Текст книги "Сердечная терапия"

Автор книги: Мила Иванцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

9

Антонина с медленной элегантностью ходила по залу, держа в руке бокал с красным вином. Иногда она останавливалась и рассматривала картины на стенах и скульптуры. Делилась впечатлениями с приятельницей Кирой, хозяйкой небольшого салона по пошиву вечерних платьев и изготовлению аксессуаров. Она и пригласила Антонину на открытие предрождественской выставки двух французских мастеров. Один из авторов представил киевской публике натюрморты, написанные масляными красками, второй – скульптуру, французский авангард. Их сочетание в общей экспозиции в стенах одной галереи казалось странным. Но организаторами была подведена идейная база: мол, все крутится вокруг потребления пищи – и натюрморты, и странные скульптуры, не менее странным образом причастные к гурманству, да и славный фуршет был устроен для гостей тут же, посему идейный круг замкнулся.

Не сказать чтобы Антонина хорошо разбиралась в искусстве, могла сравнивать и оценивать, но случайный взгляд вряд ли бы это обнаружил – смотрелась она здесь очень органично, как и другие иностранные и местные гости, приглашенные на церемонию открытия. Собственно, интересовала ее не столько выставка, сколько обещанная приятельницей «тусовка» с интересными мужчинами – и нашими, и заезжими. А еще она не могла забыть три года, проведенные во Франции, а затем еще три в Германии, где муж преподавал студентам и работал с аспирантами, а она растила Вадика и беззаботно жила в уютно и разумно устроенном кем-то мире, которого ей так не хватало после возвращения на родину.

Стресс, вызванный романом Игоря с Соней Тютюнниковой, потерял первоначальную силу, и переживания уже не так бередили душу, хотя история эта продолжалась. Однако беседа со странной Яной, психотерапевтом-любителем, а может, и случайное знакомство с Александрой, несколько понизили градус ее страданий, но появилось непреодолимое желание отомстить. Пусть даже профессор Игорь Соломатин ни о чем не узнает, но сам этот факт измены должен был сравнять счет на воображаемом поле битвы. А если бы и узнал? Лучше бы узнал, когда Антонина, например, уже нашла бы себе отличную пару и в виде сюрприза эффектно сообщила бы мужу, что он теперь свободен и может, не скрываясь, уделять максимум внимания своей любимой Соне…

Именно такие мысли с привкусом столь желанной женской душе расплаты крутились в голове Антонины, когда она переводила взгляд со словно наспех выполненных натюрмортов на мужчин, присутствовавших в зале. Большинство из них пришли в сопровождении дам, а то и нескольких сразу. Антонина не могла не отметить, что «наши» дамы намного интереснее «их», европейских, что, собственно, и так ни для кого не секрет.

Вдруг сканирование публики было прервано шепотом Киры:

– Тоня, пойдем пристроимся к какой-нибудь компании, а то так можно проходить два часа без толку. Вон там я вижу несколько знакомых, надо подойти раскланяться. Как тебя представить – супруга профессора или?..

– Скажи просто: моя подруга. Там уж разберемся, – ответила Антонина, посмотрела в ту сторону, куда указала приятельница, и глотнула вина.

Женщины подошли к изысканно сервированному столу, украшенному рождественским венком, свечами и салфетками, выложенными в цвет французского флага – синие, белые, красные. Антонина взяла из стопки плоскую белую тарелку, положила на нее несколько маленьких закусок на шпажках и поменяла пустой бокал на полный. Через пару секунд Кира уже представляла ее небольшому кругу знакомых, и она женским глазом просканировала троих мужчин, двое из которых однозначно были иностранцами. Не сказать чтобы Антонина так мечтала расстаться с родиной, в ее программе-минимум этот пункт пока не значился. Но мужчина для мести должен быть не просто существом мужского пола, это несомненно. Очевидно, воспоминания о годах, проведенных с семьей за границей, где она неплохо чувствовала себя в роли жены хорошо оплачиваемого профессора, и натолкнули ее на разговор с Кирой, у которой были друзья иностранцы и которая практиковала «выходы в люди». Кира тогда двусмысленно улыбнулась, но никаких вопросов не задала. А тут как раз подоспели праздники, а с ними и различные столичные богемные мероприятия.

