Текст книги "Связанные звездами"
Автор книги: Минни Дарк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Перекресток
К концу марта Солнце, двигаясь по небу, как по доске для «Монополии», еще на квадратик переместилось от Рыб к Овну, таким образом завершив круг Зодиака и сразу же начав движение сначала. После того как часы пробили полночь, отделявшую Рыб от Овнов, молодая женщина через черный ход своей арендованной двухкомнатной квартирки вышла в крохотный садик на заднем дворе.
Подняв лицо к ночному небу, она ощутила, как внутри душа медленно поворачивается на 180 градусов, а сама она словно поднимается над землей: пламя свечи, пляшущее на ногах, как на фитиле, и лишь ими связанное с уродливой тротуарной плиткой, на которую больше незачем было смотреть. Ее взгляд заблудился среди звезд.
Большую часть времени она была Николь Питт – Водолеем, маникюршей, занимающейся наращиванием ногтей, матерью-одиночкой, женщиной, решительно настроенной избегать никчемных мужчин, и добровольно-принудительной кормилицей тощего кота, которого, как она полагала, звали Засранец, и принадлежал он соседу-наркоману. В квартирке на поролоновом матрасе, постеленном прямо на пол, спали оба мальчика Николь, и из-под одеял высовывались то тоненькие ручки, то крохотные ножки.
Ее кухонный стол – нет, черт возьми, ее единственный стол – занимала целая гора всяческого хлама, весьма точно показывающего, в каком беспорядке и раздрае находится ее жизнь: лекарства старшего сына от синдрома гиперактивности, несколько почти пустых флаконов с гель-лаком популярных оттенков, палитру которых давно пора было пополнить, развернутые астрологические карты, неказистый старый лэптоп с треснувшим экраном и мартовский номер «Звезды Александрия Парк», открытый на гороскопах.
Но здесь, стоя под звездами в этот мирный, украденный у суеты и спешки час, она была вовсе не Николь Питт, а Давиной Дивайн – частным астрологом, бездетной, разбирающейся в шикарном постельном белье, живущей в роскошном доме в стиле вилл на Бали, периодически заводящая ни к чему не обязывающие романы с великолепными состоятельными красавцами. Отстраненная, сдержанная, ухоженная, она была надежным проводником по дорогам, пересекавшим звездное небо, Дельфийским оракулом, понимающим, благодаря врожденному чутью и неустанной практике, как небесные силы проявят себя в той или иной ситуации.
«Если бы», – подумала она.
Вся правда была в том, что с тех пор, как ей по почте прислали ее диплом астролога – а прошло уже несколько лет, – она больше времени провела в мечтах о том, как станет знаменитым астрологом, чем в попытках найти клиентов.
В моменты спокойного созерцания вы можете пересмотреть свои представления о том, что вами движет на самом деле. Такой прогноз сделал Лео Торнбери Водолеям на страницах мартовского номера «Звезды Александрия Парк». Он предсказал, что для водных знаков зодиака грядущий месяц станет временем переосмысления: возможностью узнать, что кроется за внутренними порывами. А если уж речь шла о Лео… Давина, без всякого сомнения, была его большой поклонницей.
Пришло время, заявлял ей Лео, жить в настоящем. Но как? Ну, для начала она может записаться на углубленный курс астрологии и дать объявление для привлечения клиентов. Может развешать флаеры на доске объявлений ближайшего супермаркета. Может сделать бесплатные персональные гороскопы для друзей и родных, а затем попросить их сделать ей рекламу. После рождения на свет набросков плана мысли Давины плавно превратились в фантазии о том, как было бы здорово встретить Лео Торнбери лично. Но затем в ее мечты ворвались посторонние завывания, достаточно громкие, чтобы вырвать ее из плена звездного неба и заставить душу вернуться в рабочее состояние.
К ее разочарованию, она снова оказалась в крохотном, жалком дворике, на каменных плитках которого не было ничего, кроме дешевой сушилки для белья. Еще большим разочарованием стало то, что она – снова – была никем иным, как Николь Питт. Завывания исходили от вьющегося у ее ног тощего существа, состоящего, казалось, из костей и рыжего меха. Ногтями, покрытыми переливающимся зеленовато-фиолетовым гель-лаком с названием «Мечты русалки», Николь почесала кота между потрепанных ушей.
