Текст книги "«Роза» Исфахана"

Автор книги: Михель Гавен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Хорошо, Марьям, я разберусь с этим вопросом, – кивнула Джин помощнице. – А ты пока проследи, чтобы рабочие запасли достаточное количество колодезной воды, она может потребоваться для срочных операций.

– Сейчас же передам им, ханум.

Оставшись одна, Джин откинулась на спинку кресла и иронично усмехнулась. Вспомнила, как по приезду в Исфахан выражала недовольство, узнав, что трубы свинцовые и что для очистки воды придется использовать фильтры и часто менять их, поскольку тяжелые металлы накапливаются быстро. Зато именно эти трубы помогут ей теперь в выполнении задания. Ай да шах Аббас! Молодец, что устроил свинцовую систему водопровода. И хорошо, что никто из властителей Ирана так и не озаботился с тех пор здоровьем своих граждан. А уж кому поручить изготовление трубы, а заодно и шарика, Джин знает: один из членов законспирированной группы, живший в окрестностях Исфахана, зарабатывал на пропитание как раз литьем.

Он освоил эту профессию, чтобы оправдать придуманную для него легенду, и был надежным, неоднократно проверенным в деле человеком. Согласно легенде, его звали Анук Тарани. А на самом деле он был сыном одного из офицеров шахской гвардии, который сразу после революции сбежал из Ирана в Штаты. На Тарани вполне можно было положиться, поскольку его жена и дочь остались в Лос-Анджелесе. Здесь же, неподалеку от Исфахана, он обосновался по фиктивным документам и с созданной для него ЦРУ фиктивной семьей из старушки-матери и двух детей-подростков. Жена, по той же легенде, умерла при родах, на наличие «живой» жены не дала согласия жена законная, проживающая сейчас в Лос-Анджелесе. До сих пор Тарани оставался в стороне от поручений Дэвида, и вот теперь пришло время воспользоваться его услугами.

* * *

На подержанном «шевроле», предоставленном миссии Красного Креста администрацией Исфахана, Джин ехала по раскисшей от дождей проселочной дороге, обсаженной с обеих сторон тутовыми деревьями. Дворники тоскливо месили грязь на лобовом стекле. В зеркале заднего вида отражался следовавший на некотором расстоянии от нее зеленый, заляпанный грязью автомобиль. Отрываться Джин не стала: пусть наблюдают. Благо повод посетить мастера Тарани у нее был: она везла ему чертеж старинной свинцовой трубы, которую требовалось изготовить, образцы металла и разрешение эксперта ЮНЕСКО на проведение ремонтных работ. Причины, по которым она выбрала именно Тарани, тоже имелись: во-первых, он жил ближе всех к миссии Красного Креста, во-вторых, слыл в Исфахане одним из самых искусных мастеров, занимавшихся историческим и художественным литьем. Проще говоря, легко мог воспроизвести сплав времен шаха Аббаса в нужных пропорциях и придать изделию требуемую форму. А эксперта ЮНЕСКО, рассматривающего водопроводную систему города как один из шедевров Средневековья и подписавшего разрешение, это волновало больше всего. Разумеется, ни о каком мастере Тарани в ЮНЕСКО и слухом не слыхивали, но с задачей получить для него разрешение успешно справился Дэвид: свои представители имелись у Лэнгли во всех значимых мировых организациях.

Единственной загвоздкой на пути к выполнению задания оставались, как полагала Джин, сроки: изготовление трубы могло занять довольно много времени, а свинцовый шарик-контейнер требовался ей срочно. Состояние Эбаде с каждым днем ухудшалось, и на изъятие волос с наволочки его подушки у Джин оставалось не более двух суток.

Настораживал еще и тот факт, что её больше не приглашали к больным: ни к самому Эбаде, ни к его товарищам по несчастью, которых, как Джин знала от доктора Нассири, насчитывалось около сорока. Вероятно, боялись, что она узнает еще больше, чем уже узнала, и теперь консультировались с кем-то другим. Например, с русскими или китайскими поставщиками того же висмута. Даже Лахути перестал обсуждать с ней эту тему. Так ему приказали, надо понимать. В ответ на её вопрос, оповестили ли родственников Эбаде о его скорой кончине, Шахриар лишь молча кивнул. И потом нехотя добавил, что они, мол, во всем полагаются на Аллаха. Расспрашивать его далее Джин не стала: проявлять настойчивость было опасно. Так что помимо срочности изготовления свинцового шарика перед ней стояла еще и другая задача: придумать убедительный повод, чтобы снова попасть в госпиталь, где лежали зараженные радиацией сотрудники секретной лаборатории.

