с улыбкой, – А я ведь могу выжить… Надо всего лишь… – Лиса начинает смеяться и подползать ко мне. – Всего лишь убить тебя…

Лиса резко бросается на меня, садится верхом, начиная царапать моё лицо своими ногтями, крича при этом:

– Мне жизнь нужнее! Я такая молодая!

Я закрываю лицо руками, скидываю её с себя; охватывает ярость, я сжимаю кулаки и бросаюсь с ними на неё, начинаю не глядя бить в живот, лицо, мстя этим за её предательство.

Она орёт истошно, конвульсивно дёргается и рыдает, а затем хватается руками за мои волосы, тянет их на себя, что мне приходится наклониться, а затем резко кусает меня в шею. Толкаю её в грудь и поднимаюсь на ноги, быстро и сумбурно дыша от злости.

– Придурок! – кричит она, встав и выставив руки вперёд, – Дай мне убить тебя! – её крик сходит на какой-то сильно отчаянный вой, жалобный скулёж… Лиса подходит ближе, я готовлюсь противостоять её атакам, но девушка внезапно кидается на меня с объятиями, повисает на мне и начинает целовать губами, мокрыми от слёз. Противно. Её поцелуй слишком грязный, открытый, какой-то чуждый. Её губы быстро и неумело двигаются, во рту от её проливных слёз всё соленое.

Будто этим поцелуем она делала мне одолжение, в котором я совершенно точно не нуждался. Глупенькая… Беру её за плечи и отстраняю, вытирая быстро губы. Рот Лисы пунцовый, по лицу её размазана красная помада, которая наверняка осталась и на моём лице.

– Я никогда не целовалась, – всхлипывает она. Её фразы звучат как-то отчаянно, безнадёжно, что становится внутри тошно и неприятно. Будто я пообещал ребёнку конфету, а потом отобрал её и съел у нее на глазах. – хоть умру не совсем как старая дева… Прости, что набросилась на тебя. Я больше не буду…

Что-то мне не верится, Лиса. Совершенно очевидно, что она просто очень сильно переживает за эту ситуацию, а выбросы адреналина в критические моменты зашкаливают, заставляя её поступать необдуманно и безрассудно. Это простительно в такие моменты. В голове что-то назревало…

– Лиса, давай успокоимся. Слушай, – я подхожу ближе и глубоко вдыхаю, – назови мне три причины, по которым ты хочешь остаться в живых.

Она смотрит на меня удивлённо, заправляет прядь волос за ухо, смотрит с надеждой в глаза, а потом с улыбкой начинает говорить:

– Ну… Первая – родители. Без них… Не знаю, что было бы с моей жизнью. Они всегда поддерживали меня, любили, я обязана им многим. Вторая – это мои увлечения. Не знаю, что будет со мной после смерти, но без астрономии, моих любимых книг и рисунков… Я просто хотела бы наслаждаться ими ещё больше. Третья… Ну, пусть это прозвучит банально, – она отводит взгляд в сторону и смущается, – но мне очень нравится один человек. И я не хочу прекращать жизнь, хотя бы не признавшись ему. Вот…

Шипение в углу, а затем бархатный голос, распространяющийся по всему подвалу:

– Приветствую! Что-то вы затянули, ребята… У вас осталось так мало времени. Похоже, придётся убить вас двоих! Как грустно! – он расстроенно хмыкает, – Но я даю вам ещё один шанс, хе-хе! – его смех нагоняет какой-то страх; ощущение, будто за мной бежит кто-то с огромным топором, – Пять минут, ноль секунд… Четыре минуты, пятьдесят девять секунд… – прибор отключается.

Медленно поворачиваю голову и смотрю на Лису, ожидая её новых рыданий. Но Лиса подходит и прижимается к моей груди.

– Я всё решила…

– И что же ты решила? – опускаю на неё глаза заинтересованно. Из прибора начинает раздаваться тиканье. Слышу, как мы с Лисой сглатываем ком в горле в унисон.

– Раз так предназначено, пусть так и будет! Да! Я не боюсь! И приму смерть достойно… – она вдруг начинает истерично улыбаться, а затем тихо посмеиваться. – Твою смерть.

Лиса толкает меня на пол, головой я ощущаю твёрдую стену, об которую бьюсь головой, вскрикнув от боли.

Девушка приставляет свои руки к моему горлу и начинает сильно сдавливать его. Задыхаться, оказывается, не так уж больно. Закатываю глаза от нехватки воздуха, кое-как дёргаюсь, но вырываться не пытаюсь, а Лиса этому и радуется, с плачем душа меня, крича при этом что-то о своей неповторимой жизни.

