Текст книги "Клуб 28, или Ненадежные рассказчики"
Автор книги: Милорад Кесаревич
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
– Тогда на кладбище тебе понравится. Там чертовски красиво. Слушай, если я не ошибаюсь, школу ты не закончила, бросила?
– О, да: я никогда не была прилежной ученицей. У меня есть выдающаяся способность раздражать всех, даже саму себя. Хуже всего, что я могу быть способной, но при единственном условии: если встречу толковых учителей, которыми начну восхищаться. Мне нужны пигмалионы. Но в школе не сложилось: закончилось тем, что преподаватели развели руки и сказали: «Все, Флора, песенка спета. Мы так больше не можем. Иди работай, в конце концов. Мы не станем тебя удерживать». Я не расстроилась, сказала: «Чао» и в 15 лет начала свободную от домашних заданий жизнь.
– И как, справилась? После школы наверняка непросто пришлось?
– Я начала работать продавщицей в обувном магазине. От босса узнала массу интересных вещей: как вкладываться в акции, как выстраивать хорошие отношения с клиентами. Получая 400 евро в месяц в Арденнах и живя с родителями, смею тебя заверить, я чувствовала себя королевой мира! Или, по крайней мере, нашего департамента. Мне никогда больше не приходила в голову мысль вернуться в школу. После магазина случайно устроилась спортивным фотографом: увидела объявление в газете, откликнулась – а в ответ тишина… Через четыре месяца перезвонил парень и поинтересовался: «Скажите, а вам еще интересна должность фотографа? Давайте встретимся».
В такой работе все решает внешний вид. Я подготовилась: прекрасно оделась, натренировала легкий буржуазный акцент и на встрече заявила, что я – богатая девушка из зажиточной семьи, которой очень нравится фотографировать. Одна беда: я недавно разбила камеру и перестала практиковаться. Ты не поверишь, но блеф сработал меня взяли! Умение блефовать – моя магическая сила, и я, говоря откровенно, хороший приспособленец. Ты не подумай чего обидного: приспособленец совсем не плохое слово, нет! Для меня это, скорее, качество, которое отличает людей, выросших в семье пролетариев: оно означает, что ты знаешь, как привлечь, заманить удачу. Правда, у карьеры фотографа получилась неожиданная развязка: однажды начальник забирал меня на задание из дому и своими глазами увидел, что живу я, мягко говоря, не так хорошо, как нарассказывала: грязный район, гнилые дома. Но во взгляде прочитала немое уважение, если не восхищение. «Лопни, но держи фасон», и у меня получается.
– Не жалеешь, что бросила школу и не пошла в университет?
– А почему я должна сожалеть? Я встречала множество выпускников элитных школ, которые не могли найти работу, и даже с университетским дипломом не чувствовали себя счастливыми. Все, чего хочет от нас общество – сделать людей способными к трудоустройству.
Вот от подобного избавьте, будьте любезны: мне глубоко наплевать. Мы не учимся жить, не учимся выражать себя, находить счастья.
– И ты почувствовала себя счастливой, уйдя из школы?
– В первые месяцы взрослой жизни я осталась одна на один с одиночеством, но затем появились друзья – и я раскрылась, стала экстравертом. Без друзей невозможно понять, кто ты на самом деле, так что спасибо им. А работа… Работа никогда меня не тяготила: где бы я ни оказалась – в фотобюро, в ресторане, в магазине, даже гидом в Шато-де-Венсен – всегда появлялось что-то еще, – что-то, ради чего стоило жить. Наконец, мне нравится пробовать себя в разных амплуа: поработать полгода здесь, затем уйти в другую сферу – почему нет?
– И рано ты подалась в музыканты?
– Как и любой другой ребенок, я попробовала играть на барабанах и всем таком еще в детстве. Затем родители, как им и подобает, отдали меня на скрипку, но неудачно: учителя музыки взбунтовались и слезно умоляли маму больше несносное чадо не приводить. На 10 лет про музыку я забыла. Скажу больше: у меня никогда не было чувства предназначения – я не могу сказать, что всегда мечтала писать песни, – она пальцами показала кавычки. «Очень по-российски», подумал я, а она продолжила. – Но затем все изменилось…
– Первая любовь?
