Текст книги "3 ошибки наших родителей. Конфликты и комплексы"

Автор книги: Михаил Лифшиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Девочки воспитываются в состоянии притеснения со стороны матерей – более сильных, более уверенных в себе и более «обтертых жизнью». Иерархический инстинкт девочки в таких условиях заведомо имеет мало шансов для своего нормального и гармоничного развития. Тем более что проявления иерархического инстинкта у мальчиков хоть и встречается сопротивлением, но, в целом, поощряется. С девочками же этого не происходит – проявление их иерархического инстинкта встречает не только сопротивление со стороны взрослых, но и всемерное неодобрение. С таким изуродованным иерархическим инстинктом молодые женщины и выходят в самостоятельную жизнь.

Мне всегда была непонятна Твоя полнейшая бесчувственность к тому, какую боль и стыд Ты был способен вызвать у меня своими словами и суждениями, казалось, Ты не имел представления о своей власти надо мной. Конечно, мои слова тоже нередко Тебя оскорбляли, но в таких случаях я всегда сознавал это, страдал, однако не мог совладать с собой, сдержаться и, едва выговорив слово, уже сожалел о сказанном. Ты же беспощадно бил меня своими словами, Ты никого не жалел ни тогда, ни потом, я был перед Тобой беззащитен.

Франц Кафка («Письмо отцу»)

Случаи из психотерапевтической практики:

«Клизма – педагогический инструмент»

Тамара была госпитализирована в Клинику неврозов им. академика И. П. Павлова с жалобами на сниженное настроение, чувство подавленности, апатию, утрату интереса к жизни, снижение массы тела, нарушения сна. Проще говоря, у этой пятидесятишестилетней женщины налицо были все симптомы депрессии. Состояние стало развиваться после смерти матери. Тамара была не замужем, детей у нее не было, так что после случившегося она осталась совсем одна. Работу свою на швейной фабрике она не любила, а в коллективе чувствовала себя неуютно. В общем, формальных поводов для депрессии было предостаточно.

Надо сказать, что поначалу Тамара была немногословна, смотрела на меня испуганными глазами, но через какое-то время мне удалось ее разговорить. В таком возрасте вряд ли имеет смысл спрашивать женщину, почему она не вышла замуж или хотя бы не родила ребенка, но все-таки я должен был это спросить. Вот я и спросил, а она расплакалась и снова стала что-то говорить о своей матери. Сначала я не понял, почему она так странно отвечает на вопрос о своей личной жизни, но потом все встало на свои места.

Мать Тамары была очень тяжелым человеком. Молодость она провела на союзных стройках, поскольку по складу и по духу была активисткой. Но судьба подставила ей подножку. На одной из упомянутых строек она познакомилась с мужчиной, который сделал ей предложение всего через пару месяцев после знакомства. Мать Тамары согласилась, они поженились и вернулись в Ленинград, на место жительства молодой супруги. Скоро последовала беременность, а вместе с ней и ужасное открытие. Оказалось, что супруг Тамары был юром, провел какое-то время в тюрьме и просто нуждался в том, чтобы получить ленинградскую прописку.

Мать Тамары, узнав о том, что она стала инструментом в руках своего мужа, немедленно выгнала его из комнаты своей коммунальной квартиры и подала на развод. Так мать Тамары в одночасье стала матерью-одиночкой, а не родившаяся еще девочка – «безотцовщиной». С тех пор в этой семье, состоявшей из двух человек, был строжайший, хотя и негласный, запрет на мужчин. Мать Тамары никак не могла пережить обман своего мужа, отца Тамары, замкнулась, а спустя какое-то время стала совершенно невыносимой.

