Текст книги "Мастера детектива. Выпуск 9"

Автор книги: Микки Спиллейн

Соавторы: Станислас-Андре Стееман,Клод Файар,Барнеби Росс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВА XVII
МЕСЬЕ ВЕНС ВЫСКАЗЫВАЕТ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ

– Как только месье Венс придет, попросите его зайти ко мне в кабинет, – сказал месье Воглер.

И когда полицейский вышел, снова погрузился в чтение труда А. Пьерона «Роль мускульных ощущений в ориентировке муравьев».

Воробейчик не заставил себя ждать, но вид его не мог не вызвать удивления. Небритый, с мятым платком, торчавшим из верхнего кармана пиджака, он выглядел так, будто и не прилег за ночь.

– Добрый день, Венс, – сказал судебный следователь, пожимая ему руку. – Садитесь… Вы читали утренние газеты?

Он подвинул целую кипу газет своему сотруднику.

– Кое-какие читал.

– «Экспресс»? «Об»? Месье Венс кивнул головой.

– Дают жару! – только и сказал он.

Месье Воглер закрыл «Роль мускульных ощущений в ориентировке муравьев», аккуратно положил книгу рядом с бюваром и заметил:

– Они правы… Намот на борту «Аквитании»… Жернико у Сантера… Грибб, тоже у Сантера… Вчера Юбер Тиньоль – или Ардсон, как вам угодно, – о котором нам до сих пор ничего не известно… Когда намечается пятая жертва?

– Очевидно, в самом ближайшем будущем.

– Это «очевидно» говорит о многом в плане ваших дедуктивных способностей, хотелось бы, однако, услышать и о возможностях защиты.

– Это порицание?

– Не будем горячиться, друг мой. Но, насколько мне известно, кое-кто из ваших товарищей горит желанием заняться этим делом. От вас зависит не давать повода для нареканий. Должен признаться вам, что я и сам подумывал, а не привлечь ли нам инспектора Малеза…

– Инспектор Малез настоящий ас… И, в общем-то, второй человек будет не лишним в борьбе с убийцей Намота и его друзей.

И в заключение месье Венс счел нужным добавить:

– Вам известно, что у меня есть собственное состояние, это дает мне некоторую независимость, Я нисколько не стремлюсь к повышению в звании.

Месье Воглер отлично знал это, и, пожалуй, именно это обстоятельство заставляло его особенно ценить услуги, которые оказывал ему инспектор.

А тот между тем продолжал:

– Я бы даже сказал, что мне это вовсе не нужно… Так что не бойтесь задеть мое самолюбие. Дело, которое вы мне поручили, не совсем обычное и… Если хотите знать мое мнение, тут кроется что-то мерзкое.

– Мерзкое?..

– На мой взгляд, это самое подходящее слово. Более точного определения для действий убийцы и не подберешь, они в самом деле омерзительны.

Помолчав, месье Венс добавил:

– Словом, это пропащая душа.

Месье Воглер знал, что его собеседник человек глубоко верующий. Знал также и излюбленные выражения месье Венса, благодаря которым людям поверхностным после получасовой беседы с ним казалось, будто они постигли его целиком, хотя на деле это было далеко не так, но им-то он представлялся обезоруженным.

– Я не сомневаюсь, что вы сделали немало интереснейших открытий, которые позволяют вам видеть это дело совсем в ином, непостижимом для меня свете, – сказал судебный следователь. – Вопрос не в этом. Убийце, я уверен, от вас не уйти… Но неужели вы и дальше позволите ему совершать преступления? Вот за что вас осуждают…

Постучав указательным пальцем по стопке газет, он продолжал:

– Еще две жертвы, и убийца добьется своего. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы спасти их?

Месье Венс покачал головой.

– Не две, а три жертвы… Хотя, может, и две, да только не те, о ком вы думаете…

– Что вы хотите этим сказать?

– А то, что Сантер и Перлонжур действительно подвергаются смертельной опасности, но не оба вместе… Либо Перлонжур, но тогда уж и его мать, которая, не забывайте, наследует его долю… Либо Сантер и мать Грибба, которая подвергается опасности и в том, и в другом случае…

И он повторил еще раз:

– Нет, не думаю, чтобы Сантер и Перлонжур вместе подвергались опасности.

– А почему, позвольте вас спросить?

– Да потому, что у меня есть все основания предполагать, что один из них и есть тот самый человек, которого мы ищем, – невозмутимо ответил месье Венс.

– Уж не хотите ли вы сказать, что один из них – убийца?

– Именно так.