– Эй, Засранец, – сказала она, – ты, похоже, голодный.
Пока Николь Питт отмеряла порцию уцененного кошачьего корма, который ей теперь каждую неделю приходилось добавлять к покупкам, Ник Джордан шел по центральной улице с рюкзаком, набитым одеждой, которая пахла – как, впрочем, и все вокруг него в последнее время – рыбой.
Ник был наслышан о силе обоняния и о том, как некоторые запахи могут вернуть тебя мгновенно и наверняка в определенные моменты твоей жизни. Был один шампунь, чей запах вызывал в нем волнующие воспоминания о том, как он впервые принимал душ с девушкой после совместно проведенной ночи. А запах керосина в нагретой лампе неизбежно напоминал ему о походах на природу, которые он так любил в детстве. Поэтому он знал, что впредь запах рыбы будет, похоже, напоминать ему об определенном периоде в жизни – об этих невеселых, но полных надежды месяцах, последовавших за его разрывом с Лаурой Митчелл.
Сегодня был последний день работы Ника в рыбном магазинчике торговых рядов Александрия Парк. Завтра ему предстояло приступить к работе официанта в популярном в этом районе кафе, и именно это послужило причиной его позднего свидания со стиральной машиной в прачечной.
Высокие пустые окна прачечной ярко светились в темноте улицы. Войдя внутрь, Ник с легким разочарованием отметил, что здесь никого нет. И хотя одна из сушилок деловито гудела, никто не сидел на скамейках, не листал зачитанные журналы: не с кем было завести обычный разговор и тем самым скрасить время, проведенное в этом наводящем тоску месте.
Ник вытряхнул содержимое рюкзака на скамью и начал проверять карманы, как всегда учила мама. И не зря, ведь сунув руку в задний карман своих лучших черных брюк, он нащупал притаившуюся там бумажную салфетку, которая во время стирки легко могла бы превратиться в конфетти и усеять всю остальную одежду.
На салфетке что-то было написано.
Цитата была из Толкина, и Ник переписал ее плохонькой ручкой, которая оставляла разводы на мягкой салфетке. Цитата была частью январского гороскопа Лео Торнбери для Водолеев. С Венерой, восходящей в Рыбах, вы поймете, что вступили на тернистый путь самоутверждения. Идите спокойно, Водолеи. Ретроградный Меркурий принесет с собой хаос, поэтому время для путешествий не слишком подходящее. Потратьте первые недели года на то, чтобы как следует отдохнуть и потренировать свою интуицию, помня о том, что говорит нам Толкин: «А за углом, наверно, ждет нас новый путь и тайный ход».
Конечно, Лео оказался прав. Как всегда. Время для поездки действительно оказалось неподходящим, но она планировалась задолго до января. Так что первого января Ник отправился с Лаурой на север, в Квинсленд, чтобы играть роль комнатной собачки, пока она была занята на съемках какого-то нового парфюма. Хотя курорт, где они остановились, и был прекрасен, вода в бассейне отеля была самой подходящей температуры, чтобы освежиться после вездесущей влажной жары, а коктейли в баре у бассейна были отменными и бесплатными, поездка – для Ника – стала кошмаром.
– По-моему, пришло время признать это, – заявила Лаура однажды вечером, когда аромат плюмерии заполнял их номер. Он решил, что никогда не забудет, какой красивой она была в тот момент, когда произносила целую речь, стоя в изножье кровати в незавязанном белом шелковом халате на голое тело. – Если до сих пор тебе не удалось… то есть, я хочу сказать, что, наверное, пора переходить к плану Б.
