Текст книги "Стихи"

Автор книги: Мира Горбулева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

в водовороте чувств и снов,

кусая губы, брови хмуря.

Сторицей не вознаградит,

и во сто крат измучит снова,

собою жизнь оно вершит,

собой дарит венок терновый. 1971

ПРОШЛА ОТРАДА ГОЛУБАЯ...

Прошла отрада голубая,

замолк восторгов шумных звон,

и вновь границы я не знаю:

где жизни явь, где дымки сон?

Живою трепетною ланью

бежит и вновь зовут и манят

леса и горы, и моря.

Все отзвенит! Не для меня ли?

И отпоет – не в этом суть.

Я здесь живу, чтобы оставить

свою частицу в чем-нибудь.

Простая мысль, простое слово,

но повторят и после нас,

все восприняв свежо и ново,

а в юности не без прикрас,

что жизнь поиск долгий, трудный,

не мягкий розовый ковер,

удачей не заманит блудной,

раскинув миражей шатер.

Живем мы для борьбы и жатвы,

Наш разум будущего восход.

Мы урожай семян когда-то,

в войну, посеянных, в поход

Теперь идем сквозь дали, зори

надзвездных и подзвездных бурь,

и цену счастью, цену горю

мы знаем, и поем лазурь,

труд, мой, весну, победу, славу,

И то, что живы каждый час.

То, что приемлем жизни правдой,

и что рассветом светит в нас. 1971

СПОР

Сложный спор и очень нужный -

о поэзии большой.

И разлились мнений лужи:

что важней – весна иль стужи

и поэт с какой душой?

Все судили, да рядили,

назидательно твердили,

что за массовость стиха

распыленностью платили,

ну а многие решили:

массы пусть творят, и ныне

в этом деле нет греха.

Заунывно вопрошали,

изведя не сотню фраз

"Муза, что ж ты не рожаешь?

Пушкин ли воскреснет в нас?"

Витиевато, многословно

разложили на весы:

где здесь бури, весны, грозы,

были ль тут души угрозы,

или вовсе нет души?

Воспитательный и мудрый

на листах "Литературной"

извлекут теперь урок

очень многие поэты.

Надо думать, что секреты

вдруг узнали и "Пророк"

сфинксом в пепле возродится,

и могучая десница,

потрясая небосклон,

оседлав коня-Пегаса,

жаждущим предложит массам

поэтический циклон. 1971

РАЗВЕСИЛ ШТОРЫ СЕРЫЕ...

Развесил шторы серые

озябнувший рассвет.

И листья влажно-прелые

тропинки скрыли след.

Растрепанный взъерошенный

хохлился воробей.

Давно уж сено скошено,

отпелся соловей.

Насторожились елочки,

багрянец оттенив,

зеленые иголочки

листвой позолотив.

И скучным, неухоженным

на золотом балу,

расквасив в непригожую

рассветную зорю,

лучами не согретое,

усталое, раздетое

вставало утро раннее

в осеннем дивном стане. 1971

ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ

Седые кремлевские стены

стоят в карауле бессменном -

памяти часовыми,

героям, сынам России.

Придут и уйдут столетья

рассветами и закатами,

но вечным объяты бессмертьем

горячим, живым, не плакатным -

жизни, сгоревшие факелом,

мысли свободные, взлетные,

и те, кто с площадки стартовой

в даль уходили звездную.

Именам их память и слава

и честь преклоняет знамена,

сердца благодарные лавой

стекутся к гранитам граненным.

В скорбном молчании стихнут,

к горлу слезу подкатят,

ознобом забьются, воскликнут

сердца, когда рядом встанет,

воскреснув огнем вековечным

под солнцем, и ночью млечной

солдат рядовой неизвестный

алтайский, рязанский, местный.

Окаменелым пламенем

кровавым, закатным, скорбным

сверкает гранит багровый

на возвышении тронном.

В чаше у каски зеленой,

в жестоком бою опаленной,

горит пламенея зарею

вечный огонь герою.

Он пронесет, как песню

сквозь жизни, дебри столетий

"Имя твое неизвестно,

подвиг твой бессмертен". 1971

КТО СКАЗАЛ – МЕЧТАНЬЯ ГОЛУБЫЕ ?

Кто сказал – мечтанья голубые?

Белой мне привиделась мечта:

снежного сугробья раскидные

нежные, пушистые меха.

Тот, кому зимою люто, грустно,

белой красоты не разгадал,

мне ж расскажет вьюга сказку устную,

в вихре закружит метельный бал.

Расшуршавит зыбью ветер наледь,

серебро оков оденет глубь,

в небе льдинкой будет месяц маять,

голубя снежинок млечный путь.

Захвати горячее дыханье,

щеки разрумянь ознобом в кровь

зимнее лебяжье венчанье,

белого безмолвия любовь.

ВОДЫ С ЛИЦА ГОВОРЯТ НЕ ПИТЬ ...

