Текст книги "Дуэльная ситуация. Еврейский детектив"

Автор книги: Михаил Лифшиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– А Перельмутер слушал ваш рассказ? – спросил я.

– Да, внимательно слушал. У него, похоже, были страхи, чем он без работы заниматься станет. «Да я, сказал, если с работы уйду, мне пенсию в три раза увеличат, я же лауреат». То есть, он уже думал об этом. Ну, и пропускали мы с ним все время по рюмочке. После моей истории мы вдруг мгновенно оба окосели. С чего бы?! В авиации была формула N+1, сколько мужиков, столько бутылок, и еще одна. А тут – одну бутылку вдвоем не одолели. Я ему говорю: «Давай, выпьем!» – а он: «Не буду!» – наверное, он уже чувствовал себя неважно. Говорю:

«Я тебе приказываю как подполковник авиации! Приказываю выпить и закусить раком!» Я раков принес, дома сварил с укропом и тепленьких доставил. Он с удовольствием штук пять съел… Ну, у нас не только раки, закуска была хорошая… Отвечает:

«Мне на твои приказы плевать, а раков есть мне религия не позволяет!» Оба опьянели и несли чушь. Но тут показались мне его слова такими оскорбительными и фальшивыми. Я обиделся ужасно. Встал из-за стола и ушел. Теперь мне до конца жизни этого не забыть. Как я мог на него обидеться?! Вскочил, ушел и его одного оставил! Сейчас вспоминаю, как было: сидит он сгорбленный, нижняя губа синяя, отвисла, и к ней сбоку кусочек рачьего панциря прилип. Ужас… Все рассказал, больше ничего не было.

– Хорошо, хоть вы ботинки его не растворили, – не удержался я. Но он шутки не принял, страдал, считал себя виноватым, что ушел из гостиницы. Хороший мужик Запрудный, честный и с чувством собственного достоинства, не стал следователю подхихикивать. Только бешеный слегка.

– А утром приехала полиция, – продолжил рассказ Виктор Кузьмич. – Меня все старые сотрудники гостиницы знают, я там раньше часто бывал у командированных, искать меня не надо. Рассказал дознавателю в участке, что и вам, и поехал домой. Не задержали.

Что ж такое случилось? Что Перельмутер – не ворюга, мне стало ясно после ознакомления с документами на предприятии. Да и поведение человека, ныне покойного, и рассказ Запрудного, и результаты вскрытия определенно свидетельствовали, что жизнь Перельмутера была не криминальная и смерть – не криминальная. Откуда тогда донос, почему волнение. Сердце чует – что-то есть…

Я уехал из Челдыма в полной уверенности, что существует неизвестный преступник, совершивший неизвестное мне преступление. Первый раз в моей двадцатидвухлетней практике! Как чеховский Анисим: «Стой, рубаха краденая!.. Я не знаю, какая там рубаха, а только почему-то так меня и тянет к ней: краденая и всё тут». И этот преступник, то ли испугавшись чего-то, то ли из преступного озорства, а может быть, из личной ненависти, погубил с моей помощью талантливого, хорошего и беззаветного старика Семена Перельмутера.

Когда я подписывал у начальника документы, тонкую папочку с неначавшимся делом Перельмутера я достал в конце.

– Можно, я это еще у себя подержу? Подумаю?

– Держи. Знаешь, что? У тебя в загранпаспорте шенгенская виза есть? Хорошо. А английская? Оформи через турагенство какое-нибудь, – сказал начальник. Он «третьим глазом» видел многое.

Глава 2.

