355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михал Айваз » Парадоксы Зенона » Текст книги (страница 2)
Парадоксы Зенона
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 01:25

Текст книги "Парадоксы Зенона"


Автор книги: Михал Айваз



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Начатый роман о страданиях несчастного инженера перестал его занимать; мысли о том, что он осквернит сияние бумаги словами, не рожденными непорочной пустотой, страшили его. Тихая жизнь на пустой странице не прекращалась, становилась все более бурной, все чаще и чаще на волнующейся глади пустоты появлялось – и тут же растворялось – почти готовое слово; иногда это оказывался фрагмент предложения, которое пока что было еще только прерывистым дыханием, в дуновениях коего лишь зарождалось членение на слова. Писатель испытывал все большее напряжение, он подстерегал слова над чистым листом, и его пальцы дрожали на клавишах, как гончие псы; несколько раз он порывался отправиться за неясными, ускользающими образами; над пишущей машинкой взмывали беспокойные, трепещущие верхушки рычажков, иногда они почти касались бумаги, но в последний момент всякий раз замирали перед ней и снова опрокидывались назад, в темную пропасть. Писатель боялся, что на бумагу обманом, как враги, проникнут старые слова, и они нарушат чистоту страницы, и линия их букв прорвет тонкую ткань зарождающегося текста. Но потом наступил миг, когда тихое волнение на сияющей бумаге, трепет рук и система тяг, рычажков и шарниров пишущей машинки замкнулись в кольцо, по которому побежал ток. Пальцы нажали на клавиши, раздались первые удары. Теперь он уже знал, что черные знаки, которые усеивали бумагу, вырастают из грибницы самой страницы, что бумага сама призывает клавиши, чтобы поcле их прикосновения явились формы, приходящие из пустоты.

На бумаге родилась история. Это был рассказ о мужчине, плывущем в спасательном жилете по океану, над его головой пылает жестокое тропическое солнце. Наверное, первоначальный образ морской глади, залитой солнцем, возник из голубого сияния пустой страницы. Человек в спасательном жилете единственный, кто выжил при аварии самолета, который упал в море между континентами, далеко от берега. Скоро он перестал пытаться плыть как можно быстрее – понял, что это бесполезно: куда бы он ни плыл, повсюду будет то же кольцо морского горизонта и то же ясное небо над головой. Он прикрыл глаза и отдался на произвол теплого морского течения, легонько покачиваясь на волнах и всем телом ощущая обжигающий и отупляющий жар солнца.

Но даже тот, кто писал этот рассказ на листе, по которому разлился голубой свет, не догадывался, куда попадет несчастный, не знал, вынесет ли его морское течение на песчаный берег, где над водой склоняются пальмы с тяжелыми плодами, или на городской пляж, над которым высятся белые небоскребы, или же на пустынный остров вулканического происхождения; он не знал, погибнет ли пловец от жажды посреди океана или его разорвут акулы. Но появляющиеся слова вовсе не были совсем уж неожиданными и незнакомыми: слова, уже оказавшиеся на бумаге, обладали своей аурой, и как раз из нее и кристаллизовались постепенно слова, которые должны были вот-вот явиться, – так выныривают из тумана очертания деревьев, растущих вдоль дороги. Бедолага, которого нес теплый океан, жил в Праге, в большой тихой квартире в Старом городе; это был астроном, на упавшем в океан самолете он летел на научную конференцию в Южную Америку. Иногда он открывал глаза, но видел все тот же морской горизонт и то же безоблачное небо. Когда солнце оказалось в зените, он уснул. Пробудившись же, астроном почувствовал, что солнечные лучи уже не обжигают с прежней силой, и подумал, что его сон длился несколько часов и светило спустилось к горизонту. Глаза у него все еще были закрыты, он медленно поворачивался в воде. Иногда ему казалось, что к плеску волн примешиваются тихая музыка и приглушенные голоса, но он убеждал себя, что это галлюцинации, рожденные усталостью, жаждой и жарой. Потом он открыл глаза и изумился. Всего в нескольких десятках метров от него из моря поднимались первые дома огромного города.