Антонина незаметно разглядывала двоих иностранцев, попивая вино и прислушиваясь к разговорам, но при этом уже не раз ловила на себе заинтересованный взгляд третьего мужчины, на вид «нашего». Импозантный, высокого роста, с седыми волосами и дорогими часами, которые выглядывали из-под манжеты, этот мужчина, поднося ко рту бокал, раз за разом останавливал взгляд на представленной Кирой приятельнице. Неожиданно Антонину смутило сдерживаемое лукавство, которое угадывалось в его прищуренных глазах, – оно никак не соответствовало мизансцене.

Антонину сначала удивило, а потом стало раздражать назойливое разглядывание, словно она была экспонатом этой выставки, а не гостем. Затем в ней зародилось давно забытое волнение – ведь человек этот вовсе не вызывал отвращения, скорее наоборот, хоть и был стопроцентным «Made in Ukraine», что немного не совпадало с ее планами козырной мести. Но он был единственным, кто ее здесь действительно видел. Для других она, судя по всему, была прозрачной.

Мужчина пил вино, слушал краем уха разговоры и теперь уже не украдкой, а открыто разглядывал Антонину, окидывал ее взглядом с ног до головы, не сдерживая улыбки. При этом он не проронил ни слова. Антонине это по-юношески дерзкое поведение что-то напомнило из прошлого. Ей вдруг одновременно захотелось и развернуться, уйти, и услышать его голос. Или оказаться с ним наедине и спросить, почему он так сверлит ее взглядом. В общем, как-то покультурнее спросить, например, чем она вызвала у него такой интерес… Сердце застучало чаще. Антонина глотнула вина и перевела взгляд на стол, рассматривая красиво разложенные нарезанные фрукты.

И вдруг, словно прочитав ее мысли, этот мужчина обошел круг знакомых, которые говорили об искусстве, Рождестве, каникулах, поездке в горы и о чем-то еще, приблизился с правой стороны к Антонине, взялся за ее локоть – в ее руке дрогнул бокал с вином – и низким голосом сказал ей на ухо:

– Тоня, ты слепая или выделываешься перед иностранцами? Неужели годы меня так изменили? Но я-то тебя узнал!

Антонина сначала уставилась в бокал, в котором волновалось гранатового цвета вино, затем медленно повернулась лицом к мужчине, подняла на него взгляд и увидела, как в глазах незнакомца запрыгали такие знакомые наглые бесенята.

– Тарчинский, чертяка, неужели это ты?! – вырвалось у нее громче, чем следовало бы в таком обществе, но никто, кроме удивленной Киры, этого не заметил – гости, образовав группки, разговаривали, вся эта тусовка гудела, как пчелиный улей, безразличная к каждому в отдельности.

Крепкая мужская рука тут же увлекла озадаченную Антонину в ту сторону зала, где было меньше народу и можно было присесть в кресла.

Роман Тарчинский, знакомый ей со студенческих лет, еще в юные годы обладал особым даром – с ним никогда не было скучно. Никогда и никому. Парень из обычной львовской семьи был гармоничным сочетанием несочетаемых качеств: отличник, сорвиголова, спортсмен, комсомольский активист, ловелас, гуляка и лирик одновременно, который к тому же сам сочинял песни и сам пел их под гитару. Казалось, в его теле живут как минимум три разных человека, и энергия из него перла тройная.

Они учились на разных факультетах львовского политеха, но часто пути их пересекались на спортивных площадках – на тренировках или соревнованиях. Антонина на соревнованиях бегала на разные дистанции и прыгала в высоту, выступая то за факультет, то за институт, а Тарчинский элегантно фехтовал в белом одеянии и маске, завораживая противоположный пол еще и этим, ведь фехтовальщики всегда выглядят так небуднично и романтично.

Тарчинский постоянно создавал вокруг себя мини-торнадо, возле него всегда что-то происходило – смех, музыка, песни, галдеж или «разборки». Дрался он не ради процесса, а «за правду» и «за своих». Пускал в ход кулаки, а не рапиру и не защищал при этом лицо специальной маской. Однако конфликты нередко заканчивались перемирием и общим походом в какую-нибудь забегаловку пить мировую, и противники, выяснив отношения, не обижались на полученные синяки, разбитые кулаки и губы.

Девушкам он нравился. И его сердце вмещало их немало. У него была лидерская харизма, а женщины любят героев, ярких и заметных самцов. Хотя, конечно, в те времена такими терминами никто не оперировал.