У матери Тамары постепенно сформировалась целая теория касательно мужчин, их эгоистичности и лживости. Тамаре запрещалось дружить с мальчиками, а потом и с юношами. Попытки Тамары устроить свою личную жизнь пресекались матерью в самых резких и грубых формах. Даже когда у Тамары в секрете от матери возникали какие-то отношения с мужчинами, мать быстро об этом догадывалась, выслеживала свою дочь и устраивала на публике ужасные сцены – кричала на нее, обзывая самыми последними словами, сыпала обвинениями на ее молодого человека и т. п. Сначала Тамара пыталась как-то сопротивляться матери, но мать не сдавалась и продолжала свой натиск.

Окончательно Тамара сломалась после того, как у нее появился мужчина, от которого она забеременела. Этот молодой человек сделал Тамаре предложение, пошел просить ее руки у матери (об этом Тамара сама его попросила), но мать Тамары даже не пустила его на порог, и он вынужден был ретироваться. Тамара оказалась под домашним арестом, а потом мать вынудила ее сделать аборт. Разумеется, все это делалось под благовидным предлогом защиты дочери от «ужасных мужчин».

Когда Тамара рассказывала мне свою историю, она несколько раз упомянула о клизмах. Сначала я не придал этому никакого значения, поскольку Тамара говорила об этом как-то вскользь. Но после очередного упоминания об этой процедуре я спросил ее, зачем они делались. Выяснилось, что мать Тамары была уверена, что у девочки «плохой желудок», а потому с раннего детства регулярно делала ей клизмы. Причем стремление «лечить» дочь таким образом обострялись у нее каждый раз, когда у Тамары появлялся ухаживающий за ней мужчина.

Какое-то время в процессе нашего разговора я думал, что речь идет о том, что Тамара сама проводила себе эту процедуру. Но потом, наконец, я понял, что мать самолично делала дочери клизмы, причем и в раннем детстве, и когда дочь уже стала взрослой женщиной. Сама по себе эта процедура, конечно, не является предосудительной, но в том виде, в каком это все происходило, данное мероприятие носило, мягко говоря, странный характер. Это навело меня на мысль, что клизмы были своего рода наказанием.

Унизительность этой процедуры чувствовалась Тамарой, и ее мать не могла не знать, что это доставляет дочери психологические мучения. Но сила влияния матери на дочь была так велика, что Тамара просто не могла ей сопротивляться. Мать Тамары демонстрировала таким образом свою власть над дочерью, воплощая в этом «лечебном» мероприятии мужскую роль. Можно даже сказать, что мать Тамары практически насиловала этими клизмами свою дочь, и унижение, которому с завидной регулярностью подвергалась подобной экзекуцией молодая женщина, по сути, лишало ее всякой возможности психологически сопротивляться матери.

Когда Тамаре исполнилось сорок лет, она потеряла всякую надежду завести семью и родить детей. Ее мать перенесла инсульт, была парализована и полностью привязала к себе дочь. Тамара всю жизнь боялась своей матери, не могла ей перечить, а теперь и вовсе оказалась у нее в прислужницах. Тамара никогда не слышала от нее доброго слова или хоть какой-нибудь благодарности. Вся ее жизнь превратилась в бесконечное служение своей матери, которое продолжалось ровно до тех пор, пока мать не умерла.

Казалось бы, после смерти матери Тамара должна была испытать чувство облегчения, почувствовать, наконец, себя свободной, но дело приняло другой оборот. И это естественно, ведь вся жизнь Тамары была до того момента целиком и полностью посвящена матери, а теперь, когда этот своеобразный столп пал, Тамара – забитая, нерешительная и уже совсем не молодая женщина – оказалась у разбитого корыта. По сути, она и не жила до этого, всю свою жизнь она не имела ни своего мнения, ни своих интересов. Ее мать была всем в ее жизни, и с ее уходом у Тамары возникло ощущение, что и ее жизнь кончилась.

