Текст книги "Поворот не туда (СИ)"

Автор книги: Миша Хайруллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Поворот не туда

Глава 1

Глава 1

Не знаю, когда именно всё началось, когда всё стало таким, каким является сейчас. Но знаю точно, что ещё с самого детства я побрёл не на ту дорогу. Зашёл слишком далеко со своими неверными решениями.

***

Когда мне было восемь, я мало думал о каких-либо последствиях. Мы с друзьями резвились в деревне на ферме. Ферма была нашим излюбленным местом – там ведь так много животных, много зелени, да и вообще очень весело.

– Спорим, А́дам, что ты не сможешь залезть вон на ту свинью? – крикнул мне Вóлам – главный заводила в нашей команде. Он всегда придумывал различные опасные игры, ничего не стеснялся и не боялся. Меня он никогда не любил. Он всегда говорил, что мне не место в их «крутой» команде. Но остальные ребята не слушали его и продолжали со мной общаться.

Конечно, юношеский максимализм не давал мне тогда здраво мыслить. И я полез на свинью. Самую толстую и крупную. Просто чтобы доказать, что я не слабак. Свинья недовольно захрюкала, когда я оказался на её спине. «Как же от неё воняет…» – подумал я перед тем, как случайно задел её бок ногой. Свинья завизжала, запрыгала и понеслась невесть куда, визжа то ли от страха, то ли от желания скинуть груз со спины. Я взялся за её уши и заорал тоже. Все дети смеялись и считали это смешным. Все, кроме меня. Я кричал о помощи, но свинья далеко меня унесла. Она, особенно громко завизжав, резко остановилась. Я полетел вперёд – прямо в ручей. В тот момент мне было так страшно, что я перелечу через мост и упаду в огромную реку, что в голове что-то щёлкнуло. С тех пор я не смог нормально говорить – стал заикаться и, как ни странно, картавить. Местный логопед сказал, что не может ничего сделать, поскольку проблема в моей голове – раньше ведь с речью всё было нормально.

В десять лет меня впервые избили. По-настоящему, до крови на лице и теле. Раньше мы часто устраивали бои с друзьями, но дрались не сильно и в шутку.

На уроке истории, учитель – мистер Колдс – всегда заставлял нас отвечать прошлые темы. Пересказывать несколько абзацев, выделяя главный смысл. История была раньше моим любимым предметом, оценки всегда были отличные, а мистер Колдс очень любил меня. Даже оставлял иногда после уроков и угощал чаем. Перед каждым уроком истории я учил параграф, но в этот день что-то щёлкнуло внутри, и я отбросил учебник в сторону, улёгся на парте и решил поспать. «Параграф скучный…» – с такими мыслями тогда учебник был захлопнут и отложен в сторону. Звонок заставил открыть глаза и встать.

Очередь отвечать подходила всё ближе, а учебник всё так и лежал на парте закрытым. В голове прокручивалась последняя серия любимого мультфильма, губы беззвучно двигались в такт любимой песне.

– Адам, пожалуйста. – мистер Колдс улыбнулся и кивнул в мою сторону. – Ваша очередь отвечать.

Я виновато встал, сердце бешено заколотилось; лишь в тот момент в мою голову ударило осознание того, что параграф так и не был прочитан. Все мысли как назло убегали от меня, когда я пытался вспомнить хотя бы тему. Чёрт. Я начал заикаться, пытаясь выговорить нелепые отговорки.

– Из-из-из-изв-вините, м-м-мистер К-К-К…

– Ко-ко-ко! Ха-ха! Ну рожай уже, Адам, достал! – смеялся Волам, а его усмешки подхватил весь класс. Было ужасно стыдно, колени предательски затряслись, руки задрожали, как и голос. Я всё ещё пытался выговорить извинения.

– П-п-п-прости-ите… Я не г-г-г-г-г-готов… – было ужасно стыдно. Перед учителем, перед одноклассниками. Не за то, что параграф не выучен, а за то, что им приходится слушать мои бессмысленные попытки заговорить. Глаза были на мокром месте от стыда, я водил кулаком возле глаз и отводил взгляд в сторону.