Он видел прекрасные здания и богатые дворцы, окруженные высокими колоннадами, где ходили волны; стены всех строений выступали прямо из воды, среди рядов зданий вместо тротуаров колыхалась морская гладь, по которой плавали лодки, украшенные пестрыми флажками. Нигде не было тротуаров, мостов, площадок; кроме балконов и палуб судов, он не видел ни единого горизонтального участка тверди. Все плоскости поднимались из-под воды вертикально, а крыши домов и дворцов имели форму высоких, закругленных вверху конусов. Морское течение несло его прямо к городским воротам; это были две гигантские скульптуры, изваяния мужчины и женщины в простой одежде, сползающей с плеч аккуратными жесткими складками; фигуры одной рукой вздымали над головой кусок гладкой скалы, а в другой держали фонарь в виде стилизованного цветка лилии: вероятно, фонари вечером зажигали и ворота служили маяком, который указывал путь кораблям. На женщине было ожерелье в форме греческого меандра – закручивающихся и раскручивающихся спиралей, волосы ее украшал обруч из трех горизонтальных овалов, сделанных из лазурита и разделенных золотыми волнистыми линиями. Этот обруч что-то напоминал ему; внезапно он понял: украшение было той же формы, что и орнаментальная полоса на башне дворца „Корона" на Вацлавской площади. Астронома уже заметили из окон домов, фасады которых выходили на океанский простор; на балконах стали собираться люди в длинных белых одеяниях, напоминавших римские туники или арабские бурнусы, и показывать на него пальцами. Скоро в воротах появился быстрый челн с четырьмя загорелыми мускулистыми гребцами на корме; посередине под солнечным зонтиком сидел высокий седовласый мужчина. Весла ритмично опускались в воду, и вот уже челн достиг плывущего, гребцы помогли ему забраться на палубу, устроили на подушках, устилавших дно судна, и завернули в покрывала.

Седовласый мужчина наклонился к астроному и подал ему бутылку с прохладной водой. Он поприветствовал его от имени горожан и сказал, что является советником короля и что его обязанность – заботиться о потерпевших крушение, которых волны приносят иногда к городским воротам. Он сообщил, что для начала доставит его в свой дворец, где тот сможет поесть и отдохнуть, а наутро, если гость наберется сил, покажет ему город. Он также с удовольствием представит его завтра королю; он надеется, что король найдет свободную минуту для встречи, хотя завтра у горожан – важнейший религиозный праздник и во дворце и в главном храме предстоит множество хлопот. Старик отдал команду гребцам, и челн направился к городу, проплыл через ворота и легко заскользил по водной глади улиц. Астроном, опираясь головой на гору подушек, смотрел на фасады домов, которые проплывали мимо него, на ряды колонн, выраставшие из моря перед огромными дворцами, на длинные ряды окон; время от времени его взору открывались широкие лагуны, в центре которых из воды поднимались массивные изваяния и которые жители города, видимо, считали площадями. Когда лодка проплывала мимо открытых ворот дворцов, он замечал, что и за воротами над водой нет твердой земли, что проходы образуются каналами, которые соединяют гладь улицы с озерцами двориков, светящихся в конце темного сводчатого пролива. Перед глазами у него мелькали разноцветные бока лодок и быстро вздымающиеся весла, с которых капала вода; мимо челна проплывали лодочки, груженные блестящими рыбами и трепещущими лангустами, скорые почтовые суда, роскошные корабли, украшенные гербами с крабами и медузами, неспешные посудины, на палубах которых звенели столовые приборы и играла веселая музыка.

С приближением челна к главной лагуне движение на морских улицах становилось интенсивнее, гребцам приходилось лавировать между многочисленными судами; астроном видел над собой поднимающиеся ряды весел, слышал выкрики людей и звонкие голоса корабельных колоколов. Потом перед ними открылась просторная лагуна; челн свернул и поплыл вдоль череды дворцов, озаренных тихим светом солнца, которое сияло между куполами огромного здания на противоположной стороне лагуны. Астроном подумал, что это наверняка королевская резиденция; канал, который вел в лагуну, отделял дворец от белого фасада строения, бывшего, судя по всему, храмом. Челн вплыл в открытые ворота одного из дворцов. Когда они проплывали по холодному темному тоннелю, наш герой заметил в конце его маленький водяной дворик; над ним возвышался фонтан с фигурками тритонов, дующих в раковины, из которых били тонкие струйки воды, стекавшие по камню скульптур обратно в море. Челн свернул из тоннеля в узкий боковой коридорчик; и этот проход тоже оказался затоплен водой, и в прочих ответвлениях вместо пола была водная гладь – море проникало далеко в глубь дворца. „Когда же из воды наконец покажется берег?" – подумал астроном, лежавший на подушках. Челн плыл между двумя рядами высоких дверей, выраставших из воды; коридоры были такими тесными, что иногда весло скрежетало о штукатурку стены или о деревянную дверь, на темной глади дрожал отсвет хрустальных люстр, развешанных на потолке через равные промежутки. У одной двери гребцы остановились, седовласый мужчина открыл обе ее створки, и челн вплыл внутрь.

