Текст книги "Тяжесть воспоминаний (СИ)"

Автор книги: Мира Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Brook ==========

Ему было тошно даже просто смотреть на эти надоевшие таблетки. Надоевшие до какой-то паники в глубинах сердца. «Йо-хо-хо! Но у меня же нет сердца!» – отдается в памяти любимая шутка, а ладонь, прокрытая дряблой, бледной кожей, ложится на грудь, в которой как назло, предательски бьется его сердце, и длинные пальцы музыканта сжимают ткань ненавистной пижамы. То, что он еще жив, несомненно, должно радовать, но с ним будто было что-то не то.

Когда-то он был выдающимся музыкантом, был частью одного из известнейших на тот момент времени музыкальных коллективов, который носил название «Румба» (в честь музыкального направления). Но лет 40 или, может, 50 назад, в зависимости от того, какой год сейчас (что его мало интересовало), они попали в автокатастрофу: в их автобус врезался грузовик. Все, кроме его, погибли в течение следующего месяца или двух. Он потерял их снова… Как и тогда, в водах непредсказуемого Гранд Лайна, самого жестокого и, в то же время, прекрасного из морей. Его задавливало такое же, как и тогда, тоскливое, жгучее и болезненное одиночество, ломающее изнутри, лишающее само желание жить…

И все же, в той жизни, в Том Мире, где он был пиратом, было лучше, чем здесь. Мужчина пригладил коротко стриженные, седые волосы, которые когда-то давно представляли собой афро. А ведь оно было способно пережить его смерть. Правда, лишь благодаря дьявольскому фрукту.

– Прости меня, Лабун, – слабо шепчут пересохшие губы, когда в голове сплывает образ китенка. Он бы хотел встретить его, отдать ему ракушу с записью последней песни пиратов Румбы.

Но это не здесь, не в этой не раз проклятой им реальности. Это там, где черноволосый мальчишка в соломенной шляпе и его верные накама весело подпевали ему «Саке Бинкса», где скелет может быть живым, а олененок говорить по-человечески и менять форму, где рыжая девушка чувствует погоду и может ею управлять, где эмоциональный киборг работает на коле, где у молодой женщины с истерзанной судьбой могут вырастать дополнительные части тела, где любвеобильный кок может взлететь, а ударами своих ног изменить лицо, где мечник способен разрезать корабль, где чуть трусоватый, но умный парнишка никогда не промахивается, а руки их капитана можно растянуть до невероятной длины…

А молоденькая медсестра снисходительно улыбается, слушая эти невероятные истории о «якобы прошлой жизни», согласно кивает, хотя в ее глазах явно читается мысль о старческом маразме талантливого музыканта. Это обижает его, унижает, но он изо всех сил держит слезы в себе, проглатывая обиду как ком, застрявший в горле. Ведь нет ничего более жалкого, чем рыдающий из-за своих фантазий старикашка, с трудом помнящий, какой сейчас год.

Медсестра, вероятно, из жалости просит сыграть, протягивая мужчине старую скрипку, его последнего товарища, и он тоскливо начинает напевать самую драгоценную для него песню. Ту, что любит и знает каждый пират в Том Мире…

Но лежа ночью, в одиночестве, когда уже можно не сдерживать предательские слезы, он исступленно, будто в бреду шепчет: «Отправляясь в дальний путь Саке Бинкса я беру, следуя за бризом моря по волнам бегу…»

Хоть Брук уже и сам почти верит в свой маразм, следующие строчки звучат в голове голосами Мугивар, вынуждая продолжать петь: «…Вдаль чрез глубь морских пучин, на закате не один с песней птиц иду вперёд, глядя на небосвод… – вынуждая верить, что пройдет еще совсем немного времени и его юные накама придут, чтобы увидеться с ним, – До свиданья родной дом, всю печаль оставим в нём».

…И в каждую секунду он может умереть… И каждая строчка может стать последней…

========== Franky ==========

Кати Флам по прозвищу Фрэнки в прошлом был угонщиком, разбиравшим машины на запчасти и продававшим их по частям. Он до сих пор мечтал придушить этого урода Роба Лучи, который его тогда засадил за решетку, хотя Флама уже освободили. На пару лет раньше за хорошее поведение. Сейчас Фрэнки работал в дешевом автосервисе и жил со сводным братом Айсбергом. И вроде бы жизнь была не такой уж и дерьмовой, но почему-то было это странное «но».