Ее слова не казались резкими. К тому же в них не было ничего, о чем он сам бы не думал. В феврале ему должно было исполниться двадцать семь, а Голливуд был все так же далек от него. Да что там Голливуд. Даже место в одном из крупных местных театров казалось ему недостижимой мечтой. За весь прошлый год единственными более-менее значимыми подработками были эпизодическая роль в мыльной опере, роль стручкового перца в дутом костюме на выставке здорового питания и участие в гастролях кукольного театра в глубинке, с пьесой о микробах и о том, как важно мыть руки. Ник управлял куклой по имени Козявка, сорвал бурю аплодисментов в нескольких школах, очень вовремя вступая со своими глуповатыми шуточками.
– Особенно если, – со значением добавила Лаура, – мы собираемся переходить на более серьезный уровень в отношениях. А я надеюсь, мы собираемся.
Но у Ника, лежащего среди шелковых простыней гостиничного ложа невероятных размеров, в голове вертелось: «А за углом, наверно, ждет нас новый путь и тайный ход».
– Я не готов сдаться, – сказал он. Прекрасной Лауре, гибкой Лауре, Лауре с длинными-предлинными ногами. Лауре Митчелл, Козерогу, у которой к двадцати шести годам было уже несколько накопительных вкладов, инвестиционный портфель и страхование дохода.
Она ответила:
– Я не хочу терять тебя, Ник. Но если мы хотим быть вместе, пришло время стать более… В общем, ты должен понять, что ты больше не подросток. Ты не можешь есть лапшу из коробок и гонять на велике всю жизнь.
– А что, если мне нравятся велики? И лапша из коробок?
– Тогда у нас проблема, – с грустью констатировала Лаура.
Расставаться с ней было нелегко. Скорее, наоборот. Но Ник решился на это, а Лаура приняла его решение со спокойным достоинством. Весь перелет домой Нику больше всего хотелось утешить ее и утешиться самому. Но «за углом, наверно, ждет нас новый путь и тайный ход», говорил он себе, и этого хватило, чтобы не отступить от своего решения.
Ник запихал одежду в стиральную машинку, опустил несколько монет в щель и припомнил, что скоро будет четыре месяца, как он расстался с Лаурой. А он все еще находился в подвешенном состоянии, не успев даже найти себе дом. Пока что он присматривал за квартирой художника, отправившегося на Кубу в поисках вдохновения для новой выставки. Обстановка в квартире художника была простой, если не сказать спартанской. В ней была кое-какая бытовая техника, кроватью служил футон, по ощущениям набитый камнями, и все стены были увешаны картинами хозяина, на большей части которых были изображены обезглавленные животные. Иногда по утрам из-за всей этой брызжущей из сонных артерий крови Нику весьма непросто было впихнуть в себя свои низкокалорийные хлебцы.
Последние несколько месяцев Ник каждый день ходил по натянутому над пропастью канату. С одной стороны, он знал, что Лаура была права: пришло время повзрослеть, сдаться и найти нормальную работу. Но с другой – в глубине души жила трепетная надежда, что в будущем его мечта может сбыться.
Режиссер «Ромео и Джульетты» обнадеживающе обрадовался, когда Ник позвонил и согласился на главную роль. Было трудно представить, что постановка Репертуарного театра Александрия Парк привлечет внимание кого-то из театральных светил, которые, увидев игру Ника, могли бы дать его карьере толчок, в котором он так отчаянно нуждался. Но Ник привык доверять Лео Торнбери. Если следовать его совету, все сложится замечательно.
Именно режиссер, обрадованный согласием Ника сыграть Ромео, намекнул ему о вакансии в «Роге изобилия» – кафе, расположенном в удобной близости от зала для репетиций их театра и известном зарплатами выше среднего. Но во всем этом было кое-что еще, весьма озадачившее Ника. Владельцем кафе был Дэрмот Хэмпшир, ведущий колонку кулинара в «Звезде Александрия Парк», где работала Жюстин Кармайкл. Сначала он наткнулся на нее в торговых рядах, теперь это. «Что бы это могло значить?» – гадал он.
За те двенадцать лет, что они не виделись, она совсем не изменилась. Все такая же хрупкая, с глазами орехового цвета, полными озорства. Никуда не делся и ее острый ум, поэтому Нику приходилось думать – иногда даже слишком тщательно – над каждым словом. А еще брови: они ни капли не изменились. Густые и прямые, они изгибались самым неожиданным образом, заставляя его гадать, не смеется ли их хозяйка над ним про себя.