Воды с лица говорят не пить,

с красой века говорят не жить,

но властно влечет и, косой кося,

себе подчиняет людей краса.

Красиво лицо, величава стать,

но что за челом и с души что взять

и что ты получишь любви взамен,

поняв вдруг – возлюбленная – манекен.

Шляпка модна и брюки клеш,

но вместо души позолоченный грош.

Мысли – подделка, влеченья пусты,

луна иль безлунье, деревья, кусты -

все тени, предметы.

В душевном бесцветьи

нет в ночи волшебства,

нет сказки в рассвете.

Мордашки пикантность и праздный наряд

не в радость, коль пуст размалеванный взгляд. 1971

КИНУЛА НОЧЬ ТЕМНОТЫ ШИНЬОН ...

Кинула ночь темноты шиньон,

лампадой опять засветил миньон,

а в штору окна проползает мгла,

в шуме дождя стихов слова.

Плачет роса иль рассвет грустит,

день полыхает иль ночь не спит,

сон или явь, сказка иль быль,

новое время, столетия пыль:

валом обрушатся, смерчем взовьют,

слезы иссушат, песню споют.

Я в ожидании, я часовой,

думы и чувства в томленьи со мной.

Стихов, говорят, изобилия рог,

и, вдруг, как в ненастье, на мой порог

обрушились шквалом, ворвались в дом:

их не добывала горбом и трудом.

Все то, что горело и жило во мне,

в моей не сказанной и пылкой стране

теперь рассказалось, теперь пролилось,

как будто бы не было – стало, сбылось.

И думы теперь гложут сердце мне -

тебе каково в моей стране?.. 1970

СРЫВАЕТ ЖЕЛТЫЙ ПЛАЧ ЛИСТВЫ...

Срывает желтый плач листвы

С деревьев огненная осень,

И гроздья красные рябин

зиме, как дар, она приносит.

Стряхнет поблекший свой наряд,

пернатых вышлет к дальним

странам,

и зашумит дождей каскад,

все сыро станет, серо, странно.

Не запоет, не прожурчит,

в листве свирелью не просвищет,

ненастьем зимним зашуршит,

и снег, как подаянье нищим

вдруг как-то утром заблестит,

разбросит белых пятен рвань.

И лес, где смолкла птичья брань,

стоит, хотя и просветленный,

но до конца не обновленный. 1970

ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ УЛИЧНОЙ ВСТРЕЧИ

Согнула старым телом клюку,

Как жизнь ее – в бараний рог,

Плетется медленно старуха,

Я к ней подвинула б порог!

Мне на мгновенье власти силу

Разгладила б лицо рукой.

Глядите женщины, мужчины -

Старуха стала молодой:

Зарделся юности румянец,

Сбежал на плечи завиток,

Морщины превратились в глянец

И взгляд горяч, как кипяток.

Швырнула молодца клюку,

Вернулся молодости срок.

Но миг, есть миг. И вот старуха, -

Как избавленья, ждет порог. 1971

РАЗМЕЧТАЛОСЬ СОЛНЦЕ О ВЕСНЕ...

Размечталось солнце о весне.

Снег исколот звонкою капелью.

Облако забылось в синеве,

Нежась на деревьях ожерельем.

Убежал мороз от солнца в тень,

Притаился зябко за чертою,

Обдувая ветром светлый день,

Зимнее тепло сочтя игрою.

Ночку поджидает у ворот,

Чтоб сказать ей нежные слова,

С ветром торжествующе споет,

Что всевластна в январе зима. 1971

ЛЕНИНГРАДУ

Не позабыть твоей кардиограммы

со шпилевыми взлетами вершин,

прямолинейную проспектов панораму

и купола с музейностью седин,

каналами расчерченный орнамент

спокойных вод в гранитных берегах,

истории петровских дней фундамент

и нового строительства размах.

Дворцы самодержавия когда-то

оплот и устрашающий редут,

теперь музеев светлые палаты

и разума торжественный салют.

Вознесся колоннадой четкой, стройной,

храня монументальность прошлых

лет

========================================= Ненастье, перьевые облака,

Взмахнув крылом земле пообещали,

Блеснув последним отблеском, закат

На землю кинул розовые шали.

Крадучась ночь туманит синеву,

Звезда забила света робкий гвоздик,

А лес послал шуршанием молву,

Что луч земле привет последний бросил. 1971

ЕЩЕ В ПОЛЯХ НЕ ОТГУЛЯЛА ОСЕНЬ...

Еще в полях не отгуляла осень,

крылом багряным осеняя лес,

как вдруг зимы скоропостижной проседь

просыпал в шторме серый вал небес.

Листва отяжелело наклонилась

в разлапистых объятьях зимней мглы,

и в дреме снеговой себе приснилась

зеленой накипью безоблачной весны.