Фрэнки чувствовал себя задушенным в этом городе, где нет места мечтам и приключениям. Он просто не желал всю свою жизнь лежать под чужими машинами, без шанса вырваться из этого замкнутого круга.

– Ты уже дома? – Айсберг удивляется, видя своего брата, когда солнце еще не упало за горизонт. Кати Флам в свете настольной лампы что-то сосредоточенно чертил или рисовал, низко склонившись над столом. – Не буду мешать…

Фрэнки с трудом сдерживал всхлипы, пока рядом находился Айс. Слезы стекали по странной формы подбородку, падая на белые листы, впитываясь в них, чуть размывая линии карандаша. Он увидел этот корабль во сне и, повинуясь эмоциональному порыву, решил нарисовать чертежи, но не получалось даже наброска, а эмоции переполняли. Луффи, Зоро, Нами, Усопп, Санджи, Чоппер, Робин, Брук, где вы сейчас? Что с вами? Есть ли вы в этом мире? Или вы только фантазия? Пожалуйста, существуйте! Ведь тогда мы обязательно встретимся. Иначе быть не может… не должно… «Я не плачу!» – дрожащим голосом говорит он сам себе. Фрэнки бы отдал все, лишь бы снова быть учеником великого плотника, строить морепоезд, а потом, после того, как дозорные заберут Том-Сана, броситься под него, быть киборгом-демонтажником и не подозревать, что скоро он, хоть и противясь, уйдет в море с самыми невероятными пиратами. Он был бы рад каждому новому знакомству, каждой глупой выходке Мугивар…

Но этого всего не было, их всех не было: ни Мугивар, ни вообще пиратов, ни сражений за жизнь, за честь, за справедливость, за друзей, ни великого Гранд Лайна, ни разделяющего его Ред Лайна, ни Дозора, ни Революционной Армиии… В этом мире не было ничего…

Фрэнки бьет по столу кулаком, неожиданно появляется трещина на столешнице. Грязно выругавшись и скинув на пол бумагу, он опрокидывает стол, пинает его, пытаясь доломать и продолжая поливать все и вся грязью. Флам не заметил, когда в комнату влетел Айсберг, когда получил по носу мощным кулаком.

Фрэнки рыдал от щемящей боли, от звериной тоски, от того, что рядом не было тех, кого с гордостью он звал Накама в той пусть и трудной, и опасной, но лучшей жизни.

========== Robin ==========

Торты из кондитерского отдела супермаркета смотрели на нее своими сладенькими глазками-цветочками. Но полупустой кошелек прямым текстом напоминал, что она может позволить себе только самое необходимое. На небольшой пакет продуктов, купленных, кстати, по акции, ушла большая часть денег. До зарплаты две недели, она протянет. Работа в музее, хоть и связанная с любимой историей, удовольствия уже не приносила, как, собственно, и денег.

Еще пару лет назад этой брюнетке, обладающей прекрасной фигурой, но очень скромно одетой (дресс-код работников музея не позволял носить короткие платья), помогали незаконные подработки, а сейчас ей приходилось жить от зарплаты до зарплаты, иногда залезая в сбережения.

Закатное солнце блистало в воде небольшой речки, проходившей через весь город. Этот блеск напоминал Нико о море. А море, в свою очередь, о Накама. Каждый раз, когда ей хотелось оборвать свою жизнь, она вспоминала свой собственный крик в Эниес Лобби, как зубами пыталась удержаться за камень, чтобы хоть как-то задержать Спандама, уводившего ее от друзей, и много других, кстати, более приятных моментов. И вроде, хотелось продолжать жить.

Робин останавливается на мостике и еще долго смотрит на речку, роняя соленые слезы в пресную воду. Она стоит так, пока не зайдет солнце, и иногда ей кажется, что она снова на Санни, мерно покачивающемся на волнах. И вот-вот появится Санжди, предлагая что-нибудь перекусить, или Нами, спрашивая что-то или, наоборот, рассказывая.