СВОБОДНЫЙ ПОИСК

РАЗМЫШЛЕНИЯ

Ну и работу я на себя повесил! Найти преступление, найти преступника, его совершившего, собрать доказательства. Первый раз в моей практике такая неопределенность. Правда, никто с меня не спросит, никто не попрекнет нераскрытым преступлением, и в любой момент я могу папку с «Делом Перельмутера» сдать в архив. Впрочем, некоторые ожидания начальства я почувствовал после разговора с генералом. Ему явно было интересно, что у меня выйдет. При чем здесь визы? Итак, есть фигура Семена Перельмутера, абсолютно не криминальная, и умер человек не криминальной смертью. Нет, ну как «абсолютно не криминальная»? Определенные финансовые нарушения в его деятельности я увидел по документам, например, по оплате контрагентов липовых, когда работу делали его же сотрудники в рабочее время, а деньги дополнительные получали со стороны. Но это делали все. У нас так устроено, что без нарушения закона ничего сделать нельзя, всегда есть за что посадить. Но сажают только тех, на кого указывают, кто неугоден, а остальные продолжают работать и всегда «ходят под статьей». Если закон не нарушают, все равно можно осудить. Один наш крупный деятель громко возмущался олигархами: «Как можно было за несколько лет заработать миллиарды долларов?!» Ему возразили: «Но ведь эти люди действовали по закону». Деятель ответил: «Это были плохие законы, порядочный человек не стал бы по таким законам зарабатывать!» Как говорится, дальше ехать некуда, классическая демагогия.

Ладно, не отвлекаюсь, «не расползаюсь мыслию по древу». Воровства, считай, не было. А что было? Из-за чего совершаются преступления, кроме денег? Обратимся к гигантам прошлого, замахнемся, как говорил герой Евгения Евстигнеева, на Вильяма нашего Шекспира. Жажда власти? В смысле, спихнуть Перельмутера и кабинет его занять? Тоже мотив не для нашего случая. Еще раньше, когда было у него в подчинении чуть не полтыщи человек, цех, отделы. А сейчас? В его комплексе работали 80 человек, в некоторых лабораториях осталось по три человека. Дом престарелых на 80 коек!

Какие еще мотивы бывают, что нам говорят классики? Ревность, месть? Прельмутер, под 70 лет, с синими губами на героя-любовника не походил. А мстить за что? На даче полтора метра соседской земли «закосил»? Если такое было, то это не могло привести к доносам много лет спустя. Подраться из-за этого могли, «телегу» накатать могли «в сердцах». Нет, не похоже на конфликт в садовом товариществе… На работе кого-то обидел, а тот злобу затаил, а спустя много лет, когда обидчик ослаб, решил сквитаться?.. Тоже не верится почему-то… Уж скорее, ревность из прошлых времен. А что, не всегда же он был стариком. Есть люди, сохраняющие мужское обаяние и привлекательность всю жизнь. Вот, например, недавно умерший кинорежиссер Петр Тодоровский. Хорош был мужчина и в старости – тоже. Но большинство стариков совсем не походят на самих себя тридцать или сорок лет назад. Может, Перельмутер был красавчиком, чью-то жену соблазнил. Теперь «рогатый» муж отомстил.

Все это – домыслы. Хотя, почему домыслы? Я же не собирался додуматься в кабинете до фамилий и адресов! А общее направление определил – нужно поговорить с вдовой. Направление поиска – ископаемая ревность и месть за поросшие мхом оскорбления. Если, конечно, вдова согласится со мной разговаривать… Но это уж от тебя зависит, товарищ следователь. В резерве – разговор с сыном, если вдова ничего определенного не сообщит. Опять переться в Чернышев...

ПРЕКРАСНАЯ ВДОВА

Вдовой Перельмутера была Майя Михайловна Мордвинова. Почему Мордвинова? Мне, например, совершенно понятно, что русская женщина не захотела жить с фамилией Перельмутер. Такая фамилия не всякой еврейке понравится. Сына Перельмутеры тоже записали Мордвиновым.

Позвонил Майе Михайловне, долго объяснял, кто я такой, потом попросил о встрече. Она слабо воспротивилась: «Зачем, ведь он умер?.. не без вашего участия…» «Помогите мне, и я найду человека, который свел в могилу Семена Владиленовича, – твердо сказал я в ответ, хотя большой уверенности в успехе своего поиска пока не чувствовал. Но тут надо было играть ва-банк. «В доме повешенного не говорят о веревке» – пословицы не всегда точны. Часто только «про веревку» близким покойника и интересно разговаривать. Мой случай: вдову манила перспектива поговорить о муже, повспоминать.

