Текст книги "Клуб 28, или Ненадежные рассказчики"

Автор книги: Милорад Кесаревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Милорад Кесаревич
Клуб 28, или ненадежные рассказчики

Глава 1
Операция «Концерт», или погоня за марлином

В ночь на 19 сентября 1943 года 120 тысяч человек в Беларуси, Прибалтике, Карелии, Крыму, Ленинградской и Калининской (нынешняя – Тверская) областях намеревались атаковать нацистов. Вмешалась непогода, и контратаку перенесли на неделю.

Вот и моим планам погода подгадила: 18 декабря 2018 года я загадал посетить московский клуб «16 тонн» по адресу: Пресненский вал, дом 6, строение 1, в кроссовках, но выпавший снег вынудил надеть туфли. А где туфли – там и водолазка, где водолазка – там и пиджак.

Советская операция, первоначально получившая название «Рельсовая война», буквально сразу пошла насмарку из-за просчетов в планировании: ставка Верховного главнокомандования приказала солдатам взрывать рельсы, полагая, что нацистам не хватит железа для ремонта.

Разведка просчиталась: у противника наблюдался излишек металлоконструкций. Благо, на выручку пришли беларусские партизаны.

О беларусских партизанах рассказываю с полным правом: я родился и вырос в Партизанском районе города Минск, получил среднее образование по специальности «Преподаватель истории и общественных наук», а теперь трудился в московской компании, специализирующейся на кибербезопасности. Офис нашей фирмы располагался неподалеку от метро «Партизанская». Скажете: совпадение? Я возражу: провидение. Парадокс совпадений заключается ровно в том, что они происходят ежесекундно и повсеместно, но, будучи людьми рассеянными, занятыми, увлеченными гаджетами, мы попросту игнорируем их, а замечать начинаем лишь в том случае, если кто-то заикнется о совпадении: вытащит наушники и нашепчет на ухо, похлопает по плечу и укажет пальцем. Чтобы научиться замечать совпадения, нужно зачистить восприятие от «белого шума» и настроить предчувствие в верном направлении, – тогда глаза разбегутся от массы нахлынувших пересечений. Но совпадение провидению – рознь: клянусь вам – во время собеседования на новом месте я расслышал, как «где-то звезды усмехнулись и заплясали на орбите», и впервые за 12 лет почувствовал себя на правильном месте и в верное время.

Партизанской вылазкой в 1943 году руководил Илья Григорьевич Старинов – опытный боец, к 37-ми годам успевший пустить под откос не один эшелон с итальянскими летчиками и марокканскими солдатами в революционной Испании.

Я никогда не бывал ни в Марокко, ни в Испании, хотя очень мечтал, ни во Франции, откуда прилетела звезда сегодняшнего вечера Флора, допустим, Вуайери. О московском концерте уроженки Нормандии мне доложил соратник по беларусскому ополчению Антось Уладзiмiравiч, скинувший ссылку на камерное выступление Флоры в Швейцарии и сопроводивший сообщение аннотацией: «Зацени. Надо идти». Песня зацепила, что, впрочем, ожидаемо: на французский язык у меня всегда стоял, а тут еще и девушка талантливая, яркая. Я взял билет и отправил пару треков университетскому товарищу по имени Иван Денисович (по причине благопочитания Джонни Кэша за ним закрепилось прозвище «Джонни»). «Послушай, – говорю. – Ты французский в университете изучал? Твоя кандидатка». Ивану Денисовичу композиции тоже пришлись по вкусу, так что на концерт десантировалась расширенная бригада музыкальных эстетов.

По приказу Старинова партизаны сосредоточились на том, чтобы пускать под откос составы, а не взрывать впустую шашки на путях. Красноармейцы и франтиреры перешли в атаку в 01:28 по московскому времени в ночь на 25 сентября.

Я выдвинулся из офиса в сторону метрополитена в 19:28 мск, предварительно проведя дотошную рекогносцировку: прочитал биографию исполнительницы в «википедии», посмотрел клипы на «ютуб», пролистал «инстаграм» – и заочно влюбился. Одним словом, вышел во всеоружии, ведь удача любит не только fortes, но и well-prepared.

За несколько недель партизаны только в Беларуси подорвали около 90 тысяч рельсов, 1041 поезд, 72 железнодорожных моста. Конечно, атаковали и солдат: разгромили 58 гарнизонов. Операция заложила основу для будущего наступления Красной армии на смоленском и гомельском направлениях и получила в советской историографии название «Концерт».