Весь тот вечер в Александрия Парк Ник ждал возможности, намека на желание вспомнить о той ночи, которую они, четырнадцатилетние, провели на пляже на юге Австралии. Они говорили о множестве разных вещей: о ее работе и об их семьях, об астрологии и Шекспире. Когда он попросил ее номер телефона, она дала его довольно охотно, но его выбило из колеи то, что она не попросила его номер взамен. Так же, как и ни единым намеком не показала, что хотела бы поговорить о той давно прошедшей ночи.
Он думал, они посмеются над тем, как сбежали от родителей и нашли пивной магазинчик на улице неподалеку от парка развлечений. И над тем, как Жюстин – которая совсем не выглядела восемнадцатилетней – нервно переминалась снаружи, пока Ник, бывший довольно высоким для своего возраста и умевший говорить убедительно низким голосом, отправился в магазинчик и сумел добыть бутылку имбирного пива «Стоун». Они распили бо́льшую часть бутылки, пока болтали, постепенно расслабляясь до того, что Ник начал демонстрировать, с какими акцентами может говорить, а Жюстин – читать стихи.
Кровь прилила к щекам при мысли, каким он тогда был безмозглым придурком. Таким маленьким и неопытным. Когда они целовались, он, наверное, замучил ее до полусмерти, поскольку ничего не умел. Неудивительно, что на следующее утро она спряталась и даже не вышла попрощаться. Вернувшись домой, он несколько раз пытался написать ей. Но каждая мысль, записанная им на бумаге, казалась глупостью. А еще он ужасно боялся написать какое-нибудь слово с ошибкой.
Новая встреча с Жюстин растревожила его. Ощущение было такое, словно его собрали заново и вернули к другой, более молодой версии его самого. И если снова вернуть прежнюю энергию и уверенность было здорово, то чувствовать, будто она видит, как он не оправдал надежды и растратил потенциал того себя, – вовсе нет. Она напомнила ему о тех его качествах, которых он… лишился?
Ник вытащил телефон и испытал смешанное чувство облегчения и разочарования, не обнаружив больше пропущенных от Лауры. За последние несколько недель она звонила несколько раз и оставляла сообщения с предложением поговорить. Посмотреть, нельзя ли найти какой-то компромисс. Но Ник продолжал твердить себе, что для Лауры компромисс означает, что ей удастся убедить его принять ее точку зрения.
Ник пролистал список контактов, дошел до «Жюстин Кармайкл» и нажал на экран, заставив буквы ее имени увеличиться и засиять. И замер. Было уже очень поздно; слишком поздно для звонка. Но вполне можно было отправить сообщение.
«Было здорово встретить тебя…» – начал парень, но тут же все стер.
– Банально, – пробормотал он.
Жюстин безо всяких усилий могла вспомнить целые поэмы и цитировала Стейнбека так, словно это были слова популярной песенки. Если он собирается ей написать, то что-то, по меньшей мере, не занудное.
«Я только что думал о…» – снова начал он. Удалил все до буковки.
Вздохнул.
«Что я делаю?» – спросил он себя и со стыдом понял, что сидит в пустой прачечной, в полночь, и сочиняет сообщение девушке, не спросившей его номер телефона, у которой наверняка в жизни все отлично складывается и без него. Так что под ритмичное «шур-шур-шур» работающей стиральной машины Ник снова сунул телефон в карман.
Овны
Позднее лето плавно перешло в осень. Одно заканчивается, другое начинается. Но в жизни Жюстин Кармайкл все шло без особых изменений. По утрам она просыпалась и отправлялась на работу в «Звезду», а по вечерам возвращалась домой и отправлялась в кровать. Но как бы она ни смотрела на телефон, стараясь заставить его проснуться, Ник Джордан не звонил.