В дверях квартиры меня встретила женщина с прекрасным одухотворенным лицом, стройная, скромно и красиво одетая. Бывают такие завораживающие лица у женщин. Я один раз шел по коридору в прокуратуре. Проходил мимо лифта и через открывшиеся двери увидел женщину с таким лицом. Я вошел в лифт, хоть мне и не нужно было. Ехал вверх и смотрел на нее, пока она не вышла, смущенная. Я очнулся, вернулся на свой этаж и пошел, куда шел. Можно понять Перельмутера. Сейчас узнаю, что она в нем нашла.

– Перед началом нашей беседы, я снова хочу заверить вас, что не ищу компрометирующих сведений о вашем покойном муже. Я, хоть не был с ним знаком, но знаю о нем многое, и уверен, что никаких преступлений он не совершал. Также я уверен, что есть преступник, который преследовал Семена Владиленовича, нервировал его, что ускорило его кончину. Мы должны преступника найти. Того же мнения придерживается мое руководство. Прошу вас говорить со мной спокойно и откровенно, вреда ни для вас, ни для памяти вашего мужа не будет. У меня очень мало данных, вашего мужа нет в живых. Помогите мне, расскажите все подробно, все конфликты, все непонятные события. Я вам помогу вопросами. Давайте, начнем. Расскажите о себе.

Я устал от своей проникновенной речи и откинулся на спинку стула. Но старался я не зря. Вдова Перельмутера стала рассказывать.

– Ну, что вам сказать. Я – горожанка в первом поколении. Мои родители из деревни на юго-востоке Рязанской области. Знаете актрису Рязанову, которая в фильме «Москва слезам не верит» скромную положительную подругу играла? Вот она тоже родом из нашей деревни. Оттуда лет за десять до войны многие переехали в Подмосковье, тут рабочие поселки были, Чернышев уже при них городом стал. Наших тут много. Один командированный спросил Семена: «Слушай, почему все бабы в Чернышеве на твою жену похожи?»

«Ну, это он польстил чернышевским женщинам!» – подумал я.

– Получила высшее образование, работала в НИИ, все здесь, в Чернышеве. Сейчас на пенсию вышла. Стараюсь записки мужа в порядок привести. Я в курсе дела, он меня во все посвящал, даже советовался со мной, как с коллегой. Без меня все это выбросят, сочтут за мусор… Ну, и с внуками время провожу… когда попросят… Путешествую. Последний раз ездила в Италию вдвоем с внуком!

– Скажите, у вас квартира какая-то не инженерская. Объясню. Вы были в Венеции? На меня первое сильное впечатление произвели не каналы, не гондолы, не пожарная команда на катере, а картина богатства, не разворованного в течение сотен лет богатства. Так и ваша квартира: богато и с большим вкусом. Квартира моих родителей в Москве совсем другая.

– Спасибо, что похвалили квартиру, это – моя гордость. То, что со вкусом, – наша совместная заслуга, а что богато, это – Семен. Я нужды с ним не знала, он много зарабатывал.

– Инженер, и много зарабатывал?

– Ну, во-первых, он получал полный кандидатский оклад, 400 рублей. Еще ему платили надбавку, как главному конструктору, 100 рублей. То объединяли с основной зарплатой, тогда это называлось «персональный оклад 500 рублей», то снова было 400+100, разница небольшая. Были еще премии, квартальные и за этапы работы. Получалось рублей 700 в месяц, это была большая зарплата в советские времена.

– Еще Государственная премия, – дополнил я.

– Нет, Госпремия денег не принесла, – сказала Майя Михайловна. – Обмыли в ресторане, банкет был человек на сто, что осталось, разделили между двенадцатью лауреатами, каждый лауреат по 100 рублей в Фонд мира перевел, купили Семену костюм за 120, и все. Премиальные деньги кончились. К нашим доходам нужно добавить вознаграждение за изобретения. Вот это были деньги.

– 50 рублей авторское вознаграждение? Я от родителей знаю, – проявил я осведомленность.

– Ну, нет, – возразила моя собеседница. – Семен к авторским свидетельствам относился серьезно. Создал у себя группу из двух человек, они оформляли заявки на изобретения. В каждую пятую заявку оформителя включали как соавтора, и они старались. Если удавалось с завода получить деньги за использование изобретения, то это могло быть и 500 рублей, и тысяча, два раза было по полторы тысячи, два раза – по две. А авторских свидетельств получали много. Вот вам, кстати, и про конфликт вспомнила. Обмывали деньги за изобретение у нас дома: три соавтора и инженер с завода из Челдыма, который помог деньги получить.