Робин закусывает губу, сдерживая желание рыдать в голос. Она бы все отдала, чтобы снова быть спасенной Луффи в Арабасте, потом пробраться на Гоинг Мэрри. Она готова заново пережить любой кошмар, лишь бы среди Накама. Потерять все из-за Бастер Калла, чтобы потом, года спустя, увидеть чудо, когда несколько человек бросают вызов всему миру. Всю жизнь провести в бегах, чтобы смеяться вместе с ними. Разочароваться в мечте, чтобы она обрела еще больше сил среди других стремлений.

Внутри иногда просыпается голос, заговорчески шепчущий, что есть шанс оказаться на Гранд Лайн после смерти здесь. А разум подкидывает идеи для суицида. Она с трудом понимает, как все еще жива, окруженная предателями-мыслями, какие силы удерживают ее от смерти.

Она оторвется от созерцания воды, уронив последнюю слезинку, вытрет рукавом лицо и пойдет в свою однокомнатную квартиру, купленную еще на нелегально заработанные деньги. Дома она возьмет фотоальбом и какое-то время будет говорить с фотографией матери, прося ее присматривать с небес за ее дорогими Накама…

Даже если весь мир назовет ее сумасшедшей, она будет верить в них.

========== Chopper ==========

– Что? Опять? – без удивления спрашивает высокая стройная женщина в годах.

– Простите, – всхлипывающий мальчишка виновато отводит глаза.

Доктору Курехе, или Докторине (как она просила себя называть), вероятно, жутко надоело «латать» Чоппера после того, как его снова и снова избивают другие воспитанники приюта.

Почему этого невысокого, выглядящего младше своих пятнадцати, мальчишку не любили окружающие, не понимал никто. И никто ничего с этим не делал. Тони Тони сверстники считали ненормальным, особенно те, кто знал его с тех лет, когда он снова оказался в приюте после смерти приемного отца.

Чоппер возвращается в комнату и садится на кровать. Его сосед, большой зануда, но единственный, кто над ним не издевается, сейчас был на какой-то научной выставке. А значит, он может поговорить со своими Накама. Мальчик берет белый лист и простой карандаш: с каждым разом у него получались Пираты Мугивары лучше. И с каждым разом было обиднее, когда задиры разрывали рисунок. Он рисовал не так здорово, как это делал Усопп, но это лучше чем ничего.

Тони Тони было одиноко среди детей, которые его не понимали, которые смеялись над его рассказами о Гранд Лайн, Пиратах Мугивары и невероятных приключениях. Одинокая слезинка падает на нарисованную шляпку олененка. Пока он жил с приемным отцом, тот заказал для него такую же. Но эти идиоты ее порвали, а потому шляпа, как и другие «пиратские сокровища», была спрятана «олененком».

Ему было трудно, но Чоппер не собирался отступать ни от своей цели, ни от своей веры. Он обязательно станет лучшим врачом! Он станет известным, изобретя какое-нибудь очень важное лекарство, и его друзья его обязательно узнают, найдут, и Луффи его, конечно же, позовет с собой. И Тони Тони, не думая, согласится. Он верит в своих Накама, верит в них больше, чем в своих реальных знакомых, верит в связь между ними. И как бы ни было трудно или больно, страшно или грустно он ни за что не отступит.

Хотя одиночество неприятно грызет в глубине души. В таком возрасте трудно быть без поддержки близких, но Чоппер готов стерпеть все. Ради встречи, которая может и не состояться, ради Накама, которых может и не быть в этом мире, которые могут быть всего лишь фантазией одинокого мальчика, ради Мечты, и своей, и каждого из дорогих юному сердцу друзей, пусть и неосуществимой в этом обычном и безопасном мире.

Если они будут вместе, то даже самый скучный, серый мир окрасится в яркие цвета, а приключения найдут их сами. Только бы Накама были рядом.

Он садится перед окном и поднимает глаза к серому дождливому небу.

– Ребята, заберите меня, пожалуйста!