Неотвратимость белого ненастья,

холодного безмолвия рассвет,

не жду я с безысходностью несчастья,

но чудится моей судьбы участье,

когда зима лютует в сентябре. 1972

КАПРИЗЫ РАННЕЙ ЗИМЫ

Капризы ранние зимы:

она октябрь вдруг всполошила

и, не жалея белизны,

свои снеговья распушила.

Ворвалась вероломно в дом,

во всем диктуя свой порядок,

поколдовала над прудом,

окаменила комья грядок.

Когда с непрошенной зимой

рассудок строгий примирился,

вдруг солнце брызнуло красой,

букет сосулек распустился.

Заплакал тоненький ледок,

сверкая в гамме неба синью,

но знаю, близок стужи срок,

и жду вот-вот тепло остынет. 1971

ОГЛОХНЕТ МИР, ОСЛЕПНЕТ СОЛНЦЕ...

Оглохнет мир, ослепнет солнце,

замрет остолбеневший лес,

пустым квадратиком оконце

уж не подарит синь небес,

печаль вдруг сдавит немотою

и свалит тонной скуки груз,

уж не забудусь под листвою

и облаком уж не умчусь.

Все станет прежним и привычным,

и серый сдавленный рассвет

меня застанет, как с поличным -

что я одна, что музы нет.

Тогда бесцветными глазами,

В окаменелости пластом,

шурша увядшими перстами,

в бумаги бледное лицо

взгляну с надеждой и мольбой:

вернись, вернись моей душой,

не нужен мне удал такой -

довольства, чванности покой,

не предавай, не покидай,

верни мне муза боль и май. 1970

КАМЕННЫЙ УЛЕЙ ....

Каменный улей,

Соты окон.

Проспект, переулок,

И солнце в полон

Цветущая площадь

Взяла, распластав

Ковровые клумбы

Пестреющих трав.

Гул фабрик, заводов,

Трамваем трезвон.

Был заново город

С той песней рожден.

В подземных артериях

Жизнь ритмичная

Пульсирует, бьется -

Ведь темпы столичные.

Спешат поезда

И развозят людей -

Вершителей века,

И светлых идей:

Они бездорожье

Одели в асфальт,

Речные порожья -

В гранит и базальт,

Диктуют программу

Кранам-великанам,

Творят и рисуют

Страны панораму.

Мой город, как песня,

И весел, и лих.

Как сказка чудесен -

Ритмичен, как стих. 1970

МАТЕРИ

Суровый взгляд, нахмуренная бровь,

скупа на ласку и не виновата,

что в ней неповторенная любовь,

что в ней невосполнимая утрата.

У жизни нрав крутой и у нее -

непримиримости стоит стена глухая,

как часто узнаю в себе ее,

и боль моя – ее слеза скупая.

Резка, порывиста и трудно угадать,

что боль пройдет и скорбь ее утихнет,

и тяжесть лет несет в печали мать,

и бремя то, к несчастью, жизнь не снимет.

Прости прошедшее, с ним навсегда простись,

Смирись и благодарствуй светлым будням,

не наяву, то хоть во сне приснись

с веселым смехом и бровей не хмуря. 1971

УЛЕТЕЛИ ПЕРНАТЫЕ СТРАННИКИ...

Улетели пернатые странники,

желтой вьюгой отпел листопад,

тучи солнце услали в изгнание,

загрустил в ожидании сад.

Позади раскрасавица осень,

а зима лишь взмахнула крылом,

чуть прикрыла белеющей осыпью

берега над болтливым ручьем.

Что ж хозяйкою в дом не пожалуешь,

чтоб прибрать, побелить, починить,

что же осень проказницу балуешь?

Чай пора уж ее заменить?

Помню как-то ты гостьею раннею

обелила наряд золотой,

а теперь все томишь ожиданием

белизны по канве голубой. 1971

ЦИКЛ СТИХОТВОРЕНИЙ ПОСВЯЩЕННЫХ БАКУ:

ТИХИЙ ПЛЕСК ИЛЬ ЗАПАХ НЕФТИ..

Тихий плеск иль запах нефти,

Ночь иль зарева пожар.

Может сто, а может двести

Лет назад вдыхала жар

Этих улиц гибких, гулких

Перепутанных в узор

И теперь, играя в жмурки,

Память тихо разговор

Заведет о синем море,

О бегущем чуде волн,

Разгулявшихся в просторе,

И про ветра-норда стон.

Вот ступенчатой подковой

В раскаленной дымке дня

Город "Белый", город "Черный"

Вдруг нахлынут на меня,

Будоража чувства, память,

Разбудив мечту и грусть.

Их не станут гнать иль прятать

Пусть они воскреснут, пусть -

Ханские дворцы, мечети,

Крепостной стены гряда,

И дворов веселых клети,

И в базарных городах

Разноцветье пряных сластей,

Разнобой гортанных слов -

Я забудусь, пусть ненастье

Не напомнит дивный сон.