Поднявшись на холм, Джин въехала на деревенскую улицу. «Хвост» отстал. «Будут дожидаться, когда поеду обратно, – поняла Джин. – Дорога-то всё равно одна: в другом направлении далеко не уедешь – в грязи застрянешь».

Эту часть окрестностей Исфахана землетрясение пощадило, поэтому всюду царили тишина и покой. Улица, как и большинство улиц в Иране, представляла собой длинный коридор, огороженный с обеих сторон высокими глухими заборами, покрытыми особой смесью глины и соломы, которая придавала им желтоватый цвет. За заборами виднелись вторые этажи и крыши глинобитных домов. Летом стены таких домов почти не нагревались, зато зимой хорошо удерживали тепло. Во дворах, как правило, не росло ни одного деревца, только колодец стоял. Изредка взгляд натыкался на выставленные на окнах и террасах горшки с цветами. Ставни у всех были закрыты, но Джин не сомневалась, что из-за них за ней наблюдает не одна пара любопытных глаз. Так что её приезд заметят и непременно донесут, куда следует. Ну и на здоровье.

Дом Тарани стоял на дальнем, упиравшемся в горы краю села. Джин уже издалека почувствовала характерный горьковатый запах расплавленного металла и угольной пыли. Остановила машину перед воротами, практически полностью перегородив узкую улицу. Мимо с криками пронеслась стайка мальчишек, гнавших перед собой футбольный мяч.

Выйдя из машины, Джин постучалась в ворота. Пока ждала, когда откроют, за спиной скрипели ставни всех прилегающих домов, и ей с трудом удалось заставить себя не обернуться. Наконец створки ворот распахнулись. Джин сразу узнала Тарани по описанию Дэвида, хотя раньше никогда с ним не встречалась. Высокий мужчина средних лет с окладистой черной бородой. Почти сросшиеся на переносице кустистые брови, под ними – живые умные глаза. Тарани был в рабочей робе и поднятых на лоб защитных очках: видимо, подошел прямо из мастерской.

– Чем могу служить, ханум? – осведомился он, учтиво поклонившись.

– Меня зовут Аматула Байян. – Джин представилась намеренно тихо и скороговоркой, чтобы кроме Тарани её никто не услышал. А ему её имя должно было быть известно от Дэвида.

Она не ошиблась. Выражение глаз Тарани на мгновение изменилось, но он быстро взял себя в руки.

– Очень рад, ханум.

– Я из миссии Красного Креста, – продолжила она уже громче и отчетливее. – Землетрясением у нас повредило систему водопровода, и мы остались без воды. Мне рекомендовали вас как хорошего мастера, Хочу попросить вас отлить свинцовую трубу.

– Что ж, заезжайте во двор, милости прошу, – сказал Тарани, распахивая створки ворот еще шире и уступая ей дорогу.

– Благодарю.

Джин вернулась в машину, села за руль. Краем глаза отметила, что ставни на окнах соседних домов уже распахнуты, и число зрителей у окон наверняка увеличилось. Включила зажигание, отпустила педаль сцепления и плавно завела машину во двор. Хозяин быстро затворил ворота.

– Мои все ушли на базар, – сообщил он вполголоса, когда Джин вышла из машины, – так что говорить можно свободно, мы здесь одни. Очень рад, что обо мне наконец вспомнили, хочется уж хоть что-нибудь сделать. Проходите в дом, ханум, – снова поклонился Тарани.

Держа в руках портфель с чертежами и образцом трубы, Джин миновала узкий коридор и оказалась на кухне. На очаге стоял котелок с рисом, рядом на сковороде дымились уже готовые бараньи отбивные.

– Мамаша моя, так сказать, наготовила перед уходом, – кивнул Тарани на еду. И смущенно предложил: – Может, отведаете?

– Благодарю, но времени у меня мало, а задержка в вашем доме может вызвать излишнее подозрение, – отказалась Джин. – За мной следят, почти до самой вашей деревни сопровождал «хвост». Теперь ждут, когда поеду обратно, и мое время прибытия к вам тоже, надо полагать, засекли. Так что обсудим все предельно осторожно и кратко. Вы, верно, хотите узнать о своих?

– Да, конечно. – Взгляд собеседника умягчился нежностью. – Как они? Здоровы ли? Как дочка?

– К сожалению, у меня нет писем от них, иметь их при себе очень опасно…

– Да я и не жду. И всё понимаю, ханум. Дэвид ведь предупреждал меня, что так будет. – Мастер опустился на табурет, но тут же вскочил и почти галантно придвинул табурет Джин: – Присаживайтесь, ханум.

– В машине насиделась, – отмахнулась Джин. – А ваши здоровы. Дочка перешла в выпускной класс. Они ни в чем не нуждаются, им регулярно выплачивают ваше жалованье. Просили лишь передать, что ждут вас и очень скучают. Если захотите передать ответ, скажете мне устно, а я сообщу Дэвиду.

– Да разве обо всем в двух словах скажешь, – вздохнул Тарани, снова опускаясь на табурет.

– Ну, если надумаете, сообщите перед моим отъездом. А теперь – к делу. – Джин раскрыла портфель. – Вот чертеж, технические характеристики металла и образец трубы, которую надо изготовить по заказу миссии, – выложила она содержимое портфеля на стол. – Надеюсь, вы справитесь. Взгляните.

Мастер развернул чертеж, пробежал глазами по бумагам.

– Да, вполне, – кивнул он. – Обычный старинный сплав свинца и олова, ничего сложного. Форма, конечно, нестандартная, придется вытачивать и подгонять, но меня это не пугает. Через два-три дня всё будет готово, ханум.

– Это поздно, – покачала головой Джин. – Мне надо уже завтра.

– Завтра?! – с недоумением взглянул на нее Тарани. – Отчего такая срочность?

– Дело в том, господин Тарани, что труба – не единственный и не главный мой заказ, – понизила голос Джин. – Мой приезд к вам связан в первую очередь с заказом вот такого маленького, как на крупных четках, – она изобразила размер пальцами, – свинцового шарика. Он должен быть раскручивающимся и полым внутри. И, конечно же, достаточно плотным – во избежание утечки из него гамма-радиации.

– Радиации?! – широкие брови Тарани подпрыгнули вверх.

– Именно, – кивнула Джин. – Это очень важное задание, господин Тарани. Очень. Я положу в этот шарик волосы умирающего от радиоактивного заражения человека, а вы потом должны будете передать его через своих товарищей в Ирак, на нашу базу. Вы поддерживаете с ними связь? Сможете передать?

– Да, – подтвердил он. – У нас есть договоренность для таких случаев.

– Прекрасно, – снова кивнула Джин. – Так вот этот шарик нужен мне именно завтра. Иначе послезавтра больной может умереть, и тогда вся моя затея окажется бесполезной. Сможете изготовить такой шарик? Ведь это не труба, это почти ювелирная работа…

– Согласен, работа тонкая, но думаю, что я справлюсь, – произнес Тарани твердо. – Не волнуйтесь, ханум, сделаю обязательно. Ради своих. Ради того, чтобы Иран снова стал свободной страной. Ради того, чтобы дочка когда-нибудь вернулась на родину и узнала, какая это красивая и прекрасная страна. И трубу тоже сделаю. Буду работать всю ночь, но к завтрашнему дню ваше задание выполню, обещаю.

– Спасибо, господин Тарани, – улыбнулась Джин. – Я почему-то и не сомневалась в вас. Впрочем, больше мне и рассчитывать-то не на кого. Но имейте в виду, Тарани, что задание это очень секретное и опасное. Формы, в которые будете отливать шарик, сразу уничтожьте. И главное, никому ни слова. Даже своим домочадцам. Вы ведь не хуже меня знаете, что с особой тщательностью здешнее «Министерство информации» отслеживает именно то, что связано с атомной программой Ирана. Малейшая оплошность, и вездесущие «министерские» агенты явятся с допросами и обысками. Поэтому повторяю: будьте, пожалуйста, предельно осторожны.

– Не извольте беспокоиться, ханум, я всё понимаю, – серьезно ответил Тарани. – И насчет слежки, и насчет радиации, и насчет секретности. И особенно – насчет опасности. Знаю: прижмут хвост, и пикнуть не успеешь. А мне ведь хочется снова увидеться с семьей. А если повезет, то и привезти её когда-нибудь сюда.

– За это мы все и боремся. Однако мне уже пора, – взглянула Джин на часы. – Сами понимаете: чтобы оставить заказ, много времени не требуется. И помните, господин Тарани: формально мы торопимся из-за срочности починки водопровода. Ведь жертвы землетрясения продолжают поступать ежедневно, а без воды во время операций врачам не обойтись. Это послужит оправданием вашей ночной работе. Всё. Я ухожу. – Она направилась к двери, Тарани последовал за ней. – Завтра приеду в это же время.

– Всё будет готово, ханум, – повторил он уверенно.

На пороге Джин остановилась, обернулась к мастеру, улыбнулась ему.

– Надеюсь, вы все-таки надумали передать своим что-нибудь на словах? Тогда я сегодня же отправила бы Дэвиду шифровку. Специально ради вас. Чтобы вас вдохновить, возможно.

– Передайте, что я… люблю их, – голос Тарани дрогнул. – Что помню… – Глаза его увлажнились, и он смущенно потупился. – И даже не то, чтобы помню… Нет, они постоянно вот здесь, – Тарани прижал руку к сердцу. – И всё время перед глазами. Ради них и ради моей дорогой Персии я готов рисковать жизнью. Ради будущих внуков готов сгинуть в тегеранской тюрьме. Так и напишите, ханум. Ну, а если погибну, – вздохнул он, – мое место займет кто-нибудь другой…

– Не нужно об этом думать, господин Тарани. Хотя помнить, конечно, нелишне. – Джин взяла его руку, ободряюще пожала её. – Я непременно передам ваши слова жене и дочери. А теперь сосредоточьтесь на задании, пожалуйста. До завтра.

Она спустилась во двор, села в машину. Тарани распахнул перед ней ворота. Выехав на улицу, Джин увидела, что окна всех соседних домов облеплены людьми. «Да уж, добровольных помощников у „Министерства информации“ хоть отбавляй», – невесело подумалось ей.

Машина медленно двинулась по узкой улице. Сзади бежали те же мальчишки с мячом. В зеркало Джин видела, как они строят ей гримасы. На окраине поселка ребятня отстала, и Джин облегченно вздохнула.

С холма спускалась осторожно, колеса тяжело проворачивали комья грязи. Отъехав от него километра на три, снова увидела зеленый автомобиль «наружки»: дожидался её в оливковой роще в низине. Разумеется, тут же пристроился сзади. По некоторым деталям дизайна Джин опознала в машине старый «мерседес», правда, без отличительной звездочки и решетки спереди. Она делала вид, что не замечает преследователей, но потом подумала: «Дело уже сделано, можно больше не деликатничать. Да и разве стала бы обычная женщина-врач из миссии Красного Креста обращать внимание на следующие за ней машины? Нет, конечно. Это только я, Джин Фостер-Роджерс, майор американского медицинского корпуса и агент ЦРУ, профессионально отмечаю подобные вещи. А в качестве доктора могу позволить себе даже остановиться где-нибудь на обочине. Якобы отдохнуть, например, или поболтать по телефону с подругой. Почему нет? Интересно, как поступят в таком случае преследователи? Остановиться явно не решатся, не столь глупы. Значит, проедут мимо. А впереди – развилка. И там я смогу уйти в объезд…».

Не подав предупреждающего знака (для Ирана это дело обычное, тут многие ездят как хотят, без соблюдения правил), Джин свернула на обочину и заглушила мотор. Достала мобильный телефон, чтобы позвонить Марьям в миссию. Зеленая машина сбавила ход, но останавливаться и впрямь вроде бы не собиралась (Джин исподволь наблюдала за ней в автомобильное зеркало).

– Ханум, вам звонил доктор Нассири, – скороговоркой защебетала в трубку помощница. – Я сказала, что вы поехали к мастеру заказывать трубу для водопровода, а он очень удивился. Спросил, почему вы поехали сами, неужели, мол, больше некому было? Пришлось мне объяснить ему, что труба эта имеет историческое значение и что получить разрешение большой иностранной организации на её починку смогли только вы. Кажется, он меня понял, ханум. Сказал, что позвонит вам на мобильный. Уже звонил?

– Нет еще, Марьям, – ответила Джин, продолжая наблюдать за приближавшейся зеленой машиной. – А как давно он звонил?

– Полчаса назад.

– Наверное, что-то его отвлекло. Думаю, скоро позвонит. Еще какие-нибудь новости есть?

Зеленый «мерседес» проехал мимо, обдав «шевроле» Джин фонтаном грязи.

– Нет, ханум, пока больше ничего нового, – бодро отрапортовала Марьям. – Вы когда вернетесь?

– Минут через двадцать, не раньше, – взглянула Джин на часы. – Приготовь мне пока карточки доставленных сегодня с утра пострадавших. Сразу по приезду посмотрю, кого из них оперировать в первую очередь.

– Хорошо, ханум.

– До встречи, Марьям.

Джин отключила мобильник, положила его под ветровое стекло. Зеленая машина уже спустилась с холма и скрылась в перелеске. «Интересно, будут караулить меня у развилки или оставят теперь в покое? – подумала Джин. – Если они, проезжая мимо, услышали мой разговор по телефону, тогда дальнейшие мои планы им уже известны, и продолжать за мной слежку не имеет смысла. А вот если не услышали, то не отстанут, поскольку прослушать мой разговор с Марьям не смогут».

Сотрудникам миссии Красного Креста, равно как и инспекторам МАГАТЭ, проверявшим иранские ядерные объекты раз в две недели, было строго-настрого запрещено пользоваться услугами иранских операторов связи, ибо те находились под неусыпным контролем «Министерства информации». Связь им обеспечивал швейцарский оператор, гарантировавший информационную безопасность (это было одним из главных условий соглашения с ним). Если же человек по каким-то причинам вынужден был временно не пользоваться мобильным телефоном, ему вменялось вложить телефон в конверт и опечатать, чтобы у спецслужб Ирана не возникло соблазна ознакомиться с содержанием его предыдущих разговоров. То же правило распространялось и на ноутбуки: все они имели индивидуальные коды и в обязательном порядке опечатывались при каждом окончании работы. Такие меры были приняты после жалоб нескольких инспекторов МАГАТЭ о взломе их мобильных телефонов и портативных компьютеров. МАГАТЭ сразу оповестило о столь вопиющем безобразии все контактирующие с Ираном международные общественные организации, и в первую очередь, конечно же, Международный Красный Крест. «Значит, будут ждать, – резюмировала мысленно Джин. – Что ж, до встречи на развилке».

Она включила стартер и собралась уж было двинуться к перелеску вслед за зеленой машиной, как вдруг лежавший под ветровым стеклом телефон сначала замигал, а потом и разразился до боли знакомой и дорогой для нее мелодией увертюры из вагнеровского «Полета Валькирий». Каждая трель напоминала о фильме Копполы и о Майкле, горячем поклоннике «Апокалипсиса». Джин снова нажала на тормоз, взяла телефон. На экране высветился номер доктора Нассири. Джин нажала кнопку приема.

– Слушаю вас, Сухраб. Добрый день.

– Здравствуйте, Аматула, – прозвучал у уха приглушенный голос доктора, перемежаемый потрескивающими щелчками.

Уж если швейцарская связь скверно работала даже в ближайших пригородах Исфахана, что тогда говорить о сельской местности? Мобильной связью и Интернетом в Иране вообще, как правило, были охвачены только крупные города – остальные территории доступа к подобным благам цивилизации практически не имели. А в некоторых районах, преимущественно горных, люди и обычного-то телефона в глаза не видели.

– Что-то случилось, коллега?

– Ваша медсестра сказала, что вы уехали по делам, и я не хотел беспокоить вас в дороге, но дело срочное, ханум, простите… – начал оправдываться Нассири.

– Я слушаю вас, Сухраб, – повторила Джин, прервав его затянувшуюся тираду.

– Вы не обижайтесь, Аматула, – понизил он голос, – что я, получив от вас ценные советы, перестал звонить вам. Не по своей воле, конечно же. Мне просто запретили общаться с вами…

– Я догадалась, Сухраб, – спокойно сказала она, – и нисколько на вас не в обиде. Я всё прекрасно понимаю.

– Ханум, я звоню вам сейчас в нарушение всех запретов, но считаю это своим врачебным долгом, – взволнованно продолжил Нассири. – Один из пострадавших при этой злосчастной… – он запнулся. – Ну, вы ведь меня понимаете?..

– Понимаю. Что с ним?

– Ему всего девятнадцать лет, он выполнял вспомогательную работу и поэтому получил не очень большую дозу… Но у него отказывают почки! Очень хочется ему помочь, он единственный сын у матери…

– При отравлении изотопами почки – один из самых уязвимых органов, – снова перебила его Джин. – Они ведь приспособлены для выведения из организма внутренних ядов, в отличие от той же печени, например, которая выводит отравляющие вещества, попавшие внутрь человека извне. Ставьте парня на гемодиализ, и как можно скорее!

– Так потому я и звоню вам, ханум, – взмолился Нассири, – что у нас здесь нет аппарата для проведения гемодиализа! Не ждать же, пока привезут из Тегерана… А у вас в миссии, я знаю, такая установка есть.

– Вы что же, хотите, чтобы я забрала установку из миссии и привезла её в ваш госпиталь? – ошарашенно переспросила Джин. – Да кто же мне разрешит?

– Аматула, я на коленях буду умолять Шахриара, чтобы он добился разрешения! И мать этого мальчика будет умолять! – Голос Нассири звенел как натянутая струна. – Страшно ведь смотреть, как он умирает, и знать при этом, что можешь ему помочь!..

«Кто бы спорил», – горько подумала Джин. А вслух сказала:

– Если капитан Лахути добьется разрешения, Сухраб, обещаю со своей стороны незамедлительную помощь. С руководством миссии договорюсь сама. Так что теперь всё зависит только от начальников Шахриара. Сообщите мне, какое решение они примут. А я пока на всякий случай займусь подготовкой аппарата.

– Вы сущий ангел Аллаха, Аматула! – радостно воскликнул Нассири. – Проводник его безграничной доброты и мудрости. Я сейчас же свяжусь с Шахриаром, – пообещал он, и из трубки понеслись короткие гудки.

Джин нажала кнопку отбоя и положила телефон на соседнее сиденье. Облокотилась на руль, задумалась. Еще сегодня утром ситуация казалась ей почти безвыходной: никаких возможностей снова попасть в госпиталь с облученными больными и изъять волосы Эбаде она не видела. И вдруг такая возможность представилась сама собой, даже повод изыскивать не пришлось. Упустить этот шанс ни в коем случае было нельзя. Надо срочно ехать в миссию и готовить аппарат, ведь Шахриар скорее всего добьется разрешения. Но прежде надо забрать шарик у Тарани, иначе облученные волосы Эбаде придется нести на себе, а это чревато печальными последствиями для собственного здоровья. Впрочем, даже если придется брать радиоактивные волосы голыми руками, она пойдет на это, ведь другого выхода всё равно нет. Остается лишь уповать на милость Бога, чтобы полученная ею доза радиации оказалась не слишком велика…

Невольно Джин вспомнились слова матери: «Теперь наша очередь держать мир на своих плечах». Удержит ли она? Выдюжит ли? А, будь что будет. Как говорится, жизнь покажет. Джин повернула ключ зажигания, отпустила сцепление, и машина сдвинулась с места.

У развилки стоял знакомый зеленый автомобиль. Не удостоив его внимания, Джин свернула на трассу и помчалась в сторону города.

* * *

– Меня учили, что почки – наиболее резистентный к радиации внутренний орган человека, – возбужденно выпалил доктор Нассири, встретив вышедшую из машины Джин на крыльце госпиталя.

– Так считалось раньше, Сухраб, – парировала она. – Современный же опыт давно опроверг это ошибочное мнение. И случай с вашим юношей – наглядное тому подтверждение. – Проходя мимо охранявших госпиталь исламских стражей, сказала: – Аппарат в машине, распорядитесь выгрузить его и доставить в нужную палату. Я также привезла приборы для автоматического контроля кровяного давления и сердечной деятельности. При радиационных нефритах часто развивается злокачественная гипертония, которую надо успеть отследить в самом начале. Иначе потом остановить её будет трудно.

– Вы даже не представляете, Аматула, чего нам с Шахриаром стоило добиться разрешения! Пожалуйста, входите, – услужливо распахнул перед ней дверь Нассири. – Насчет аппаратуры я сейчас распоряжусь. Мехмет, – он подозвал одного из стражей, на ходу отдал ему приказания. Продолжил: – В Тегеране все заупрямились, и нам пришлось обратиться в канцелярию самого рахбара: я как-то консультировал одного из его советников, и потому рассчитывал, что мою просьбу не смогут оставить без внимания. Так оно и вышло: в канцелярии сочли, что Аллах в великой милости своей посылает несчастному юноше спасение, и не использовать эту милость было бы большим грехом. Словом, решение рахбара отправили в исполнительные органы, а там уж никто не посмел возразить…

– Что ж, хорошо, что получение разрешения не заняло слишком много времени, – кивнула Джин, стремительно шагая по госпитальным коридорам. – Возможно, теперь у юноши действительно появился шанс выжить. Полоний, Сухраб, выводится из организма в основном с желчью и мочой, то есть в данном процессе оказываются задействованы и печень, и – особенно! – почки. На них ложится огромная нагрузка. А если они были не совсем здоровы до облучения, то отрицательный момент усиливается.

– В детстве этот юноша, его зовут Самаз Али, перенес пиелонефрит, – сообщил Нассири. – Пошел с отцом на утиную охоту и простудился.

– Вот видите. Не удивительно, что почки не выдержали. Любая болезнь всегда бьет в первую очередь по самым слабым местам. А как, кстати, чувствует себя ваш друг Дермиан? – спросила Джин нарочито сухо.

Спутник мгновенно помрачнел. Проговорил глухо:

– Он стал прямо на глазах уменьшаться в размерах и превращаться в мумию, Аматула. В буквальном смысле. Живой кожи практически не осталось. Конец его близок, теперь я это и сам вижу…

– Судя по вашим словам, у Эбаде началась терминальная стадия, – мягко взяла коллегу под локоть Джин. – В убитых радиацией тканях оседает свинец, и они начинают мумифицироваться. Плоть действительно исчезает на глазах, и на больного невозможно смотреть без содрогания. Мне довелось наблюдать аналогичную картину в 1999 году в Японии, и я до сих пор вспоминаю её с ужасом. Крепитесь, Сухраб.

– Я стараюсь, Аматула. Но если бы не вы и не ваше искреннее сочувствие, я бы, наверное, давно с ума сошел от всего этого, – Нассири с благодарностью взглянул на Джин, в глазах его блеснули слезы. – Вы действительно ангел Аллаха, и я не устану повторять это.

Они вошли в ту часть коридора, где располагалась палата Эбаде, и Джин отметила для себя, что охраны у дверей нет. Значит, при желании в палату можно будет проникнуть беспрепятственно. Но сначала она должна осмотреть юношу, у которого отказали почки. Это её врачебный долг.

– Прошу сюда, Аматула, – доктор Нассири распахнул перед ней одну из дверей. – Переоденьтесь в защитный костюм, а потом вместе пройдем к больному.

– Хорошо, Сухраб.

* * *

Лучи зависшего над горами солнца с трудом пробивались сквозь плотные матерчатые жалюзи на окнах стерильной палаты. На наклонной кровати полулежал совершенно голый человек, распухший так, что его тело напоминало бесформенную массу. Над кроватью, на каркасе из железных прутьев, висели мощные кварцевые лампы, которые дезинфицировали помещение и заодно согревали больного. Рядом с кроватью стояли два столика: на одном лежали стерильные хирургические инструменты, на другом – медицинские препараты. У двери палаты на табурете сидел кто-то в таком же защитном костюме, как у Джин и Нассири. По наполненным слезами глазам на закрытом маской лице Джин догадалась, что это мать пострадавшего.

– Она уговорила меня разрешить ей побыть рядом с сыном, – шепнул Нассири Джин. – Я не смог отказать. Пусть даже получу за это выговор. Ведь она все ночи напролет проводит внизу, у госпиталя, домой не уходит. Они с сыном местные, из Исфахана, от их дома до госпиталя пешком можно дойти. Спокойно смотреть на её страдания не могу, но и сказать в утешение мне пока нечего. Вот и разрешил посидеть здесь, предварительно нарядив в защитный костюм: пусть хоть с расстояния на сына посмотрит. Кстати, Аматула, у нее вся надежда на вас…

– Сделаю все, что в моих силах, – кивнула Джин, почувствовав, как к горлу подкатился комок.

Нассири подошел к женщине, взял её под локоть, помог подняться с табурета, подвел к двери.

– Посидите пока в коридоре, уважаемая Самаз Агдаши. Врач из миссии, как видите, прибыла, привезла с собой всю необходимую аппаратуру. Сейчас займемся лечением вашего сына. А вы снимите с себя этот неудобный костюм и лучше спуститесь вниз, попейте чаю. Я сообщу вам, когда можно будет вернуться. Сюда, пожалуйста…

Женщина послушно шла за Нассири, опираясь на его руку и с трудом переставляя ноги. Видимо, держалась уже из последних сил. На пороге остановилась, повернулась к Джин и несколько мгновений смотрела на нее темными, полными отчаяния и одновременно надежды глазами. Глазами матери, готовой ради спасения своего ребенка на всё. Джин почувствовала, что еще секунда, и сама расплачется. Но этого допустить нельзя. Нельзя поддаваться эмоциям. Нельзя проявлением сиюминутной слабости лишить материнское сердце надежды.

Передав женщину на попечение проходившей по коридору медсестры, Нассири вернулся к Джин. Вздохнув, признался:

– Жалко мне её. Вдвоем с сыном на свете осталась, муж давно умер. Поздно замуж вышла, поздно родила. Некрасивая, говорит, была и бедная, никто даже не смотрел в её сторону. Только в зрелом возрасте повезло: обратил наконец добрый человек внимание. Думала, всю жизнь теперь счастье будет. Однако муж умер, когда сыну и десяти лет не исполнилось. Растила одна, перебиваясь с хлеба на воду, а теперь вот и над сыном смертельная угроза нависла. Жалко мне её очень, – повторил он. И сокрушенно махнул рукой: – Да всех жалко, чего уж там скрывать. Трудная у нас с вами работа, Аматула.

– Да, нелегкая, – согласилась она, стараясь говорить как можно тверже. – Но расслабляться нам нельзя. Чтобы помочь нуждающимся в нас людям, мы должны быть уверенными в себе, сильными и решительными. Покажите мне, пожалуйста, результаты последних анализов пациента.

Нассири молча протянул ей папку, которую держал под мышкой.

В этот момент распухший молодой человек протяжно застонал, одутловатое лицо его болезненно скривилось.

Джин подошла к нему, спросила, не оборачиваясь:

– Почему не вводите обезболивающее?

– Во-первых, у него развился панкреатит, – ответил Нассири, – понос кровью и слизью наблюдается до двадцати раз в сутки. Во-вторых, простые обезболивающие препараты ему уже не помогают, а добиться разрешения на получение для госпиталя морфия мы так и не смогли.

– Боюсь, морфий здесь тоже уже бесполезен. Попробуйте начать давать наркоз с закисью азота. Его применяли в России для лечения пожарных, тяжело пострадавших во время аварии на Чернобыльской АЭС. Их тоже мучили страшные «ядерные» боли, и обычные наркотики не помогали. Только с таким наркозом и успокаивались. Но это чуть позже, юноше придется немного потерпеть. Сейчас самое главное для него – гемодиализ. Когда кровь очистится, нагрузка на поджелудочную уменьшится, и работать ей станет легче. – В палату на специальной подставке ввезли аппарат искусственной почки и измерители сердечной деятельности. – Спасибо, – кивнула Джин санитарам. – Какое у него давление? – снова обратилась к Нассири. – Когда последний раз измеряли?