А я просто отдаюсь её решению… На самом деле, я предполагал, что так будет, но останавливать её не стал. Просто в мою голову вдруг пришло озарение, что у меня нет такой крепкой верёвки, по которой я мог бы пробираться к свету. Для родителей я давно лишь птица, улетевшая из гнезда в неизвестном направлении, интересов у меня нет. Именно от этого осознания, – того, что у меня нет в жизни абсолютно ничего – заставило сердце сжаться, а разум принять верное решение. Любимые? Разве что Джо. Но и тот, скорее всего, уже мёртв. Горько. И вновь я возвращаюсь к началу, перед глазами то самое болото, в котором я тонул утром. Всё уже не так уж важно: выбираться нет необходимости. Я вдруг понял, что утонуть в этом болоте – вовсе не то, чему стоит противиться. Наоборот: эта пелена из грязи закончится лишь тогда, когда я опущусь на самое её дно и пойму, что внизу находится вода. И тогда я смогу спокойно плыть, не заботясь ни о чём. Я уже почти на дне. Ещё немного, ещё пара нажатий на горло, ещё бы отнять два глоточка воздуха – и передо мной предстанет океан.

Слышу морские волны… Погружаюсь…

И почему-то поднимаюсь наверх, вновь пачкаясь в этой грязи и пыли, задыхаюсь, несмотря на то, что должен дышать. Открываю глаза, делаю глубокий вдох, сильно кашляю, хриплю, голова трещит по швам, будто прямо сейчас на полной громкости меня заставляют слушать гул поезда, стоя в миллиметре от него. Вижу расплывчато Лису, упавшую на пол. И его… Кажется, в его руке топор? Сквозь полупрозрачную пелену вижу кровавые ошмётки на полу, кажется, в углу валяется рука… Чьи-то крики вдруг врезаются в уши. Возвращается слух. А затем, не в силах держаться, я закрываю глаза. Слышу, но слишком отдалённо, как он что-то кричит.

– Мой сладкий… Пташка… – чувствую прикосновение к своим волосам, совсем лёгкое и мимолётное, – Я ведь совсем не собирался давать ей победу! – и этот приятный смех расплывается во мне с его улыбкой. И снова я разделяюсь на две половины… Куда я шагнул в прошлый раз? Не помню. – Тебе больно? Скажи мне, где тебе больно? Я излечу тебя, правда.

Хриплю что-то, а затем вновь начинаю задыхаться, но не из-за рук на своей шее; это что-то другое. Тёплое, мягкое, такое страстное и приятное. Это не что-то мокрое и скользкое, не что-то оставляющее следы помады на моём лице.

– За…бери… Меня… Отсюда… – шепчу.

– Заберу.

И я лишь хриплю в его губы.

Глава 5

На большом, широком и зелёном поле собралась целая толпа людей, улыбающихся мне искренне и по-настоящему. Вдали простирается большой и зелёный лес, над которым возвышаются лёгкие белые облака. На душе так легко, чувствую собственную улыбку и уверенность внутри. Мне так редко приходилось чувствовать уверенность, что сейчас это кажется совсем незнакомым чувством: всё тело будто раскладывается на отдельные атомы: и каждый этот атом состоит из радости, из чувства, что все поступки и решения сейчас окажутся абсолютно верными. Поднимаю руки от ощущения лёгкости, будто могу оказаться прямо сейчас в небесах. Открыв глаза, вдруг понимаю, что нахожусь среди облаков, лечу прямиком в сторону леса, а люди внизу хлопают мне, кричат радостно. Этот восторг сочится из людей, захватывает и меня, улыбка не слазит с лица и я просто парю в небесах, не задевая верхушки деревьев. Кручусь вокруг своей оси, смеюсь и машу руками этим людям – счастливым людям. В ушах стоит знакомая и любимая мелодия: спокойная, но такая мелодичная, струящаяся отовсюду. Просто хорошо. Просто свободно.

Становится грустно, потому что я внезапно осознаю, что это всего лишь сон. Впервые в жизни мне снится, что я летаю. И впервые в жизни самостоятельно осознаю, что нахожусь лишь в сновидении. И так не хочется, чтобы сон кончался, так хочется и дальше лететь над зелёными макушками деревьев, ощущая, что ты свободен.

Свобода… Что есть свобода? Отношения души и тела, соразмерено существующие. И вряд ли кто-то будет рад, если у него отнять свободу: по сути, единственное, чем человек может обладать с самого начала. Нас загоняют в рамки законов – сейчас нельзя в полной мере почувствовать себя абсолютно свободным. Чувства под запретом. Практически любые. Разве что во снах можно почувствовать себя тем, кем ты бы мог оказаться, если бы большинство чувств не загоняли в клетки, не давали им вырваться, не давили на них.