Вот играя в современность,

Пагод распахнув зонты,

Расщедрясь на зеленелость,

На газоны и цветы,

Расплескал бульвар веселых,

Говорливых звуков гул,

Душную дневную сонность

Будит вечера прогул.

Звезды с неба наклонятся,

И зажгут огнями город,

В море зыбко повторятся,

Расцветят подковой горы.

Подмигнет подслеповато

Маяка далекий лучик,

И врезаясь угловато,

Апшерон во тьме излучит.

Отдавая дня горячность,

отдыхают груды зданий,

Тайны ночь все властно прячет,

Проносясь чернявой ланью.

И обычно, что на юге,

Под чадрой смуглянки-ночи

Вдруг заря, и в неба луге

Звездам цвесть нет больше мочи.

И росой не обновленной

Город жаждущий проснется.

Вновь займется опаленный,

Южный день под властью солнца.

Будни будят гул заводов,

Фабрик шум, кранов урчанье.

Детства, молодости город

Вновь с тобой я на свиданье.

Загляну в твои кварталы.

Ты меня не помнишь город?

Юность, детство здесь промчались,

Но а ты как прежде молод.

Южный край и снежный север

Что родней, – порой не скрою -

Лиловатый милый клевер

Напоит святой тоскою,

Что порой мне так хотелось,

Глядя на безбрежность моря,

Закопаться в зеленелость

Трав, цветов, полыни горькой.

Сколько раз, навязнув, слово

Так просилось на бумагу,

Ты ли южная природа

Забродила неги брагу,

Что вскипела пеной бурной,

Пролилось лучом искристым,

Иль во мне воспело утро

Дымкой северною мглистой?

Луга звон и ароматы

Трав, стогов, цветов весенних,

Лунность ночи, гроз раскаты

Мне дарил стихом Есенин.

Забывалась, уносилась

Колыбельной первым слогом,

Умирала, возносилась

С Пушкинским бессмертным словом.

И еще не разумевшей словочтения

секреты

Мне отец доверил светоч

Поэтической кометы.

И еще не вняв во смысл,

Я стихи твердила звонко.

И магическая мысль завораживала тонко.

Как провиденье смешное

Первый помню свой урок -

С гордо поднятой главою

Гордый пушкинский "Пророк",

Напрягая горло, мысли

Я старалась изложить.

Первоклашки пораскисли -

Мне ж сказали отложить

Этот стих годов на десять,

Я ж учительский совет

Позабыла – на сто, двести

Отложила скучных лет.

Но подспудно, подневольно,

Жило жало то во мне.

Было тяжко, было больно

В вечер, утро, днем, во сне.

Я томилась и страдала.

Озеро, лесная глушь,

Деревенская отрада,

Грозы, весны, зимы, сушь

Обостряли горечь боли,

Оттеняли страсть и грусть;

Я другой желала доли:

Каменистой, в дебрях пусть,

Только чтоб излить тревогу,

Трепетной мечты и мыль,

И вздохнуть свободно чтобы,

И взметнутся в неба высь.

И пробилось сквозь асфальты

Каменелости пласты

То зерно, что ты когда-то

Ранним утром иль закатом

В душу мудро заронил.

Мой отец! – далекий лучик

Детских милых нежных лет.

Все, что в жизни было лучшим,

Все, что извело измуча,

Осветил твой дивный свет.

И венком пусть скромным первым

Ляжет робкий этот стих.

Нет жемчужин в нем и перлов,

Но дарили мне секреты

Солнце, свет, молчанье, крик.

До свиданья, до свиданья,

До свиданья – не прощай.

Ты во мне – мое призванье,

Ты во мне – любовь и май.

БЛАГОСЛАВЛЯЮТ КРАЙ МУГАМЫ

Благословляют край мугамы -

Они в узорчатый мотив

ровесник древнего ислама

вплетают современный стих.

Звучит задумчивая тара,

а песня звонким ручейком

вдруг воскрешает город старый

и старый мой родимый дом.

Вот фаэтон по переулку

чеканным цокотом копыт

в ущелье узком улиц гулких

запевно песенку дробит.

Устало дышит древний город,

и осторожная волна

поет мугам, что вечно молод

край нефти, хлопка и вина.

Здесь солнца жар – во имя жатвы,

и свет луны – во имя грез.

Тепло в себя вбирает жадно

владыка нежных винных лоз.

Цветут дурманя олеандры,

в инжире бродит сладкий сок,

под зеленью чадры нарядной

тутовник дозревает в срок.

Кудесник, заговорщик крови

росою алою (сладкою) гранат

сверкает алою зарею,

манит янтарный виноград,

?

О всем поет мугам тягучий

И, как дошаб, из жбана льет

мотив медовых и певучий.

Что передать могло бы лучше,

как дышит и живет Восток?