И в горле появляется ноющая боль…

========== Sanji ==========

Звон посуды отзывается в голове эхом, и оно было так сильно, что казалось, будто разбивались не тарелки, а его собственный череп. Керамические кусочки с остатками крема хрустели под домашними тапочками, ломаясь и крошась. Непропеченный бисквит на подносе опасливо свисал с края стола. Настроение было испорчено, и светловолосый молодой человек вновь убирал так и не пригодившиеся продукты в холодильник.

Его истерики, сопровождаемые немалыми разрушениями, продолжались уже год. Пришлось бросить учебу и отказаться от работы в Барати. Последние полтора месяца все валилось из рук. Он просто переводил продукты и крушил.

Это было невыносимо! Санджи ненавидел себя за это. Чувство времени сбилось. Вкус и обоняние были неверны ему. Он смотрит на бисквит. Напортачил. Все испортил. Снова. Теряет сноровку. И руки – такие чужие – леденеют. Губы предательски дрожат, боль сковывает горло, мешая дышать. Блондин жмурится, надеясь, что это поможет справиться со слезами.

– Пошло оно! – он скидывает со стола поднос. Бисквит летит на пол и тут попадает под ногу повара. Он ненавидит себя. И ненавидит все, что он делает.

Может, позвонить сестре? Все-таки будет проще, оказавшись в кругу семьи… Хотя нет! Этот вариант даже не рассматривается! Он сбежал из дома, и ему, конечно же, рады не будут. Даже сама Рейджу.

Санджи вздыхает и садится на пол, закуривая последнюю сигарету. А денег даже на новую пачку нет. Дым наполняет легкие и вырывается из них.

Если бы этот дым мог оторвать его от реальности, блондин точно знает, где бы он оказался. Там, где на палубе покачиваемого волнами корабля он поставит красивый столик и два стула. Укрыв это место от солнца зонтом, он бы позвал своих дорогих Нами-Суан и Робин-Чуан. Их улыбки – светлые, нежные, красивые – чуть озаряют его безрадостное существование. Но образ меркнет в памяти, оставляя после себя щемящую тоску…

Нет! Он отдал бы все, чтобы снова увидеть их! И не только Нами и Робин. Он отдал бы все, лишь бы мельком увидеть хоть одного из своих Накама! И был бы счастлив! Пусть на одно мгновение, но счастлив…

Но некому предложить ему эту дьявольскую сделку. Он один, и лишь сигарета – неверная подруга – рядом с ним. Да и ее Санджи не докурив выкидывает.

Он все уже давно знает. Знает, что это сладкое безумие, сотканное из то ли воспоминаний, то ли фантазий о Том Мире, лишило его способности готовить… И пусть! Пусть так! Они заслуживают того, чтобы стать центром его жизни! Все вместе и каждый со всеми недостатками! Они заслуживать того, чтобы его, кока, жизнь меркла без них, словно вкус давно забытого блюда.

Санджи без сомнения принимает правильность своих приступов. А как иначе? Как, скажите, он должен чувствовать себя, когда те, кого он взял на себя обязательство беречь, отрезаны от него? Когда каждый день наполнен страхов за них?

…Когда все в нем разбито, будто фарфоровый чайник, брошенный из окна.

========== Usopp ==========

– Расскажи мне что-нибудь, – тихо просил светловолосая медсестра, смотря на задумавшегося парня.

Тот начинает говорить, неспособный отказать. И, кажется, мрачные тени отступают от его мыслей, напуганные яркой улыбкой. Да вот только ключевое слово здесь «кажется». Кайя, боясь разворошить «осиное гнездо» его боли, не решается копнуть вглубь его души. Заглянуть туда, где, кроме тьмы, возможно, ничего и не осталось.

Она уйдет до того, как солнце спрячется за горизонт. Уйдет не по своей воле, а потому что иначе брюнет будет за нее волноваться. И корить себя за то, что не может ее проводить, за то, что не может ее защитить. Она уйдет, и как только закроются двери лифта, ее улыбка исчезнет, чтобы вновь вернуться на несколько мгновений, когда она будет махать ему, смотрящему на нее в окно, чуть вспотевшей от волнения ладонью.