Конечно, помочь Тамаре было непросто. Отношения с матерью оставили на ее психике неизгладимый отпечаток, а прожитые годы были так бездарно ею потрачены, что рассчитывать на чудо преображения поначалу не приходилось. Самое большее, чего мы смогли добиться, так это излечения ее депрессии. Кроме того, я рекомендовал Тамаре максимально сильно изменить свою жизнь, изменить ее так, чтобы она совсем не напоминала ей ту жизнь, которую она вела со своей матерью. Тамара поняла и приняла мои предложения, ей удалось разменять жилплощадь и выехать из коммуналки, где она жила с матерью, в однокомнатную квартиру.

Спустя какое-то время Тамара устроилась нянечкой в детский сад и была очень довольна своей новой работой – возможностью общаться с детьми и чувствовать себя полезной. Постепенно она стала освобождаться от своей психологической зависимости от матери и навязанного ею образа жизни. У Тамары появились новые знакомые, новые отношения, и постепенно она преобразилась. Хотя, конечно, упущенные годы были потеряны безвозвратно.

Вся эта история и до сих пор кажется мне почти невозможной. Трудно себе даже представить, чтобы родители имели такое влияние на своих детей и могли таким образом его употребить. Но оказывается, что иногда личные проблемы родителей способны так чудовищно изуродовать жизнь их детей. И когда думаешь об этом, то понимаешь, что, несмотря на все оговорки, детям волей-неволей приходится отвечать за грехи своих родителей. Да, история Тамары – история особенная, такое случается не часто. Однако она как нельзя лучше свидетельствует о том, какую неограниченную власть может подчас иметь мать над своей дочерью.

Чувство неполноценности и его следствия идентифицируются с ощущением женственности, которое компенсаторно выключает защиту в психической надстройке, чтобы удержаться в мужской роли, и смысл невроза часто скрыт в двух основных мыслях-антагонистах: я женщина (или как женщина), а хочу быть мужчиной.

Альфред Адлер

Неудовлетворенность: пути выхода

Подведем итоги второй части книги. Сейчас мы попытались рассмотреть проблему отношений родителей и детей в ракурсе иерархического инстинкта – этой второй составляющей нашего общего, в сущности, единого инстинкта самосохранения. И если чувство беззащитности, столь характерное для современного человека, свидетельствует о страдании инстинкта личного выживания, то чувство неудовлетворенности – собой, жизнью, тем, что мы делаем, – возникло здесь, в структуре нашего иерархического инстинкта.

Наши родители, как это ни покажется странным, конкурировали с нами за некую власть, за некий виртуальный «верх». По всей видимости, они играли с нами в ту же игру, в которую когда-то с ними играли их родители (наши бабушки и дедушки). Из поколения в поколение, таким образом, передается это болезненное стремление к подавлению своих детей, а дети тем временем ищут возможность восстановить «статус-кво» и делают это, к сожалению, за счет подавления собственных детей.

Итог этой патологической страсти родителей к доминированию над своими детьми, как мне представляется, может быть сформулирован таким образом. В процессе формирования нашей личности мы столкнулись с непреодолимыми препятствиями, которые травмировали наш иерархический инстинкт. Мы стали, во-первых, испытывать чувство хронической неудовлетворенности собой и своей жизнью; во-вторых, заразились болезненной страстью к борьбе и противостоянию в отношениях с другими людьми; в-третьих, мы сформировали в себе виртуальные образы наших родителей, в бесплодной дискуссии с которыми мы теперь и находимся.

Чувство хронической неудовлетворенности

Чувство неудовлетворенности собой, жизнью и тем, что ты делаешь, знакомо каждому человеку. Иногда закрадывается мысль, что не испытывать этих чувств – значит быть самодовольным глупцом, непроходимым тупицей. Как вообще можно удовлетворяться тем, что ты делаешь? Недаром же блистательному Сальвадору Дали принадлежит острый афоризм: «Не бойтесь стремиться к совершенству, вы его все равно не достигнете». Впрочем, тут закономерно встает вопрос: если достичь совершенства невозможно, то не является ли стремление к нему какой-то невротической причудой? Действительно, если чего-то не может быть, потому что не может быть никогда, разве не глупо пытаться получить это? Желание найти философский камень, конечно, похвально, но не безумие ли потратить на это жизнь?