Астроном очутился в комнате, обставленной легкой мебелью, которую обрамлял простой орнамент; подобный нежной сияющей пыли, на обивке стульев лежал золотистый свет, проникавший в помещение через высокое окно; колебание водной глади было последним слабым эхом океанских волн, которые постепенно замирали и засыпали на улицах, в коридорах домов и в комнатах и превращались в такую вот еле заметную дрожь. Над водой виднелся пол, покрытый старым ковром, края которого сползали вниз, так что бахрома колыхалась в воде, точно водоросли. На ковре стояла широкая кровать, спинка которой была украшена инкрустацией: стилизованные морские коньки и осьминоги с элегантно закрученными щупальцами – и стол, на блестящей овальной столешнице которого красовались фарфоровые тарелки с грудами жареной рыбы, вареных омаров и экзотических фруктов. К столу были придвинуты мягкие стулья на тонких изогнутых ножках. Пол располагался почти над самой водной гладью, так что высокие волны достигали его края и на ковре оседала пена. Подальше от тех мест, куда проникало море, у самой стены, высился книжный шкаф с рядами толстых томов в кожаных и пергаментных переплетах; на соседней стене висели покрытые сетью трещин старые картины. Все они изображали морской город как раз в то время суток, какое сейчас и было; на всех – длинные прямые улицы, упирающиеся в далекий горизонт, к которому приближалось золотистое солнце. Картины напомнили астроному работы Клода Лоррена – вот только ни на одной не было суши или пристани, а лишь водная гладь, пронизанная светом, заливавшим гребешки волн, стены домов с мягкими тенями карнизов, у нижнего края каждой картины – лодки с маленькими человечками. Астроном неуверенно ступил на берег комнаты; челн тихо уплыл, двери неслышно закрылись. Он разделся и лег в постель; он успел подумать о том, что последний раз засыпал в своей постели в Праге и слышал при этом звон колоколов храма Святого Якуба; потом он провалился в сон, в котором улочки Старого города переплетались с морскими бульварами в один странный город».

Я слушал рассказ девушки и смотрел на ее спокойное лицо в отблесках красного света, на ее руки, что неподвижно лежали на скатерти рядом с цветными камнями. Сначала она часто умолкала и подбирала слова, а потом ее речь потекла плавно; она говорила негромко, слегка монотонно, словно в легком гипнотическом трансе:

– Когда он проснулся, светило солнце и с улицы слышались крики лодочников и звон судовых колоколов. Он надел длинную белую рубашку, переброшенную через спинку кровати, а затем встал у окна и смотрел на суда, плывущие по лагуне. Королевский дворец и храм напротив теперь ослепительно сияли на солнце, а гладь под окнами дворцовых фасадов была погружена в холодную тень, которая в это время суток дотягивалась почти до центра лагуны. Астроном сел к столу и начал есть; он обратил внимание, что, пока он спал, кто-то приготовил для него новые кушанья. Скоро послышался стук, двери открылись, и в комнату вплыл челн с хозяином дома и с гребцами. Седовласый мужчина поздоровался с ним и спросил, будет ли он еще отдыхать или хотел бы прокатиться по городу. Астроном сказал, что чувствует себя недурно и что с удовольствием осмотрит морской город. Хозяин тут же сообщил ему, что говорил с королем и что тот пообещал принять астронома после обеда в своем дворце. А вечером астроном сможет посмотреть с почетной трибуны на религиозные торжества, устраиваемые в честь главного праздника морской богини – покровительницы города. И вот астроном вошел в лодку, удобно устроился на мягком сиденье напротив королевского советника и позволил везти себя по водным улицам. Его проводник показывал ему дворцы главных вельмож, театр, Дворец юстиции и водный стадион; они проплывали по широким морским бульварам и по узким извилистым улочкам в старой части города; некоторые из этих темных проливчиков были городскими рынками – они оказались так переполнены лодками, на которых продавцы выложили свой морской товар, и челнами покупателей, что поверхность воды совсем скрылась под ними. Потом они попали в тихие окраинные районы, где из океана поднимались обшарпанные дома с бельем, висящим на балконах, и где они почти уже не встречали лодок; были видны только головы детей, которые играли с мячом в волнах, издававших жирный, кислый запах. На окраине города они проплывали мимо платформ с садами, где выращивали овощи, и мимо плавучих цехов и доков. Дома морского города обычно поднимались над водным этажом еще на один или два этажа; но наверху, как объяснил королевский советник, находились только комнаты для слуг, чуланы и кладовые, здесь обитали лишь бедняки – горожане любили границу моря и суши и по возможности устраивали свои жилища на побережьях, тянувшихся внутри домов и изрезанных узкими заливами, так что вода тысячью языков проникала прямо к столам и кроватям и приносила с собой в комнаты ароматы моря. Дома стояли на подводных коралловых рифах и имели еще по нескольку этажей под уровнем моря – там размещались садки для ловли рыбы и вдобавок в затопленных водой помещениях выращивали устриц или морские водоросли.