Начало концерта Флоры, как и положено любому выступлению натуры творческой, жизнелюбивой и самодостаточной, задерживалось. Я сдал пальто в гардероб и, поеживаясь, курил на улице под вывеской. Рассказывают, что клуб «16 тонн» получил название в честь одноименной песни Мэрли Трэвиса, посвященной шахтерскому труду. Но я слышал и другую версию: ежедневно в клубе выпивают по 16 тонн пива, здесь есть и моя доля.

Столичный ветер поскуливал в щелях окон и дверных проемах, набрасывался на провода, змеящиеся по фонарным столбам, и заставлял прохожих покрепче кутаться в вязаные шарфы и холодные дизайнерские платки. Горожане чертыхались и торопились, как и положено москвичам в канун Нового года, а сама столица, подсвеченная искрящимися гирляндами и диодными сосульками, нетерпеливо ждала праздников, словно курдская невеста свадьбы. Краем уха зацепил разговор лощеного бородача и крашеной брюнетки, куривших поодаль: они обсуждали маршрут «медового месяца» по азиатским пляжам. Я выпотрошил фильтр сигареты и вернулся в клуб.

Француженка вышла на сцену в 20:28 мск, и стоило ей взять гитару в руки, как я понял, что мою судьбу придется переписать заново: диссонирующие, хриплые нотки идеально дополнялись скупыми движениями, и мягкий вибрирующий голос со вкусным северофранцузским прононсом то становился крепче и строже, то смягчался и снеживался, а песни то обдавали холодом и сбивали с ног, как водопад, то обнимали теплом и лаской.

Я застыл в дальнем углу зала со стаканом виски и собирал осколки мыслей. Даже короткого взгляда и пары песен хватило, чтобы понять: о появлении Флоры вначале напевает запах, а уже после – шаги и слова. Она смотрит по сторонам так, будто ее всегда одолевает легкий голод, утолить который способен поцелуй или комплимент. Так смотрят вечно торопящиеся люди, позавтракавшие холодным бутербродом и чашкой чая с не до конца размешанным сахаром.

Во сне девушка просит класть руку на грудь, и с ладонью на груди ей дышится легче, чем без нее. Жгучая женщина – настолько горячая, что в дождь от ее волос всегда идет пар, а зимой дворовые кошки сбегаются по следам, отпечатанным в снегу, чтобы отогреться на теплом асфальте. Ее обожают все голуби, собаки и алкаши района «Пале Бурбон».

Сраженный «синдромом Стендаля», не способный перенести лавину красоты, обрушившуюся, как DdoS-атака мощностью в полтора терабита в секунду на незащищенные сервера, я выбежал на улицу своровать кусок зимнего воздуха. «Откуда берутся такие люди? Слава Ахура-Мазде за его щедрость!» – этой мысли хватило на затяжку, я отпустил ее вместе с дымом и вернулся в зал, а Флора упивалась новой песней.

«Стройная, как пантера, в дыму заболоченной чащи шагом молочным крадется навстречу добыче – войлочным шагом, пошитым из шорохов ночи. Стройные скулы, тонкие пальцы, узкие плечи: ты – пламя, ты – меч», – сказал бы я, будь представителем позднего немецкого романтизма, но я беларусский околоайтишник, так что опишу проще: мой процессор замер, а трафик, бегущий по кабелям вен, встал. Обомлел не только я: тут же подлетел Иван Денисович и потребовал:

– Милорад, я хочу с ней познакомиться, хочу познакомиться! Организуй!

Не удивляйтесь: это типичная выходка в исполнении Ивана Денисовича. Он не злодей и не герой, не мерзавец и не рыцарь, а обычный парень, который, даже опоздав на вечеринку, не растеряется и легко, вполноги закадрит самую красивую девушку на танцполе. Проблемы с барышнями у него возникают на втором свидании, до третьего раза доходит почти никогда.

– А как же подруга из Австралии?

Иван Денисович не так давно снова влюбился – на сей раз в уроженку Сиднея, работающую в «Красном кресте», но непродолжительный конфетно-букетный период, когда парочка миловалась на танцах, ходила «вместе» в кино и театры, закончился, стоило особе отправиться в миссию на Донбасс. С тех пор Иван Денисович ни разу не навестил пассию, пусть продолжал делать вид, что поддерживает отношения в социальных сетях, как это принято среди людей молодых и малонастойчивых.