Месье Воглер откинулся на спинку кресла, воцарилось молчание.

Воробейчик первым нарушил его:

– Вы только что спрашивали меня, нельзя ли их спасти… Можно… Если незамедлительно арестовать.

– Обоих?

– Обоих… Месье Сантер сообщил мне, о чем говорил его друг Жернико в злосчастный день своего возвращения. За полчаса до того, как его ранили, Жернико высказал предположение, что некий неизвестный, узнав о договоре, связавшем пять лет назад шестерых друзей, решил будто бы уничтожить их всех одного за другим, чтобы в конечном счете завладеть добытым ими богатством. Я не очень хорошо себе представляю, каким образом этот человек сможет осуществить свой замысел, не имея на это, в сущности, никаких прав. Богатство Сантера и его друзей заключается не в мешках золота, как в добрые старые времена. Скорее уж, думается, оно должно находиться в разных местах и вложено в земли, в какие-то фирмы и предприятия, разбросанные повсюду, согласитесь, украсть это практически невозможно. То есть, иными словами, вывезти.

– Разумеется, – подтвердил месье Воглер.

– Беда в том, что Жернико не продумал до конца выдвинутую им версию, – продолжал месье Венс. – Если и в самом деле допустить, что убийца вовсе не является неким неизвестным лицом, что это действительно кто-то из шестерых друзей…

Судебный следователь попытался было возразить, но его собеседник твердо повторил еще раз:

– …действительно кто-то из шестерых друзей. Как все в таком случае становится просто! Прежде всего он в курсе всех действий шестерки. Ибо нельзя не удивляться тому, что, начиная с момента гибели Намота, убийца всегда оказывался в нужное время в определенном месте, чтобы поразить очередную жертву сразу же после ее возвращения.

– Вы говорите о Намоте, но…

– Я предвижу ваше возражение. Сантер и Перлонжур находились здесь, когда их друг – случайно или нет – упал с палубы «Аквитании». Что ж, могу вам на это ответить следующее. Во-первых… Почему гибель Намота не могла быть случайной? Ведь в таком случае его смерть послужила бы толчком для убийцы, подала бы ему в какой-то мере мысль убить остальных своих друзей, а если бы его заподозрили, он вполне мог ответить: «Позвольте, как же так! Не было у меня возможности убить Намота…» Только на основании двух очевидных убийств – Жернико и Грибба – и одного исчезновения мы не имеем права утверждать, что и Намота, следовательно, тоже убили.

– Но Жернико уверял…

– Жернико вернулся больным и к тому же ничего определенного не утверждал. Вы можете также, чтобы опровергнуть мое предположение о несчастном случае, сослаться на пресловутое посмертное обвинение Намота… Однако у меня есть все основания думать, что обвинение это написано не Намотом: я сейчас вернусь к этому вопросу. Во-вторых… Убийца может иметь сообщника, который находился на борту «Аквитании». Я склонен верить, что у убийцы действительно есть сообщник. Это объяснило бы множество разных вещей и, главное, бросило бы тень на третье лицо. Правда, в отношении этого лица мои подозрения не имеют под собой достаточно твердой почвы… Однако я продолжаю. Итак, убийца – один из шестерых друзей. В таком случае нетрудно распознать интерес, который толкает его на убийство, ибо он один останется в живых и…

– …и станет, следовательно, единственным наследником их общего состояния? А вы подумали о том, что тем самым он разоблачит себя?

– Необязательно. Этот человек воистину злой дух. Он, должно быть, предусмотрел все. Либо его безнаказанность обеспечит неопровержимое алиби, либо он отыскал что-то другое… Наверняка, мне кажется, отыскал что-то другое… Хотя подозрение, разумеется, рассеять не так-то просто.

– А… если они погибнут все шестеро? Вернее, все восемь, ибо следует считать мать Перлонжура и мать Грибба?

– Что ж, тогда остается только третье лицо, то самое, о котором я сейчас упоминал… Однако я что-то плохо себе представляю, каким образом этому лицу удастся завладеть богатством шестерых друзей, сделать это ему будет еще труднее, чем Сантеру или Перлонжуру…

– Кто же это лицо? – спросил месье Воглер. – Я имею право знать.

– Зато у меня нет права сказать вам это. Судебный следователь заерзал в кресле.

– Безумная история! Невероятная! Самая смехотворная история за всю мою карьеру! А что вы думаете об этом Джоне Смите, который?..

– Наивная мистификация.

– Мистификация! – воскликнул месье Воглер в ужасе. – Неужели вы думаете, что у Намота перед смертью не было других забот, как разыгрывать своих друзей?