– Садись, Адам, я всё понял. – не выдержав, быстро проговорил мистер Колдс и взглянул на меня с жалостью. Это было самым ужасным, что могло случиться. Жалость во взгляде – порог. Я понял в тот момент, что перестал быть хорошим человеком для Колдса. Весь урок я пропустил мимо ушей, пытаясь не заплакать от обиды за самого себя.

После уроков я вяло тащился домой, глупо всхлипывая. В кустах что-то зашуршало, что заставило остановиться.

– М-м-мистер К-К-Колдс… – с такими словами из кустов вышел Волам с друзьями постарше. Я отошёл назад в страхе предстоящего. Сердце забилось быстрее. Волам подошёл и толкнул меня на землю с улыбкой.

– Ты неудачник. – он подошёл ближе и толкнул меня ногой в рёбра, заставив кашлянуть. Было очень паршиво. Дрался я плохо, да и был слабее. – И не смей побежать к мамочке. Она и так отругает тебя за плохую оценку сегодня, ха-ха! Смотрите, ребята, он же заноет сейчас! – друзья Волама столпились вокруг меня и стали бить ногами по местам, попадавшимся под подошву. Я пытался уворачиваться от их ударов и бесполезно просил прекратить. Удары становились сильнее, как и смех Волама; мальчики стали бить меня по лицу и животу с особой яростью. – Неудачник. Я больше не разрешаю тебе дружить с нами! Ты позоришь нашу команду! – Волам с друзьями ушли, оставив меня лежать на тротуаре в слезах, крови и пыли. Боли я почти не чувствовал. Ощущалась лишь ничтожность и паршивость.

С тех пор я открыл для себя одиночество. Волам, его команда, да и вообще – все остальные со мной общаться перестали после того, как я пришёл в школу весь в синяках. Волам наверняка растрепал всем. Девочки перешёптывались при виде меня, мальчики кидали презрительные взгляды и усмехались. Быть в одиночестве не так уж и плохо. Никто не просит тебя поделиться обедом, никто не достаёт и не отвлекает от уроков. Единственным другом для меня стал Патрик – моя мягкая игрушка-инопланетянин с продолговатым серым телом, двумя большими чёрными глазами и длинными руками, и ногами. Я любил смотреть на него и делиться всем произошедшим за день.

После окончания школы я переехал в город, учился в университете. Вечерами подрабатывал официантом в ресторане за пол суммы, чтобы хоть как-то выживать. Родители отпустили меня уже давно, даже не звонили. У них был другой любимый сын – мой старший брат Гилберт, который был во всём лучше своего младшего брата-неудачника. Но я не жаловался. Таким образом, приходя домой ночью, быстро делая уроки и ложась спать, я отстранял от себя ненужные мысли о своей жизни. Приходя в потёмках в маленькую однокомнатную квартиру, оформленную в стиле «Чем меньше – тем лучше», я никогда не упускал возможности погладить своего любимого кота Джо. Он был совсем не пушистым, да и глаз у него был всего один, но я любил его всем своим сердцем. Он всегда жалобно мурлыкал, ластился ко мне и как-то по-особенному нежно тёрся о мой шрам на левой руке: случайно схватился за лезвие ножа. Я нашёл Джо в переулке, он был окровавлен, истерзан, жалобно мяукал и хрипло дышал. Может – с другими котами поцапался, а может – хозяева выкинули за ненадобностью, поиздевавшись вдоволь. Знал я одно: что если не спасу его прямо сейчас, он погибнет. Я взял его на руки, отнёс к ветеринару, где ему зашили все раны и наложили гипс на сломанную лапу. Оказалось, у него ещё и половины хвоста не было. Несмотря на отговоры врача, я взял его себе домой. Меня привлекал его глубокий взгляд: своим одним ярко – желтым глазом он смотрел прямо в душу. Создавалось ощущение, что Джо понимает абсолютно всё, что ему говорят. Он чётко знал, что утром мне не до ласк, зато вечером прибегал и ложился рядом, мурча в щёку.

Найти друзей в университете мне так и не удалось. Я пытался, но люди странно перешёптывались, глядя на меня, а моя появившаяся ненадолго подруга Катрина постоянно смотрела на меня с жалостью, что я ненавидел. Ну и плевать.