Да, наши родители задали нам поистине сфинксову задачку. Они сначала заставили нас чувствовать собственную несостоятельность, а потом поманили неким идеалом, которым, как им казалось, мы должны были быть. Нам же грезилось, что попади мы в этот идеал, в это придуманное для нас прокрустово ложе, и мы будем любимыми. Последнее же значило для нас, как мы теперь знаем, не просто чувство защищенности; ощущать себя любимыми значило для нас – быть первыми. Ведь мы всегда делили любовь родителей с кем-то – с родителями наших родителей, с нашими братьями и сестрами, с их делами, которым они отдавали свое время, наконец, с посторонними людьми, которыми наши родители восхищались.

Любовь – чувство эгоистическое. Если тебя любят, тебе хочется, чтобы тебя любили, во-первых, целиком, то есть за все, что ты делаешь и что собой представляешь, а во-вторых, только тебя. Разумеется, родители не могли нам подарить такую полноту любви, а мы в свои юные годы не могли понять, что нельзя быть настолько идеальными, чтобы замкнуть на себя их целиком, так, чтобы были только мы и они, наши родители, те, которые нам особенно и безгранично дороги.

Мы не нашли в своих родителях той полноты любви, на которую рассчитывали. То, что это невозможно в принципе, не было нам понятно, ведь ребенок не видит дальше собственного носа. Ему важно только то, что происходит с ним; ему кажется, что этим, собственно, окружающий мир и ограничивается. Вполне естественно, что, разочаровавшись в любви своих родителей, мы принялись конкурировать не только с другими людьми за любовь своих родителей, но и с самими родителями. Здесь, впрочем, мы снова оказались в заведомо проигрышной позиции.

Родители ощущались нами как инстанция силы и власти, ведь, в конечном счете, от них в нашей жизни зависело абсолютно все. А как можно бороться и соревноваться с тем, от кого ты находишься в полной зависимости, с тем, кто обладает над тобой всей полнотой власти? Разумеется, мы обрекли себя на поражение, которое, впрочем, не могли принять – вот и источник нашей хронической неудовлетворенности.

Мы продолжали бороться, а наши родители, чувствуя наше сопротивление, досадовали и злились. С какой стати было им соглашаться с тем, что мы – победители, а они – побежденные, что мы – сильнее и умнее, а они – слабее и глупее? Они просто физически не могли на это пойти и не шли, тем более что и они сами, в свою очередь, не были свободны от своего иерархического инстинкта.

Когда и эта затея, связанная с борьбой за лидерство в рамках отдельно взятой «ячейки общества», нам не удалась, сидящий в нас иерархический инстинкт сделал своеобразный ход конем. Осмыслив результаты своей попытки попасть в прокрустово ложе идеала, поняв, что родителей победить невозможно (они все равно и всегда будут «правы»), нам пришлось пойти на внутрипси-хические ухищрения. Мы «разместили» искомый идеал внутри себя и именно с ним начали свою конкурентную борьбу. Попытками достичь соответствия тому образу, который мы хотели, чтобы был нами, а не мечтой о нас, – вот чем мы занялись.

Так в нас появилась своеобразная линия горизонта, за которой, как нам стало казаться, находится, спрятано от нас наше счастье. Если бы подсознание умело говорить (на что оно не способно по причине его биологической, а не социокультурной природы), то оно бы сказало: «Для счастья тебе необходимо совсем немного – ты должен быть на десять сантиметров выше, на десять сантиметров стройнее, у тебя должны быть другого цвета глаза и волосы, ты должен быть чуть-чуть умнее, чуть-чуть сообразительнее, чуть-чуть выдержаннее, чуть-чуть увереннее в себе и решительнее, более осведомленным и более начитанным, более...» Впрочем, в зависимости от ситуации оно стало бы говорить то одно, то другое, а потому в значительном числе случаев оно бы стало противоречить самому себе.