– Разве я не говорил вам, что посмертное обвинение Намота написано не им?

– А кем же, черт возьми, оно, по-вашему, написано?

– Убийцей.

– Кем?

– Вещи Намота были сложены в квартире его друга Сантера. В тот самый день, когда вы занялись расследованием обстоятельств исчезновения Жернико, я попросил у Сантера разрешения осмотреть этот багаж вместе с ним. Он ответил, что нам придется назначить встречу на завтра, так как он собирается провести два или три дня в гостинице. Я тотчас принял решение проникнуть к нему на квартиру ночью и осмотреть вещи в его отсутствие… Что я и сделал.

– Не слишком законная мера, – заметил месье Воглер. Пренебрежительно пожав плечами, месье Венс продолжал:

– Ничего особенного среди вещей Намота я не обнаружил. Уверяю вас, я перевернул и проверил все и в том числе, естественно, пресловутый бумажник в чемодане, где, как уверяет Сантер, он нашел письмо Намота… В тот момент его там не было…

– Но…

– Стало быть, кто-то положил его туда в последующие дни… Вопрос зачем? А затем, чтобы направить подозрение полиции по ложному пути, дабы она сломя голову бросилась на поиски предполагаемого Джона Смита… Само имя своей банальностью должно бы вызвать у вас подозрение относительно подлинности так называемого обвинения Намота… А что в этом обвинении конкретного?.. Ничего, ровным счетом ничего… Слова, слова… Повторяю, мистификация…

Месье Венс умолк на мгновение, затем продолжал:

– Я многого ждал от этого письма. Я надеялся, что и вы поймете ошибку, допущенную этим чересчур ловким убийцей… Ибо письмо его было ошибкой. Однако и это никуда нас не продвинуло. Я отдал сравнить почерк Сантера, Тиньоля и… и еще одного лица с почерком того, кто писал письмо. У Маржо, графолога, нет ни малейших сомнений. Никто из этих троих письма не писал. Но мне не удалось пока раздобыть и дать ему для сравнения образец настоящего почерка Намота, а также Перлонжура, который старательно избегает меня. Впрочем, это ничего еще не доказывает. Убийца, должно быть, не сам писал письмо, он, верно, дал его написать своему сообщнику или кому-то, кто знает толк в фальшивках. А-а! Это крайне осторожный человек… и допущенная им ошибка, должен признать, совсем не так серьезна, как мне показалось вначале.

Месье Воглер вытянул под столом ноги и скрестил руки.

– Что вы собираетесь делать?

– Ситуация, как вы, наверное, догадываетесь, весьма деликатная. Я уже задавал несколько вопросов – правда, довольно беглых – Сантеру и его другу. А теперь… Как вы отнесетесь к хорошенькому аресту, самому что ни на есть противозаконному? Мы посадили бы под замок одного виновного, а другого невиновного – и это не просто предположение, а, в общем-то, почти что уверенность… Но тогда мы могли бы совершенно спокойно искать тому доказательства, и уж, по крайней мере, одну-то жертву удалось бы вырвать из рук убийцы. Если же вам не правится это – а я вижу, что вам это не нравится, – я могу срочно вызвать этих господ и подвергнуть их самому настоящему допросу по всем правилам… Алиби ну и все остальное…

– Мне это больше по душе! – признался месье Воглер. Опустив руки, он забарабанил пальцами по бювару.

– К тому же у нас нет доказательств, что Тиньоль в настоящий момент умер… Речь, возможно, идет всего лишь о бегстве?..

– Не смею на это надеяться.

– А исследование татуировки на груди Жернико ничего не дало?

К удивлению своему, судебный следователь увидел, как омрачилось лицо его собеседника. Казалось, тот почему-то внезапно перешел к обороне:

– Нет. Ничего сколько-нибудь полезного. Должен сказать, странная вещь эта татуировка, вернее, татуировки… Не менее странная, чем обнаруженная на теле Жернико рана…

Воглер изумленно поднял брови.

– Какая рана?

– Рапа на запястье. У Жернико не было ее в тот вечер, когда он вернулся. По всей видимости, ему нанесли ее уже после похищения… Конечно, это детали. Тем не менее может случиться так, что благодаря им в ближайшие дни я сумею пролить свет…

– Постарайтесь поскорее превратить этот свет в победный фейерверк! – воспользовавшись случаем, подхватил судебный следователь, которому все это порядком наскучило, ему не терпелось вернуться к своим муравьям.

Он встал.