СТАРЕЦ КАСПИЙ

Старец Каспий волною баюкал

колыбель Апшеронской дуги,

то урчал и барахтался в бухте

в завывании нордной пурги.

Лапой пенною берег царапал,

то к ступенькам ласкаться бежал,

то в томленьи плескался и плакал,

то раздавшись спокойно лежал.

Непоседливый, непостоянный,

с южным нравом и пылкой душой,

голубой, покоренный и славный,

или грозный, глубокий, большой.

Одарило лучистое солнце

Щедрым кладом глубокое дно,

и прорвавшейся веной льется

черной крови густое вино.

Охмеляющий запах нефти,

ознобляющий пыл волны,

разыгрались в просторах вместе

вечной дружбой сильны, вольны.

Встал упрямо на зыбкой почве

голубых непокорных глубин

город в пенных лохматых клочьях,

город вышек и прочных станин.

Эстакад распростерлось кружево

и грызет разъярившийся вал

рукотворное детище тружеников,

остров волей воздвигнутых скал.

Не таись старый, гордый Хазарский

и щедрот для людей не жалей,

из сокровищниц древних, ханских

почерневшее золото лей.

СТАРЫЙ БАКУ

Петляют станы улиц узких,

а неба синий ручеек

становится туманно тусклым,

пока пробьется на порог.

Могучей грудью крепостною

дыбится древняя стена.

Мечетей гордых контур стройный

теснит своей грядой она.

Но словно вырвавшись к аллаху

несут балкончиков чалмы.

Молла – наместник рабства, страха

давно ль дурманил здесь умы?

Теперь все сказочная древность,

теперь обычаи дедов,

но не свидетельствуют бренность

прожитых тысячей годов.

Сама история ступает

неслышной поступью своей,

перстом столетья отмечает,

этап с этапами сличает

и пережитое венчает

воспоминаньем прошлых дней.

КАСПИЙ ОТКИНУЛ ОТ ДЕВИЧЬЕЙ БАШНИ...

Каспий откинул от Девичьей башни

волны, грызущие крепости твердь -

надо же внукам оставить нашим

памятник, славящий девичью честь.

Время меняет, старит, корежит

и поколенья сменяет людей,

оно беспощадно и все же не может

затмить нестареющий факел речей.

И вот он донес из глубин сокровенных

легенду, реальность которой ясна:

любовь, чьи законы всегда современны,

воспета в легенде чиста и проста.

Ее не купить, сторговавшись ценою,

ее не продать, коль остыла душа,

не спрятать ее за толщенной стеною,

она заставляет и жить, и дышать.

Влюбленному хану не жаль и богатства,

а девушке с милым и в хижине рай,

влюбленному хану отдать бы полцарства,

а девушке только б любимый да май.

Но хан ведь владыка, и воля аллаха

на этой земле повторяется им,

А он одаряет то златом, то страхом,

считая, раз властен, то значит любим.

Ему приглянулись и черные косы,

и глаз охмеляющий винный родник.

Его не разжалобят девичьи слезы,

он брать то, что нравится, право ж привык.

А девушке смерть желаннее сто крат,

чем ханские нежности, почести, пир.

Условие хану: "Мне башню высокую,

хочу перед свадьбой взглянуть на мир".

Что хану, собрал он рабов повелительно,

и за ночь та башня готова была.

Ее приподнес он невесте пленительной,

а башня была высока и грозна.

Как белая птица в свадебном платье

стояла на башне и, к солнцу воздев

в прощании руки, молилась, плача,

за всех несчастливых и любящих дев.

А Каспий манил, обещал забвенье,

вот взмах белокрылой и тонкой чадры,

и ринулась чайкой в косматую пену,

и крик был последним и горьким:

"Прости". 1971

АХ , ЭТО НЕ ГОЖЕ...

Ах, это не гоже!

Пусть это не гоже!

К тебе обращаться

Всевидящий боже.

Но сдавленным вздохом,

Как стоном мы все же,

Вздохнув глубоко,

Выдыхаем: "О, Боже"!

Ты где-то незримый,

Всему ты причастный;

К тому, кого любим,

К тому, с кем несчастны.

Зовешь, пробуждаешь и с трепетом

страстным

Мне музу даришь и ведешь меня

властно

В чертоги, где воздух – лазурь

голубая,

Где я неземная, почти неживая. 1972

ЧТО СО МНОЙ СЛУЧИЛОСЬ В ЭТО ЛЕТО ?

Что со мной случилось в это лето?

Рифмы ритм сведет меня с ума:

Образы витают рядом где-то,

Синяя мерещится вода,

Накипь лип пьянящим ароматом

Властно перехватывает дух,

Ночь с сиянием звезд во сто каратов

Усмиряет тополиный пух.