В общем, мы не только стали жить своим идеалом, мы еще и спутали самим себе все карты. Таким образом, наш личный идеал оказался вещью не только в принципе недостижимой, но еще и смутной, теряющейся в дымке жизненных обстоятельств. Но все это отнюдь не избавило нас от иерархического инстинкта, скорее наоборот, обострило и усилило его. Теперь остается помножить одно на другое, и мы получим хроническую неудовлетворенность, недовольство самими собой и всем тем, что мы делаем и чего мы достигаем.

Просто ради интереса спросите у себя, что вы должны были бы сделать и чего достичь, чтобы почувствовать себя полностью удовлетворенным и довольным жизнью человеком. Теперь представьте себег что вы это сделали – достигли того, чего хотели... Представьте хорошенько, проведите свой ближайший день так, словно бы эти цели действительно вами достигнуты. И сразу, или через день, или, в самом крайнем случае, спустя неделю-другую вы почувствуете, что удовлетворенности собой и своей жизнью нет и в помине. Вам снова кажется, что что-то не так, что где-то что-то недоделано, что к вам относятся не совсем так, как бы вам хотелось, да и вы сами – не тот, каким хотели бы быть.

Чувство неудовлетворенности, конечно, связано с нашими детскими мечтами и грезами, с идеалом, который мы себе придумали и которому пытались соответствовать. Но проблема больше и шире, она еще и в привычке чувствовать себя неудовлетворенным, а привычка эта сформировалась у нас много лет назад, в те годы, когда мы были детьми и очень хотели, чтобы родители любили нас по-настоящему и, что особенно важно, только нас.

Как же быть? Как избавиться от патологической привычки вечно чувствовать себя неудовлетворенным; от болезненного желания быть лучше, чем мы есть на самом деле; казаться, а не быть, достигать, а не делать? Это и просто, и сложно.

Во-первых, нужно понять, что мы бросились в погоню за фиктивным идеалом, которого нет и, главное, не может быть в действительности.

Во-вторых, мы должны признаться себе в том, что даже если мы достигнем своего идеала, нас не будут любить больше, чем нас любят теперь, а кроме этого нам, на самом-то деле, ничего и не хочется.

И наконец, в-третьих, нам необходимо осознать, что когда мы стремимся к своему идеалу, мы самолично расписываемся в том, что такие, какие мы есть, нас любить, по нашему мнению, не будут, а это безумие; и если же нас все-таки полюбят, когда мы достигнем некого идеала, то полюбят не нас самих, а наш «экспортный вариант».

Проще говоря, перед нами одна-единственная проблема – страх, что нас не будут любить, если мы не будем соответствовать некому идеалу, если мы не будем «первыми» и «лучшими». И как это всегда происходит со страхом, он ретируется только в тот момент, когда мы перестаем от него бегать и соглашаемся на то, чего мы пытаемся таким образом избежать. Иными словами, нам надо решиться и позволить себе не быть идеальными, не быть «первыми» и «лучшими». Нам надо разрешить себе быть самими собой.

Кажется, что такое разрешение – это чистой воды нелепость. Как можно разрешить себе то, что и так уже есть, ведь мы – это мы, и мы такие, какие мы есть. Что тут разрешать?! Но не будем торопиться с выводами. Всякая невротическая конструкция (а чувство неудовлетворенности собой – это именно невротическая конструкция) алогична, поэтому и разрешение невротического конфликта не может быть построено на аристотелевской логике, оно может быть только такой вот «бессмыслицей».