– Извините, что я придал некоторое значение упрекам, адресованным нам прессой, – сказал он в заключение. – Не сомневаюсь, что вы распутаете это дело в самое ближайшее время.

– А если погибнет еще один человек?

Судебный следователь развел руками, мол, от судьбы не уйдешь, и месье Венс, не вдаваясь больше ни в какие подробности, вернулся к себе в кабинет.

Лицо его было сурово. Глаза блестели. Всем своим видом он словно хотел показать, что намерен, согласно излюбленному выражению полицейских с того берега Ла-Манша, «пощипать перья».

ГЛАВА XVIII
ТАЙНА АСУНСЬОН

– Садитесь, мадам, – сказал месье Венс.

Третье лицо, чье имя он час назад отказался назвать судебному следователю, находилось перед ним.

– Прошу прощения, что пришлось вызвать вас сюда… Но сегодня мне предстоит допрашивать других людей, и я просто не смог бы выбрать время, чтобы заехать к вам…

Выкладывая все это, он разглядывал свою посетительницу и, хотя, в общем-то, был настроен против женщин, особенно против красивых – товарищи считали его женоненавистником, – не мог устоять перед соблазном и втайне восхищался этой женщиной.

Ее черный туалет был просто чудом, верхом совершенства, его можно было бы принять за траур, если бы не огромная хризантема цвета ржавчины, украшавшая корсаж. Месье Венс не без досады вынужден был признать, что она выглядит на удивление спокойной, словно пришла в гости к одной из лучших своих подруг. Он понимал, что придется действовать с величайшей осмотрительностью, что труднее всего ему будет добиться успеха, допрашивая эту женщину.

Первой в наступление с обворожительной улыбкой пошла Асунсьон.

– Не стесняйтесь, месье Венс, допрашивать меня по всем правилам, – сказала она немного нараспев – этот тон был одним из вернейших способов в ее арсенале, когда она хотела обольстить собеседника. – Я была несколько удивлена, что полиция не трогает меня, полагаю, что исчезновение Юбера Тиньоля, победителя Атлантики, толкнуло вас на крайние меры…

– Что вы имеете в виду, мадам?

– А вот что: меня ничуть не удивит, если я, в свою очередь, вызову подозрения у правосудия. Удел невиновных быть под подозрением, тогда как прохвосты спокойно разгуливают на свободе. Поэтому вы видите перед собой женщину, расположенную со всей искренностью отвечать па ваши даже самые нескромные вопросы. Знайте также, что вам не следует особо щадить меня в отношении исчезновения Марселя… то есть моего жениха… Месье Сантер рассказал мне, что с ним сталось…

Месье Венс почувствовал смущение. Он ощущал превосходство этой женщины, всегда относившейся к нему с явной симпатией. Достоинство, с каким она держалась, и очевидное стремление не уклоняться от вопросов детектива лишало того возможности действовать с нарочитой резкостью, хотя его первоначальное намерение было именно таково.

Ну как решиться сказать посетительнице, что он подозревает ее наравне с Сантером и Перлонжуром, как решиться расспрашивать ее о личной жизни, когда убийство жениха причинило ей, видимо, острую боль, повергло в глубокое горе, хотя внешне она всеми силами старалась не показывать этого?..

Месье Венс еще раз взглянул на Асунсьон, его поразило, с каким тщанием отнеслась она к своему туалету. Ему казалось, что горе лишь придает ей еще больше очарования; Асунсьон не поддалась обрушившемуся на нее несчастью и не махнула на себя рукой, а, напротив, являла постороннему взору редкую гармонию тканей и красок. «Есть такие, – думал инспектор, – кто никогда не открывает свою душу, и если уж гибнет, то гибнет молча…» И все-таки этого аргумента казалось ему недостаточно, в глубине души он даже сердился на эту женщину, испытывавшую горькие чувства, но не дававшую ни малейшего повода для жалости.