Домом Жюстин была квартира на двенадцатом, самом верхнем этаже Эвелин Тауэрс, жилого комплекса в районе Александрия Парк, украшенного классической, в духе свадебного торта, лепниной с отделкой цвета мяты, оригинальными витражными окнами и холлом с паркетными полами. Жюстин могла позволить себе апартаменты в таком шикарном месте лишь благодаря бабушке, матери отца. Флер Кармайкл, зная, что семейная ферма Эден Вэлли перейдет к ее старшему сыну, постаралась сделать так, чтобы и два младших ребенка получили что-нибудь ценное после ее смерти. В случае отца Жюстин, Дрю, этим чем-нибудь оказалась элегантная квартира в деловом пригороде, отличная инвестиционная собственность.
Дрю и Мэнди разрешили Жюстин жить в этой квартире за чисто символическую плату, хотя обратной стороной этого соглашения были частые и нередко внезапные визиты родственников, которые решили сходить в городе в театр, на футбол, теннис, в хороший ресторан или к дантисту. Обычно такие визиты казались Жюстин довольно раздражающими, но этим вечером, в среду, она совсем не возражала бы против компании.
Девушка задернула шторы, которые скрывали пару французских окон, ведущих на полукруглый балкон, при этом стараясь не смотреть на улицу. Когда-то окна и балконы с трех сторон Эвелин Тауэрс выходили на близлежащий парк. Но в 1970-х годах на узком клочке земли между комплексом Эвелин Тауэрс и его братом-близнецом соорудили многоэтажку из коричневого кирпича. И теперь из квартиры Жюстин открывался вид на уродливый фасад соседнего здания, а перила ее балкона были всего в нескольких метрах от ржавых перил соседского. Она прекрасно могла разглядеть гостиную, ничуть не скрытую крошечным балконом, и, что более неловко, окно ванной комнаты. Нынешний арендатор соседской квартиры был мужчиной средних лет с крупным тату «AC/DC» на ягодице и без занавески в ванной.
Жюстин кинула сумку на кухонную стойку и выудила оттуда телефон. Пропущенных не было, как и сообщений, никто не требовал ее внимания, и отвлечься от очередного вечера в одиночестве было решительно нечем.
Прошло два месяца с тех пор, как ее лучшая подруга Тара сменила работу в новостной передаче городского радио на должность единственного корреспондента в одной из самых отдаленных точек сети вещания ABC. За эти месяцы Жюстин успела понять, какая огромная часть ее социальной жизни существовала лишь благодаря безграничной, кипучей жизнерадостности подруги. Без Тары, частенько заглядывающей в «Звезду» после работы, чтобы затащить Жюстин в паб, или внезапно забегающей в Эвелин Тауэрс по дороге на вечеринку, которую ее приятельница просто не может пропустить, Жюстин стала чаще задерживаться на работе, а досуг проводить с друзьями, прячущимися под обложками книг и в коробках DVD-дисков.
Жюстин и Тара подружились на первом курсе университета. То, что они обе выбрали главным направлением журналистику, было одной из немногих вещей, которые их объединяли. Жюстин нравилась учеба, а Тара уделяла больше энергии добровольной работе на студенческом радио и старалась не пропустить ни одного сборища с бесплатным пивом. Что, впрочем, не мешало ей блестяще успевать по всем предметам.
В студенческие годы Тара, выросшая неподалеку от центра, стала проводником Жюстин в большом городе, а та, в свою очередь, стала для Тары пропуском в сельскую жизнь, которую девушка представляла себе в детских мечтах. Иногда они проводили выходные в городе, а иногда отправлялись в Эденвейл, и Тара проводила почти все время на ферме дяди Жюстин, пытаясь освоить всю сельскохозяйственную технику и придать своим ботинкам от «Бландстоун»[16]16
Австралийская компания-производитель обуви.
[Закрыть] подлинную потертость.
В отличие от Жюстин, упорно цепляющуюся за все более старомодную мечту работать в печати, Тара с самого начала увлекалась цифровыми медиа. За последние несколько лет ей впечатляюще часто предлагали отличную работу в городских новостных телепередачах, а также во множестве иностранных бюро, но она отвергла все предложения ради должности репортера многоплатформенного канала в сельской местности. Теперь каждый раз, когда Жюстин слушала подругу по радио или по телевизору, та рассказывала о бурении и перегоне скота, о скоростях интернета в регионе или о бесконечной засухе.
