Текст книги "Вам сообщение"

Автор книги: Мириам Дубини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Втроем

На следующий день в школе Эмма и Лючия обменялись тонной записок, прошептались всю перемену и то и дело по очереди выходили из класса под предлогом «можно в туалет?». Грета наблюдала за ними с безопасного расстояния, надеясь, что между девочками возникла настоящая дружба, от которой она постарается держаться подальше. Но она снова недооценила Эмму Килдэр.

После занятий рыжая застукала ее у выхода:

– Значит, встречаемся сегодня после обеда?

– Нет. Зачем?

– Ты ведь должна вернуть шину тому парню.

– Я думала, это хочет сделать Лючия.

– Да, но будет лучше, если мы пойдем все вместе. Мы ведь даже не знаем, что это за тип…

– И потом втроем веселее! – вставила Лючия.

Грета ускорила шаг, направляясь к школьной ограде, и приготовила ключи, чтобы отвязать Мерлина.

– Слушайте, по-моему, вы несколько преувеличиваете. Надо всего лишь вернуть ему камеру. Это двухминутное дело. Что может произойти за две минуты?

– Вот именно, что может ничего не произойти. В этом проблема, – фыркнула Лючия.

– А вот если пойдешь ты со своим велосипедом, может, в нем найдется еще что починить, какая-нибудь маленькая неполадка, и мы сможем задержаться в мастерской на часок. Поболтаем немного… – раскрыла свой план Эмма.

– Мой велосипед в полном порядке.

– Прям в полном-полном?

– Да.

– Разве тебе не хочется избавиться от всей этой ржавчины и покрасить эти… железные трубы?

– Если вы ищете предлог, чтобы затащить меня в мастерскую, вы зря теряете время.

С этими словами Грета оседлала велосипед, попрощалась и полетела как можно дальше от школы.

Она не хотела признаваться самой себе, но при одной лишь мысли снова увидеть Ансельмо у нее начинало бешено стучать сердце, как в конце слишком опасного спуска. И ей это ощущение совсем не нравилось.

– Твой план не сработал, – прокомментировала Лючия.

Молчание.

– Что будем делать?

Снова молчание.

– Эмма?

– М-м-м-м?

– Что будем делать?

Эмма долго и пристально смотрела на подругу.

– У тебя ведь есть брат, да?

– У меня их два, но при чем тут это?

– Один из них работает в дорожной полиции, да?

– Да, но…

– Думаешь, его можно попросить о небольшом одолжении?

– Я… ну конечно.

– Тогда звони ему.

Сидя на протертом диване, Ансельмо изучал рисунок вен на своих запястьях. Одну руку он держал на коленях, другой водил по тонким синим линиям под кожей. Потом сдавил два пальца и прислушался к пульсации крови в подушечках. Что произошло вчера? Откуда взялась эта пустота, вдруг лишившая его дыхания? Куда оно подевалось? Он увидел, как зеленые глаза сердитой девочки раскрылись, будто только что появившиеся из почек листья, и ее взгляд сотворил пространство, которого прежде не было и из которого ее глаза продолжали задавать ему вопросы. Он махнул рукой, пытаясь освободиться от этого зеленого цвета, от пустоты и всех этих вопросов. Напрасные усилия. Все осталось на своих местах. Ничто никуда не ушло.

– В эфире Spiegel im Spiegel, «Зеркало в зеркале» Арво Пярта, – объявил грустный голос из радиоприемника.

Короткие звуки фортепьяно закапали с потолка под скрежещущий звук скрипки. Каждая капля – зеркало. Во всех зеркалах – ее отражение.

– Ханс? Ты жив?

Шагалыч провел кисточкой по носу друга, погруженного в водоворот своих мыслей. Он настаивал на этом имени: Ханс. И произносил его на немецкий манер, с сильным придыханием в начале слова.

– Скажи честно, задумался над очередным ненужным вопросом, типа про капучино в пластиковом стаканчике?..

Ансельмо улыбнулся, тихо покачав головой и ничего не ответив. В общем, друг был недалек от истины.

– Ох, зря ты сидишь целый день на Клоповнике. Клоповник наводит на грустные мысли!