– Не первая, но любовь, да. Все началось с парня. Однажды на концерте фьюжн-метала в Седане я познакомилась с музыкантом. Фронтмен-гитарист покорил утонченными театральными ужимками: за ним уже тогда в Арденнах закрепилась репутация самого непохожего музыканта на районе. Он носил гитару низко, почти на коленях. Пожалуй, тогда и я решила, что непременно сыграю в группе. Вдруг все сложилось: через неделю вокалист предложил мне собрать новый бэнд. Признаться, вначале я смутилась, хотя бы потому, что не умела играть ни на одном музыкальном инструменте, а затем осадила себя: если шанс выпадает, то почему бы не рискнуть? И мы приступили к репетициям. Группа просуществовала четыре года, стала моим архитектором: мой друг научил меня в музыке всему, что я умею, он открыл мне меня. Вскоре мы перебрались в Реймс, а затем – в Париж. В столице он тут же потерял все деньги, мы расстались. Но не из-за денег, нет: ему нравилось чувствовать себя самой большой рыбой в маленьком аквариуме, а в Париже оказались акулы покрупнее. Когда речь заходит о большом плавании, когда нужно выйти в открытое море, многие пугаются. Вот и он застрял, сломался. А мне, напротив, хотелось открыть для себя мир, увидеть его и полюбить. Наши пути разошлись, я продолжала тихо писать музыку в закутке, пока в 2013 году моя знакомая не предложила сыграть на вернисаже в галерее современного искусства. Так появилась Вуайери.
– Но Вуайери – не твоя настоящая фамилия, это творческий псевдоним, так ведь?
– Это образ. Когда-то Милен Фармер вызывала у меня отвращение, она претила мне, а теперь я восхищаюсь ей. Когда я была ребенком, у нас в доме работала суперняня – респектабельная женщина, заботливая и порядочная. И вот она страстно обожала Милен. Меня же всегда воротило от ее музыки, воротило от клипов с кожаными аксессуарами. Но меня и тянуло к ней, как тянет ребенка, увидевшего монстра: с одной стороны, страшно, ты прячешь глаза, но и тянешься, протягиваешь руку, идешь на зов. Теперь я восхищаюсь ей, и на то много причин. Мне не нравится ее музыка, но действительно нравится созданный ею персонаж. Он повлиял на меня, сформировал меня, в некоторой степени. Многие говорили мне, что им не понравились мои песни при первом прослушивании, даже мой пиар-менеджер. Я их не виню. Я не виню тех, кто считает песни отталкивающими и выключает плеер. Они не остаются равнодушными. И это уже немало.
Поезд пересек кольцевую станцию, до пункта назначения осталось совсем чуть-чуть.
– Вот ты заметила, что встречала молодых людей, которые кажутся куда старше. У тебя и голос такой: ты молодая, а тембр значительно старше, зрелой женщины.
– Я надеюсь, мне будет 20 лет всю жизнь, но голос действительно куда шире моей личности. Я люблю играть в компьютерные игры, я не знаю, как платятся налоги. Но мой голос взрослый, зрелый: он не подвержен времени, он шире времени. Эдакий Дориан Грей.
Но и ребенком я себя не считаю: я всегда общаюсь с людьми старше, мои друзья значительно старше, и никто из них никогда не называл меня «девочкой» или что-то в таком роде.
– Твой первый альбом сразу стал крупным музыкальным событием…
– …Как и его выпуск. Первый релиз состоялся за семь дней до терактов в Париже. Мы готовили премьеру альбома, но в Париже все отменили. Мне было противно, я была в ярости. Все говорили, что премьеру стоит отложить. Я ответила: «Нет». Те, кто хочет остаться дома, пусть остаются, я их прекрасно понимаю. Но нам нельзя предавать наш образ жизни, любовь к свободе, которую мы имеем, нельзя предавать идентичность. И мы выступили в клубе мадам Артура. Это был замечательный вечер, замечательный момент общения с публикой. Каждый почувствовал: «Мы возвращаемся, жизнь продолжается».
– Вот почему ты решила дать первый крупный концерт в «Батаклане»?
– В том числе. Для дебютного большого концерта мне предложили на выбор две сцены. Я не рискнула выступать в «Олимпии», потому что это слишком большое помещение, и выбрала «Батаклан». Да, не спорю, выбрала не случайно: я выбрала клуб, где совершили теракт, не для того, чтобы спекулировать на эмоциях, но чтобы показать: «Жизнь продолжается». Я уверена, что «Батаклан» должен и дальше работать как клуб, как место эмоций, а не как мавзолей. Я уважаю скорбь и боль каждого человека, каждого, чьи родные погибли там, но именно поэтому мы должны жить сильно, жить глубокого, жить за себя и за каждого из погибших. Атаковав «Батаклан», преступники атаковали наш образ жизни. И мы должны ответить. В том числе песнями.
Ее серые глаза налились металлической твердостью, как волны северных морей в бурю.