– Итак, месье Венс, что вы желаете обо мне знать? – тихонько продолжала Асунсьон. – Возможно, вы захотите узнать, где я была и чем занималась, когда убивали Намота и Грибба? Ибо, что касается моего жениха, то, как вам известно, я была рядом, когда его ранили из револьвера…

Месье Венс поднял руки в знак протеста. Он чувствовал себя смешным и ничтожным. Ему вдруг открылась беспочвенность его подозрений. Как эта хрупкая женщина могла быть причастна согласно собственным ее словам к убийству Намота и Жернико? Он подумал о сообщнике, существование которого не оставляло у него никаких сомнений, и задался вопросом, не могла ли Асунсьон знать об исчезновении своего жениха гораздо больше, чем говорила. Настолько было фантастично похищение Жернико, не говоря уже о том положении, в каком была найдена молодая женщина – голова закутана серой кисеей, вокруг шеи – шелковый шнурок! А этот обморок – ведь она так мужественно вынесла все последующие испытания – нельзя ли было разыграть его? И, наконец, вспоминая убийство Грибба, месье Венс невольно убеждал себя с некоторой долей наивности: «Уроженка Сеговии вполне способна всадить кинжал…»

Но, поглядев на изящные, тонкие руки молодой женщины, он снова устыдился самого себя, своих мыслей. Какой интерес могла извлечь испанка из гибели жениха и его друзей?.. Чего бы ему это ни стоило, инспектор решил выяснить по крайней мере это обстоятельство.

– Вы видите, сколь велико мое смущение, – любезно начал он. – Я бы все отдал, мадам, чтобы избавить вас от нового испытания. Однако общественность вполне резонно возмущается гибелью стольких людей, и мы обязаны использовать любое средство, чтобы пролить свет на это дело. Ваше приглашение задавать вам любые, даже самые нескромные вопросы заставило меня отбросить последние сомнения….

И месье Венс продолжал, стараясь не глядеть на посетительницу:

– Я не мог не заметить, каким вниманием окружают вас в последнее время месье Сантер и месье Перлонжур. Из этого можно сделать определенный вывод, возможно, ошибочный, я сразу готов признать это… Тем не менее я вынужден спросить вас, не собираетесь ли вы в скором времени стать женой одного из них?..

Вопрос рискованный! Однако реакция Асунсьон – Сантер и Перлонжур не раз уже имели возможность убедиться в этом – чаще всего обманывала всякие ожидания.

– Нет, пока еще нет! – просто сказала она своим теплым, мелодичным голосом. – Кстати, меня мучают сомнения… Возможно, я не совсем верно понимала необходимость говорить правосудию всю правду до конца…

Инспектор с любопытством посмотрел на посетительницу.

– Уж не хотите ли вы сказать, что скрыли какое-то обстоятельство, способное?..

– Судите сами. Я заявила судебному следователю, что Марсель Жернико был моим женихом. Это неправда…

Помолчав немного, она закончила свою мысль:

– Он был моим мужем.

Месье Венс откинулся на спинку кресла. Это запоздалое признание открывало перед ним неожиданные горизонты.

– Вы, верно, знаете, что я встретила Марселя на Бермудских островах, – продолжала молодая женщина. – С первой же нашей встречи он объявил, что любит меня.

На другой день он отплывал в Чарлстон. На борту корабля находился миссионер, и Марсель умолял меня немедленно соединить наши судьбы. О том, чтобы я разделила с ним скитания, и речи не было, но он надеялся таким образом крепче привязать меня к себе; этот брак вселял в него уверенность, что я буду преданно ждать его, придавал ему в какой-то мере мужества и силы, чтобы преуспеть в ближайшем будущем. Ему нетрудно было убедить меня, и мы соединили свои судьбы за несколько минут до его отплытия…

«Итак, – думал месье Венс, слушая рассказ Асунсьон, – она тоже имеет право на часть состояния шестерых друзей, она тоже может быть заинтересована в их смерти…»

– Вот почему, – сказала в заключение молодая женщина, – я не смогу выйти замуж в скором времени… Это будет второй брак…

Множество самых разных мыслей одолевало Воробейчика. Всего несколько минут назад в возможности стать женой Сантера или Перлонжура он видел для молодой женщины способ предъявить в один прекрасный день свои права. Но так как она была супругой одного из погибших и уже обладала такими правами, никакого особого интереса в новом браке у нее не могло быть. Следовало ли в таком случае думать – а легкость, с какой Асунсьон сообщила об этом, лишь подкрепляла такую версию, – что предполагаемое замужество должно было отвести подозрения полиции?

Раздался стук в дверь, и вошел дежурный: Жорж Сантер просил его принять.

Воробейчик, который горел желанием учинить ему допрос без промедления, встал, думая про себя: «От меня, моя крошка, тебе так легко не отделаться…»

Однако внешне никак не проявил своих чувств и проводил посетительницу с преувеличенной любезностью, всячески стараясь выразить ей свою симпатию. Он и в самом деле не мог избавиться от мысли, что если молодая женщина невиновна, то ей грозит неминуемая гибель.

В том-то и заключалась странность этого дела: невиновный рано или поздно становился жертвой…