До черты, что вечностью зовется,

мне рукой (становится) подать,

Песнь моя с томленьем сладким льется,

И ее мне страшно расплескать. 1971

ЗАЧЕМ ГОВОРИТЬ , ЕСЛИ СЕРДЦЕ БЬЕТСЯ...

Зачем говорить, если сердце бьется

Признанием губ и горением глаз,

И бессловесно мелодия льется,

Дня превращая томление в час.

Разлуки рассветы и полночь свиданий,

И радость, и горе разделим вдвоем,

Ведь это не просто построить здание,

Которым "семейное счастье" зовем.

С любовью, проверенной десятилетьем,

С фундаментом цельности и чистоты,

И с пониманьем друг друга в соцветьи,

С стремлением общим и страстью мечты.

И к дрожи зимы, что стараньем зовется,

Друг другу горячие руки подав,

Без скорби, что песня весны не вернется,

Придет, дань душевную юным отдав. 1971

БЫВАЮ ПОРОЙ И ПРОСТА, И СЛОЖНА

Бываю порой и проста, и сложна,

Умна и глупа, но душа чтоб звучала.

Постичь жизни суть я пытаюсь сама

С трагизмом конца и тайной начала.

Найти, доискаться, взлелеять в себе

Любовь и мечту, все, что было и будет;

То ль песню усталости в потном труде,

То ль радости боль, что несем мы людям.

Нести на алтарь любви и добра,

Широты души, песни ширь удалую,

И петь я готова с утра до утра

И песню свою, и песню чужую. 1972

БЛОКУ

Мой бледный, тонкий, нежный лирик,

я пью хмелясь печаль твою,

звучит взволнованная лира,

ведет в поэзии страну.

Там слезы чистых светлых капель

росы, блистающей весной,

я соберу и нанизаю

на нить травинки луговой.

Я обернуся "незнакомкой",

и чудные мои черты

в тот вечер, тающий незвонко,

с такой тоской увидишь ты.

Но вот бегу я, спотыкаюсь

и об утесы бьюсь, кричу,

и нежный лирик, отзываясь,

мне душу дарит.

Я молчу, не в силах высказать

словами

свою бездонную любовь,

цветы бутонами-стихами

чаруют ароматом вновь.

Ты здесь в печали вековечной,

звездой в пылающей душе,

потоком мысли бесконечной,

в бессмертном страждущем стихе.

И я твоей тоской и мукой,

твоей любовью и мечтой,

Все, что чернит и вялит скукой,

в поклоне низком пред тобой,

внемля печальным стройным звукам,

смываю светлою слезой. 1972

ОСТАНОВИСЬ ПОСТОЙ БЕЖАТЬ...

Остановись, постой бежать,

Дай мне подумать, осмотреться,

Вчера ль на свет рожала мать,

Сегодня далеко от детства.

И юности запал прошел,

А в зрелости вопрос свершений;

Куда бежишь – остановись!

Я далеко от разрешений загадок жизни;

Хоть божись, напрасно наше красноречье.

Она уходит наша жизнь.

Пусть мудро это, но грущу,

Смириться не сумев, ищу иную истину.

Познав прискорбия венец -

Всему, что думает – конец. 1972

ГИМН МУЗЫКЕ

Волнуйте, жальте, протестуйте,

Зовите верить и любить,

Дарите муку, наслажденье,

Прощать учите прегрешенья,

И не прощая преступленья,

Учите мудро, чисто жить.

О песнь музыки и музы,

Внемлю, дыханье затаив,

Как страстные святые узы

Слова со звуками сроднив,

В меня вливаются бальзамом,

Слезу исторгнув из глубин,

Курятся неги фимиамом,

И сердца трепетный рубин

Порывом взлетным устремится

Навстречу звукам и словам,

Не человеком – вольной птицей

Я улетаю к небесам. 1972

НЕТ МУКИ ГОРЕСТНЕЙ И СЛАЩЕ...

Нет муки горестней и слаще,

Нет чище радости и страсти

Души порыв и взлет мечты,

И ощущенье высоты;

Призванья робкие признанья

В душе хоть горечь увяданья,

В смятении сумбурный ум,

И боль невысказанных дум.

Себе признаться не грешно -

Надеяться и ждать смешно. 1972

МИМО ПРОХОДЯТ ЛЮДИ...

Мимо проходят люди,

Чужие усталые лица.

Что-то завтра будет?

Ночью кошмар мне снится.

Мимо проходят чужие,

Бредут усталые странники,

А среди них родные

Идут, утонув в коноплянике.

Чужими стали родные,

Родными стали чужие;

Узы крови простые,

Узы духа иные.

Я болью души болею,

Я плача души не скрою;

По жизни бреду аллеи

Духовною сиротою. 1972

ПЛАЧ

Для чего же ты светило,

ах ты, солнце, солнышко,

я слезой горючей мыла

горе свое горюшко.

Ах ты, горе-горюшко,

в сердце нет заплаты,

обмануло морюшко и украло брата.