Усопп знает, что Кайя приходит к нему из жалости. Знает, что любовь его останется без ответа. Знает, что она не верит ни в один его рассказ, считая все выдумками для привлечения внимания. Знает, но не может прекратить этот фарс, чудовищный фарс.

Он лжец! Он был лжецом – лжецом и умрет! И он смирился с этим… Печаль же его в том, что Усопп не лжет, рассказывая Кайе фантастические истории мира, где разлилось безумное море Гранд Лайн. Каждая якобы сказка, будь она про великанов и гномов или людей, превращавшихся в стихии и вещества, была истинной правдой! И каждое слово про Мугивар, исключая его самого (тут он чуть приукрашивал), было правдивым. Но только кто поверит прикованному к инвалидной коляске парню?

Усопп и сам понимает, что жалок. И пусть в этом мире он не такой трус, как в том (и это, конечно же, лишь следствие различий самих миров), но там ему было бы мало попасть под машину, чтобы лишиться возможности ходить. Там он был сильным, пусть и был слабаком на фоне своих Накама. Там он стал Согекингом, не зная, как предстать перед друзьями, но не в силах оставить их в минуту опасности. Там он получил прозвище «Бог» за нелепо успешный план. Там были его дорогие Накама, с которыми он делил и горе, и радость, за которых он отдаст свою жизнь. А еще…

Еще там была Она! Другая Кайя! Та, что смотрела с нежностью, а не с жалостью! Та, что восхищенно вздыхала, слушая его выдумки, оказывавшиеся затем правдой! Та, что во всем мире лишь одна заметила его затылок на первой розыскной листовке Луффи. Та, чей образ нетленен в его памяти. Та, что нежно любит и верно ждет… А эта Кайя, она не его, она чужая. Вот только сердцу этого не объяснишь. Оно продолжит до боли сжиматься при виде ее жалеющей улыбки и бешено колотиться о ребра от страха, когда она растворяется в темноте вечерних переулков. Сердце не хочет понимать…

Телефонный звонок. Отец. Такой же далекий, но все же любящий. Единственный и неизменный в обоих мирах.

– Слушай, когда я приеду, может, выберемся куда-нибудь на природу? По банкам постреляем… Усопп… Мальчик мой, прошу, ты только не молчи…

========== Nami ==========

– Почему ты так на меня смотришь?

– Да так, просто пытаюсь тебя понять…

– Я что, опять звала его во сне? – рыжие кудри взметнулись в воздухе, следуя за поднявшейся головой.

– Кто он такой? – внимательно смотря в глаза младшей сестре, спрашивает Ноджико. – Кто этот твой Луффи?

А Нами и не знает, как ответить. Как сказать, что это не просто «он», что это «Он» – Тот, кто станет Королем пиратов! Тот, кто, надев на ее голову свое самое настоящее сокровище – соломенную шляпу, победит этого ублюдка Арлонга. Ноджико лишь улыбается этим рассказам, как милым сказкам улыбаются все взрослые.

– Надо идти… – тихо шепчет девушка, в Том Мире бывшая навигатором Мугивар. – Он ненавидит опоздания.

Влезшие некогда в долги сестры были вынуждены работать на Арлонга. Набежавшие проценты уже давно превысили сумму изначального займа, и вырваться из этого денежного рабства невозможно. Нами знает это лучше других и уже приняла твердое решение оставить надежду.

Да вот только есть подсознание, а в нем хранится фраза, одна единственная фраза, которую в пылу битвы кричали двое. «Нами – моя Накама!» Луффи доказал эти слова не раз и не два в Том Мире. Но где же он сейчас? Сейчас, когда у нее уже не осталось ни капли сил? Нет, он бы обязательно пришел к ней на помощь! Он бы не бросил ее! Он нуждается в ней… Он бы обязательно пришел… Если бы он только существовал!

Но его нет. Нет нигде в этом мире. Точно так же нет и других Мугивар. Нет страдающего топографическим кретинизмом, никогда не напивающегося и просто неубиваемого мечника. Нет любвеобильного, вежливого и заботливого светловолосого кока. Она, конечно же, выдумала монстр-трио, начитавшись книг и насмотревшись фильмов. Выдумала их, как своих защитников.