Это было еще одно прозвище, придуманное Шагалычем, – на этот раз для протертого дивана. По мнению велохудожника, этот ужасный предмет оскорблял хороший вкус. Ему бы очень хотелось подновить диван, сделать его более ярким, добавить что-нибудь, пусть даже совсем простое – пару бабочек, к примеру, но Гвидо был категорически против. В итоге Шагалыч стал называть диван Клоповником – в том смысле, что с удовольствием на нем могут сидеть разве что клопы. И Ансельмо действительно выглядел не очень счастливым среди этих выцветших подушек.

– Эй, что с тобой? Ты похож на мраморную статую… Дай-ка я тебя раскрашу, – попытался пошутить Шагалыч.

– Не сейчас, – вмешался Гвидо. – Сейчас Хансу надо идти.

Только теперь Ансельмо заметил, что ветер усилился. Ветер стучался в окна, раздувал простыни, развешанные на солнце, разбрасывал пыльцу по улицам города. Винт вращался, набирая скорость. Его пронзительный свист звучал диссонансом нежным звукам фортепьяно, лившимся из приемника. Ансельмо не хотелось никуда идти. Он хотел остаться на диване и ждать девочку с сердитыми глазами. Если она сегодня придет, они могут разминуться. И вдруг тогда он ее больше никогда не увидит?

– А что, если я останусь сегодня здесь? Я ведь могу пойти и в другой раз, – робко предложил он отцу.

– Нет, не можешь, – ответил Гвидо, явно не ожидавший подобного предложения, – ты должен идти сейчас.

Ансельмо и сам это знал, и в первый раз в своей жизни он захотел, чтобы все было по-другому. Но раз изменить ничего нельзя, ему, во всяком случае, стоило поторопиться: если он быстро управится, у него будет шанс, вернувшись, застать ее в мастерской.

– Увидимся позже, дружище, – попрощался он с велохудожником, положив ему руку на плечо.

Тот разочарованно кивнул:

– Жаль. Я вчера сотворил раму в разноцветный горошек. Получился подлинный шедевр. Можете повысить меня из Шагалыча в Вангогыча. Я это заслужил.

Гвидо рассмеялся, Ансельмо нахмурился. Взяв связку ключей на кожаном шнурке, он направился к двери в глубине комнаты и вернулся в мастерскую с почтальонской сумкой, тяжелой и распухшей, как глаза от слез.

Грета знала, что лучше этого не делать, но когда дорога была полупустой, а асфальт достаточно гладким, она отпускала руль и крутила педали, держа руки на бедрах. Ей нужен был только прямой участок дороги с ровным асфальтом, не слишком оживленный и достаточно широкий. В Риме таких дорог очень мало. Большинство римских улиц изрыто ямами размером с кратер, но рядом с домом она нашла идеальное место: полосу для общественного транспорта. Общественный транспорт ходил редко и медленно, полоса сама собой превращалась в импровизированную велосипедную дорожку, и Грете казалось, что она вольна ехать по ней на своем велосипеде, как на скакуне по бескрайним прериям. Единственной помехой были светофоры.

Загорелся красный, и ей пришлось остановить свой бег. Она смотрела на монотонный поток автомобилей, проезжавших перед ней, когда рядом с ее велосипедом остановился синий мотоцикл дорожной полиции с включенными мигалками.

– Ездить на велосипеде без рук опасно, – произнесла голова под шлемом, – и, кстати, запрещено.

– Извините, – пробормотала Грета, застигнутая врасплох, – я не знала.

– Прошу вас покинуть транспортное средство и предъявить документы, – приказал шлем.

Грета беспрекословно подчинилась, хотя ситуация казалось ей, мягко говоря, абсурдной. Полицейский проверил удостоверение личности, потом склонился над велосипедом и, досконально осмотрев его, сделал заключение:

– Так не пойдет. Надо менять тормоза. Они изношены. Когда ты в последний раз проходила техосмотр?

– Я не думала, что для велосипедов необходим техосмотр…

– Не просто необходим – обязателен. Мне придется тебя оштрафовать.

Грета побледнела: только не штраф. Что она скажет маме?

– Нет, пожалуйста! Я обещаю, что заменю тормоза.

Полицейский покачал головой и вынул планшет, чтобы выписать штраф.

– Пожалуйста! Я сегодня же поеду менять тормоза. Тут недалеко есть мастерская по ремонту велосипедов.

– Слишком поздно. Раньше надо было думать.

– Я вас очень прошу! Это займет одну минуту, мастерская здесь в двух шагах, – Грета махнула рукой куда-то влево, – на улице Джентилини, 196.

Полицейский тут же успокоился и убрал планшет:

– Хорошо, только если завтра я снова увижу вас на транспортном средстве, не прошедшем техосмотр, я вынужден буду выписать вам уже более крупный штраф. Вы меня понимаете?

– Да-да. Не беспокойтесь. Я еду в мастерскую.

Полицейский мотоцикл с грохотом удалился. Грета снова села на велосипед, крепко схватившись руками за руль и пытаясь унять переполох в сердце. У нее нет выхода, теперь ей точно придется снова увидеть парня из мастерской. Она почувствовала жжение в ладони, как вчера, когда схватила его за руку за то, что он посмел прикоснуться к ее велосипеду. И ее снова охватил тот же страх.

Спокойно, Грета. Ты поедешь в мастерскую, оставишь велосипед и вернешься за ним, когда он будет готов. Никто не заставит тебя находиться там против твоей воли. Сможешь уйти когда захочешь. Но чем больше она повторяла эти слова, тем неувереннее себя чувствовала.

– Ну? Что она тебе сказала? – в нетерпении спросила Лючия.

Брат снял шлем решительным жестом рыцаря, разоблачающегося после победы в великой битве, и сошел с мотоцикла.

– Сказала, что пойдет в мастерскую сегодня же.

– Спасибо! Ты лучший брат на свете! – От избытка чувств Лючия бросилась ему на шею.

– Ты мне как-нибудь потом объяснишь, что именно я сделал, потому что я так ничего и не понял.

– Да-да. Потом, когда подрастешь, – хихикнула Лючия.

Из мотоцикла послышался сигнал рации, передававшей сообщение от центрального поста дорожной полиции Рима.

– Мне надо ехать. Будь умницей.

– Ты тоже.

Подождав, пока мотоцикл удалится на безопасное расстояние, Лючия взяла телефон и позвонила Эмме:

– Все в порядке! Ты гений!

– Отлично. Переходим ко второму этапу операции.

– Да! Второй этап… Какой второй этап?

– Засада!

– Ах да, конечно! Засада. А что за «засада»?

Эмма смиренно вздохнула:

– Я зайду за тобой через десять минут и объясню.

– Хорошо, я тебя жду.

Через четверть часа Эмма появилась у прилавка супругов Де Мартино в темных очках, в коротком платье канареечного цвета и с картой Рима в руках.

– Вы куда? – поинтересовалась Де Мартино-мама.

– На прогулку в парк, – солгала Эмма.

– С картой?

– Мне нужно осваиваться… я живу в Риме всего несколько дней…

Мама Лючии посмотрела на нее без особого доверия. А Лючия схватила подругу за руку и потянула к выходу с рынка.

– Красавица! Повезет тому, кому ты достанешься! – приветствовала ее Сестра Франка.

– Мы как раз за ним и идем, – прокомментировала Эмма полушепотом.

Лючия рассмеялась, крепче сжала руку подруги и припустила бегом к автобусной остановке:

– Идем быстрее!

Ехать на велосипеде против ветра очень утомительно. Против ветра и в горку – еще хуже. Против ветра, в горку и с сердцем в пятках от паники – невозможно. Грета перестала бороться с педалями, признала свое поражение, спустилась на землю и стала толкать велосипед вверх, проходя под деревьями у обочины дороги. На голых ветках появились первые розовые цветы, обрамленные голубым небом с тонкими полосками облаков. Она пришла на перекресток с улицей Джентилини на ватных ногах и с сердцем, клокотавшим в горле, сжимая руль Мерлина, как штурвал корабля во время шторма, уверенная в том, что вот-вот придет огромная волна и накроет ее.

Волн пришло сразу две: Эмма и Лючия. Девочки просидели в засаде за углом почти полчаса, поджидая добычу.

– Привет, Грета! Какое совпадение! – пропела Эмма, размахивая руками, чтобы привлечь ее внимание.

– Ой, что ты тут делаешь? – спросила Лючия с невинным видом.

Грета вдруг почувствовала странное облегчение. Впервые в жизни она была рада увидеть эту парочку.

– Мне надо проверить тормоза. А вы?

Лючия раскрыла картонную коробку, в которой лежала новая камера, и с гордостью показала ее велосипедистке.

– Мне нужен был предлог, чтобы еще раз встретиться с тем парнем, – защебетала она. – С тех пор как я его увидела, я только о нем и думаю.

– А я думаю обо всем остальном, – добавила Эмма.

Грета улыбнулась, не размыкая губ и опустив глаза. Эту гримасу трудно было принять за улыбку, и тем не менее это была улыбка. И она была искренней.

– Значит, пойдем вместе, – заключила она, направляясь к большому винту у входа в мастерскую.

Лючия изумленно посмотрела на нее:

– Абалдеть. Я думала, она на нас разозлится.

– Я же говорила, что она притворяется… – подмигнула ей Эмма.

Красота

Увидев трех девочек лет тринадцати, входящих в его мастерскую, Гвидо тут же решил, что они заблудились, особенно потому, что рыжеволосая выглядела как кинозвезда, отдыхающая на Французской Ривьере. Потом его взгляд упал на старый проржавевший «Ольмо», и он понял, что перед ним многообещающее трио.

– Добрый день, – начала самая маленькая, с пухленьким личиком, – мы искали па…

Рыжая толкнула ее локтем в бок, не дав закончить фразу:

– Подарок! Мы искали подарок!

Гвидо развел руками, показывая пространство вокруг себя:

– Здесь только велосипеды…

– А нам как раз и нужен велосипед – а иначе, зачем бы мы сюда пришли, да?! – импровизировала рыжая.

– Да, – улыбнулась маленькая с пухленьким личиком.

Гвидо кивнул и подошел к Мерлину.

– Я вижу, один у вас уже есть. Довольно редкая и очень красивая модель, – сказал он, улыбаясь Грете. – Вам нравятся велосипеды?

– Очень нравятся! – ответила Эмма.

– Это хорошо, – одобрил Гвидо, – значит, вы не ошиблись, придя сюда.

Лючия разочарованно смотрела кругом.

– Но его нет… – выдохнула она полушепотом.

– Так даже лучше, мы воспользуемся его отсутствием, чтобы собрать кое-какую информацию, – зашептала Эмма. – А когда он вернется, ты будешь знать, как себя вести.

Брови Лючии превратились в два вопросительных знака. Она хотела спросить у Эммы, что та имела в виду, как вдруг поняла, что в мастерской повисла полная тишина.

Гвидо осматривал раму «Ольмо» с таким вниманием, будто это была самая удивительная вещь, какую он когда-либо видел.

– Мне нужно сменить тормоза, – пояснила Грета.

– Нет, – сухо ответил механик, – тормоза в отличном состоянии.

Грета покраснела: она не хотела рассказывать о дорожной полиции, ей было стыдно. Но еще досаднее было выглядеть дурочкой, которая ничего не понимает в велосипедах. И она попыталась исправить положение:

– Я знаю, но мне сказали, что надо пройти техосмотр…

– Тебе это сказал велосипедист?

– Не совсем…

– Кто не ездит сам, тот ничего не понимает, – отрезал Гвидо.

Точно, Грета тоже всегда так думала. И она впервые в жизни почувствовала, что она не одинока. Это было приятное ощущение. Очень приятное.

– Бог мой, сколько ржавчины! – сказал голос у них за плечами.

Обернувшись, Грета увидела юношу с кисточкой в руках, испачканных розовой краской.

– Будет весело, – добавил Шагалыч, – бери наждачку… Как тебя зовут?

– Грета.

– Очень приятно. Коррадо. Но здесь меня все зовут «Шагалыч». Потому что я художник.

С этими словами художник ткнул в большой рулон наждачной бумаги, прислоненной к стене с инструментами:

– Давай-ка подновим старичка.

Это он о ее велосипеде? Он назвал его «старичком»? Эта мастерская нравилась ей все больше. Грета подошла к стене и оторвала кусок жесткой бумаги:

– И что теперь?

– А теперь скреби!

– Подожди, сначала надень вот это, – вмешался Гвидо, протягивая девочке пару рабочих рукавиц.

Грета надела рукавицы и тут же принялась за работу, в точности следуя всем советам художника. Гвидо повернулся к Эмме и Лючии, предлагая и им по паре рукавиц.

– Нет, спасибо, – вежливо отказалась Эмма. – Я вам очень признательна, но у меня нет способностей к ручному труду.

– Хотя, если надо помочь подруге, мы не будем стоять в стороне, правда, Эмма? – сказала Лючия тоном, не допускавшим возражений. Она бы сделала что угодно, лишь бы остаться в этом месте как можно дольше. Парень ее мечты так и не появился, но, может, он придет позже. Девочка надела рукавицы и с большим усердием принялась тереть ржавчину.

– Здорово! Ты молодец! – похвалил ее Шагалыч.

– Спасибо! – хихикнула польщенная Лючия.

Эмма посмотрела, как пухлые руки подруги стали надраивать раму наждачной бумагой, и неодобрительно покачала головой. Она пришла сюда не для того, чтобы чистить ржавые велосипеды, а для того, чтобы вести расследование о таинственном незнакомце. И ее только что посетила мысль, каким образом можно собрать о нем больше сведений.

– Придется нам вдвоем заняться подарком, – радостно предложила она Гвидо.

– Вы думали о каком-то конкретном типе велосипеда?

– Да, нам нужна мужская модель, для молодого человека лет семнадцати… он высокий, худой… я не очень хорошо знаю его вкусы, но вам, наверное, приходилось продавать велосипеды таким парням.

– Да, – лаконично ответил Гвидо.

– И что бы вы мне посоветовали?

Гвидо пересек комнату, направляясь к велосипедам, которые он только что отремонтировал. Эмма подмигнула Лючии и двинулась за ним, как заправская ищейка в поисках следа… И вдруг увидела его: он притаился за колонной, тот самый «Бианки» светло-зеленого цвета. Велосипед, на котором объект ее расследования был в тот день, когда они встретились.

– Я хочу вот этот, – и Эмма ткнула в велосипед пальцем. Гвидо покачал головой:

– Он не продается.

– Почему?

– Это велосипед моего сына.

Отлично, она раздобыла первую информацию. Теперь ее никто не остановит: она загонит этого человека в угол и выудит все, что ей нужно. Для начала можно сказать какой-нибудь комплимент, чтобы немного задобрить добычу.

– Какой красивый! – сказала Эмма, подходя к рулю. – И, кажется, в отличном состоянии.

– Я закончил его реставрацию несколько дней назад.

– Впечатляет… Поздравляю, прекрасная работа!

Эмма заметила, что на лице Гвидо появилась довольная улыбка: ее план сработал, пора переходить в наступление. Она давно поняла, что притвориться глупой и безобидной – лучший способ получить то, что ты хочешь.

– А эта надпись на раме – посвящение вашему сыну?

– Нет, эта марка велосипеда, – ответил Гвидо с улыбкой.

– Ах да, конечно, какая же я глупая! А как зовут вашего сына?

Гвидо недоверчиво посмотрел на девочку. Эмме показалось, что он разгадал ее игру, но все равно решил ответить:

– Ансельмо.

Какое странное имя. Старинное и редкое. Эмма попыталась понять, как кому-то может прийти в голову назвать этим именем маленькое, только что родившееся существо, но не смогла.

– Потрясающее имя! – вздохнула Лючия, подслушивавшая весь разговор. Грета почувствовала, как у нее что-то сжалось в животе, но сделала вид, что ничего не слышит, сосредоточившись на ржавчине. Допрос меж тем продолжался:

– А где сейчас Ансельмо?

На этот раз Гвидо попытался увильнуть.

– Ходит где-то, – сказал он неопределенно и, ухватив за руль вишнево-красный «Туринг», вывел велосипед вперед. – Как вам этот? Тут надо заменить несколько спиц, это не займет много времени.

– Я в нерешительности, – тянула время Эмма, – мне обязательно нужен совет какого-нибудь молодого человека… Когда вернется ваш сын?

– Не знаю. Думаю, мастерская будет уже закрыта, – поспешно ответил отец.

– Не-е-ет… – прошептала у него за спиной Лючия.

У Эммы сложилось ясное ощущение, что этот человек не хочет говорить ни о своем сыне, ни о том, что тот сейчас делает. Осталось выяснить почему. В любом случае ждать Ансельмо в мастерской было бесполезно. Понятно, что сегодня они его здесь не встретят. Но перед уходом ей хотелось сделать еще кое-что.

– Хорошо, я подумаю, – протянула она, будто покупала пару туфель.

– А я, пожалуй, все равно начну его ремонтировать, – сказал Гвидо, присаживаясь на корточки перед велосипедом.

Вот и прекрасно. Он будет занят работой и не заметит, как она займется тщательным исследованием веломастерской в поисках какого-нибудь знака – предмета одежды, фотографии, книги, – чего-нибудь, что скажет ей хоть что-то еще об Ансельмо. Рядом ничего подобного не наблюдалось, но зато в глубине комнаты она увидела небольшую дверь, которая ее сильно заинтересовала. Она решила, что оттуда и надо начать.

– Туалет там, да? – спросила Эмма.

Гвидо кивнул.

– Подожди! Я тоже пойду! – подскочила Лючия. – Мне надо помыть руки.

Ей давно надоело тереть наждачкой велосипед, да еще Шагалыч постоянно улыбался ей и смотрел такими томными глазами, что она чувствовала себя неловко. И потом ей не терпелось узнать, что удалось выяснить Эмме, а для этого нужно было уединиться.

Дверца открывалась в небольшой коридор, выходивший во внутренний дворик. Туалет был справа. Эмма его быстро осмотрела, не нашла ничего интересного и решила взглянуть на дворик. Небольшой кусок заасфальтированной земли, зажатой серыми домами, и небо сверху голубым лоскутом. Все стены были глухими, и только в одной открывалась кирпичная арка, запертая большой дверью из темного железа. Эмма осторожно подкралась к двери. На ней висела цепь с замком, в скважину которого был вставлен ключ из связки на кожаном шнурке. Похоже, кто-то забыл ключ в замке. Вот это удача! Эмма не могла упустить такой шанс.

– Постой! А если нас застукают! – испуганно воскликнула Лючия.

– Ш-ш-ш! – зашипела Эмма. – В жизни иногда приходится рисковать.

Она открыла дверь, не теряя на раздумья больше ни секунды, и вошла в комнату. Оглянувшись вокруг, подруги замерли, перестав даже дышать. Высокие стены огромного помещения со сводчатым потолком были полностью скрыты книжными полками. На полках повсюду, куда хватало глаз, громоздились письма, открытки, маленькие свертки в подарочной упаковке и в почтовой бумаге. Каждая полка была отмечена табличкой, на которой было написано несколько цифр и одно слово. Цифры означали дату, слово было именем ветра: Либеччо, Трамонтана, Зефир, Фавоний…

– Куда мы попали? Что это за место такое? – потерянно спрашивала Лючия.

– Я… я не знаю. Похоже на архив, но непонятно…

Эмма не договорила, услышав шум шагов. Шаги гремели во дворике.

– Надо уходить отсюда! Быстро! – испугалась Лючия.

Они едва успели выскользнуть наружу. Прикрыли дверь и бросились через двор к коридору. Из его тени выступила фигура Гвидо:

– Вы заблудились?

– А-а… да, кажется, да… мы не можем найти туалет… – затараторила Эмма.

Гвидо вытянул руку и открыл дверь уборной:

– Это здесь.

– А! Вот же он! Какие мы рассеянные! – улыбнулась Лючия.

И парочка протиснулась в туалет под изумленным взглядом Гвидо.

– Мы не должны были входить в ту комнату! – зашептала Лючия.

– Не волнуйся, он никогда не узнает, что мы там были. Но теперь нам лучше уйти. Ты слишком нервничаешь. Это может вызвать подозрения.

– Ты права. Мне надо успокоиться.

Лючия сделала глубокий вдох:

– Нет, не могу!

– Ладно! Спокойно! Просто иди за мной, и все!

Эмма взяла ее за руку, и они вернулись в мастерскую, где Грета по-прежнему счищала ржавчину.

– Нам пора домой. Уже поздно, – объявила Эмма.

– Да, очень поздно, – подтвердила Лючия.

– Идем, Грета?

Грета подняла на них глаза, охваченная странным ощущением: ей не хотелось уходить из этого места. Ей было так хорошо. Потом она подумала, что скоро вернется Ансельмо. Если он застанет ее здесь, он решит: она осталась нарочно, чтобы его дождаться. Так не пойдет. Никто не должен знать, что с ней происходит. Она и сама толком этого не понимала. Только чувствовала – в голове какая-то путаница. Лучше уйти. Может, она вернется как-нибудь в другой день. А может, нет.

– Да, мне тоже надо идти, – солгала она.

– Но мы не закончили, – попытался возразить Шагалыч. – Как любит повторять учитель: работу нельзя бросать на полпути.

Он попытался придать своему голосу интонации Гвидо, но у него ничего не вышло. Не дослушав, Грета попрощалась со всеми и села за руль своего «недоделанного» велосипеда. Через несколько минут она исчезла в начинающихся сумерках, сопровождаемая двумя подругами. Художник еще долго смотрел им вслед:

– Странные создания эти девчонки. Я пытаюсь их понять. Я очень стараюсь. У меня все-таки есть какое-никакое воображение. Но я не могу. Я просто ничего не понимаю…

Ансельмо резко затормозил прямо в потоке машин. Его накрыла безжалостная лавина нервных гудков, но он их даже не слышал. Схватив опустевшую сумку, он стал шарить по всем карманам и расстегивать все молнии. Потом поискал в карманах брюк, в кожаном пиджаке, снова в сумке. Пусто. Ключи от склада пропали. Он повернул и полетел к веломастерской, надеясь, что ключи остались где-нибудь там, что он не потерял их. Увидев отца, он сразу понял, что что-то случилось.

– Сегодня приходили три девочки, – сообщил Гвидо, едва сын переступил порог мастерской. – Мне кажется, они искали тебя.

Ансельмо смущенно опустил глаза.

– А нашли вот это, – продолжал Гвидо, показывая связку ключей на кожаном шнурке. – Ты оставил их в замке.

Юноша побледнел:

– Они заходили на склад?

– Не знаю. Надеюсь, что нет.

Ансельмо молчал.

Гвидо внимательно смотрел на сына. Он заметил это еще утром, но теперь, после эпизода с ключами, был уверен: с мальчиком что-то произошло.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – спросил он.

Ансельмо рухнул на протертый диван:

– Нет.

Гвидо сел рядом, не сводя с него глаз:

– Тогда расскажу я.

Ансельмо не двигался.

– Ты – особенный человек, а особенные люди не могут вести себя как все остальные. Они обязаны быть лучше.

Только не это. И только не сегодня. Проповедь о лучших людях. Он больше не мог ее слышать.

– Я всего лишь забыл ключи… – попытался оправдаться Ансельмо, но Гвидо не дал ему закончить:

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

Да, он прекрасно понимал. Он понимал, что эти ключи были ценнее всех ключей на свете, что он был их хранителем и что его прямым долгом было заботиться о том, чтобы они не попали в чужие руки, что он не должен их терять, должен всегда держать при себе и ни в коем случае не оставлять в замочной скважине. Но в тот день его голова была занята чем-то более важным. Чем-то, из-за чего он забыл свой долг быть лучшим, свой приговор быть особенным. Чем-то, что навело его на мысль, что он просто мог бы быть тем, что он есть, без тайн, которые надо свято хранить, без посланий, которые надо доставлять адресатам.

Точнее, это было не что-то, а кто-то. И в то утро какое-то мгновение у него было только одно желание: оказаться рядом с ней, увидеть ее глаза и остаться в этой зеленой тени бескрайнего леса. Это было прекрасное мгновение… Мгновение, в которое он допустил первый промах.

– Это не должно повториться, – сказал отец.

В его голосе не было ни упрека, ни разочарования. Только уверенность человека, который знает, что по-другому быть не может.

– Я понял.

Гвидо вернул сыну ключи от склада: положил их в его ладонь и сжал пальцы в кулак.

– А теперь пойдем домой.

Ансельмо кивнул.

Потом сунул ключи в карман и помог отцу разложить инструменты перед закрытием мастерской, готовясь совершить свою вторую прекрасную ошибку.

– Алло? Лючия? Нам надо поговорить.

– Привет, Эмма! Подожди… я сейчас.

Лючия встала с дивана, на котором сидели мама и папа, глядя в телевизор, как две совы на луну. Те же круглые глаза, то же отстраненное выражение на застывших лицах, та же неподвижность.

– Слушаю. Что ты хотела сказать?

– Я звонила Грете. Она не хочет возвращаться в мастерскую. Не знаю уж почему. Она говорит, что сама может покрасить раму. Теперь она знает, как это делается.

– Видишь, она снова стала врединой.

– Не знаю, не знаю. Но я смогла убедить ее участвовать в третьем этапе нашей операции.

– Молодец! Как тебе это удалось?! И какой третий этап?

Эмма помолчала, собираясь с мыслями.

– То, что мы видели сегодня в той комнате… Я думаю, Ансельмо и Гвидо что-то скрывают. Что-то, связанное со всеми этими письмами, конвертами и свертками. У нас есть только один способ узнать, что именно: вернуться в веломастерскую и продолжить расследование.

– Я согласна. Так я смогу сказать ему, что теперь мы с ним помолвлены.

– С кем?

– С Ансельмо. Мы помолвлены. По именам.

– Ничего не понимаю.

– Я посчитала все по именам! И у меня получилось двести! Двести – это очень-очень много! Двести – это помолвка.

– Яснее не стало.

– Короче: каждая буква – это число. «А» – это единица, «Б» – это «два», «В» – «три» и так далее весь алфавит. Если сумма совпадающих букв в ваших именах и фамилиях больше ста пятидесяти, значит, вы симпатичны друг другу, если больше ста восьмидесяти – значит, нравитесь, больше ста девяноста – это любовь. А у нас двести. Мы можем обручиться! Ты представляешь! Потрясающе!

– Так ты, выходит, знаешь фамилию Ансельмо?

– Вообще-то нет. Я ее придумала. Там почти одни «Я»! – ликовала Лючия. – В любви ведь нужно иметь воображение!

Эмма некоторое время молчала, раздумывая, стоит ли что-то прибавить к словам ее милой наивной подружки. Решив, что не стоит, она сменила тему:

– Я придумала новый план, как вернуться в мастерскую.

– Валяй!

– Нам нужен самый раздолбанный велосипед в мире. Он станет лучшим предлогом, чтобы часами сидеть в мастерской, счищать ржавчину и вести расследование.

– Гениальный план! Можем завтра утром пойти на Порта Портезе, блошиный рынок. Там все такое раздолбанное!

– Прекрасно.

– А как мы купим велосипед?

– На деньги.

– У меня… двенадцать евро. У тебя?

– Не волнуйся. Покупку велосипеда я беру на себя.

– Спасибо. Но это несправедливо. Мне надо будет как-то вернуть тебе долг… Хочешь, я тебе посчитаю по именам на мальчика, который тебе нравится? Ну пожалуйста!

Эмма рассмеялась:

– Мне сейчас никто не нравится…

– Тогда скажешь, если тебе кто-нибудь понравится, хорошо?

– Хорошо.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Эмма…

– Да?

– Ты понимаешь, что тебе придется немного задержаться в Риме?

– Зачем?

– Как зачем? Теперь, дав обещание, ты не можешь сразу уехать. Ты должна сказать об этом своему папе. Вы не можете уехать.

Лючия произнесла эти слова так, будто говорила нечто само собой разумеющееся. Будто Эмма и в самом деле могла убедить своего отца не таскать ее за собой по всему свету, просто сказав ему, что она обещала одной своей подруге остаться, чтобы погадать на имена. Было бы здорово. Остаться где-нибудь навсегда, вместе с подругой. Но Эмма знала, что для ее родителей это немыслимо. И она закрыла тему:

– Не завтра, во всяком случае. Завтра утром мы увидимся.

– Да, поскорей бы!

Лючия нажала на красную кнопку мобильника и, вернувшись на диван, уселась между папой-совой и мамой-совой.

Эмма положила трубку и пошла по длинному, выложенному мрамором коридору. Колонны коробок высились с обеих сторон, как стражи необитаемого дома. В столовой ее родители говорили с гостями-англичанами о том, как трудно переезжать с места на место. Сколько раз она слышала эти разговоры! Девочка нырнула в свою комнату, надеясь, что ее никто не заметит.

– Эмма, золотце, пойди поздоровайся с гостями, – сказала ее мать голосом светской дамы, который Эмма-золотце особенно ненавидела.

Понятно, выхода нет. Надо играть роль очаровательной и любезной дочки-полиглота, которая улыбается друзьям папы и мамы и рассказывает, как она счастлива ездить по миру со своими блестящими родителями. Жаль только, что ездить по миру она ненавидела, а блестящими в родителях были только бриллианты ее матери. И потом после разговора с Лючией ей вдруг ужасно захотелось сделать что-то невообразимое!