В ту ночь я шёл с работы намного позже, чем обычно. Босс заставил убирать все собравшиеся в кладовке коробки со столовыми приборами, тарелками и кружками. Надо было отнести это на другой склад и распределить по коробкам. Ноги были ватными, руки слегка подрагивали от недавних тяжестей. Хотелось одного: спать. Лечь в холодную постель, закрыть глаза и забыть обо всём на несколько часов неспокойного сна. В этом переулке всегда надо было держать ухо востро, ведь этот самый переулок славился своей преступностью. Здесь постоянно происходили мелкие кражи, избиения, пару раз даже было изнасилование.

На улице было довольно прохладно, стояла промозглая осень. Вообще, осень – не такое уж плохое время года. Осенью я чувствовал себя более-менее комфортно, ведь в жару у меня краснела кожа, а в сильный холод – трескалась.

Где-то вдалеке послышался шум и грохот, на секунду показалось, что кто-то сдавленно крикнул. Я сглотнул. Не знаю, что двинуло мной в этот момент, но в голове стояла навязчивая мысль: «Иди и проверь. Иди и проверь. Иди и проверь.»

Я тихо шагнул в сторону громких звуков, спрятался за углом и стал наблюдать. К стене была прижата девушка лет двадцати, рядом с ней стоял мужчина крепкого телосложения. Мужчина приставил к её горлу нож и закрыл ей рот рукой. Колени затряслись. Убежать? Помочь? Я мысленно представил себе исход этой ситуации: валяюсь на земле с ножом в животе, мужчина убегает, девушка спасена. Нет. Сегодня помирать не особо хотелось; я отступил назад. Что-то громко треснуло с металлическим звуком.

Судя по резким звукам шагов, мужчина направился ко мне. Чёрт. Я сорвался с места и побежал вглубь переулка, загоняя себя в тупик. Ноги почти не слушались, несколько раз меня угораздило споткнуться.

– А ну стоять! – орал мужчина мне в спину. Было чертовски страшно. Ну конечно, тихо уйти просто не получилось бы. Я ведь неудачник.

«Вроде отстал» – пронеслось в моей голове, на несколько секунд я остановился, дабы перевести дыхание. Сзади кто-то подошёл. За эти доли секунд я успел попрощаться с жизнью и зажмурил глаза от боли, наполнившей сердце: что будет с Джо? Мужчина встал сзади и приложил руку в чёрной перчатке к моему рту. Я дёрнулся. В голове пронеслась мысль о том, что на гнавшемся за мной мужчине не было никаких перчаток. Выходит, что это… Кто-то другой? Но кто?

– Тсс. Дёрнешься – в твоей спине окажется это лезвие. – прошептал бархатный голос сквозь какую-то ткань. Как я понял, лицо его тоже было закрыто чем-то. Значит это точно кто-то другой. Я медленно кивнул.

Окунаюсь во тьму, забравшую меня чрезвычайно быстро. По голове ударило что-то тяжёлое.

Вот так вот глупо? По всему телу раздавалась тупая боль, в голове трещало, проносились воспоминания за всю жизнь: первый поход в детский сад, первая разбитая коленка, первые друзья, смех, падение со свиньи, ненависть к лошадям, любимые уроки в школе, мистер Колдс и его вкуснейший чай после уроков, драки, выпускной, проведённый в одиночестве, Джо… Может быть, всё это не случайно? Было так паршиво и гнусно, что хотелось заорать во всё горло, но я обнаружил, что не могу произнести ни слова. Даже двинуться не могу. Словно сонный паралич какой-то окутал, но мне почему-то казалось, что я не во сне. Что-то потянуло меня наверх из этой кромешной тьмы. Я почувствовал прикосновение мягкой ткани к своей щеке. Возле уха слышался невнятный, но спокойный шёпот; хотелось открыть глаза, но тщетно.

– Пташка, просыпайся.

Глава 2

Тысячи игл вонзались в кожу. На их кончиках были капли ужаса, который остаётся внутри надолго.

Было холодно и зябко, под ногами, несмотря на кромешную тьму вокруг, чувствовался леденящий металл с небольшими узорами в виде мелких овальных точек. Руки дрожали.

– Пташка, просыпайся, – бархатный, тихий и томный голос раздался рядом с правым ухом. Его голос должен нагонять страх, но, несмотря на это, по телу почему-то разлилось спокойствие.