– Когда первый альбом вышел, ты не боялась, не испугалась того, что последует после?
Она запрокинула голову и ладонью отбросила волосы со лба, как делает всякий раз, когда хочет сказать что-то важное: этот жест я запомнил еще на концерте.
– Нет, я была счастлива. Знаешь это чувство, когда отправляешь кому-то признание в любви – и ждешь, что же он ответит? Все мои песни – послание любви. Первый альбом – итог трехлетних блужданий и поисков, которые мне удалось выместить вовне, как образы, которые художник наносит на полотно. Альбом – это моя палитра эмоций и эпох: и 80-е, и 70-е, и техноноль 90-х, и евродэнс… Музыка течет сквозь время и цвета, это лоскутное одеяло, где нет единства, нет общей схемы. Только одно обстоятельство объединяет все песни – я. В первый альбом вошли 12 песен, каждая из которых имеет свою душу, свой выразительный, отличительный голос. Но вот композицию «A ta merci» я не собиралась включать в пластинку, а затем не сдержалась и записала, лежа на полу в студии: немного дергано, с запинками. Некоторые песни должны звучать сыро, с ошибками, недостатками, но в этом несовершенстве и прячется искренность.
Я улыбнулся и вспомнил кусок из интервью Шарлотты Генсбур, где она жаловалась: «Я никогда толком себе не нравилась – ни как актриса, ни как певица. Но с самого детства – с того момента, как начала работать с отцом, – я понимала, что если у тебя нет сильного голоса, это не беда. Сбивчивое дыхание, иногда фальшиво спетые ноты – эти мелочи позволяют звучать живо, по-настоящему. В конце концов я поняла, что ошибки люблю гораздо больше, чем хорошо
сделанные, безупречные вещи».
– И что, когда выходишь на сцену – тоже ничего не боишься?
– Любое выступление – всегда битва, но, чтобы заниматься творчеством, нужно поставить на кон все. Рисковать надо, без риска ничего не будет, и я все делаю на 200 %.
– А ты переслушиваешь свой первый альбом? Нет ощущения, что сейчас ты бы записала иначе, подобрала другие аранжировки, или написала другой текст?
– Ты прав, да: я больше не могу слушать песни с моего первого альбома, но могу их петь. Когда поешь песню первый раз, она еще не приручена, она как дикий ездовой конь. А уже потом песню загонят в стойло вместе с другими записями, и они станут податливыми.
Но свой первый альбом я переросла и хочу развиваться. Я прекрасно понимаю художников, которые добились первого успеха, а затем публика не желает принимать их новые произведения, требуя вновь и вновь повторять старые приемы, выйти «на бис». Но если эксплуатировать одну и ту же тему, мысль – это означает впасть в застой. Я не могу и не желаю так существовать. Я не ищу успеха, но хочу оставаться творчески свободной. Разнообразие всегда благородно, потому что оно требует смелости.
– Ты поешь по-французски. Никогда не хотела записать альбом на английском?
– Когда я только начала петь, то действительно примерялась к английскому – из-за страха. Кто я такая, чтобы петь на французском?
Вспомни, кто пел на французском до меня! Жак Брель, Эдит Пиаф, Даниэль Балавуан, Мирей Матье, Мишель Сарду… Великие поэты, великие музыканты. Но интернет открыл мне и другой мир, так называемую «новую французскую волну» двухтысячных. Эти музыканты ни на что не претендовали, не замахивались на топы чартов, но пели свободно, незакомплексованно, бесстрашно: они не делили песни на плохие и хорошие, великие или сиюминутные – они просто играли музыку. И мое отношение изменилось: я обожаю петь для людей, не знающих французского: я чувствую, что они понимают меня, даже если не говорят на моем языке. Я пою по-французски, и люди получают эмоции. Ты и сам знаешь: я очень выразительная женщина, тут она взялась за борта пальто и развела их по вороту, – поэтому умею дарить публике эмоции без слов, и тогда слова не важны. Я рассказываю истории своим телом, своими глазами. Особенно глазами, она подмигнула и сощурилась игриво. – Теперь я безумно счастлива, что могу петь на родном языке – и благодаря этому путешествовать. И чертовски горда представлять Францию со своей музыкой.
– Наша остановка. Выходим, – я потянул ее за руку к выходу. Поезд прибыл на «Семеновскую». Мы бочком подошли к эскалатору и встали сбоку. Флора огляделась по сторонам и сказала:
– У вас невероятно красивое метро. Может, не здесь, но в центре – так точно!