Нет умной, начитанной брюнетки-археолога, обладательницы несколько пугающего юмора. Она выдумала Робин как собеседницу и подругу.

Нет забавного киборга-извращенца, расхаживающего в одних трусах и гавайской рубашке, но способного создавать великолепные корабли. Нет невероятно талантливого, прошедшего испытание одиночеством скелета-музыканта, играющего на всех-всех инструментах. Она их выдумала, чтобы не было так скучно и печально.

Нет заботливого и забавного маленького доктора-олененка, так любящего сладкую вату. Она придумала его, чтобы хотя бы чувствами вернуться в счастливое детство.

Нет чуть трусливого, но верного друзьям, вечно лгущего, но никогда не промахивающегося снайпера, художника и изобретателя. Она выдумала его, чтобы не быть самой слабой в команде.

Есть только рыжеволосая дура, верящая в собственные сказки про Накама и то, что управляет погодой. Есть только глупая неудачница Нами, ревущая в одиночестве в подушку. И пока нет Ноджико, она безумно повторяет слова, давясь собственными рыданиями:

– Луффи, помоги мне!

========== Zoro ==========

Бессонница. Кто-кто, а он никогда не думал, что будет страдать от нее. Это даже звучит дико. И до нелепости смешно… Вот только ему смеяться уже давно расхотелось. В комнате так пыльно, что дышать тяжело. Куина на фотографии в рамке смотрит в стену радостными глазами – ей неизвестно, что она умрет через год после того, как сделают снимок. Катана лежит на диване, словно бесполезный кусок металла. У своего хозяина Вадо Итимонджи перестал вызывать хоть какие-то чувства. Даже тоска и боль, вызванные пробужденной памятью, отступили. Он не чувствовал ничего, кроме дикого желания заснуть. Но сон и не думал приходить к нему.

Память изменила весь его мир, возможно, довольно счастливый. И он начал мучиться от плохого сна. Сначала просто просыпался, неожиданно, резко, безо всякой причины, как в первый месяц после смерти Куины…

Куина. Семнадцатилетняя красавица, улыбкой озаряющая комнату с фото, казалась ненастоящей. Мозг уперто твердил, что единственная настоящая Куина умерла еще девочкой, а значит, на фото – фальшивка. И эта мысль одолела его настолько, что Ророноа просто не мог спать. Параноидальная мысль, что Куину подменили на эту дозорную, отметалась – Зоро отчетливо помнил, как его девушка притащила свою копию, которую встретила на соревнованиях.

Со временем из-за бессонницы он начал замечать пустоту в глазах Дракула, где бы не видел кумира: на плакатах, видео, вживую. Казалось, Соколиный Глаз тоже понимал, что он не из этого мира. И Ророноа с каждой новой встречей все сильнее хотелось подойти и спросить: «А ты помнишь Гранд Лайн? А нашу битву в Ист Блу? А свой одинокий замок?» Но он бы выглядел сумасшедшим, сделай это. Потому что Михоук, конечно же, ничего не помнит, даже своего прозвища. Потому что Дракул Михоук из этого мира помнит лишь этот мир.

Зоро бессонными ночами шарил по сайтам, находил в интернете множество известных ему по другой жизни личностей. Вот только самых дорогих ему в этом мире не было. И сон не приходил, отгоняемый мыслями об этой несправедливости. Он так хотел их увидеть, что просто слонялся по городу в надежде разглядеть знакомое лицо в толпе.

Недосып был чудовищным, из-за синяков под глазами юноша напоминал панду-зомби, но заснуть не мог. Он валился с ног от усталости и последние три дня едва находил силы передвигаться по квартире. Снотворное не помогало заснуть, кофе не избавляло от сонливости. И в голове стучит мысль… всего одна мысль, которую невыносимо больно озвучивать.