Жюстин набрала номер Тары и услышала в трубке гудки ожидания вызова. Может быть, решила Жюстин, он лежит, забытый, на пыльном сиденье юта[17]17
Ют (англ. Ute) – разговорное название пикапов в стиле coupé utility, представляет собой легкий коммерческий автомобиль с открытой грузовой платформой.
[Закрыть], пока Тара берет интервью у какого-нибудь фермера. А может, он лежит на стойке бара, пока она забивает очередной шар в лузу.
«Если вы действительно не можете печатать, – произнес наконец автоответчик голосом Тары, – оставьте сообщение».
Слова не звучали раздраженно, скорее как констатация факта. И в этом была вся Тара. За все годы их знакомства Жюстин ни разу не пришлось гадать, о чем на самом деле думает Тара. Настроившись на вечер в одиночестве, Жюстин перемыла посуду, оставшуюся от завтрака, загрузила стиральную машину и выскребла остатки «Веджимайта», чтобы соорудить нехитрый ужин. Затем приняла душ и отправилась в кровать пораньше с прекрасным изданием «Ромео и Джульетты» Ардена, которое в последние дни поселилось на ее прикроватном столике. Она открыла книгу на отмеченной странице и начала читать.
Джульетта нервничала.
«Кормилицу я в девять отослала. – читала Жюстин. – Она хотела сбегать в полчаса. Они не разминулись? Быть не может. Нет, попросту она плохой ходок. Рассыльными любви должны быть мысли, они быстрее солнечных лучей, несущихся в погоне за тенями»[18]18
«Ромео и Джульетта», перевод Бориса Пастернака.
[Закрыть].
«Наверное, и правда жутко сложно, – подумала Жюстин, – полагаться на служанку и ждать, пока та доставит послание от возлюбленного». Что бы Джульетта только не отдала за смартфон!
Жюстин кинула взгляд на телефон, прислоненный к стопке книг на столике. Толку-то от него! Зачем иметь устройство, которое может передавать слова любви быстрее солнечных лучей, если некому пользоваться всеми этими достижениями технологии?
Мозг: Прошло десять дней.
Как будто она этого не знала.
Жюстин постаралась снова сосредоточиться на книге в ее руках, на шедевре Шекспира. «В порядке ли дела у нас иль нет? Скажи, я успокоюсь и отстану. Итак, скажи, в порядке ли дела?»[19]19
«Ромео и Джульетта», перевод Бориса Пастернака.
[Закрыть]
Мозг: Напомни-ка мне еще раз, почему мы не взяли его номер телефона?
Жюстин: Потому что ты сам знаешь, я импульсивная. Я бы уже давно ему позвонила.
Мозг: И?
Жюстин: Тогда я так и не узнала бы того, что знаю сейчас. Он и не собирался мне звонить.
– Милая, – окликнул ее Джереми следующим утром.
Было еще очень рано, и Жюстин для скорости надела черные штаны в три четверти и рубашку с принтом из скачущих заек. Едва она успела войти в редакцию «Звезды», как внезапно возникший в дверях кабинета редактор заставил ее вздрогнуть – как и тембр его голоса, неожиданно низкий и отчасти даже заговорщицкий.
– Есть минутка? – спросил он.
– Конечно, – сказала она и пошла за Джереми на его склад макулатуры, попутно пытаясь припомнить, не числится ли за ней каких-нибудь позабытых проступков. Недосмотры? Ссоры? Нарушения? Нет. Ничего. Так о чем же он хотел с ней поговорить?
– Милая, – повторил Джереми, тяжело опускаясь в кресло на дальнем конце стола и опершись на сплетенные под подбородком руки. – Для нас было огромным удовольствием и честью иметь такого помощника. И хотя сегодня я надеялся порадовать тебя новостями получше, кажется…
Сердце Жюстин замерло. Что? Плохие новости? Она хотела было что-то сказать, но Джереми беспечно двинулся дальше.