Советник короля во время путешествия рассказывал, что горожане поклоняются морской богине. Это новое божество, она заботится о городе всего семь лет; до нее городом правил хмурый и капризный бог, который обыкновенно являлся в виде черного кита. Придя в город, богиня сошлась с ним в битве посреди большой лагуны, в битве, за которой жители города безмолвно и со страхом наблюдали из окон дворцов. Большинство из них пребывало в сомнениях: горожане не знали, кому желать победы, – старого бога они не любили, но привыкли к нему и его причудам, и их устраивало, что он не обращал на них внимания и не беспокоил их, хотя порою все же отдавал бессмысленные и унизительные приказы (например, горожане должны были несколько недель ходить переодетыми в плюшевых зверей). Когда кит сердился, он бился головой о стены дворцов так, что со звоном подпрыгивали бокалы в сервантах; но он никогда никого не обидел по-настоящему, а иногда даже проявлял сентиментальную заботу о горожанах и защищал их от враждебных богов и демонов. Зато о богине, которая внезапно появилась в водах города, жители, наоборот, ничего не знали; они понятия не имели, как она намерена править ими и чего захочет. В страшной битве, длившейся три дня и три ночи, молодая богиня победила; черный кит с позором уплыл из города и больше в него не возвращался. Скоро оказалось, что победа богини была для людей истинным благословением. Все ее полюбили, говорил советник короля, она спокойная и ласковая, заботится о городе и охраняет его, предупреждает жителей о приближении бурь и утихомиривает опасные волны, отгоняет от города акул и иногда для развлечения жителей устраивает на ночной водной глади королевской лагуны живые картины из разноцветных светящихся медуз – медузы, подчиняясь ее командам, составляют разные группы, и на воде появляется настоящее цветное кино, которое жители смотрят с балконов и из окон; большей частью это трогательные и чарующие истории, что приключаются в городах из зеленого мрамора. При этом богиня требует от подданных только короткой утренней и вечерней молитвы и, в знак уважения, первых плодов из морского урожая.

Видно было, что советник искренне и глубоко набожный человек: когда он говорил о богине, его речь становилась ярче и голос дрожал от сдержанного волнения. Астроном расспрашивал хозяина об основании города и его истории, но услышал лишь банальные легенды, какие рассказывают о многих городах; правда, они были адаптированы к морю. Казалось, у города нет никакой истории, жизнь шла тут во все времена одинаково – горожане не чувствовали необходимости менять что-то в своем укладе. Не происходило и никаких значительных событий, членивших бы течение времени, и единственное, что сохранила, хотя бы туманно, память жителей, – это падения старых богов и приходы новых. Было неясно, длились ли разграниченные этими событиями периоды десятилетия или тысячелетия – когда астроном спрашивал об этом королевского советника, оказывалось, что это неизвестно даже ему. Однако было видно, что его это вовсе не огорчает – в городе не слишком заботились о хронологии: все, что выходило за пределы памяти двух поколений, сливалось воедино и время, когда дедушки и бабушки были еще детьми, казалось, ничем не отличалось от времени сотворения этого мира. Неясность истории усугубляло также то, что некоторые боги, судя по всему, объединились в памяти города, а иногда какой-нибудь один бог превращался в нескольких. Из рассказа советника короля можно было понять, что случались периоды, когда религией города становилось христианство или ислам, но и боги этих религий рано или поздно то уходили, то возвращались.