В данном случае эта «бессмыслица», способная обезоружить невроз, выглядит следующим образом: откажитесь от того, чтобы быть «первыми» и «лучшими», разрешите себе быть такими, какие вы на самом деле. Просто выйдите из игры, снимите требования, которые вы предъявляете к себе, и получите удовольствие от сознания того, кем вы являетесь, что вы делаете, что вам интересно и по-настоящему нужно. Научитесь любить себя так, как вы бы хотели, чтобы вас любили ваши родители, и тогда вечно голодный иерархический инстинкт, до сих пор пивший вашу кровь, отступит, а вы получите возможность чувствовать себя счастливым человеком.

В норме отцовскими чувствами к дочери руководит уважение к ее юности и невинности. Если он сексуально счастлив с женой, его привязанность к дочери свободна от бессознательной сексуальной вины. Но в сексуально несчастной семье девочка невольно становится объектом, на который отец проецирует свое неисполненное сексуальное влечение, а мать – сексуальную вину. Мать начинает видеть в дочери проститутку, а отец – принцессу.

Александр Лоуэн

Любой невроз может пониматься как ошибочная с позиций культуры попытка избавиться от чувства неполноценности, чтобы обрести чувство превосходства.

Альфред Адлер

Болезненное противостояние с другими людьми

Иерархический инстинкт – это сила, которая показывает нам наш «низ» и толкает нас на то, чтобы мы достигли грезящийся впереди «верх». Все это, конечно, выглядит как чистой воды сумасшествие, но что поделать – такова жизнь! Кто-то пытается победить самого себя; кто-то вступает в смертельную схватку с другими подобными борцами, чтобы добиться от них признания своей победы; кто-то делает вид, что отказывается от борьбы, ложится вверх брюхом и одним этим, обезоруживающим противника жестом, побеждает, не победив. В любом случае, нам не приходится рассчитывать здесь на чувство внутренней удовлетворенности, эта борьба – бесконечная и беспощадная, а главное – лишенная всякого смысла.

Противостоять другим – значит не видеть и не ценить самого себя. Потребность в противостоянии другим свидетельствует лишь о том, что ты не чувствуешь себя достаточно сильным и состоятельным. А коли так, то это противостояние и вовсе – совершенное безумие! Зачем противостоять кому-то или чему-то, если понятно, что сама эта твоя потребность в противостоянии свидетельствует о том, что ты не чувствуешь себя победителем, а потому, соответственно, не имеешь и шанса на выигрыш.

Если вы посмотрите на поведение человекообразных обезьян в стае каких-нибудь гамадрилов, то обязательно увидите самца, который сидит в стороне и не вмешивается ни в какие конфликты и ссоры, а просто наблюдает за происходящим и наслаждается жизнью. Кроме него, конечно, вы увидите и других самцов, каждый из которых будет вести себя в разной степени агрессивно – задираться к остальным, затевать драки, отнимать у них пищу и т. п. Кто из описанных персонажей обезьяньей стаи, по вашему мнению, является настоящим лидером и вожаком группы? Полагаю, нетрудно догадаться, что вожак – это тот, кто сидит в стороне, спокойно и безмятежно наблюдает за происходящим в вверенном ему «муниципалитете». Ему незачем приставать к другим и доказывать свою власть, потому что он чувствует себя властителем, а не пытается быть им, как остальные самцы. Ему нет нужды затевать драку, потому что ему нечего доказывать – ни самому себе, ни другим.

Странно, что такие простые вещи хорошо понимают недоразвитые гамадрилы, а вот представители вида «разумных обезьян» никак не возьмут это себе в толк. Если вы начали бороться, вступили в противостояние с кем-то или с чем-то, считайте, что таким образом вы собственноручно расписались в своей несостоятельности, то есть заявили о своем проигрыше, даже не начав игру. Состоятельным и состоявшимся можнхгсебя чувствовать, но для этого вовсе не обязательно вступать в борьбу. Более того, борьба, даже если она пройдет удачно и завершится вашей победой, не докажет вам этого, если у вас не будет соответствующего самоощущения еще до начала этой борьбы.

Не знаю, как вам, но лично мне кажется, что игра в «вверх» и «низ» – неудачная для человеческого общества конструкция. Впрочем, у иерархического инстинкта есть и оборотная, на самом деле куда более важная и значимая, сторона. Именно благодаря ей мы удерживаемся друг у друга и не стремимся разбежаться по разным углам. Это, на самом деле, центростремительная сила наших отношений, а игра во «власть» – это скорее издержка, нежели самоцель.

Иерархический инстинкт необходим природе, чтобы предотвратить конфликты, неизбежные для группы, где у всякого есть свои интересы: если ты знаешь свое место, то знаешь и свои возможности, свои права, а потому не будешь лезть на рожон, что уменьшит вероятность конфликтов в твоей группе. Но конфликт интересов возможен только в тех случаях, когда количество необходимых всем ресурсов ограничено (доступ к ним разрешен представителями пресловутого «верха»).

Человечество же, к счастью, оказалось способным преодолеть эту проблему, характерную для других живых существ. У нас предостаточно ресурсов, они располагаются в разных областях и сферах, а потому мы вполне можем, что называется, разойтись бортами, не сталкиваясь и не дерясь за добычу. Более того, чем успешнее каждый из нас по отдельности, чем больше областей и сфер мы, каждый по отдельности, освоим, тем лучше будет для всех нас вместе. Приветствовать успех другого – это не признак нашего поражения, это вложение в общую копилку.

Осуждать этот успех – глупо, пытаться его оспорить – безумие.

С другой стороны, мы и в этом случае, благодаря работе иерархического инстинкта, будем продолжать испытывать потребность во взаимодействии, и это, безусловно, положительный момент рассматриваемой истории. Мы испытываем радость, наблюдая радость своих соплеменников, представителей своей группы, и потому человечеству уже давно пора переориентироваться с бессмысленных, по сути, попыток взять «верх» (он нам не нужен!) на стратегию взаимной поддержки и положительного подкрепления[14]14
  О конкретных механизмах я подробно рассказал в книге «Пособие для эгоиста» (как быть полезным себе и другим), вышедшей в серии «Карманный психотерапевт».


[Закрыть].

Самое важное в нашей жизни – научиться получать удовольствие, предоставляя другим возможность самореализоваться, достичь в избранных ими сферах «высшего» результата. Именно такое отношение к другим людям способно, во-первых, принести нам действительную, ощутимую пользу, а во-вторых, станет тем поступком, который не занизит, но напротив, повысит нашу самооценку. Вступая в борьбу за лидерство, мы, напротив, обрекаем себя на чувство неудовлетворенности. Вот почему мы должны бояться как огня не поражения, но борьбы.

Ребенок не против, чтобы его иногда наказывали, но при условии, что в целом он чувствует к себе любовь, а также считает данное наказание справедливым, а не преследующим цель причинить ему боль или унизить его.

Карен Хорни

Независимо от сознательного желания сексуальная вина и тревожность матери влияет на ее поведение в отношении ребенка. То, как она обращается с телом ребенка, отражает ее чувства по отношению к своему телу.

Александр Лоуэн

Виртуальные родители

Надеюсь, вам понятно, что я имею в виду, когда говорю о виртуальных родителях. По сути дела, это не сами наши родители, а их образы, которые живут в нашем подсознании. Здесь, как ни странно, работает банальный механизм привычки. Мы привыкли к тому, как относились к нам наши родители, и мы стали относиться к себе точно таким образом. Если бы они нас ценили, мы бы ценили самих себя; если же они нас постоянно принижали, то мы относимся к себе таким образом. Впрочем, у нас нет никакого желания соглашаться с тем, например, что мы ничего не стоим и ничего из себя не представляем. Соответственно, внутри нашего подсознания идет постоянная борьба между тем, что «говорят» наши виртуальные родители, и тем, что мы сами по этому поводу думаем.

В результате возникла такая ситуация – мы что-то делаем и вполне довольны результатами своей работы, но тут в нашей голове возникает мысль, что результаты эти не так уж хороши, что мы не справляемся с задачей в должной мере, не соответствуем идеалу... Кто это говорит в нас? Кто порождает в нас эту неуверенность? Наши виртуальные родители. Родителям, вообще говоря, свойственно принимать как должное то, что у нас получается хорошо, и заострять свое внимание на том, что у нас не выходит.

Конечно, они делают это «ради нашего блага», стимулируют нас, так сказать, к улучшению результатов. Но с психикой всегда все непросто, такая стимуляция или оскорбляет ребенка, или, расстраивая, внушает ему чувство неудовлетворенности собой. Чаще, конечно, случается и то, и другое. Нам обидно, что родители не замечают наших достижений, а видят одни только наши промахи. В детстве ребенку не понять, что за «хорошее» можно и не хвалить, тогда как недостатки, поскольку их надо исправлять, напротив, следует предавать гласности. Он воспринимает подобное отношение к себе и к своим поступкам как унизительное, обидное и несправедливое.

Вот, собственно, с этими чувствами, которые становятся для нас привычными в нашем детстве, нам и предстоит жить. Можно сказать, что они живут в нас; как поется в одной популярной песенке, «через года слышу мамин я голос», который, к сожалению, постоянно напоминает мне, что я не так хорош, как бы мне того хотелось. С этим надо бороться, понимать источник этой неудовлетворенности собой и тем, что ты делаешь, чтобы изживать данную негативную привычку.

Конечно, если бы наши родители не были бы к нам строги и не требовали от нас того, чего они от нас требовали, то, вероятно, мы бы не получились такими, какими мы стали. И, несмотря на массу издержек, мы сработаны, прямо скажем, неплохо – мы многое умеем, мы на многое способны, у нас большой личностный ресурс. В конце концов, в противодействии иногда рождаются очень неплохие вещи. Главное не сломаться, а дальше... дальше работать над собой, чтобы исправить те деформации, которые возникли в процессе этого противодействия, и изгнать, наконец, из своего подсознания привычки быть недовольными собой и своими поступками.

Сколь бы тяжело это ни было, мы должны распрощаться со своими виртуальными родителями, с их звучащими в нас голосами. Нам незачем более стремиться быть идеальными, таким образом мы все равно не сможем заслужить любовь, – любовь вообще нельзя заслужить. Но главное, может быть, в другом, – в том, что когда в тебе живет некий идеал, которому ты, как кажется, не соответствуешь, для другого человека ты не один, тебя – двое. Это какое-то постоянное непопадание в самого себя, несоответствие самому себе; такого человека, находящегося в состоянии постоянной расщепленности, несогласия с самим собой, полюбить, мягко говоря, трудно. Если же нас не будут любить, то мы вряд ли найдем в себе силы чувствовать себя удовлетворенными собой и жизнью.

Иными словами, благодаря нашим виртуальным родителям мы оказались в замкнутом и при этом порочном круге. С одной стороны, мы хотим быть любимыми и поэтому пытаемся быть лучше, чем мы есть на самом деле; с другой стороны, именно по этой причине мы не можем быть «лучшими», поскольку постоянно находимся где-то на половине пути к тому, какими, как нам кажется, мы должны стать. И, наконец, именно из-за того, что мы – не один человек, а двое (тот, который есть, и тот, каким мы хотим стать), ожидаемая еще с самого раннего детства любовь так к нам и не приходит.

И нам ничего не остается, как найти в себе силы и буквально заставить себя избавиться от той родительской опеки, которая, конечно, таковой теперь не является, но по привычке преследует нас в наших поступках и помыслах. Мы не нуждаемся в оценке – в этом, правда, мы должны знать себе цену. Не в том смысле, конечно, что нам никак нельзя продешевить, выставляя себя на торги социальных отношений, а в том смысле, что мы должны чувствовать удовлетворение от того, что мы делаем, как мы это делаем, а главное, что мы это делаем.