– …что изменения, которые я запланировал, не совсем, выразимся так, идеальны. Если бы ты одобрила мою идею, мы могли бы – но, как я уже сказал, только если ты одобряешь – предложить тебе должность менеджера по выпуску, которая, конечно, не совсем сочетается с нашими планами на тебя. Будущими. В долгосрочной перспективе. Но все же можно сказать, что ты на шаг ближе к цели, и, по сути, есть надежда, что в свое время, рано или поздно, вакансия…
Джереми говорил то быстрее, то медленнее, поэтому некоторые слова вроде «менеджера по выпуску» не достигли ушей Жюстин, а другие, например «в свое время», звучали так отчетливо, что казались чрезвычайно важными.
– Простите, – прервала босса Жюстин, – я не совсем понимаю.
– О, – воскликнул Джереми и на секунду смолк, пытаясь найти другое объяснение, – эм, в общем. Нацуэ покидает нас. Едет в Европу, чтобы жить, эм, со своей семьей. И я хотел узнать, не согласишься ли ты заменить ее в роли менеджера по выпуску. Конечно, это не самый прямой путь в журналисты, и ты можешь, если пожелаешь, отказаться от этой должности и еще подождать, пока откроется вакансия в отделе новостей. Поверь, я был бы просто счастлив предложить тебе должность журналиста прямо сейчас. В конце концов, наша цель – сделать из тебя автора «Звезды», но должность менеджера по выпуску даст тебе возможность внести свой вклад в выпуск журнала. Выбор писем редактору. Корректура моей колонки, а? Сокращение размера колонки Дэрмота. А потом длительные телефонные разговоры с самим неугомонным шеф-поваром. Хм. Ну… Ты могла бы поучиться у Нацуэ, к примеру. Это, эм, лучший способ во всем разобраться.
Жюстин изо всех сил старалась выглядеть спокойной, хотя в груди боролись два абсолютно разных чувства.
– Нацуэ уезжает? – переспросила она с печальной гримаской.
«Он предлагает мне повышение», – пронеслась в голове ликующая мысль.
– Да, да. Нацуэ была нашим островком спокойствия, и мы будем по ней ужасно скучать. Уедет она совсем скоро. Вообще-то, уже в следующую пятницу. Она соглашалась задержаться, но я сказал ей, что раз уж ее сердце уже в Швеции, она сама должна оказаться там как можно скорее. Так что ты думаешь, а?
– Я готова… определенно, готова… к новым вызовам, – сказала Жюстин.
– Отлично, отлично. Так и думал, – просиял Джереми.
– Я по-прежнему останусь ближайшей в очереди на должность журналиста?
– Несомненно, – подтвердил босс.
– Тогда да! – заявила Жюстин. – Да, конечно!
– Хорошо, хорошо, просто прекрасно, – сказал Джереми, откинувшись в кресле, в то время как Жюстин пыталась – хоть и не особо успешно – ограничиться мысленным победным танцем.
Джереми продолжил:
– Тогда, наверное, остаток дня я потрачу на поиски замены для тебя. И надеюсь, мне удастся обнаружить хоть вполовину столь же потрясающего помощника, каким была ты. Быть на посылках и организовывать сразу тысячу мелочей – то еще испытание, уж я-то знаю. Я когда-нибудь рассказывал тебе о том времени, когда я работал помощником в «Нью-Йорк Таймс» и…
Но Жюстин едва обращала внимание на его слова. В лучшем случае самым краешком уха. Что там Ник читал ей из гороскопа Лео Торнбери? В конце марта велики шансы карьерного роста. Она вспомнила, что Лео еще писал «есть вероятность, что тема смены места работы останется актуальной в ближайшие месяцы». Возможно, ее долгожданная должность журналиста оказалась не так уж и далека. Возможно, скоро она будет писать для «Звезды». Она представила свою первую статью, первый заголовок на обложке, первую церемонию вручения премии Уокли…[20]20
Премия за достижения в журналистике, австралийский аналог Пулитцеровской премии.
[Закрыть] Стоп, стоп, стоп. Притормози-ка, велела она себе. Ее же только что повысили до выпускающего менеджера «Звезды Александрия Парк». На новой должности она будет профессиональной, умелой и разумной. И, упаси боже, она даже не думала начинать верить гороскопам.