Ророноа не соображает, вернее, соображает, но очень туго. И потому едва ли осознает, что ему нужна помощь врача. А еще он боится сойти за психа. До ужаса боится быть из-за этого изолированным от мира. Запертыми без шанса найти своих Накама. Зоро лежит на кровати, уткнувшись лицом в подушку и шепчет:

– Луффи, ведь ты же сам позвал меня за собой. Так почему же ты оставил меня? Почему вы все…

========== Luffy ==========

Звонкий, радостный смех лился отовсюду, заполняя комнату, казавшуюся слишком тесной для такой толпы. Но и он смолкает, когда празднество заканчивается. Луффи прощается с братьями, уходящими самыми последними.

– Лу, ты чего мрачнеешь? – Эйс бьет братишку по плечу. – Хочешь, останемся?

– Пиццу закажем… – подхватывает блондин.

– Нет-нет, я просто устал немного, – слова звучат фальшиво из уст неугомонного мальчишки. Но не может же он объяснить, что пережил смерть их обоих и «воскрешение» одного. А ведь так страшно отпускать их…

Тактичность Сабо спасает Луффи от необходимости оправдываться: он утаскивает Эйса.

Известный на весь Гранд Лайн и даже больше своими эксцентричными выходками пират теперь ночами превращался в рыдающего мальчишку. Сердце рвалось на куски от переизбытка чувств: смешение радости из-за возможности видеть живых братьев и невообразимой тоски из-за разлуки с Накама.

Сегодня он праздновал восемнадцатилетие. Сегодня годовщина дня, когда его приключение должно было начаться. Слезы текли по щекам, хотелось кричать от отчаяния. Монки уже устал не унывать. Он нуждается в своей команде, словно в кислороде.

Луффи отдал бы все сокровища обоих миров. Отдал бы загадочный и желанный One Piece. Отдал бы даже собственную жизнь за возможность еще немного побыть с ними.

Он бы поддержал Зоро в самой главной для него битве: битве за титул лучшего

Он бы показал Нами весь мир, чтобы она могла нарисовать его карту, и отдал бы ей все сокровища.

Он бы верил в каждую байку Усоппа и разделил бы с ним самые страшные и опасные приключения.

Он бы ел только еду, приготовленную Санджи, и всегда хвалил и благодарил бы его.

Он бы стал Чопперу не просто другом, а братом, таким, какие у него самого.

Он бы достал для Робин все понеглифы и, конечно же, Рио Понеглиф.

Он бы восхищался всем, что создавал Фрэнки, ликующими и сияющими глазами смотря на каждое его творение.

Он бы во все горло пел песни с Бруком и обязательно помог бы вновь встретиться с Лабуном.

Он бы победил любого врага, любое чудовище. Хоть адмирала, хоть Йонко! Тысячу Арлонгов, сотню Энелей! Прошел бы Импел Даун! Дважды! Трижды!

Только вот не нужно здесь никому. Луффи вынужден жить в мире, где самопожертвование уже не в цене. Оно здесь даже презираемо. Никто не оценит, никто не поймет. Большинство сочтут дураком. Здесь нет тех, кто поддержит так, как могли они. Ему не с кем разделить свою радость, свои печали. Не для кого быть храбрым, потому что в этом мире нет тех опасностей, от которых он может защищать… Да и силы у него здесь нет: ни дьявольского фрукта, ни воли. Только кулаки, да и те предательски дрожат.

Если бы Луффи знал, где в этом мире искать его Накама, его бы не остановила никакая сила. Он бы нашел их всех и снова позвал их за собой. И они, конечно, согласились бы, а если бы и не согласились, он бы их убедил. Каждого. Он бы вернул им желание жить и веру в себя, в мир, в саму жизнь!

Дайте ему шанс. Всего один шанс. И он бы поставил все с ног на голову… Вот только шанса ему никто не даст.

И от боли в сердце хочется умереть…

========== Death ==========

***Конец наступает всему. Это истина. Единственная истина, которой подчиняется все. Абсолютная и непреложная. А потому Брук не боится, когда начинает задыхаться. К тому же он уже однажды умирал. Ему как никому другому известно бессмертие души. Только в этот раз у него нет дьявольского фрукта, который вернул бы ему жизнь. Но Брук все равно не боится. Его жизнь не стоит страха смерти. Лишь сожаление душит все остальные чувства.

«Луффи-Сан, прости, но я больше не смогу петь с тобой. И встретиться с Лабуном тоже».

***Фрэнки стыдно перед братом, но он не может ничего с собой поделать. Чужая машина несет его к выезду из города, и совсем скоро он сбежит отсюда. Сбежит, как маленький мальчик, перепуганный монстром из шкафа, бежит в спальню родителей. Сбежит, как подросток сбегает из дома, потому что «он не такой как все» и «его никто не понимает». Сбежит, как ни за что не сбежал мужчина. Сбежит, как ни за что не сбежал бы в той жизни, где он оставил свое сердце.

«Луффи, прости, что не построю тебе корабль, достойный короля! Достойный тебя! Но в этом мире ему нет места, нет подходящего ему моря. Свободного моря! Я сожалею, что ты и остальные, если вы здесь есть, можете узнать об этом».

***Она ощущает прогорклый вкус ненависти на губах. Вкус поцелуя ублюдка Спандама. Почему из всех людей, которых она предпочла бы вычеркнуть из своей жизни, именно этот выродок встретился ей? Ведь это мог быть кто угодно другой! Слезы катятся по щекам, а тело неприятно зябнет под тканью порванной рубашки, несмотря на жару. Небольшая речка, пересекавшая город, впадала в большую, несущую свои виды за чертой города. И мост через ту, большую , был достаточно высоким. Более чем достаточно.

Она шла, не обращая внимания на снующие по мосту автомобили. Шла, не зная неуверенности. Шла, удушаемая чувством вины.

«Луффи, я сожалею, но я больше не могу так жить. Не могу, потому что со мной нет вас».

***Крик обжигает горло, а слезы – щеки. Мальчишка вопит о своей ненависти. Обжигающей сердце. Это так несправедливо! Почему он?! Почему именно он?! Он же не сделал ничего плохого! Чоппер дерется впервые в жизни. В этой жизни. Но дерется яростно. Один против толпы. Но здесь он обычный мальчик: у него нет силы, что в Том Мире давал ему дьявольский фрукт. И потому он проигрывает: толпа подростков – сила страшная и необузданная, но, что самое ужасное, жестокая и не знающая пощады.

– Да что это такое?! – в голосе Курехи звучит отчаяние. Знания и опыт твердят, что спасти мальчишку почти нет шансов, но она до последнего будет бороться за его жизнь. Она врач – это ее долг.

– Я боролся, Луффи, – шепчет Чоппер в бреду наркоза. – Я сражался…

***Санджи кажется, что сигареты никогда не приносили ему столько удовольствия. Принесенный Рейджу блок стал его спасением. По крайней мере ему так казалось первые минут 20. Потом тоска снова его одолела.

Мозг начал подкидывать идиотские мысли вроде того, сколько сигарет надо выкурить, чтобы умереть. Нет, такие вопросы периодически приходят в его голову, просто сейчас отвергали их более рациональные идеи самоубийства.

Повар является обладателем огромного числа разнообразных ножей. Мысль для него хуже чем богохульная – использовать но, чтобы оборвать свою жизнь, но почему-то она кажется безумно правильной. Он недостоин быть коком. Не здесь, не в этом мире.

Санджи точит нож так, что тот становится острее бритвы.

– Вдоль, – напоминает сам себе блондин.

Ему нечего сказать в тот момент, когда он порочит свою честь кока. Он не хочет ни виниться, ни оправдываться. Просто прекратить этот ад, где нет Их.

В бесчестном движении нож идет по вене.

***Усопп вновь смотрит вслед той, что так похожа на его возлюбленную. Отец приедет послезавтра утром, и, может, его безрадостная жизнь станет чуть лучше. Но Ясопп снова уедет, оставив сына наедине с ужасом одиночества.

Парень больше не выдержит разлуки ни с кем, не вынесет терзающей его боли.

Усопп губит себя мыслями о встрече с друзьями, губит осознанием своей ничтожности. Он не сможет отправиться с ними, прикованный к коляске. И ему до боли в горле страшно увидеть жалость в их глазах.

Парень поднимает себя на подоконник и открывает окно, перекидывая безвольные ноги по ту сторону рамы.