Обедали они в чудесном ресторане недалеко от главной лагуны. Это был просторный зал с большими окнами, затопленный водой, над которой поднимались маленькие невысокие участки тверди; на каждом из них стояли стол и несколько стульев. Посетители на своих лодках подплывали прямо к этим островкам, а официанты перемещались между кухней и столиками на мелких челнах.

В тот момент, когда писатель рассказывал об обеде в морском ресторане, послышалось гудение поезда; я заметила, что шлагбаум на переезде перед пивоваренным заводом опущен. Поезд до Мнишека, который я ждала, прибывал на платформу. Писатель извинился, что задержал меня своим повествованием, распрощался и собирался уходить. Но меня настолько захватили приключения чешского астронома в морском городе, что я решила отложить отъезд и попросила писателя продолжить рассказ о его книге. В конце концов мне удалось уговорить его, и мы снова вернулись в морской город.

После обеда советник короля и астроном отправились в королевский дворец. Их лодка проплывала лабиринтом водных коридоров, через темные покои и зеркальные залы, где с обеих сторон в стеклах зеркал простиралась в бесконечность обманчивая гладь; наконец они очутились в обширном зале без окон, с выраставшими из воды и терявшимися в высоте белыми колоннами. У колонн были пришвартованы лодки, в которых недвижно сидели молчаливые стражники, иногда во тьме блестели белки их глаз. Между колоннами был виден отдаленный свет – его излучала лампа, которая висела на шнуре, спускающемся с невидимого высокого потолка над маленьким островком, выступавшим из воды в центре темного зала; на нем стоял стол, заваленный бумагами. Над столом склонились две фигуры в белых одеяниях. Хозяин шепнул астроному, что это король и верховный жрец. Круглая лампа висела так низко, что иногда кто-нибудь из мужчин задевал ее головой; тогда лампа качалась, и ее медленно замирающее колебание заставляло плясать тени колонн, лежащие на глади подобно большой черной паутине. Когда челн подплыл к островку, король и верховный жрец поздоровались с советником и поприветствовали иностранца Они расспрашивали его об аварии самолета и о городе, где он жил. Верховный жрец интересовался богом – покровителем его родного города; он был удивлен тем, что в настоящее время у города нет никакого бога, и утешал астронома – скоро, мол, все переменится к лучшему. Потом король извинился за свою перегруженность работой в связи с подготовкой вечернего торжества и сказал, что ждет новой встречи, когда они смогут побеседовать подольше. Верховный жрец тоже пригласил астронома в свою резиденцию и пообещал показать ему главный храм.

Тут в полутемный ресторанчик вбежал коккер-спаниель, весь в снегу, который в свете ламп стал розовым, как будто кто-то украсил собаку клубникой со сливками. Он остановился посреди помещения и отряхнулся так сильно, что я почувствовал мокрый снег у себя на лице. За ним вошел юноша в остроконечном капюшоне и коротко стриженная студентка в круглых очках: эти двое сидели с нами за столом в пивной, а после участвовали в Зеноновом беге. Девушка прервала рассказ и спросила:

– Ну что, как там с элейским стадионом?

Выражение легкого транса, в который чем дальше, тем больше вводил ее собственный рассказ, моментально исчезло с лица девушки.

– Мы так и не смогли выяснить, что Зенон имел в виду, – сказал студент, пытаясь вытащить руку из рукава куртки, в котором застряли складки его толстого свитера, – все замерзли, и большинство вернулось в пивную. А мы попробовали изобразить Ахилла и черепаху и добрались досюда.

– Ничего страшного, – утешила их девушка со светлыми волосами, – в прошлом семестре я делала доклад о диалоге Платона «Парменид», так в нем Сократ говорит Зенону, что его слова и слова Парменида недоступны разуму остальных людей. Зенон там даже утверждает, что сочинение, где он излагает свои апории, не стоит принимать всерьез, так как написал его в ранней молодости в приступе воинствующей неприязни к противникам учения о едином сущем. Он даже вроде бы не хотел его обнародовать, но кто-то у него сочинение украл.