– Я с Флорой познакомиться хочу, а не в постель затащить!

– Джонни, кого ты спуфишь, кому лапшу на уши монтируешь?

– Она музыкант, я – музыкант. Хочу познакомиться! Устроишь?

– Тогда беги в цветочный и возвращайся с букетом. Ближайший магазин в доме напротив и немного справа. Поторопись: у тебя одна-две песни, вряд ли больше.

Ивана Денисовича в момент сдуло гитарным риффом Флоры:

он стремглав кинулся к выходу, расталкивая слушателей, – они разлили пиво и коктейли и проводили поклонника отборными непечатными выражениями, на что Иван Денисович не обратил ни малейшего внимания. Он вернулся через десять минут – и заставил теперь уже меня выматериться на самом чистом русском языке, потому что держал в руке лилии.

– Блядь, Джонни, ты еблан?! Ты еблан, Джонни?!

Иван Денисович, не расслышав оскорблений, локтями мутузил слушателей, продираясь в толпе. В бок прилетело и двухметровой каланче – Антосю Ўладзiмiравiчу, возвышавшемуся над слушателями в середине зала, аки слон в саванне. Джонни шагал прямиком к сцене с букетом над головой и с чувством выполненного подвига внутри, сравнимого с последним боем Роланда или отчаянным прыжком Зигфрида сквозь огненную стену, и, наконец, возложил букет к щиколоткам девушки.

Помню, как пару лет назад на одной из веток метрополитеновского иггдрасиля столкнулся с другим неопытным мужчинкой. Долго глядел на парня напротив с нелепым букетом из серии «10 роз за 100 рублей» и заключил, что ему сегодня точно ничего не светит. Обдумав, пришел к мысли: Москве не хватает настоящих мужских цветочных салонов. Если присмотреться, работающие нынче лавки, – они изначально против мужчин. Ты заходишь в магазин, и девочка с холеным маникюром чинно встает с высокого кресла, проходит мимо шкафов с чашечками/подсвечниками/новогодними игрушками и ведет тебя по дебрям ризокулосов, пионовидных роз и нарциссов. «Вот малиновые, вот алые, рубиновые, пурпурные, коралловые, кармазинные, вишневые, медные…» Нормальный мужчина, глядя на цветастое изобилие, знает – перед ним красные цветы, и точка.

Скажу больше, мужчины знают только три вида цветов: розы (потому что на свадьбу), гвоздики (потому что на похороны) и остальные. Мы не разбираемся в оттенках и слабо представляем разницу между кенийскими, колумбийскими, эквадорскими и подмосковными розами. Мы не умеем отличить кустовую сирень от дикой, не знаем, что такое герберы, и понятия не имеем, с чем лучше сочетаются орхидеи.

В мужском салоне все должно устроиться иначе. Ты входишь в салон и встречаешь татуированного бородача в кожаной куртке. Он подводит к оранжерее, где стоят «Розы», «Не-розы», «Хрень какая-то» и «Трава (это не цветы, их добавляют в букеты)». Конечно, все букеты заранее расфасованы: «Матери на день рождения», «Матери на 8 марта», «Жене на годовщину» (вычурно, пафосно и нетривиально), «Жене по случаю вторника» (скромно, но со вкусом), «Жене, когда накосячил, но нужно сделать вид, что не накосячил, а просто решил порадовать» (ее любимые цветы, которые в это время года в Москве днем с гуглом в смартфоне не сыщешь, как, например, сирень в декабре), «Секретарше шефа/секретарше-любовнице шефа» (и ведь это разные букеты), «Подруге жены на день рождения» (и помилуй тебя бог купить букет шикарнее, чем ты даришь супруге, – проблем не оберешься).

Безусловно, продавец начнет вести дневник покупок, чтобы ты не повторялся; звонить тебе накануне годовщины, чтобы впопыхах не забыл о юбилее; браковать орхидеи, если у твоей девушки аллергия на упомянутый сорт цветов. Вместо финтифлюшек и игрушек в лавке стоит продавать, естественно, презервативы и вино: простенькое просекко и раскованная кава. Называться салон должен «ТочноДаст» – с таким концептом вся Москва ваша.

Но первым делом на законодательном уровне, вплоть до поправок в Конституцию Российской Федерации (ей и так уже не больно), нужно запретить продажу лилий, потому что мы, мужчины, недоумеваем, почему вы, женщины, так сохнете по этим цветам, при том, что они бездарные, нелепые и неаккуратные растения.

Однако сегодня Иван Денисович оплошал куда ужаснее. Он невежливо протиснулся сквозь слушателей и предстал ослепляюще вспотевшим, нахраписто лыбящимся и с протянутым бокалом пива в руке:

– Это тебе. Спасибо! Ну как я, ать?

– Ты еблан, Джонни, ты еблан?

Иван Денисович нахмурился:

– Это еще почему?

– Лилии? Француженке? Лилии – француженке? – активно жестикулируя, я случайно пролил пиво на симпатичную брюнетку, стоявшую неподалеку и глядевшую во все глаза. – Извини, красавица. Подержи. И угощайся. Я уже вдоволь нарезался, – протянул девушке стакан пива и повернулся к Ивану Денисовичу. – Флора из Пятой республики, твою мать. Республика – это «общее дело», форма государственного правления, в которой все органы власти формируются выборным путем, в отличие от монархии, где высшие органы власти наследуются. Ты же юрист, блядь! А лилии – символ французской монархии, той самой, которую обезглавили на площади Революции.

А если она анархистка, или социалистка, или бонапартистка, или, упаси единый бог всех зороастрийцев Ахура-Мазда, голлистка? Сука, все что угодно – букет из моркови и сельдерея, краснокнижные ландыши, даже розы, – но, сука, никогда, ни при каких обстоятельств нельзя дарить француженке лилии. Ты ее тоже без головы оставить хочешь?

– Ну, я не против, чтобы она потеряла от меня голову – в фигуральном, а не физическом смысле. Познакомишь меня с Флорой?

Я запнулся от наглости, от обрушившихся бури и натиска, и притих, планируя детали дальнейшей наступательной операции. «Мешать счастью друга непростительно», – заключил я и самоустранился, решив не переходить ему дорогу, не знакомиться с Флорой первым, оставив «возможность острова, возможность счастья» товарищу, однако организовать встречу предстояло именно мне.

– Легко. Сейчас действуем так: когда она выйдет на бис, подойдешь и познакомишься, намекнув, что букет от тебя. Если на сцене не появится, то пойдем в гримерку: у меня завалялась просроченная корочка журналиста. Я скажу, что корреспондент, пришедший на интервью, а ты мой переводчик. По-французски хоть пару слов связать сможешь?

– Pardonne-moi ce caprice d’enfant, voulez-vous coucher avec moi, ce soir?

Я схватился за черепную коробку:

– Познакомиться, значит, хочешь, а в постель затащить – нет?

Блядь, Джонни, ты еблан!

– Ладно, ладно, я погорячился. Переведу, переведу, но медленно, – отрезал товарищ и рванул обратно к кромке сцены. Брюнетка, скучавшая рядом, пригубила пиво и задумчиво, в никуда, сказала:

– У вас такой красивый голос… Слушала бы и слушала!

– Бог видит, я не виноват, – пожал плечами. Девушка не солгала: вначале женщины влюбляются в мой голос, что бы я ни говорил: цитировал поименно список английских королей, зачитывал руководство по пользованию маршрутизаторами Cisco или стихи Мандельштама, затем – в интеллект, а после им не остается ничего другого, кроме как смириться с моими внешностью и гардеробом.

Брюнетка пришла на концерт с подругами, и подруги, коварно перешептываясь, вытолкали барышню ко мне, настаивая на незамедлительном знакомстве. Передав Ивана Денисовича на поруки Флоры, я проводил брюнетку домой. Желание продолжать общение улетучилось, стоило ей заикнуться, что она замужем и с ребенком, но не против интрижки на стороне. Времена, когда я не считал наличие партнера у девушки преградой для секса, миновали 12 лет назад: с тех пор я ни разу не нарушал завет.

Возвращался домой в растрепанных чувствах. Пассажиры в метро ехали с сердитыми и расстроенными лицами: лысый мужчина ругался по телефону с женой; девушка с косой челкой, громко барабаня по экрану клавиатуры, налгала парню, будто осталась у сестры; киргиз расселся на одиночном сидении, как чингизид, а его спутница стояла у поручня с полной сумкой в руке. И я задумался: «Люди, что с вами такое? В чем ваша беда? Вас дома ждут любящие жены и мужья, горячий ужин, теплая постель. Многие никогда в жизни подобного не переживут, не прочувствуют, не узнают. Так почему вы транжирите доставшуюся радость и совсем ее не цените?» На станции «Марксистская» зашла симпатичная женщина за 40 с очень печальным лицом. Я не выдержал и спросил:

– Простите, что беспокою, красавица, что-то случилось? У вас такие грустные глаза. Хотите послушать потрясающую песню и ваше настроение сразу вылечится?

Предложение смутило женщину, но я, не дожидаясь ответа, протянул наушники и включил песню «Тапочки» в исполнении Флоры. Спустя пару аккордов морщины женщины разгладились, и она заулыбалась:

– Отличная песня. Как, говорите, зовут певицу?

Я ответил и выскочил на остановке. Домой возвращался фланирующей походкой. Хорошие песни растут, как цветы, с той лишь разницей, что поливать их нужно вином и кровью. Согласен, про кровь чересчур пафосно – остановимся на вине. Я заскочил в магазин за бутылкой шираза, но и ее не хватило, чтобы победить разбушевавшуюся бессонницу. Бродил по кухне и курил, то и дело поглядывая на билет с сегодняшнего концерта, аккуратно приклеенный с внутренней стороны стеклянной дверцы книжного шкафа.

Конечно, Флора отказалась принять букет Ивана Денисовича, зато наутро он обновил аватарку «вконтакте»: суровое сибирское лицо уроженца Сургута – по-трамповски вылитые скулы и холодные вытянутые губы, скованные полуобъятья с мужской стороны, – и аристократически-спокойный, уверенный профиль – с женской. По фотографии я сразу заключил, что француженка успешно противостояла всем поползновениям моего товарища, и у Ивана Денисовича ничего не выгорело: счастье любит тишину – его живут, а не говорят.

* * *

Один из моих выдающихся коллег с ничем не выдающейся фамилией «Иванов» однажды рассказал: когда учился в институте, деканат по ошибке отчислил его вместо другого Иванова. А чуть ранее перечислил его стипендию тому самому Иванову. Когда коллеге исполнилось пять лет, врачи повезли Иванова-коллегу на операцию вместо Иванова-соседа-по-палате. Я к чему веду: жизнь куда интереснее и безумнее, чем самая отчаянная фантастика или сериал производства HBO.

Вот и Флора удивила, на третий день пребывания в Москве выложив в «инстаграме» поездку на трамвае по моему району. «Да это же Измайловский парк! Да это же Кремль в Измайлово! Да это же вернисаж в Измайлово! Да я такой же оренбургский платок моей матери на базаре купил!» – я листал сторис в «инстаграме» и не верил глазам: неужели она здесь, в десяти домах, так далеко и так рядом? Почему я не познакомился с Флорой, а Иван Денисович – набрался смелости? – Пригласи ее на свидание, – как змей-искуситель, Иван Денисович сладострастно, намеренно надавливая на буквы «с», подбивал на глупость. Чтобы у вас сложилось представление, насколько Иван Денисович опасный и непредсказуемый человек, отмечу, что он поет по утрам в клозете (я лично слышал), поет на автобусных остановках и в вагонах метро, трамваях и барах, и желание петь возникает спонтанно, да так, что минуту назад ты упивался задушевным разговором, а через секунду сгораешь от стыда и надеешься провалиться под мостовую, лишь бы никто не подумал, что вы знакомы.

– Тебе легко говорить! Вот ты что сделал, чтобы встретиться с австралийкой?

Услышав упрек, Иван Денисович насупился, и тонкие губы, которые встречаются исключительно у людей нервных и злопамятных, сплавились и побелели.

– Это здесь причем?

– Джонни, любовь – это не существительное, а глагол, синоним действия. Если ты не желаешь, чтобы ваши отношения с австралийкой разрушились, прекрати ей названивать и написывать, а просто возьми билет и лети в Киев.

– Меня депортируют!

– У тебя отец – украинец, живет во Львове. Прекрати искать оправдания.

– Тогда и ты перестань отнекиваться! Понравилась Флора – позови ее в ресторан, делов-то!

– Ой-вэй, в ресторан Флору любой гуманитарий пригласить может! Нужно что-то оригинальнее…

– Кремль? – Иван Денисович закурил, а я поморщился. Товарищ притушил уголек сигареты пальцами и начал загибать фаланги, – Останкинская телебашня, сталинские высотки, «Москва-Сити»? К слову, на крыше небоскреба работает отличный ресторан: «Выше только любовь»! Коломенское, Царицыно, Зарядье? Парк Горького, ВДНХ, Большой театр? Музей советских игровых автоматов, музей космонавтики, московский планетарий? Сандуновские бани, вьетнамский рынок в Люблино? Пригласи ее прыгнуть с парашютом!