– Запрудный? – спросил я.

Она подняла на меня глаза, насторожилась. Больше не буду перебивать.

– Вы и Запрудного знаете?.. Нет, другой, начальник сборочного цеха. А соавтором был молодой парень, после армии пришел. Его Семен очень ценил, считал талантом. Еще один соавтор – наш, родители его тоже родом из нашей деревни. Я Семена попросила взять его на работу. Семен его попробовал и там, и сям, потом направил на патентные курсы и посадил в группу оформителей заявок на изобретения, третьим в группе. Тогда много работы у них было. Семену и парню – по 40% вознаграждения, а оформителю – 20%. Нужны вам эти подробности?

– Да, да, конечно. Очень вас прошу…

– Три мужика вышли, а мой протеже остался и понес: «Ты думаешь, что твой Семен – бессребреник? Он тоже копеечку считает. Велел мне из вознаграждения вычесть «налог за бездетность», который молодой платит, а уж потом делить 40–40–20! Чтобы, значит, молодому побольше досталось». Я ему отвечаю: «Так ведь самому Семену тоже меньше денег осталось, какая ж тут корысть?» А он со злобой: «Плевать, у вас и так денег – хоть жопой ешь! А мне с какой стати на 25 рублей меньше получать?» Я ему попросту ответила: «Ты тут вообще сбоку припека, радуйся, что столько денег тебе дали!» А он: «Ладно, забыли. Дай-ка обниму тебя, пока еврейчик не видит!» Я встала, и он встал, а я ему коленкой между ног.

– Ух, ты! – не выдержал я. – А дальше?

– А дальше Семен его сплавил в патентный отдел.

– А мстить он не стал? – с опасением, спросил я: вдруг мои поиски преступника закончатся со столь незначительным результатом, окажется, что донос написал мелкий пакостник. Но Майя Михайловна засмеялась.

– Да что вы! Вот если бы он остался и продолжал деньги получать за чужие изобретения, то мог бы еще гадостей наделать. А так, получил между ног, потом хорошей работы лишился и затих. Сейчас, я думаю, он уже на пенсии. Это было чуть не тридцать лет тому назад.

Положительно, беседа с Майей Михайловной доставляла удовольствие!

– Вы так хорошо все помните, с цифрами, с должностями. Вы вместе с мужем работали?

– Я окончила наш Чернышевский филиал МАИ, распределили меня в институт, где работал Семен, в техотдел. Этот отдел занимался вспомогательной работой. Мне там было скучно, работали в нем одни женщины, которых из основных отделов выгнали. А подружка моя по институтской группе попала к Перельмутеру и все уши мне прожужжала, какой у них потрясающий начальник и какие интересные люди в их комплексе. Я попросила ее устроить мне встречу с Семеном, она сначала расстроилась, но устроила. Секретарша Семена меня вызвала, и я понеслась к нему в кабинет. Семен спросил, в чем дело? Хочу у вас работать. А что вы умеете делать? Все, говорю, умею. Он с удивлением посмотрел на меня, сказал: «Ладно, идите пока», а через месяц меня перевели к нему в комплекс. Потом поженились.

– И хорошо жили?

– Очень хорошо, счастливо… Верьте, или не верьте, не помню ни одного серьезного конфликта в семье… Длительное недовольство домашним укладом было одно время, лет пятнадцать назад, когда сын женился и к нам жену молодую привел жить. Он, когда объявил нам о намерении жениться, мы это без восторга восприняли, не считали, что он готов для самостоятельной жизни. Он у нас и умный получился, и здоровый, и умелый, но какой-то… вечный ребенок. Отец ему сказал: «А как же аспирантура, наука? Семья, особенно в начале, требует много времени…» А он отвечает: «Подумаешь, какой-нибудь час в сутки…» И девчонку привел такую же, чашки за собой не помоет. Но добрая, все смеялась. А для Семена новый человек в доме доставлял большие неудобства. Понимаете, Семен привык ходить дома в трусах и в майке, домашние штаны натягивал, только если ждали кого-то. А тут сноха, в трусах не походишь. Квартира у нас хоть и хорошая, но советская, туалет, извините, один. Семен заберется туда с книжкой и не выходит сорок минут, да еще дверь забудет запереть… Мы с сыном приспособились к его «туалетному расписанию», а тут в доме появилась молодая женщина, нет-нет да и забудет, толкнет дверь, а там свекор сидит, то ли тужится, то ли до конца главы еще не дочитал. Или придет с работы серый от усталости, тут ему надо быстренько поесть и поспать пятнадцать минут в большой комнате на диване, а как? Уходил в спальню, ему это непривычно, заснуть не мог… Такая вот «бытовуха». Продолжалось год с небольшим. Потом мы сына с невесткой все-таки отселили, поднапряглись с ее родителями.