– Тут ты права. Сколько метрополитенов ни посетил – в Пекине, в Берлине, в Стокгольме – ничто с Москвой не сравнится. Хотя в Стокгольме, например, тоже есть чертовски красивые локации: T-centralen, которая выглядит как пещера, украшенная синими рисунками, или галерея под землей Radhuset: с потолка свисают ботинки, из стен выпирают дрова и палки, или Tensta со скульптурами и стихами на стенах.
– О, ты был в Китае? Я тоже хочу. Где тебе больше всего понравилось?
– В Венгрии.
– Всегда мечтала посетить Венгрию.
– Летом в Будапеште проходит масштабный музыкальный фестиваль Sziget. Я планирую махнуть в августе. Поедешь со мной? С меня авиабилеты, гостиница, проходки и отсутствие приставаний. – Ты меня кадришь?
– Выходит, что так.
– Очень немногие мужчины могут похвастаться тем, что флиртовали со мной, – она рассмеялась. Известное проклятие красивых женщин: чем красивее девушка, тем реже с ней знакомятся парни просто потому, что боятся начать разговор первым, боятся услышать отказ, а девушке не к лицу знакомиться с юношей первой. – У меня немецкие корни, так что всегда с парнями возникала проблема: я всегда была выше любого из моих прежних кавалеров, да и многих других мужчин – тоже.
Флора ухватила самую суть: рост действительно влияет не только на отношения, но даже на судьбы миры. Вот, допустим, 170-сантиметрового Владимира Путина вот уже пять лет кличут в/на Украине «злобным карликом», и не случайно, ведь рост экс-президента Украины Петра Порошенко – 184 см, что и позволяло ему смотреть если не на весь мир, то хотя бы на ближайшего соседа свысока (за что и поплатился, добавлю от себя). Рост Дональда Трампа около 190 сантиметров, потому неудивительно, что он смотрит на всех, как на говно. Впрочем, даже если бы Трамп был ростом с Наполеона (170 см), вел бы себя так же. Таким уж он вырос, этот Трамп. Черчилль оказался на 4 см ниже Сталина, но вряд ли комплексовал что в Ялте, что в Потсдаме. А когда выпивал привычные бутылку шампанского и полбутылки виски, не комплексовал вовсе: тут я руку на отсечение даю, я внимательно читал мемуары Черчилля. Учитывая, что в любую минуту дня в Черчилле находилось не менее полулитра алкоголя, а обычно – больше, уверяю вас: британец точно был человеком самодостаточным и незакомплексованным. Другое дело Путин, он же у нас за здоровый образ жизни. Может, поэтому, из-за своего роста, он и творит несусветную хуйню? Страшно представить, что в голове у его партнера по тандему Дмитрия Медведева… Рост Медведева, уверен, вы сможете загуглить сами. Вот и Иван Денисович, видимо, из-за комплекса Наполеона всегда тянулся к барышням выше него, например, к Флоре.
Эскалатор прихромал к вестибюлю, мы вышли на улицу, и я бросил через плечо:
– Тут мне повезло: я, как-никак, повыше буду. «Ты одна мне ростом вровень». Ну что, махнем в Будапешт?
– Так ты приглашаешь? А давай! Почему нет? Обожаю путешествовать.
– Да, я тоже люблю путешествовать, но мне до тебя далеко. Я стран 10–15 посетил, не больше, а ты – пару десятков. Вечная дорога не утомляет?
– Я всегда была и остаюсь кочевником, таким и должен быть настоящий музыкант. «Мы должны оставаться творческими, чтобы позволить себе магические, судьбоносные встречи». У себя на родине, в арденнских деревнях, я встречала много невежественных людей: они похожи на бабушек и дедушек. Их мировоззрение сформировано телепрограммами, примитивными компьютерными играми и репортажами о полицейских, устраивающих зачистки в кварталах мигрантов. И они никогда не оставят свою деревню: в их головах засел менталитет жителей провинции. Хуже всего, что они даже не желают отказаться от собственного невежества – их и так все устраивает. А нет большего греха, чем невежество. Путешествия расширяют мировоззрение, расширяют кругозор. Я обожаю путешествовать, – она запнулась и показала рукой на московский особняк. – Погляди, какое странное здание! Давай сфотографируем.
– Это кинотеатр «Родина». Построен еще до Второй мировой войны в стиле постконструктивизма. Как видишь, все атрибуты советской эпохи: серп и молот, звезды и колосья.
Мы сделали фото и направились в сторону Семеновского сквера, где в конце XVIII века разбили кладбище, а в советское время – разворотили его ради строительства завода и прокладки трамвайных путей. Через пять минут перебежали пешеходный переход и оказались в аллее.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