– Точно! – я взревел и перевел дыхание, готовясь выпалить секрет. Лицо Ивана Денисовича передернулось:

– Дядя, ты ебобо? С каким еще парашютом? Я пошутил, окстись! Нужно что-то менее адреналиновое, но более запоминающееся.

– Да, и у меня есть кандидат. Кладбище!

– Кладбище?

– Введенское кладбище. У меня на районе Введенское кладбище, где похоронены французы, ее земляки.

– А с чего ты взял, что Флоре есть дело до здешних французов? Джонни отрезал по-животному неуважительно. – Почему она должна смотреть на могилы?

– Не знаю, как ты, но я, Джонни, где бы за границей ни оказался, всегда хожу по местам боевой славы беларусов. Таких мест немного, правда, – может, потому и хожу? Ну, и кроме того, то ли дед, то ли прадед Флоры служил в военной авиации, а на Введенском кладбище погребены летчики отряда «Нормандия – Неман».

– Хм-хм, а вот теперь твой план имеет шансы на успех. Пожалуй, стоит выпить. За твою удачу!

Сказано – сделано: пьяными пальцами открыл «инстаграм» и торопливо наклавиатурил: «Флора, добрый день! Я был восхищен твоим выступлением в Москве и не мог не написать. Хочу пригласить тебя на прогулку по Введенскому кладбищу, где похоронены бойцы авиаполка «Нормандия – Неман» и солдаты Наполеоновской гвардии. В рестораны и кремли тебя кто угодно позовет, а вот на кладбище с твоими соотечественниками – это вряд ли. Что скажешь?»

Я закурил торопливо, тяготясь возмутительно длинным ожиданием. Ответ последовал спустя мучительно долгие, невыносимо медленные полторы минуты: «Отличная идея! Одна проблема: завтра утром я возвращаюсь в Париж, к сожалению. Но в следующий раз, когда окажусь в Москве – ориентировочно в апреле – с радостью посетила бы кладбище». – «После кладбища, – пишу в ответ, – можно и в ресторан». – «Не стоит. Давай ограничимся кладбищем. Звучит значительно заманчивей».

Иван Денисович разливал виски, а я ликовал. Вислава, как ты там сказала, спрашивает тебя человек с берегов Свислочи? «…И он, и она – уверены, что любовь их настигла нежданно. Прекрасна такая уверенность, но неуверенность – лучше. Тот случай пока еще не был готов превратиться для них в судьбу, он то сближал их, то отдалял, перебегал дорогу, и тихонько хихикал, отскакивая вбок».

Мы вылакали по последней стопке, и камрад укатил домой. Я принял душ и улегся в постель, но сон как антивирусом сняло. Долго плутал по пустой постельной и пародировал Пастернака: «Мело, мело по всей земле [с клеймом ГУЛАГа,] Во все пределы [расплывались валом «тройки».] Свеча горела на столе [с потертым лаком,] Свеча горела [в канделябре из патрона.]», затем не выдержал и позвонил другу:

– Джонни, я бы еще выпил… Совсем не спится.

– Само собой, бро! – с той стороны базовой станции послышался удивительно бодрый нахрапистый бас. – Продержишься 40 минут? Ты чувствуешь ноги? Помнишь, как ты тогда во Вьетнаме в 1972-м?

Высылаю службу спасения, подмога летит!

Через час приколесило такси. На переднем пассажирском кресле сидела аккуратно пристегнутая бутылка ирландского виски. Водитель, с трудом сдерживая смех, протянул алкоголь:

– Лучшего пассажира в жизни не встречал. Такие анекдоты травил, такие байки рассказывал, такие водевили закатывал, – залюбуешься!

– Тут вы правы: мы не ровня.

Вернулся домой и под спиртное продолжил стихотворное издевательство: «Мело весь месяц в декабре [напропалую,] И то и дело [обрывались передачи.] Свеча горела на столе, [фитиль смакуя,] Свеча горела [лентой подвенечной.]»

Где-то по ту сторону Гринвичского меридиана кубинскому старику снились львы, а мне – Флора. Впервые за год я проспал больше четырех часов – и ни разу не проснулся.