Я медленно открыл глаза; сложно было поднять веки, будто налившиеся свинцом. Голова гудела, как старый поезд, летящий на огромной скорости. Рядом, на корточках, сидел мужчина. Среднего телосложения, с чёрной маской на лице и ножом в руках, обличённых в бархатную ткань перчаток. Кажется, мы были в каком-то подвале: металлические полы, чёрные стены с облупившейся краской, несколько больших полок с различными строительными инструментами, большая железная дверь, батарея, к которой были пристёгнуты мои руки за спиной…

Всё это казалось смешным и ненастоящим. Похищение? Да кому надо похищать такого бесполезного человека? Я сглотнул и взглянул на похитителя. Он усмехнулся и провёл рукой по моей щеке:

– Проснулся. Долго же ты спал. Дольше, чем все остальные. – по интонации казалось, будто он улыбался под маской. Я задёргал руками сзади.

– За-зачем я тебе? – в происходящее мой мозг отчаянно отказывался верить.

– Тшш… – похититель приложил указательный палец к моим губам, встал и взглянул прямо в глаза. По телу прошлась дрожь от этого странного – такого серьёзного и прямого – взгляда. – Не люблю бесполезную болтовню. Просто прими то, что теперь ты мой. От и до. – Я так и не мог услышать его настоящий голос, ведь он говорил полушёпотом. Способ защиты? Я взглянул вниз и приоткрыл рот от удивления: штанов на мне не было, лишь чёрная футболка и такого же цвета трусы. – Отдохни пока, я скоро вернусь, маленький… – Он подошёл ближе, достал из кармана чёрной толстовки скотч и заклеил мне рот. Я недовольно на него уставился и попытался отстраниться от батареи, дёрнувшись вперёд. Наручники давили на кожу запястий, наверняка там уже образовалась царапина. Может, была кровь.

Дверь с грохотом закрылась, оставив меня в полном одиночестве и беспомощности. В голову начали лезть все прочитанные ранее книги и просмотренные фильмы, где похищали людей. Что они делали? Пытались выбраться с помощью подручных предметов.

«Так, – вспоминал я, – в фильмах они могли выбираться из наручников.»

Я стал тереть ладонь, пытался её вытащить, успел натереть кожу до крови, но из наручников так и не выбрался. Вот чёрт.

Послышались глухие шаги в сторону двери. Я насупился и поджал под себя ноги, ожидая дальнейшего. Он ведь собирается меня убить? Изощрёнными способами? В комнату вошёл похититель, медленно подошёл ко мне и присел рядом. Несколько минут мы смотрели друг на друга в абсолютном молчании. Всё это заставило напрячься и вжаться в холодную батарею, а после его, вдруг, нежного прикосновения к шее, в голову залезли мысли о том, что сейчас эта самая шея окажется в крови. Похититель резким движением сдёрнул скотч со рта.

– Что ты собираешься делать? Раз решил убить меня, так убей сразу! – выпалил я без единой запинки, чему удивился и раскрыл глаза, задумавшись. Похититель истерично засмеялся, сжав руку на моей шее.

– Пташка, с чего ты взял, что я собираюсь тебя убить? – он приблизился и приподнял маску; стали видны его губы. Похититель облизнулся и приблизился к моей шее, провёл языком, оставив мокрый след, до самих ключиц. Я с отвращением скривился, пытаясь противиться его действиям. Чокнутый… – Зря ты так, пташка… У тебя такая нежная кожа. А вот руки у тебя местами стёрты. – Похититель склонил голову набок, улыбка слетела с его лица мимолётно, – ты работаешь? Кем?

– Не твоё дело. – я отвернулся и взглянул на облупившуюся стену.

***

В комнату медленно опускалось облако с воспоминаниями из жизни: в день, когда я уезжал из дома, там стояла абсолютная тишина. На полу валялся потрёпанный портфель серого цвета с немногочисленными вещами, которые мне предстояло увезти из дома, возможно, навсегда. В комнату вошёл Гилберт, присел рядом и стал глядеть в стену вместе со мной. Выцветшие обои с незамысловатым узором неприятно терзали глаз, посередине было посажено пятно от случайно выпавшего из рук чая. Гилберт повернул ко мне голову, усмехнулся и спросил:

– И надолго ты уезжаешь?