Претворилось в блюдечке

тихоньким и паинькой,

и не стало юного как-то вдруг,

случаянно.

Девочка-подросток я

взрослой стала рано.

В сердце в крови хлесткой

память бьется раной.

Я не могу не думать ни о чем

и просто слушать тиканье часов,

я не могу не строить города

воздушные, но нужные всегда.

Воздушные! Живите вы во мне

по осени, по лету, по весне. 1972

ТЫ ЗАБЫЛСЯ, УСНУЛ...

Ты забылся, уснул, головою поник,

так наверно должно было статься,

мне ж пчелой бы рукой

пышность платья гвоздик

все б ласкать да с тобой целоваться. 1972

РАБОТА

Работа хлопотливая,

и словно белка в ней

кружима и крутима я

колесиками дней.

Опять стеклянно-матовый

подарит ночь привет,

неся в подоле аленький,

младенческий рассвет.

Он застучит стозвон даря

и радость, и красу

и на поле, и в городе,

и в небе, и в лесу,

и я крылатой птицей

из теплого гнезда

лечу, чтоб песней влиться

в симфонию труда.

И улицы-дорожки,

и парков – парики,

и временем скорежены

домишки-старики,

высоты монотонные стеклянные,

бетонные

летят они квадратами

и ленточной волной,

и сердце без остаточка

уж больше не со мной.

Оно в окошке светится

лик солнечный дразня,

и кружелихой вертится

в огромной чаше дня. 1972

РЕЗВИСЬ МАЛЫШ

Резвись малыш и ножками меси

Амброй младенчества пропитанный объем

Беззубым ртом высмеивай мессий,

Пытавшихся гадать, кем будет он потом.

Резвись малыш, пока еще в начале

Добро и зло, надежда и обман

И потому наивнейшим всезнанием

Царит твой высший человечий сан.

Резвись малыш, все будет много позже:

Желание все понять, желание все решить,

И ощущение, свойственное взрослым,

Незримого присутствия души.

Не плачь, малыш, я прошлое твое

Твоих наивных голубых рассветов,

Которые врываются в проем

И обещают солнечное лето. 1972

СНЕГ ПАДАЕТ И ПЛАВИТСЯ

Снег падает и плавится

в смятении и панике,

а в памяти есть памятка,

там снежность без подпалинки,

там снежность без подталинок,

без ссадин и без наледи,

и нежность полутайная, немеющая на людях,

а снег все с неба рушится,

и свет фонарных лунностей

из тьмы ныряет в лужицы,

где мрут снежинки юные. 1972

РАЗДУМИЙ ГРУСТНАЯ ГРЯДА

Раздумий грустная гряда

Опять сгустилась надо мною,

И гулкой отозвалась болью

Рубцом зажившая беда.

Откуда-то из немоты,

Из дремлющих предположений,

Ко мне приходит ощущенье

Незаземленной высоты.

Светлеет будничная даль,

В ее реальности привычной,

Возвышенной и необычной,

Любая кажется деталь,

Размерность граней и углов

Готовы жертвовать предметы,

Чтобы когда-нибудь воспета

Была б к пространству их любовь.

И хочет быть уверен глаз,

Что и его волшебный гений

Причастен к тайнам светотени,

Что и его над ними власть,

Что не наступит страшный миг,

Когда вместившийся в хрусталик,

Вдруг станет тусклым цвета стали

Угасший и затихший миг.

И яростный самообман

Зовет творить, дерзать и строить...

Раздумий грустная гряда

Опять сгустилась надо мною. 1972

НЕУЛОВИМАЯ МНЕ БЫ ТВОЕ ОПЕРЕНИЕ...

Неуловимая мне б твое оперение

Цвета далекой безоблачной выси,

Пошлы обновы, явись обновлением

В свободном парении духа и мысли.

Нематериальное дитя Метерлинка

Для человечества ты ватерлиния.

Сигнал! В бытовщину не погружаться,

Синяя птица высокого счастья

Неуловимая! Клювом синим

Тарань ненавистную тучу ненастья,

Не попадайся в сети насилия

Назло птицеловам, птица счастья.

Не для тебя золотые клети,

В блюдце вода и в пригоршне зерна,

Ты не для музейных и частных коллекций

Синяя птица высокого взлета. 1972

ПОСВЯЩАЕТСЯ МОЕЙ ВНУЧКЕ ДАШЕНЬКЕ

Что осень?

Кончен отдых летний,

И школьные грядут вопросы,

И небо, позабыв о лени,

Все сыплет водяное просо,

И листья желтые, как свечи,

И сморщенные, как старушки,

Шуршат о том, что все не вечно,

И растревоживают душу.

И гул далекой электрички,

Как звон церковный благолепен,

Зовет, заманивает, кличет

В лес, в храм осенний на молебен. 1992

О БОЖЕ МОЙ , КАК ЭТО ПРОСТО...

О боже мой, как это просто,

Один иль два глухих ударов,

Последний выдох впитан в воздух,

И чьей-то жизни вдруг не стало.

Не стало ожиданий чьих-то,

Надежд, усталости, волнений,

Затихли снегопады, ливни

В остановившемся движенье.

Два черных раскаленных солнца,

Желавшие все видеть сразу

Вдруг стали тусклыми и плоскими,

Два бывших человечьих глаза.

В бездонность названную прошлым

Вдруг опрокинулось пространство...

О боже мой, как это просто

Один иль два глухих удара. 1972

АХ , МИЛЫЙ МОЙ ВЕСЕННИЙ ГОРОД !

Ах, милый мой, весенний город!

Грязнуля в рыжих ручейках.

Мы оба пережили холод,

И нам теперь не ведом страх.

Вот-вот и ты зазеленеешь,

И я, быть может, расцвету,

И губы, может быть, посмеют

Не онеметь, сказав "ЛЮБЛЮ".

Пойми признание такое,

Любовь большой душевный труд.

Я слов боюсь, они порою

Про чувства так правдиво лгут.

Весна, весна, недуг природы:

Усталость, тусклость, немота

И переменчивость погоды,

И настроений пестрота,

И город впитывает влагу,

Асфальт стыдливо обнажив,

И хочется смеяться, плакать,

И умереть, и снова жить. 1972

ПЯТЬ МИНУТ КЛИНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ

Боль притупилась, будто онемела,

Свободно распахнулась высота,

И облаком я над собой взлетела,

Беспечна и по-юному легка.

А над моим холодным, мертвым телом

Взволнованно шептались доктора,

Их руки напрягались, лбы потели,

И мне хотелось крикнуть: "Я жива.

Оставьте мои жалкие останки,

Я вырвалась на волю, на века".

Но в грудь впивалась голубою сталью

Холодное безмолвие ножа.

Вновь было суждено забиться сердцу,

Мне было велено вернуться в плоть,

Чтоб по земле истерзанное тело

Опять тащить через мученья вброд. 1972

КАК ДУШНО МНЕ...

Как душно мне, как душно мне.

Церквушка в желтой куще.

Куда-то улетучился мой атеизм могучий,

Как ты несовременная,

Но как ты своевременна

Среди непеременных

Явленье непременное.

Перечисленья четкие:

Вот паперть, вот ограда,

Но нитью в этих четках

И горечь, и отрада.

Не в твой ли воздух влита,

Настоянна на гласных

Звучание молитвы

Таинственно неясной.

То ль в счастье,

То ль в несчастье,

Сосущее у сердца,

Томящее участие,

Скорбящее соседство.

И колоколом громким

Ты проникаешь в спальни,

Как приглашенье гонгом

На час исповедальный...

Но есть другая версия,

Вполне официальная,

После работы вечером

Уверьтесь неслучайно:

Напротив остановки

Трамвая на Солдатской

В Москве, во граде стольном

Есть культовое здание...

Как душно мне. 1972

Я ПОМНЮ, Я ПОМНЮ, Я ПТИЦЕЙ БЫЛА...

Я помню, я помню, я птицей была.

Не смейтесь, я помню прекрасно.

Я помню как плавно, как славно плыла

К земле в притяжении властном.

Я крыш черепичные помню ковры

В туманном свечении утра.

Я хижины помню и помню дворцы,

И стаи летящие уток. 1972

И ТЫ НЕ ВЕРЬ В МОЕ УБИЙСТВО...

И ты не верь, не верь в мое убийство:

другой поручик был тогда убит.

Что – пистолет?.. Страшна рука дрожащая,

тот пистолет растерянно держащая, особенно тогда она страшна,

когда сто раз пред тем была нежна...

Но, слава богу, жизнь не оскудела,

мой Демон продолжает тосковать,

и есть еще на свете много дела,

и нам с тобой нельзя рисковать.

Но, слава богу, снова паутинки,

и бабье лето тянется на юг,

и маленькие грустные грузинки

полжизни за улыбку отдают,

и суждены нам новые порывы,

они скликают нас наперебой...

Мой дорогой, пока с тобой мы живы,

все будет хорошо у нас с тобой...

ПРОБРАЛАСЬ В НАШУ ЖИЗНЬ КЛЕВЕТА...

Пробралась в нашу жизнь клевета,

как кликуша глаза закатила,

и прикрыла морщинку у рта,

и на тонких ногах заходила.

От раскрытых дверей – до стола,

от стола – до дверей, как больная,

все ходила она и плела,

поминая тебя, проклиная.

И стучала о грудь кулаком,

и от тонкого крика синела,

и кричала она о таком,

что посуда в буфете звенела.

От Воздвиженки и до Филей,

от Потылихи до Самотечной

все клялась она ложью твоей

и своей правотой суматошной...