– После этого второй туалет сделали… – добавил я.

– Ну, да, – Майя Михайловна стрельнула в меня глазами: не много ли семейных подробностей она мне сообщила?

– Извините, но я про доходы не закончил, отвлек вас своими вопросами. При советской власти Перельмутер хорошо зарабатывал, а потом, когда все кончилось, когда зарплата была совсем маленькая? Помню, родители мои перестали масло есть, чтобы меня не объесть.

– У нас на книжке было двадцать тысяч. Как только система начала рушиться, Семен все наши деньги снял, купил правдами, неправдами американские доллары и спрятал их дома на антресолях в лыжных ботинках. Все люди свои последние заначки в МММ несли, а он в тяжелую минуту лез на антресоли.

– Мои родители в «Чару» отнесли, там деньги и остались. А я был студент-юрист и со знанием дела ваучеры всей семьи отнес в «Гермес-Союз» с тем же итогом, – поучаствовал я в рассказе о 90-х годах.

– Ну, да, про «Чару» я помню, считалось, что туда московская интеллигенция деньги сдавала, – ответила Майя Михайловна. Она помолчала, перелистнула страницу своей жизни. – А потом появились иностранные заказы и загранкомандировки. Семен сначала, как все, вез мне и невестке шубы из козьего меха, дешевый жемчуг и сувениры для украшения квартиры. А потом стал валютные командировочные домой привозить. В общем, мы не бедствовали, как другие инженеры. И сейчас у меня деньги есть, не страдаю от того, что внукам не могу ничего подарить, и у сына денег не беру.

Эту линию я подробно проработал. Ничего нет, да мне и не хотелось, чтобы тут что-нибудь было – я ловил крупную рыбу, которая на мелководье не заходит. Уж больно компактно все ложилось, все в пределах одного предприятия: и Перельмутер, и его жена, и мелкий злодей. Кстати, на этом же предприятии моя жена когда-то работала, и я на нем лекцию читал, и знакомец мой Коля Трясенков там. Все, выходим за рамки «охраняемого периметра». Начнем исследовать следующий аспект дела.

– Скажите, Майя Михайловна, вы, когда просились на работу к Перельмутеру, думали о нем, как о муже в перспективе?

– Совсем не думала, искала работу по душе, больше ничего… Когда увидела Семена, удивилась, что он такой молодой и симпатичный, и все. Думала, что и с работой-то не получится. К тому же, у меня был жених. Вернее, все считали, что этот парень – мой жених, он со школы за мной ходил. А мне он не нравился, не воспринимала его как мужчину. Не думайте, никакой близости между нами не было. Он был школьным товарищем, привыкла к нему, но замуж я за него не собиралась. Вышла бы за него, наверное, если бы не влюбилась в Семена. Так многие замуж выходят. Плохо, если к этим женщинам любовь приходит потом. Но мне повезло.

– А кто он, ваш несостоявшийся жених, что за человек?

– Фамилия его была Гусаров, он был наполовину еврей. Меня почему-то евреи любили. Сергей Маркович Гусаров. Его теперь рукой не достанешь большим человеком стал! Мальчиком он был красивым, высоким, спортивным. Но, как бы это поточнее сформулировать, внутренне суетливым. Стержня морального не было, искал где лучше, не стеснялся ничего, и был уверен, что все такие же, как он, только маскируются и стесняются. А он не стеснялся. Бросил легкоатлетическую секцию перед соревнованиями, перешел в велосипедную. Его просили подождать, говорили, что он подводит команду, стыдили. «Вы что? Там же мне гоночный велосипед дадут, если я сейчас перейду!» В конце 9-го класса стал бегать в райком комсомола, мелкие поручения выполнял, в школу записки на бланке райкома приносил с просьбой освободить активиста от той или иной учебной нагрузки. Один раз притащил удостоверение из Министерства культуры, дающее право прохода на все зрелищные мероприятия города Москвы. Мы с ним поехали в Москву, пошли в Театр на Таганке на «10 дней, которые потрясли мир» с Высоцким. По дороге учил меня: «Ты билетерше ничего не объясняй. Сунула в нос красную книжечку, и иди себе. С таким удостоверением ты настолько выше их, что вообще…»

– А где сидели?

– Стояли наверху, на балконе. Но зал в театре маленький был, все было видно и слышно. В 10-м классе Гусаров исчез на два месяца, потом в школу справку принес из военкомата. Со мной вел себя загадочно, как будто где-то большую рыбу поймал, но ничего не рассказывал, хоть и очень ему хотелось.

«Вот и Майя Михайловна про большую рыбу! – подумал я. – Кажется, «тепло», посмотрим, что будет дальше».

– Весной на улице подошли ко мне два парня, известные у нас в школе бандиты Чипок и Боряша. Подошли грозно, но спросили ласково: «Майка, ты Серегу Гусарова любишь?» – «Вы, что, говорю, это ж мой одноклассник, да он меня младше на полгода!» К такому ответу они не были готовы, смутились, сказали: «Да?..» – и ушли…

Да, похоже, Майю Михайловну мне удалось разговорить. Я стал ждать, пока она продолжит, не поторапливал.

– Гусарова от выпускных экзаменов освободили, потом мы узнали, что он поступил в МГИМО. В студенческие годы приезжал ко мне домой примерно раз в месяц. Бывало, к родителям своим не заходил, прямиком с электрички – ко мне, а меня дома нет! Сидел, с мамой моей беседовал за чаем. Удивительно, но ему, похоже, этого хватало. На третьем… или на четвертом курсе заявил маме: «Мне такая жена, как ваша Майя, очень подходит!» Мама почувствовала в этих словах такое непонятное и чужое, что вечером сказала мне: «Может, тебе и вправду не идти за него, анчутка какой-то!» То есть, черт. Гусаров говорил: кончим институты и поженимся, а пока рано. Уверен был во мне, непонятно, на каком основании. После института исчез. Прислал письмо: уезжаю в командировку на год, жди. Появился через полтора года, а я за Семена выхожу замуж. Вот тут он активизировался. По ночам орал под окнами нашей квартиры, беспокоил соседей.

– Что орал-то? – спросил я.

– Обычное: люблю, жить без тебя не могу, лучше меня нет, я тебя озолочу, променяла меня на инженеришку, дура. Потом грозить начал, что себя убьет, что меня убьет, что Перельмутера убьет. Мама очень пугалась, когда эти концерты начинались. А я первый раз увидела в Сергее человеческое, раньше думала, что он – робот, а тут страдал, как живой. Недели две орал примерно через день, до самой моей свадьбы.

– А продолжение было? – спросил я.

– Через полгода позвонил по телефону, попросил, чтобы я все его письма, и все, что с ним связано, уничтожила. «Ты, сказал, обязана выполнить мою просьбу в память о нашей любви». И он сделает то же самое с моими письмами. Я ему ответила: «Хорошо, если что-нибудь найду, порву и выброшу, и у родителей дома поищу». От этого ответа что-то у него в душе опять зашевелилось: «Ты жестоко пожалеешь о своей измене!» Я трубку повесила.

– Ну и как, пожалели?

– Ни одной минуты! Я прожила с Семеном счастливую жизнь, была за ним как за каменной стеной. А теперь я счастлива воспоминаниями о нем…

– И Гусарова больше не видели?

– По телевизору видела. Приехал он в какую-то деревню после стихийного бедствия как депутат Государственной Думы. Там люди нуждались в обещанной властями помощи, которая до них не доходила. А он прогуливался между ними, некомпетентный, жалкий и говорил: «Я разберусь, я узнаю, вот вам мой номер телефона, звоните по нему, звонок бесплатный. Моего телефона в справочниках нет, это я только вам даю!» А бабки смотрели на него и думали, как моя мама: «Анчутка!» Еще один раз видела его на трибуне. Он выступал с каким-то дурацким предложением, то ли всем бросить пить и курить, то ли время по-другому отсчитывать. Клоун… Устала я, дорогой мой…

– Одну минуточку, Майя Михайловна, сейчас вернусь! – я выскочил из ее квартиры и побежал в ближайший супермаркет с шикарным старым названием «Гастроном № 17». Купил самую дорогую бутылку в винном отделе – коньяк Hennesy и букет роз. Вернувшись, застал Майю Михайловну сидевшей на стуле в той же позе. Действительно, устала, даже дверь закрыть за мной не поднялась. Вручил цветы и коньяк и покинул квартиру Перельмутера навсегда.

ИТОГ СВОБОДНОГО ПОИСКА

Первым делом я позвонил Трясенкову.

– Коля, ты Гусарова помнишь?

– Какого Гусарова? Сержа? Сергея Марковича? Как же, помню. Он тут мне звонил недавно, наверное, месяц-полтора тому назад.

– А я почему его не помню?

– В твою бытность его уже не было в городе. Уехал, и с концами. Если и приезжал, я об этом не знаю.

– А по какому поводу он тебе позвонил? Расскажи подробно.

– Сказал, что без повода, освежить знакомство, врал, как всегда. Спрашивал, как жена, дети, как работа? А ваше предприятие гремит, сказал. Я ему: «Ну, да, выдаем продукцию конкуретноспособного уровня». А он: «Я не про то. Перельмутер-то ваш – крупный ворюга, СКР им занимается, ты подумай, как соломки подстелить, а то с тебя тоже спросят. Только никому не говори, что я тебе звонил. Я случайно узнал и решил тебя по старой дружбе предупредить».

– А ты сообщил кому-нибудь на предприятии?

– О его звонке? Никому. Только тебе проговорился, больно ты меня нахрапом взял… Да ты и сам – СКР. А на предприятии только узнал в первом отделе, какие документы Перельмутер брал в последнее время.

– Сам ходил узнавать?

– Нет, секретарша ходила.

– Спасибо, Коля, помог. Так вот, покойный Перельмутер ворюгой не был, и вообще преступником не был. Это я тебе официально заявляю. И также официально тебя прошу о моем интересе к Гусарову никому ни слова, ни секретарше, никому. Хочешь, возьму у тебя подписку о неразглашении?

– Да что ты, что ты, Ром! Договорились!

Все, что я «нарыл», было представлено моему начальнику в виде записки на трех листах. На следующий день он меня вызвал.

«Прошлись» вместе с ним по моей записке. Мне показалось, что он больше меня знает. Мало того, мне показалось, что на Гусарова начальник «вышел» сам, без меня. Я сказал.

– Товарищ начальник, ваше превосходительство! Не оставьте прозябать в неведении! Откуда вы все это узнали, в чем состоит генеральская тайна?!

– Что ты, Ром? Никакой тайны нет. Ты тогда решил этим заняться, проявил инициативу, и совершенно правильно поступил. Ты поехал разбираться, а я запросил справку, кто из заметных деятелей родом происходит из Чернышева: министры и их заместители, депутаты, руководители некоторых ведомств. Город маленький, таких нашлось немного. Выбрал из них самую большую сволочь. Им оказался Гусаров. У него дом в Ницце и квартира в Лондоне. Недвижимость была записана на сына, сын умер. Теперь дом записан на жену, а квартира – на любовницу. Глупая комбинация, видать, торопился, не продумал.

– Отчего сын-то умер? – какая мне разница, но я, как услышу, что у кого-нибудь ребенок умер, всегда спрашиваю, как будто меня за язык тянут.

– От передозировки. Он в Сорбонне учился, вернулся в Россию с дипломом Сорбонны, но без профессии, даже по-французски толком не умел говорить. Как им удается так учиться, ума не приложу. Зато колоться научился. Законченный наркоман. Пристроил его Гусаров коммерческим директором в одну частную фирму. Ну, какой он коммерческий директор? Спросит у бухгалтера, как надо делать, выйдет за дверь, вернется и строгим голосом бухгалтеру то же самое приказывает.

– А у самого Гусарова, у Сержа, откуда деньги?

Лондон, Ницца, Сорбонна…

– Это ты меня не спрашивай. Это – политика. Считай, что они за продвижение законопроектов берут. Потом сынок его на джипе въехал в автобусную остановку, убил беременную женщину и старика. А Гусаров сына отмазал. Мужа беременной женщины избили до полусмерти, когда не удалось деньгами ему рот заткнуть. Теперь у этого мужика открытые мозги металлическая пластина прикрывает. И – ничего. Никаких последствий для преступника, заказчика тяжкого преступления. После истории с сыном Гусаров совсем с ума сошел, решил, что ему все можно. Денег у него столько, что больше не нужно. Стал искать интерес в жизни, чем бы заняться. Картины покупать или самому рисовать – интереса нет. В космос полететь он тоже не стремился. Ничего ему не интересно, пустая душа. Но гадости он еще не все на свете переделал, тут – бездонная бочка. Решил он мстить тем, кто его в течение жизни чем-то обидел, начиная со школы, со двора, с института. Граф Монте-Кристо гребаный! Это ему понравилось, кой-кому подпортил жизнь. Я знаю про хулигана, который его в детстве во дворе бил. Этот тип сидел и УДО ждал, но не дождался. Занялся Перельмутером. Полный успех, свел человека в могилу… с нашей помощью. Есть, наверное, еще подвиги, но я про них не знаю. Сын его умер, но он особенно не горевал. Всем говорит до сих пор, что сын умер от химического отравления.

– Здорово! Просто и понятно, – искренне похвалил я своего начальника и уточнил на всякий случай детали: – А про то, как сын его работал коммерческим директором, это вы придумали, художественный вымысел?

– Нет, это я случайно узнал, оказалось, есть один общий знакомый.

– Все равно, я в восторге!

– Не восторгайся. Ведь надо его ущучить на чем-то. От него большой вред державе. Не только конкретные жертвы, но и дискредитация власти. Я серьезно тебе говорю, и под это буду помощь руководства испрашивать! Но здесь, в России, мы с тобой можем не справиться, больно Гусаров силен. Не охота мне с дыркой в голове свой век доживать. Может, придется его в Лондоне к батарее приковать. Это уже я шутейно. Приказываю вам, товарищ пол– ковник, действовать только по закону!

– Есть, – ответил я. – А какой у лондонских труб диаметр, наши наручники подойдут?

– Не шути с начальством. Я тебе серьезно приказал! По закону!

Похоже, этап размышлений закончился. До многого удалось додуматься. Главное, есть подозреваемый, есть мотив. Не особенно четкий, похожий на мотив маньяка. Но косвенно подтвержденный обстоятельствами жизни Гусарова и показаниями свидетелей. Рассказ вдовы Перельмутера правдивый? Думаю, правдивый на сто процентов. Могла эта женщина – царица так сильно любить своего мужа со смешной еврейской фамилией, старше ее на 10 лет, разгуливающего по квартире в трусах? Могла. Когда-то он был красивым, молодым талантливым инженером, потом стал заботливым стариком, совершенно своим для нее. Есть аналоги? Есть. Я в юности увлекался театром, читал про театр, про актеров. Особенно любил мхатовскую школу: МХТ, Вахтанговский театр, Театр имени Моссовета. Повел я несколько лет назад всю свою семью на «Без вины виноватые» А.Н. Островского в Вахтанговский. Все актеры старше своих персонажей на 40 лет: двадцатилетнего Гришку Незнамова играл шестидесятилетний ректор Вахтанговского училища Евгений Князев, сорокалетнюю Кручинину – восьмидесятилетняя Юлия Борисова, Людмила Максакова и т. д. Михаил Ульянов еще был в программке, но уже не играл и умер вскоре. Для моих детей странно было, что все такие старые, даже за сюжетом не могли следить, сбивались. Я им объяснял по ходу действия… Отвлекся немного… я вот к чему, Юлия Борисова, королева вахтанговской сцены, была замужем за Исайей Спектором, администратором театра, умершим лет сорок назад. Она похоронила мужа на Новодевичьем кладбище, на памятнике написала «Люблю» и больше замуж не выходила. Похоже на моих героев.