К полудню пятницы на следующей неделе Жюстин исписала две трети блокнота заметками о своей новой работе. А Нацуэ все продолжала указывать на мелкие, но важные детали.
– Не забудь, что Дэрмоту нужно пять копий каждого номера, – говорила Нацуэ. – Потому что он демонстрирует свою колонку во всех своих заведениях: в «Роге изобилия», в кафе на сырной фабрике и на демонстрационной кухне.
Пока она все это говорила, ее пальцы шустро порхали по клавиатуре, набирая текст письма с листа, закрепленного на подставке для документов рядом с монитором.
– Не сходится, – нахмурилась Жюстин.
– Четвертая копия, – продолжала Нацуэ, не снижая скорости порхания пальцев по клавишам, – для личного архива Дэрмота, а пятую нужно отослать – это важно, Жюстин, если ты не хочешь, чтобы тебя терроризировали звонками, – матери Дэрмота, в дом престарелых Святой Розарии в Лидервуде.
Жюстин с трудом могла представить, что скоро этот куб, залитый солнцем, станет ее офисом. В понедельник. Ей нравились его аккуратность и компактность, и даже то, как Нацуэ разложила все на столе. Вещи были самые обычные – компьютер, корзина для бумаг, подставка для документов, игла для чеков, тоненький факс, стакан с заточенными карандашами и папоротник в горшке – но Нацуэ удалось создать композицию, которая одновременно радовала глаз и успокаивала.
– Знаешь, что вызвало самый большой поток жалоб за всю историю «Звезды»? – спросила Нацуэ.
Жюстин не знала.
– Проблема в крипто кроссворде. Случайно напечатали ключи к другой сетке, – продолжила Нацуэ. – Хаос!
Вторая по сложности ситуация возникла, когда ключи по горизонтали и по вертикали случайно перепутали местами. И хотя, по словам Нацуэ, эти события произошли более десяти лет назад, для Дока Миллара, составителя кроссвордов, воспоминания о них были все так же свежи и болезненны.
– Поэтому непременно отправляй итоговый макет кроссворда Доку на подтверждение, – посоветовала Нацуэ. – И не удивляйся, если он вдруг явится проверить все лично, просто на всякий случай. Он любит крепкий черный кофе с тремя ложками сахара.
Жюстин продолжала записывать, пока Нацуэ просвещала ее по поводу шалостей автора финансовой колонки и паранойи ведущей колонки советов в «Звезде».
– Только два автора, – продолжила Нацуэ, – все еще не освоили электронную почту.
Ими были, по ее словам, Лесли-Энн Стоун, автор колонки о садоводстве, и Лео Торнбери, астролог. Лесли-Энн боролась против фторирования воды и выращивала старомодные одуванчики, а ее ежемесячные заметки были написаны убористым почерком, простым карандашом на обратной стороне использованных конвертов или упаковок из-под семян, иногда с бонусом в виде крупинок сертифицированной органической почвы.
– В случае с Лесли-Энн и Лео наша задача, в основном, обработка поступивших статей, – объяснила Нацуэ. – Они оба не любят вести переписку и не нуждаются в авторских копиях. Лесли-Энн полагает, что печать периодических изданий – это трата ресурсов планеты, а Лео просто слишком далек от земных дел. У него, похоже, даже телефона нет. Но, к счастью для нас, есть факс.
Из корзины для бумаг Нацуэ выудила факс и передала его Жюстин, которая сразу же заметила, что это страница с аккуратно расположенным, убористым текстом, очевидно, набранным на старинной пишущей машинке.
– Так вот как гороскопы Лео попадают к нам? – недоверчиво уточнила Жюстин. – По факсу?
Нацуэ кивнула.
– Причем обычно ночью.
Жюстин вернула листок, и Нацуэ прикрепила его к подставке. Едва она взялась с обычной для нее поразительной скоростью набирать текст, в коридоре раздался хлопок пробки от шампанского, а следом веселые крики. Джереми, наливающий пенный напиток в бокал, возник в дверях кабинета Нацуэ.