Мне подумалось – удивительно, ведь не случись в южной Италии этой давней кражи, мы бы не бегали сегодня вечером по Угольному рынку, чтобы оживить схему, которую нарисовал Александр из Афросиады в египетских садах, и я бы не сидел в этой полутемной комнате и не слушал рассказ о морском городе. Я боялся, что юноша с девушкой захотят подсесть к нам и снова станут говорить о Зеноне Элейском. Я любил Зенона, мне нравилась его способность находить странные линейные и однонаправленные лабиринты даже на самых коротких и, казалось бы, простых участках наших путей; я ценил этот плутовской способ подготовить встречу с единственным сияющим и удивительным бытием, но сейчас мне хотелось дослушать рассказ о морском городе. К счастью, однокурсники девушки сели в соседний отсек, где их не было видно. Собака легла, положила голову на пол и закрыла глаза.

– Перед вечерним празднеством астроном отдыхал в своей комнате в доме королевского советника, – продолжала рассказ девушка, и в ее голосе снова слышались то же спокойствие и монотонность, что звучали в нем прежде. – Он лежал в постели и не думал ни о чем, он позволил сознанию возрождать картины, виденные им в этот день и смешавшиеся с картинами последних дней, проведенных в Праге. Медленно темнело, на стене сумеречной комнаты отражались отблески света с морской глади. Потом он услышал стук в дверь, и в комнату вплыл его хозяин; пора было отправляться на праздник. Они плыли по лагуне, на которой качались корабли с праздничной иллюминацией. К колоннам королевского дворца со стороны, выходящей к храму, была прикреплена тяжелыми цепями плавучая трибуна, на ступеньках которой сидели мужчины и женщины в белых рубашках с золотыми украшениями, посередине занимали свои места король и верховный жрец. К советнику и астроному подплыл распорядитель и проводил их на отведенные им места. Все смотрели на ровный белый фасад храма. Морская гладь между трибуной и храмом была единственным местом, куда не могло вплыть судно, – в этом месте плавали двенадцать юных девушек в белых купальных костюмах, каждая из них держала в руках какую-то закрытую емкость. Астроном сидел неподалеку от короля; он заметил, что на столе перед королем лежит рельефное изображение медузы со множеством скрученных и переплетенных щупальцев. Из задней части рельефа тянулись под воду какие-то веревки.

Послышался голос труб, и все стихло. Астроном увидел, как король дотронулся до одного из щупальцев; внезапно из моря показался фонарь на высокой металлической ноге и поднялся вверх; скоро в нем загорелся голубой свет, лучи которого падали на фасад храма. В напряженной тишине был слышен лишь плеск воды. Король передал рельеф первосвященнику, и тот стал нажимать на концы разных щупальцев. Когда он дотрагивался до щупальца, из морских глубин между трибуной и храмом выныривала в определенном месте капитель тонкой каменной колонны; с нее свешивались длинные пучки водорослей, с которых стекала вода. Девушка, находившаяся ближе всех к очередной капители, быстро подплывала и забиралась на нее; пока колонна поднималась, она очищала ее от водорослей и раковин, а потом открывала крышку сосуда и поливала капитель черной жидкостью. Обычно девушки успевали закончить свою работу только тогда, когда верхушка уже описывала почти всю дугу, по которой поднималась, и почти касалась храмовой стены. Это было довольно опасно – девушек могло расплющить о стену, но каждой из них удавалось вовремя спрыгнуть в море. Раздавался сильный удар: это капитель ударяла в стену храма, и сразу же слышался плеск – девушка падала в воду. Капитель снова отходила от стены, и колонна опускалась обратно в море. На стене оставался черный отпечаток – непонятный знак в виде извивающейся линии. Черные символы были так сложны, что астроному казалось невозможным отличить их друг от друга. Так постепенно на фасаде храма рождался текст, и скоро это невнятное сообщение уже заняло всю стену. Советник короля наклонился к астроному и шепнул ему, что текст написан шифром, который разбирают только король, верховный жрец и богиня. Он сказал, что надпись в сезон муссонов смоют дожди и, прежде чем наступит время нового празднества, стена снова будет чистой. Астроном спросил, о чем этот текст, но советник короля сказал, что люди могут только догадываться об этом; одни говорят, что это апокалиптическая песня о том, как однажды утром на горизонте покажутся черные каменные тучи, несущие огромные золотые изваяния ангелов с воздетыми мечами, ослепительно сияющие на солнце; другие считают, что текст – это древняя ода забытому старому божеству, которое живет на морском дне на склонах подводных гор и имеет вид огромной актинии размером со взрослого человека.