Делал он подкаты и к Антонине. Будто мимоходом, жестом, взглядом, шуткой давал понять, что отношения между ними возможны и даже желательны. Но не напирал. И сам был обычно окружен эскортом девушек и парней, и у Антонины была тогда пара, пусть и несколько странная.

Крепкий кавказец, дагестанец Мага (по паспорту Магомет-Муршид-оглы Омаров), мастер спорта по вольной борьбе, влюбился в нее на удивление и его, и ее друзьям. Носил за девушкой сумку, дарил украшения, угощал в ресторанах и кафешках, обещал золотые горы. Он оградил ее от других поклонников, предлагал жениться, но шансов завоевать ее имел немного. Антонина ценила его бойцовские качества, но ей с ним практически не о чем было говорить, а еще она быстро поняла, что менталитет жителей различных горных массивов довольно сильно отличается. Наши гуцулы были ей гораздо более понятны, чем даргинец Мага, готовый сегодня носить ее на своих крепких руках, а завтра закрыть дома, за высоким забором: «Малчи, женсчина!»

Вот в этот период и были они знакомы с Романом. Тот бросал заинтересованные взгляды на Антонину, ведь народная мудрость не врет – «Хороша девка, когда засватана». Раз Мага носится с ней, как с хрупким стеклом, значит, что-то в ней есть! На шутки Романа по поводу своего сурового бодигарда Антонина втыкала ему ответные шпильки и поглядывала свысока, хотя ростом была и ниже. Знала: только шевельни она пальцем, сделай шаг навстречу – и закрутится между ними что-то сумасшедшее. Но серьезное ли? Да и не хотелось чувствовать себя пунктом в длинном списке его побед. Удержать такого коня на поводу непросто. И нужен ли ей парень, к которому всех девушек тянет, как магнитом?

Роман закончил институт на год раньше, чем Антонина, по какой-то молодежной программе съездил в Германию, потом пошел вверх по комсомольской линии и, наконец, оказался в Москве. Мага же неожиданно вернулся в Дагестан – ему сообщили, что его брат погиб, выполняя «интернациональный долг» в Афганистане. И мастер спорта по-мужски решил поддержать родителей и младших сестер. Конечно, он предложил Антонине руку, сердце и билет до Махачкалы. Конечно, она отказалась, оставив себе на память немало подаренных украшений и воспоминания о бурном интиме. Близкие, телесные отношения с Магой остались тайной для ее окружения, хотя приятельницы и перешептывались, строя догадки, но в душу не лезли – не принято было обсуждать такие вещи вслух, разве что с близкими подругами. Но их у Антонины не было.

Жалела ли она о том горячем парне? Нет. Даже удивлялась, как все удачно сложилось – и выяснять отношения не пришлось. Разошлись их пути, чувство долга, ответственность за семью перевесили, и Мага даже сам извинялся, уезжая домой. Хоть и сказал: «Не любишь ты меня. Если бы любила, поехала бы со мной… Но если бы я мог остаться, никому бы не отдал!»

Антонина пожала плечами и вздохнула. Она знала наверняка, что долго бы с ним не выдержала. Тело играло и звенело, а голова и сердце словно наблюдали за этим со стороны. Да и перспектив у парня было немного. Разве что спортивная карьера. А это путь без гарантий, с расчетом на удачу, да и коротка карьера спортсмена…

Мага уехал. Роман Тарчинский растворился в Москве. У этого, безусловно, были перспективы. Но сидеть на бочке с порохом и сторожить его всю жизнь, чтобы не сошел со двора, Антонину не радовало, хоть и знала, что легко могла бы его тогда прибрать к рукам. Но надолго ли?

А на пятом курсе, уже перед самой защитой диплома, после первомайской демонстрации, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, общей энергии группы и солнечного дня, неожиданно для себя она со смехом согласилась на робкое предложение Игоря: «У тебя же нет сейчас парня? Так, может, мы могли бы…»

Они тогда были едва знакомы, не дружили, не общались, разве что виделись на общих научных мероприятиях их факультетов.

А через два месяца, летом, они поженились. Почему? Зачем? Кто знает? Через много лет не могли ответить на этот вопрос ни он, тогда опьяненный таким неожиданным счастьем, ни она, потому что из всех ее поклонников Игорь Соломатин был самым скромным, сдержанным, умным и… перспективным как ученый.

И вот спустя тридцать лет с лишним возникает из небытия Тарчинский, похожий на себя прежнего разве что ростом и чертиками в глазах, уверенно берет ее за локоть, гранатово-прозрачная жидкость дрожит в ее бокале, а через десять минут они сбегают с той выставки, усаживаются в уютном уголке небольшого ресторанчика и не могут наговориться до полуночи.

– Что ты делаешь в жизни, Тоня?

– Я? Я – профессорская жена. Живу за спиной у мужа. Ничего такого собственного не делаю. Значимого. Собираю сливки, которые взбивала много лет. Всем довольна. – Антонина улыбнулась.

– Не верю. Не верю! Чтобы такая женщина, как ты, сидела курицей при мужчине и не имела собственной жизни?!

Антонина многозначительно улыбнулась, из чего собеседник мог бы догадаться, что интерес в ее жизни есть, но это не обсуждается. В действительности же этот вопрос застал ее врасплох. «Что ты делаешь в жизни, Тоня?» А что она действительно делает в этой жизни? Ездит на иномарке. «Шоппингует» – то сама, то со знакомыми. Посещает парикмахерскую – прическа, маникюр. Иногда ходит в театр или на концерт. Бывает, сын приходит на обед или они с Игорем идут куда-нибудь поужинать, правда, редко.

«Что ты делаешь в жизни, Тоня?» Неужели нужно было встретить Романа, чтобы, наконец, задать себе этот вопрос? Ничего она не делает. Такого, о чем можно было бы рассказать или что показать. Проживает день за днем, словно отщелкивая пальцем продырявленный деревянный пряничек на проволоке старых счётов. Бессмысленная и пустая жизнь. В последнее время наполненная горькой ревностью к Соне Тютюнниковой, юной мерзавке в белом передничке…

10

Яна вернулась домой после долгого дня – сначала она провела два занятия по рукоделию – они делали с женщинами новогодние подарки, и для детей, и для подруг. Рукотворные вещи становятся все более популярными, и называют их уже на заграничный манер – «хэнд-мейд». Мягкие игрушки – модные теперь мишки «Тедди», украшения из бисера и валяной шерсти, сделанные собственными руками, единственные и неповторимые, а не штампованные где-то на фабрике, действительно несут в себе теплоту рук и души мастера. Тем более когда они сделаны не на продажу, а прицельно для какого-то человека, с учетом его вкусов, предпочтений, а то и цвета глаз.

Этот процесс, с одной стороны, будоражил творческое воображение, поднимал тонус, менял самоощущение мастериц, а с другой – успокаивал их, и у Яны не было сомнения, что это едва ли не лучшая психотерапия. Арт-терапия.

После занятий еще приходила «пациентка», которая посещала Яну уже не впервые – ситуация в ее семье зависла, решение проблемы с мужем затянулось, женщина страдала, но не решалась взять на себя ответственность за принятие решения. Она в который раз, глядя Яне в глаза, пересказывала все ту же историю, перебирала детали, словно крутила знакомый ролик еще и еще раз, ожидая, что та направит ее, подскажет, как поступить. И, казалось, женщина готова была на любой шаг, лишь бы кто-то сказал, куда идти. Чтобы не решать самой.

Такие «пациенты» ей уже попадались. В своих семейных баталиях они получали «пробоину», через которую терялась необходимая для жизни энергия. Так человек в поисках подпитки становится неким невольным энергетическим вампиром, засасывая в себя большими или меньшими порциями чужие силы, энергию сочувствия или даже энергию гнева. Но Яна уже давно почувствовала, поняла, что должна держать определенную дистанцию, хоть и могла часами выслушивать чужие истории. Врач не обязан болеть сам, чтобы помочь пациенту. И быть донором для каждого – тоже никаких сил не хватит. Хотя она нередко и «подкармливала» людей, зная, где и как пополнить собственную энергию. Незаметно учила этому и тех, кто приходил к ней за помощью.

Человек в отчаянии – как машина с пробитым бензобаком, сколько ни вливай – вытекает. Поэтому очень желательно, чтобы «пациент» понемногу сам заделывал свои дыры, накладывал на них заплатки, врачевал собственными силами раны душевные. И только когда постепенно закрываются пробоины, начинает, капля по капле, накапливаться энергия. И тогда выпрямляется спина, поднимается голова, взгляд отрывается от земли и в глазах появляется блеск. А там уж и возникают правильные решения. Впрочем, неправильных, пожалуй, вообще не бывает.

Ведь сегодняшний ты – это уже не ты вчерашний и еще не ты завтрашний. И сегодняшнее решение – это поступок тебя сегодняшнего. И если ты все-таки что-то сделал, произошло то, что должно было произойти. Сегодня с тобой. И даже если твой поступок – это не сделать ничего, значит, ты еще не созрел для действия. Значит, не сегодня и не здесь. И ты сегодняшний еще не способен на поступок. На решение. И должен растить себя до того состояния, когда сможешь. Потому что, если не решаешь ты, решают за тебя. Если выбираешь не ты, выбирают тебя. И тогда ты играешь в чужую игру по чужим правилам. Сегодня. А может, и завтра. До тех пор, пока не осознаешь себя за рулем собственной жизни.

«Пациентка» все-таки не выдержала. Она, выговариваясь, отвечала на Янины немногочисленные вопросы, которыми та незаметно направляла монолог посетительницы, но в итоге поставила вопрос ребром: «Что же мне делать?!»

Вот этого Яна всегда боялась. Или не боялась, а не хотела. Сознательно не давала советов и не навязывала свои соображения «по поводу». И она опять использовала проверенный ход – задала простой вопрос:

– А что бы вы сами себе посоветовали?

Пауза показалась слишком длинной, какие-то мысли роились в голове бедолаги, но вслух она сказала:

– Можно, я приду к вам через неделю?

– Можно, – ответила Яна, но взглянула на календарь на стене и спохватилась: – А ведь через неделю Новый год! И я еду на праздники в Карпаты.

– Жаль… – чуть слышно прошептала женщина. – Я без вас пропаду…

– Но я же вам не Бог… Давайте вы тем временем попытаетесь записать свои мысли по этому поводу, будто от третьего лица? Как будто я вам что-то советую, например. Я или кто-то другой. Деми Мур. Скарлетт О’Хара. Кто-то, кому вы доверили бы свою историю. Как вам такая идея?

– Но мой муж… Вдруг он прочтет?

– А вы на английском напишите, – улыбнулась Яна, которая знала, что с деньгами у мужа «пациентки» неплохо, а вот с образованием не сложилось.

И вдруг женщина неожиданно рассмеялась, чего за пять встреч с ней ни разу не случалось, и Яна даже встревожилась, все ли с ней в порядке.

– На английском? – Посетительница продолжала смеяться. – Советы себе самой – на английском! От Деми Мур?

– А почему нет? – Яна сдержала свое удивление.

– Да без проблем! А еще я могу и на французском, и польском! – Женщина выдохнула и посмотрела на Яну совсем другими глазами, будто с них упала пелена рабства и отчаяния. – Пока вы будете отдыхать, я вам целый роман напишу! Еще и с иллюстрациями! Я хорошо воспитанная девочка и с хорошим образованием. Будут вам советы!

– Собственно, это должны быть советы вам, – улыбнулась Яна.

– Ну… уж не знаю, что бы мне и кто мог посоветовать, но идея сделать из этого книжку с картинками – это супер! Вы гений, Яночка! Написать, выписать весь этот мусор, разрисовать, а потом сжечь к чертям – и все! Или подарить ему! – Она рубанула ребром ладони воздух.

Яна молчала и улыбалась. Так уже не раз бывало в ее «подпольной практике» – человек в конце концов оживал. И почти каждый раз это случалось неожиданно, ведь каждый проходит свой путь самоочищення, каждый сам ставит себе заплатки. Разве что чье-то терпеливое, практически молчаливое присутствие рядом непонятным образом становится некой терапией для продырявленной жизнью души.

Яна ужинала в кухне и улыбалась, вспоминая свой сегодняшний день. Маленький телевизор на небольшом холодильнике бормотал какие-то предновогодние новости и вволю кормил зрителей рекламой, но Яна не прислушивалась. Она отодвинула тарелку и кружку в сторону, устроила на кухонном столе ноутбук, проверила почту, которая сегодня не принесла ничего, кроме рекламного спама, и зашла на сайт одноклассников.

Она снова разыскала страницы Сони Тютюнниковой и Игоря Соломатина. Ничего на них не изменилось. Ни новых фотографий, ни новых «друзей», никаких свежих «слоганов-статусов». Яна замерла и прищурилась, рассматривая фото Сони. Что-то здесь было не так. Не складывалось в цельную картинку. Не похожи были эти две страницы на аккаунты других «одноклассников», где кипела жизнь, общение. Они казались несколько неживыми, искусственными.

– А что, если?.. – прошептала Яна, потрясенная своей догадкой.