– Надеюсь, на всю жизнь. – в горле пересохло. Нет, я вовсе не жалел о том, что уехал оттуда; такие мечты были непозволительны в глубоком детстве, но как же приятно было иногда, заперевшись в комнате, под одеялом, помечтать о будущей жизни. Когда ты ещё совсем мал, кажется, что жизнь так изящна и величественна, так прекрасна. Но потом, стоит лишь столкнуться с чем-то, способным перевернуть об этом представление, такие мысли сами собой пропадают из головы.

Гилберт улыбнулся. Я был совершенно точно уверен, что он рад тому, что больше не увидит меня.

Я встал и кинул на него безразличный взгляд:

– Прощай.

И это слово было адресовано не только брату.

***

Когда я очнулся и сфокусировал взгляд, похитителя рядом не было. Он стоял в углу комнаты напротив небольшого металлического стола, разбирая какие-то инструменты.

Забавно, что вся эта ситуация вызывала у меня не так много эмоций, как привычно было бы видеть в таких ситуациях. Именно это сейчас и пугало – безразличие. Единственное, что буравило дыру гигантских размеров в груди – судьба Джо. Не строя ложных надежд, я понимал, что в квартире, которую я закрыл вместе со всеми окнами, он просто погибнет от голода и жажды. Это был тот самый круг, из которого не выбираются: если бы в том переулке ему не «посчастливилось» обрести хозяина, он умер бы ещё раньше. Всё же, меня радовало, что Джо успел повидать хорошую жизнь, ласку, нежность, получил осознание, что есть люди, которым он нужен. Как бы я хотел встретить его ещё раз, хоть на минутку. Погладить его негустую шёрстку пепельного цвета, вслушаться в тихое и отчаянное урчание, прижать к себе и ощутить мокроту маленького носа на своей щеке. Полюбоваться красотой его глубокого взгляда и поговорить в тишине, рассказать то, что навсегда останется лишь в нас двоих.

Похититель рассмеялся и отошёл от стола с отвёрткой в правой руке и небольшим тесаком в левой.

– Думаю, это подойдёт для твоей нежной кожи, – хмыкнул он, подходя ближе и садясь напротив на колени. Я сглотнул; взгляд постепенно стал вопросительным. Он улыбнулся со смешком и приблизил тесак к моей шее.

Лезвие прикоснулось к горлу, прошлось до ключиц; я вздрогнул от холодного металла. Кажется, это конец? Я зажмурил глаза и постарался расслабиться, вспоминая приятные моменты из недолгой жизни длиной в двадцать два года, которых было не так много, но от этого они и ценились.

Ладонь похитителя коснулась моей футболки и приподняла ткань, разрезав напополам.

– Ты надеялся на скорую смерть, мой мальчик? О-о, нет… – пропел он, дотрагиваясь концом отвёртки до моего голого торса, – Такие жертвы бывают редко, оттого я и позволяю себе задержать их подольше, чем остальных. – он скривил улыбку и надул губы, словно ребёнок. – Они такие скучные. И играть с ними неинтересно… Но, почему-то, тебя я хочу оставить у себя ещё на несколько ночей. Кожа у тебя приятная, голос, а твой запах… – Похититель приблизился и склонился над моей макушкой, глубоко вдыхая. Он схватился рукой за мои волосы, вдыхая много раз и выдыхая со стоном. Стало не по себе. – Позволь насладиться тобой, мой мальчик. Теперь договоримся. Верные ответы – верные поступки с моей стороны. – Нож оказался возле моей шеи, – Если ты будешь отвечать на все мои вопросы – получишь приз в виде ласк. Договорились?

– Нет. Если ты собрался убивать меня – делай своё дело. Быть твоей игрушкой я не собираюсь, понятно?

Кажется, он стал зол. Его руки сильнее сжали мои волосы, а металл врезался в кожу; выступили первые капли крови. Я сглотнул и сжал зубы, чтобы не подавать виду о боли. Похититель взял отвёртку, провёл ею медленно от торса до плеч и надавил сильнее, будто желая просверлить инструментом дыру в моей руке. Сдерживаться я не смог – закричал от неприятных ощущений и резкой боли. Он засмеялся и сжал волосы, почти вырывая их, а затем, пробормотав что-то непонятное, склонился к моей шее, резко укусив её. Когда он поднял голову, я увидел кусок своей плоти в его зубах. В животе зашевелилось. Боль в руке превратилась в пульсирующую, к горлу подступала желчь, откровенно тошнило, а перед глазами стояла картина разноцветных пятен, плывущих, словно по воде.

Похититель судорожно зашевелил губами, выплюнул кусок откушенного, засмеялся в голос, встал и запрыгал на месте, хлопая в ладоши: все инструменты, бывшие в его руках, разлетелись и с грохотом свалились на пол. Он подошёл ближе и резко махнул ногой в сторону моего живота; я откашлялся и зажмурился.

Удар. Смешок. Удар. Смех во весь голос. Удар. Истерика. Удар. Он радостно облизывает губы, склоняется ближе и наблюдает за кровью на моём лице. Внутри что-то хрустнуло. Окутывает тьма: холодная, беспросветная и грубая.

– Ты усвоил первый урок? – слышу сквозь пелену тьмы, а затем погружаюсь в глубокий сон.

***

В почтовом ящике уже несколько дней валялось письмо, запечатанное в конверт. Напротив, строки «от кого и кому» было выведено кривым почерком: «От Гилберта Хилла – Адаму Хиллу». Внутри скрывалось несколько листов дешёвой бумаги, на которых буквы были нацарапаны гелиевой ручкой; в некоторых местах расплывались въевшиеся капли воды. Адам не может узнать содержание этого письма, его разум затуманен ложью и обидами, а разузнать всю правду ему бы посчастливилось, не будь он в неизвестном месте.

«Тринадцатое октября.

Здравствуй, Адам. Как ты? Как тебе учёба в городе? Знаю, что от меня письма ты никак не мог ждать, но… Знаешь, после того, как ты уехал, я стал часто думать о тебе, вспоминать, наконец обдумал всё и понял, что уделял тебе категорически мало времени, хотя ты в этом сильно нуждался, я знаю. Послушай, в нашей семье все родились строгими… Привыкли не выражать собственных эмоций, держать всё в себе. Так проще… Так просто проще, понимаешь? Но по стечению твоих первых лет жизни я понял, что ты родился не таким же, как мы. Ты воспринимал всё близко к сердцу, сильно переживал за всех и за вся, боялся навредить, обидеть… Мама, папа, я, мы все не привыкли к выражению собственных чувств – видеть тебя, плачущего из-за зарезанной курицы, было чуждо и непонятно. Сначала я тебя не понимал. Решил отстраниться, не признавать, распускал слухи о тебе и о том, что ты ведёшь себя, словно девчонка… Но лишь после того, как ты уехал, лишь после того, как я пожил без тебя, я понял, что вёл себя как самодовольный глупец. Знаешь, очень тяжело было просыпаться и не видеть на тумбочке остывающий крепкий чай. Не слышать твоего робкого: «Доброе утро, Гилберт» и пожелания спокойной ночи. Я наплевал. Не ценил. Не замечал таких мелочей, понимаешь? Ты, наверное, поверить не можешь, что твой всегда бесчувственный брат пишет такое. Чёрт, я даже не знаю, где ты сейчас. Как у тебя дела, нашёл ли ты общий язык с однокурсниками… Я пожелал остаться догнивать в этой поганой деревне, где являлся самым крутым. Побоялся, что по приезде в город не смогу завоевать такой же большой авторитет. Унижал тебя, оскорблял, самоутверждаясь. Боже, я не могу поверить, что плачу сейчас, а ручка дрожит в моей руке. Я пишу тебе не только с целью извиниться за всё… Столько лет прошло. Лучше ведь поздно, чем никогда, верно? Так вот.

Я пишу тебе, потому что нашей матери не стало. Всё не так с тех пор, как ты уехал, правда. В день твоего ухода, сидя рядом с тобой на кровати, я вдруг понял, что в городе тебя ждёт лучшая жизнь. Из-за этого я улыбался тогда, но до конца не понимал, что без тебя и твоей поддержки мы загнёмся тут к чёртовой матери, Адам. Так и случилось. Как только я вышел из комнаты, я услышал, что на кухне, вместе с отцом, плачет мать. У неё случилась истерика, она била отца по груди и плакала навзрыд о том, что она ужасная мать, ведь её сын, которому она уделяла слишком мало времени, уехал за сотни километров.

Она медленно начала увядать, как и цветок на твоём подоконнике. Я стал поливать его каждый день, он вновь расцвёл и позеленел, но я не знал, как сделать так, чтобы наша родная мать расцвела так же. Каждый день у неё были жуткие головные боли, которые не прекращались ни на секунду. Отец злился, пропадал на работе сутками, чтобы заработать на лекарства, но…

Её не стало вечером, двенадцатого октября. Она попросила меня написать тебе письмо и передать, что любит тебя всем сердцем и надеется, что ты живёшь лучшей жизнью.

Адам, я знаю, что это сложно, но я прошу у тебя прощения. За всё сделанное, сказанное и недосказанное.

Я вспоминаю уважаю люблю тебя»

Глава 3

Выбираться из темноты тяжело. Всё тело ломит, некоторые места болят особенно сильно, но поверх кожи в этих местах ощущается приятная мягкость ткани, положенной сверху. Несколько минут пришлось убеждаться в том, что глаза действительно открыты. Лишь через некоторое время я понял, что поверх глаз туго завязана чёрная ткань.

Всё ощущалось особо остро: чутьё, любые прикосновения, вдали слышались шорохи, а в теле глухо стучало сердце быстрым ритмом. Эта пелена тьмы заставляла окунуться внутрь, куда-то глубже даже собственных мыслей. Внутри всё переворачивалось, в голове стучало, но перед этим завесом неизведанного стояла тяжёлая железная дверь, полностью заставленная замками, ключи от которых найти надо было в глубинах океана.

– Пташка, как чувствуешь себя? – этот голос, ранее звучавший саркастично, звучал сейчас действительно по-настоящему, искренне и мягко. Фраза стала ниточкой, за которую я смог ухватиться и выбраться от тяжёлых мыслей. Комнату окутал леденящий холод, который врезался в кожу и заседал глубоко под ней.

Ни за что не хотелось ощутить это снова. Не хотелось видеть то, что было увидено ранее. Оторванный кусок собственной плоти в крови в чужих зубах, отвёртка в плече и этот истеричный смех. В горле пересохло от воспоминаний, внутри стоял твёрдый ком, состоящий из горечи и боли, которая никак не забывалась.

– Убей меня… – тихо заскулил чей-то хриплый голос. Немного позже я понял, что голос был моим. Запинки в речи исчезли, как странно.

Рядом с собой я ощутил горячее дыхание, тёплые руки приблизились, длинные пальцы огладили моё лицо, в макушку врезался нос, аккуратно, мимолетно вдохнувший. Внезапно по рукам, груди и ногам разлилось непонятное тепло. Будто это дыхание способно было согреть с головы до ног. Ещё… Хотелось ещё раз почувствовать эти пальцы на своих щеках. Услышать бархатный голос.

Моя голова вертелась в поисках обладателя этих нежных рук, но человек испарился настолько быстро, что за секунду в дверь постучались кошки, которые потом долго и упорно будут скрестись о сердце, заставляя думать, вспоминать и закрывать глаза от пьянящей сладости.

Горячо. Под глазами две мокрые дорожки, стекающие уже по шее. Кошки заскреблись слишком сильно, кошки заставили вспомнить то, где я нахожусь и о ком вспоминаю с тоской! Я вздрогнул, упёрся руками в батареи и стал ждать ответа. Где-то рядом поскреблись. Скорее всего, это были чьи-то когти. Котик дома у маньяка, как забавно… Если только это не его очередная жертва. Послышался стук железа о железо, что-то с грохотом свалилось то ли на пол, то ли на стол. От этого внезапного шума по телу пробежались мурашки. Шаги приближающегося похитителя заставляли кровь медленно закипать и вариться в теле; казалось, будто сейчас кожа покроется волдырями от этой горячей алой жидкости, вздымающейся из-за большой температуры.

– Всё хорошо? Ты дрожишь… – задумчиво и мягко прозвучало ватным и жестяным гласом. И вновь эти пальцы, которые на этот раз забрались в волосы и слегка потрепали их, – У тебя такие шелковистые волосы. – я отвернул голову и хмыкнул. Нервы сдавали в такой обстановке, но, кажется, напряжение чувствовал лишь я один. Уши резала громкая тишина, льющаяся и такая быстрая, что хотелось крикнуть ей о том, чтобы она остановилась, прекратила так громко звучать и заливаться сплавом горечи и страха в горло, уши, нос, во все места, открытые для её взора и голоса.

– Зачем ты меня здесь держишь? – губы будто онемели; грубо мою голову оттолкнули.

– Потому что хочу. Знаешь, маньяки никогда не лишают жизни вблизи к своему месту жительства. – судя по повышающемуся голосу, он постепенно поднимал уголки губ, – Мне пришлось долго и упорно следить за тобой. А знаешь почему? – жестяной скрежет вблизи резал слух, но был приятнее, чем тишина, – Потому что ты всегда один. О, да… И в этот раз, когда тебя чуть не поймали, я был рядом. Тебе повезло, иначе бы ты умер скучно, гм. – я почувствовал его тело в одежде, которое соприкасалось с моим. За спиной послышался щелчок. Одно лишь прикосновение к шее, лёгкое нажатие, и я вновь проваливаюсь в дыру…

Вспоминался сейчас лёгкий весенний ветер. Как я любил проводить вместе с ним вечера, – просто словами не передать. Мартовский, апрельский или майский – не имело значения, ведь каждый из них способен был задеть что-то в глубине тончайшей структуры души. Он завоёвывал доверие быстро, точно и метко. Сначала эта любовь казалась сумасшедшей, безумной, бесполезной, но вскоре, проведя рядом немного времени, открывались двери в иное понимание. Мартовский – бурный, страстный, молодой, кричащий о своей светлой юности, пробегающей столь быстро и незаметно; ухватить его за хвост и получить своё – несомненно важно. Апрельский – спокойный, более тихий и уравновешенный, но его спокойствие словно могло передаваться и людям, отчего мирская суета отходила на второй план, а флегматичность выступала на сцене с явной победой, протягивая чашку горячего чая. Майский – самый неопределённый, но совершенно точно неповторимый. Нельзя точно сказать, когда он решит заглянуть, слегка потрепать твои волосы и пробудить от долгого сна. Майский ветер предвещал что-то новое, не всегда правильное, но пусть и безрассудное – это было несомненно что-то будоражащее кровь в жилах. Весенние ветра напоминали людей, их перемены, но каждый уникален, неповторим… «Удивительно» – думалось в безмолвные вечера перед открытыми окнами, с распростёртыми руками, впускающими в дом что-то новое, колышущее страницы незакрытых книг и недописанных писем.

Холодная вода окатила с головы до ног. Я резко раскрыл глаза и сел в каком-то скользком и узком пространстве.

– Проснулся, мой маленький… Я решил, что стоит помыть тебя. – мною была проделана попытка подняться, но тут же оставлена из-за скользкого пола. Да и убежать бы сейчас я не смог, поскольку из-за повязки на глазах понятия не имел, где нахожусь. Руки были всё ещё в наручниках, на запястьях я уже чувствовал кровавые «браслеты», огибающие руку. – Пришло время. – прозвучало медленно над левым ухом.

Меня ловко взяли на руки. Одежды на себе я не чувствовал, закрались странные ощущения неловкости, какого-то стыда. Было мерзко от холода и всех обстоятельств ситуации. Подо мной оказалась, похоже, кровать. И, что странно, – очень мягкая, тёплая и большая. Не успел я одуматься, как щиколотки оказались привязаны к кровати верёвками, а руки освобождены из наручников, но в ту же секунду пристёгнуты вновь, только теперь расставленные в стороны.

– Тебя будто распяли! – усмехнулся похититель, а затем замолчал, – Хорошо слышишь меня? Помни, что отсутствие ответов закончится плохо… – я слабо кивнул и сглотнул подступавший ком в горле, – Отлично. Отлично, мой хороший, – продолжал он шёпотом, вновь своим шёлковым голосом. Кажется, он приближался к кровати – послышались глухие шаги, а затем я почувствовал мягкое и тонкое покрывало на своём теле, оставлявшее без укрытия лишь часть выше ключиц. Стало более комфортно ощущать себя, хотя бы, не полностью нагим.