Когда все колонны опустились под морскую гладь и голубой фонарь погас и тоже погрузился в воду, девушки уплыли. Верховный жрец сошел к морю, сел в приготовленную лодку и направился в центр пустой лагуны. В наступившей тишине был слышен только плеск весел, погружающихся в воду, и иногда – позвякивание золотых украшений. В морских недрах загорелся фиолетовый свет, который все усиливался, потом из воды вынырнули голова и плечи молодой девушки. Девушка взялась рукой за край лодки; на ней было сборчатое серо-розовое платье, которое колыхала вода, ее ожерелье и браслеты на обеих руках испускали фиолетовое сияние. Жрец опустился на колени и протянул ей маленькую коробочку, украшенную драгоценными камнями. Астроном шепотом спросил у советника, не богиня ли это. Тот кивнул и приложил палец к губам. Жрец и богиня разговаривали около четверти часа, потом девушка исчезла под водой; фиолетовый свет все тускнел и тускнел, пока совсем не пропал в глубине. Началось всеобщее ликование, и зазвучала музыка, праздник разлился по лагуне и морским улицам. Когда астроном ложился спать в свою постель, под окном еще звучала музыка и раздавались радостные голоса.

Писатель работал всю ночь. Когда он описывал празднество, уже начало светать и синий огонек лампочки почти потерялся в холодном утреннем свете. Он отпустил замок регистра, позволил лампочке вернуться на место и извлек страницу из пишущей машинки. Писатель бросил взгляд в окно – на ряд ржавых запертых гаражей, которые стояли у подножия холма на другой стороне безлюдной улицы. Какая-то птица возилась у него за окном, то что-то выкрикивала, то снова умолкала. Писатель поднялся со стула, почистил зубы и лег в постель. Он проснулся после полудня, лежа с закрытыми глазами, поразмышлял о разговоре инженера с моравским дядюшкой на винограднике и вдруг вспомнил, что вчера вошел в новый мир и начал писать новую книгу. Он вынул из холодильника масло, сделал себе бутерброд и сварил крепкий кофе. До вечера он слонялся по комнате, не в состоянии ни на чем сосредоточиться – не мог дождаться темноты, когда он вновь сможет нажать клавишу, поднимающую синий фонарик, и продолжить морской роман. Несколько раз он садился за машинку и хотел писать при дневном свете, но боялся, что при взгляде на страницу в привычном освещении он перестанет воспринимать действие пустоты, с которой встретился вчера впервые после детства, и снова поддастся искушению испещрять бумагу чужими, заранее заготовленными словами. И он дождался вечера и сразу, как только солнце скрылось за деревьями на холме, сел за машинку, включил голубой свет и положил пальцы на клавиши.

Астроном лежал в постели в темной комнате и не мог уснуть. Он смотрел в темноту и слушал последние отзвуки завершающегося на лагуне праздника и тихий плеск воды у стен комнаты. Вдруг он увидел, что из глубины неподалеку от книжного шкафа поднимается фиолетовый свет. Свет делался все ярче; им овладел страх, он сел на кровати и смотрел на сияющую водную гладь в углу комнаты. Из воды вынырнула голова девушки и светящееся ожерелье, на ковер легли две нежные руки со светящимися браслетами. Девушка в серо-розовом платье легко выпрыгнула на берег комнаты, босыми ногами тихо прошла по ковру и села на край постели.

Она улыбнулась ему. «Мой жрец сообщил мне, что в городе появился иностранец из Праги, – сказала она и, увидев, что он напуган ее визитом, успокоила его: – Не надо бояться, я пришла поговорить с тобой. Прежде чем стать богиней, я тоже жила в Праге; я часто думаю о ней и очень скучаю. Когда я проплываю комнатами своего дворца на дне моря, светящаяся медуза или каракатица иногда напоминает мне огни города за окном – светофоры на пустом ночном перекрестке, мигающие огни на переездах, подфарники автомобилей на шоссе. Я закрываю глаза и представляю себе, что снова гуляю по Праге. Я думаю о местах, которые любила: о высоких каменных виадуках в Глубоченах, о больших внутренних дворах в Нуслях, одну сторону которых составляет железнодорожная насыпь, поросшая пыльным кустарником, об опустевших парках, киосках на конечных остановках трамвая, о смиховской и радлицкой лестницах, поросших травой, о просторных вокзальных залах».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю